В тот день я проснулся не от обычных рутин - меня уже почистили и накормили. Принюхавшись, я ощутил сладко-тухлую вонь своего тела, заполонившую нору. Запах одновременно притягивал и отталкивал. Так нестерпимо жутко пахли лишь выборщики.
Приступ паники перекрыл дыхание, и питающая пуповина вбрызнула в кровь гормоны. Дышать стало легче , сила и власть преисполнили меня. Я вылез из полости, в которой спал, и сфинктер входного отверстия тут же сжался, оставляя стену привычно гладкой.
Когда-то давно мы нашли это место и назвали его Утробой. Она приняла нас - защищала, кормила, лечила. Иногда некоторые уходили наружу и потом не возвращались. Они звали нас с собой, но желающих становилось все меньше. Вне Утробы яркий свет слепил глаза, привыкшие к сумраку, холод терзал голые тела, хищники пожирали нас. Там были голод, враги, болезни, а здесь тепло, еда, безопасность. Мы даже ничем не болели. Утроба давала всё нужное, а взамен просила только одно - выбирать.
Мы никогда не называли это прямо, говорили лишь о выборе. Сегодня его должен был сделать я. И мне даже не надо ничего произносить вслух, достаточно только подумать. Утроба всегда всё знала.
Ноги сами понесли меня куда-то. Серая, живая плоть мягко пружинила. Она была со всех сторон - сверху, снизу, с боков. Следила за нами невидимыми глазами. Мы ненавидели её, но всегда подчинялись.
Первый выборщик, которого я помню, указал на мою маму. Когда-то раньше она отдала Утробе его жену. И круг замкнулся, лишая меня единственного близкого человека. Больше я никого никогда не любил, ведь так проще жить.
Старики, видевшие такое много раз, пытались спрятаться, но не могли противиться и выползали навстречу. Я мог выбрать любого из них, ведь они прожили достаточно долго. Или кого-то из детей, со смехом бежавших за мной. Или женщину, которая когда-то отвергла меня. Или мужчину, которого она предпочла. Кого мне будет угодно, любого из них.
Раньше я думал, что выбирать мерзко. Словно ты переходишь последнюю границу, отделяющую зло от добра, совершаешь поступок, противный собственному естеству, уничтожающий последние остатки гордости и достоинства. Всю свою жалкую жизнь я был слаб и труслив, но всё же мои руки не пятнал выбор. Его делали другие, не я. А сейчас как будто кто-то выдернул тайную затычку, закрывавшую брешь в душе, и туда хлынула помойная жижа. Я радовался. Наслаждался. Ликовал. Упивался властью. Право распоряжаться другим существом дурманило меня, вызывая брезгливое презрение к себе самому.
Сгустился дымчато-серый туман. Я присел, перебирая в голове варианты, вспоминая всех и каждого, их лица, поступки, слова. Они все были здесь, скрытые колыхающейся пеленой. Терпеливо ждали. Томительную тишину лишь изредка прерывали гулкие шаги. Понимание пришло внезапно, словно вспышка, озарившая всё вокруг - любое моё решение будет неверным, пока я играю по её правилам.
И я выбрал.
Спустя несколько мгновений моё тело стало медленно, но неотвратимо погружаться и растворяться в Утробе. Последнее, что я услышал - её жадное чавканье.