Аннотация: Стихотворения из того периода, который можно назвать периодом переосмысления. Не буду надоедать читателю подробными пояснениями, скажу лишь одно - если идешь нехоженными тропами, переломы неизбежны.
Письмо с края света
Эти строки написаны у линии горизонта
где оплывшее небо находит трещины в глине,
и вживается в них с тягучестью креозота,
поражая упорством пласты неживой полыни,
шелестящей размеренно и безмятежно, как
и должно шелестеть нечто мертвое, вставши строем
чтоб стеречь рубежи. И обглоданный солнцем тракт
разгрызаем на части младой, но сухой травою...
Здесь не разводят костров - ведь на солнце чайник,
окрашенный черным вскипает за три минуты.
Надежно... удобно... Но, знаешь ли, чрезвычайно
тоскливо... и сваренный суп - так невкусен... Ну ты
должно быть, и так это знаешь (из прошлых писем),
что здесь не разводят костров - их же просто нечем
поддерживать... а потому и не слышно песен...
И только закат здесь огромен... безмолвен... вечен...
И эти строки - написаны мною в часы заката.
Горизонт и закат - вот и все, что осталось взгляду...
И писанье стихов, это все, что помимо мата,
ворошит еще мысли под теменем. Все же адом
никогда не признаю я место, в котором утро
прорастает травой, заставляя тесниться ко лбу
догоревшие сны... как, должно быть ртутный
раскалившийся столб не признает границы колбы
и уйдет в прямо небо. Так хочется следом... Но те,
кто смотрел в эту высь - те давно уж лишились зренья
и морщины сомкнулись. К тому же листы в блокноте
с каждым днем все желтей и тоньше. Мне их старенье
вдруг напомнило осень - листву и лужи...
И горячее темя, ладонью прикрыв, как зонтом
я заплакал - лицом на восток... Извини!... К тому же
рифмовать свои мысли с закатом и горизонтом
с каждым днем все труднее. В тишайшем огне заката
ничего не приходит на ум, кроме этих убогих "Как ты
там... на другой широте... возле бухты... где рев прибоя
мешает в единый колер белое и голубое...
сентябрь 2006г.
* * *
Сильно сутулясь и руки воткнув в пальто
Схожу на случайной станции, где никто
Меня не узнает. Шагаю, пестря следами
По снегу. Отвечу невежливо некой даме,
Влекущей тележку, что спросит, кивнув на поезд:
"До Новоуфимска?" - "Наверно..."... Должно быть голос
Сорвется, осев на сухой гортани...
Лишь тысячи статуй с забитыми снегом ртами,
Поверят, как долго свыкался язык с молчаньем,
А я - спыгну на рельсы, как будто начав сначала...
Но... все будет так, как однажды ты мне сказала -
Пройдя сто шагов от любой стороны вокзала,
Неважно, в каком направленьи, забудешь напрочь,
Название города... Ветки скрипят и навзничь
Рушатся тени столбов, словно выстрел в затылок
Их швыряет на снег, и дилемма развилок
Не имеет решенья в контексте похожих окон.
Все отличия лишь - рыхл снег или снег утоптан...
Я забыл этот снег, я предал этот меркнущий холод,
Я налил до краев, позабыв, что стакан расколот.
И в порезанном рту притащил пузыри покаянья
В этот город, должно быть совсем не имевший названья.
Это чувство немедля потребует письменной сноски...
Я добуду конверт в непрозрачном окне, в киоске
Отдаленном от снега рубцом штыковой лопаты
Я черкну пару строк, ты же - будучи адресатом
Не спеши их читать и вообще не спеши с ответом
Не мешай... я все знаю и так. Ведь в этом
Неприменное свойство скитаний. Оно с законом
Слишком схоже - в проеме рябом оконном
За коростами краски и скорлупой зановесок,
Помидорными джунглями и паутиной лесок,
От подоконной доски вознесясь на четыре пяди,
Лицо, обреченное в профиль - упавшие пряди,
Упавшие так, словно прервав исполнение танца,
И, отраженное взглядом, иное, чем здесь, пространство -
Удаляется так, что не сблизить сверхзорким цейсом...
И сужается в линию, схожую с мерзлым рельсом...
сентябрь 2006г.
* * *
Наши лица расчерчены синей глубокой тенью.
Мы в себя приходили, разъявши глаза. В смятеньи
Начиная цепочки следов по кирпичной пыли
Мы до гула в ушах вспоминали, кто мы такие...
Мы до рези во рту истязали себя молчаньем.
Мы брели сквозь толпу, опасаясь задеть плечами
Непонятных существ, чьи суставы сокрыты кожей
И, взирая на них, стать людьми захотели тоже...
Мы ходили средь вас. Мы учились смотреть и слушать.
Мы капроновой нитью к лицу пришивали уши.
Мы скрывали одеждой желтеющих ребер клинья,
Прорезая ножами изгибы ладонных линий,
Раскаленным гвоздем прожигая во лбу морщины...
Так мы стали похожи на вас... Позже - неотличимы.
Только как не старались, вдохнуть не могли всей грудью.
Мы сдвигали надбровья, гадая, чем мы не люди...
Этот путь будет долог, но вряд ли он будет вечен.
Мы учились страдать, приближая к ладоням свечи.
Мы смотрели в окно, различая оттенки блеклого,
Согревая холодным лбом ледяные стекла...
Мы встречали весну в постели, за ночь измятой.
И, шурша одеялом, скрипели слежалой ватой.
Ощущая с испугом горячее тело возле,
Мы потели готовно, но все-таки чаще мерзли...
Мы страшились балконных оград, но хотелось выше.
И мы лезли на шифер, на жесть, на простор, на крыши,
Где на иглах антенн бронзовел, остывая, воздух.
Мы учились мечтать, запрокинув лицо на звезды...
Нас шуршанием перьев будили немые птицы.
Мы учились слезам, подставляя дождю глазницы,
Что считали весомей иных запредельных знаний.
Выходя на проспект мы сливались с углами зданий.
Говори их слова, думай мыслями их, не перечь им...
Содрогаясь нутром, мы вошли к дочерям человечьим,
Темноту наших глаз затаив на тяжелом вздохе,
С каждым шагом вперед приближая конец эпохи
Различая по спинам бредущее следом стадо...
Мы, должно быть, старались сильнее, чем было надо.
Мы стоим, ожидая закат... хоть и странно - день же...
И людей с каждым шагом вокруг становилось меньше...