Аннотация: Про... снова про Лорда. Пожалуй, что моего Лорда. Желающие видеть сходство с "Алым" Лоры - имеют право это делать, тем более что это сходство есть. Желающие обвинить меня в плагиате - идите лесом. Не бывает, чтобы от плагиата было так больно...
***
... нет, он не был выходом из безвыходной ситуации, если ты об этом. Более того, я уверен, что он никогда не знал выхода. По крайней мере, ничто в его действиях не могло даже служить намеком на то, что он его знает. Но он был... не подберу слов. Он не был выходом, - но он был нераздельно слит с выходом. Не был надеждой - но был частью какой-то большей него надежды. Дверью для двери, путем для пути. Выход всегда приходил не с ним, но через него.
Он был удачлив, странно и страшно удачлив. Там, где большинство свернуло бы шеи, а редкие счастливцы - обошлись переломанными костями, он не получил бы и царапины. Такая удачливость не могла рано или поздно не окончится плохо.
Я никогда не понимал его. Не понимал, потому что он всегда был старше и младше самого себя. Старше в словах и обещаниях и младше - в поступках и исполнении обещаний уже данных.
Любил ли я его? Нет. Не любил. Кто в здравом уме и трезвой памяти скажет, что он любит возможность видеть солнце, пить воду, дышать воздухом?... Но кто не согласится, что, лишись он этой возможности, он умер бы на месте?
Я не любил его. Я просто не мог жить без него...
***
... самой страшной была возможность потерять его.
Нет.
Она была не страшной. Она была просто непредставимой. Немыслимой. Не... я опять путаюсь в словах. Нет, не путаюсь, - просто не знаю нужных слов. Он всегда был вне всего хоть сколько-то вещественного, поэтому, наверное, даже слова ускользают, бледнеют, немеют... он был вне слов потому же, почему он был вне выходов и надежд...
Кто-то сказал в упрек ему, что он играет ближними, играет любовью к себе, как ребенок, - только хуже, потому что не замечает, что играет. Сказал ему в лицо.
Он не ответил возмущенной речью. Он не опровергнул сказанного. Как и не подтвердил его.
Он просто рассмеялся.
После этого невозможно было его обвинять в чем бы то ни было.
... я не знаю, был ли он горящей свечой, или мотыльком, бездумно летящим на огонь. Я знаю только, что свечные фитили и ночные бабочки горят совершенно одинаково...
***
Я не знаю - не знал - кем или чем надо быть, чтобы даже дарить себя умудряться эгоистично. Преподносить себя, как величайший подарок, свою любовь - как какое-то странное сокровище... Но если бы он делал это намеренно! Если бы только! Я с удовлетворением признал бы его самовлюбленным эгоистом - и продолжал бы любить, любить привычно, удобно, как любят перо, которым пишут, стол, за которым сидят, постель, на которой спят... я продолжал бы не представлять себе жизни без него, но иначе, тише, спокойней...
Но он не сознавался в эгоизме. Ни сознательно, ни случайно. Он вообще жил крайне странно, а посему - обычные рамки и понятия были к нему неприменимы. Он думал только о себе - но как щедр он был в своей самовлюбленности, как легко ему было раздарить последнее, а потом с болью и кровью строить новое просто потому, что уже имеющееся было отдано в дар, - или, вернее, выкинуто, как ненужное...
Если бы он думал, что поступая "хорошо и правильно" он становится лучше - он заслужил бы уважение и получил его. Но он просто поступал так, что это пресловутое "хорошо и правильно" случалось как бы помимо него. И поэтому его любили. Любили неправильно и страшно, отрекаясь от всего своего - лишь бы быть причастным к нему...
Да, я ожидал этого вопроса. Я любил его точно так же. Страшно и неправильно. Самое смешное - за эту безумную любовь я себя не виню. Я не могу перестать себя винить за то и только за то, что этой любви оказалось слишком мало...
***
- Слушай...
Он улыбнулся. Улыбка у него была всегда одинаковая, невозможно отличить, от радости он улыбается, или от боли - была у него и такая привычка.
- Слушаю...
- Не слушаешь.
- Не слышу...
Он улыбался и смотрел в окно. Нет, не в окно - в небо, туда, гда открывалось в облаках ещё одно окно, и сквозь него бил золотой луч.
- Смотри...
- Смотрю...
- Видишь?..
- Вижу...
Он покачал головой.
- Не видишь...
Он прикрыл глаза.
- Видишь небо, но не видишь дорогу в небо...
- Но - на небо без крыльев?
- А зачем они душе?..
Снова улыбка. Пальцы касаются оконного переплета.
- Я дойду туда... совсем скоро.
- И думать не смей!
Я поймал его за запястья.
- Ты сошел с ума... Что ты делаешь? Чего ты ищешь? Скажи мне уже...
Взгляд в сторону.
- Я не знаю, как объяснить это словами... Просто - дорога в небо по лучу... Острый, как нож, тонкий, как нить, и надежный, как каменный мост... и не сойти, и не свернуть... У стрелы только один путь - то направление, в котором её выпустили...
Пробежка пальцев по раме - как по струнам. Так он всегда искал форму своим мыслям - форму звука. Словно не заметил, что я держу его за руки... по крайней мере, мои пальцы не помешали ему ничуть.
- Просто дорога в небо, понимаешь?..
Я ещё крепче сжал его запястья.
- Остановись... пожалуйста...
Улыбка. Одна из самых светлых его улыбок.
- Не могу...
***
"Золотое сердце", говорили. Говорил и я - почти бездумно, почти не вкладывая в слова смысла... Так бывает - когда слишком часто говоришь одни и те же слова, их смысл затирается. Если день за днем повторяешь "люблю", закончишь вопросом - "а была ли любовь?", если день за днем шепчешь "ненавижу"- рано или поздно станешь безразличен ко всему на свете, даже к самой собственной ненависти...
Золотое сердце. Так говорили. Так было принято говорить. Так определил кто-то и когда-то...
От золота в этом сердце было только одно. И отнюдь не его бесценность, нет, - мы тогда уже слишком хорошо умели ценить сталь выше золота. Нет, его неподвластность любой грязи, любой ржавчине. Неразъедаемость, не-хрупкость. Не прочность, нет - прочность была уделом других, умевших воевать не только словом. Именно не-хрупкость. Сила степной травы, чахлой и хлипкой, которую можно выдрать из земли с корнем, но нельзя разорвать пополам. С одной лишь разницей - невзрачностью степной травы он все-таки не отличался.
Слишком заметен. Слишком звучен. Слишком... да, да, да, я опять и опять не нахожу слов. Если тебя это не пугает... Хорошо, что не пугает... Мне нужно говорить, много, до предела, до надрыва, пока не изотрется и не лопнет нить, связывающая меня - и его...