Nirumerin : другие произведения.

Их цветущая юность

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 4.03*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фанфик по Fate/Zero. Справедливый, рассудительный - вот идеальный лидер, о котором мечтали люди во все времена. Артурия, богачка, умница и спортсменка, обладает всеми этими качествами, занимая негласный статус "короля" привелегированного Лицея. И всё же, вопреки здравому смыслу, среди лицеистов назревает недовольство, а сигналом к бойкоту становится приезд неразлучных друзей: высокомерного Гильгамеша и жизнерадостного Энкиду. Парадокс? Нет: печальная закономерность. Персонажи: Гильгамеш/Сэйбер, Энкиду, Айрисфиль.Альтернативный мир, все герои - обычные люди. Эта работа - моё видение, как могла бы появиться любовь между Сэйбер и Гильгамешем и размышления о жизненном пути Сэйбер. Присутствуют в небольшом количестве сцены насилия и элементы эротики, оцененны мною в рейтинг R. Детям НЕ читать. ЗАКОНЧЕНО
  :

Любовь - это все. И это все, что мы знаем о ней. (c) Эмили Дикинсон

  Оглавление
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  Глава 1 (вводная)
  Глава 2 - Встреча
  Глава 3 - Неопределённость
  Глава 4 - Переворот
  Глава 5 - Alter ego
  Глава 6 - Я не сдамся
  Глава 7 - Непредвиденный удар
  Глава 8 - Зарождение чувства
  Глава 9 - Последний бой
  Глава 10 - Вспыхнувшее пламя
  Глава 11 - Никем не замеченное чувство
  Глава 12 - Короли за работой
  Глава 13 - Сезон осенней меланхолии
  Глава 14 - Невольно подслушанный разговор
  Глава 15 - В далёкие дали
  Глава 16 - Ты не умеешь отдыхать
  Глава 17 - Toutes mes pensees sont de toi
  Глава 18 - Магия
  Глава 19 - Его и её вечер
  Глава 20 - Новогоднее веселье
  Глава 21 - Друзья
  Глава 22 - Вопросы без ответов
  Глава 23 - Договор
  Глава 24 - Тет-а-тет (о ней)
  Глава 25 - Тет-а-тет (о нем)
  Глава 26 - В гостях
  Глава 27 - До чего доводят платья
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  Глава 1 - Всё новое - продолжение старого
  Глава 2 - Последний рубеж
  Глава 3 - Ты (не) можешь измениться
  Глава 4 - Трещина
  Глава 5 - Раскол
  Глава 6 - Крах и падение Короля-рыцаря
  Глава 7 - When I was younger, so much younger than today...
  
  
  
  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  
  

Сопротивляться любви - значит снабжать её новым оружием. ~ Жорж Санд

  
  Глава 1 (вводная)
  
  * 6 апреля - начало учебного года в Японии. Учебный год делится на триместры: апрель-июль, сентябрь-декабрь, январь-март
  ** В Японии совершеннолетие наступает в 20 лет.
  
  Светало. Прозрачный утренний воздух дышал свежестью. Небо посветлело, став из бархатно-черного светло-серым, последние искрящиеся бусинки звезд померкли. На белесом небосводе проступали розовые разводы, словно невидимый художник водил кистью по холсту; крыши и окна домов, на которые попадали лучи солнца, вспыхивали золотым огнем. Ранние прохожие, выходя на улицу, ежились и поспешно запахивали плащи, едва прохладный воздух принимал их в свои объятия; где-то взревела машина, сопровождаемая неистовым лаем дворняжки, затем ещё одна, и ещё. Город оживал, усиленно гоня по дорогам-артериям металлическую кровь. Светало...
  

* * *

  ...Игривый ветерок, скользнув в приоткрытое окно, всколыхнул легкие полупрозрачные шторы, впуская в помещение солнечный свет. Робкий лучик коснулся стен просторной комнаты, выхватил из плотной вуали полумрака прикроватную тумбочку и остановился на будильнике. Звук идущих часов был единственным, что нарушало мягкую утреннюю тишину. Но вот минутная стрелка стала вертикально вверх, и комнату наполнил звон. Из-под ярко-синего одеяла высунулась рука, хлопнула по выключателю, поднесла источник звука к заспанным темно-зеленым глазам. Шесть часов утра. Пора вставать. "Поваляться бы немного" - подумала Артурия и сейчас же возмутилась такому желанию: нельзя давать себе слабину даже в мыслях! Утром каждая минута на счету. Девушка рывком поднялась с кровати, усилием воли сгоняя с себя сон, и, ежась от холодного воздуха, решительно расшторила окно. Свет - вот лучшее средство для пробуждения. И день начался, как и обычно: зарядка и пробежка в спортзале, душ, укладывание волос в аккуратный золотистый пучок. Ровно в семь раздался вежливый стук в дверь и чей-то голос почтительно произнес:
  - Доброе утро, госпожа Артурия, завтрак подан.
  - Спасибо, Бедивер, я сейчас спущусь.
  Девушка подошла к большому перекидному календарю, висевшему на стене, зачеркнула красным маркером клеточку с шестым июня* и вышла из комнаты. У двери её поджидал дворецкий:
  - Как вам спалось, госпожа?
  - Отлично, - уже собранная и бодрая, ответила Артурия. - Что у меня на завтрак?
  Они спускались вниз, со второго этажа, по неширокой винтовой лестнице из темного дерева. Эхо шагов гулко разлеталось по просторным помещениям особняка.
  - Сегодня у Вас блинчики с кленовым сиропом, фруктовый салат и свежевыжатый апельсиновый сок.
  - Очень хорошо.
  Артурия Пендрагон (а именно так звали девушку) была единственным ребёнком и наследницей в семье потомственных юристов. Ее дедушка добился всемирной известности как адвокат, чем обессмертил фамилию Пендрагон и из-за чего, в свою очередь, пришлось пожертвовать семьей - жена не раз и не два уходила от него, обвиняя в невнимании к своим близким. Тем не менее, сын Утер никогда не осуждал родителя, и, выросши, решил идти по стопам отца. Однако, можете назвать это судьбой ли, совпадением, личная жизнь не сложилась и у него. В возрасте тридцати лет он женился - избранницей стала хрупкая, болезненная на вид (правда, из богатой семьи) девушка, к которой Утер внезапно воспылал страстью. Однако страсть - она словно фейерверк - только что была, а вот уж ее и нет. Чувство прошло, и вскоре обнаружились "подводные камни": легкое кокетство, добавлявшее худой фигурке изящества, превратилось в ежедневные капризы, а спокойствие и невозмутимость мужа теперь приравнивались к "каменному равнодушию". Ежедневная жизнь превратилась в кошмар, который и длился, однако, недолго: через год женщина, дав жизнь ребенку, умерла, не пережив родов.
  И теперь, восемнадцать лет спустя, этот ребенок превратился в симпатичную девушку, с энтузиазмом уплетающую завтрак. Столовая пустовала, и в этой большой, светлой комнате ее фигурка выглядела немного одиноко, словно даже теперь, хоть через два года** Артурия и достигнет совершеннолетия, этот особняк был слишком велик для неё одной. Впрочем, так казалось лишь со стороны, потому что у девушки подобных ощущений не возникало совершенно. Отсутствие отца уже давно стало для Артурии обыденным явлением: когда ей было шесть лет, Утер уже надолго отправлялся в деловые поездки. Воспитанием юной наследницы по большей части занимался дворецкий, который в скором времени стал не только её наставником, но и преданным другом. Вот и сейчас, по прошествии двенадцати лет, он как обычно стоял возле своей госпожи, готовый исполнить любое её поручение.
  "Как резко и в то же время незаметно она изменилась за последние годы! Я помню, как мы играли в догонялки, и, хотя госпожа очень злилась, что не могла догнать меня, она всё равно запрещала мне ей поддаваться. А как она плела для меня венки из одуванчиков и заставляла их носить? Теперь эти дни остались далеко в прошлом. Артурия уже стала целеустремленным, серьезным человеком, хорошо знающим, чего он хочет от жизни", - подумалось ему, - "А всё-таки, хоть и идет последний год Лицея, слишком рано госпожа стремится стать взрослой".
  - Бедивер, добавки! - голос госпожи вырвал дворецкого из раздумий, и больше он к ним не возвращался.

* * *

  ...Солнечный свет с трудом пробивался сквозь тяжелые багровые шторы, и от этого в комнате царил полумрак. Негромко постучав, пожилой дворецкий осторожно вошел в комнату и с опаской приблизился к пышной, выполненной на восточный манер кровати, где спал глубоким сном её юный обладатель. Мужчина пригладил свои уже слегка подернутые сединой волосы, поправил лацканы пиджака, бросил взгляд на настенные часы в затейливой золотой оправе. Шесть часов. Господину пора вставать.
  - Господин, просыпайтесь! - никакого ответа.
  Дворецкий ещё раз нервно пригладил волосы и принялся тормошить юношу.
  - Просыпайтесь, прошу вас!
  В ответ ему полетела одна из многочисленных подушек, раскиданных по кровати.
  - Пойди прочь, шавка, - сонно пробормотал спящий и с головой закутался в одеяло.
  По правде говоря, слуга был бы и рад не тревожить парня по принципу "не буди лихо, пока оно тихо", но как же не будить, если сегодня господину надо ехать на учёбу? Поэтому дворецкий попытался воззвать к благоразумию юноши:
  - Но, господин, вы опоздаете на занятия!
  - Меня это не волнует. Исчезни, - уже недовольно велел парень, явно злящийся, что от него никак не отстанут.
  - У вас сегодня на завтрак глазунья, засахаренные ананасы... - дворецкий в отчаянии достал свой последний козырь. Как бы в подтверждение его словам, на кровати зазвенел сенсорный телефон, поставленный на режим будильника.
  В следующий момент кутающийся в одеяло юноша преобразился. Одним рывком поднявшись на постели, он с яростью отшвырнул девайс. Удар о стену оказался так силён, что телефон развалился на части. Метая алыми глазами молнии в побледневшего слугу, парень загремел:
  - Шавка! Как смеешь ты тратить моё время? Только у дерзкого пса хватит наглости оспаривать решения своего господина. Ещё одно слово, и ты пожалеешь, что родился на свет!
  Дворецкий молча поклонился, стремясь вложить в это движение всю свою почтительность, и направился прочь из спальни. Он прекрасно знал, что во время таких вспышек гнева с господином лучше не спорить - себе дороже. Но уйти слуге так и не удалость: уже в дверях он столкнулся со стройным худощавым юношей, по лицу которого рассыпались бледно-рыжие веснушки. Судя по всему, тот был только что с улицы и спешил, что было видно по его учащенному дыханию и слегка растрепавшимся зелёным волосам. При виде гостя дворецкий испытал большое облегчение: каким-то непостижимым образом этот юноша всегда умел повлиять на господина.
  - Гил, а ты знаешь, что точность - вежливость королей? - не успел дворецкий объяснить гостю сложившейся ситуации, как тот уже прошёл в комнату. Но, судя по шутливому тону юноши, в словах не было необходимости: он всё прекрасно услышал ещё в коридоре.
  Появление зелёновлосого визитёра действительно заставило Гильгамеша сбавить обороты: как-никак, а этот человек был для него особенным. Его бы он в жизни не прогнал из своего дома. Поэтому гнев пришлось сменить на недовольно-раздражённый тон:
  - А, это ты, Энкиду. Я никуда сегодня не пойду.
  - Да ты что, первый же день, - изумился Энкиду. - Нет, подъем, подъем! - Неугомонный юноша стал осторожно подбираться к кровати, выжидая подходящий момент, чтобы стянуть одеяло.
  - У меня в компании вчера авария случилась. Ты понимаешь, что это значит? Я в три часа лёг. У меня сейчас буквально глаза не открываются, - ни перед кем бы Гильгамеш не стал давать отчёт в своих действиях, но его друг был единственным в мире исключением. Тем более, с Энкиду шутки были плохи: несмотря на безобидный вид, хватка у него была просто железная, а раз решив для себя что-то, он мог проявлять титаническое упорство.
  - Это, конечно, основание, - задумался Энкиду, что-то мысленно прикидывая. - Ладно, ещё два часа. Но потом ты встаёшь.
  - Идёт, - тяжкий вздох из глубины спальни.
  - В таком случае, приготовьте, пожалуйста, и на меня завтрак, - распорядился зелёноволосый юноша, поворачиваясь к молчаливо ожидающему развязки дворецкому. - Ах да, и разбудите нас в восемь, а то, боюсь, если я на своём телефоне поставлю будильник, Гил и его разобьёт о стенку. Получив от слуги утвердительный кивок, Энкиду вернулся к другу и с наслаждением упал на пуховую кровать:
  - Я тоже вздремну, хорошо?
  - Ты сам знаешь ответ.
  Через несколько минут в спальне вновь царила тишина, а успокоенному дворецкому оставалось лишь притворить дверь и распорядиться, чтобы приготовили завтрак ещё на одну персону. Ну, и послать кого-нибудь за новым телефоном для господина.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 2 - Встреча
  
  *В Японии и Китае имена записываются иероглифами, каждый из которых по сути является полноценным словом, а не буквой. Из-за этого порой имена могут звучать одинаково, но на деле записываться разными иероглифами.
  
  Лицей N*** - одно из самых престижных учебных заведений страны. Однако попасть в него - задача не из простых: во-первых, в стране имеется только два его филиала - на севере и на юге, которые, соответственно, являются Северным и Южным Лицеями N***, а во-вторых, жесткий отбор ведется не только по знаниям поступающих, но и по финансовому состоянию их родителей. Другими словами, аттестат данного учебного заведения послужит мгновенным пропуском в любой университет страны, но, чтобы учиться там, поступающий должен принадлежать как минимум к высшему среднему классу.
  В аудитории 12 класса* Южного Лицея N*** было шумно: преподаватель ещё не пришел, а потому одноклассники были заняты обсуждением важной новости: к ним в класс переводили новеньких, и не каких-нибудь там сынков мэра города, а самих Гильгамеша и Энкиду. Класс гудел, взбудораженный известиями, словно растревоженный улей. А посудачить было о чем.
  Гильгамеш был известен как сын миллиардера "номер один" в мире, а также как наследник одной из крупнейших компаний по производству электроники "PineaPPle". Более того, в свои девятнадцать он уже зарекомендовал себя как перспективный руководитель и успешный бизнесмен. Его лицо засветилось в прессе и на деловых встречах, ходили даже слухи, что он заправляет половиной дел в компании. Ну, слухи слухами, а многие сулили ему блестящее будущее. А вот Энкиду...
  - Кстати, а такой Энкиду? - вопрос задал парень, вытаскивающий одну за другой из пластиковой упаковки "соломку".
  - Ты что, серьёзно не знаешь? - фыркнула стоящая рядом Эльвира. - Его отец - глава ювелирной фирмы "Северное Сияние". Вот мы с девчонками вчера как раз просматривали их новинки.
  - А с чего это я должен интересоваться всякими финтифлюшками? - в тон ей ответил парень, сделав пренебрежительный жест рукой.
  - Да ну тебя. Об украшениях этой марки мечтает каждая девушка в мире. Верно, Артурия?
  Вопрос был адресован сидевшей неподалеку блондинке, сосредоточенно читающей толстенную книжку. Невозмутимо смерив Эльвиру взглядом, она вынесла неутешительный ответ:
  - Боюсь тебя огорчить, но я подобным тоже не интересуюсь.
  - Ты что, Эльвир, это же суровый Король Рыцарь, - присоединилась к разговору ещё одна лицеистка. - Он предпочитает тратить время на нечто более интеллектуальное, - в словах чувствовался явный сарказм, но Артурия не придала особого внимания насмешке. Что тут ответишь? Зубоскалы всегда найдутся, а девушке было всё равно, что думают о ней подобные личности.
  Мало волновали ее и Гильгамеш с Энкиду: девушка не видела смысла в обсуждении последних сплетен, выложенных в сети. Что проку знать, что какая-то звезда эстрады вновь живёт со своим бывшим? Пустая трата времени, да и только. Вздохнув, Артурия снова углубилась в чтение учебника. Если бы в этот момент она подняла глаза, то увидела бы раздражённый взгляд обеих лицеисток.
  
  Так или иначе, новенькие не появились. А после третьего урока у ворот школы показалась золотистая иномарка ("Эту модель только в следующем месяце собирались выпустить в продажу, или я ошибаюсь?" - изумлённо заметил один из одноклассников), из которой вышли двое парней. Издалека деталей было не рассмотреть, но даже так их фигуры чем-то притягивали к себе взгляд. То ли дело было в походке, то ли в осанке, но в юношах чувствовалось что-то особенное, то, что всегда выделяет выдающихся людей из общей массы. Конечно, лицеисты не могли описать своё первое впечатление именно такими словами, но они все ощутили это интуитивном уровне. Особенно эксцентрично выглядел юноша, за которым развивался шлейф травянисто-зеленых волос, доходящий ему аж до щиколоток ("Это вообще девушка или парень?!" - хохотнул кто-то из задних рядов зевак). Спустя минут пятнадцать новенькие были уже в классе.
  - Всем привет, меня зовут Энкиду, - лучезарно улыбаясь, еще с порога заговорил веснушчатый юноша. Густые волосы, удерживаемые лишь двумя изумрудными заколками, всколыхнулись за спиной, вызывая у девушек вздох восхищения. - А это, - продолжал он, указывая на спутника - Гильгамеш.
  Ещё когда Артурия стояла вместе со всеми у окна, в её душе зазвенела какая-то тревожная нотка. И теперь, когда парни вошли в класс, это неприятное чувство лишь усилилось. Девушка разглядывала парней и думала, что, за исключением стильной одежды, явно сшитой на заказ, эти двое кардинально отличались друг от друга. Энкиду выглядел намного изящней и миниатюрней блондина: его движения были плавны и гибки, а худощавость и тонкие запястья придавали его внешности некоторую андрогинность. В сравнении с ним его широкоплечий приятель выглядел куда внушительнее. Но больше всего эти два человека контрастировали в своем поведении.
  Если Энкиду выглядел дружелюбным, даже слегка беспечным, то Гильгамеш источал высокомерие, граничащее со снисходительностью. Вместе с тем каждый жест и взгляд его дышали королевским величием, внушая публике невольный трепет, а высокий лоб свидетельствовал о недюжинном уме. Но больше всего притягивали в Гильгамеше глаза: обжигающе-алые, не терпящие возражений - они завораживали и пугали одновременно. Наверное, именно этот жёсткий взгляд и заставил Артурию насторожиться. Но так или иначе, новички были слишком необычны, чтобы окружающие могли спокойно забыть о них, а потому, когда парни появились на пороге, разговоры смолкли быстрее, чем мгновенно. Любопытства добавляло ещё и то, что Гильгамеш не проронил ни слова с тех пор, как зашёл в класс. Поначалу Артурия решила, что парень неловко себя чувствует в новой обстановке, но, присмотревшись к нему получше, поняла, что это совсем не так, а потому ей оставалось лишь вместе со всеми гадать о причинах его молчания.
  Тем временем Гильгамеш дождался, пока воздух буквально не наэлектризуется от устремлённого на него внимания, и, взяв маркер, принялся писать на доске. Закончив выводить знаки, он вновь повернулся к классу:
  - Вот так пишется "Гильгамеш", а так "Энкиду". Постарайтесь напрячь клетки своего головного мозга и запомнить, как правильно выглядят наши имена*. А ещё лучше запишите. Увижу, что кто-нибудь где-нибудь сделал ошибку - убью на месте, - парень говорил спокойно, не повышая голоса, и, тем не менее, слушать его было страшно. Почему-то очень легко верилось, что, поставь не ту черточку, Гильгамеш тебе действительно этого с рук не спустит. Все как один, лицеисты зашуршали тетрадями.
  - Эй! А почему вы приехали к третьему уроку? - крикнул один из зевак, наблюдающих за всем из коридора.
  Но вся смелость лицеиста спала, едва Гильгамеш повернулся к нему лицом. Этот тяжёлый, пронзительный взгляд невозможно было выдержать дольше двух секунд.
  - А кто ты такой, чтобы я отчитывался перед тобой в своих действиях, шавка? - окончательно заставил съёжиться парня Гильгамеш. От его слов веяло такой подавляющей силой, что окружающим невольно хотелось сгорбиться.
  - Ещё вопросы? - весело поинтересовался Энкиду.
  - Извините... - подняла руку Эльвира, застенчиво поглядывая на широкие заколки юноши. - А у вас с рождения такие волосы? Или... вы чем-то пользуетесь? - в классе раздались нестройные смешки.
  - О, здесь нет ничего смешного, мне часто задают этот вопрос, - улыбнулся Энкиду. И, несмотря на внешнее дружелюбие, в его тоне почувствовалось столько самоуверенности, что веселье само собою сошло на нет. - Да, такие густые волосы у меня от природы. Ещё что-нибудь? Ну же, не стесняйтесь, спрашивайте! - добавил он, так как лицеисты продолжали молчать.
  Они хотели посудачить о новичках, возможно, немного пошутить над ними, но поведение Гильгамеша и Энкиду дало им неожиданный отпор. Парни были словно неприступная крепость, к которой насмешники не могли подступиться ни с одной из сторон, и лицеисты вдруг почувствовали, что это над ними можно было посмеяться. Их новые одноклассники стояли словно на ступеньку выше их. И это стало поворотным моментом, когда недоверчивое любопытство медленно, но верно начало перетекать в восхищение. Признав превосходство двух друзей, класс покорно притих. Но, так как и Гильгамеш с Энкиду тоже не предпринимали никаких дальнейших действий, на аудиторию навалилось вязкое, неловкое безмолвие, в котором даже один-единственный вздох звучал громче колокольного звона. Тем неожиданней был громкий скрип отодвигаемого стула и ясный, твёрдый голос:
  - Да, у меня есть вопрос. К Гильгамешу.
  Ещё высокомерное требование блондина запомнить его имя разозлило Артурию. Нет, ну ничего себе приветствие! И что, спрашивается, на это ответить? А уж после надменной "шавки" девушка и вовсе онемела от возмущения, не в силах подобрать слова. Нет, понятно, что у человека действительно могут быть существенные причины пропустить первые два урока - с переезда ли устал, вещи ли до конца не распаковали, пробки, мало ли - но откуда такой снобизм? Словно они тут слуги для него какие-то. Стерпеть такого отношения Артурия не могла:
  - Не слишком ли ты себе много позволяешь? Только что пришел, а разговариваешь в подобном тоне.
  Никто не смел делать ему замечания. Безоговорочное подчинение - вот единственно возможная форма поведения для окружающих. А тех, кто это забывал, тут же возвращали с небес на землю. Что ж, пора бы и научить очередную выскочку хорошим манерам. В назидание остальным. Обернувшись, Гильгамеш увидел невысокую блондинку, бесстрашно смотрящую прямо ему в глаза. Сжатые в тонкую полоску губы, пальцы, стискивающие край парты... Что-то во всей ее фигуре было такое, из-за чего Гильгамешу внезапно захотелось ее позлить, вместо того, чтобы раз и навсегда расставить точки над "i". Усмехнувшись, он протянул:
  - Ого, Моська лает на Слона?
  - Будешь продолжать в том же духе, и тебе не сойдет это тебе с рук, - лицо девушки потемнело от гнева, и это было единственным, что выдало ее реакцию на нахальную реплику собеседника.
  Воинственно настроенная блондинка была настолько забавна, что Гильгамеш залился громким и сочным смехом, откидывая голову и показывая ровный ряд белых зубов. Энкиду, стоявший на пару шагов позади, бездумно глядел в окно, словно происходящее было давно приевшейся картиной.
  - Неужели ты пытаешься угрожать мне? - отсмеявшись, надменно спросил парень. - Лучше заруби себе на носу: мое слово - вот единственный закон для вас. Так что сядь и не вякай.
  - Единые для всех законы устанавливает государство. А под твою указку я и не подумаю плясать.
  - Да ладно вам ссориться... - попробовала было вмешаться Эльвира, но ни тот, ни другой на ее слова и внимания не обратили.
  - Вздорная шавка, ты не ведаешь, на кого открываешь свою пасть. Может, мне всё-таки стоит проучить тебя? - уже угрожающе проговорил Гильгамеш, так как дерзкие слова блондинки постепенно переполняли его чашу терпения.
  - Как ты смеешь так разговаривать с ней! - пара одноклассников, не в силах дальше слушать диалог, повскакали с мест (краем глаза Артурия заметила, как мгновенно напрягся Энкиду, хоть и продолжал безмятежно смотреть куда-то вдаль). Вероятно, все бы закончилось дракой и гнуснейшим скандалом в Южном Лицее N***, если бы в этот момент в класс не вошел учитель.
  Он был высокого роста, с русыми, чуть вьющимися волосами, немного растрепанными из-за быстрой ходьбы. Узкие очки придавали строгости его и без того хмурому лицу. Едва увидев новоприбывших, учитель облегченно вздохнул:
  - Наконец-то я вас нашел! Прошу прощения, что не встретил вас должным образом, мне сообщили неверное время вашего прибытия.
  - Сервис у вас, конечно, никуда не годится, - презрительно хмыкнул Гильгамеш. - А, впрочем, не особо и надо было.
  - Как видите, мы прекрасно нашли дорогу и сами, - мгновенно среагировал Энкиду, сглаживая резкость друга.
  - Очень рад это слышать. Тогда позвольте представиться: меня зовут Эдуард Генрихович, я преподаю физику и являюсь вашим классным руководителем. Если возникнут какие-либо вопросы - обращайтесь ко мне в любое время, обычно я нахожусь в учительской. Теперь насчет класса...
  - О, с этим никаких проблем - мы уже познакомились, - улыбнулся зелёноволосый юноша.
  - Правда? - Даже если учитель и обратил внимание на напряженную обстановку, он ничего не высказал по этому поводу, что неприятно удивило Артурию. - Хорошо, тогда где вы будете сидеть... - мужчина окинул аудиторию взглядом.
  - Вон там, - Гильгамеш указал на две стоящие в центре класса парты.
  - Но, простите, они уже заняты.
  - Эдуард Генрихович, да нам, в общем-то, не жалко, - вмешались в разговор сами обладатели парт и, быстро собрав вещи, довольно ретировались на места подальше, предвкушая, как будут пользоваться на следующей контрольной шпаргалками.
  - ...Хорошо, если ни у кого возражений нет, то пусть так, - решил Эдуард Генрихович после некоторой заминки и вопросительно посмотрел на новичков.
  - Вы мне не нужны, можете идти по своим делам, - махнул ему рукой Гильгамеш и направился на своё место.
  Возмущение попустительским поведением взрослого снежным комом нарастало в душе девушки. Как же так, неужели профессор, славящийся своей строгостью и жестким, непреклонным характером, не поставит нахала на место? Это не укладывалось ни в какие рамки в ее голове, ставя в полнейший ступор. Не в силах больше выносить подобное, она решительно подошла к Эдуарду Генриховичу.
  - Учитель! Я хочу заявить, что Гильгамеш...
  - Вопрос закрыт, мисс, пожалуйста, сядьте на свое место.
  - ...ведет себя совершенно неуважительно по отношению к остальным членам нашего класса. На подобное невозможно закрывать глаза! И Вы,...
  - Мисс Пендрагон... - все тот же холодный тон.
  - ...как классный руководитель, обязаны принять меры!
  - Мисс Пендрагон, я еще раз повторяю: вопрос исчерпан. Сейчас начнётся урок, вернитесь , пожалуйста, на свое место.
  Артурия побледнела и, задохнувшись от негодования, круто развернулась спиной к учителю, метнув ему напоследок полный холодной ярости взгляд. В горле застрял колкий комок, от чего трудно было говорить. Обида, недоумение, разочарование переполняли ее, готовые выплеснуться наружу, и девушка сейчас многое бы отдала за боксерскую грушу в виде светловолосого мажора. Однако на людях она ни за что не позволила бы себе сорваться, а потому пришлось стиснуть зубы, заморозить вулкан эмоций, бушующий в ее душе и с высоко поднятой головой гордо прошествовать обратно. Артурия была уверена, что рано или поздно поставит новенького на место.
  

* * *

  Где-то по середине урока Энкиду повернулся к задней парте, за которой сидел бледный, болезненный на вид мальчик.
  - Эй, привет, как тебя зовут?
  - Мишель.
  - Слушай, Мишель, не расскажешь вкратце о местной публике?
  - Ээ, да, конечно. - юноша удивился, что профессор биологии не сделал им замечание, но тот, похоже, ничего не замечал, объясняя какую-то схему на доске. - На второй парте у окна, тот, что ел на переменке соломку -весьма грубый и прямолинейный парень, но он отзывчив к окружающим.
  - Хмм, он любит помогать другим?
  - О да, такое часто случается. А вот тот, кто сидит рядом с ним, полный брюнет, не очень хорош в спорте, но это не мешает ему быть местным остряком, - краем сознания Мишель отметил, что, несмотря на все ту же беззаботную улыбку, у Энкиду проницательный взгляд, как скажем у... кошки, пантеры, например, если такое сравнение вообще уместно.
  - Он местная душа компании?
  - Не сказал бы. Он просто забавен, и все хорошо к нему относятся. А вон там, на первой парте, видите, блондинка, она еще спорила с вашим другом (на "ты" у Мишеля язык не повернулся перейти) - это Артурия Пендрагон, выдающаяся личность. Ее знает весь Лицей.
  Гильгамеш, видимо, слышавший краем уха разговор, презрительно хмыкнул.
  - Чем же она так известна? - спокойно спросил зеленоволосый собеседник, поправляя изумрудную заколку, удерживающую тяжелую прядь.
  - Нуу, конечно, она учится на отлично и стоит на первом месте в рейтинге успеваемости, но это не самое главное. Дело в том, что Артурия - справедливая, честная, в любой ситуации встает на сторону слабых. К тому же она очень сильна. И пунктуальная она, и манеры у нее безупречные, как в нашем Лицее говорят, королевские. Но, несмотря на это, она многих раздражает своим высокомерием.
  - Высокомерием? - удивлённо взметнулись брови собеседника.
  - Сегодня это, конечно, не очень было заметно, - смутился Мишель, - но когда вы побудете здесь подольше, то сами всё поймёте. Просто понаблюдайте за ней: Артурия всегда строгая, сухая, никогда не посмеётся с нами. Она высказывается, только когда нам надо решить какие-нибудь общественные проблемы, а в остальное время никому не известно, что она думает. Сразу же видно, что она смотрит на нас всех свысока. Хотя, Артурия во всём нас превосходит, так что неудивительно.
  - Энкиду! -Мишель вздрогнул от неожиданного оклика: похоже, преподаватель всё же решил приструнить новичка. - Что такое митоз?
  Однако зелёноволосый лицеист, нисколько не стушевавшись, бодро повернулся к доске:
  - Митоз - это деление ядра эукариотической клетки с сохранением числа хромосом, - даже не задумавшись, отрапортовал он.
  - Что ж, очень хорошо, - стараясь скрыть своё удивление за важным видом, кивнул учитель. - Продолжаем урок.
  - Мне кажется, тебя легче на дистанции обойти, чем застать врасплох по биологии, - усмехнулся другу Гильгамеш, когда профессор возобновил объяснение материала.
  - Не знаю, не знаю, на физкультуре ты меня ещё тоже ни разу не обогнал, - подколол парня Энкиду и вновь повернулся к Мишелю. - Рассказывай дальше.
  - Да уж и не знаю, чего добавить... Только то, что Артурию ещё называют Королем-рыцарем. А вот там сидит...
  Энкиду внимательно слушал, кивал, с интересом рассматривал тех, на кого ему указывали, часто задавал вопросы и даже что-то записывал в маленький блокнот.
  

* * *

  В конце дня к воротам Лицея вновь подкатила золотистая иномарка, чтобы забрать молодых людей. Усевшись на белое кожаное сиденье, Энкиду, полностью распустив волосы и откинув назад голову, спросил Гильгамеша (тот пододвинул к себе толстую пачку бумаг, услужливо поданную водителем):
  - Ну и что ты думаешь?
  - Лицей как лицей - все то же самое, что и в северном филиале, - равнодушно откликнулся тот. - Вот ты заметил кого-нибудь неординарного в нашем классе?
  - Из того, что я успел узнать - нет, все они птицы мелкого полета... - теперь, когда тонированные стекла скрывали сидящих от любопытных взглядов, на лице Энкиду не осталось и следа прежней улыбки: на смену ей пришли сосредоточенность и усталость - ...разве что Артурия Пендрагон чем-то выделяется из серой массы.
  - Подобных ей дворняжек миллионы - только тявкать и умеют. На таких и время тратить тошно: через день она сама будет увиваться за нами. Единственное, чем она выделяется - так это своим аппетитом.
  - И то верно, - в памяти юноши всплыло вытянутое лицо друга при виде количества еды, которую невозмутимо поглощала за обедом невысокая блондинка. - Кстати, я наметил уже людей, связи с которыми были полезны твоей компании, вот слушай... Двигатель мягко жужжал, за окном ревел воздух, рассекаемый стремительно мчащейся по ровной дороге машиной. Послеполуденное небо помрачнело, насупилось, покрылось рваными темно-серыми лохмами облаков. Солнце, торопливо роняя прощальные лучи, без разбору золотило все, до чего еще могло дотянуться, а с востока на него уже наплывали массивные, черно-фиолетовые тучи, которые то и дело озаряла вспышка молнии, сопровождаемая низким гулом. Надвигалась гроза. Ветер крепчал, ледяным шлейфом устилал землю. Вскоре первые тяжелые капли разбились о пыльный асфальт, смочив пробивавшуюся из вздувшейся в нем трещины чахлую травинку, и затем стена воды смыла все предметы из поля зрения, окутав город серой пеленой.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 3 - Неопределённость
  
  В течение последующих дней весть о необычных учениках из 12-го класса распространилась по Лицею с ошеломительной скоростью. Даже если б кто и постарался, то не отыскал бы ни одной скамейки, лестницы, коридора или другого уголка, откуда не доносились бы и без того небезызвестные имена. Свою роль сыграла и незаурядная внешность юношей: статные, всегда изысканно одетые - даже шарм одноклассника-остряка мерк рядом с ними. С первого же дня класс, в котором училась Артурия, оказался осажден толпами девушек, мечтающих хоть одним глазком взглянуть на 'прекрасных принцев'.
  И все-таки не понятно, что люди в них нашли? Артурия отдавала себе отчет в том, что в обществе всегда будет существовать определённый контингент людей, служащих сильным мира сего, но не поголовно же. Или их вид настолько грозен? Вот в чём вопрос. Страх или уважение? А может, и то и другое? Да и красота - это еще не все. Артурия признавала, что и сама была на мгновение очарована Гильгамешем - но только на мгновение, пока тот не раскрыл рта. С лица воду не пить. То, как он себя вёл, не шло ни в какие рамки. В принципе, Артурия ничего не имела против Энкиду - всегда приветливый, вежливый, даже галантный, он импонировал её образу молодого человека. А вот Гильгамеш обладал способностью вывести девушку из себя быстрее, чем за секунду - надменный, чрезмерно гордый, твердо уверенный в том, что вселенная вращается только вокруг него - и, тем не менее, число людей, поддерживающих его, росло на глазах. Только не это настораживало: будь юноша обычным эгоистом, лелеемым заботливыми маменькой с папенькой - это еще полбеды. В этом человеке чувствовалась сила - и сила духовная. Ещё в первый день их знакомства Артурия убедилась, что Гильгамеш не из тех, кто поджимает хвост при первом же нажиме - он будет бороться до самого конца. Но ведь и она не лыком шита. Следовательно, борьба будет весьма суровой. И пусть пока они как-то умудрялись уживаться в одном классе (а по большей части - игнорировать друг друга), Артурия прекрасно понимала, что долго так продолжаться не будет. Конечно, устраивать скандал по каждой фразе или жесту бессмысленно и глупо, и всё же рано или поздно она не выдержит и сорвётся, если учитывать, что её уже перекашивает при одном только виде золотистой иномарки. Не поймите неправильно. Она понимала, что все люди разные. Она понимала, что каждый - индивидуальность. Она понимала, что всегда придётся мириться с теми или иными чертами характера соседа. Она понимала. Но всему же есть предел, верно? Последний учебный год обещал быть для девушки не из лёгких.
  - Не переживай, может, это только временно, - заметила одна одноклассница.
   - Временно? Это что ж дальше-то будет?!
  - Слушай, Артурия, в который раз говорю тебе: выключай свой режим цербера. Красивый, богатый, уверенный в себе - лучше парня не найти. И вообще он классный. Не относись так предвзято к мелочам характера, - лицеистка искренне недоумевала.
  - То, что он ставит всех нас на ступень ниже себя, по-твоему, мелочь? Лично я в слуги к нему не записывалась.
  - Ой, да ладно тебе. Ему можно.
  - Из-за его положения в обществе? Это не основание. Энкиду вот мне внушает гораздо больше симпатии.
  Нет, всё это не то. Как бы Артурию ни успокаивали, ни убеждали в мнительности, а она чувствовала, что Гильгамеш её неимоверно раздражает. Да и ощущение угрозы, возникшее у неё при первой их встрече, никуда не исчезло, затаившись где-то в закутках подсознания, заставляя инстинктивно быть настороже. Чем же парень завоевал сердца остальных людей? Девушка терялась в догадках.
  
  С такими нелегкими думами Артурия пришла в Лицей ранним утром. Кругом царила приятная тишина, ещё не распуганная толпами людей, и девушка неторопливо ступала по мягкой ковровой дорожке, устилавшей широкий коридор, стены которого украшали полотна баталий и натюрмортов - Лицей старался не только давать образование, но и развивать вкус своих учеников. Одна из репродукций привлекла внимание Артурии - раньше такой здесь точно не было, должно быть, привезли на днях.
  Большую часть холста окутывал густой, бездонный мрак, с которым резко контрастировали скорбно-жёлтые, будто выхваченные прожекторами, лица. Люди метались и куда-то спешили, алая ткань их одежд колыхалась - всё выглядело настолько естественно, словно кто-то щёлкнул выключателем, приостановив время. Изображение дышало жизнью, манило, утягивало в свои глубины. Охваченная непонятно откуда взявшимся болезненным беспокойством, Артурия торопливо приблизилась к картине. На небольшой табличке под рамой витиеватым шрифтом значилось: 'Караваджо. Поцелуй Иуды'. Неосознанно слегка касаясь подушечками пальцев золочёной оправы, девушка продолжала рассматривать работу художника. Подавшиеся вперёд стражники навалились на безмолвно, смиренно стоящего Иисуса, грозя подмять его под себя. Брови Христа горестно сведены, руки страдальчески заломлены, на лице печать покорности происходящему. Чёрная латная перчатка тянется к его горлу, словно желая утащить в беспросветную тьму, в то время как Иуда всё ещё крепко обхватывает Учителя, отстраняясь после поцелуя. В его фигуре ни капли раскаяния, лишь сосредоточенная расчётливость, а в глазницах зияет пустота. Однако Посланник Бога не один: позади Него вскинул в отчаянной мольбе руки человек, тщетно взывая к кому-то или чему-то, простёртые в никуда руки слепо шарят в безликой пустоте. С другого края картины тянется вверх рука ещё одного мужчины, на прощание крестным знамением осеняя любимого Учителя.
  - Как много красного, вся одежда красная, будто льётся кровь, - прошептала Артурия, переводя дыхание. - Кровь души, раненой предательством. Интересно, а как бы я поступила на Его месте? Нет, я бы...
  И отошла, не докончив мысли. Уже в конце коридора она ещё раз обернулась и взглянула на полотно: протянутая в священном жесте рука белела над стальными шлемами стражи, как насмешка над их действиями, как символ бессмертия истины.
  Подходя к аудитории, Артурия издалека увидела столпившихся у двери людей. 'Очередные поклонники' - мрачно вздохнула она; и без того нерадужное настроение окончательно окрасилось в тёмные тона. И чем ближе девушка подходила, тем больше в ней росло подозрение, что происходит что-то неладное: уж больно тревожным становился говор толпы. Первым, что Артурия отчётливо услышала, был звонкий звук удара - судя по всему, пощёчины. А в следующий момент воздух пронзил резкий девичий вскрик. В два прыжка подскочив к аудитории (люди послушно пропустили ее), Артурия обнаружила дрожащую незнакомую девушку, макияж которой уже безнадёжно испортили капающие из глаз слёзы, и возвышающегося над ней Гильгамеша, левая щека которого покрывалась слабым румянцем. Энкиду поблизости не наблюдалось. Возмутительное зрелище оказалось последней каплей в чаше терпения Артурии. Насилу сдерживая желание двинуть по белому лицу парня, она прорычала:
  - Ты что себе позволяешь, а? Это переходит все границы!
  - Я делаю то, что считаю нужным, - в надменном голосе парня отчетливо прозвучали грозовые нотки, однако и девушка была на пике негодования.
  - Сволочь, ты не имеешь права распускать руки, слышишь? Немедленно извинись перед ней!
  - Эй, вообще-то, она сама была виновата, - заметил один из наблюдающих за спором лицеистов. - Она первая его ударила.
  - Чтоо-о? - зелёные глаза девушки совсем потемнели от ярости. - А ну, повторил мне это в лицо! - не важно, что перед этим произошло, но допустить, чтобы какая-то лицеистка плакала, Артурия не могла.
  Вздрогнув, парень поспешно скрылся среди зевак. Спорить с Королём-рыцарем было слишком страшно.
  - Извинился, - вновь повернулась к Гильгамешу Артурия.
  - Ха, дворняжка смеет указывать мне, что делать? Похоже, ты тоже нуждаешься в основательной дрессировке.
  Ярость кровавой пеленой затмила Артурии разум, заставляя на некоторое время мир отступить и померкнуть, превратиться в тусклые декорации. В мгновение ока очутившись рядом с парнем, она замахнулась, ещё толком не осознавая, что собирается сделать: тело двигалось на автомате. Тут же ее рука оказалась перехвачена за запястье: Гильгамеш сжал его, словно тисками, с каждой секундой усиливая хватку, очевидно намереваясь добиться от пойманной крика боли. Даже не поморщившись, Артурия резко повела руку вниз, выполняя контрприем - по лицу противника скользнула тень удивления, он покачнулся и от неожиданности разжал пальцы. Девушка, воспользовавшись его замешательством, снова ринулась в атаку, но тут парня спасла хорошая реакция - он успел уклониться, отступив на шаг назад.
  - Это всё, на что ты способна? - хмыкнул он. - Ну, что же опять не нападаешь?
  Сдержанные всхлипы пострадавшей отвлекли Артурию от драки, отодвинули бушующее негодование на второй план - молча смерив блондина напоследок красноречивым взглядом, девушка гордо тряхнула головой и поспешила к незнакомке. Успокаивая, поддерживая под локоть, она вывела ее из аудитории, повела умыться. По пути рявкнула на зевак: 'Чего ждали? Совести у вас хоть малость есть? Трусы...', от чего толпа начала таять, люди засуетились, заспешили по своим делам. Краем глаза Артурия отметила у пострадавшей уже наливающиеся синим, до этого ярко-красные полосы чуть повыше локтя. 'Видно, Гильгамеш и её так же грубо схватил за руку. Надо бы приложить что-нибудь холодное' - решила она.
  Умывшись, незнакомка слегка успокоилась, но имя свое и класс сообщить не захотела.
  - Да я сама виновата была...
  - Даже и не думай к нему первая идти. Если Гильгамеш будет опять приставать, ты мне сразу говори, я с ним быстро разберусь.
  - Нет, не надо мне этого, - твёрдо мотнула головой лицеистка. - Ты всюду рядом со мной всё равно не сможешь быть, а он мне теперь проходу не даст.
  - Но так нельзя. Где твоя гордость?
  Собеседница, только начавшая успокаиваться, истерически взвизгнула, заикаясь:
  - Тебе легко говорить. Я не такая сильная, как ты. Я так не смогу. Чего ты вообще влезла не в свое дело? Кто тебя просил? Из-за тебя теперь мне будет только хуже.
  

* * *

  Гильгамеш пристально, словно впервые видел, рассматривал свою ладонь, задумчиво сжимая и разжимая пальцы. Да, блондинка оказалась не из пугливых. В отличие от многих девушек, которые теряют норов при первой же серьезной конфронтации, эта смогла постоять за себя. Наверняка теперь ходит гордая, что сладила с 'самим Гильгамешем'. Наивная, подняв на него руку, она сама себе подписала 'смертный приговор' без права на помилование: он подобного не прощает. И, что самое ироничное в этой ситуации, Гильгамешу даже не придётся ничего специально делать: общество само накажет девушку. А когда та всё поймёт, будет поздно. Слишком поздно. Тень зловещей улыбки скользнула по лицу Гильгамеша. Любой, кто бы увидел ее, покрылся бы мурашками, испытывая невероятное желание бежать со всех ног куда подальше. Однако в аудитории больше никого не было - уж больно страшен был парень после стычки с Артурией, и никто не решался приблизиться к нему, словно возник невидимый барьер, удерживающий окружающих на приличном расстоянии.
  А блондин продолжал погружаться в воспоминания. В сознании всплыл вчерашний урок физкультуры: была перемена, Энкиду куда-то ушел, и было ужасно скучно. Его звали в компанию, но, естественно, он отказался - разве лакеи сумеют развлечь его должным образом? Чтоб как-то убить время, он наблюдал за ними со стороны. Вот Эльвира озабоченно спрашивает о чем-то приятельницу, указывая на свои ресницы, вероятно, беспокоится, в порядке ли макияж. Почему-то девушки считают, что чем больше они накрасятся, тем больше у них шансов завоевать его благосклонность, хотя ему совершенно безразлично, какую тушь они используют и сколько румян ежедневно изводят. Девушка отвечает, тихо смеясь в ответ и прикрывая ладошкой рот.
  Скучно. Убийственно скучно. Нет никакого удовольствия изучать серые посредственности. Разве что в постели?
  Боковым зрением Гильгамеш заметил, как в спортивный зал вошёл светловолосый юноша... нет, постойте, это девушка, та самая блондинка. Как её там, Артурия что ли? Но как он умудрился принять девчонку за парня? Немыслимо.
  Скорее всего, дело во внешнем виде: походка какая-то... неженственная. Резкая, отрывистая, в ней отсутствует изящество. Да и формами девушка, надо признать, не блещет - спортивная одежда бесхитростно очерчивает почти что мальчишеское тело. Именно мальчишеское: руки и ноги намного мускулистее, чем у остальных девчонок, и больше походят на мужские; узкие бедра, маленькая грудь... Как ни смотри, а в Артурии действительно проглядывает нечто мужское. Даже волосы, собранные в пучок, а не распущенные, как это модно, по плечам, добавляют девушке суровости. Более того - на ее лице ни грамма косметики! Ни миллиметра пудры на щеках. Даже ногти - ухожены, коротко подстрижены, но ни следа маникюра. Конечно, девушки, напрочь отвергающие косметику, встречались Гильгамешу и раньше, но Артурия, на его взгляд, чем-то выделялась среди них. Быть может, это и называют природной красотой? Так или иначе, а она не выглядела ущербно на фоне прихорашивающихся одноклассниц.
  Тем временем блондинка подошла к огромной боксёрской груше, брошенной кем-то посреди спортзала. Наклонилась. Неужели она надеется сдвинуть её с места? Глупая, такие тяжести не по зубам женскому полу. Проходящий мимо парень предложил помощь, но самонадеянная особа ответила кратким отказом: 'Я сама'. Ха! О чём она вообще думает? Следующие несколько минут, пока девушка невозмутимо тащила снаряд в кладовку без каких-либо на то видимых усилий, повергли Гильгамеша в состояние лёгкого изумления. Всё-таки, согласитесь, такое увидишь не каждый день. Даже в привилегированном лицее.
  - ...О чём задумался? - голос друга возвратил Гильгамеша в реальность.
  Придвинув стул, Энкиду уселся напротив парня.
  - Где тебя носило? Ты пропустил целое представление: сегодня Артурия демонстрировала всем мастерство рукопашного боя, - в свойственной ему равнодушной манере поделился впечатлениями дня Гильгамеш.
  - Вы опять что ли скандал устроили?
  - Вроде того: она оскалила на меня свои зубы, а я решил указать шавке её место.
  - Ты бы поосторожней: я слышал, здесь директор ужасно строгий, - озабоченно заметил зелёноволосый юноша. - Как навалит на нас кучу внеклассных занятий... А в принципе, что ты собираешься дальше делать в отношении Артурии?
  - А разве мне надо что-нибудь делать? - пожал плечами Гильгамеш. - Эн, ты же сам прекрасно видишь, что лицеисты здесь от уже давным-давно устали от Короля-рыцаря. Ещё день-два, и они полностью перекинутся на нас. Ха-ха, похоже, это наша судьба - постоянно быть во главе толпы, - усмехнулся парень, глядя за окно.
  - Да, даже немного жалко её, - задумчиво протянул Энкиду.
  - Ну, ты в своём репертуаре: неисправимый человеколюб, - фыркнул Гильгамеш. - А Артурия, похоже, совершенно не замечает настроения лицеистов. Всё так наивно стремится их защищать. Вообще, знаешь, я изменил о ней своё мнение: она немного интересная. По крайней мере, развлечёт меня на некоторое время. Пока не сломается. Так что я пока не буду её трогать. Хочу посмотреть на её лицо, когда она поймёт, что её предали её же собственные люди.
  - О, кстати, вот и она, - кивнул Гильгамеш, указывая на входящую в класс Артурию.
  - Я могу её предупредить? - тихо спросил Энкиду.
  - Боги, да делай, что хочешь.
  

* * *

  Артурия вернулась в аудиторию крайне не в духе: незнакомку так и не удалось убедить в необходимости действовать смелее. Но больше всего Короля-рыцаря обескуражило, что лицеистка злилась почему-то не на Гильгамеша, а на неё, Артурию. К высокомерному же блондину ученица относилась как будто бы нейтрально. Это и возмущало, и сбивало с толку, и было даже немного обидно. Откуда такая реакция? Артурия мучилась и не могла понять мотивов лицеистки. Но настроение девушки упало ещё больше, когда она вошла в класс. Увидев Гильгамеша, она вспомнила, что твёрдой точки в их разговоре так и не было поставлено, и оставлять открытым такой важный спор было недопустимо. Если сейчас сделать вид, что между ними пять минут назад ничего не происходило, то Гильгамеш и дальше будет считать, что ему всё можно. От этого девушка окончательно помрачнела: вновь вступать в перепалку и выслушивать надменные замечания блондина не было никакого желания. Однако начатое дело надо было довести до конца. Поэтому, собрав всю свою волю в кулак, Артурия решительно подошла к Гильгамешу, о чем-то беседовавшему со своим другом, и начала безразлично-холодным тоном, пообещав себе на этот раз не выходить за рамки приличий:
  - Извините, что перебиваю, - парни, замолчав, обернулись к ней. - Гильгамеш, ещё раз предупреждаю: только тронь кого-нибудь, и я в стороне не останусь.
  - Хотел бы я посмотреть на это, - снисходительно отмахнулся парень. - Но должен отдать должное, ты действительно наглая шавка.
  - Твоё поведение идёт в разрез со всеми мыслимыми правилами.
  - Я сам устанавливаю правила - по-моему, об этом было ясно сказано в первый же день. Да, ты не только дерзкая, у тебя еще и память дырявей решета, - ох, не прошло и минуты, а ее уже трясет от ярости, если так пойдет и дальше...
  Очередной назревающий скандал был ликвидирован благодаря Энкиду. Встав между ними, словно проведя незримую стену, разделяющую два враждующих лагеря, он примиряюще произнес:
  - Подожди, Артурия, я хотел с тобой поговорить.
  - О чём это? - холодно удивилась девушка. С зелёноволосым юношей она всегда разговаривала приветливо, так как исключительная вежливость новичка не могла не подкупать, но сейчас, взбешённая Гильгамешем, Артурия просто не могла сдержать враждебности в голосе.
  - Я, конечно, понимаю, что вы с Гильгамешем характерами не сошлись, но вместо того, чтобы ругаться с ним, почему бы тебе не оглянуться вокруг себя?
  - Не понимаю, - помотала головой Артурия. - Что ты имеешь в виду?
  - Я хочу сказать, почему бы тебе не посмотреть на окружающих тебя людей? - травянистые глаза Энкиду смотрели проницательно и серьёзно, словно пытались рассказать девушке что-то ещё. - Твои ссоры с Гильгамешем не так важны, как те, кто находится рядом с тобой.
  Нахмурившись, Артурия обернулась и увидела стоящую за её спиной Эльвиру. Судя по застенчивой улыбке, лицеистка ждала, когда сможет поговорить с парнями. Ещё с самого первого дня девушка привязалась к двум друзьям, и чуть ли не хвостом ходила за ними по всему Лицею. Видимо, о ней и говорил Энкиду, когда предлагал посмотреть по сторонам. Артурия глубоко вздохнула, просчитав про себя до десяти, чтобы успокоиться.
  - Приношу свои извинения. Ладно, закончим на этом. Но я предупредила, - кивнула Артурия и направилась к своей парте.
  Окончательно отказаться от намерения устроить разборку девушку заставило ещё и то, что по коридору разнёсся звонок, и люди уже начали заходить в класс. Если и пререкаться друг с другом, то не делая это достоянием общественности. И всё же, как злит это высокомерие.
  - Вот видишь, она абсолютно слепа, - заметил Гильгамеш, провожая девушку взглядом. - Ты ей почти в упор сказал, а она так ничего и не поняла.
  - Что ж, значит, будет на своих ошибках учиться, - согласился Энкиду.
  - Если люди вообще на них учатся, - усмехнулся парень. - Что тебе? - обратился он уже к Эльвире.
  Слушая щебет одноклассницы, Артурия устало опустилась на своё место. Этот утренний скандал вытянул из неё все силы, а впереди был ещё целый учебный день. Неужели такие стычки будут происходить теперь регулярно? Кошмар какой-то. Такими темпами её жизнь превратится в постоянное поле битвы. Но как же она может игнорировать Гильгамеша? Его высокомерное поведение просто выводит её из себя, а об образе мыслей парня и говорить нечего. Да она просто на дух не переносит Гильгамеша!
  Размышляя, каким будет последний год её учебы в Лицее, Артурия вгляделась в нежно-голубое безоблачное небо, изумляющее глубиной и чистотой своего цвета. Казалось, протяни руку, и кончики пальцев коснутся мягкой безбрежной синевы.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 4 - Переворот
  
  Как ни странно, но на следующей неделе у Артурии ни разу не было повода поругаться с Гильгамешем. Мелкие стычки, вроде едко брошенной насмешки или краткого словесного поединка, конечно, были, но это не шло ни в какое сравнение с последним скандалом, который едва не перелился в драку. Люди как будто бы приняли Гильгамеша с его высокомерными замашками, и сцен, подобно той, когда незнакомая лицеистка неизвестно за что отвесила парню пощёчину, больше не повторялось. Гильгамеш, в свою очередь, вроде бы удовольствовавшись тем, что ему больше никто не перечил, тоже успокоился и лишь следил, чтобы к нему относились с должным почтением. Огромную роль в этом сыграл и Энкиду. Только он умел сдерживать вспыльчивый норов своего друга: вовремя сменить тему разговора, обратить неуместные слова в шутку, а иногда и просто перетянуть внимание друга на себя, влезая внезапно в разговор с какими-нибудь восклицаниями. Последнее поражало Артурию: не терпящий никаких возражений, Гильгамеш ни разу не повысил на Энкиду голос. Но так или иначе, до тех пор, пока люди добровольно слушались высокомерного парня, Артурия не имела никаких возражений, хоть, мягко говоря, поведение Гильгамеша у неё восторга и не вызывало. За долгое время Лицей наконец-то спокойно вздохнул. Однако никто не знал, что в нём учились люди, настроенные гораздо более радикально, нежели Король-рыцарь.
  Двадцать первое июня было самым обыкновенным, ничем не примечательным днём. Как обычно, пекло ослепительное летнее солнце, светло-голубое небо тоже было ослепительным, изредка испещряемое рваной дымкой полупрозрачных облаков. Случалось, прилетал лёгкий, едва ощутимый прохладный ветерок, даривший на мгновение неземное блаженство утомлённым жарой горожанам. Липы потонули в бело-жёлтом мареве соцветий, источающих нежный сладкий аромат, огненно-рыжие и золотистые шарики бархатцев полыхали на городских клумбах. Лето расцветало новыми красками.
  Размеренно дыша, Артурия бежала кросс длиной в три километра. Её, как и всегда на физкультуре, поставили вместе с парнями: так как Артурия была гораздо сильнее обычных лицеисток, Утер ещё в начальных классах попросил, чтобы его дочь занималась с мужской половиной класса, чтобы получать соответствующую нагрузку. Но и здесь девушка не переставала выделяться: в то время, как одноклассники преодолевали только первый круг, она уже начинала второй. По обыкновению, неподалёку должны были бежать ещё и Гильгамеш с Энкиду: новички были единственными, кто мог сравниться с ней в скорости и выносливости, но в этот раз двое друзей попали в первую группу бегущих, и поэтому Артурия была совсем одна.
  Девушка любила кроссы. Во время них все мысли и тревоги уходили на второй план. Оставалось лишь её тело - сильное, разгорячённое, упивающееся собственной мощью и энергией. И она наслаждалась этим ощущением свободы вместе с ним. Глухо поскрипывал песок под кроссовками, взвиваясь из-под них сухой пылью. Тёплый воздух приятно продувал тонкую футболку. Сердце птицей билось в груди, не зная усталости, и бежать было легко-легко, словно ноги и не знали другого состояния, кроме бега.
  Погружённая в это созерцательное состояние, Артурия пробежала мимо одного из одноклассников. Но тот, увидев Короля-рыцаря, поспешно, окликнул его:
  - Эй, Артурия! Погодь!
  - Чего? - сбавляя скорость, обернулась девушка.
  - Поговорить надо, - поднажав, поравнялся с ней парень. - Тебя ведь раздражает Гильгамеш?
  - И что, если так? - отрывисто бросила Артурия, не прекращая движения. Тема Гильгамеша была щекотливой, и, пока всей подоплёки вопроса не узнаешь, лучше не делать громких заявлений.
  - А то, что ты не одна такая. Всех уже достал этот его гонор. Поэтому мы тут скооперировались с ребятами - хотим зазвать Гильгамеша с его приятелем после этого урока в спортзал и серьёзно с ними поговорить. Будем я, трое из параллельного класса и ещё двое из младших. Давай с нами? - парень уже начал задыхаться от длительной речи, и Артурия окончательно остановилась.
  - Как? То есть, вы хотите впятером на двоих? - пристально посмотрела она на лицеиста. - Это же бесчестно!
  - Надо же как-то заставить его замолчать, - усмехнулся парень. - Будет знать, как свои порядки устраивать.
  - Нет, я в этом не участвую.
  - Струсила что ли? А я-то был о тебе иного мнения, - разочарованно протянул одноклассник, очевидно, надеясь поймать девушку на этот крючок.
  - Ни за что и никогда, - твёрдо отрезала Артурия. - Но это подло. Если я соглашусь на ваш план, то и сама буду не лучше Гильгамеша.
  - Ну ладно. Как знаешь, - раздосадовано бросил парень и возобновил бег.
  - И сами не делайте этого. Не позорьтесь. Надо найти иной способ, через Энкиду, например. Слышишь? - нагнала его Артурия.
  - Слышу-слышу. Не будем, - проворчал тот.
  - Честное слово?
  - Честное. Всё, проехали.
  - Смотри, ты пообещал, - несколько успокоенная, Артурия убежала вперёд.
  Переодевшись после физкультуры, девушка хотела было всё-таки зайти в спортзал и проверить, нет ли там кого: уж больно легко отказался одноклассник от идеи устроить засаду Гильгамешу и Энкиду. Но тут преподаватель, совместно ведущий и ОБЖ, нагрузил её кипой распечаток, которые срочно надо было отнести в учительскую. Так что девушке, скрепя сердце, осталось лишь надеяться на добросовестность парней.
  Учительская находилась на втором этаже, поэтому Артурии, чтобы подняться наверх, пришлось потратить минуты две. Ещё три девушка провела в самом кабинете, отдавая документы и разговаривая с учителями. Не так уж и много времени, на самом деле, но, когда она вновь вышла в коридор, Лицей преобразился. Гул голосов и топот поспешно спускавшихся людей наполнили здание. Ученики целыми группами стекали куда-то вниз по лестницам, и в их лихорадочном говоре сквозило что-то тревожное. Однако, хоть ничего не понимающую Артурию и миновало множество людей, никто толком не мог объяснить, в чем дело - настолько все спешили. Что же могло произойти? Люстра упала? Пожар? В любом случае не желая бездействовать, Артурия двинулась в общем направлении, когда среди шума расслышала имена новеньких. Всё разом стало на свои места. А ведь он обещал ей! Не медля более ни секунды, Артурия бросилась в направлении спортзала, в ее голове билась одна-единственная мысль: 'Шестеро на одного - непростительно! Бесчестность! Подлость!'. Объект праведного гнева сменился с Гильгамеша на лицеистов. Да, высокомерный мажор девушке, мягко говоря, не нравился, но даже с врагами она была намерена выяснять отношения честно, безо всяких уловок. А тут? Черт знает, что такое!
  И все-таки, она опоздала. К тому времени, как путь к эпицентру событий в толпе зевак был проложен, зрелище подходило к концу. Естественно, первым порывом Артурии было стремление прекратить неравную драку, но при виде открывшейся ей картины застыла в изумлении: местная шестёрка проигрывала противнику, втрое меньшему по количеству. Удары Гильгамеша были тяжелы и точны, в то время как сам он проворно избегал кулаков нападающих. Или уже обороняющихся? Как парни не пытались одолеть противника, он с легкостью сбрасывал их с себя, и тут же, не давая им опомниться, кидался на них сам. И даже такой: вспотевший, со всклокоченными волосами, в расстегнутой нараспашку рубахе, он не растерял величественности, продолжая выглядеть по-прежнему царственно. 'Он прекрасен' - вздрогнула Артурия. На самом деле, она отчасти понимала, почему этот человек был постоянно окружён людьми. Что-то было во всём нём такое, из-за чего невозможно было не замечать его, наверное, это и называют харизмой. Однако лучезарный облик юноши терял все краски в глазах Артурии благодаря его до дрожи возмутительному характеру. Словно сбрасывая наваждение, Артурия с трудом перевела взгляд на его товарища.
  Энкиду, закономерно, тоже дрался с тремя. Сейчас, будучи полностью поглощенным происходящим, он совершенно преобразился. На его лице и следа не осталось от прежней добродушной улыбки: в травянисто-зеленых глазах плескалась пугающая, хищная сосредоточенность, юноша был подобран, словно пантера перед прыжком, каждое движение стало стремительным и резким. Несколько дней назад трудно и предположить было бы, что этот хрупкий на вид юноша настолько силён.
  Вообще, Артурия никак не могла понять, как зелёноволосый юноша мог общаться с Гильгамешем. Он был таким вежливым, таким галантным - ну полной противоположностью блондина. Как Энкиду терпел его высокомерие? Желая узнать длинноволосого юношу поближе, девушка неоднократно заговаривала с ним, однако сблизиться так и не удалось: всегда обходительный, Энкиду отвечал ей, но не более того. Ни малейшего намека на дружеские отношения. Присмотревшись повнимательнее, она заметила, что и с остальными он ведет себя точно так же: лучезарная улыбка была его постоянным щитом, за который никому не дозволялось заглядывать. И только иногда искусная маска давала трещину, и тогда наружу просачивался другой Энкиду, вот как сейчас. С тех пор Артурия всегда задавалась вопросом: 'А правда ли Гильгамеш и Энкиду дружат?'. Порой ей начинало казаться, что двух парней связывают лишь отношения власти: вдвоём легче противостоять таким вот нападкам недоброжелателей, чем поодиночке.
  Внезапный рев толпы оглушил Артурию: всё было кончено. Гильгамеш теперь величественно и грозно возвышался над побеждёнными, и Энкиду стоял рядом с ним. Девушка вздохнула и всё же отправилась отчитать пресловутую шестёрку за поведение, недостойное лицеистов, хоть и считала про себя, что урок они и так получили сполна. Просто не утихло у неё на душе негодование от подобной подлости - заманить жертву в отдалённое место и по-тихому расправиться с ней. Это даже её долг прочитать им мораль: раз она твёрдо решила, чего хочет от жизни, пора начинать осуществление заветной мечты уже сейчас.
  Через какие-то два часа весь Лицей знал, что с Гильгамешем и Энкиду шутки плохи: они не только речи толкать умеют, но и с тремя крепкими парнями в одиночку легко справятся. А может, и с четырьмя. Кто знает? Охотников проверять более не нашлось. Однако, как оказалось, на этом история не закончилась.
  Спустя несколько дней Артурия отметила, что с проигравшими творится что-то неладное: на парнях то и дело появлялись новые синяки, которые те старательно скрывали под одеждой, да и в целом побитая шестёрка выглядела хмурой и измотанной, как будто каждую ночь выполняла какой-то непосильный ей труд. Разумеется, такой громкий скандал не мог не докатиться до директора, и зачинщиков драки приобщили к общественно полезной работе, но не могла же подобная мера наказания вымотать нескольких крепких парней до изнеможения. Раз, заметив на щеке одноклассника новый, взбухший, кривой порез, Артурия не выдержала и попыталась выяснить, что происходит. Однако тот не дал вразумительного ответа, пробормотав какую-то чепуху. То же самое творилось и с остальными: стоило завести речь об их внешнем виде, как и без того угрюмые, они буквально мрачнели на глазах, напрочь отказываясь говорить. А однажды Артурия пришла и остолбенела: лидер шестёрки без возражений купил и принёс Гильгамешу чай - с хрустальной вазой обращаются и то менее бережно. Аналогично вели себя и остальные - они полностью подчинились парню, которого ещё недавно хотели припугнуть.
  Окончательно сбитая с толку, девушка выждала момент, когда один из приятелей остался один, и затем, схватив его в охапку, потащила в коридор, прижала к стенке:
  - Что у вас происходит? А? Отвечай мне!
  Равнодушно смотря поверх золотистых волос, тот тихо ответил:
  - А что тут отвечать. И так все понятно.
  - Ты мне ходи вокруг да около. Лучше прямо скажи: что у вас произошло? Не могу же я делать вид, что все в порядке, в конце концов! - окрик подействовал отрезвляюще: парень поморщился, как от зубной боли, нехотя заговорил.
  - Тебе просто не говорили... Эта драка, ну, та, что произошла в спортзале, не была последней. Мы потом ещё несколько раз дрались с Гильгамешем и Энкиду, вне Лицея. Но всё было бесполезно. Нам их не одолеть. В последний раз Гильгамеш мне чуть руку не сломал. Спасибо, Энкиду вовремя его остановил, а то лежал бы я сейчас где-нибудь в больнице.
  Что-то больно резануло у Артурии в груди, гнев и негодование захлестнули её, но сейчас было не время предаваться эмоциям.
  - И вы сдались?! - парень отвел глаза в сторону. Все больше выходя из себя, Артурия схватила его за воротник рубашки и затрясла. -Где ваша стойкость? Мужество? Мужчины вы или нет? Почему мне не дали знать?
  - Хватит, уймись, - теперь вскипел допрашиваемый, - ты ничего не знаешь! Ты видела, что они с нами делали? Нет? Тебя избивали так, что подняться была не в силах? Нет? Да там, в спортзале, было всего лишь представление. Они тогда просто играли с нами, понимаешь? Ты ничего не сделала бы: лишь нам бы потом еще хуже стало. И дело не только в силе, - взгляд одноклассника опять потускнел. - Мне вчера родители сказали, чтобы я поладил с Гильгамешем. Магазин моей семьи ведь как раз специализируется на компьютерной технике, поэтому нам очень важно иметь хорошие отношения с фирмой 'PineaPPle'. Не только же о себе приходится думать. Словом, не вмешивайся: тут бороться бесполезно.
  

* * *

  Энкиду отыскался в обеденном зале - большая перемена, как-никак. Он вольготно расположился за небольшим трёхногим столиком у высокого окна, потягивая из изящной белой чашки какой-то напиток. Глаза чуть прижмурены из-за яркого солнца, по носу рассыпались забавные веснушки, вся поза сидящего выражает абсолютное спокойствие - при виде его, совершенно беспечном, на Артурию накатила новая волна злости. Что же они с Гильгамешем себе позволяют? Одно дело - когда люди сами охотно их слушаются, но совсем другое - добиваться покорности силой. Кулаки Артурии сжались от негодования. Теперь она уже сама была готова драться с новичками, и не важно, узнает об этом директор, или нет. Да и так ли добровольно слушаются новичков остальные лицеисты? Эта мысль, случайно промелькнувшая в голове Артурии, заставила девушку похолодеть от ужаса. Ну конечно, разве будут люди в здравом уме по своей воле выполнять приказы этого высокомерного блондина? Скорее всего, Гильгамеш просто запугал лицеистов за её спиной. Артурия мысленно дала себе затрещину, не в силах простить собственную беспечность. Её грызла совесть, что она не догадалась обо всём вовремя, а в итоге пострадали люди. Как ей искупить свою вину перед ними? Время вспять повернуть невозможно. Но хватит! В любом случае, казнить себя она будет позже, а сейчас пора покончить с этим. Девушка решительно пересекла зал.
  - Артурия? В чём дело? - как и всегда, лучезарно улыбнулся Энкиду, однако приветствие действия не возымело: заскрежетав зубами, девушка грохнула руками по столику, чудом не перевернув его.
  - Слушай, это невозможно! У вас есть хоть какие-то рамки?
  - Не кричи на меня, - Энкиду элегантным движением вернул чашку, судя по цвету плескавшейся там жидкости, с чаем, на блюдце. - Ты о чём?
  - О парнях, с которыми у вас ещё была драка в спортзале.
  - Они сами виноваты: чем они думали, нападая на нас? - спокойно пояснил Энкиду, как будто это было само собой очевидно. - Гил становится совершенно непримиримым, когда ему бросают вызов.
  - То, как вы поступили - уже чересчур. Этому нет никакого оправдания, - отрезала девушка. Пусть те шестеро парней и были виноваты, они не заслужили такой ответной жестокости. В конце концов, они уже были наказы, и не Гильгамешу было вершить над ними дальнейший суд.
  - Артурия, ты слышала о теории естественного отбора? - вздохнул юноша. - Сильный поглощает слабого. Здесь то же самое. То, чему ты так возмущаешься, происходит в нашем мире каждую секунду.
  -И вы полагаете, что люди никогда не узнают о том, что вы сделали? - грозно спросила Артурия. В глубине души она всё ещё надеялась, что лицеисты были всего лишь ослеплены великолепием новичков, и не подозревали, что творилось за кулисами. В таком случае, открыв людям глаза, Артурия бы быстро положила конец своеволию Гильгамеша.
  - Они знают, - пожал плечами Энкиду. - Спроси у любого.
  Даже услышав правду, поверить в неё было нелегко. Резко повернувшись кругом Артурия, пытливо вгляделась в лица близ сидящих людей, которые наверняка уж давно прислушивались к напряжённому разговору.
  - Вы серьёзно?..
  Вопрос прозвучал скорее как мольба, чем требование. Ученики с каменными лицами смотрели куда-то мимо неё, храня молчание, некоторые и вовсе встали из-за столов, и голос, дрогнув, оборвался; девушка, невольно сжав кулаки, отпрянула, натолкнувшись на злополучный столик. Раздалось неприятное звяканье посуды. Мгновение, и она вновь заговорила, хрипло, но твердо.
  - Так почему же молчали?! Ведь это бесчестно. Где ваша совесть?
  Девушка говорила что-то еще, подкрепляя слова жаркой жестикуляцией, однако никто не проронил ни слова. Люди, сидящие неподалеку, старательно делали вид, словно ничего не происходит, уткнувшись в тарелки с едой или продолжая вести беседу с приятелями, натянуто смеясь. Напрасно она закричала, обращаясь ко всем в зале, надеясь на поддержку хотя бы одного человека: ее в упор не замечали. Вконец выдохнувшись, она отстранённо уставилась в одну точку, слегка дрожа.
  - Вот видишь? - вывел её из оцепенения Энкиду.
  - Так, значит, всё-таки это правда, что вы их всех запугали! - вновь овладев собой, развернулась к нему Артурия.
  Некоторое время Энкиду удивлённо молчал, рассматривая задыхающуюся от ярости девушку.
  - Да, ты действительно слепа, - наконец произнёс он. - Хотя... косвенно ты, может, и права. Хорошо, скажем, что мы с Гильгамешем действительно подчинили себе весь Лицей. Что ты собираешься делать?
  - Уж ни в коем случае не подчинятся вам, - отчеканила Артурия. - Вот увидите, я добьюсь справедливости.
  - Значит, объявляешь нам войну? - покачал головой Энкиду. - Жаль. А Гил уж было собрался простить тебя за то, что ты отказалась присоединятся к тем шестерым парням.
  - Я отказалась, только потому что посчитала такую тактику подлой. А Гильгамеша я ненавижу, - выдохнула девушка так долго вертевшиеся на языке слова. Ей было больно, нестерпимо больно, так, что даже в глазах предательски защипало.
  - Артурия, смирись, ты проиграла, - юноша подался вперёд, впиваясь в девушку своим проницательным взглядом. - Думаешь, что ты первая, кто вот так сопротивляется? Отнюдь. Бунтарствуя, ты ничего не достигнешь, кроме ещё больших неприятностей. А исход будет всё один и тот же.
  - Я не боюсь угроз, - гордо вскинула голову девушка, но плечи её дрожали он переполняющих её эмоций. - А истина рано или поздно восторжествует.
  - А ты уверена, что знаешь, какая она, эта истина? - почему-то вдруг грустно посмотрел на неё Энкиду. Однако сейчас Артурии было уже всё равно: девушка больше не было сил находиться в обеденном зале.
  - Естественно. Так и передай Гильгамешу, что я никогда не сдамся, - бросила она, быстро направляясь прочь от зелёноволосого юноши. Толпа расступилась, пропуская пулей вылетевшую из зала девушку. Артурия бежала по коридорам, ища укромное место, чтобы остаться наедине с самой собой, чувствуя, как по щекам текут слёзы. И предательство Энкиду, и всеобщее отчуждение - всё навалилось так внезапно и, самое главное, одновременно, что у неё совсем не осталось сил держать себя в руках. Очутившись в каком-то пустом классе, она рухнула на стул и, закрыв лицо руками, затряслась от рыданий. Словно заведённая, она беспрерывно повторяла одну и ту же фразу: 'Простите, простите меня'. Ведь больнее всего Артурии было от того, что она не смогла защитить дорогой ей Лицей.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 5 - Alter ego
  
  Alter ego (лат.) - единомышленник, ближайший друг, двойник (букв.: второй я); читается как [альтэр эго].
  Демпинг - продажа товаров по искусственно заниженным ценам.
  
  На город опустился один из тех душных городских вечеров, когда даже легкое дуновение ветерка не приносит ни малейшего удовольствия. Раскаленный, серый от пыли асфальт пышет жаром, отдает добросовестно накопленное за день тепло, не давая остынуть и без того нагретому воздуху. Мороженое плавится быстрее, чем вы его успеваете съесть, не принося облегчения, а холодная вода в придорожных магазинчиках кажется недостаточно ледяной, ни на йоту не освежая. Даже комары не звенят, забившись под сень невысоких городских кустов, туда, где еще сохранились крохи прохлады. В такие вечера измученные жарой горожане приходят в себя, распластавшись где-нибудь в квартире, с включенным на полную мощность кондиционером; молодежь, что посмелее, ватагой выползает наружу, оккупируя ближайшие лавочки.
  Несмотря на погоду, только и располагающую к валянию дурака, в огромном особняке на краю города подобной атмосферы не было и в помине. Улёгшись на оранжевый, утонувший в складках золотистого покрывала тюфяк и подложив под спину пять-шесть пухлых жёлтых декоративных подушек, Гильгамеш сосредоточенно просматривал объёмную стопку бумаг, изредка потягивая темно-красное вино. Теперь на его строгом лице не было и намёка на высокомерность, которая уступила место серьёзности. Энкиду растянулся рядом же, на животе, беспечно болтая в воздухе босыми ногами и поедая одну за другой засахаренные колечки ананаса. Чуть поодаль стоял и его бокал, но почти пустой. Слуги были предусмотрительно высланы прочь, чтобы никто не мешал юношам держать совет.
  - Демпинг прошёл успешно: последний конкурент вытеснен с рынка, его фирма будет закрыта в течение ближайших двух недель. Ты представляешь, он пытался перекупить у меня работников. Вот шавка, - фыркнул Гильгамеш и залпом опустошил содержимое бокала, потянулся за добавкой.
  - Так быстро! Твои действия как всегда сокрушительны и безрассудны, - задумчиво протянул, подавая ему полупустую бутылку, Энкиду.
  - Почему это безрассудны? - алая жидкость заманчиво заискрилась в тонком хрустале.
  - А когда они были иными? Ты хороший стратег, но твоя тактика меня всегда поражает: поставить цену товаров настолько ниже себестоимости - так и обанкротиться недолго. Впрочем, тебе как всегда всё удалось, - юноша беззаботно пожал плечами и отправил в рот очередную сладость.
  - Естественно, - гордо усмехнулся Гильгамеш. - Никто в этом мире не в силах противостоять мне... эй, ты чего смеёшься?
  Энкиду беззвучно смеялся, зарывшись лицом в покрывало, тяжёлые зелёные волосы слегка подрагивали в искусственном золотистом свете ажурной люстры. Сколько Гильгамеш помнит, этот человек, хоть негласно и уступал ему место лидера, всегда вёл себя с ним как с равным. Наверное, именно поэтому только ему и разрешались подобные вольности в общении. Наконец Энкиду поднял, вытирая выступившие на глазах слёзы, голову:
  - Ты так забавно говоришь. Меня всегда смешит твой высокомерный тон, - ну, и как реагировать на такой ответ? Гильгамеш неспешно отпил вина, наслаждаясь терпким привкусом, и улыбнулся. Почему-то только замечания Энкиду приятны ему.
  - Кстати, я прочитал тот отчёт об Артурии: она оказалась даже более занятной, чем можно было предположить. Теперь я действительно рад, что мы перевелись в этот Лицей.
  - Мммм? - Энкиду не любил говорить с набитым ртом и ограничился вопросительным мычанием.
  - Список дисциплин, которые она изучала с шести лет, больше подходит для юноши из привилегированной семьи, чем для богатой леди, не находишь? Там всё, чему учили нас с тобой: от экономики до уроков рукопашного боя, есть даже этикет для джентльменов. Я подолгу наблюдал за ней, и знаешь, что? Она действительно необычная: сами её манеры больше схожи с мужскими, чем с женскими. Если присмотреться, то можно заметить тысячи деталей. За этим определённо что-то стоит, - алые глаза засветились предвкушением тайны.
  - А ты читал конец доклада? - Энкиду допил своё вино.
  - Ах, это! Забавное совпадение, мы обязательно навестим её, - в голосе Гильгамеша заиграли весёлые нотки. - Посмотрим, на что она действительно способна.
  - Не слишком ли много испытаний для одной девушки? - юноша бездумно водил пальцем по прохладному ободку бокала.
  - Титул Короля-рыцаря чего-нибудь да стоит. Не зря же лицеисты её так прозвали. Сегодня было лучшим тому доказательством: я, честно говоря, не ожидал, что Артурия так стойко вынесет удар. Впрочем, надолго её силы духа не хватит, особенно когда она поймёт всю правду. А это рано или поздно произойдёт.
  Закончив рассуждать, Гильгамеш перевёл взгляд на Энкиду, уже закончившего с угощением и тщательно вытирающего пальцы салфеткой. Строгого стиля одежда сменилась на какую-то балахонистую хламиду; зелёная масса волос не сдерживалась заколками, а свободным потоком струилась по плечам и спине юноши; в позе отсутствовала та подчеркнутая, иногда даже с оттенком чопорности, галантность; выражение лица смягчилось, утеряв аристократичность и в целом став более рассеянным. Мало кто в этом юноше сейчас признал бы Энкиду из Южного Лицея N***, но это был он. И это был настоящий Энкиду. Голос, жесты, интонация - всё, что видели и слышали окружающие, было лишь кусочками единой маски, любезно выставляемой им на обозрение. Гильгамеш не переставал изумляться способности друга так умело скрывать свою истинную личность под замысловатым маскарадом, ведь она не имела ничего общего с фальшивкой.
  Тем временем Энкиду отбросил в сторону салфетку, вскочил на колени; в его глазах, ещё несколько секунд назад поддёрнутых пеленой задумчивости, перемигивались озорные искорки.
  - Всё, хватит серьёзных разговоров. Защищайся, я вызываю тебя на бой!
  Комета зелёных волос метнулась в сторону, подминая под себя Гильгамеша. Что происходило далее, описать весьма трудно, так как картина представляла собой постоянно перемещающийся клубок тел. Юноши, схватившись, мерялись силами, и никто не собирался уступать. Наконец Энкиду оказался сверху, намереваясь прижать руки блондина к покрывалу. Однако тот продолжал бороться, изо всех сил пытаясь скинуть цепкого противника. Тогда Энкиду, выбрав момент, резко качнулся вперёд, балансируя на напряжённых руках, а затем в ухе Гильгамеша раздалось щекотливое шипение. Не ожидавший подобного манёвра, парень фыркнул, контроль над ситуацией и сразу же оказался придавлен рухнувшим сверху телом.
  - Ах ты, да как ты посмел! - рассердился, что так бесцеремонно воспользовались его слабостью, Гильгамеш. - Теперь тебе не уйти, - он крепко обхватил Энкиду руками, не давая тому вырваться.
  - Всё честно! Сдавайся. Ха-ха-ха! - смеялся пойманный.
  Энкиду смеётся. Это звонкий, беспечный, весёлый смех, слыша который, невозможно не улыбнуться хотя бы краешками губ, и Гильгамеш тоже начинает смеяться. Он чувствует через тонкую рубашку успокаивающее тепло чужого тела, зелёный шёлк волос приятно холодит его шею. Он давным-давно разжал руки, а Энкиду по-прежнему лежит рядом, уткнувшись носом ему в плечо, и уже снова задирает его, на этот раз легонько дёргая за прядь волос. Чуть тронет, и сразу отдёрнет руку, точь-в-точь, как игривая кошка. Что ж, придётся ответить на провокацию. И снова шутливая борьба, и снова обезоруживающий смех Энкиду. Тело становится лёгким, воздушным, все мысли растворяются в море безграничного, пьянящего счастья. Сейчас они - единое целое. Целый мир друг для друга. Совершенная гармония двух душ.
  

* * *

  С детства Гильгамеш был лучше всех и во всём. Его неуёмное любопытство и пытливый ум делали любую задачу разрешимой, а требовательный гувернёр взрастил в нём железную волю и непоколебимое упорство. Не было ничего, что Гильгамеш не смог бы заполучить. С самого рождения этот человек обладал незримым, но почти осязаемым обаянием, всегда без исключения становясь центром внимания. Взрослые пророчили ему блестящее будущее, а сверстники не сводили с него глаз, мгновенно признавая в нём лидера. Осознание собственной особенности пришло внезапно, когда его в очередной раз ставили в пример остальным ученикам:
  - Блестящая техника, вот, что значит шахматист. Эх, да куда вам до Гильгамеша-то!
  Куда им до меня. Слова глубоко отпечатались в детской душе. Отец, мать и многочисленные наставники лишь добавляли ребёнку ещё больше уверенности в собственной исключительности, неустанно напоминая о его статусе сейчас и в будущем. А раз он особенный, то и отношение к нему должно быть соответствующее; повиновение и восхищение стали восприниматься как нечто естественное и, более того, обязательное. Гордость цепким плющом обвила его душу, пуская всё новые ростки. 'Да куда и тебе до меня' - в тот день, когда учитель проиграл ему, Гильгамеш понял, что и взрослые для него не такие уж авторитеты. С тех пор он смотрел на всех свысока, считая себя априори лидером любого общества.
  И, несмотря на всё сопутствовавшее ему великолепие, Гильгамеш был одинок. Ощущая всегда превосходство над окружающими, он в то же время остро чувствовал и собственную обособленность от мира. Родители не являлись теми людьми, с которыми можно было бы пойти на откровенность. Слабовольный отец, живущий под властью собственных страстей и страстишек, непонятно, каким чудом сумевший сохранить компанию в надлежащем виде, не внушал мальчику ни доверия, ни уважения. Разве что только жалость с примесью презрения, ведь Гильгамеш рос совершенно противоположного склада человеком. Мать крутилась в сверкающем мире шоу бизнеса, лишь раз в несколько месяцев навещая их особняк. С головой погруженная в создание карьеры, она практически не участвовала в жизни сына в том плане, в каком это делают родители. Гильгамешу она представлялась яркой, амбициозной женщиной, но совершенно чужой.
  Одиночество - вещь достаточно комфортная, чтобы получать от жизни удовольствие и достаточно ущербная, чтобы продолжать желать друга. Но так может сказать лишь тот, у кого были друзья, а Гильгамеш к пятнадцати годам давным-давно забыл, каково это, дружить с кем-то. Наверное, одинаковые люди чувствуют друг друга, так как с первого взгляда Гильгамеш понял, что зеленоволосый юноша, с вежливой улыбкой протягивающий ему руку, тоже одинок. А ещё он понял, что этот юноша совершенно не считает его, Гильгамеша, каким-то особенным: поздоровавшись, как того требовали правила приличия, Энкиду просто повернулся к нему спиной и зашагал дальше, возможно, уже совершенно забыв о произошедшей встрече. Да как он смеет. Выскочки, беспечно заявляющие, что превзойдут Гильгамеша, встречались и раньше, однако они-то как раз обращали внимание на его величие, тогда как Энкиду в первый раз попросту проигнорировал само существование блондина. Впрочем, Гильгамеш это тут же исправил, оттаскав невежу за длинный хвост. Потянулись дни ожесточённого соперничества: мальчишки соревновались во всём, от простых уличных драк до игры в крестики-нолики. И, пожалуй, впервые в жизни Гильгамеш не смог взять 'препятствие' с разбегу. И в какой-то момент он проникся уважением к упрямцу, который никак не хотел уступать пальму первенства. Не укрылся от его наблюдательных глаз и тот факт, что настоящий Энкиду прячется за маской. Шаг за шагом он собирал замысловатую мозаику, и однажды увидел, что перед ним стоит совершенно другой человек. И понял, что не в силах ни одолеть его, ни отступить перед ним: они были равны. В тот день Гильгамеш и Энкиду стали друзьями.
  Присутствие Энкиду расслабляло и успокаивало Гильгамеша. И шумные игры, и совместное молчание - всё было так естественно, словно зелёноволосый юноша был частью его самого. Только с ним он превращался в обычного человека, ведь Энкиду ни в чём не уступал ему. Многие люди жалуются на свою заурядность, мечтая о способностях супергероев, а для Гильгамеша ощущение 'обыкновенности' было на вес золота. Всеобщее восхищение - эта яркая блестящая мишура, на которую заглядывается бесчисленное множество людей, - бесспорно, приятно, но через некоторое время начинаешь понимать, что оно не содержит в себе ничего, кроме фальши и подобострастия. Гильгамеш любил жизнерадостность и непосредственность Энкиду, ведь они были искренни. Но самое главное, тоже одинокий, превозносимый всеми и отдалённый ото всех, Энкиду был единственным, кто в полной мере понимал Гильгамеша.
  Больше, чем друг, ближе, чем брат. До неверия похожий на Гильгамеша и в то же время совершенно иной. Единственный, кто дорог ему во всём мире. Alter ego - вот кто Энкиду для Гильгамеша.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 6 - Я не сдамся
  
  Всю ночь Артурия плохо спала, стоило ей закрыть глаза, как невозмутимый голос Энкиду звучал в голове, и она вновь начинала ворочаться, не в силах забыть их разговор. Наконец-то сошедшее забытьё облегчения не принесло, сон был беспокойным и тяжёлым, и на утро она проснулась в ещё более разбитом состоянии, чем прежде, даже аппетит пропал, несмотря на всё великолепие завтрака. А надо было опять ехать в Лицей, опять встречаться лицом к лицу с Гильгамешем и Энкиду, и было недопустимо отправляться туда в ужасном расположении духа, показывая тем самым собственную слабость. Поразмыслив, Артурия решила, что прогулка - лучший способ привести себя в порядок. Конечно, дворецкий, да и вся прислуга в доме очень удивились желанию хозяйки, ведь путь до Лицея был неблизкий, целый час ходьбы, и прежде девушку отвозили на машине, поэтому объяснение спонтанному желанию пришлось придумывать на ходу. Дело в том, что Артурия сохранила всё произошедшее в Лицее в тайне, зная, что заботливый Бедивер наверняка попытается вмешаться в сложившуюся ситуацию, а она была намерена разобраться со всем сама. В итоге, заверив растерянного дворецкого ещё раз, что по дороге не проголодается, и бутерброд совершенно не нужен, Артурия покинула дом.
  Было рано, не успевший прогреться воздух прохладными волнами обнимал девушку. В высоком небе скользили птицы, купаясь в пока ещё мягких солнечных лучах, их звонкое чириканье разносилось далеко-далеко. На придорожной траве и листьях деревьев заманчиво сверкали бусинки росы. Артурия быстро шагала по полупустынному тротуару мимо открывающихся магазинчиков и ларьков с яркими вывесками; огромных, со светящимися витринами супермаркетов; автобусных остановок, обклеенных разноцветными объявлениями. Легкий ветерок бодрил, прогоняя уныние, быстрая ходьба будоражила кровь, и через некоторое время Артурия действительно почувствовала себя гораздо лучше. Буря эмоций на душе несколько поутихла, и теперь она вновь владела собой. Ничего, главное не подавать виду, что действия Гильгамеша и Энкиду хоть как-то её расстроили, а там видно будет. В любом случае, она не сдастся.
  Проспект, на который вышла Артурия, в любое время суток был полон жизни: по уходящей вдаль дороге сновали сотни машин, обе стороны улицы были сплошь утыканы офисными зданиями и торговыми центрами; беспрестанно ревели моторы, пронзительно трещали громкоговорители, зычным голосом зазывали людей промоутеры. Шум и пестрота уличной жизни заполнили Артурию, не оставляя места прочим мыслям, и теперь ночные тревоги выглядели совсем незначительными. В конце концов, ничего страшного не произошло: если Гильгамеш и смог подчинить себе общество, то ненадолго, ведь директор не позволит подобного самоуправства. А значит, сегодня всё и закончится, надо лишь показать парням, что она продолжит стоять на своём, несмотря на их угрозы.
  Окончательно приободрившись, Артурия повыше подняла голову и ещё быстрее зашагала к Лицею, уверенная в скорой победе. Хмм, правда, она проголодалась, как и предупреждал дворецкий. Неподалёку располагается неплохая булочная, пожалуй, можно сделать и небольшой крюк, ведь времени у неё предостаточно. Свернув с просторного проспекта, Артурия направилась вниз по небольшой пологой улице. Здесь преобладали жилые дома, а потому количество людей резко сократилось, да и в целом стало гораздо тише. Вот в воздухе разлился сладкий аромат свежеиспеченного хлеба: она совсем близко. В животе в ответ на пленяющий запах негромко, но требовательно заурчало. Артурия уже взялась за ручку двери, как её внимание привлекли крики двух девушек на противоположной стороне улицы, робко отмахивающихся от грозно рычащей собаки. Людей в столь ранний час было ещё немного и путницы оказались совершенно одни против внушительных размеров зверя.
  - Прочь, прочь! - попыталась отогнать собаку одна из них, замахнувшись сумочкой, однако черный пёс лишь угрожающе заворчал и двинулся вперёд, заставив девушек попятиться.
  Стремительно перемахнув через невысокую ограду, отделяющую тротуар от проезжей части, Артурия перебежала дорогу, в мгновение ока оказавшись рядом с девушками.
  - Стоять, - ровным голосом приказала она собаке, глядя ей прямо в глаза. А та залаяла, припадая на передние лапы, отчего девушки, охнув, отшатнулись, прячась за спину защитницы.
  - Стоять, - и Артурия шагнула вперёд, по-прежнему не разрывая зрительного контакта. Зверь остановился, скалясь, показывая острые зубы, - Стой. - Безмолвно человек и зверь глядели друг на друга, один - бесстрашно, другой - со злобой. Наконец собака опустила морду, и в густой шерсти блеснул металл ошейника. - А ну-ка, - Артурия нагнулась и схватила его, не давая собаке убежать. Та дёрнулась, но, почувствовав твёрдую руку, окончательно присмирела, изредка мотая головой.
  - Вы в порядке? - Артурия обернулась к девушкам, не выпуская ошейника из рук. - Надеюсь, она не укусила вас?
  - Нет-нет, всё в порядке. Ох, спасибо огромное, мы не знаем, как и благодарить вас, - путницы были ужасно рады внезапному спасению. - Может, угостить чем-нибудь?
  - Не стоит благодарности, - Артурия мягко улыбнулась, - так должен поступать каждый.
  - А зачем вам собака? - девушки с опаской уставились на зверя.
  - Отвезу её в питомник, нельзя же, чтобы она и дальше бегала и пугала людей.
  - Вот как, - покивали они и стали прощаться. - Ну, спасибо ещё раз за помощь, вы нас просто спасли.
  - Всего хорошего.
  Уже развернувшись к ним спиной, Артурия услышала, как они делятся впечатлениями от произошедшего.
  - Ты видела, какой он? И галантный, и храбрый, и красивый, - в восхищении выпалила одна из девушек. - Просто мечта.
  - Да, хотелось бы мне встречаться с таким парнем, - мечтательно вздохнула вторая.
  Артурия усмехнулась: незнакомые люди нередко принимали её, одетую по-мужски, за юношу. Её детство прошло без матери, и манеры поведения она могла копировать лишь у отца, никто никогда не учил её, как должна вести себя 'женщина'. Впрочем, ей даже нравилось, когда люди говорили о ней в мужском роде, это был своего рода комплимент. Так, а теперь надо позаботиться о собаке. Пока она звонила Бедиверу и объясняла ситуацию, да ждала машину (чтобы собаку забрали и увезли в питомник), прошло немало времени, и в итоге прогулка до Лицея превратилась в пробежку, а про булочную, конечно, пришлось забыть. К тому времени, как Артурия пришла, класс был уже полон, и она, следуя старой привычке, со всеми поздоровалась. Странно, её всегда в ответ приветствовало как минимум несколько человек, но сегодня класс никак не прореагировал на её слова, хотя всё было как обычно: люди разговаривали, смеялись, кто-то списывал, с опаской оглядываясь на дверь - словом, ничего примечательного. Возможно, она была недостаточно громкой? Впрочем, неважно. Вытащив тетрадку, девушка подошла к однокласснику, который недавно просил её о помощи:
  - Привет, - юноша вздрогнул. - Ты говорил, что не знаешь, как решить задачку, помнишь? Вот решение, если хочешь, я могу объяснить его, пока есть время до звонка.
  - Не надо, я уже во всём разобрался, - ответил он, избегая смотреть прямо на неё. - Я пойду, меня друзья ждут, - и торопливо направился к группке одноклассников. Они зашептались, с опаской оглядываясь на неё.
  Артурия нахмурилась: что бы всё это значило? Решив спросить кого-нибудь о странном поведении парней, она направилась к смеющимся над чем-то девчонкам, но те, едва почувствовав на себе её взгляд, демонстративно отвернулись. По спине пробежались неприятные мурашки: они игнорируют её! Но на этот раз Артурия была готова к неприятностям и сумела остаться невозмутимой. Что ж, бойкот ей мог объявить только один человек. Внутри что-то сжалось, как перед прыжком в бездну, пока она медленно поворачивалась туда, где должен были быть ОНИ. Да, Гильгамеш стоял, вольготно прислонившись к стене, его кроваво-красные глаза буравили Артурию, стремясь разрушить её самообладание, подчинить себе её волю. Рядом, на широком подоконнике, сидел Энкиду, как и всегда, лучезарно улыбаясь. Выдержав взгляд, Артурия спокойно повернулась и села на своё место. Да, это будет война, и обратного пути нет.
  На большой перемене она отправилась к директору, которого, как назло, именно в этот день на месте не оказалось. Пришлось сцепить зубы и отложить планы до следующего дня. Кстати, против неё был весь Лицей: идя по коридорам, она спиной ощущала десятки косых взглядов, кто-то хихикал, кто-то сочувственно вздыхал, но приближаться люди не спешили. Гримасы вместо улыбок и шепот вместо открытых разговоров - всё это было так непривычно и противно. За один день реальность кардинально изменилась, став похожей скорее на дурной сон, чем на действительность. Артурия зашла в туалет, чтобы передохнуть от неприятного внимания, когда на неё внезапно налетела, чуть не сбив с ног, девушка со словами: 'Ой, поскользнулась!', и Артурия почувствовала, как в руку ей вложили маленький кусочек бумаги. В следующий момент девушка отстранилась и исчезла в дверном проёме. Быстро развернувшись лицом к стене, Артурия прочитала корявые, в спешке нацарапанные буквы на узенькой полоске бумаги: 'Я с тобой'.
  Вообще-то, Артурия ожидала, что над ней начнут издеваться или хотя бы грубо шутить, но люди, на удивление, её не трогали. Гильгамеш тоже не приближался, предпочитая издалека изучать её своим пристальным взглядом, что неимоверно раздражало. Хотелось подойти и высказать всё, что она о нём думает, но смысл выяснять сейчас отношения? Разговор с Энкиду и так прояснил всё лучше некуда. Артурия решила, что будет вести себя так, словно ничего не произошло, это лучший выход из сложившейся ситуации. Ну а если Гильгамеш попробует её тронуть... что ж, девушка сама будет рада врезать от души по его высокомерному лицу. И она оказалась права. Сразу после уроков парни подошли к Артурии:
  - Ну что, Король-рыцарь, я получил твоё вчерашнее послание, - окатил её обжигающе-алым взглядом Гильгамеш. - Не хочешь поговорить?
  - С удовольствием. Давно ждала такой возможности, - грозно ответила девушка, поднимаясь со своего места. - Пятьсот двадцать пятый подойдёт?
  - Безусловно.
  Сопровождаемая Гильгамешем и Энкиду, Артурия направилась прочь из класса. На пороге она обернулась: одноклассники ещё собирались, но никто и не подумал вступиться за неё, словно происходящее было совершенно обыденной вещью. Все её покинули. Она осталась совсем одна. 'Подождите, я вас обязательно освобожу' - мысленно обратилась к лицеистам Артурия.
  Пятьсот двадцать пятый кабинет располагался на последнем, по обыкновению полупустом этаже, в самом конце длинного извилистого коридора, и последние несколько лет туда кидали лишь никому не нужный хлам. Его даже не замок не закрывали, и благодаря этому он служил лицеистам (а особенно парням) негласным местом для выяснения отношений, когда хотелось избежать внимания сурового директора. Поэтому, что сейчас будет происходить в старом заброшенном классе, для Артурии загадкой не было - её будут бить. С другой стороны, она с детства изучала искусство самообороны, так что было ещё неизвестно, кто кого одолеет. Даже если её возьмут количеством, как часто это происходит, дёшево они победу не получат. Страшно ли ей было? Конечно, но отступать Артурия не любила больше всего.
  В заброшенном помещении было пыльно и сумрачно; изначально довольно просторное, оно было заставлено горами картонных коробок с полустёртыми надписями, посеревшими от времени досками, износившейся мебелью и прочим старьём. Было тихо, только под ногами скрипел песок; затхлый воздух пропитался запахом резины, масла и ещё чего-то; давно не мытые окна угрюмо выглядывали из-за полусломанных жалюзи. Артурия шла впереди парней по узкому проходу между ящиками, который в итоге вывел на небольшой пятачок свободного пространства. Она огляделась: у дальней стены стояла потускневшая раковина и устаревшей модели плита, похоже, когда-то здесь проводили уроки кулинарии.
  - Делай, что хочешь, но я не подчинюсь тебе, - ровным голосом сказала Артурия, разворачиваясь к Гильгамешу. Про себя она с облегчением вздохнула: похоже, никого кроме них троих в кабинете больше не было, а с двумя противниками надежда справиться была.
  - Хммм, - загадочно улыбаясь, протянул блондин, его острый взгляд, казалось, пронзал собеседницу насквозь. - А почему?
  Простой, казалось бы, вопрос поставил в ступор, но не потому, что ей нечего было ответить. Отправляясь в кабинет, она мысленно настроилась на драку, и желающий пофилософствовать враг несколько не вписывался в её ожидания. В чём тут подвох? Гильгамеш явно не собирался с ней миндальничать, однако что-то удерживало его от активных действий. Он что-то хочет узнать. Что? Это ловушка или просто игра кошки с мышкой, перед тем, как её съесть? Впрочем, она в любом случае не собиралась утаивать правду.
  - Я считаю, что такие люди, как вы, не имеете права руководить другими.
  - Что может знать о власти король без подданных? - возразил Гильгамеш. - От тебя отвернулся весь Лицей.
  - Только потому, что вы их запугали, - жёстко парировала девушка.
  - Ой, ли? На одном страхе никакая власть долго не продержится, - отрезал парень. - Похоже, ты так ничего и не поняла, шавка. Хорошо, я объясню доходчиво: люди сами отказались от тебя, - что? Что он имеет в виду? Она не понимает, но стоять с открытым ртом ни в коем случае нельзя.
  - Речь не обо мне, а о вас. Вы-то уж точно недостойны лидерства. И не думайте, что какими-то бойкотами добьётесь от меня повиновения.
  - Любопытно. А кто, по-твоему, достоин? - нет, как это ни странно, Гильгамеш на самом деле хотел поговорить. Что ж, он услышит её ответ.
  - Тот, кто честен, справедлив и, самое главное, ставит интересы общества превыше своих, а вы... Что смешного?- до этого спокойно слушающий Гильгамеш вдруг согнулся в три погибели и, буквально повиснув на друге, захохотал. Едва ли его смех был надуманным, но из-за этого смущение Артурии было только больше, она почувствовала, как к щекам приливает кровь. Энкиду ничего не говорил, предпочитая оставаться молчаливым слушателем.
  - Ты ещё большая дура, чем я думал! - Гильгамеш покатывался со смеху. - Это же утопия, недостижимая для человека вещь. Не существует бескорыстных правителей, ровно как и абсолютно благоустроенных государств.
  - Откуда тебе знать? Ты даже не пытаешься стать таким, - с вызовом произнесла девушка.
  - А ты, значит, пытаешься? Стать такой вот идеальной? - всё ещё посмеиваясь, прищурился блондин.
  - Разумеется. А что в этом плохого? - Артурия приготовилась к новой порции смеха, но...
  - Да нет, всё правильно, - кивнул Гильгамеш. Он уже не смеялся и как-то по-новому, пристально вглядывался в тёмно-зелёные, лихорадочно блестящие глаза девушки. Взбудораженная спором, раскрасневшаяся, с завидным упорством доказывающая, что Луну можно достать с неба, она была прекрасна. Но это же только слова, верно? Безнадёжное упорство наивности: начиталась сказок, где добро всегда побеждает зло, и бредит ими. А вот посмотреть, сколько она продержится на своих убеждениях, будет весьма интересно, - Что ж, Артурия, покажи мне, насколько сильна твоя вера.
  Артурия вздрогнула: стоило ей отвлечься на пару секунд, как Энкиду успел пересечь половину расстояния между ними. И как ему удаётся бесшумно ступать по старому скрипучему полу? Травянисто-зелёные глаза, не мигая, следили за каждым её движением, походка стала пружинистой. Да, без сомнения, таким она его видела тогда, в спортзале, дерущегося с тремя парнями одновременно - кошка, ловко расправляющаяся со своей добычей. Даже не кошка, пантера.
  Лучшая защита - нападение. Артурия резко бросилась вперёд, намереваясь сбить юношу с ног, но, вопреки всем ожиданиям, тот выдержал удар, железной хваткой вцепившись ей в плечи и не давая вырваться.
  - Двое на одного, - зло прошипела девушка, так как парень теперь перехватил её локти за спиной, оставляя совершенно беззащитными грудь, голову, и живот - словом, все те части тела, которые и надо защищать во время драки.
  - Честь сойтись со мной один на один ещё заслужить надо, - вскинул бровь Гильгамеш. - Давай, если за три секунды сможешь вырваться, будем один на один. В противном же случае на тебя и время тратить жалко. Раз.
  Артурия напрягла руки и спину, но безрезультатно. Мышцы Энкиду были словно выкованы из железа.
  - Два.
  Зарычав от напряжения, девушка вложила в своё тело не только все силы, но и эмоции - она даже не знала, что у неё может быть столько энергии. Однако зелёноволосый юноша, тоже скрежеща зубами, сдерживал её нечеловеческий напор.
  - Три.
  В тот момент, когда пальцы Энкиду дрогнули, Гильгамеш шагнул вперёд. 'Чуть-чуть не успела', - пронеслось в голове Артурии, и затем удар под дых заставил её согнуться от резкой боли. А следующий свалил на пол. Но через мгновение она вскочила, вновь бросаясь на врагов. Увидь сейчас тренер, с какой яростью она нападает, он сам попросился бы к ней в ученики. А силы были не равны: и Гильгамеш, и Энкиду владели рукопашным боем не хуже неё, и если б с одним из них она могла бы быть на равных, то против двух продержаться не было никакой возможности. Гильгамеш и Энкиду, тем не менее, били без ожесточения: просто наносили удары, пока она не падала на пол, ждали, пока она поднимется, и снова били. Понятие времени исчезло для Артурии, всё слилось в единую однообразную полосу: удар, падение, подъём, удар, падение, подъём, удар... Но наступил момент, когда Артурия встать уже не смогла. Каждая клеточка тела отдавалась болью, сил девушки хватило лишь на то, чтоб с трудом приподняться на локтях.
  - Сколько раз я должен тебя ударить, шавка, чтобы ты поняла, где твоё место? - скучающе спросил, глядя на её трепыхания, Гильгамеш.
  - Пошёл к чёрту, - выдохнула Артурия, усилием воли подтягивая под себя ноги, чтобы встать на четвереньки.
  Ни слова ни говоря, Гильгамеш с силой пнул девушку куда-то в районе живота, так что она со стоном упала на бок.
  - Похоже, правильной речи тебя тоже надо учить.
  - Хватит: она уже потеряла сознание, - заметил Энкиду. - Ты же не хотел её калечить.
  - Ничего, сейчас приведём в чувство, - и Гильгамеш наклонился к девушке.
  Артурия с трудом понимала, где находится. Звуки сливались в неразличимый шум, тело стало неимоверно тяжёлым, даже мизинцем пошевелить было ужасно трудно, и всё, что она ощущала - это ноющую боль и шершавый холодный пол. Сильная боль в голове вернула её в реальность - её бесцеремонно тащили вверх за волосы, а затем заставили пройти несколько шагов. Она ещё не успела ничего понять, как почувствовала, что лицо погружается в ледяную воду. От неожиданности хлебнув воды, девушка дёрнулась в сторону, но рука с силой надавила ей на затылок, не позволяя отстраниться. Артурия попробовала задержать дыхание, но вода, уже попавшая в лёгкие, заставляла её давиться кашлем, из-за чего девушка начала ещё больше захлёбываться. Несколько секунд прошло в бесплодной борьбе. Грудь сжало болезненным спазмом. Что же дальше, её так и будут держать, пока она не задохнётся? Паника утроила усилия, однако рука топившего даже не дрогнула. Когда Артурии показалось, что она начинает терять сознание, её рывком заставили распрямиться, спина ощутила тепло чужого тела.
  - Ну как, пришла в себя? - расслышала она сквозь собственный кашель. Из носа и рта и с волос лилась вода, легкие жгло огнём, они судорожно сжимались, исторгая влагу наружу. - Какая же ты жалкая, как и все остальные, впрочем.
  Напоминание о запуганных лицеистах придало Артурии сил, у неё нет права сдаваться: кто поставит тиранов на место, если даже она опустит руки? Как ей искупить вину перед людьми за собственную беспечность, если не бороться до конца? Подавляя новый приступ кашля, девушка прохрипела:
  - Силой вы ничего не добьётесь, - вместо ответа её просто отпустили, и она рухнула на колени, продолжая кашлять.
  - Посмотрим, повторишь ли ты эти слова через неделю. Ладно, хватит с тебя, - вынес вердикт Гильгамеш, поглядев некоторое время, как она приходит в себя. - Ещё встретимся, шавка.
  Он и Энкиду покинули помещение. Оставшись одна, Артурия оглядела себя: грязная, помятая одежда, спутанные волосы, начинающие проступать на коже синяки - вид ужасный. Тело при каждом движении отдавалось болью, но надо было приводить себя в порядок. Первым делом она растёрла саднившие руки и ноги, пока не смогла нормально двигаться, затем умылась, отряхнула одежду, причёску решила оставить в том же состоянии, так как распущенные волосы выглядели бы сейчас ещё хуже. На сердце было тяжело - всё-таки не ожидала она, что Гильгамеш с Энкиду окажутся настолько сильными, и чувствовала себя в проигрыше. Скорее, скорее, туда, где она сможет смыть с себя боль и горечь прожитого дня, где успокоит душу, где наберётся сил и решимости для новых испытаний!
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 7 - Непредвиденный удар
  
  *Фехтование на саблях - наиболее 'мужское' среди прочих современных видов спортивного фехтования (шпаги и рапиры). Прежде всего - из-за ударов, которые бывают крайне болезненными при нарушении техники. Фехтование часто включают в тройку наиболее интеллектуальных видов спорта, требующих помимо необходимых физических данных и волевых качеств определенных стратегических навыков
  **В новелле Fate/Strange fake Энкиду противопоставил Вратам Вавилона Гильгамеша аналогичный вид атаки: Энкиду как бы слился с землей и создавал из неё бесчисленное количество оружия, швыряясь им в Короля Героев.
  ***В фехтовании на саблях помимо ударов теоретически разрешены уколы, хотя на практике это редкость; опытные спортсмены иногда очень неожиданно используют приемы с уколом в обычном бою.
  ****В Японии где-то с конца июня до конца июля (в разных частях страны по-разному) проходит сезон дождей Цую - дождь идет через каждые 2-3 дня.
  
  Перелистывая страницы прошлого, надо признаться, что продолжительный и весьма важный отрезок времени в жизни Артурии до сих пор не был освещён, а именно её детство. И прежде чем приступать к дальнейшему повествованию мы просто обязаны уделить немного времени этой важной детали, а чтобы обрисовать целостную картину и избежать многочисленных вопросов со стороны любопытного читателя, вначале расскажем поподробнее об отце девушки.
  В роду Пендрагон с давних времён существовала традиция передавать дело главы семьи исключительно по мужской линии, и поэтому Утер всегда мечтал о сыне. О наследнике, который станет ему в будущем надёжным помощником и опорой, который продолжит дело семьи и преумножит её славу. Когда жена забеременела, врачи хором заверили, что родится мальчик, и радости отца не было границ: одежда, игрушки, мебель, книжки - всё было куплено заранее, даже имя подобрано - Артур. Будущий отец грезил о скором счастье, считая каждый день до долгожданного появления младенца и строя радужные планы на дальнейшую жизнь. Надо ли говорить об изумлении и замешательстве мужчины, когда на руки ему торжественно положили девочку? Хоть его супруга и умерла при родах, а перспектива самому растить малыша была не из самых привлекательных, о второй женитьбе не могло быть и речи: учитывая печальный семейный опыт, Утер не хотел ещё раз впускать в свою жизнь женщину. Казалось, все мечты рухнули, словно карточный домик, и иди, папаша, покупай розовые платьица да кукол, да не тут-то было! Жизнь новорождённой пошла под совершенно иным углом.
  Двадцать первый век - не восемнадцатый, женщины давно стоят на одной ступеньке с мужчинами: никто не тычет пальцем в девушек в обтягивающих джинсах, что в прошлых веках клеймили вечным позором, никто не запрещает им заниматься политикой, что раньше считалось недопустимым, никто не поднимет на смех девушку с коротко постриженными волосами 'под мальчишку', а всё же ежедневную жизнь Артурии никак нельзя было назвать обычной. Оправившись от потрясения, Утер решил воспитать в качестве наследника дочь, однако с твёрдым намерением вырастить её не похожей на современных обеспеченных леди, первоочередными заботами которых являются еженедельные походы по магазинам за модными шмотками и странички в соцсетях, которые непременно надо обновлять через каждые десять минут. К тому же, хоть он и примирился с фактом отсутствия сына, мечты его остались прежними, и потоки родительской любви приобретали причудливые формы. Вместо кукол - солдатики, вместо первой детской косметики - сборные модели кораблей, вместо очаровательных платьиц - мальчишеские шорты и футболки. Артурия превратилась для Утера в так горячо желаемого 'сына'. Поднятие штанги стало рутинным утренним упражнением, длительный поход в горы - прекрасным препровождением летних каникул, а одежда подбиралась исключительно на подобие мужской. Принимая подобный образ жизни за должное - ведь ей с детства внушали, каким должен быть наследник семьи Пендрагон - Артурия, бывало, даже жалела, что не родилась мужчиной, тем более что с возрастом физиологические особенности женского тела становились всё явственнее, что не могло не обескураживать девушку.
  Теперь, когда необходимое было рассказано, вам будет не удивительно узнать, что она занималась долго и упорно спортом. И не лёгкой атлетикой или бегом, как многие наверняка успели подумать, нет. Фехтованием на саблях*.
  Изначально, в шесть лет, девочку записали на борьбу, но то ли ей не по душе пришлось занятие, то ли с тренером не поладили - а только через некоторое время Артурия отказалась ходить на тренировки. Гораздо больше тянуло её к мечам - скорее всего потому, что в сказках, рассказываемых ей на ночь Бедивером, её любимыми героями всегда были храбрые и благородные рыцари. Поколебавшись, отец всё же пошёл ей навстречу, так как ребёнком Артурия была довольно покладистым и из прихоти взрослым не перечила. Результаты не заставили себя ждать: через год она выиграла первое соревнование, а дальше всё пошло по нарастающей. Состязания, турниры - девушка одерживала победы, и участвовать бы ей в Ежегодном Чемпионате 'Золотая Сабля', на который съезжались спортсмены со всей страны, если бы не внезапная травма, перечеркнувшая все планы и ожидания. А в этом году девушка уже вряд ли примет участие, ведь на носу выпускные экзамены. Тем не менее, тренироваться она продолжала, ведь за долгие годы фехтование превратилось для неё в гораздо большее, чем просто спорт.
  Вот и тридцатого июня Артурия подходила к полупрозрачным, родным дверям, которые радушно открывались перед ней в течение двенадцати лет. Ей нравилось здесь всё: слушать воинственный звон металла, ощущать всем телом прикосновение шершавой, грубоватой ткани защитной одежды, сжимать в руках потемневшую от времени рукоять сабли, вдыхать свойственный только этому месту, волнующий ее сердце запах. За то время, что она проводила здесь в упорных тренировках, часами отрабатывая один и тот же приём или вновь и вновь вызывая на бой трудного противника, это место стало её вторым домом. Более того, когда в Лицее ей постоянно приходилось терпеть присутствие Гильгамеша, тренировочный зал был для неё и отдушиной, только здесь Артурия позволяла себе выплеснуть накопившийся за день негатив. А сегодня, после оскорбительных замечаний блондина, высмеявшего её идеалы, ей было особенно необходимо сбросить эмоциональное напряжение, а потому девушка с наслаждением отдалась жёсткой тренировке, на несколько часов отрешившись от реальности.
  Время подходило к концу, фехтовальщики отрабатывали сложные удары - кто в паре, кто на манекенах, когда тренер попросил всех прерваться.
  - Сегодня знаменательный день. К нам присоединятся очень опытные фехтовальщики, победители Чемпионата этого года, думаю, всем известно, кто это. Как вы понимаете, это большая честь нашему клубу, а для вас - уникальная возможность поучиться у мастеров своего дела. Итак, поприветствуем наших золотых саблистов, - и он торжественно повернулся к входной двери.
  Артурия не верила собственным ушам: неужели она сможет скрестить клинки с теми, с кем ей предстояло сойтись в поединке ещё в феврале? Она и не мечтала о столь щедром подарке судьбы! Правда, тогда, несколько месяцев назад, она была настолько расстроена из-за несостоявшейся поездки на Чемпионат, что досмотрела соревнования по телевизору только до середины, и внешность и имена фехтовальщиков, конечно, не запомнила. Но сейчас это было даже замечательно: неизвестность делала сюрприз ещё приятней; как всё-таки хорошо, что у неё есть фехтование: без него проблемы в Лицее переносить было бы гораздо тяжелее. Радость тёплой волной разлилась по телу, до самых кончиков пальцев, а в груди что-то волнительно затрепетало; даже синяки после избиения стали меньше ныть; девушка подумала, что сейчас она почти счастлива.
  - Да уж если на то пошло, то вы и рядом с нами не стояли, шавки, - громогласным эхом разнёсся по залу надменный голос. - Давайте, кто тут среди вас самый лучший?
  Облик вошедших заставил Артурию инстинктивно сжать меч. Нет, только не они, только не здесь! Она почувствовала себя загнанной в угол: ведь не случайно они здесь появились, она уверена, нет. Неизвестно, каким образом, но Гильгамеш узнал о её увлечении, и, по воле насмешницы-судьбы, тоже оказался фехтовальщиком. Сомнений не оставалось: ей собираются нанести ещё один сокрушительный удар.
  - Всем здравствуйте! - приветственно взмахнул рукой тем временем зеленоволосый юноша, давая аудитории время сориентироваться после оригинального выступления Гильгамеша.
  - Более способной, чем Артурия Пендрагон, у нас не найти, - в конце концов, тренер решил, что надо ответить на заданный вопрос. Все отступили немного в сторону, давая юношам увидеть, о ком идёт речь. Девушка вновь оставалась один на один со своими врагами.
  - О да, мы наслышаны о ней, - живо отозвался Энкиду, - но почему же она тренируется не с женщинами?
  - Ваше удивление мне вполне понятно, - закивал тренер, - но я не побоюсь сказать, что эта девушка особенная. За двенадцать лет тренировок не было ещё ни одного мужчины, которого она не победила бы.
  - Какие же это мужчины, если они не могут справиться с девчонкой? - презрительно бросил Гильгамеш.
  - Мой пол не имеет значения. Прежде чем разбрасываться речами, нанеси мне хотя бы пару уколов, - рявкнула вспыхнувшая Артурия. Мало того, что она не любила, когда люди акцентировали внимание на её поле, так надменный блондин ещё и отзывается о ней в таком пренебрежительном тоне - хуже оскорбления и не придумаешь.
  - Не сравнивай меня с этой серостью, шавка. Ну, давай посмотрим, как долго ты продержишься до первого удара, - Гильгамеш наконец-то повернулся к ней, будто только что заметив.
  Артурия медленно, вымеряя каждый шаг, выступила вперёд. Ей не было страшно: это не заброшенный класс, где примитивным превосходством в силе подавляют сопротивление жертвы, а поединок один на один, где победителя определяет его собственное мастерство. Что ж, пусть попробует её унизить на этот раз - за её спиной годы тренировок и победы над многочисленными противниками. Титул победителей в Чемпионате нисколько не пугал: её имя тоже изначально числилось среди участников, а значит, они примерно на одном уровне.
  После того, как все формальности, как того требовал этикет фехтовальщиков, были соблюдены, и оба противника встали в стойку, первый раунд начался. Артурия решила атаковать первой, стремясь поставить Гильгамеша в невыгодное положение, ведь защищаться в фехтовании сложнее, чем нападать. Она нанесла несколько быстрых выпадов, но тот умело их парировал. Девушке сразу же вспомнилась драка в Лицее - движения блондина были так стремительны, что за ними сложно было уследить. Впрочем, это не особо её обеспокоило: её техника была совершенна; за долгие годы Артурия научилась воспринимать саблю не как инородный предмет, а как часть своего тела, а потому не было фехтовальщика, которому удалось бы одолеть её. И тем не менее, когда Гильгамеш перешёл в наступление, Артурия поняла, насколько могут быть страшны его молниеносные атаки. Словно не один, а целый град клинков обрушился на девушку, грозя изрешетить её тело. Практически одновременно ей приходилось защищать и руки, и грудь, и голову, и не было ни единой секунды, когда бы она могла перехватить инициативу. Противник буквально забивал Артурию ударами, не давая ей продыху. К своей злости девушка понимала, что начинает отступать. Да, она с лёгкостью и изяществом могла исполнить самый сложный приём, но что в этом толку, если блондин двигается в два раза быстрее её? Вскоре Артурия получила свой первый удар. Подстёгиваемая яростью, словно раненый в неравной битве зверь, девушка призвала на помощь все свои силы. Ловкий уход в сторону. Ещё уклонение. Прыжок назад. Успешно отразив хитроумный приём, Артурия ещё раз отступила, в то же время вытягивая руку с саблей - и нанесла по левой руке Гильгамеша удар! Но радость была кратковременной: парень тоже успел задеть её, а так как он нападал, очко присудили ему. Как до глупости опрометчиво: ей не следовало забываться жаждой победы и ослаблять защиту. Впрочем, нет: Артурия никогда не забывала следить за своими слабыми местами. Просто обычный человек не успел бы провести столь стремительный выпад! Третий промах через несколько секунд заставил девушку бессильно опустить оружие: она проиграла. Правда, у неё оставался ещё второй раунд, чтобы сровнять счёт до ничьей, но мысленно Артурия скрежетала зубами: все возможные манёвры были использованы, а противник оставался по-прежнему недосягаем. Минутная передышка, и она вновь сошлась в поединке с золотым саблистом. Теперь Артурия была предельно осторожна, выверяла каждое свое движение. Желая отстоять у Гильгамеша хотя бы эту часть своей жизни, она выжала из своего тела всё, на что то было способно. Но всё было бесполезно. Для того, чтобы победить, Артурии нужно было двигаться на одном уровне с Гильгамешем, а это было вне её возможностей. Это была какая-то нечеловеческая скорость.
  Тяжело дыша под похоронный грохот рукоплесканий, она по инерции всё ещё сжимала саблю, в то время как блондин, который, похоже, даже не вспотел, поменялся местами со своим другом.
  - И это всё, на что ты способна? Впрочем, чего ещё ожидать от нахальной дворняги.
  А затем она бросилась на Энкиду. И вновь та же кошачья пружинистая походка и тяжёлый взгляд раскосых глаз. И вновь те же молниеносные атаки, напоминающие дождь из стальных стрел**. Как показала проверка, Энкиду оказался не менее искусен в фехтовании, чем и его друг. Он с легкостью брал защиту и внезапно наносил колющие удары***, так что Артурия была вынуждена большей частью концентрироваться на обороне, чем на поиске слабых сторон противника. И хоть, учитывая предыдущий опыт, против него девушке уже удалось продержаться немного дольше, исход оказался тем же.
  - Убил, - конец сабли коснулся ключицы девушки, знаменуя собой завершающий, пятый укол. Серьёзный, без тени привычной улыбки Энкиду казался ей чужим и незнакомым. Аккуратный охотник, быстро и ловко поймавший свою добычу.
  Чувствуя полную опустошенность, Артурия прислонилась к прохладной стене. По лицу тонкими струйками стекал пот, во рту горчило, а дыхание никак не хотело выравниваться: всё-таки предшествующее избиение даром не прошло, и тело уставало слишком быстро. Люди возвращались к своим изначальным делам, параллельно обсуждая поединок, было видно, что мастерство золотых саблистов впечатлило их. Но уязвляло Артурию даже не это. Девушка догадывалась, что главным мотивом Гильгамеша прийти в клуб фехтования было не стремление утвердить своё главенство, а желание доказать ей, Артурии, своё превосходство. Что ж, ему это вполне удалось. Она была ошеломлена техникой юношей, настолько превосходящую её собственную, и это при том, что никто бы не смог упрекнуть её в недостатке усердия. Посидев несколько минут на скамье, наблюдая за вернувшимися к отрабатыванию приёмов учениками, девушка наконец-то поднялась, всё ещё не зная, что делать дальше.
  - А, Артурия, ты, наверное, хочешь ещё потренироваться с Гильгамешем и Энкиду? - заметил проходящий мимо тренер. - Не стесняйся, это ведь так похоже на тебя.
  Что? Она хотела было возразить, что ничего ни о чём подобном просить не собиралась, но с глухой звон остановил её на полуслове: к ногам упала, хищно оскалив лезвие, сабля.
  - Ну, что, продолжим дрессировку, шавка?
  

* * *

  Медленно, убийственно медленно тянулось время. Начался ежегодный сезон дождей****. Кажущееся неестественно низким в эти дни небо недовольно хмурилось, уныло серело, сея в сердцах людей тоску и беспокойство. Солнечные лучи едва-едва успевали приласкать землю, как злой, резкий ветер вновь нагонял грязное месиво облаков, заставляя солнце исчезнуть.
  Вопреки прогнозам Гильгамеша гордая блондинка не покорилась его власти ни через семь дней, ни через десять, ни через две недели. Впрочем, спешить было всё равно некуда, и он был не против сломать её медленно. Вообще, ему нечасто оказывали столь длительное сопротивление, так что упорная непримиримость Артурии импонировала ему гораздо больше, чем давно приевшаяся слащавая услужливость окружающих. Раздражало только ощущение двоевластия: хоть официально 'королём' признавали его, он видел, что часть людей негласно жалеет девушку, с каждым днём всё больше восхищаясь её стойкостью. Всё, что оставалось сделать, чтобы доказать своё неоспоримое превосходство - подчинить бунтарку.
  Жизнь Артурии превратилась в подобие ночного кошмара. Вы уже вообразили себе, как её рюкзак вышвыривают в коридор, на рабочую тетрадь выплёскивают воду, а в туфли насыпают мел и делают множество других гадостей? Отнюдь, её вообще не трогали. Ни кивка, ни приветствия - полное забвение, вот чему её решили подвергнуть. Что хуже - издевательства, когда хотя бы признают факт твоего существования, или полное игнорирование, когда тебе даже отказываются передать тест, проверенный преподавателем? После уроков - избиения, в спортивном зале - бесконечные поединки; по вечерам Артурия валилась на кровать от усталости, а ведь надо было ещё и учиться.
  Но что можно было поделать? Разговор с директором ничего не дал: он лишь пожевал белесыми губами, предложил успокоительных капель - мол, привиделось на нервной почве. Выпускной класс, стресс. Бывает. Ничего подобного он лично не замечал. Может, ей следует сходить к психологу? Какие бы доказательства Артурия не приводила, он оставался глух ко всему. И только когда девушка была на пороге директорского кабинета, старик едва слышно произнес: 'Со многим в этой жизни мы ничего поделать не можем. Смирись'. Звонки в соответствующие учреждения результатов не дали: женщина ограничилась коротким 'да-да, мы предпримем необходимые меры', и на этом все закончилось. Никто не приехал в Лицей для проверки, словно Артурия и не обрывала телефон в течение двух часов.
  Тем не менее, одноклассников Артурия не ненавидела, она слишком любила Лицей, чтобы затаить на них злобу. К борьбе её подстёгивало теперь не только стремление ликвидировать диктаторство Гильгамеша, но и личные причины. После того разговора об идеалах она поняла, что в принципе не признает над собой главенство такого человека, как он. О, как она его ненавидела! Один его самодовольный тон вызывал в ней необузданное желание что-нибудь крушить, рвать, бить, ломать. Нередко девушка ловила себя на мысли, что ей нравится мечтать о моменте, когда ей наконец-то удастся хоть в чём-нибудь одержать верх над блондином. Наиболее реальной представлялась победа в фехтовании, и Артурия каждый раз внимательно следила за атаками противников, пытаясь к ним приспособиться. Дело было не в отточенности приёмов - все трое превосходно владели саблями - а в скорости; фехтование - скоростной вид спорта, многое в нём решает быстрота движений, и вот в этом-то юноши имели явное превосходство. А значит, необходимо было изучить их тактику ведения боя, и придумать свою, ответную, которая поможет скомпенсировать недостатки, что, собственно, и пыталась сделать Артурия в каждую их встречу. Тем не менее, пока что все поединки заканчивались 'блестящими' поражениями.
  В такой напряженной ситуации единственным человеком, кто продолжал поддерживать девушку, являлась Айрисфиль фон Айнцберн, учащаяся в параллельном классе, которая и была той, кто в первый день бойкота написал ей записку. Но так как Артурия боялась за безопасность подруги, спокойно поговорить они могли только друг у дружки в гостях. Тем не менее, уже это было большим облегчением для девушки.
  - Ах, то, как они с тобой обращаются, просто ужасно. Тебя опять сегодня избили, да? - Айрисфиль подала опальной подруге чашку с чаем, с грустью поглядывая на синяк на её запястье.
  - Пустяки, я уже привыкла, - Артурии не хотелось доставлять ей дополнительное беспокойство. - Больше всего я боюсь, что о нашей дружбе станет известно Гильгамешу и Энкиду.
  - Но я бы хотела поддерживать тебя и в Лицее, ведь так тебе было бы гораздо легче. И я вовсе не боюсь бойкота. Почему ты так против?
  - Мы не знаем, что они предпримут в таком случае. И тебе страдать вместе со мной совершенно незачем. Прошу, не делай ничего опрометчивого, - настойчиво добавила Артурия, заметив, как в очередной раз за многие подобные разговоры нахмурилась Айрисфиль. - В конце концов, эта неизвестность может сыграть нам на руку в нужный момент.
  - Хорошо, так уж и быть, - нехотя согласилась девушка. - Тогда почему бы тебе не поговорить с остальными?
  - Я пробовала, - вздохнула Артурия, - никто не собирается выступать против Гильгамеша и Энкиду, и я их не виню: не у каждого найдётся мужество бросить им вызов.
  - Нет, я не совсем это имела в виду. Вот я и раньше смотрела на тебя со стороны: ты очень неразговорчивая. Ты поступаешь правильно, но никогда не объясняешь людям своих действий. Выглядишь всегда такой строгой и неприступной. Может, они просто не понимают, чего ты хочешь добиться? Почему? Зачем?
  - Ты думаешь?
  - Конечно. В любом случае, не переставай пробовать. Я верю, рано или поздно у тебя всё получится.
  - Спасибо, Айрисфиль.
  Нежный, чуть терпковатый вкус травяного чая, подслащённого мёдом цвета янтаря, расслаблял Артурию. Забравшись поглубже в широкое кресло, обитое малиновым бархатом, и склонив голову на мягкую спинку, она слушала оживлённое щебетание подруги об очаровательной поездке в Вену, пытавшейся, наверное, таким образом развеселить её. Большие белые часы, висевшие где-то там, у тяжёлых бардовых занавесок, тихо, но неумолимо отсчитывали время. Ещё пара часов, чтобы попробовать только что открытого черничного варенья, посидеть на подоконнике распахнутого в старый, но обширный сад окна и поспорить насчёт переменчивого прогноза погоды, а дальше - снова в бой, снова на сцену.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 8 - Зарождение чувства
  
  * под первым классом имеется в виду первый класс старшей школы. Всего в старшей школе три класса.
  
  Прозрачная, повисшая в воздухе прохлада. Гулкое эхо одиноких шагов, перекатывающееся от одной блёкло-голубой стены к другой. Желтый предзакатный свет, густыми волнами текущий в безлюдный коридор через запылённое стекло. Заметив в окне знакомый силуэт машины, Артурия ускорила шаг: ещё пять минут, и она сможет расслабиться после тяжёлого дня, ведь с тех пор, как Лицей превратился во вражескую территорию, девушка ни на минуту не могла забыть об осторожности. Ещё один повод вздохнуть с облегчением - фехтования по средам нет, а значит, о Гильгамеше с Энкиду можно на сегодня благополучно забыть. В остальном это был обыкновенный унылый день, серость которого она намеревалась разбавить приготовленными к её возвращению кофе с пирожными.
  Воспоминание о доме заставило Артурию нахмуриться. Хоть укоризненные взгляды Бедивера то и дело сверлили ей спину, она так ничего и не рассказала домочадцам, так как то, что известно им, в скором времени не будет тайной и для отца, а его помощи она категорически не хотела. Не потому, что они не ладили, а потому, что вернуть доверие и расположение окружающих человек может только собственными силами.
  Девушка свернула в ещё один коридор, парадный, а потому увешанный кадками с матово-зелёными традесканциями и мелколистной аукубой; до столь желанной свободы оставалась всего пара лестничных пролётов. Однако, похоже, не одна Артурия покидала так поздно храм знаний, так как вдалеке раздалось постукивание каблуков, а через некоторое время стал различим и раздражённый женский голос:
  - Нет, я говорю тебе ещё раз, что не приняла она у меня доклад. Да, в том-то и дело. Представляешь, я несколько дней над ним убивалась, а Карловна не приняла его, типа примеров слишком мало. Вот стерва! Что? Нет, я сделала всё так, как она и сказала. Да точно, точно, - девушка приближалась. - Ладно, пока. Давай. Буду через час.
  И говорившая, и Артурия одновременно подошли к повороту за угол, только с разных сторон. Столкновение вышло настолько сильным и неожиданным, что первая выронила сумку, рассыпав всё содержимое, досадливо охнула, кинулась собирать. Артурия тоже нагнулась, подбирая разлетевшиеся по полу листы и складывая обратно их в синюю папку, из которой они и выпали: воспитание не позволяло пройти мимо аварии, особенно если она же и была её участницей. Незнакомка, на деле оказавшаяся одноклассницей Артурии, Эльвирой, раздражённо выхватила из рук помощницы вещь, поспешно запихала всё обратно в желтую, расшитую крестиками сумку (Артурии почему-то очень запомнились разлапистые оранжевые крестики) и, не говоря ни слова, зашагала дальше. Артурия тяжело вздохнула. Почему столькие от неё отвернулись? Если бы люди действительно дорожили ею, то заступились бы за неё. 'Они сами отказались от тебя' - странная фраза, брошенная Гильгамешем четыре недели назад, услужливо напомнила о себе. Но разве она делала что-то не так? Разве её поступки причиняли кому-то боль? Если она и правда допустила ошибку, то не понимает, когда и в чём. Фигура Эльвиры удалялась. 'Тогда почему бы тебе не поговорить с остальными?' - проснувшийся в памяти мелодичный, но настойчивый голос Айрисфиль требовал действовать. Но с чего начать, чтобы одноклассница хоть на несколько секунд захотела её послушать? За время бойкота, казавшегося длиной в целых шесть месяцев вместо настоящего одного, одноклассники настолько отдалились от Артурии, что не осталось ни одной связующей их ниточки, и девушка, и так по природе своей являвшаяся довольно интровертной натурой, совершенно не представляла, с каких слов начать разговор. Рыжие локоны Эльвиры маячили уже в самом конце коридора - ещё чуть-чуть, и идеальный шанс наладить отношения будет упущен. Всё ещё не зная, что скажет, Артурия бросилась вдогонку.
  - Постой, Эльвира, - она неловко, но твёрдо схватила девушку за руку. - Почему ты со мной не разговариваешь? Разве я когда-нибудь делала что-нибудь плохое тебе?
  - Отвали, - огрызнулась, не оборачиваясь, та.
  - Я понимаю, Гильгамеш и Энкиду - настоящие тираны. Тебе, должно быть, плохо с ними? Ты боишься их? - пока одноклассница окончательно не оттолкнула её, Артурия сразу перешла к делу, решив для начала показать, что она сочувствует сложившейся ситуации.
  - А ты, получается, у нас святая, да? - девушка резко, с неприязнью вырывала руку. - Самодовольства тебе не занимать, как погляжу.
  - Что? - странная реакция, противоположная ожидаемой, заставила Артурию опешить.
  - А то, что я со снобами не разговариваю, вот что, - Эльвира-таки соизволила развернуться к ней в пол-оборота и теперь стояла, подбоченившись и отвечая с неприкрытым раздражением в голосе. - То ходила, нос задирала, а теперь, как задвинули на задний план, подговаривать пришла, да?
  - Подожди, причём тут снобизм? Когда я задирала нос? - Артурия была окончательно сбита с толку. - Ты что-то путаешь - вспомни, как в первом классе* тебя и твоих подруг доставала группа выпускников, а я защищала вас от них. Того же я хочу и сейчас - помочь.
  - Помочь? С чём? Я разве просила тебя хоть раз о помощи? - Удивлённо вскинула накрашенную бровь Эльвира. - Не знаю, чего ты там добиваешься, но, поверь, я не нуждаюсь в заботе такой гордячки, как ты. Да и откуда тебе знать, хорошо мне или плохо? Ах, да, конечно, ты же у нас такая умная!
  - Эльвира, я не понимаю тебя. Что я сделала не так? - Артурия была в смятении: ответы одноклассницы шли вразрез с её собственным представлением о себе. И чем дальше, тем призрачнее становились шансы достигнуть взаимопонимания.
  - Да как сказать? - скептически хмыкнула Эльвира. - Ты, конечно, вся такая правильная, ну просто идеальная. Но, думаешь, никто не замечал твоей высокомерности? Мы прекрасно видели, с каким пренебрежением ты относилась к нам. Тебе, наверное, было очень весело ходить и тыкать нас носом в своё совершенство: смотрите, дескать, какая я.
  - Всё... - 'Всё не так' - хотела возразить Артурия. Но рыжеволосая красотка, разгорячённая спором, уже не могла остановиться, буквально выплёвывая жалящие слова в лицо блондинке.
  - Да, каждый раз ты смотрела на нас, как на идиотов - медленно, намеренно растягивая каждое слово, протянула Эльвира, с наслаждением наблюдая за спазмой боли, стянувшей лицо девушки. Это была как пощёчина, только словесная, и от того ещё более ощутимая, - думаю, стоит сказать спасибо, что ты хотя бы здоровалась с нами, остальные-то разговоры, несомненно, были выше твоего королевского достоинства. Что, всё ещё будешь утверждать, что ты не сноб? Прежде чем говорить что-то про Гильгамеша, посмотри сама на себя, - выпалив на одном дыхании эту мини-тираду, Эльвира круто развернулась на каблуках и зашагала прочь. Уже вдалеке, видно, желая добавить ещё что-нибудь обидное, она сложила руки рупором и крикнула. - Ты никогда не понимала тех, кто находится рядом с тобой!
  Артурия не стала догонять её, у неё не осталось на это сил. Мыслей не было - в голове словно образовался вакуум. Услышанное никак не вязалось с образом угнетённых Гильгамешем людей, которым не хватает смелости выступить против диктатора. 'Ну, вот, Айрисфиль, я и поговорила по душам' - горько усмехнулась про себя девушка. Пожалуй, она не будет рассказывать подруге о неудачной попытке найти союзника: подруга порой вела себя импульсивно, так что кто ведает, что взбредёт в её белоснежную головку, узнай она о неприятном разговоре. Артурия закроет жестокие слова в сердце и сохранит всё в себе. Незачем беспокоить понапрасну Айрисфиль.
  Стукнувшийся с глухим звуком о стекло со стороны улицы шмель заставил девушку вздрогнуть, возвращая к реальности. Некоторое время она наблюдала, как чёрный с золотом шарик тычется в невидимую преграду, сердито гудя. Только теперь Артурия заметила, что вся дрожит и что её блузка, влажная от пота, прилипла к спине. Пелена отупения, сковавшая разум, рассеивалась, и на девушку хлынул поток воспоминаний, вновь и вновь прокручивая перед её глазами не укладывающийся в голове разговор. Она не понимает людей? Невозможно: люди были теми, о ком она всегда думала. И, тем не менее, по словам Эльвиры выходило, что это она не нужна обществу. Так вот что имели в виду Энкиду и Гильгамеш? Что люди уже давным-давно устали от неё? Что никто никого не запугивал, а лицеисты сами с охотно перешли под главенство парней, радуясь свержению ненавистного Короля-рыцаря? Тогда вся эта изнуряющая борьба, поединки, переносимые изо дня в день, были бессмысленны? Артурия в бессилии прислонилась к шершавой стене: она окончательно запуталась.
  Но в бочке дёгтя обязательно найдётся ложка мёда. Первое, что бросилось в глаза Артурии на пороге дома - чёрные лакированные ботинки и увесистый длинный зонт - наполнили её сердце радостью. Кому ещё они могли принадлежать, как не хозяину дома? Сдерживаясь, чтобы не заскакать от радости - она ведь уже взрослая, и ей не пристало вести себя, как маленькая - Артурия степенно прошла в гостиную. В широком объёмном кресле сидел, закинув ногу на ногу и пролистывая что-то в ноутбуке, полноватый, но крепко сбитый мужчина, с тёмными волосами, отпущенными чуть больше стандартной длины, и едва заметной бородой. При виде Артурии он поднялся, отставив предварительно в сторону чашку с дымящимся кофе, который только что прихлёбывал, и рассмеялся густым басом:
  - Сколько лет, сколько зим, Артурия, - приветствие ознаменовалось хлопком крепкого рукопожатия.
  - С возвращением, отец, - улыбнулась девушка. - Надеюсь, дорога прошла хорошо?
  - Вполне себе нормально. Рейс задержали всего только на полчаса, - махнул рукой Утер.
  - Тебя не было целых два месяца. Ты ведь побудешь некоторое время тут, верно? У меня как раз скоро летние каникулы.
  - Да я на три недельки, в понедельник самолёт. Теперь в Австралию - там проведут ту самую конференцию, о которой я тебе говорил. Ну, идём, присядем, ты, наверное, устала после рабочего дня.
  Долгожданный приезд отца заставил девушку забыть на время о мрачных мыслях. Дом пропитался духом путешествий и дорожной пылью, из чемодана были извлечены сувениры, купленные Утером на обратном пути, в числе которых оказались и иностранные сладости, от которых Артурия пришла в восторг. Любые занятия, запланированные на оставшийся день, без исключения переносились на завтра, а вечер, безусловно, объявлялся посвящённым рассказам отца за чашкой чая, тоже, кстати, привезённого из-за границы: Артурия настояла заварить именного его, несмотря на и так уже открытые в кухонном шкафу три сорта. Еда была тайной слабостью девушки, а уж о том, чтобы взять и не попробовать новое блюдо или напиток, и речи быть не могло. Одним словом, наступивший вечер удался на славу. Однако...
  - И вот стал он мне рассказывать, с какими мучениями ей на день рождения подарок выбирал, а я вдруг вспомнил, что забыл приятелю вина купить. Вот вылетело из головы - и всё, опять через полгорода ехать надо. - Артурия слушала, собирая десертной вилочкой с тарелки вишенки. - И так досадно мне стало, что аж по лбу себя хлопнул - вот, дурак, называется. А в их-то понимании этот жест значит: 'Да ты с ума сошел!'. Ну и выражение лица у него было, я тебе скажу.
  Остаток фразы потонул в обоюдном смехе отца и дочери. Стол, накрытый с особой тщательностью в честь радостного события, изобилующий всевозможными видами кондитерских изделий и с возвышающимся над ними в качестве главного блюда большого фруктового торта; просторная гостиная, обставленная в светло-коричневой гамме и залитая мягким жёлтым светом, из раскрытого окна в которую тёк распарившийся летний воздух; полулежащий на обитом флоком диване довольный отец и неумело прячущий улыбку Бедивер, стоящий у двери - всё это создавало в сердце Артурии неповторимую симфонию уюта, пропитывавшую собой каждую клеточку её тела и заглаживающую недавние душевные раны.
  - А как же профессор? Ведь он, наверное, очень на тебя обиделся, - когда очередной приступ смеха прошёл, потребовала продолжения истории Артурия, положив себе очередной кусок торта, стараясь выбрать тот, что побольше.
  - Ну, конечно, пришлось извиниться и объяснить ситуацию. Но, в общем, расстались мы мирно, хотя мой совет тебе, никогда не забывать, где и с кем ты находишься. Кстати, об обидах, Артурия. Я слышал, у тебя какие-то неприятности? - вилочка с нанизанным на неё бисквитом, которую девушка подносила ко рту, так и застыла в воздухе. - Бедивер сказал, что в последнее время ты ходишь как в воду опущенная и совсем перестала рассказывать о Лицее, - стоящий у двери дворецкий, нахмурившись, отвёл глаза в сторону. - Ты можешь объяснить, в чём дело?
  Иллюзия беспечного веселья растаяла, оставив после себя горькое послевкусие, и торжественное чаепитие выглядело теперь вычурным и ненужным. Выпрямившись и положив столовый прибор, Артурия спокойно посмотрела в глаза отцу. Она предчувствовала подобное развитие разговора, в конце концов, отцу естественно волноваться за неё, точно так же, как и виновато понурившему голову дворецкому. И всё же, сейчас она не готова дать им желаемого ответа.
  - Действительно, у меня сейчас идёт не всё гладко, и, тем не менее, это то, с чем я должна справиться сама, - бессмысленно отрицать очевидное.
  - Что, даже никакой помощи не примешь? - пристально посмотрел на неё Утер.
  - Да. Отец, пожалуйста, не вмешивайся, - по-прежнему непреклонно повторила Артурия.
  - Честного говоря, другого ответа я от тебя и не ожидал - вздохнул отец**, - умалчивать о своих проблемах всегда было в твоём характере. Я бы хотел тебе помочь, но раз ты для себя уже всё решила, позволь дать тебе совет, - мужчина выдержал паузу. - Артурия, ты знаешь, что я старался растить тебя не как женщину. Твоя мать, хоть и выросла в благовидной семье, на деле оказалась такой же пустоголовой барышней, как и все прочие представительницы прекрасного пола. - Утер на несколько секунд прервался, видно, что-то вспоминая, и у уголков его губ пролегли горькие складки, затем он продолжил. - Всё, на что большинство женщин годны - это быть изысканным украшением мужа на вечеринке. Да и те из них, что развивают в должной мере свой ум, всё равно уже с детства испорчены женской культурой, насаждаемой в них мамами, тётями и бабушками. Но ты росла совсем иначе. С самого начала я учил тебя жить как мужчину, насколько это было возможно. Всё это кокетство, сентиментальности, походы по бутикам за ворохами одежды и пачками косметики, сюсюканья ни о чём и прочие финтифлюшки - я рад, что ты избежала их. Ты выросла достойным человеком, Артурия, и я могу с гордостью назвать тебя своим наследником - именно наследником. И раз ты живёшь, как мужчина, то и поступай, как подобает мужчине: до тех пор, пока ты считаешь себя правой - не давай злым языкам смущать тебя, будь выше их. Я уверен, что бы там ни произошло, ты поступаешь, как велит сердце, а оно у тебя справедливое, Артурия. Вот и дальше делай то, что считаешь правильным, и ни на кого не оглядывайся.
  - Спасибо, отец, - с благодарностью кивнула девушка.
  Речь, произнесённая Утером по наитию, попала точно в цель, и сомнений больше не осталось. Всё стало ясно, как день, и ответ, который Артурия искала, оказался проще простого. Да, она не совершенна. И у Эльвиры, наверное, есть весомый повод для неприязни, точно так же, как и у остальных, относящихся к ней с презрением. Но даже если она и допустила в чём-то ошибку, у неё по-прежнему есть идеалы, в которые она верит и которым будет следовать независимо от того, что говорят или делают другие. Даже если от неё отвернётся весь мир, даже если её откажутся понимать, она продолжит идти по выбранному пути. Всё оказалось так просто и легко, что хотелось рассмеяться.
  

* * *

  Человек, которым овладели эмоции, всегда говорит правду: у него нет времени выдумывать ложь. И было бы не справедливо обвинять Эльвиру в намеренном оскорблении Артурии, ведь она действительно верила в то, что говорила. Не каждый, как Айрисфиль, мог разглядеть за внешней строгостью, а порой даже суровостью настоящий характер наследницы семьи Пендрагон. Рыжеволосой красавице, ровно как и немалой части других лицеистов, Артурия нередко казалась более чем странной. Иными словами, они её не понимали. И дело было не столько в неженственных манерах невысокой блондинки, что в рамках двадцать первого века не выглядело таким уж революционных явлением, сколько в том, как она вела себя с окружающими. Для шумной и разговорчивой Эльвиры, в их выпускном классе нередко выступающей источником смеха, веселья и мелких проказ на уроках, серьёзность и невозмутимость Артурии казались предметом скуки и занудства. Она недоумевала, как можно не ходить на дискотеки, не гулять после уроков с толпой приятельниц, не участвовать в шутливой болтовне одноклассников, относя закрытость девушки к высокомерию. Тем более, что гордиться было чем: первая в рейтинге успеваемости, на хорошем счету у преподавателей - одним словом, образцовая ученица. А то, что Артурия всегда была готова помочь с домашним заданием или объяснить непонятный материал, Эльвира рассматривала как ещё один способ выделиться и показать собственное превосходство над окружающими. Артурия утверждала, что каждый может достичь таких же высот, как она, и Эльвира пыталась. Но ничего не получалось. И после бесплодных попыток подняться в рейтинге успеваемости хотя бы на пять ступенек вперёд, речи блондинки начинали казаться лишь способом посмеяться над неудачливой одноклассницей.
  Кстати, история с хулиганами, упомянутыми Артурией при разговоре, действительно имела место быть, и именно благодаря ей блондинка прославилась на весь Лицей. Когда они только пришли в первый класс старшей школы, среди выпускников-третьеклассников была группа весьма заносчивых ребят, не отличающихся, несмотря на своё положение в обществе, хорошими манерами. Девушки жаловались на их вульгарные приставания, и далеко не каждый парень горел желанием выяснять отношения со смотрящими исподлобья качками. Тогда Артурия буквально усмирила их, шандарахнув перед хулиганами тяжеленной боксёрской грушей и прибавив, что она меткостью никогда не отличалась - в следующий раз удар может прийтись точно на их головы. Это подействовало, и Лицей на оставшиеся месяцы погрузился в благодатное спокойствие. Тогда фамилия Пендрагон была у всех на слуху, серьёзный и суровый вид девушки вкупе с блестящей учёбой создавали ей образ грозной и величественной королевы, как её частенько и называли за глаза. Но время шло, страхи прошлого тускнели, события в памяти людей теряли яркость, на горизонте вставали новые проблемы и заботы. Слава Артурии перестала быть предметом постоянных обсуждений, и на первый план вышли как раз вышеупомянутые 'странности' девушки. То, что прежде восхвалялось, стало предметом осуждения и раздражения. Недовольство росло.
  Появившиеся Гильгамеш с Энкиду внесли свежую струю в жизнь Лицейского общества, резко контрастируя с суровой королевой. В глазах Эльвиры они были такими яркими, разносторонними, предприимчивыми, живыми. Они притягивали к себе - как обликом, так и поведением. Даже надменность у Гильгамеша была иного рода, чем у Артурии - бесстрашная, открытая, прямо заявляющая сама о себе, в то время как высокомерие Артурии, казалось, всегда пыталось скрыться за внешней сдержанностью. Тем более что, несмотря на свою заносчивость, блондин, в неизменной компании Энкиду, время от времени присоединялся к гулянкам одноклассников, и появления двух друзей ждали с нетерпением. Они умели веселиться - буйно, залихватски, превращая любую сходку в настоящий праздник, а в июле Гильгамеш пригласил всех к себе в особняк на день рождения, и Эльвира наконец-то поняла, почему он называл тусовки лицеистов забавами клоунов: воспоминания о торжестве, длящемся до рассвета, ещё долго будут жить в её памяти. Конечно, без минусов не обошлось: если как лидеру Гильгамешу не было равных, то как человек он был ужасен, и от его непредсказуемых выходок окружающих спасало только присутствие рядом Энкиду, которому Гильгамеш автоматически уделял большую часть своего внимания.
  И всё-таки, колоритная парочка выигрывала в глазах Эльвиры гораздо больше, чем немногословная, порой до безэмоциональности серьёзная Артурия. Пожалуй, она не стала бы выговаривать блондинке накопившиеся претензии в столь агрессивной форме, как это произошло, но назревающий в последние недели конфликт с Зинаидой Карловной и не принятый этой же преподавательницей доклад сделали своё дело: в тот день она была сильно не в духе, а подвернувшаяся Артурия оказалась идеальным козлом отпущения, на котором можно было сорвать злость. По правде сказать, Эльвира и в понедельник отворила дверь Лицея в по-прежнему не больно приподнятом настроении, когда подошедший к ней завуч объявил, что...
  

* * *

  С самого начала обстановка в Лицее показалась Артурии более оживлённой, чем обычно. Бегали туда-сюда подростки, передавая друг другу какие-то новости, коридоры были заполнены что-то энергично обсуждающей публикой, однако главным источником шума оказался класс Артурии. Зайдя в него, она обнаружила стоящих у учительского стола преподавателей, завуча, одноклассников, и все столпились вокруг крашеной девушки с рыжими волосами, которая то и дело всхлипывала. Это была Эльвира.
  - Если ты думаешь, что попыткой разжалобить нас что-то изменишь, то глубоко ошибаешься. Я задаю вопрос ещё раз: где папка с документами? - непререкаемым тоном спросила сухая высокая женщина, находящаяся уже в почтенном возрасте.
  - Не брала я Ваших документов, - замотала головой Эльвира.
  - Хорошо, давайте изложим всё имеющиеся у нас факты, - подключился завуч, мужчина лет сорока. - Итак, Зинаида Карловна ушла домой ровно в пять часов, и последним человеком, с которым она разговаривала здесь, была Эльвира. Эльвира же приходила в кабинет Зинаиды Карловной около половины пятого, чтобы принести доклад. Окончив разговор, преподаватель отошёл в смежное помещение. Так я рассказываю, Зинаида Карловна?
  - Да, именно так всё и было. Эльвира приходила ко мне с докладом, но я отказалась принять его, так как оформление было выполнено неверно. Затем я отошла, чтобы сложить вещи, а пакет с тетрадями для проверки домашнего задания остался в кабинете. Там же лежала и моя синяя папка с документами. И обратите внимание: когда я уходила, Эльвира стояла ещё в классе, а когда я собралась, уже никого не было. А вечером я обнаруживаю пропажу документов! Естественно, воровка воспользовалась моментом, пока я ничего не видела и стащила их, чтобы досадить мне, - преподавательница торжествующе подняла указательный палец, демонстрируя неоспоримость своих рассуждений.
  - Я не крала. Вы просто ненавидите меня, вот и всё! - выкрикнула девушка.
  - Вы посмотрите на неё, ещё и дерзит, - обратилась к завучу женщина. - А что ты скажешь на то, что у тебя вчера в сумке видели ту самую синюю папку?
  - Это была моя личная, - послышалось всхлипывание.
  - Ну, конечно, рассказывай мне тут сказки, - как и на всякого преподавателя, слёзы на Зинаиду Карловну мало действовали.
  - Господа, не отвлекаемся, - завуч похлопал в ладоши, призывая к тишине. - Как видим из уже сказанного, кроме тебя, Эльвира, никто больше и не встречался Зинаиде Карловне. А сегодня ты приходишь и говоришь, что вчера на пути из Лицея на тебя напали местные хулиганы, и ты потеряла свою сумку. А ведь папку с документами ты могла незаметно пронести только в ней. Что же нам думать?
  - Вот именно, - поддержала его сухощавая преподавательница. - Если сумка пропала, то и папка, получается, тоже, и у тебя на руках больше ничего нет, и проверить ничего невозможно. Тебе не кажется, что твоё враньё с целью выйти сухой из воды слишком очевидно?
  - Но я её правда потеряла. Я стояла на мосту, а сумку поставила на перила, и пробегавшие мимо парни сильно толкнули меня, и сумку толкнули, так что она полетела в воду, а я не успела подхватить её. Правда, - Эльвира с мольбой взглянула на мужчину.
  - Что за наглая ложь, - скривилась Зинаида Карловна. - Вот, скажи мне, зачем было ставить сумку на перила?
  - Так земля же грязная, чтоб не испачкалась, - удивилась девушка.
  - Действительно остроумное оправдание, - преподавательница определённо не придавала значения попыткам девушки оправдаться.
  Недоверие читалось на лицах и остальных взрослых. Ни одна из сторон не собиралась сдавать позиции, будучи уверенной в собственной правоте, разговор зашёл в тупик. Эльвира неподвижно стояла, потупившись и сжав руки; завуч, облокотившись кулаком на преподавательский стол, задумчиво потирал лоб, обдумывая дальнейший курс действий; Зинаида Карловна нависала над обвиняемой, сверля рыжую головку негодующим взглядом, её губы растянулись в тонкую напряжённую ниточку.
  - Если вы закончили весь этот фарс, то теперь я задам вопрос: наличие документов не проверялось до самого дома? - внезапный вопрос был задан прислонившимся поодаль к стене Гильгамешем.
  - Д-да, именно так, - Застигнутая врасплох преподавательница не сразу собралась с мыслями.
  - И совсем-совсем никого не встречали больше? - с широко распахнутыми от удивления глазами подхватил сидящий на подоконнике Энкиду.
  - Ну, как это сказать, - женщина недовольно поморщилась. - Ну, не то, что совсем никого, то есть...
  - Так всё-таки кто-то ещё был? - не давал времени сориентироваться зеленоволосый юноша.
  - Ну, с Анри из первого класса я ещё столкнулась при выходе из кабинета, но он всего лишь проходил мимо, - с раздражением бросила Зинаида Карловна. - Всё?
  - Да, большое спасибо, что так охотно ответили на вопросы, - с вежливой улыбкой кивнул Энкиду. Повисла неловкая пауза.
  - А откуда стало известно, что у Эльвиры была такая же, как и у Вас, папка? - опять включился в разговор Гильгамеш, огорошив всех ещё одним странным вопросом.
  - Так нам Анри сегодня утром сообщил, как только я заявила о пропаже. Он с Эльвирой вчера по пути к моему кабинету столкнулся, она как раз прятала документы в сумку. - Алые глаза юноши сузились, их внимательный взгляд словно пронзал собеседника. Женщину охватило нехорошее предчувствие. - Постойте, Вы на что намекаете? Анри не способен на подлость: у него замечательные отметки, не то, что у этой, и у нас с ним всегда были ровные отношения. У мальчика не может быть никаких мотивов к преступлению. Подозревать его - просто стыдно! - возмущённо заключила преподавательница, на что Гильгамеш, высокомерно отвернув голову, лишь промолчал, считая, по-видимому, ниже своего достоинства объяснять присутствующим ход своих мыслей.
  - В любом случае, думаю, стоит собрать побольше доказательств для обвинения Эльвиры, - предложил Энкиду.
  - Но я не могу надолго задерживать процесс, ведь если узнают, что у нас учатся воры, репутация Лицея сильно пострадает, - развёл руками завуч, - тем более, что очевидцы у нас есть. Максимум, который я могу позволить - до завтрашнего вечера. И если ничего нового обнаружено не будет, придётся исключить Эльвиру.
  - Постойте, - спокойный голос, без труда перекрыл царивший в классе шум и гам. Все обернулись: в дверях стояла Артурия.
  С самого начала девушка не могла поверить в виновность одноклассницы. Конечно, многое говорило против Эльвиры: и небезызвестная неприязнь девушки к Зинаиде Карловне, и её горячий характер, и не принятый накануне кражи доклад. И, тем не менее, уверенность Артурии в правдивость ответов девушки была непоколебима: не такой Эльвира человек, чтобы красть чужие вещи под каким-либо предлогом. И поэтому, несмотря на все те резкости, что девушка недавно ей наговорила, Артурия решила помочь. Это не было ни способом унизить человека, который не так давно осыпал её упрёками, ни попыткой извиниться за всё, что было в предыдущие два года. Артурия просто протягивала руку помощи девушке, которую, как она считала, ложно обвинили в преступлении. И пусть все недоумённо смотрят на неё, удивляясь, зачем она это делает, пусть: даже если никто не поймёт её, она продолжит следовать по выбранному пути. И теперь была её очередь говорить.
  - Постойте. Почему вы не хотите поверить в её невиновность? Вы обвиняете в преступлении первого попавшегося человека.
  - Не первого попавшегося, - поджала губы преподавательница, - Её вина почти что доказана.
  - Никто не видел, как Эльвира доставала папку из Вашей сумки. Зачем тогда сразу называть её воровкой?
  - Да потому что кроме неё больше и некому! - всплеснула руками Зинаида Карловна.
  - Но вы даже толком ни в чём не разобрались, - продолжала настаивать девушка. - Вчера на выходе из Лицея мы столкнулись, всё содержимое сумки Эльвиры высыпалось на пол, и я не заметила никаких документов, а в папке находился тот самый непринятый вами доклад: я сама собирала его листы.
  - Ого, интересное заявление, - повернулся к ней завуч. - А кто-нибудь ещё там с вами был?
  - Нет, было поздно, и здание пустовало, - несколько стушевалась Артурия.
  - Тогда я не могу принять во внимание ваши слова: откуда я знаю, что это правда? Может, вы с Эльвирой сговорились или пытаетесь прикрыть её из-за личной симпатии, ведь вы учитесь в одном классе. К тому же, Эльвира сказала, что потеряла сумку, не слишком ли всё подозрительно?
  - Вы мне не верите? - глаза девушки воинственно сверкнули. - А слова Анри, который и в её вещи-то толком не заглядывал, можно принимать на веру?
  - Я уважаю вашу позицию, мисс, но обстоятельства не позволяют... - замялся завуч.
  - Хорошо, - поставила точку Артурия. Ей всё было понятно: руководству просто надо замять инцидент, пока грязные слухи о Лицее не набрали оборот. - Тогда я просто найду сумку, ведь тогда вы признаете, что Эльвира говорит правду, верно?
  Недалеко от элитного образовательного учреждения раскинулся обширный парк: тенистые деревья, надёжно защищающие от жары, аккуратно подстриженные газоны, где так приятно устроить пикник, бесчисленные, переплетающиеся друг с другом дорожки со множеством опрятных скамеек - чудесный лабиринт для детей и влюблённых парочек. Но главным его достоянием была небольшая, неспешно изгибающаяся речка. К ней-то и отправилась Артурия сразу после уроков с твёрдым намерением отыскать утонувшую сумку. Она заранее переоделась в физкультурную форму, ведь испачкать школьную одежду в городской реке было бы жалко.
  Сезон дождей кончился совсем недавно, напрочь прогнав свирепствовавшую до это жару, и в парке было прохладно. 'Река, пожалуй, будет весьма холодной', - вздохнула про себя девушка, продвигаясь вглубь небольшой рощи. Пройдя между кустов сирени по узкой, выложенной светло-серыми камнями дорожке, Артурия вышла к тихой, коричневатого цвета из-за илистого дна, на первый взгляд мелкой, но зато широкой речке. Вдалеке, где русло немного сужалось, виднелся деревянный мост, к нему-то и направилась девушка: сумку следовало искать под ним или чуть дальше, далеко унести течением тяжёлую пропажу не могло. Обойдя деревянные статуи сказочных зверей, стороживших вход на переправу, она спустилась вниз, к берегу, и, закатав рукава, решительно шагнула в грязноватую воду. Бррр, как и ожидалось, температура далеко не двадцать градусов. Девушка сделала ещё несколько шагов вперёд, из-за вязкого ила ноги проваливались глубже, и вода доходила аж до колен. Впрочем, если она хочет найти сумку до вечера, жаловаться некогда. Артурия наклонилась, вглядываясь в мутную воду.
  ...Розоватые нити вечера расшивали голубую парчу неба узорами, просачивались меж листьями деревьев, вплетались в прозрачное полотно воздуха. Точёные края белоснежных облаков опалила огненно-рыжая дымка, на их фоне совершающие последний вечерний полёт птицы выглядели чёрными, плавно скользящими над тёмными кронами деревьев, точками. По земле распластались плотные серые тени, перемежающиеся с продолговатыми золотистыми дорожками солнца, парк наполнился возгласами детей и смехом подростков, обретших наконец-то свободу после трудового дня.
  - Надо же, и правда ищет. Признаюсь, я не ожидал, что она способна на такое.
  - Да, работает, словно одержимая. Такое упорство уже на ненормальность смахивает, м?
  Они пришли на берег около часа назад, предварительно потратив уйму времени на поиски надёжного укрытия, откуда бы было удобно следить за Артурией, одновременно оставаясь незамеченными для окружающих: талант быть в центре внимания порой приносит одни неудобства. Всё то время, что друзья шли по парку, на них постоянно оглядывались, а более смелые индивидуумы даже пробовали завязать разговор. И вот теперь, надёжно скрываемые от любопытных глаз зарослями густой сирени, Гильгамеш и Энкиду наблюдали за тем, как девушка сосредоточенно шарит по дну руками, находя пока что один только хлам.
  - Остаёмся здесь, я должен увидеть, насколько далеко она может зайти, - вынес вердикт блондин, проследив за тем, как девушка, не удержавшись ногах, упала со всего размаха в воду, а затем вновь продолжила поиски.
  - Как скажешь, - согласился Энкиду, обняв руками колени и приготовившись к длительному ожиданию.
  Но вместо привычного размеренного хода мыслей голову заполнил рой тревожных раздумий. С тех пор, как они с Гильгамешем встретились, многое изменилось, и они сами в том числе. Он, Энкиду, и сейчас продолжает меняться под влиянием друга, чувствуя, как медленно осыпаются возведённые за долгие годы стены, как истончаются страхи прошлого. И всё же, кардинально характер нельзя изменить. Гильгамеш всегда был чересчур самоуверенным, порой недооценивая из-за этого ситуацию, что осторожный Энкиду по мере сил и возможностей корректировал. И вот теперь на их пути встала Артурия Пендрагон, девушка с волей крепче стали. За прошедший месяц в её фигуре не обозначилось ни капли повиновения, и борьба, где ни одна из сторон не собирается уступать, зашла в тупик. Но надолго конфликт затягиваться не может, Гильгамеш не терпит конкурентов, чего бы это ни касалось. Что-то должно будет произойти, и очень скоро. Энкиду тяжело вздохнул - как бы не сыграла злую шутку с Гильгамешем его самоуверенность.
  Время пролетало стремительно, дневные краски тускнели, надвигались сумерки, а злосчастная сумка так и не была найдена. От холодной воды руки и ноги Артурии занемели, а пальцы были покрыты ссадинами: в воде хорошо не разглядишь ведь, за что хватаешься. Странное дело, поиски вышли уже за пределы моста, а пропажи всё нет и нет, может, она что-то упустила? С другой стороны, каждый сантиметр дна был тщательно исследован.
  - Вам помочь? - девушка подняла голову: на неё смотрел стоящий у воды курчавый юноша.
  - Спасибо, я и сама справлюсь, всё в порядке, - она старалась звучать как можно естественней.
  - Точно-точно? - улыбнулся парень.
  - Да, не беспокойтесь, - за протяжение всего разговора выражение её лица не изменилось, сохраняя всё ту же невозмутимую серьёзность.
  - Ну, если так, - незнакомец кивнул и стал подниматься вверх по пологому склону.
  Почему она отказалась? Наверное, по той же причине, по которой ничего не рассказывала Бедиверу и попросила отца не вмешиваться в конфликт - она с детства имела привычку делать всё самой. Ей хотелось соответствовать ожиданиям Утера и стать сильной, как те рыцари из её любимых сказок. Поэтому каждый раз, когда ей было тяжело, губы сами собой смыкались, а внутри что-то превращалось в стальной стержень. Артурия устало повернулась к собственному отражению на водной глади, ещё не время сдаваться, до того, как стемнеет, есть пара часов. Руки вновь погрузились в неспешно текущую воду.
  Когда к одному чувству примешивается другое? Когда безразличие перетекает в интерес? Порой эти изменения так незаметны, что однажды мы просто понимаем, что что-то в нас переменилось. Эмоции Гильгамеша бурлили, сменяя одна другую, он чувствовал, как в душе его что-то плавится, теряя прежнюю форму и обретая новую. Желание поставить на место дерзкую девчонку перестало быть приоритетом в противостоянии уже давно, уступив место изумлённому любопытству: есть ли предел её упорству? Ещё ни разу не встречалось ему девушки столь твёрдой и непоколебимой, ничто не имело над ней силы, и при каждой их встрече его неизменно пронзал холодный взгляд зелёных глаз. И вот сегодня. Направляясь уже вечером в парк, он почти не верил, что она всё ещё будет на реке, продолжая поиски сумки. И всё же она была там. Девушка, бродящая в воде, на его глазах бросала вызов самой жизни, отрицая так свойственные человеческой природе корысть, тщеславие, злопамятность, опираясь на простой мотив 'так не справедливо'. Неисполнимая мечта. Бессмысленный идеал. И как чарующе прекрасна была девушка, самозабвенно верящая в их достижимость! Это стремление разрушит её. Оно не принесёт ей счастья. Возможно, она и сама подсознательно понимает это. Но даже так, девушка лишь ещё настойчивей продолжает идти вперёд, и он чувствует, как восхищение огнём разбегается по всем его членам. Желания сломить уже больше нет, оно растворилось в каком-то новом, ещё только зарождающемся чувстве. Что это за эмоция? Она чем-то напоминает его отношение к Энкиду, и в то же время совсем другая. Да и глупости, не признает он никогда равной себе женщину.
  От размышлений отвлёк вдруг резко поднявший голову и начавший вглядываться в противоположный берег друг.
  - Смотри, вон там, - палец указал на бегущую к реке девушку с длинными белыми волосами.
  - Это ещё кто? Ты её знаешь? - силуэт выглядел смутно знакомым.
  - Айрисфиль фон Айнцберн из параллельного класса, - откликнулся без промедлений Энкиду.
  - А, которая ещё с длинной родословной? - протянул Гильгамеш, вглядываясь вдаль. - Припоминаю.
  Девушка тем временем спустилась к воде, явно намереваясь что-то сказать Артурии. Расстояние было небольшое, и разговор был хорошо слышен.
  - Это бесполезно, пойдём домой, ты совсем замёрзнешь! - в голосе Айрисфиль звенела тревога, - или передохни хоть немного, я принесла поесть.
  - Нет, надо искать: скоро стемнеет, - не прекращая искать, ответила подруга.
  - Может, её уже кто-нибудь выловил, - осторожно выдвинула версию стоящая на берегу девушка.
  - Кому она нужна? А без сумки я никуда не пойду, - Артурия была неумолима. - Да и потом, Айрисфиль, не лучше ли тебе вернуться домой? Здесь нас вместе кто-нибудь может заметить.
  - Нет, не пойду. Мне надоело, что ты всё время борешься одна, страдаешь одна. Я хочу поддерживать тебя и буду здесь, пока ты не пойдёшь домой. Я больше не буду прятаться за твоей спиной.
  Артурия распрямилась, чтобы посмотреть в глаза собеседнице, вечернее солнце ударило ей в глаза, заставив отвернуться, и тут. Она увидела небольшую заводь, которую раньше не замечала, а ведь течение вполне могло отнести туда сумку. Артурия, устало преодолевая сопротивление воды, двинулась в обратном направлении. Шаг и ещё шаг. Руки нашарили старую покрышку, чуть подальше - покорёженную жестяную банку. Ещё шаг вперёд, здесь только грязь, и больше ничего. И вот... ладонь ощутила под собой что-то мягкое. Руки зарылись ещё глубже в ил, нащупывая широкий ремень, сквозь поднявшийся со дна песок блеснули знакомые оранжевые разлапистые крестики. Нашла! Артурия вытянула из-под слоя наноса Эльвирину сумку. Рядом раздались удивлённые восклицания Айрисфиль. Завтра она докажет всем, что Эльвира не виновата. А пока надо отдохнуть: теперь, когда цель была достигнута, на неё накатила ужасная усталость, и вдруг сильно захотелось есть. Артурия улыбнулась и направилась к берегу, где её ждали заботливая подруга и бутерброды с термосом.
  Гильгамеш, нахмурившись, долго смотрел вслед удаляющимся девушкам: оказывается, у бунтарки ещё остались в Лицее друзья. А он-то всё это время думал, что она сопротивлялась совершенно одна. И, тем не менее, гнев не появлялся, ровно как и не возникало желание покарать нарушительниц. Напротив, он жадно ловил каждое движение уже ставшей едва различимой вдалеке Артурии, словно ища в них ответ на ему самому неизвестный вопрос. Чего он ждал? Какого-то кивка? Жеста? Взгляда? То, чего ему хотелось, он бы и сам сейчас не смог бы определить. И поэтому, пока он не разобрался в собственных чувствах...
  - Энкиду, я решил, что с завтрашнего дня не буду трогать Артурию, - вынес вердикт Гильгамеш.
  - Мне кажется, это хорошее решение, - на покрытом мелкими веснушками лице медленно проступила облегчённая улыбка.
  Через пять минут по парковой дорожке прочь от реки шли двое юношей: один степенно и засунув руки в карманы жилета, другой - сцепив за спиной ладони и подняв голову к совсем уже потемневшему куполу небосвода.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 9 - Последний бой
  
  Впервые за долгие недели Артурия приехала в Лицей в приподнятом настроении. Уверенно и гордо поднималась она по выложенной мрамором лестнице парадного входа, и лицеисты, заметив сумку у неё в руках, с изумлением оборачивались ей вслед. Вопреки негласному уговору игнорировать существование девушки, многие шли за ней, заинтригованные развязкой скандала. На счастье Артурии, и Зинаида Карловна, и завуч были на месте, обсуждая, судя по обрывкам доносившихся фраз, вопросы касательно кражи.
  - Вот, я вытащила её в парке, со дна реки, - Артурия положила полинялую сумку перед ними на стол. - Теперь вы верите, что Эльвира говорила правду?
  Некоторое время учителя в немом удивлении смотрели на лежащий перед ними предмет; молчали и ученики, наблюдая за реакцией взрослых, в задних рядах торопливым шёпотом пересказывали новости только что подошедшим людям.
  - Что, это она? - завуч осторожно пощупал материю, будто проверяя на прочность. - Зинаида Карловна, это Эльвирина сумка?
  - Д-да, действительно она, - пробормотала сухощавая учительница, брезгуя прикоснуться к побывавшей в городской реке находке.
  - Интересно-интересно, - покивал головой завуч. - А вот такой вопрос, Артурия: кто-нибудь может подтвердить ваши слова?
  Ох, она ждала и опасалась этого вопроса. Все два месяца она тщательно скрывала свою дружбу с Айрисфиль, стараясь уберечь подругу от гнева Гильгамеша. И единственной, кто мог бы подтвердить подлинность её слов, тоже была Айрисфиль, поэтому перед Артурией стоял выбор: либо она ничего не скажет, и ей опять не поверят, прикрывшись нелепыми доводами, либо назовёт имя подруги, но тогда есть риск, что враг узнает о так тщательно скрываемой ею доселе тайне. И всё же сейчас Айрисфиль находилась в безопасности, а ни в чём не повинной Эльвире грозило исключение из Лицея. Выбор был предопределён.
  - Да, Айрисфиль фон Айнцберн подтвердит.
  - Айрисфиль, конечно, из всеми уважаемой семьи, и к нашему делу никак не причастная, так что ей, а, следовательно, и вам можно верить, - признал, помявшись, завуч.
  - Постойте, но кто же тогда ещё, если не Эльвира? - вмешалась преподавательница.
  Последний неразрешённый вопрос, мешающий окончательному освобождёнию рыжеволосой одноклассницы от косых взглядов и гнусных шёпотков за спиной. Артурия за летний месяц на собственном опыте узнала, сколько неприязни и горечи ежедневно приходится выносить отторгнутому обществом человеку, и, возможно, именно поэтому накануне вкладывала столько сил в поиски сумки. Проверить невиновность Анри, как единственно возможного преступника помимо Эльвиры, не хватило времени, и теперь в девушке зарождались опасения, что учителя не снимут обвинений, объяснив свои действия неимением других подозреваемых.
  - Я объявляю Анри Суанта из 1-В класса единственным злоумышленником в краже документов, - Гильгамеш без стука вошёл в учительскую. Очередное смелое откровение вновь лишило публику дара речи; сочтя молчание за подобающее его персоне приветствие, юноша прошествовал к столу учительской, и каждый шаг его отдавался высокомерием.
  - Всем доброго дня, - появился следом Энкиду.
  Артурия обеспокоенно оглянулась, гадая, как долго парни могли простоять в дверях. Они слышали об Айрисфиль или нет? Энкиду, почувствовав на себе её пристальный взгляд, вопросительно поднял бровь, будто спрашивая: 'В чём дело?'. Нет, наверное, они ничего не знают, иначе вели бы себя по-другому, особенно Гильгамеш. А блондин, между тем, продолжал:
  - Как известно, в Лицее нет видеокамер, и узнать, что делал каждый из подозреваемых в тот вечер, невозможно. Тем не менее, большая опрометчивость - забывать, что наблюдение ведётся за территорией, располагающейся вне стен учебных зданий, и нередко в обзор попадают и сами строения. В поле зрения одной из камер как раз попадает класс Зинаиды Карловны, и мы решили просмотреть плёнку вчера, в который совершилась кража, а заодно распечатали несколько кадров, - на отполированную поверхность дерева, рядом с сумкой, легли чёрно-белые снимки, пребывавшие до этого у Энкиду. Качество изображения было достаточно хорошее, чтобы в серой фигурке, склонившейся над пакетом, различить характерные черты лица человека.
  Артурия смотрела на юношей во все глаза: вот уж от кого, а от них она никак не ожидала заступничества. Что побудило их, до этого настолько жестоких, на благородный поступок? Преподаватели склонились над столом, изучая чёрно-белые бумажки, а сюрпризы тем временем продолжались.
  - Если вам необходимы более существенные доказательства, предоставляем заявление, написанное лично Анри. В нём он признаётся в совершении преступления и подробно описывает весь процесс кражи, - подхватив речь, Энкиду извлёк из своего портфеля вторую улику, являющуюся аккуратно запечатанным конвертом.
  Первым пришёл в себя завуч. Предварительно взглянув на блондина, будто бы спрашивая у того позволения, он вскрыл конверт и, достав оттуда сложенный в четверо лист, погрузился в чтение, Зинаида Карловна заглядывала ему через плечо. Внешне мужчина оставался спокоен, только брови его по мере продвижения к концу текста поднимались всё выше; зато преподавательница постепенно покрывалась красными пятнами и, ознакомившись с бумагой, упала на ближайший стул, прося успокоительных капель. Три неоспоримые улики лежали на всеобщем обозрении, олицетворяя собой завершение громкого скандала, а в дверях, всё ещё не веря в своё счастье, прижимала к груди руки Эльвира.
  - Надеюсь, что делать дальше, мои подсказки не нужны, - подвёл итог Гильгамеш, направляясь прочь из учительской.
  - Всего хорошего, - не забыл и на этот раз о вежливости его друг, сверкнув на прощание зеленью заколок в волосах.
  Как обычно проигнорированная властителями Лицея, Артурия осталась стоять в учительской. Последнее действие закончилось, занавес опустился. Тем не менее, у девушки оставался ещё один неразрешённый вопрос - с чего бы Гильгамешу так рьяно кидаться на защиту Эльвиры? Была ли помощь диктаторов попыткой поднять свой авторитет? Показать ей, Артурии, свою силу? А может, протянутая Эльвире спасительная соломинка - лишь очередной шаг в их сложных интригах? Слишком много неясного крылось в щедром жесте Лицейских Короля и Принца, и девушка не собиралась копить и множить бесплодные подозрения. Когда она покинула учительскую, парни всё ещё шагали по коридору с семенившей рядом Эльвирой, осыпавшей их словами горячей благодарности. Заметив Артурию, она сбилась и потемнела лицом. Не подходя близко к ненавистным одноклассникам, Артурия крикнула (ей нечего бояться) в широкую спину блондина:
  - У вас нет причин защищать Эльвиру. Тогда зачем вам это? Ответь, Гильгамеш!
  Медленно развернувшись, блондин смерил девушку надменным взглядом, и только потом изрёк:
  - Каждый лорд должен иногда оказывать покровительство своему вассалу, не так ли, Артурия? - и, не добавив ни слова, отправился дальше.
  Весь день, несмотря на приподнятое настроение, девушку преследовало странное чувство, будто бы она что-то забыла или не так сделала. И только наблюдая за покидающей Лицейские ворота золотистой иномаркой, чей обладатель за все время сегодняшних занятий ни разу не тронул её пальцем или обидной шуткой, Артурия вдруг поняла, что Гильгамеш впервые за долгое время назвал её по имени.
  Последний день первого триместра оказался для лицеистов полон событий - стремительное и бесповоротное разоблачение примерного Анри, самоотверженность Артурии, не имевшая, казалось бы, под собой никаких оснований, и, наконец, последняя, самая громкая сенсация: вот уже месяц хранящая на людях молчание Артурия заговорила с Лицейскими Королём и Принцем, и, что не менее важно, те ей ответили. Что ни говори, событие громкое, даже чересчур, и общество настороженно выжидало, пристально наблюдая за дальнейшим поведением конфликтующих сторон. То, что Гильгамеш не проигнорировал вопрос опальной бунтарки, символизировало в некоторой степени прощение девушки; с другой стороны, менее расплывчатых намёков на помилование обозначено не было. Взбудораженные геройством девушки, лицеисты вполголоса обсуждали её поступок, но, украдкой кидая на неё взгляды, пока не спешили возобновлять знакомство. Впрочем, один шаг вперёд всё-таки был сделан: когда после большого перерыва девушка вернулась в класс, на её парте лежала большая шоколадка. К мягкой глянцевой упаковке был прилеплен жёлтый стикер, на котором округлым Эльвириным почерком было выведено: 'Спасибо'.
  Поджидая водителя, Артурия провожала взглядом серебристый автомобиль, только что забравший Айрисфиль. Поговорить с подругой сегодня не удалось: к отцу Айрисфиль внезапно нагрянули гости, и ей сразу после занятий надо было спешить домой. Только странно, почему водитель повернул налево, тогда как прежде он всегда сворачивал направо? Впрочем, может, на той дороге большая пробка. Пожав плечами, Артурия отворила дверь подъехавшей за ней машины и с наслаждением после жаркого июльского солнца нырнула в прохладу салона. Сейчас она поедет домой, отдохнёт, а потом к пяти часам - на фехтование. Интересно, Гильгамеш сегодня и на тренировке намерен оставить её в покое? Не желая забивать перед ужином голову мыслями о ненавистном блондине, она начала вспоминать вчерашний день, как нашла сумку и как Айрисфиль кормила её бутербродами с чаем. 'Мне надоело, что ты всё время борешься одна, страдаешь одна' - снова прозвучала в памяти с надрывом подруга. Артурия хотела возразить ей, но находка так обрадовала её, что отодвинула всё остальное на второй план.
  Кусочки паззла, как по команде, складывались в отчётливую картину: протест подруги, странная отговорка про гостей и поворот налево, на дорогу, которая, кстати, ведёт к спортивному клубу. Внезапная догадка заставила Артурию похолодеть.
  - Стой! Немедленно поворачивай назад, к фехтованию.
  - Но, госпожа, до вашей тренировки ещё рано.
  - Быстро.
  Клуб фехтования располагается как раз в том направлении, куда поехала машина Айрисфиль. Неужели подруга хотела встретиться с Гильгамешем и Энкиду совершенно одна? Да ведь она не представляет, насколько опасны эти люди - до сих пор, щадя чувствительную подругу, Артурия утаивала половину тягот своей нелёгкой жизни. И что может противопоставить двум крепким парням Айрисфиль, не умеющая дать сдачи даже дворовому мальчишке?
  Из машины Артурия выпрыгнула, даже не дожидаясь её полной остановки. Ей казалось, что автоматические двери открываются слишком медленно, а охрана на входе нерасторопна. Дыхания не хватало - то ли от тревоги, то ли от быстрого бега. Из-за двери спортзала раздавались знакомые голоса.
  - Если вы не оставите Артурию в покое, я прибегну к крайним мерам. У моей семьи хватит влияния, чтобы попортить вам крови, - голос Айрисфиль был напряжён.
  - Как бы наша пролитая кровь не обратилась для вас ядом, - столь же холодно парировал Энкиду.
  С силой ударенная дверь распахнулась, открывая для обозрения обширный зал, в самом конце которого замерли три человека; в предвечерней тишине отчётливо прозвучал удивлённый вздох Айрисфиль. Не сбавляя скорости, Артурия неслась прямо на них, в надежде, что фактор неожиданности позволит ей успеть заслонить подругу от врагов.
  - Айрисфиль! - в глазах беловолосой девушки что-то ожило, и она тоже повернулась навстречу блондинке.
  Но первым среагировал Гильгамеш: быстро схватив Айрисфиль за локти, он развернул её к себе спиной, одной рукой удерживая за запястья, а на вторую намотав длинные волосы. Энкиду предупредительно поднял ладонь, показывая, чтобы Артурия не двигалась.
  - Стой, где стоишь.
  - Отпустите её, она ничего не сделала, - выкрикнула девушка.
  - С каких это пор ты лжёшь, Артурия? Думаешь, я не знаю о вашей милой беседе у реки? Тот, кто ослушивается моего приказа, дорого платит за своеволие, - хлёсткие, неумолимые слова, оставляющие девушку без последнего оружия. Их всё-таки заметили, и теперь властители Лицея едва ли отпустят её подругу с миром. Дав осознать Артурии положение, в котором она оказалась, блондин продолжил. - Впрочем, за похвальное упорство я дарую тебе выбор: либо отныне ты подчиняешься нам, либо... - он оценивающе оглядел белоснежные волосы, - как думаешь, Айрисфиль пойдёт короткая стрижка?
  - Артурия, не слушай его, со мной будет всё в порядке, - подала голос заложница.
  Артурия колебалась. Отстаивать идеалы страданиями другого человека - правильно ли это? Айрисфиль была с ней всё это время, поддерживая и рискуя собственной безопасностью. Какое право она имеет бросать её сейчас на произвол судьбы? С другой стороны, чтобы спасти подругу, придётся признать над собой власть диктаторов, а это противоречит всему её существу. Артурия медлила, разрываясь между выбором.
  Гильгамеш молча наблюдал за метаниями блондинки. С самого начала, как только зеленоглазая бунтарка ворвалась в зал, он уже знал, какой вопрос ей задаст. Вопрос, который зрел все эти дни. Вопрос, завершающий эстакаду их противостояния. Но какого ответа он ждал? Чтобы, растаптывая в пыль свою гордость, девчонка молила у его ног о прощении или чтобы его в ушах продолжали звенеть гневно выкрикиваемые обвинения? Юноша знал только, что ему нужен ответ.
  Но вот рассеялась поволока неуверенности. Медленно, не пряча лица, Артурия встала на колени, руки безвольно опущены, плечи чуть согнуты. А острый подбородок всё равно оставался поднят, не меняя гордой посадки головы, и тёмные глубокие глаза по-прежнему обжигали Гильгамеша взглядом, бесстрашным и открытым. В склонившейся фигуре сейчас как нельзя ярче выразилась вся свобода духа девушки, и юноша прекрасно это видел.
  - Ты так ничего и не поняла, Артурия, - по губам скользнула легкая, снисходительная улыбка.
  Странно, но блондин почувствовал облегчение, словно так и должно было быть на самом деле. Будто не он стремился весь июль сломать непокорную девчонку, ни разу не опустившую перед ним взгляда. 'Да, ярость тебе гораздо более к лицу, чем бессловесная покорность' - подумал Гильгамеш; руки разжались, освобождая запястья пленницы - он отпустит их. Ответ получен, но, вместо того, чтобы выполнять озвученную угрозу, юноше хочется остаться наедине с фейерверком незнакомых эмоций, продолжающих расцветать в его сердце. Белоснежные волосы дождём скользнули меж пальцев.
  А дальше события развивались стремительно. Артурия видела, как сразу же после слов Гильгамеша Айрисфиль вырвала из захвата свои руки, сунув правую в карман блузки; спустя секунду в её ладони блеснул красный пузырёк, который она, обернувшись к блондину, резко вскинула вверх. Захватчик, наблюдая Айрисфиль со спины, ещё не успел ничего понять, а потому просто стоял, ошеломлённый неожиданным поведением заложницы.
  - Гил! - едва увидев, что достала из кармана девушка, Энкиду из всех сил толкнул друга, сметая того в сторону. Из распылителя, установленного на красном флаконе, вырвалась мощная узкая струя.
  - Ааааа! - взвыл, прижимая к лицу руки, зелёноволосый юноша. - Мои глаза!
  Айрисфиль молниеносно отскочила назад, а перед ней уже стояла Артурия, в суматохе поднявшись с колен. Однако, как оказалось, в поспешности нужды не было: Гильгамеш, позабыв о девушках, устремился к другу, бессильный облегчить его боль, говорил какие-то слова.
  - Ого, - оценила Артурия, держа, тем не менее, парней в поле зрения. Блондин довёл Энкиду до лавки и там сидел рядом с ним, приобняв за плечи. - Не ожидала от тебя таких фокусов.
  - Должна же я как-то себя обезопасить, - довольно рассмеялась Айрисфиль и потянула подругу за руку. - Побежали, эффект длится десять-пятнадцать минут.
  - Нет, с этим нужно разобраться здесь и сейчас, - отказалась Артурия, хорошо сознавая, что бегство не выход из ситуации. Гнев Гильгамеша обязательно обрушится на них, и прятаться дома, теряясь в догадках о предстоящей каре - худший вариант.
  - Тогда я останусь с тобой, - подруга была исполнена решимости. - Позволь побыть рядом с тобой хотя бы раз.
  - Мне будет гораздо легче обороняться одной, чем думать ещё и о твоей защите, - попыталась объяснить девушка, не скрывая перспективы развития событий, - ты должна идти одна.
  Айрисфиль торопливо оглянулась на лавку: Энкиду уже пытался открыть всё ещё слезившиеся глаза.
  - Всё будет в порядке, - заверила Артурия.
  - Береги себя, - Больше тянуть время было нельзя. Бросив на подругу полный тоски взгляд, Айрисфиль побежала к выходу из спортзала.
  Вновь оставшись один на один с врагом, блондинка повернулась к парням, и вовремя: Гильгамеш, заметив ускользающую обидчицу, ринулся следом, но Артурия преградила ему дорогу.
  - Прочь с дороги, - прогремел полный гнева голос. - Мне нужна эта... эта... - юноша никак не мог подобрать нужного слова, - ведьма!
  - Обойдёшься, - рявкнула в ответ девушка, выхватывая из находящейся рядом стойки саблю.
  - Решила стоять у меня на пути? - Гильгамеш, не долго думая, тоже вытащил оружие.
  Не дожидаясь более никаких сигналов, противники ринулись друг на друга. И неважно, что защиты нет - всю боль поглощает бурлящий котёл эмоции. Блок, блок, удар. Ненависть с её стороны, жажда мести - с его. Сабли не видны, столь стремителен их полёт, только полыхает отражённое лезвиями заходящее солнце да глухой звон металла выбивает эхо из высоких стен. Ей укол, и тут же ему второй. Два короля идут вровень, ни один не в силах одолеть другого, хоть горький пот и стекает крупными каплями по их лбам.
  - Хаа!
  Артурия размахивается, позабыв о правилах, преследуя единственную цель - победить. Гильгамеш отвечает сокрушительным ударом, сталь гремит, и лезвия с лязгом ломаются.
  В наступившей тишине, по инерции сжимая рукоятки оружия, противники не двигаются с места, одаривая друг друга тяжёлыми взглядами. Ничья - самый проблематичный исход любой борьбы, не победа и не поражение, но даже у неё бывают свои знаменосцы и горемыки. Артурии опять не удалось взять верх над Лицейскими властителями, но и они, как обычно, не подмяли её по себя. Достижение с её стороны? Конечно. Они сдали свои позиции? Безусловно. Отбросив в сторону ненужный обломок, Гильгамеш, надменно хмыкнул.
  - С глаз моих долой, пока не передумал, - и направился к уже пришедшему в себя Энкиду.
  Положив на пол в знак согласия оружие, Артурия молча развернулась к выходу, и, пока она шла, её ни разу не остановили. У двери в коридоре, сцепив руки за спиной, ждала так и не ушедшая никуда Айрисфиль.
  Начинались летние каникулы.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 10 - Вспыхнувшее пламя
  
  * Тигр является одним из главных персонажей в мифах народов стран Азии, часто описывается как царь зверей, повелитель всех обитающих на суше животных, символ силы и монархии.
  
  Ночь. Её жаркая темнота наполнена тихими вздохами. Девушка, полубессознательно обвивая руками шею юноши, покрывает её настойчивыми поцелуями.
  - Ах, люблю... люблю тебя! - страстно шепчут её губы.
  Чуть касаясь их, Гильгамеш прижимает к приятно холодящему шёлку невысокую блондиночку. Он чувствует слабый аромат тела партнёрши и её шумное, влажное дыхание, от которого желание становится ещё сильнее. Темп убыстряется, ощущение эйфории заполняет разум, вытесняя из него всё остальное. Чьи-то руки оглаживают его плечи, грудь. 'Ар-турия...' - то ли вслух, то ли про себя выдыхает он. Что означает это слово? Гильгамеш не помнит, находясь почти на пике наслаждения. Ещё несколько ярких мгновений, и он останавливается, тяжело дыша. Падает на кровать, и девушка сразу подползает ближе, прижимаясь к его боку разгорячённым телом.
  Где-то в призрачной темноте аккуратно хлопнула дверь, и спустя несколько секунд из неразличимых недр комнаты вырисовалась грациозная фигура юноши, бесшумно ступающего по паркетному полу. Поплотнее запахивая просторный халат, Энкиду сначала направился к миниатюрному, искусно инкрустированному перламутром столику, на котором стояли бутылка из тёмного, в сумраке почти чёрного стекла, два золотых, с тончайшей гравировкой бокала и хрустальная ваза, наполненная различными фруктами. В бархатной тишине звякнул металл, прошелестела наливаемая жидкость, и длинная тень Энкиду вскинулась на кровать, принося с собой чуть терпкий аромат вина.
  - Что-то ты последнее время всё больше светленьких выбираешь, - флегматично заметил он, отпивая из бокала. - Русые больше не в почёте?
  - Даже не задумывался об этом, - фыркнул Гильгамеш, соглашаясь про себя с наблюдением друга. Впрочем, какая разница, кого он там водит в постель? Чёрные, кудрявые, длинноволосые - шлюхи для него на одно лицо.
  И снова дом погрузился в душную тишину лета; неясные тени предметов плясали меж стен. Девушка, решив, что пора развлекать господина дальше, села, осторожно, но игриво поцеловала Гильгамеша в плечо. С надменностью юноша наблюдал за смелеющими ласками, а в ушах стоял свист сабель, рвущих полотно воздуха, а в ушах - грозный, категоричный окрик: 'Обойдёшься!'. Чувствуя нарастающее недовольство, Гильгамеш вскинул руку, коснулся белеющих во мраке волос девушки; та с готовностью подалась вперёд, и её угождающий, дородный вид вызвал в нём новую волну раздражения.
  - Поцелуй меня, - потребовал он, по-прежнему равнодушный к её заигрываниям.
  Лукаво взглядывая на юношу, видимо, принимая происходящее за игру, блондиночка наклонилась; тяжёлые, витые локоны светлыми чернилами стекли ему на ключицы. Она долго и страстно поцеловала, стараясь вновь разбудить в нём огонь желания. Перевернувшись, Гильгамеш подмял девушку под себя, жёстко впился в пухлые, мягкие губы, подчиняя ход действий себе. И партнёрша поддалась, согласилась с властным напором, чуть раздвигая стройные ноги.
  Резко разорвав поцелуй, Гильгамеш отстранился, долго и с презрением рассматривал смазливое личико шлюхи. Та хотела изобразить очередную каверзную улыбку, но недобрый взгляд алых, словно тлеющие угли, глаз заставил её оцепенеть. Озадаченный затянувшейся паузой, Энкиду обернулся, прервав смакование алкоголя. Впрочем, он не проронил ни слова.
  - Довольно. Можешь уйти, - наконец процедил юноша. Испуганная столь внезапной переменой настроения блондина, девушка поспешно накинула на себя короткое подобие платья и скользнула к двери - босые ступни прошлёпали по тёплому полу.
  Дождавшись дверного щелчка, Гильгамеш потянулся к прикроватному столику за бутылкой. Тело было удовлетворено, рядом находился верный друг, а перед этим они с Энкиду целый вечер пели, плясали и любовались на зажигательные танцы очаровательных девушек, но, странное дело, напиток казался юноше безвкусен. Под немое удивление друга он водворил бокал на место, нетронутое вино плеснулось через край. Раздражённо передёрнув плечами, Гильгамеш слез с кровати.
  - Я в душ, - всё шло не так. Жизнь текла, как и прежде, радужно и ярко, но почему в этот август всё выглядело таким тусклым?
  Стены и пол ванной комнаты осветились ровным матовым светом встроенных в них небольших лампочек. Юноша, обогнув по периметру ванну, напоминающую скорее небольшой бассейн, поднялся по широким бежевым ступеням и улёгся на теплый камень, включив душ на режим релаксации. Прозрачные струи обнимали, слегка массируя спину, в воздухе был разлит свежий, ненавязчивый аромат, но недовольство не покидало Гильгамеша.
  Та девушка... Да, он знал, что она подчинится, именно поэтому её изящество так и раздражало. Почему, разрази гром, девчонка не могла оттолкнуть его, закричать, ударить, укусить, в конце концов? Хотя бы малейший вздох протеста!
  Артурия бы точно сопротивлялась.
  Сердито фыркнув, Гильгамеш хлопнул рукой по выключателю и прошлёпал по резиновым коврикам к встроенному в стену шкафчику, на верхней полке которого лежали махровые халаты.
  На самом деле, удивительно - поначалу он не обратил на Артурию никакого внимания, а после того, как услышал о её идеалах, и вовсе причислил девчонку к инфантильным мечтателям. Разве можно всерьёз верить в такие вещи, как всеобщая справедливость и тому подобное? Даже семилетний ребёнок скажет, что живут 'долго и счастливо' все только в сказках. Тем не менее, девушка с горячечной фанатичностью демонстрировала обратное, опровергая все законы здравого смысла.
  В утопавшую в сумраке комнату просачивался свет фонарей, неохотно тёкший сквозь неплотный тюль. Ржаво-рыжие лучи золотили воздушную ткань, и небо, которое должно было быть закутано в чёрный, тоже было подёрнуто рыжеватой дымкой. Тёмный силуэт человека, чётко вырисовывавшийся на фоне окна, шевельнулся, оборачиваясь к вошедшему. По-прежнему храня тяжёлое молчание, Гильгамеш уселся на кровать.
  - Боги, что на тебя нашло? - Энкиду опустился рядом с ним. - Она же всё хорошо делала.
  - Надоела, - бросил блондин, борясь со вновь подступавшим комком негативных эмоций.
  - Ладно, иди сюда, говорят, что для хорошего настроения надо обниматься не менее восьми раз в день, - мягко позвал Энкиду, заставляя Гильгамеша лечь к себе на колени. - Может, фруктов, мой лорд?
  - Какой я тебе лорд? - поморщился блондин на шутливое предложение, шаря по простыням в поисках ладони друга.
  - Разве тот, кто тебе важнее всего на свете, не господин сердца твоего? - всё тот же ласковый, но не снисходительный тон, на который невозможно огрызаться, даже если захочешь. Тем не менее, ловкий вопрос привёл в замешательство.
  - Но я ведь тоже дорожу тобой. Давай поменяемся, - после длительных раздумий решил Гильгамеш.
  - Тебе не пойдёт, - покачал головой Энкиду.
  - Вот ещё! Давай, проси, я исполню всё, что угодно, - заупрямился блондин, уже воинственно сводя брови перед предстоящим спором.
  - Ха-ха-ха, вот видишь, ты даже говоришь не как слуга: слуг ведь не просят, им приказывают, - тихо рассмеялся Энкиду.
  Поддаваясь его очарованию, Гильгамеш тоже улыбнулся. Пальцы, нашедшие друг друга, переплелись, сжались: 'Ты мой брат. Да, и ты мой брат'. Раздражение спало, уступая разливающемуся по душе теплу, вновь легко и свободно дышалось. Флегматичность длинноволосого друга не удивляла блондина - это окружающие привыкли к вечно активному, лучезарному и беспечному парню, в то время как Гильгамеш прекрасно знал, что темперамент у Лицейского принца гораздо более скачкообразный. Нередко на Энкиду накатывало бурное, безудержное веселье, чтобы через некоторое время, словно уравновешивая прилив энергии, смениться невозмутимой, даже чуть меланхоличной задумчивостью, совсем как в эту ночь.
  Внезапно юноши замолчали: сквозь плотную тишину августовской ночи отчетливо пронёсся тоненький то ли писк, то ли скрип. Парни прислушались, оглядываясь в поисках источника звука, и через пару секунд писк слабо повторился.
  - Ах, это он, - сообразил Гильгамеш, спрыгивая с кровати и направляясь к выходу из комнаты.
  Щёлкнула дверная ручка, неслышно повернулись хорошо смазанные петли, и на пороге появился котёнок со вспыхивающими глазами-бусинами. 'Мяа!' - протянул он, потёршись о ногу блондина. Пушистый комочек требовал ласки, нежности, но юноша не умел дарить эти чувства, продолжая в замешательстве рассматривать животное. А котёнок уже пробежал в комнату, и, немного покружив, остановился около кровати. Он был неестественно крупным - почти со взрослую кошку, хоть и было видно, что это ещё детёныш, а никак не зрелая особь, но даже такое преимущество в росте не помогло взобраться ему на высокую кровать. Поскребя лапами некоторое время по свешивающемуся покрывалу, котёнок сел и вновь мяукнул, неслышно стукнув по полу длинным хвостом.
  - Чего тебе? - подошёл Гильгамеш, глядя сверху вниз на животное.
  - Ему одиноко одному, он же ещё совсем малыш, - объяснил Энкиду, впрочем, не предпринимая никаких действий и лишь наблюдая за реакцией друга.
  - Раз так, иди сюда, - решил блондин, неумело беря животное на руки ('За шкирку лучше возьми', - подсказал продолжающий сидеть друг) и опуская его на простыню.
  С любопытством обнюхав угол подушки, котёнок уверенно двинулся вперёд, в неярком свете фонарей на шерсти зверя проступили красные и чёрные полосы.
  - Он стал ещё тяжелее, - отметил Гильгамеш, забираясь вслед за ним на кровать.
  - Растёт, - подманивая пушистый комочек, кивнул Энкиду.
  - Да уж, подарить тигра на день рождения смог додуматься только ты, - протягивая ладонь, чтобы тоже потрогать животное, хмыкнул блондин.
  - Сам же говорил, что любишь коллекционировать всё редкое, а чем тебе не сокровище? Даже в красную книгу занесён. Эй-эй, осторожнее! - но парень уже отдёргивал руку от грозно замахивающегося лапой хищника.
  - Вот зверь! - прошипел блондин, осматривая поцарапанный палец.
  - Ты не так гладишь, - указал на его ошибку друг, - вот ему и не нравится.
  - Ишь какой, - Гильгамеш хмуро, по-новому разглядывал тигрёнка.
  - Смотри, как надо: по шейке, по спине, за ухом можешь почесать, или вот здесь, - пальцы Энкиду без страха зарылись в мех хищника, довольно растянувшегося на покрывале, - а против шерсти нельзя, и хвост тоже не трогай, а тем более, усы. Это ведь не вещь, а живое существо, которое чувствует так же, как и ты, - спокойно, без учительских ноток объяснял юноша, сопровождая теорию практикой.
  - Ты действительно умеешь обращаться с животными, - признал блондин, некоторое время понаблюдав за жмурящим в блаженстве глаза котёнком.
  - Хочешь сказать, что не сможешь найти с ним общий язык? - лукаво улыбнулся Энкиду с некоторым видом превосходства.
  - Вот ещё! Конечно, найду, - взыграла в Гильгамеше юношеская гордость, и он снова, но теперь уже осмотрительно, потянулся к хищнику.
  Обернувшись на светлеющее за занавесями окно, Энкиду задумался. Сам интуитивно умеющий налаживать отношения со зверями, он давно хотел подарить животное Гильгамешу, и день рождения друга был подходящим случаем. Юноша сам выбрал тигрёнка, лично осмотрев всех предложенных. Почему было необходимо сделать именно такой подарок? Энкиду верил, что этот уже сейчас независимый зверь из своенравного семейства кошачьих научит Гильгамеша терпению и умеренности, а возможно, даже чему-то большему. Ведь человек, любящий животных, не может быть по-настоящему жестокосердным.
  - Что? - блондин, до этого с довольным видом почёсывающий тигрёнка под подбородком, прервал увлекательное занятие, окликнув друга. Похоже, последнюю свою мысль юноша, забывшись, высказал вслух.
  Впрочем, отвечать не пришлось, так как котёнок вдруг вскочил и потрусил к краю кровати. Гильгамеш было перехватил беглеца, и тут же схлопотал удар когтистой лапой.
  - Совершенно непослушный, - проворчал он. Котёнок, как ни в чём не бывало, удалялся на дальнейшую инспекцию особняка.
  - Не забывай, что он пусть маленький, но царь*, - улыбнулся, глядя на обескураженное лицо друга, Энкиду.
  Впрочем, по-настоящему злости Гильгамеш не испытывал, о чём юноша мог судить по его расслабленным чертам лица. Неопределённость, когда блондин в свободное от дел время наблюдал за тигром, раздумывая, как же относиться к мяукающему комочку шерсти, сменилась целью, и блондин уже горел энтузиазмом достичь её. К тому же, мгновения, когда тигрёнок, отвечая на бережные прикосновения, тёрся крохотной головкой о его ладонь, тоже были по-своему приятны.
  - Царь, да? - эхом откликнулся Гильгамеш, вновь нашаривая в темноте руку Энкиду.
  И всё же, что-то его продолжало томить. Несколько помедлив, блондин подвинулся к вазе, по хрустальным изломам которой переливался слабый свет фонарей. Сладкие яблоки, крупные бусины винограда, сочные груши - из всего этого великолепия Гильгамеш выбрал большой грейпфрут.
  - Будешь? - показал он золотистый плод другу.
  - Спасибо, но ты же знаешь, я не очень люблю-то горькое, - замотал тот головой. - Лучше кинь мне мандаринку.
  С Энкиду хорошо - с ним можно обсудить проблему, устроить бой подушками и хорошо пофехтовать; с ним можно бегать наперегонки по высокой траве пригородного леса и залезать на деревья в саду, наплевав на качающую головой прислугу. Но с Артурией соревнования выходили иного рода: огненные, дикие, где ему приходилось завоёвывать каждую ступень своего превосходства, в итоге так и оставаясь у подножия неприступной крепости. Он мог пробовать бесчисленное множество раз, снова и снова, зная, что в конце его будет ожидать всё та же обжигающая зелень её глаз. Это похоже на хитроумную игру, которой нет конца, и от того ещё более увлекательную. В течение прошедшего месяца, вдали от Лицейских будней, Гильгамеш с удивлением осознал, насколько естественным стало для него противостояние с Артурией.
  Брызнул сок - тонкая корка разошлась в стороны, оголяя тёмную мякоть, и ранее августовское утро окрасилось свежестью цитруса. Неторопливо, сосредоточенно Гильгамеш разделял грейпфрут на влажные дольки.
  Их последний бой... теперь, прокручивая события заново, он видит, что тогда Артурия по-настоящему сияла - столько стремления идти до конца читалось в ней. Пожалуй, только такая, превосходящая все его ожидания девушка и достойна была бы скрестить с ним клинки на Чемпионате Золотой Сабли.
  Узкая долька отправляется в рот, наполняя его горечью, через которую, тем не менее, пробивается сладкая нотка. Это вкус, которого жаждет его душа, а не тело.
  Артурия, конечно, дура редкостная, какой ещё свет не видывал. Вспомнив рассуждения наивной фехтовальщицы, юноша усмехнулся и раздавил зубами ещё одну дольку. И всё же, это самая восхитительная девушка, какую он встречал за всю свою жизнь. Гильгамеш прикрыл глаза, с удовольствием катая по языку грейпфрутовый сок и вырисовывая в памяти образ блондинки. Грубые от тренировок пальцы, острые коленки, неожиданно по-мужски сильные, но не чрезмерно мускулистые руки, выбивающаяся из общей причёски прядь на макушке. Гильгамеш почувствовал, как у него закипает кровь. Ему вдруг очень захотелось, чтобы Артурия оказалась сейчас рядом: трогать её мягкие светлые волосы, ощущать на себе непокорный взгляд, чувствовать ладонью тепло её щеки. Он хочет... Он любит... Всё стало вдруг простым и понятным. А как иначе назовёшь эту бушующую в груди смесь восхищения и в то же время дикого желания обладать объектом восхищения? Совсем как вкус грейпфрута.
  - Энкиду, - позвал Гильгамеш, дожевав последнюю дольку, - Что ты скажешь о розе, которую можно лишь надломить, но не сломать?
  - Она очень редка, если вообще существует в нашем мире, - юноша полулежал, меланхолично поглядывая на потёртый, заглушаемый электрическим светом месяц в окне. Блондин удовлетворённо кивнул. - Я решил, что Артурия будет моей. Она должна быть моей! - в воздухе всё ещё витал терпкий аромат цитруса.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 11 - Никем не замеченное чувство
  
  

Любовь бежит от тех, кто гонится за нею,

  

А тем, кто прочь бежит, кидается на шею.

  

~ Шекспир

  
  * Надо сказать, в Японии школьники действительно создают исполнительные комитеты со всякими там главами и управляющими для проведения осенних фестивалей.
  ** И если кому-нибудь интересно, то я наткнулась на интересные репортажи о жизни японских школьников и студентов: http://anidub.com/stati/yaponskie-shkoly-kakie-oni-da-i-voobshhe-obrazovanie/
  http://slon.ru/world/zapiski_yaponskogo_studenta-787963.xhtml
  
  Было осеннее, но всё ещё тёплое утро: август не желал сдаваться. Он прятался между выставленных на балкон красных гераней домохозяек, беспечно ворковал вместе со стаей сизых голубей и грелся в последних ласковых лучах солнца. Но уж прогонял его неумолимый сентябрь. Высоко вверху раскинулось прозрачное, предвещающее скорые холода небо, и выгорел и пожух аккуратный парковый газончик; в пригороде, на дачах, занимались червонным золотом деревья; дворники мели вдоль тротуаров вороха шуршащих листьев, и полыхал рубинами плодов шиповник. В воздухе витала сладость уходящего лета.
  Переминаясь с ноги на ногу возле газетного киоска, витрины которого были уставлены и увешаны всевозможными товарами, Артурия то и дело вытягивала шею, высматривая в потоке спешащих на работу людей Айрисфиль. Они встретились пару раз в начале каникул, а потом подруга уехала с семьёй отдыхать. Сама Артурия нередко отправлялась летом в походы, но третий класс старшей школы был особенным, выпускным, и на этот раз девушка решила посвятить свободное время подготовке к весенним экзаменам. Дыхнула горьковатым ароматом полынь, лёгкий тёплый дождичек на прощание смочил дорожную пыль, и лето сгинуло, приведя за собой второй триместр - пора было вновь надевать форму с эмблемой Лицея. Но перед очередным противостоянием с Гильгамешем и Энкиду - а в том, что при встрече парни постараются взять реванш за их последнюю стычку, сомнений не было - Артурии хотелось увидеться с Айрисфиль. В сущности, обсуждать было нечего - каких бы планов девушки ни строили, поступать придётся всё равно по ситуации. Но именно из-за неизвестности вражеских намерений Артурии хотелось быть поближе к подруге, чтобы в случае опасности вовремя оказаться рядом и защитить.
  Со вздохом окинув хмурую толпу взглядом, девушка выделила из множества тёмных голов знакомую белоснежную макушку: Айрисфиль вприпрыжку неслась по широкому бульвару, ловко лавируя между молчаливыми, отгородившимися от внешнего мира наушниками прохожими.
  - А вот и я. Заждалась? - от быстрого бега она немного запыхалась, и её светлые щёки заливал слабый румянец.
  - Ничего страшного, - невозмутимо ответила Артурия, кивком приглашая начать прогулку.
  - Ты как всегда. Скромничаешь. Наверняка пришла минут за пятнадцать. До условленного времени. Да? - сбивчиво хватая воздух, улыбнулась Айрисфиль. Но отдышавшись, она враз посерьёзнела. - Ну, рассказывай: они к тебе домой приходили? Звонили?
  - Ни разу. За все каникулы они никак не дали о себе знать. Впрочем, если парни вынашивали план мести, молчание вполне объяснимо, - весь серьёзный, собранный вид блондинки свидетельствовал о том, что пора приготовиться к борьбе.
  - Даа, - вздохнула Айрисфиль, обхватывая себя за плечи, будто ей стало холодно.
  Некоторое время девушки шли в задумчивом молчании, каждая пытаясь представить себе их ближайшее будущее. Вдалеке виднелась серебристая ограда Лицея и проглядывающие сквозь неё шарообразные, уже малость обтрёпанные сентябрём кроны деревьев. Потрескивали под ногами жёлто-коричневые, свернувшиеся в трубочку листья. Пять-семь минут - это всё, что оставалось Артурии до начала тяжёлых учебных будней, и их не следовало тратить на бесплодные тревоги.
  - Давай лучше поговорим о каникулах, - по-прежнему ровный голос девушки едва заметно потеплел. - Как ты съездила?
  - Очень здорово, мы много путешествовали по округе, - живо отозвалась подруга, и остаток дороги был наполнен её рассказами.
  Чуть пригревало спину, поблёскивал на солнце решётчатый забор, оканчивающийся широкими, гостеприимно раскрытыми воротами. Одна за другой, в них въезжали и выезжали автомобили, привозящие лицеистов в храм знаний. Вполуха слушая Айрисфиль, и так периодически заглушаемую шумом моторов, Артурия настороженно вглядывалась в приближающуюся калитку: есть ли там кто? Ждут ли их? Желудок сделал сальто, скручиваясь в напряжённый комок, но разум девушки оставался ясен и чист; чувства вновь обострялись до предела, пытаясь предугадать появление знакомой золотистой шевелюры.
  Тем не менее, пока всё было тихо. Без труда миновав ограду, подруги направились по разноцветной плитке к учебному корпусу. К некоторому удивлению Артурии, их появление не взволновало Лицейской жизни - ученики, как и прежде, деловито спешили в главное здание, мало обращая внимания на опальных подруг.
  - Пока никакой опасности, - констатировала она, продолжая, тем не менее, оглядываться. Быть может, властители Лицея всего лишь играют с ними? Судя по приободрившейся Айрисфиль, подруга тоже готовилась к менее радушному приёму.
  Однако на ловушку происходящее не походило: после двух месяцев бойкота Артурия безошибочно чувствовала враждебность людей, и в этот раз царящая за воротами атмосфера дышала неподдельным спокойствием. Что означало... что Гильгамеш ещё не предпринял никаких ответных действий?
  Они миновали небольшую площадь перед парадным входом, окружённую черёмухой и поникшими, утратившими летний блеск клумбами, и стали подниматься по высоким ступеням. Знакомые резные двери Лицея приближались, и уж стали видны мельтешащие в окнах силуэты учеников, как сзади послышался свист резко тормозящих об асфальт колёс. Девушки обернулись: внизу горделиво посверкивала боками небезызвестная золотистая иномарка. Дверь заднего сиденья распахнулась, и из неё выплыл... пышный букет жемчужно-белых лилий.
  - Салют! - показался вслед за ним Гильгамеш, без сомнения, обращаясь к застывшим в напряжении подругам. Энкиду, как водится, тоже был с ним.
  - Доброго дня желать не буду, - холодно ответила Артурия, чувствуя разом усилившееся внимание окружающих. Лицеисты останавливались, с любопытством переводя взгляд с одного говорящего на другого: что-то будет?
  - В этом нет нужды: у меня и так каждый день лучше предыдущего, - заявил блондин, не сводя глаз с девушки, и загадочная усмешка скользнула по его губам. - Тем более, одних пожеланий от тебя мне будет недостаточно, Артурия, - неспешно, словно пробуя на вкус, протянул он её имя.
  - Что ты имеешь в виду? - намеренно грубовато крикнула с высоты лестницы девушка. Хоть парень находился у самого подножия ступеней, её не покидало навязчивое ощущение, будто именно на неё смотрят сверху вниз.
  - Артурия, стань моей! - букет, подобно мечу, указал на воинственно настроенную блондинку. - Что толку в твоих зыбких идеалах? Они приносят тебе только боль. Отныне ищи только моей защиты и ожидай только моего внимания. Если ты так сделаешь, клянусь, я подарю тебе все удовольствия этого мира!
  -...
  - Что? - только и выдавила, уставившись на охапку цветов, девушка. До этого молча наблюдавшая за сценой Айрисфиль сдавленно хихикнула. - Ты хочешь сказать, что я... что ты... - вся эта комедия походила скорее на бредовый сон, чем на первое утро второго триместра.
  - Он говорит, что теперь ты принадлежишь ему, - пояснил с фирменной улыбкой Энкиду, до этого любезно здоровающийся с идущими на работу преподавателями. Но и до Артурии уже начала доходить суть происходящего, от чего её руки сами собой сжались в кулаки. Они что, серьёзно считают, что она согласится быть девушкой Гильгамеша? Да она откажется жить с ним даже на необитаемом острове! Нет, её терпение кончилось: пусть окружающие думают, что хотят, но хотя бы раз в жизни надо дать волю своим эмоциям.
  - Радуйся, что именно я признал твою значимость, Артурия. А, понимаю: ты настолько счастлива, что не можешь произнести и слова, - удовлетворённо кивнул головой Гильгамеш, увидев, как девушка молча спускается по ступенькам. - Эй, слушайте все: теперь это моя же...
  Шух! Нежные на вид лепестки лилий жёстко хлестнули юношу по лицу. Не ожидавший подобной атаки блондин настолько оторопел, что даже не успел среагировать на второй удар, теперь по правой щеке. А Артурия уж опять замахивалась выхваченным из его рук букетом.
  - Вот тебе мой ответ! - выкрикнула она.
  - Хе-хе, это был неправильный ответ, моя королева. Но я прощу тебя, - Гильгамеш перехватил изрядно помятые цветы. Веселье колкими пузырьками всколыхнулось в его сердце, даря пьянящее ощущение свободы и лёгкости. Ему хотелось смеяться, глядя на вечно непокорную блондинку.
  - Всю жизнь об этом мечтала, - замахнулась свободным кулаком Артурия, метя противнику в голову. Боковым зрением она уловила приближающуюся зелёную шевелюру - всё пропало, одновременно с двумя властителями Лицея ей не справиться.
  - Нет, Энкиду! Я сам, - подал вдруг голос блондин, перехватывая девушку за запястье, и Энкиду остановился, более не вмешиваясь в ход драки.
  Непонятно, что заставило Гильгамеша принять такое решение, но теперь у Артурии появился реальный шанс дать отпор парню, чем она не замедлила воспользоваться, ловко высвобождая из жёсткого захвата руку. Борьба продолжалась - летели в стороны из букета цветы, грозно трещали на рубашках пуговицы, противники глухо рычали, силясь сладить друг с другом. 'Давай, так его!' - скандировала на заднем плане, подбадривая подругу, Айрисфиль.
  - Это ещё что такое? - донёсся до Артурии сквозь шум драки скрипучий голос. - Немедленно прекратить!
  Пожилой директор в возмущении стучал тростью по земле. Острый взгляд глубоко посаженных глаз сверлил сцепившуюся парочку, которая, не разнимая рук, застыла в позе а-ля 'море волнуется раз'. Это был нежелательный зритель: с места преступления глава Лицея так просто никогда не отпускал. Но как они сумели не заметить его? Неужели были настолько увлечены дракой? Судя по раздосадованному Гильгамешу, появление директора не входило и в его планы.
  - Кхм, прошу всех продолжать свои дела, - кашлянув, обратился глава Лицея к уже собравшимся зевакам. - А вы двое, - трость ещё раз гневно ударила об асфальт, - пройдёте со мной.
  - Трое, - вмешался Энкиду. - Я тоже к этому причастен.
  - Четверо, - поправила Айрисфиль.
  Директор хмыкнул и стал подниматься по лестнице, едва заметным движением подбородка приглашая следовать за ним. По дороге все молчали: Энкиду вдруг погрустнел и так крепко задумался, что перестал обращать внимание на приветствия знакомых лицеистов; Айрисфиль по-прежнему пребывала в хорошем настроении, факт нависшего над ней наказания мало её заботил; Гильгамеш шагал, сунув руки в карманы, с таким победоносным видом, будто это не его собирались отчитывать и он вообще тут прогуливается исключительно по своей воле; Артурия же, игнорируя лукавые взгляды парня, гадала, во сколько обойдётся ей проявленное своеволие. Да, она, конечно, сорвалась, но съездить этому самодуру по лицу стоило даже десяти наказаний от директора, так что никаких сожалений.
  В кабинете глава Лицея, плотно закрыв дверь, напустился на четвёрку:
  - Кто-нибудь объяснит мне, как понимать ваше поведение? Гордость Лицея, примеры для подражания, особенно вы! - обвиняющий палец указал на двух ни сколько не раскаивающихся блондинов, - на кого, по-вашему, теперь должны равняться остальные ученики? - дальше следовала проповедь о важности примерного поведения.
  - ...К тому же, - предоставил последнее обвинение директор, - на носу День открытых дверей, да ещё на этот год приходится 90-ий юбилей Лицея. А тут два образцовых ученика устраивают драку - какие должны у гостей остаться впечатления? В общем, так, - хлопнул он рукой по массивному чёрному столу, - Вы будете ответственны за проведение праздника*. Сегодня же назначу вас на руководящие должности. Айрисфиль возьмёт на себя украшение Лицея, а остальные сами разбирайтесь, кто за что отвечает. Свободны.
  С облегчением вздохнув и ещё только начиная осмысливать возложенную на неё миссию, четвёрка гуськом направилась к выходу. Наказание, безусловно, вышло суровое - чего ещё ждать от жесткого старика. Артурия в сердцах чертыхнулась про себя: этот год у неё точно не из лёгких. В Дне открытых дверей обычно задействованы все классы, от младших до старших, но выпускники Лицея являются исключением, потому что им необходимо подготовиться к весенним экзаменам, которые весьма и весьма сложны. Девушка заранее наметила себе план занятий, чтобы к маю без паники выучить весь материал, но повешенный ей на шею праздник теперь спутал все карты. Плохо.
  - Гильгамеш, - негромко окликнул юношу у порога директор, - если Вы не хотите участвовать, то, конечно, можете ...
  - Да сделаем, сделаем мы Вам праздник, такой, что все предыдущие покажутся кутежом пьяни в дешёвом кабаке, - бросил через плечо блондин, и дверь беззвучно захлопнулась. Уже на лестничной площадке он обернулся к Артурии. - Ну как, королева, всё ещё смущаешься принять моё предложение?
  - Я никогда не буду твоей, - твёрдо отчеканила та. - И забери свой веник, - в руках у парня очутились остатки прекрасных лилий. Подруги направились прочь по коридору.
  - Смеешь игнорировать меня... Эн, всё в порядке? - С момента драки Энкиду хранил хмурое молчание, полностью уйдя в себя, и, несмотря на присущую ему вежливость, не обронил даже и пары слов у директора. Поглощённый колкостью блондинки, Гильгамеш поначалу не обратил внимания на странное поведение друга, и теперь, рассмотрев его расстроенное, почти отчаянное выражение лица, не на шутку перепугался.
  - А? Ничего, просто сильно задумался, - встряхнулся, виновато улыбнувшись, Энкиду. - Пойдём, а то уже занятия начинаются.
  Праздник, о котором упомянул директор, был ежегодным Днём открытых дверей. Так как в основном в Лицее обучались дети предпринимателей, юристов, актёров и прочих известных людей, бОльшая часть общественных мероприятий возлагалась на учеников, чтобы они с детства приучались руководить другими. И подготовка Дня открытых дверей включала в себя не только раскраску плакатов и разучивание песен для концерта. Необходимо было так же распланировать праздник в целом, найти и закупить необходимые для него материалы с учётом выделенных денег, организовать людей - словом, выполнить множество дел! Поэтому остаток дня у наказанной четвёрки прошёл в суматохе. Времени, чтобы подумать не то, что о своих проблемах (что там!), о пустом желудке было крайне мало. Но, погрузившись в мягкое сидение золотистой иномарки и глядя на мелькающие за стеклом здания, Энкиду вновь почувствовал, как воспоминания захватывают его...
  
  Родители Энкиду в любое время года спали при открытых форточках, раз в два месяца посещали выставки художников-модернистов, согласно диете, каждое утро выпивали чашку белого чая и поэтому считали себя очень продвинутыми и современными людьми. Естественно, и сын их должен был расти образцовым: беспрекословно слушаться старших, не устраивать истерик, не портить одежды, отлично учиться... Но ни один ребёнок (а тем более, мальчишка) не в состоянии вести себя как паинька, и в доме Энкиду часто слышалось: 'Опять штаны порвал? Сколько можно лазить по деревьям? Вот свернёшь себе шею. ... Прекрати скакать, ты мешаешь прохожим. ... В пять лет пора бы и научиться читать. ... Сейчас же слезай с подоконника! Когда он под тобой обвалится, будет поздно. ... Разве хорошие дети так ведут себя?'.
  В глазах малышей мир ласков и дружелюбен. Им известна только сиюминутная радость, а тёмные полосы жизни быстро забываются. И маленький Энкиду не был исключением из правил, любя своих родителей вопреки их постоянным выговорам. С особым трепетом он ждал утренние часы до прогулки, и вечерние перед тем, как лечь в постель. Ведь именно столько времени выделяли занятые мама и папа своему сыну: чадо полагалось погладить по головке за завтраком, наказав быть хорошим мальчиком, и обнять на ночь, пожелав приятных снов. Минуты свидания с родителями были сладки, но коротки. Энкиду хотелось признания и теплых слов вместо стандартных, словно поезд по расписанию, приветствий. С сухой, 'образцовой' няней жизнь радостней не становилась, но малыш не знал, как обратить на себя внимание мамы и папы. Тем не менее, он не обижался: в таком возрасте ребёнок ещё не замечает ошибок взрослых.
  А потом Энкиду исполнилось семь лет, и воспитательница исчезла, уступив место сразу десяти строгим преподавателям. Одной из новых дисциплин, с первого дня заинтересовавшей мальчика, был 'окружающий мир'. Как-то раз тема урока оказалась особенно увлекательной - проходили фауну средней полосы. Параграф учебника, прочитанный за считанные минуты, был слишком краток, чтобы удовлетворить любопытство мальчика, и он полез в пылившуюся на полке энциклопедию. Никогда ещё Энкиду не готовил так тщательно домашнее задание, и - о радость! - преподаватель поставил ему высшую отметку. В тот вечер родители долго хвалили его за усердие, и мальчик светился от счастья, сидя у мамы на коленях. От ласковых слов на душе стало сладко и тепло, и их хотелось слушать ещё и ещё. 'Завтра выучу всю таблицу умножения вместо половины: пусть опять скажут, какой я замечательный' - решил, заранее предвкушая удивление взрослых, Энкиду. Вскоре, в награду за успехи в математике, родители взяли сына с собой на званый вечер.
  - Я буду очень-очень хорошим, - пообещал, умоляюще смотря на них, мальчик.
  На торжестве было скучно: бегать по просторным, казалось, для того и созданным, залам запрещалось; за громкий смех грозили пальцем; носить полагалось противный пиджак с галстуком, однако Энкиду терпел, ведь он целый вечер мог находиться рядом с мамой и папой. Мальчик чинно расшаркивался перед взрослыми и изо всех сил пытался сладить за столом с ножом и вилкой. Родители с гордостью посматривали на знакомых и спрашивали на весь зал: 'Разве он не умница?'. И тогда окружающие соглашались: 'Очень приятный ребёнок!'. Как здорово, когда всё внимание направлено только на тебя! От хора восторженных комплиментов трепетало сердце и, как пьяная, кружилась голова. Больше всего теперь на свете Энкиду хотелось и дальше нежиться в восхищенных взглядах людей. И тогда он подумал: 'Чем бы их ещё удивить? Они обрадуются, если я блестяще выучу танец? А если напишу диктант без ошибок? А если лучше всех детей сыграю роль на утреннике?'. На следующий день маленький Энкиду не побежал бродить по лужам, как любил это делать после дождя: его ждала задачка, с которой он накануне не мог справиться.
  Жизнь мальчика теперь пошла совсем другим чередом: оценки выправились, не оставив места даже четвёркам, а в спорте он дал бы фору любому сверстнику. Ради расположения окружающих Энкиду даже смог переломить свою изменчивую натуру: научился быть сдержанным, когда лёгкие задыхались от смеха и внимательным, когда хотелось зевать от скуки. Быть может, в предыдущую ночь на сон осталось всего два часа, но не дай бог ему задремать или нахмуриться - это будет чёрным пятном на его обаятельном образе! Он умел найти ключик к любому человеку, незаметно сгладить конфликт, невзначай завязать разговор. Очарованные его любезностью и обходительностью, люди в один голос заявляли: 'Это самый чудесный ребёнок на свете, которого мы когда-либо видели!', и Энкиду млел в лучах славы и внимания.
  Но время бежало вперёд, и мальчик превратился в юношу. Вещи, выглядевшие раньше простыми, на деле оказывались гораздо запутаннее, а взгляды и мечты, считавшиеся нерушимыми, ломались как карточные домики. Горизонты раздвигались, открывая Энкиду новые грани реальности. И однажды юноша понял, что всё было фальшивкой, цирком, ежедневно и без перерывов разыгрываемым перед окружающими. Он предпочитал электронную музыку, но всем говорил, что слушает классику - ведь это так утончённо. Он засматривался на просторную одежду, но покупал плотно сидящую по фигуре, потому что родители говорили, что она идёт ему. Конечно, не было ничего плохого в том, чтобы навестить заболевшего одноклассника или щёлкать как семечки задачки по геометрии, только вот делал это юноша, гонясь лишь за восхищёнными взглядами людей. А настоящий Энкиду оставался всё тот же, прячась за искусно вылепленной маской. Ложь! Мишура! Подделка! Вокруг него - сплошной маскарад. И печальная правда была в том, что с тех далеких семи лет ничего не изменилось: он по-прежнему был один. Родители, учителя, приятели - они любили лишь его фальшивое 'я', даже не подозревая, что в признании нуждается другой Энкиду. Но показать миру своё истинное лицо юноша не смел: страх, что люди отвергнут его настоящего, привыкнув к красивой фальшивке, крепче цепей сковал по рукам и ногам, не позволяя вымолвить и слова.
  В отчаянии юноша пустился на последний шаг: покинул свою небольшую частную школу и перевёлся в Северный Лицей N***. Он мечтал о жизни с чистого листа, среди людей, ещё не знакомых с его второй натурой. Но как воспримут его истинное 'я' эти люди? Энкиду редко хвалили за настоящий характер, часто - за маску. Вдруг и здесь станут его осуждать, не захотят общаться, оттолкнут, забракуют? Ведь не этого желал юноша - покупать свободу ценой отчуждения. Он хотел быть любимым. Но в то же время и самим собой. Стоило ли идти на риск, раскрывая все карты? Сейчас у него было хоть пустое, фальшивое, но внимание, которое предлагалось поставить против ничтожно малой вероятности успеха. Юноша колебался... и страх победил. Спасаясь от одиночества, он сам неосознанно загнал себя в угол.
  А может, так и надлежало жить? Энкиду оглядывался по сторонам: все вокруг носили маски, остерегаясь: не засмеют ли, не осудят ли? Все дёргались на ниточках, выдавая себя за тех, кем на самом деле не являлись. С друзьями мы ведём себя одним образом, с родителями - по-иному. Когда никто не видит, устраиваем с родными ссоры, но едва придут гости, склоки прекращаются, дабы создать идиллию семьи-у-которой-всё-хорошо. Люди всегда притворялись, так что же неправильного с ним? И настоящий Энкиду сдался, через восемь лет окончательно уходя в тень небытия.
  А потом, через пару-тройку недель, в класс вошёл незнакомый ученик, пропустивший начало учебного года за границей. Знакомство с ним оказалось не из приятных: поздоровавшись и узнав, что одноклассника зовут Гильгамеш, Энкиду было отправился прочь (делать ему нечего, как болтать с каждым встречным?), но не тут-то было: блондин неожиданно вцепился ему в хвост, говоря что-то о неподобающем поведении. Факт, что идеальная маска кому-то не понравилась, был порядочным шоком, за которым вскоре последовало и второе откровение: Гильгамеш тоже претендовал на статус лицеиста номер один. Тут уж было не до простраций, ведь соперник угрожал лишить Энкиду всеобщих любви и внимания! Целыми днями юноша просиживал за учебниками, а по ночам тренировался в спортзале, отодвинув на задний план любые дела и развлечения. Слава и признание стали смыслом его жизни, и он не собирался просто так выпускать их из рук. Дни пролетали как мгновения, а недели - как дни в бесконечной гонке за превосходство. И постепенно, шаг за шагом, ненависть у Энкиду сменялась недоверием, а оно - уважением к Гильгамешу. Блондин был чистым воплощением его мечты: свободолюбивый, независимый, он всегда открыто демонстрировал собственное 'я', не взирая на чьё-либо мнение. Он ничего не стеснялся: ни своих вкусов, ни своих поступков. И, несмотря на это, люди тянулись к нему. Скажите, разве такое бывает - чтобы человек сиял так же естественно, как и солнце? Всю свою жизнь Энкиду считал, что нет - не бывает. Теперь же Гильгамеш одним своим видом рушил устои, на которых строился мир юноши.
  И в то же время Энкиду чувствовал с соперником необычайное сходство, которого не находил ещё ни с одним человеком. Они оба стремились к первенству, не вынося даже второго места, и оба привыкли полагаться на собственные силы. И тот, и другой знали, что такое одиночество в славе, а, как позже выяснилось, и в семье. Они не боялись трудностей, они любили независимость - один открыто, другой про себя. Как ни верти, а сходство было на лицо. Возможно, именно поэтому прежде непроницаемая маска дала трещину: невольно потянувшись к родственной душе, Энкиду приоткрыл настоящего себя. И наблюдательный блондин сумел разглядеть за дрогнувшим маскарадом иное, незнакомое ему лицо.
  Наверное, июнь навсегда останется любимым месяцем юноши, ведь именно тогда началась их дружба.
  В тот день шёл урок физкультуры: играли в баскетбол, но по спортивной площадке бегали только Энкиду с Гильгамешем. Остальной класс мялся у стенки, наблюдая за двумя парнями, со злостью перебивающими друг у друга мяч. Даже если бы ребята включились в игру, соперники не обратили бы на них ни малейшего внимания: противостояние достигло своей кульминации. К тому времени юноши уже чувствовали друг с другом удивительную схожесть, и от того необходимость выяснить, кому же из них придётся склонить голову, лишь усилилась. Но ни знания, ни спортивная ловкость не могли определить, какая же из двух Лицейских звёзд сияет ярче, и в конце концов в ход была пущена грубая сила.
  Ох, давно Энкиду не вываливался в пыли до серых волос! Пожалуй, ещё с тех пор, как лазил в саду по корявым яблоням. Он собирался драться, пока будут силы сжимать пальцы в кулак, и понимал, что Гильгамеш настроен так же: им нужен был только один победитель, ведь по-иному двое лидеров решать споры не привыкли. А в итоге оба юноши сидели на полу, тяжело дыша и опираясь друг на друга: они были равны. И им требовалось время, чтобы принять этот факт.
  Минут пятнадцать спустя парни молча приводили себя в порядок в туалете. Умывшись и отряхнув одежду, Энкиду озабоченно изучал свои треснувшие очки. Они не были прописаны врачом - просто год назад он вдруг стал стесняться своей внешности. Вот и появился аксессуар, закрывающий собой пол-лица.
  - Зачем ты их вообще носишь? - подал голос зачёсывающий назад волосы Гильгамеш.
  - Мне не идёт? - с деланным равнодушием спросил Энкиду. Внутри что-то оборвалось.
  - Как человеку может идти вещь, если она ему самому не нравится? - фыркнул блондин, направляясь к выходу. - Но если тебе интересно моё мнение, то без очков лучше: у тебя симпатичные веснушки.
  Хлопнула дверь, ознаменовав конец разговора, и Энкиду, растерянно вертя в руках сломанный аксессуар, остался один. Это было так непривычно - вместо нотаций или похвал ему сказали поступать по собственному желанию. Он стоял, в нерешительности глядя на собственное отражение в зеркале, и в душе поднималась неуверенная, пока ещё не окрепшая радость: ведь слова, которые юноша ждал столько лет, были наконец-то получены.
  На следующей, большой, перемене Энкиду направился прямиком к Гильгамешу:
  - Пошли обедать? - блондин вздрогнул от хлопка по плечу и, не вставая, развернулся к позволившему себе фамильярность нахалу. А сверху, не обращая внимания на испепеляющий взгляд, ему улыбался Энкиду - по-новому, искренне, озорно.
  - Пожалуй, - усмехнулся в ответ Гильгамеш, и налёт высокомерности медленно стаял с его лица.
  С тех пор юноша изменился: раньше забранные в гладкий хвост волосы теперь свободно стекали по плечам, лишь слегка придерживаясь заколками; большая коллекция очков на все случаи жизни была без сожалений отправлена в мусорный бак; из поведения исчезла манерность, оно стало более живым и естественным. Открытость друга передавалась Энкиду, заставляя его раскрепощаться. Конечно, полностью перемениться юноша не мог: слишком многое въелось, срослось с ним в одно целое. И всё же, медленно, но верно, он двигался навстречу своей мечте: жизни без маски.
  Исчезло сосущее чувство одиночества. У юноши наконец-то появился человек, которому он мог открыть своё настоящее лицо - ведь блондина фальшивка не привлекала. С ним он говорил по душам и весело проводил время, упражнялся в фехтовании и отправлялся на каникулы за границу. С его помощью приобрёл уверенность в себе и отогнал страхи прошлого. Понимающий и принимающий Гильгамеш стал для Энкиду словно семьёй.
  И вот теперь он должен будет делить внимание друга с ещё одним человеком?
  В ту памятную августовскую ночь Энкиду не осознал опасности: Гильгамеш часто чем-то увлекался, и невзначай брошенные слова о блондинке были восприняты самым спокойным образом. Не первый раз друг желал затащить к себе какую-то девчонку. Однако когда Гильгамеш, с которым они с первого дня дружбы делали всё вместе - когда этот Гильгамеш сказал ему не вмешиваться, в Энкиду что-то перевернулось. Наблюдая за дракой, в которой ему не было места, он понял, что отныне ему придётся постоять в сторонке ещё не раз. Иногда ему придётся оставлять Гила с Артурией одних, и не сможет он теперь приходить к другу, когда захочет. В тот момент что-то всколыхнулось в его душе, ненасытное и едкое, подняло голову, словно ядовитая болотная змея. Одна только мысль об Артурии, стоящей рядом с другом, вызывала в Энкиду бурю злобы, и ему хотелось оттолкнуть, прогнать девчонку, крикнуть, чтобы больше не появлялась им на глаза... Он ненавидел каждый волосок на её голове и проклинал ту минуту, когда согласился сменить северный филиал Лицея на южный. Наверное, это и зовётся ревностью.
  Но, быть может, у Гильгамеша всего-навсего мимолётная страсть? А через месяц-другой Артурия будет забыта, и всё станет по-прежнему - только он и Гил, и больше им никого не нужно. И они устроят вечеринку по этому поводу... Да кого он обманывает? Гильгамеш влюбился, это точно. У него был такой горящий, ненасытный взгляд во время драки, словно весь мир, кроме Артурии, перестал для него существовать. И Энкиду был там, за чертой, вместе с этим миром. А что, если друг и вправду чересчур увлечётся блондинкой и отдалится от него? Сердце болезненно сжалось, колотясь в неуёмной тревоге.
  Но не одна ревность расцветала в душе юноши: вслед за ней проснулось и чувство вины. В день, когда началась их дружба, Энкиду решил всегда стоять на стороне Гильгамеша: бороться за его счастье, стремиться к одним целям. Так почему же сегодня он не может радоваться вместе с другом? Почему так хочет исчезновения самого дорого для Гильгамеша сокровища? Если Гил действительно дорог ему, он должен принять Артурию Пендрагон. Ведь в ту памятную ночь друг выглядел таким счастливым, говоря об упрямой блондинке! А ревность глодала, глодала, с каждой минутой всё сильнее... Чувства плясали, грызлись между собой, не давая покоя. Что же делать - признаться в своих опасениях Гильгамешу? Нет, тот обидится на подобные усомнения в их дружбе. К тому же, если Гильгамеш узнает о его ревности, то, быть может, даже наступит себе на горло и откажется от Артурии. Нет, это неправильно, он не должен связывать друга своим эгоизмом! Мысли скакали по кругу, не находя выхода.
  - Эн, что с тобой опять? Остановить машину? - блондин обеспокоенно смотрел на прижавшегося носом к стеклу друга. Энкиду кольнуло почти забытое, до воя знакомое одиночество: теперь он не мог рассказать о тревогах даже Гильгамешу, и от этого пролетающие мимо ярко-красные клёны казались бесцветными. Как унять эту боль?
  - Обними меня, - тихо попросил вдруг Энкиду, чем очень удивил друга: в отличие от блондина, он не был падок на прикосновения.
  - С родителями опять не поладил? - рука Гильгамеша уверенно приобняла узкие, укрытые зелёным водопадом плечи, не принося с собой всегдашнего успокоительного тепла. Энкиду коротко кивнул. В его затуманившихся глазах проносились серые дома, серые люди и серое осеннее солнце.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 12 - Короли за работой
  
  * Под гранатом имеется в виду драгоценный камень тёмно-красного цвета.
  
  Праздник - это всегда большие хлопоты. С самого утра на Артурию навалился ворох забот в виде беготни по Лицею и разговоров с преподавателями: перво-наперво необходимо было получить свободную для совещаний аудиторию. Учитывая размеры пятиэтажного здания, поиск нужных людей был задачей весьма утомительной, пусть и не сложной. У Гильгамеша с Энкиду были свои обязанности, однако, когда бы девушка ни проходила мимо них, парни по-прежнему вели своё обыденное лицейское существование. Они вольготно болтали, праздно слонялись по коридорам и, довольные, пили в столовке чай, словно не им надлежало подготовить через месяц праздник. На третьей перемене девушка решила нарушить беззаботную идиллию и напомнить юношам о делах грядущих. Уж не собираются ли они взвалить весь труд на её плечи?
  - Послушайте, вы хоть что-нибудь делать собираетесь? - сидящие в пол-оборота на стульях друзья повернули головы. - У нас в конце дня совещание, а вы прохлаждаетесь, - Артурия возвышалась над ними, в возмущении уперев руки в бока.
  - Всё уже сделано, - едва взглянув на девушку, бросил Энкиду. Его голос, вопреки обыкновению, заметно отдавал холодцой равнодушия, недвусмысленно намекая, что её появление здесь некстати. Демонстративно не дожидаясь ответа, юноша вернулся было к прерванному разговору, однако Гильгамеш так быстро прощаться с блондинкой не собирался.
  - Пончик хочешь? Если как следует попросишь, дам, - перед Артурией появился пакет с золотистыми колечками, покрытыми розоватой глазурью. - Твои любимые, - кончики губ выдавали затаённую усмешку.
  Как девушка ни стремилась поскорее расправиться с неотложными заботами, раньше одиннадцати часов дня освободиться было невозможно. И к этому времени её обожаемая сладость без следа исчезла с буфетного прилавка. Так вот кто постарался лишить её приятного чаепития! Пухлые сахарные спинки аппетитно распирали матово поблёскивающий полиэтилен. Сладкий аромат ещё тёплых пончиков щекотал ноздри, заставляя вспоминать заодно и нежный вкус на языке, и приятный хруст глазури... Коварный блондин прицельно бил по уязвимым местам. Сглотнув слюну, Артурия пересилила себя:
  - Не хочу. Вот, если вы такие оперативные, поработайте ещё: у нас сегодня первое собрание Совета, этих людей надо оповестить о месте и времени, - на стол легла небольшая стопка листов. Гильгамеш лениво скользнул по ней взглядом, и, задумчиво обведя глазами класс, звонко, властно хлопнул в ладоши:
  - Мишель, - к ним подошёл широкоплечий парень.
  - Раздай, - последовал второй приказ.
  - Конечно, - безропотно взяв объявления, одноклассник удалился.
  А, понятно: не царское это дело, листовки раздавать и заниматься прочей рутинной работой. Теперь-то не удивительно, откуда у двух друзей нашлось время расслабляться и опустошать местные буфеты. Тем не менее, возмущаться действиями юношей девушка не спешила: Мишель вполне мог разделять позицию Эльвиры. Если так, то он сам сделал свой выбор. Снятая накануне негласная опала поставила Артурию в замешательство: как ей следует вести себя дальше? Пусть и странным образом, но она сумела отстоять свою независимость. С другой стороны, неугодная ей система продолжала существовать. Враг отступил, признав её и в то же время продолжая настаивать на своём. И выиграла, и проиграла. Подвешенное состояние. Так что же ей, воспользоваться ситуацией и дальше искать людей, недовольных Гильгамешем? А смысл, если немало лицеистов поддерживает властителей Лицея? Если бы сейчас к Артурии подошли несколько человек и пожаловались, что диктаторы не дают им жить, то она, безусловно, не стала бы бездействовать. А так, тайком подбивая людей против парней, только Лицей на два враждующих лагеря раскалывать. Поразмыслив над сложившейся ситуацией, Артурия решила, что будет вести себя с окружающими, словно ничего и не было, и помогая тем, кто будет в этом нуждаться.
  Перед глазами вновь возникли ароматные пончики; кое-где тонкая гладь глазури треснула, и оттуда проглядывала светлая, сочная мякоть теста.
  - Что, точно не хочешь? - бархатный голос манил, обещая подарить райское наслаждение.
  Громадными усилиями воли отведя взгляд от лакомства, девушка напустила маску безразличия:
  - Рядом с тобой весь аппетит пропадает, - направилась она к своему месту, чтобы больше не видеть искушения.
  Усевшись за парту, Артурия демонстративно открыла учебник и попыталась сосредоточиться на его содержимом. Грамматика, грамматика, грамматика... Вот здесь ставим запятую, и здесь она тоже нужна, а если напишем так, то получается совсем иная картина. Она окончательно погрузилась в мир однообразных чёрно-белых страниц, как внезапно почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Отмахнувшись от него, как от назойливой мухи, девушка продолжила чтение, но неприятное ощущение не исчезало. Оно давило на сознание, как пудовая гиря, и буквы больше не хотели складываться в слова, убегали, расползались.... Признав, наконец, что учиться так невозможно, Артурия захлопнула книгу и огляделась по сторонам, невольно (или по привычке?) поворачиваясь в сторону блондина и его друга.
  - Эн, всё в порядке?
  За доли секунды, пока зеленоволосый юноша не переключил своё внимание на Гильгамеша, их взгляды встретились. Энкиду определённо смотрел на неё. Колюче, враждебно, и в то же время с оттенком муки, что выдавала прикушенная нижняя губа. А в следующий момент складки на лбу разгладились, и губы тронула прежняя широкая улыбка:
  - Да так, задумался о всяком, не забивай себе голову. Гил, я возьму один, - юноша кивком указал на пончики.
  - Только все не ешь, - последовал утвердительный ответ. Тонкая, кажущаяся девичьей, рука потянулась к целлофановому пакету. Ей показалось, или в травянистых глазах лицейского Принца сверкнуло торжество?
  В класс, в преддверии урока, впорхнула стайка весело щебечущих девушек. Озорно перекидываясь короткими фразами и тут же хохоча над ними, они расселись на пустующих рядом с Артурией партах. Кто-то достал из изящной сумочки расчёску и с удовольствием разглаживал свои пышные волосы. Чернобровая девчонка, слывшая за местного парикмахера, уже плела на голове соседки сложную конструкцию. Другие успели уткнуться в телефоны и планшеты, набивая сообщения невидимым собеседникам в социальных сетях. За незатейливыми занятиями разговор незаметно перетёк в более спокойное и приземлённое русло.
  - Эх, скоро промежуточные тесты. Кто-нибудь вообще помнит, что мы там проходили? - неприкрытая ирония вызвала хор дружных смешков.
  - Я на следующей неделе буду шпоры писать, - лениво заявил кто-то.
  - Запалят, - возразил ему голос.
  - Не запалят, если умеешь прятать, - поставили ему нерушимое опровержение.
  - А мне лишь бы порог перейти, - флегматично заметила четвёртая собеседница.
  - А ты, Артурия? Уже начала готовиться?
  Девушки обернулись к листающей словарь блондинке. Столь жаркое общение с сильными Лицея сего не могло не отразиться и на общественном положении Артурии. Видя, что их король сменил гнев на милость и снял с неё клеймо опальной, люди потянулись восстанавливать сожжённые мосты отношений. Заложив пальцем место, на котором остановилась, девушка с сожалением вздохнула:
  - БОльшую часть я повторила, но эта подготовка к празднику отнимает столько времени, что нарушает все мои планы.
  - Да ладно тебе, всё равно как обычно сто баллов получишь, - соглашаясь друг с другом, закивали одноклассницы.
  - Неправда, в прошлый раз по математике было девяносто шесть, - прозвучала серьёзная поправка.
  - Ой, кошмар! Ведь это така-а-ая большая разница, - картинно подняв к потолку глаза, протянула одна из девушек. Остальные переглянулись, пряча понимающие улыбки.
  - Я... апчхи! - не удержалась Артурия.
  Вот так всегда: хотел, как лучше, а вышло сами знаете как. Весть, что Король-рыцарь отстоял свою честь и гордость, облетела уже многих, возвращая девушке её негласный титул и всеобщее уважение. Но победа не избавляла Артурию от недопонимания с лицеистами - оно оставалось таким же, как и в прошлом. Вот как сейчас: ей хотелось показать, что и она далеко не совершенна, но одноклассницы восприняли её слова абсолютно наоборот. А момент для объяснений был упущен, и теперь её искажённый образ так и продолжит жить в их сердцах. Впрочем, люди никогда не достигнут полного взаимопонимания, это надо принять. А значит, совсем не обязательно всем и каждому разъяснять, каков ты на самом деле. 'Наградой человеку должен быть результат его усилий, а не мнение толпы', - так размышляла Артурия, вновь углубляясь в книгу. Поэтому ничего страшного, что ещё одна крупинка добавилась в чашу их недоразумений. До тех пор, пока сама она на правильном пути.
  По-настоящему тепло к Артурии по-прежнему относилась только Айрисфиль, зашедшая в конце дня за подругой, чтобы вместе отправиться на собрание Совета. В ближайший месяц они не будут сразу после уроков отправляться домой - вместо этого их будет ждать нелёгкий труд по организации Дня открытых дверей. И, надо признать, сегодня ещё более-менее расслабленный вечер, так как сейчас они просто проведут генеральное собрание и разойдутся.
  Класс, отведённый под Совет, обещал наполниться под завязку. Тёплая поступь лета ещё не окончательно выдохнулась, и все окна были распахнуты во избежание духоты; парты сдвинули к центру, образовав единый продолговатый стол, во главе которого расположились властители Лицея и Артурия. Айрисфиль места уже не нашлось, и она уселась рядом, с краю. Пока люди прибывали, неся собой бумаги и блокноты, девушка решила проговорить с юношами детали собрания. Несмотря на боль и страдания, которые они ей причинили, контактировать как-то надо было. В деловой сфере не место личным отношениям.
  - Я думаю, надо дать каждому высказать свои идеи и пожелания насчёт праздника, а потом выбрать путём голосования лучшее, - обернулась Артурия к парням.
  - Общая программа всё равно та же, - откликнулся Гильгамеш, - с утра - различные мероприятия, затем экскурсии по Лицею, и вечером концерт. А предложения пусть запишут на листе, мы с Энкиду их просмотрим и ненужное вычеркнем.
  - Я не согласна, - возразила девушка. - Над программой надо думать всем вместе.
  - Моя милая Королева, я не спрашивал чьего-либо мнения. Я так решил, - высокомерно сообщил блондин.
  - У нас коллективная деятельность, а не авторитаризм, - 'а за милую ответишь отдельно' - проскользнула где-то на задворках сознания мысль.
  - Эти лакеи недостойны того, чтобы я давал им право голоса. - отчеканил Гильгамеш. - Они не умеют слушать друг друга. Ты серьёзно надеешься что-то разобрать, когда сорок три глотки одновременно начнут выкрикивать свои идеи?
  - Значит, будем следить, чтобы никто не перебивал друг друга, - последовал не менее категоричный ответ.
  - Не недооценивай мою роль в празднике, Артурия: я в надсмотрщики не нанимался, - надменно сложил руки на груди юноша. - Тем более, долго порядок всё равно не протянется. Вспомни, когда наш класс хоть раз самостоятельно справлялся с разногласиями? Он в итоге погрязал в гвалте и выкриках, пока вошедший учитель не прекращал их. Толпа есть толпа, и ею можно только управлять.
  - А я говорю, что нет, - упорствовала девушка. Что правда, то правда: зачастую людям не хватает терпения выслушать друг друга, и исход, описываемый собеседником, был вполне реален, но с диктатурой она согласиться никак не могла.
  - Даже если тебе удастся провести голосование, это займёт слишком много времени, - объяснил Гильгамеш. - Пока каждый выскажется, пока остальные обсудят его идею, пока ты в десятый раз призовёшь всех к порядку...Учитывая указанные нам сроки подготовки мероприятия, мы не можем позволить себе такой роскоши. Женщина, я согласился выслушать тебя, а ты ещё смеешь перечить мне? - грозно заметил он, поскольку суровое выражение лица девушки нисколько ни изменилось. Впрочем, особой опасности в его голосе не слышалось, а в алых глазах юноши светился интерес.
  Пальцы Энкиду теребили малахитовую запонку манжеты. С каждым словом, с каждым жестом, проскакивающим между двумя блондинами, юноша чувствовал себя отброшенным ещё на одну ступеньку от друга. Девчонка вмешалась в их полуденный разговор, после которого Гильгамеш то и дело засматривался в её сторону, и теперь вот снова завладевает его вниманием. Целых четыре недели, что отведены для подготовки праздника, Артурия будет ошиваться рядом, незаметно отбирая себе Гила. Нет, он не выдержит, сама мысль об этом была невыносима. Губы сами собой раскрылись, высвобождая затаившиеся в подсознании слова.
  - Тише-тише, давайте не будем спорить. Для начала надо определиться, кто, за что из нас троих отвечает, ведь этот вопрос до сих пор остаётся открытым. Может, Гильгамеш будет главой, я его заместителем, а Артурия начальником общего руководства?
  - Отлично, - поддержала его девушка, быстро сообразив, что таким образом сможет сократить общение с невыносимым блондином до минимума.
  - Пусть так, - склонил голову Гильгамеш, отмечая про себя непонятно откуда взявшуюся в глазах друга горечь.
  - А для предложений пустим по столу листок и попросим, чтобы каждый подробно изложил, чем именно хороша его идея. Кто будет убедительней, того и возьмём, верно? - заключил Энкиду, уже озаглавливая для этой цели альбомный лист. На этом конфликт был исчерпан под дружное молчание блондинов. Неизвестно, о чём они думали - возможно, о том, как легко и просто лицейский Принц нашёл компромисс для их, казалось бы, безнадёжного спора.
  Выводя идеально ровным почерком округлые буквы - результат многочасовых прописей в детстве - юноша старался не смотреть на друга. Ему казалось, что подними он сейчас голову, и блондин мгновенно всё поймёт. Удивлённо вскинет брови и испепелит укоризной горящих глаз, безмолвно спрашивая: 'Что же ты наделал? Разве мы не обещались быть друг другу братьями?'. В таком случае Энкиду останется только провалиться со стыда в какую-нибудь дыру. 'Прости, Гильгамеш'. Он не сдержался. На сердце было тяжело, словно ему приходилось нести неподъемный груз, и, казалось, ещё немного, и оно умрёт, застынет свинцовым камнем в груди, не выдержав терзающего его раскаяния. Зато в течение месяца они будут всё время вместе, как раньше, словно и нет никакой Артурии. Энкиду был пьян горькой радостью.
  

* * *

  В то время как пасмурное небо был затянуто серой мутью, в коридорах Лицея было светлее, чем днём - по ним струился холодный огонь электрического света. Веяло свежей краской; топот ног, оживлённые голоса галдящих младшеклассников и доносившиеся с верхних этажей басы гитар сплетались в искусную какофонию. Пропустив младшеклассников, тащивших ярко размалёванный плакат, Артурия нырнула под слабо натянутую гирлянду, с привязанными к ней разноцветными фигурками оригами, и очутилась в классе 2-В, любые горизонтальные поверхности которого сейчас были завалены ленточками, картонками и прочей блестящей мишурой.
  - Айрисфиль, как продвигаетесь? - постаралась перекричать царивший шум и грохот девушка, выискивая подругу среди десятка других девчонок.
  Та возникла откуда-то справа, с нитками в волосах и объёмным розовым тряпичным бантом в руках.
  - 2-А закончили, этот уже наполовину готов. К шести, думаю, крыло будет украшено.
  - Отлично, продолжайте в том же духе, - одобрила Артурия, отмечая галочкой десятый пункт в своих бумагах. - Апчхи!
  - Будь здорова, - ей протянули платок.
  - Спасибо, это, наверное, из-за пыли. Мне пора, - помахала рукой девушка.
  Бегом по широким лестницам, вниз; дверные проёмы кажутся слишком узкими для такого потока людей. 'Дайте пройти!', 'Простите-простите, посторонитесь, пожалуйста!' - все спешат, спешат, подгоняемые неотложностью своих дел, и сама она тоже стремительно летит по нескончаемому лабиринту кабинетов и полупрозрачных дверей. Мимо то и дело мелькают знакомые лица, сливаясь в единообразный круговорот белых пятен, и Артурии начинает казаться, что этот упорядоченный хаос рабочего вечера бесконечен.
  Но вот толпа редеет - это приближается парадный вход. Модница-осень уже обошла по-хозяйски город, сердито загнав стаи сизых голубей греться под крыши и опалив дома холодом своего дыхания. И теперь лицеисты выползают в промозглую синеву вечера неохотно, предпочитая ей жёлтый искусственный свет коридоров, а потому парадный холл пустует. Артурия быстро минует его, толкает тяжёлые бесшумные двери, и вырывается в освежающий, бесцеремонно хватающий за ноги и плечи холод приближающейся ночи. Грубый ветер сыплет в лицо мелкой моросью, но девушка, только плотнее прижимая к жакету документы, торопится в концертный зал. Снаружи путь быстрее - по переходам таскают мотки проводов, громоздкие колонки, хрупкие инструменты, охапки париков и костюмов.
  Её обязанность - контролировать работу всех секторов подготовки праздника. Для каждого из них был составлен специальный график, в котором чётко расписывалось, в какой день какие задачи должны быть выполнены. Естественно, возникла и необходимость следить за выполнением этих планов, чем и занималась Артурия, сидя в выделенном ей классе. К ней постоянно прибегали люди, докладывая о ходе дел и возникающих проблемах, которым надо было как можно скорее найти решение. А ближе к концу дня девушка и сама обходила Лицей - личный контроль лучше любого другого.
  - Вы уже опробовали электрогитары? - зрительские кресла расплываются в лёгких сумерках, под потолком мигают настраиваемые прожекторы.
  - Нет, только с подачей света ещё разобрались, - отстранённо доносится из глубины зала.
  - Плохо, уже на пункт отстаёте от графика, - встревожилась девушка, сверившись с листами.
  - Как получается, - хмыкает человек из рубки.
  - Не 'как получается', а нам завтра репетиции проводить. Понятно? - сурово прикрикнула Артурия.
  - Да мы чё, сами чё ль виноваты, ну? - голос сменился на уступчиво-оправдывающийся. - Тут лампочка перегорела, так ребята пока разобрались, пока всё сделали... Э-эй, Артурия, только в список не заноси, а? Ну пожалуйста. Гитары - это быстро, мы за час с лихвой успеем.
  - Факт есть факт. И он в том, что задачу Вы свою на данный момент не выполнили, - непреклонно отозвалась девушка, ставя галочку в графе 'отстающий'. - Буду очень рада, если за оставшееся время успеете наверстать упущенное, - пора было отправляться дальше.
  - Ну и спасибо, услужила, - язвительно проворчали ей в спину на прощание.
  Так называемый чёрный список придумал Гильгамеш, чтобы отмечать коллективы, не идущие в ногу с графиком. О перевыполнении плана речь не заходила - этапы работ были расписаны настолько плотно, что лицеисты в первую очередь думали о том, чтобы успеть намеченное, иначе выговор свыше обеспечен. Конечно, эта обязанность - контролировать людей - не из лёгких, ведь ученики не беспрекословно работающие машины. Поэтому неудивительно, что подчинённые Артурии, устающие от роли надсмотрщиков, то и дело давали коллективам поблажки: не отмечали галочкой, как отстающих, или прощали какие-нибудь мелочи. К тому же, порой там находились их друзья, что тоже способствовало снисходительному отношению к недочётам. И, тем не менее, кто-то должен был невозмутимо, железной рукой руководить общим направлением дел. Ведь большинству людей необходим контроль свыше, чтобы преодолеть собственную лень и нежелание трудиться. Но вот парадокс: общество далеко не всегда любит бескомпромиссных руководителей. Кто-то оценит их старания, а кто-то и затаит на них злобу; кто-то будет восхищаться их волей, а кто-то и бояться её. Артурия прекрасно понимала, что ожидает впереди непреклонного лидера, и, несмотря на это, не страшилась 'выключать' свои эмоции, оставляя место лишь разуму. Потому что в этом вся суть правителя - хладнокровно карать одних ради благополучия других. Идеальный лидер умеет оставлять личные чувства за кадром, опираясь только на понятие справедливости.
  И снова в ушах хлопанье уже неразличимых в темноте листьев, и влажный шершавый ветер норовит забраться под шерстяной воротник. Обратно в учебный корпус Артурия пошла по окружной дороге - мимо чёрного хода, где должна была идти разгрузка товаров. Часа два назад девушке сообщили, что рабочие разгружали машины слишком медленно, и поэтому ей пришлось перекинуть сюда нескольких лицеистов, хоть изначально учеников и не собирались привлекать к столь грубому труду.
  Из-за угла вынырнуло несколько вытянутых, с расписанными рекламой и забрызганными грязью боками грузовиков. Сновавшие туда-сюда люди деловито перетаскивали на склад объёмные коробки.
  - Ребят, разгрузка второй партии? - подошла девушка, вытирая со щеки капли мороси.
  - Почти завершили, - махнул рукой направляющийся к грузу юноша. Несмотря на холод, он был в одной рубашке, насквозь мокрой то ли от пота, то ли от мелкого дождя.
  - Молодцы - удовлетворённо кивнула Артурия. - Закончите здесь - и на свои прежние места. Помните, да?
  - Помним-помним, - вздохнул ещё один подошедший парень. - И о чём там только Гильгамеш думает? Вконец загонял.
  
  - Но-но, - одёрнул его приятель. - Бьюсь об заклад, это ещё Энкиду уговорил его помягче обойтись с нами. Так что не жалуйся.
  Поодаль, слегка заскрежетав петлями, распахнулась железная дверь чёрного входа, и на улицу выбежала, зябко обхватив себя руками, худенькая девушка. Несколько секунд она нерешительно стояла на ступеньках, всматриваясь в тёмные силуэты коренастых грузчиков. Наконец, соскочив с крыльца, она торопливо направилась в сторону лицеистов.
  - Мальчики, перекусить не хотите? Я вам на столе чай с бутербродами оставила.
  - Спасибо, Маринка, - широко улыбнулся один из парней. - Только не бегай так легко одетой, замёрзнешь же. У меня там куртка на досках лежит, можешь надеть.
  - Ладно, - весело ответила девушка.
  - Мы проверим, надела или нет, - добавил второй юноша, лукаво подмигивая собеседнице.
  - Ой, испугал, - рассмеялась Маринка, поворачивая обратно.
  Всё ещё живя задорным разговором и лелея в памяти милый образ одноклассницы, лицеисты вернулись к нелёгкой работе. Дела оставалось на пять минут, а после их ждал горячий чай и вкусные бутерброды. Но едва они взялись за свои коробки, их окликнул один из грузчиков.
  - Эй, ребята, а что ж блондиночке-то не предложили хоть шарфика какого? Своих принцесс надо беречь, - пожилой мужчина укоризненно покачал головой.
  - Артурии? - задумчиво переспросил юноша, словно бы припоминая что-то. - Она всё равно бы отказалась.
  - Да и разве может какой-то холод волновать нашего Короля-рыцаря? - уверенно добавил его приятель, вновь поднимая свою ношу.
  - Король, говорите?.. - озадаченно переспросил грузчик, оборачиваясь в сторону уже маячившей на расстоянии Артурии. Девушка удалялась, гордо расправив плечи навстречу крепкому ветру, и издалека её невысокая фигурка с собранными в простой хвост волосами действительно чем-то походила на мальчишескую. - И то верно, принцессы в такую погоду греются в Лицее, - усмехнулся мужчина.
  
  Когда Артурия зашла в кабинет главы Совета, там уже были посетители. Группка людей, в которых девушка узнала сценаристов и костюмера, выстроилась перед уставленным стопками документов столом, за которым сидел Гильгамеш. Подперев рукой голову, он хмуро слушал доклад о нехватке платьев для представления, и на появление Артурии отреагировал лишь едва заметным движением век. Между прочим, это она отправила к нему ребят: одно дело, когда надо что-то согласовать, и совсем другое, когда работа сталкивается с нехваткой ресурсов. Тут нужны деньги или полный пересмотр намеченных планов, а это уже вопрос к высшим инстанциям.
  И, надо признать, как руководителя Гильгамеша было бы сложно в чём-то упрекнуть. Он быстро ориентировался в непредвиденных ситуациях, не упуская из виду деталей, и он же, по сути, и разработал план подготовки праздника, который на практике оказался весьма удачным. 'Возможно, - размышляла Артурия, ожидая в сторонке своей очереди, - слухи о том, что Гильгамеш управляет частью отцовской компании, не так уж и надуманны'. Девушка и сама не была новичком в деле руководства, так как пока Утер пребывал в длительных командировках, кому-то надо было следить за жизнью большого дома. Поначалу это было обязанностью Бедивера, а повзрослев, маленькая наследница и сама стала вникать в сложности домоуправления. Поэтому Артурии понимала лучше, чем кто-либо другой, что блондина, несмотря на весь его гонор, дилетантом в этой области назвать было нельзя.
  Единственное, что в нём поражало - это непомерное давление на окружающих. Как и угадал на улице лицеист-грузчик, с самого начала Глава Совета намеревался 'закрутить гайки' ещё сильнее, чем сейчас, и только Энкиду удержал его от этого шага. Артурия бы выдержала более жесткий режим, но ведь далеко не все лицеисты способны поддерживать такой бешеный темп работы. Наверное, если бы Гильгамеш продолжил загонять своих людей до полуобморочного состояния, девушка начала бы бунтовать. Но зеленоволосый Принц так ловко уравновешивал пылкий характер своего друга, не давая тому выходить за границы разумного, что предпраздничные будни протекали на удивление мирно. Это было даже как-то непривычно - проводить целый день без особой ругани и препираний. Да и виделись они теперь достаточно редко, чему Артурия была безумно рада: все те боль и страдания, вылитые на неё двумя парнями, яркой мозаикой горели в памяти, и забываться отнюдь не собирались. Поэтому ей было гораздо приятнее передвигаться по Лицею, не наталкиваясь каждую минуту на знакомые до неприязни лица.
  Тем временем Гильгамеш расспросил людей о нюансах ситуации и, вперив в них тяжёлый рубиновый взгляд, задумчиво вертел в руках ручку.
  - Что, никак нельзя уменьшить количество фрейлин и отдать одно из платьев для принцессы? - прервал он наконец напряжённое молчание.
  - Тогда вся постановка потеряет смысл, - осторожно пояснил один из сценаристов.
  - Вот шавки! Эн, сколько у нас свободных денег? - недовольно вздохнув, обратился блондин к сидящему на расстоянии вытянутой руки Энкиду.
  - Семьдесят тысяч свободных и десять под вопросом, - не прекращая печатать на ноутбуке, отозвался тот. Широкие заколки высоко забирали густые зелёные волосы, чтобы те не сковывали движения их обладателя.
  - Значит, так, - заключил Гильгамеш, беря лист чистой бумаги и начиная оформлять на нём приказ, - завтра в течение дня звоните в ателье и узнаёте цену и сроки перешивки платья. То же самое с клубом: выяснить цену и сроки аренды костюма. Если по датам подходят оба варианта, выбираете тот, что дешевле. О результатах доложить мне завтра после уроков, и о малейших неувязках сообщать мне же и немедленно. Ответственным назначаю тебя, - юноша указал на костюмера и пододвинул к нему готовый документ, - давай, расписывайся.
  Когда лицеисты дружно покинули класс, Гильгамеш наконец-то повернулся к Артурии.
  - Говори.
  ...
  - ...Подводя итоги, могу сказать, что на данный момент все сектора идут в ногу с графиком. Исключение составляет группа концертного зала, но они обещали к концу нагнать отставание, - завершила Артурия, наблюдая, как грозно сощуриваются глаза блондина - верный признак недовольства.
  - И лучше бы лакеям успеть к сроку, иначе... - встав из-за стола, юноша подошёл к микрофону, передававшему сообщения по всему Лицею, и нажал нужную кнопку. - Внимание всем лицеистам. Говорит Глава Совета. Для каждого коллектива, не выполнившего задания, наказание буду назначать я, Гильгамеш! Пощады не ждите. Работайте, если не хотите, чтобы я спустил с вас по три шкуры, шавки. Конец связи. ...Я выжму из них всё до последней капли, - надменно бросил блондин, возвращаясь на своё место.
  - Думаю, после такого заявления они сами выжмут из себя всё, что могут, - коротко рассмеялся Энкиду, на пару секунд перестав шелестеть клавиатурой.
  Вновь усевшись на стуле и раскрывая папку с какими-то документами, Гильгамеш усталым взглядом скользнул по Артурии.
  - Продолжай в том же духе. Свободна.
  - Да, - так же отстранённо ответив, развернулась спиной к столу девушка. Вот и всё, ни слова больше. Среди царящей суеты и хаоса у них совсем не осталось места для личного общения.
  Но выходя из класса, Артурия не видела, как по губам блондина медленно расползалась прежняя довольная улыбка.
  

* * *

  Кто сказал, что осень - это обязательно дожди и слякоть? Заступивший на место августа волшебник-сентябрь плел свои яркие, праздничные узоры: тут и там виднелись всполохи рубиновых клёнов, чья-то невидимая рука осыпала топазовой пудрой липу, диковинно смешались на листьях-палитрах изумруд и гранат. Во влажном от дождей асфальте отражались кофейного цвета фонарные столбы, прохожие и их зонтики. Пряный аромат осенних листьев смешался с прохладным воздухом, бодря горожан и наполняя их сердца нотками легкой тревоги. Так перелётные птицы, побуждаемые прощальной песнью осени, инстинктивно устремляются в сторону благодатного юга. Люди же, подняв повыше воротники, шагают навстречу белоснежной, одинокой зиме.
  Калейдоскоп занятий, беготни по Лицею и докладов, вперемешку с запахом крепкого чая и бутербродов с колбасой, заполнил проносящиеся мимо дни. Постепенно коридоры храма знаний обрастали стендами и плакатами, на сайте Лицея появилось большое объявление о предстоящем празднике, печатались буклеты программы для гостей. Близился День открытых дверей. Бурный. Торжественный. Блистательный.
  - 'Мы надеемся, что каждый ученик найдёт своё место в нашем коллективе'. Или 'мы убеждены'? 'Уверены'?.. Да, точно: 'Мы уверены, что Лицей станет домом для каждого из вас', так звучит лучше всего, - размышляла Артурия, подходя к классу, где обитал последние две недели глава Совета.
  Помимо наказания на них с Гильгамешем и Энкиду свалились ещё и естественные обязательства: как лучшим представителям Лицейской братии, им предстояло прочитать вступительное слово перед гостями. Учитывая, что параллельно с предпраздничной кутерьмой необходимо было готовиться к государственным экзаменам, времени катастрофически не хватало. Даже несмотря на временно отмененное фехтование. Поэтому речь приходилось сочинять в машине, за обедом, в перерывах между уроками или, как сейчас, направляясь сдать свой последний на сегодня доклад председателю Совета. День подходил к концу, и на Лицейской парковке её уже ждала машина, чтобы отвезти домой.
  - Апчхи! - что-то больно уж часто она чихает последнее время, отметила девушка, уже привычным жестом доставая из кармана жилета платок.
  Интересно, как там Айрисфиль, не замёрзла? Учебные заведения теплотой помещений никогда не отличались, но сегодняшний вечер превзошёл сам себя: Артурия никак не могла согреться, несмотря на выпиваемые чашки горячего чая. Хотелось под горячий душ, и избавиться наконец-то от этой противной зябкости. Впереди хлопнула дверь, и из неё стремительным шагом вышел Энкиду. Несмотря на то, что юноша излучал беззаботные улыбки, под его глазами залегли тёмные круги - видно, тоже мало спит.
  - Апчх! - закрылась Артурия, мимо холодно прошелестели зелёные волосы.
  И... всё. Странно: Лицейский принц был не из тех людей, которые прошли бы, не пожелав здоровья. Девушка в недоумении обернулась: худощавая фигура Лицейского принца как ни в чём не бывало удалялась и, повернув на углу, исчезла. Формальная вежливость, конечно, которую совсем не обязательно выполнять, но со стороны Энкиду, никогда не пренебрегающего правилами вежливости, это выглядело необычно и даже как-то неприятно. Может, она просто не расслышала его? Пожав плечами, Артурия вошла в класс.
  Гильгамеш был там, вольготно рассевшись на столе и небольшими глотками отпивая из бокала что-то тёмно-красное. Похоже, он тоже закончил со своей работой.
  - О, ты так по мне соскучилась, что решила прийти на пять минут раньше условленного времени? - лукаво спросил он вместо приветствия.
  - Я закончила, - бланки со шлепком упали перед ним на гладь стола.
  - Ты что, замёрзла? Давай налью, согреешься, - приподнял бокал блондин, увидев, как девушка зябко обхватывает себя руками.
  - Что это? - без энтузиазма спросила Артурия. Ни с того ни с сего, начала болеть голова - ей надо домой, отдохнуть.
  - Итальянское, тридцатилетней выдержки, - последовал гордый ответ.
  - К твоему королевскому сведению, распивать спиртное в учебных заведениях запрещено, - сурово заметила девушка.
  - Мне можно. Между прочим, небольшое количество красного вина способствует улучшению мозговой деятельности, - последние слова уже прозвучали в спину блондинки, так как та, не дослушав фразы, решительно направилась к двери. Однако Гильгамеш опередил её: соскочив со стола, он монолитной стеной преградил путь к выходу.
  - Чего тебе? - угрожающе спросила Артурия, не желая сдавать позиции.
  Сам блондин, распалённый вином, особой опасности сейчас не внушал, но вот его глаза... тягучие, цвета раскалённых углей, они обжигали её, очерчивая каждый изгиб её тела, изучая каждую чёрточку её лица. Девушка чувствовала себя перед ним словно нагой, и это раздражало.
  - Знаешь, Артурия, когда ты так меня игнорируешь, - промурлыкал он, делая широкий шаг вперёд, - я начинаю желать покорить тебя, как мужчина женщину.
  И без того смущённая, девушка почувствовала, как жар заливает её щёки, и теперь было ясно видно, что в движениях блондина нет ни капли опьянения, лишь хищный блеск лихорадил его глаза.
  - А ты покраснела, Король-рыцарь.
  Больше оставаться в классе она не могла. Возмущённо грохнув дверью, Артурия пулей вылетела в коридор, а вслед ей нёсся заливистый смех Гильгамеша. Да чтоб он разбил бутылку своего итальянского вина! Нахал.
  - Госпожа, вы вся пылаете, - озабоченно отметил шофёр, пока она устраивалась на заднем сидении.
  - Поехали, - так грозно прорычала блондинка, что водитель без лишних слов тронул машину.
  Зябкость не прошла, вместо этого к ней прибавились жар и духота, покрывая спину испариной. Желая поскорее остудиться, Артурия скинула жилет, но мысли всё равно путались, скакали, а конечности стали будто ватными. Когда они подъехали к воротам дома Пендрагон, температура девушки поднялась уже до тридцати восьми.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 13 - Сезон осенней меланхолии
  
  Лил дождь, барабаня холодными струями по крышам и подоконникам домов. Погода испортилась окончательно: доселе капризно кривящая губки холёная красавица-осень (раздумывая - захныкать или нет?) теперь разразилась настоящей истерикой, и в водостоках и придорожных ручьях сердито бурлила вода. Ворохи жёлтых шуршащих листьев размыло по тротуарам, превратив их в коричневые тряпочки, и сами деревья тоже потемнели, застыли, ушли в себя.
  Артурия, однако, не могла лицезреть разворачивающейся на улице картины. Укутанная с ног до головы тёплым одеялом, с натянутыми по самые щиколотки колючими шерстяными носками, она лишь тоскливо разглядывала в окно кусочек сиреневых туч, подсвеченных поднимающимся где-то за подоконником солнцем. Сон не шёл: предыдущие вечер и ночь девушка провалялась в мутной, тягучей дрёме, и в очередной раз закрывать глаза не было никакого желания. Встать, тем не менее, тоже не было сил, хоть тело и ныло, устав пребывать в горизонтальном положении несколько часов подряд: при малейшей попытке приподняться голову сдавливало невидимым обручем. К рассвету температура наконец-то схлынула, оставив девушку в совершенно разбитом состоянии, и сейчас она едва ли самостоятельно добралась бы до гостиной. Но как же так? Артурия давно уже не боялась выходить на холод в одной футболке, и те незначительные пятнадцать минут, что она ежедневно проводила на улице без куртки, обегая кругом Лицей, не были существенной угрозой. Так почему же сейчас она оказалась прикована к постели?
  И вправду, дело было не в пробежках - Артурия была достаточно закалена для резких осенних ветров. Если вы хотите узнать истинную причину простуды, её следует искать гораздо раньше. Не стоит забывать, что противостояние Гильгамешу и Энкиду в первом триместре потребовало от Артурии максимум сил и энергии. Всё её существо находилось в состоянии 'войны', а на войне, как известно, всё ресурсы бросаются на то, чтобы жить и выживать. А наступившее после каникул перемирие стало своеобразным символом передышки. Невозможно постоянно находиться в напряжении: девушка невольно расслабилась, и организм, и без того ослабленный жестокой борьбой, потерял прежнюю стойкость к болезням. Впрочем, всё обошлось бы легкой простудой, если бы не подготовка к празднику - ужесточившая и прежде нелёгкую жизнь выпускницы, она раздула пожар болезни.
  Время шло, незаметное и тягучее. Девушка отстранённо следила, как неспешно меняли очертания на стенах комнаты тени, прислушивалась к редким отдалённым гудкам проезжающих машин. Внешний мир почти не давал о себе знать: густой сад, окружавший её особняк, надёжно защищал от уличного шума. Огромный дом тоже не проявлял признаков жизни, всё ещё погруженный в глубокий сон, и Артурии казалось, что весь мир сейчас замер, застыл, потонул в глухой тишине. Лишь будильник-лев продолжал свою обыденную жизнь в серой предрассветной спальне; его мерное, однообразное тиканье громко раздавалось в голове девушки, и она невольно про себя повторяла 'Раз-два, раз-два'. Было неимоверно скучно и ничего не хотелось делать. А потом утро наполнилось запахом зелёного чая, поджаренных тостов, а также горько-сладким вкусом лекарств, принесённых служанками. Артурия с удовольствием позволила усадить себя в кровати, однако есть не хотелось, и девушка вяло жевала золотистый хрустящий хлеб. Некоторое время бездумно рассматривала серебристый шкаф с высоким зеркалом и бледные замысловатые узоры голубоватых обоев. Но вскоре заныли виски, и она вновь сползла под одеяло, почувствовав вдруг неимоверную усталость. Как раз в этот момент в комнату на цыпочках заглянул Бедивер, передавая привет и сочувствие по поводу болезни от отца - тот опять пребывал в очередной командировке. Говорить с Утером Артурия не стала: жаловаться на своё состояние не хотелось, а все необходимые сведения дворецкий ему и так рассказал. Поплотнее завернувшись в одеяло, девушка погрузилась в дурманящий, без сновидений сон.
  Разбудили её шелест двери и тихий голос служанки:
  - Айрисфиль фон Айнцберн? Нет, боюсь, госпожа ещё спит. Перезвоните, пожалуйста, позже. Да, я ей передам.
  - Я не сплю, - тяжело вздохнула Артурия, окончательно выныривая из забытья. - Давай я поговорю.
  Ей подали прохладную трубку, из которой доносились знакомые смех и гам предпраздничной подготовки. Видно, уроки уже закончились.
  - Аллё?
  - Привет, Артурия! Как ты себя чувствуешь? - раздался бодрый голос на том конце провода.
  - Так себе. Температуры нет, - односложно ответила девушка, и, собравшись с мыслями, продолжила. - Как там с праздником? Справляетесь без меня?
  - Вполне. Все настолько привыкли к твоему железному контролю, что и без тебя продолжают работать в поте лица. Думаю, несколько дней отсутствия погоды не сделают, так что можешь спокойно лечиться, - заверила Айрисфиль. - Артурия, я тщательно конспектирую всё, что мы проходим, но, может, тебе ещё чем-нибудь помочь?
  - Нет, этого достаточно, спасибо, - много говорить не позволяла усталость.
  - А как же твоя речь? - напомнила подруга.
  - Её только отредактировать осталось, а у тебя и так дел не в поворот. К тому же, я скоро поправлюсь, - отказалась Артурия.
  - Только не загоняй себя. Ладно, мне бежать надо, я тогда ещё завтра позвоню, - стала прощаться Айрисфиль. - Пока, выздоравливай!
  - Пока, - эхом отозвалась девушка.
  Кинув телефон на одеяло, она прикрыла глаза и некоторое время неподвижно лежала - раздумывала над только что произошедшим разговором. Речь, о которой упомянула подруга, и вправду надо было дописать. Сейчас она представляла собой несколько мелко исписанных и исчёрканных листов, которые предстояло превратить в полноценный текст, а потом его ещё и выучить. И времени было в обрез. У неё уже вылетели в трубу предыдущий вечер и сегодняшний день, и завтра тоже, скорее всего, придётся провести в постели. Затем, когда она наконец-то поправится, навалятся пропущенные занятия, и надо будет догонять материал. А ведь к выходным Артурия должна отредактировать речь, только вот когда ей это успеть, если драгоценное время тратится впустую? От того, что она лежит и ничего не делает, на душе скребли кошки.
  Впрочем, после сна ей стало вроде как лучше: руки и ноги не были такими тяжёлыми, как прежде, да и мысль о еде больше не казалась пустой затеей. Может, попробовать поработать уже сейчас, пусть болезнь только-только и ослабила свою железную хватку? Артурия осторожно приподнялась - виски не ломило. Передохнув, она села на кровати (благо, идти никуда не надо было: листы с речью с вечера остались лежать на рядом стоящей тумбочке) и, собрав волю в кулак, пообещала себе проработать хотя бы половину первого листа. К сожалению, на деле одной решимости оказалось мало, измотанный организм диктовал своё: сконцентрироваться было нелегко, внимание постоянно уплывало, отчего Артурия то и дело обнаруживала себя бессмысленно пялящейся в одну точку, и мозг с трудом ворочал тяжеловесными официальными фразами. Через полчаса девушке удалось оформить лишь вступление, а потом у неё дико разболелась голова, и работа стала совершенно невозможной. Чувствуя ужасную сонливость, она последним усилием уронила листы с ручкой на ближайшую горизонтальную поверхность и рухнула на подушку.
  К ночи поднялась температура: тридцать девять и пять, и Артурия вновь тряслась в ознобе. Вдобавок, Бедивер отругал её за беспечность: 'Разве можно читать, когда у вас только-только спал жар?' и отобрал работу, сказав, что вернёт листы, только когда она окончательно пойдёт на поправку, то есть, дня через три. Девушка заламывала руки: этот срок слишком велик для неё, он чудовищен! Хотя бы день ей ещё возможно нагнать, если она будет работать всю ночь, но три - где ей взять силы на три бессонных дня? Тем более, если речь идёт об ослабевшем организме, который будет быстро уставать. И всё же, иного выхода у неё не было, поэтому, со злыми слезами на глазах, девушка к часу ночи наконец-таки забылась зыбким сном, мысленно готовясь к суровому будущему.
  Айрисфиль. Если вы спросите, почему Артурия не позвонила ей, ответ прост: она не могла. Или не хотела - называйте как вам угодно, суть мало меняется. Девушка понимала, что подруга едва ли предлагала помощь из деланного внимания, и, тем не менее, согласиться на неё было крайне трудно. Во-первых, дел у Айрисфиль было не меньше её собственных. Во-вторых, дальше шла демагогия по типу 'мне-это-поручили-и-именно-я-обязана-это-сделать'. Со стороны, наверное, звучит смешно. Но ведь так оно всегда и было: боксёрская груша, самостоятельно отнесённая на место в Лицейском спортзале, отец, готовый разобраться в её конфликте с Гильгамешем, неизвестный парень, предлагающий помощь в поиске сумки под мостом - она привыкла разбираться со всем сама. И уж тем более Артурии и мысли в голову никогда не приходило обращаться за помощью к кому-то из одноклассников, и Айрисфиль исключением не была. Да, их отношения были очень близкими, но если посмотреть на них внимательно, с самого начала, то станет ясно, что Артурия никогда не раскрывала подруге своего сердца: по возможности умалчивала о побоях, сносимых от Гильгамеша и Энкиду; трудности бойкота несла на своих плечах, предоставляя Айрисфиль оставаться в стороне; да и в целом редко делилась с подругой переживаниями, многие горькие чувства поверяя лишь сабле в клубе фехтования. Нет, дружба с Айрисфиль не была для Артурии пустым звуком, просто... она уже давно разучилась просить кого-либо о помощи.
  Утро вечера мудренее не вышло: жар под действием лекарства немного спал, а потом вновь с новой силой залил нездоровым румянцем щёки девушки. Передвигаться удавалось лишь при поддержке служанок, а время, будучи сейчас дороже золота, неумолимо убывало, наполняя девушку ужасом: она не успеет. Какие бы воздушные замки она не строила, шансы блестяще подготовиться у неё с каждым минувшим днём становились всё призрачнее. Больное воображение рисовало картины, где она выходила на сцену и забывала слова, все смеялись, а лицеисты смотрели на неё презрительными взглядами. Ей мерещилось, как директор в гневе отчитывал её за безответственное отношение к заданию, а Айрисфиль печально разводила руками. Какой позор! Девушка лежала, похолодевшая от ужаса, но беспомощная что-либо изменить: болезнь крепче железных цепей удерживала её в спальне.
  Возможно, если сейчас кто-нибудь позвонил ей и, указывая на её беспомощное положение, предложил помощь (даже поуговаривал), она бы и согласилась. Но звонков ждать было не откуда. Айрисфиль, уверившись в работоспособном состоянии подруги, вновь с головой бросилась в круговерть праздника, а окружающие привыкли не волноваться за неё, ведь всем известно, какая Артурия Пендрагон ответственная и способная девушка. Никто особо не переживал, будучи убеждённым, что, когда придёт срок, их невозмутимый Король-рыцарь встанет и заблистает, как и всегда это бывало.
  Вечером, когда под действием жаропонижающего температура всё-таки спала, к девушке осторожно постучали.
  - Госпожа, вы не спите? - голос Бедивера глухо доносился из-за закрытой двери.
  - Нет, - бесцветно ответила Артурия.
  - К вам гости, впустить?
  Сказать по правде, она никого не ждала. Из одноклассников вряд ли кто сподвигнулся бы навестить её поздним вечером, а Айрисфиль предупредила бы заранее. Или это попытка сделать ей сюрприз? Из-за мерзкого состояния разговаривать не было охоты, но непредвиденный визит неизвестных лиц заинтересовал девушку.
  - Пусть войдут, - разрешила она после коротких раздумий.
  Чуть слышно щёлкнул замок, по полу прозвучали уверенные шаги, и девушка судорожно вздохнула от разочарования: перед ней стояли Гильгамеш и его друг Энкиду.
  - Салют, Артурия! - блондин взмахнул букетом ослепительно белых тюльпанов, - Ого, да ты совсем плоха, - отметил он, когда девушка, ничего не ответив, лишь отвернулась к окну.
  - Цветы зачем? - сумрачно раздалось из-под одеяла. Ей было непонятно: зачем они пришли? Поглумиться над её несчастьем, попредвкушать скорый её провал? Гильгамеш был последним человеком, которого Артурии хотелось бы сейчас видеть.
  - Как же я приду к своей будущей жене без букета? - вскинул брови Гильгамеш.
  - Не смешно, - разозлилась девушка. И здесь он лезет со своими шутками. А Энкиду поприветствовал - и молчит, словно воды в рот набрал. Нет, чтоб вставить что-нибудь разумное.
  - У меня и в мыслях не было смеяться, - невозмутимо возразил юноша. - К тому же, ты девушка, а девушкам положено дарить цветы. Или тюльпаны не по душе моей королеве?
  - Постойте минутку, я не пойму... жена? То есть невеста? - Бедивер растерянно переводил взгляд с одного на другого. Бедный, для него эта новость была как снег на голову: так внезапно узнать, что его госпожа совсем повзрослела!
  - Дату свадьбы я ещё не определил, - 'успокоил' дворецкого блондин.
  - Ты уймёшь когда-нибудь свои навязчивые фантазии или нет? Никакая я тебе не жена, Бедивер, не слушай его! - подскочила испуганная самонадеянным заявлением Гильгамеша девушка: чего доброго, дворецкий и вправду поверит в его бредни. От резкой смены положения потемнело в глазах, и Артурия со стоном опустилась обратно.
  - Это у неё от жара галлюцинации пошли, - поставил диагноз парень.
  - На себя посмотри, у самого давно уж крыша поехала, - тяжело дыша, парировала блондинка, вновь пытаясь подняться, но перед глазами всё ещё расплывались яркие пятна - результат резкого напряжения.
  - Возьми цветы, - пропустив колкость мимо ушей, распорядился Гильгамеш, обращаясь к подошедшей служанке. Энкиду по-прежнему воздерживался от участия в перепалке, сохраняя на лице доброжелательную улыбку.
  - Ах, какие крупные бутоны! - воскликнула та в восхищении, бережно принимая букет в руки. - Я поставлю их на тумбочку, рядом с кроватью госпожи.
  Пока служанка ходила за вазой, парни с любопытством осматривались в комнате Артурии. Особняк Пендрагонов относился к типу домов, обустроенных по принципу 'каждой вещи - практическое применение'. Здесь не было декоративных ваз или написанных пастелью миниатюрных картин. Даже мебели было относительно немного, от чего в комнатах создавалось одновременно ощущение и простора, и пустоты. Очень строго, почти аскетично. И вместе с тем, в этом крылась красота этого особняка. Отделка прихожей была проста, но в ней чувствовалась умелая рука мастера; двухъярусная люстра вестибюля переливалась неподдельным венецианским стеклом; в темном дереве винтовой лестницы чувствовался вкус и качество материала; ввысь перед незатейливым крыльцом особняка устремлялся пронизанный духом старины фонтан. Каждая предмет здесь словно бы говорила: 'Я знаю себе цену'. Демократичность, достойность, долговечность - вот каков был негласный девиз дома Пендрагон.
  Спальня Артурии не была исключением и тоже подчинялась общим правилам. Выполненные в серебристо-синей гамме кровать, тумбочка, зеркало в полный рост, стул и платяной шкаф составляли всю меблировку комнаты. В то же время, было бы невозможно добавить что-нибудь ещё, чтобы не нарушить гармоничности в расстановке предметов. Комната дышала спокойствием и порядком, словно за долгие годы впитала в себя характер своей госпожи.
  Наконец служанка поставила цветы в вазу. Проследив за выполнением своего приказа, парень обратился к Бедиверу:
  - Где Артурия хранит документы для подготовки праздника? Мне нужен текст её вступительной речи.
  Тот выглядел вконец сбитым с толку противоречивым разговором парочки: заботливый блондин, полная возмущения госпожа, и, в довершение всего, деликатно сохраняющий нейтралитет зеленоволосый юноша, не принимающий ничью сторону - попробуй разберись, что между ними тремя на самом деле происходит. Тем не менее, вопрос, касающийся Дня открытых дверей, был знакомой темой, и мужчина, с готовностью кивнул.
  - Пройдёмте, всё находится в рабочем кабинете госпожи, - шагнул он к выходу из комнаты.
  - Зачем тебе речь? - выдохнула Артурия, усилием воли перевалившись на спину, чтобы видеть блондина.
  - Чтобы её закончить, разумеется. Ты же, конечно, никого о помощи не попросила? - скучающим тоном пояснил Гильгамеш.
  Слова, уже готовые сорваться в полёт, застыли на губах: откуда он знает? Ведь девушка могла обратиться за помощью не только к одноклассникам, но и к Бедиверу, к отцу или даже служанкам. Допустим, лицеистов властитель Лицея допросил в течение дня, с дворецким переговорил, поднимаясь по лестнице. Но перекинуться парой фраз с каждой горничной особняка невозможно, да и нет у него гарантии, что пять минут назад Артурия не передумала и не позвонила Айрисфиль с просьбой помочь. Так как он может говорить об этом с такой уверенностью, будто всё знает?
  А Гильгамеш уже стоял в дверях. Окинув напоследок девушку холодным багровым взглядом, он обратился к подошедшему было другу:
  - Эн, присмотри пока за ней, пожалуйста. Я рассчитываю на тебя.
  Дверь захлопнулась, оставив двух людей наедине. Переваривая только что свалившиеся на неё события, девушка до носа натянула одеяло, словно пытаясь отгородиться от переполнявших её горьких эмоций. Чувствовала она себя ужасно - униженной, презираемой. Почему из всех людей должны были прийти именно они? Пусть лучше бы Эльвира стала свидетелем её беспомощности, но только не Гильгамеш. Наверняка, он идёт сейчас и про себя смеётся над её безвыходным положением и будущим позором. Зачем ему вообще понадобились эти бумажки? Чтобы напоминать потом вновь и вновь, каким отстающим для всех звеном она стала? На лоб легло, заставив вздрогнуть, влажное полотенце - это Энкиду, подобрав упавший компресс, вновь окунул его в стоящую неподалёку холодную воду.
  Безоговорочное доверие, с которым друг попросил его побыть с больной, даже не сомневаясь, что просьба будет выполнена, ранило Энкиду, и теперь его прежние чувства казались ему гадкими и мерзкими в своём эгоизме. Гильгамеш рассчитывал на него, ожидая поддержки, а не противодействия. Юноша оглядывался на свои поступки и содрогался от отвращения к самому себе. Он же решил, что всегда будет на стороне друга, а не против него! Жертвенное начало любви пересилило эгоистическое; сосредоточенно поправив съехавшее одеяло, Энкиду наклонился, чтобы подоткнуть его, но девушка протестующе шевельнула ладонью.
  - Хватит. Тебе незачем так усердно ухаживать за мной.
  - Я делаю это, потому что Гил попросил меня, - спокойно ответил юноша, не прерывая работы.
  - Думаешь, я не понимаю, что он пришёл сюда, только чтобы поглумиться надо мной? - Артурия в упор заглянула в лицо Энкиду.
  Но вместо кривой ухмылки или ледяного безразличия, свидетельствовавших бы о правдивости её слов, она встретилась с широко распахнутыми в негодовании глазами. Слушать такое о своём друге Энкиду не мог - о друге, вместе с которым они проработали вчера почти всю ночь, выкраивая время для сегодняшнего визита; о друге, который собирался взвалить на себя очередную ношу в виде речи девчонки, не чувствующей по этому поводу ни капли благодарности. Энкиду хотелось взять её за плечи и с силой встряхнуть, может, хоть тогда что-то прояснится в её голове? Вместо этого пришлось ударить кулаками по упругому матрацу.
  - Я знаю только, что Гил действительно обеспокоен твоим состоянием и что он не спал всю ночь, чтобы лично приехать к тебе и подарить цветы! - выпалил на одном дыхании юноша, а затем, резко отстранившись, отошёл к окну. - А ты совершенно этого не понимаешь, да ещё и..! И..! - он явно боролся с собой, не желая сболтнуть что-нибудь лишнее.
  А ещё ты забираешь его у меня.
  Стремление помочь другу по-прежнему пересиливало, но ревность от этого никуда не делась. Она бесновалась от понимания, что Энкиду собственными руками толкает Артурию к Гилу, добровольно отдаляя его от себя. Устраивать роман друга или самому бороться за его внимание? Рассуждений не требовалось, ибо отказ от первого был равносилен предательству, и потому сердце Энкиду обливалось кровью. Он искал выхода из клубка противоречий и не мог его найти.
  Неподдельная искренность злости, сквозящая во всей фигуре и тоне голоса юноши, оказалась тем, что заставило девушку поверить в правдивость его слов. На некоторое время в комнате повисло тяжёлое молчание: Энкиду стоял, напряжённо глядя куда-то вдаль, его грудь часто вздымалась, а руки повисли вдоль тела, с крепко сжатыми кулаками; Артурия лежала, закрыв глаза и пропуская через себя сгусток выплеснутых на неё эмоций. В то, что Гильгамеш действительно пришёл с добрыми намерениями, верилось с трудом, однако с тем негодованием, с каким всё было выкрикнуто ей в лицо, Энкиду врать не мог. Он хорошо подделывал любезность и дружелюбие, но она никогда не видела, чтобы он изображал на своём лице негативные эмоции. Он этого попросту не умел. И поэтому у Артурии не оставалось другого выбора, как поверить.
  Тем не менее, даже если властитель Лицея действительно пришёл помочь ей, она не нуждается в его сострадании. Неужели в его глазах она имеет настолько жалкий вид, что парень решил отредактировать за неё речь? Похоже на то. В этот раз взгляд Гильгамеша был иным - каким-то холодным, скучающим и совершенно без того обжигающего огня, что вспыхивал каждый раз во время их перепалок в Лицее. Этот взгляд словно говорил: 'Лежи и не дёргайся, коли сломалась'. Но разве она сдалась? Разве она уже опустила руки? Что вообще с ней произошло за эти два дня?
  - Откуда он узнал, что я не просила никого о помощи? - подождав, нарушила молчание девушка.
  Застывшая, как изваяние, спина юноши не шевельнулась. Только некоторое время спустя из-за неё глухо донеслось:
  - Потому что в этом плане ты и Гил похожи. Вы гордые и едва ли попросите кого-нибудь в трудную минуту протянуть вам руку. Нетрудно предсказать поведение человека, который похож на тебя как две капли воды, - Энкиду наконец-то повернулся лицом к задохнувшейся от возмущения девушке. Да чтобы её сравнивали с себялюбивым тираном?
  И вновь Артурия увидела то странное выражение лица - мук и горьких терзаний, смешанных с ненавистью, направленной на... кого? Юноша быстро прошёлся от окна к шкафу, словно загнанный зверь, и уставился на серебристую поверхность мебели - так, чтобы стоять вполоборота к девушке. Впрочем, Артурии было достаточно одной напряжённой фигуры, чтобы догадаться, что Энкиду раздирает какой-то выбор, где оба варианта практически равнозначны. Но что же могло так занимать искусно владеющего лучезарной маской юношу?
  К сожалению, продолжить разговор не удалось: щелкнув, повернулась дверная ручка, и на пороге появился Гильгамеш, с победоносным видом держа знакомые листы.
  - Тебе следует ценить мою доброту, Артурия! Я пришлю тебе готовую речь. Пойдём? - обернулся он к другу.
  Ах, неужели она выглядит настолько жалкой в его глазах? Нет, она не позволит этого! Только не перед ним. Девушка начала осторожно, чтобы не закружилась голова, подниматься на кровати. И с чего она решила, что не справится с текстом к сроку? Подумаешь, пропустила два-три дня - у неё всё равно больничный, сразу в Лицей не пойдёт. Поднапрячься, конечно, придётся, но разве так уж тяжело успеть в срок, когда работаешь на дому в свободном режиме? С мягким шелестом откинулось одеяло, и ступни скользнули в лежащие на полу тапочки. Да она просто раскисла! Поддалась пустым тревогам и осенней меланхолии.
  Соскользнув с кровати (и плевать, что в пижаме), девушка решительно направилась к парню. В глазах потемнело, но она уже ухватилась руками за дверной косяк:
  - Ты!.. Не смей!.. Смотреть на меня!.. Свысока!.. Понял? - прорычала она, выхватив из рук блондина листы. - Мне не нужно твое сочувствие.
  Теперь всё прошло. Она больше не потеряет себя в дебрях тоскливых сиреневых туч, что пролетали у неё за окном.
  - Хоо? - протянул Гильгамеш, спокойно смотря в грозно сверкающие глаза блондинки, и его губы медленно прорезала довольная улыбка. О, да, это, несомненно, был тот самый взгляд - тёмный, яростный, обжигающий - который всегда так завораживал юношу. - Вот такой ты мне нравишься гораздо больше, Артурия, - рассмеялся он, не пытаясь, впрочем, отобрать речь назад. - Ладно, выздоравливай. Только не заставляй ждать меня слишком долго, если ты так не хочешь, чтобы я навещал тебя.
  - До встречи, - попрощался уже успевший надеть свою приветливо-беспечную маску Энкиду.
  Гости ушли. Присланная дворецким служанка довела Артурию до постели, где на тумбочке рядом с изголовьем уже стояли подаренные Гильгамешем тюльпаны, вновь укутала и уложила. Расслабленная тишина и покой заполнили спальню; девушка окинула белоснежные цветы усталым взглядом и наконец-то провалилась в глубокий, целебный сон.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 14 - Невольно подслушанный разговор
  
  * Самшит - вид вечнозеленого кустарника, вырастает от 2 до 12 метров. Часто используется в садоводстве.
  
  Было полшестого вечера, и в стёкла Лицея бился электрический свет. Ручки распахнутых дверей ещё хранили в себе тепло касавшихся их рук, а на гулких лестничных пролётах кипела та самая деловитая тишина, которая случается, когда все люди чем-то сосредоточенно заняты. Сидя в полутёмной закулисной прохладе, Артурия прислушивалась к поющим на сцене голосам. Обязанность следить за ходом концерта, сидя на складном стульчике, была сплошным удовольствием после семи часов беспрерывной праздничной круговерти. Особенно когда всё, что надо делать - это контролировать очерёдность выступлений. День открытых дверей пролетел для лицеистов стремительно, бойко, оглушая их грохотом многоголосья и ослепляя пестротой нарядов гостей; всё это время они словно неслись в сверкающей гонке, наполненной воздушными шарами, глянцевыми листовками и растворимым кофе из автомата. Теперь праздник клонился к концу, и вскоре лицеистов должны были отпустить на долгожданную свободу. 'Поскорей бы уж домой и поесть' - устало подумала про себя девушка и, поменяв местами закинутые одна на другую ноги, в очередной раз принялась листать лежавший у неё на коленях сценарий.
  Пара страниц прошелестела, открывая текст её вступительной речи. Вопреки своим страхам, дописала его Артурия без проблем и прочитала перед гостями тоже прекрасно. Почему она сразу не могла успокоиться и быть уверенной, что выполнит всё к сроку? Машинально теребя исписанные листы, девушка едва заметно нахмурилась: всё-таки надо сказать спасибо Гильгамешу. Как это ни странно будет звучать, но именно ненавистный блондин помог девушке собраться с силами и прийти в себя, и поэтому Артурия чувствовала себя в некотором роде обязанной юноше. Однако за прошедшую неделю выполнить свое намерение ей так и не удалось. Для того чтобы поблагодарить, нужен соответствующий момент, когда человек готов тебя слушать, а где его взять, момент этот, если Артурия бОльшую часть времени просто не видела парней? А даже если они и пересекались, то были слишком погружены в заботы, чтобы перекинуться хотя бы парочкой фраз, не относящихся к мероприятию. Вот и сейчас Гильгамеш с Энкиду мотаются где-то по Лицею, а она сидит тут. Впрочем, оно и к лучшему.
  Сквозь плотно задёрнутый полог зашумел рёв оваций и за кулисы пробежали недавние певцы.
  - Отлично выступили! - похвалила их Артурия.
  - Правда? - обрадовались артисты. - Это во многом благодаря тебе: без твоего зоркого глаза репетиции начались бы как всегда впритык к мероприятию, - с добродушным смешком добавили они.
  Переодевшись, лицеисты удалились, и девушка вновь принялась бездумно просматривать сценарий. Белые-белые... Перед ней переворачивались, тихо шурша, бледные в потёмках листы бумаги, испещрённые строгими чернильными буквами. Светлые, гибкие и жёсткие, словно лепестки. В памяти вырисовались четким контуром подаренные Гильгамешем белоснежные тюльпаны. Это были удивительные цветы - они простояли в вазе целую неделю, сохраняя свежесть и цвет бутонов. И целую неделю, пышным шаром столпившись в янтарной вазе, безмолвным хором напоминали Артурии о столь же неувядающих к ней чувствах блондина. Да только зачем ей его любовь? Даже если под наслоениями ежедневной рутины ненависть постепенно остыла, Гильгамеш по-прежнему внушал лишь неприязнь.
  Бросив нетерпеливый взгляд на наручные часы, девушка сверилась с программой: финал! И тут же, в подтверждение прочитанному, прозвучали заключительные слова директора:
  - На этом мы с вами прощаемся, дорогие гости. Надеемся увидеть вас весной, но уже в качестве наших учеников!
  Его сухой голос потонул в трескучем хлопанье многочисленных ладош; зал стал наполняться глухим рокотом людского говора и шелестом расправляемой одежды - зрители покидали свои места. 'Наконец-то всё закончилось' - с облегчением подумала Артурия, мечтая о том, как Бедивер накроет ей сытный ужин. Теперь осталось убрать Лицей, сдать дела завучу, и можно отправляться домой. Пересилив дремотную усталость, девушка не спеша поднялась со стульчика, раздумывая, где сейчас могут находиться остальные ребята.
  - Мисс Пендрагон, - окликнул её незаметно пробравшийся за опущенный занавес директор. - Передайте, пожалуйста, всем, чтобы собрались в Малом зале. А вы проходите сразу на сцену, хорошо? - Малый зал был одним из трёх корпусов Лицея и, в отличие от большого Концертного, совмещённого с учебным зданием, предназначался в основном для внутришкольных мероприятий.
  - Да, конечно, - кивнула девушка. Эх, не везёт! Похоже, ей придётся ещё немного задержаться.
  В октябре солнце садится рано, однако, несмотря на сгущающуюся ночь, люстры в Малом зале по-прежнему оставались выключенными. Единственным ориентиром в сумраке помещения служили тусклые, не ярче небольшого костерка, прожекторы, направленные на невысокую сцену, вокруг которой темным озером растеклась толпа. Чуть подальше от возвышения толпа резко редела, а глубины зала и вовсе терялись в глухом неподвижном мраке. Колыхались по стенам бесформенные тени, скользили, словно призраки, неясные фигуры людей, и от этого помещение приобретало поразительное сходство с колдовской башней. По крайней мере, именно так подумалось шагнувшей сюда из светлого коридора Артурии. Постояв несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте, девушка наполовину ощупью двинулась к сцене. Толпа узнавала своего руководителя, расступалась, радостно поздравляя с успешным окончанием Дня открытых дверей.
  Специально ли Энкиду предложил ей роль управляющего или же ляпнул наобум, а благодаря ему девушка окончательно восстановила отношения с лицеистами. В обстановке, где надо постоянно решать проблемы сообща, мало остаётся места личным распрям. К тому же, Артурии удалось практически без накладок подготовить Лицей к празднику, что не могло не вызвать к ней симпатии. Даже неделя, пропущенная по болезни, не была такой катастрофичной, как могло сначала показаться: гигантский людской механизм, отлаженный девушкой в первые две недели, по инерции продолжал работать и без своего начальника.
  И всё же, окружённая людьми, Артурия не чувствовала с ними единения. Оттого, что лицеисты признали её лидерские таланты, своим человеком девушка для них не стала, даже наоборот: ещё больше отдалилась от них. Впрочем, так было всегда: завидовала толпа или восхищалась ею, она всё равно не принимала к себе Артурию, чутко держа дистанцию. И это естественно: не важно, талантлив человек или же он умственно отсталый: отличие порождает отчуждение. Едва толпа почувствует, что кто-то не может слиться с ней воедино, как начинает выделять отщепенца: от прокажённого отшатываются, не подпуская к нему детей; за кинозвёздой бегают в поисках автографов и интервью. Возможно, гений даже более одинок, чем даун: если последний может и не понимать всех сложностей жизни, первый вынужден вечно взирать на мир с высоты своего полёта. Но как бы ни было различно положение этих двух, а одна общая черта у них есть: мир относится к ним по-особенному. А там, где проявляется неравенство, исчезает взаимопонимание.
  Поэтому Артурия не жаловалась на одиночество: она давным-давно знала, что такова природа людей. И с самого начала, стремясь всё выше и выше, она была готова к последствиям.
  Островок света приближался, и видно стало гораздо лучше. В Малом зале собрались все, кто хоть как-то участвовал в подготовке праздника - от простых посыльных до музыкантов. Вынырнув из духоты и тесноты рядом стоящих тел, девушка поднялась на сцену. Та пустовала, и багровый занавес, застывший тяжёлыми складками, был опущен. Вверху, справа и слева, проступали в отсветах прожекторов очертания внутреннего балкона, и девушка по памяти знала, что у дальней стены располагаются ведущие на него лестницы. Там же должна быть и небольшая украшенная витражом дверь, открывающая путь в небольшой сад.
  Бурлящая толпа снова подалась в стороны, и на сцену ступили Властители Лицея.
  - Вечер, Артурия! - в свойственной ему неспешной манере поднял ладонь блондин. Энкиду, как и всегда, окатил её вежливой лучезарной улыбкой.
  Вот он - шанс поблагодарить юношей. Обязанности закончились, люди, чувствуя небывалую свободу после месяца внеурочных работ, заняты собой. Никто сейчас не помешает их беседе, главное - заговорить до того, как Гильгамеш очередным словом выведет её из себя. Девушка поспешно шагнула вперёд.
  - Гильгамеш, Энкиду, - несколько официально начала она; оба друга выжидающе обернулись, - я бы хотела вас поблагодарить за то, что навестили меня во время болезни. Я надеюсь, это не принесло вам слишком много хлопот.
  - Да не за что, - беспечно улыбнулся принц Лицея, отказываясь показать свои истинные чувства.
  - И это всё? - лукаво уточнил после короткого молчания Гильгамеш, словно ожидая от девушки чего-то большего.
  - А чего тебе ещё хочется? Может, шоколадку подарить? - уже несколько сварливо отозвалась та. Лисье выражение лица блондина не могло не настораживать.
  - Нуу, - картинно задумался юноша, - поцелуй был бы хорошей формой благодарности.
  - Ещё чего выдумал! Мы на такое не договаривались. В конце концов, никто тебя не заставлял мне помогать, - в возмущении отвернулась Артурия. Она к нему пытается по-хорошему, а он смеётся над ней.
  Где там Айрисфиль? Так как у подруги была уже должность второстепенной значимости, она должна быть где-то у сцены. Перед глазами замелькали разнообразные причёски девушек: искусно заплетённые косички, высоко забранные хвосты, округлые каре и просто длинные распущенные волосы, но знакомой белоснежной головки среди них не было. Напряжённо вглядываясь в мельтешащие пятна, девушка изучала дальние ряды толпы.
  - Эй, вон твоя подружка, - позвал сбоку Гильгамеш.
  - Где? - машинально обернулась Артурия, шагнув из столба света в тень.
  В тот же момент рука блондина крепко обняла её за плечи, не давая отстраниться, и девушка почувствовала, как её губ коснулись другие: настойчиво прижались, делясь своей теплотой, и так же быстро исчезли. Со стороны, в расплывчатых сумерках Малого зала, могло показаться, что парень лишь очень близко наклонился к однокласснице; но на несколько секунд, в течение которых длилось замешательство, девушка ощутила поднимающуюся под рубашкой грудь юноши и легкий запах его тела. Словно ток прошёл по телу Артурии: столько жара и страсти заключал в себе этот легкий поцелуй.
  На заднем плане отвернулся в сторону Энкиду.
  - Ты что себе позволяешь? С дуба рухнул? - прошипела, отшатнувшись, Артурия и чувствуя, как закипает уже отчасти позабывшийся гнев. Да как он смеет без спросу целовать её! Девушка замахнулась, однако юноша, привыкший к её резким выпадам, с успехом увернулся от пощёчины.
  - Я всегда получаю то, что хочу. Пора бы тебе уже привыкнуть к этому, - последовал ответом довольный смех. Повторение печально известной утренней драки становилось всё более вероятным.
  Однако на этот раз катастрофа разразиться не успела: на сцену, постукивая палкой, взошёл директор. При виде грозного главы Лицея невероятный шум, царивший в зале, поутих, а после того, как вдоль стен зычно прокатилось 'Внимание!', даже самые рассеянные говоруны прекратили свои беседы. Под пристальным взглядом мужчины присмирели и оба блондина, причём Артурия демонстративно вытерла рот рукой.
  Остановившись посередине сцены и поманив рукой троицу поближе, директор обратился к присутствующим:
  - Я собрал вас, чтобы поблагодарить за успешно проделанную работу. Провести День открытых дверей - задача нелёгкая, но вы с ней блестяще справились, доказав, что способны на многое. И отдельно я хотел бы выразить благодарность нашим выпускникам, - повернулся в сторону троицы директор. - Я не побоюсь сказать, что именно благодаря их организаторским способностям у нас вышел лучший праздник за последний десяток лет. Без сомнения, наших звёзд ждёт большое будущее!
  Зал почтительно погрохотал с минуту аплодисментами и смолк, приготовившись слушать дальше.
  - Однако, - возвысил голос мужчина, перекрывая уже поползший по задним рядам шёпоток, - это ещё не всё. Гильгамеш и Энкиду великодушно решили устроить вам сюрприз. Им и слово, - и директор шагнул в сторону, приглашая парней на своё место.
  С величественной размеренностью Гильгамеш сделал два шага вперёд и как бы в раздумьях сложил руки на груди. Толпа мертвенно притихла: непоколебимо возвышающаяся фигура в сочетании с леденяще-алым взглядом внушала трепет. Никто не знал, что могло прийти в голову их своевольному, всемогущему Королю. Грациозно ступая, Энкиду встал рядом с другом.
  - Цените мою щедрость, дворняжки, - провозгласил во внимающей тишине Гильгамеш. - И пусть эта ночь переполнится весельем, ибо таково моё желание! - щёлкнули взметнувшиеся вверх пальцы, и в тот же миг под потолком вспыхнули люстры, ярким светом выжигая отовсюду царившую доселе тьму.
  По рядам лицеистов прокатился вздох восхищения: зал преобразился. Вдоль стен тянулись разбросанные в шахматном порядке изящные высокие столики, блестя зеркально гладкой поверхностью. Напротив сцены, ближе к лестницам, расположились столы, чьи обширные поверхности были нагружены всевозможными сладостями: горкой насыпанным мармеладом, мягкой пастилой, нежными бисквитами и небрежно разломленными плитками шоколадок; рядом находилась также и более основательная еда: сыры, колбасы, многочисленные салаты - из рыбы, из крабовых палочек, из овощей и разной зелени. Отдельным особняком стояли напитки: коктейли, соки, минеральная вода, простая вода и горячий чай. Внутренний балкон зала украшали расставленные в вазы цветы, которые, судя по слетевшим вниз лепесткам, были живыми.
  Тем временем люстры снова угасли, и на смену им пришли уже включенные на полную мощность прожектора, которые желтыми, зелёными, рыжими кругами разукрасили пол под ногами лицеистов, превратив его в танцпол. Динамики дрогнули, и из них полилась ритмичная, бодрая музыка.
  Зал взревел, но теперь уже не из надобности, а по-настоящему. Радуясь ночи нежданной халявы и разгула, толпа в восторге славила двух парней. Глядя на Гильгамеша и Энкиду, благосклонно принимающих ликование лицеистов, Артурия вдруг почувствовала смутную, необъяснимую тревогу. Это не было завистью, и страхом тоже не было, но её не покидало отчётливое ощущение, будто что-то прошло мимо неё за эти месяцы, неуловимое и очень важное. А люди, всё ещё ошалелые от свалившегося на них счастья, разбредались по своим интересам: кто - перекусить, кто - поболтать за чашкой чая, а кто-то уже начал вырисовывать телом первые 'па' под музыку. Удовлетворённый произведённым эффектом, Гильгамеш повернулся к Артурии:
  - Ну что, ещё не надумала стать моей королевой? - спросил он, раскинув руки и словно предлагая девушке этим жестом всё великолепие вечера.
  - Только не такого нахала, как ты! - прорычала, не забыв о бесцеремонном поцелуе, Артурия и нырнула в ряды танцующих. С лестницы ей уже призывно махала отыскавшаяся Айрисфиль, и девушка бодро зарысила прочь от сцены, затерявшись в призрачном мигающем свете.
  Беловолосая подруга выскочила навстречу, победоносно зажимая в руке блюдо с бутербродами из копчёной семги, на которые повара в кои-то веки не пожалели рыбы.
  - Перекусим? - с воодушевлением предложила она, поглядывая в сторону мерцающих вдоль стен столиков.
  Желудок Артурии принял предложение с энтузиазмом, для пущей убедительности громко заурчав. Зачерпнув себе ещё и салата, девушки отправились пополнять запас сил. Несколько минут прошло в деловитом молчании под алчное поедание бутербродов. Утолив, наконец, первый голод и приступив к салату уже в более размеренном темпе, Артурия возмущённо спросила:
  - Нет, ты видела, что он сделал? - она всё ещё была не в силах успокоиться после фривольного поведения блондина. А вообще, надо поесть и уходить потихоньку - посветилась для порядка на публике, и хватит.
  - Нет, а что? - удивлённо оторвалась от тарелки Айрисфиль, без лишних объяснений поняв, о ком идёт речь. - Я далеко стояла, ты меня даже не заметила.
  - Да... так, очередное хамство, - буркнула девушка. Желание рассказывать о выходке Гильгамеша куда-то пропало, сменившись вновь подступившим беспокойством. До этого сочная и аппетитная сёмга словно бы съёжилась и потеряла весь свой привлекательный вид. Темная глыба салата отдавала холодом, не желая лезть в горло.
  - Я на минутку, - столовые приборы настороженно звякнули о тарелку, и Артурия вышла из-за стола.
  Решительно обогнув лестницу и пройдя меж длинными, уставленными блюдами столами, девушка скользнула через узкую витражную дверь на улицу. Ей надо побыть одной, чтобы разобраться в себе.
  Сад, в котором она очутилась, был настолько мал, что размерами соперничал лишь разве с детской площадкой. Но он был так густо засажен высоким кустарником, подчас образовывавшим настоящий лабиринт, что найти себе в нём укромное место не представляло труда. Ступив на одно из ответвлений петляющей дорожки, девушка погрузилась в свои ощущения.
  Странно, но когда лицеисты восторженно зааплодировали Гильгамешу, она почувствовала себя покинутой. Так маленький ребёнок, заблудившийся в огромном магазине, потерянно бродит среди сверкающих витрин. Её по-прежнему уважали. Сейчас, после противостояния с Гильгамешем и успешно проведённого праздника ею восхищались больше, чем когда-либо за все учебные годы. И всё же, блондин был словно на шаг впереди неё. Самоуверенный и гордый, он сиял, как яркое полуденное солнце - ослепляющее, обжигающее и в то же время притягивающее к себе. Артурия не желала славы и не досадовала на перетёкшее к парню внимание, но что-то в глубине души продолжало твердить ей, что где-то на пути она оступилась.
  Темные шары самшита обступили девушку. Их округлые верхушки были тускло-желтыми в ржавом свете фонарей, а мелкие жесткие листочки торчком застыли на холодном осеннем воздухе. Узкая дорожка извивалась, то пропадая, то появляясь, в темных тенях, и девушка медленно шла, высматривая путь.
  Впрочем... в одном они с Гильгамешем были похожи: в восторженном реве людских восклицаний прямой, словно выточенный из камня, юноша выглядел очень одиноким. Толпа выделяет тех, кто на неё не похож.
  В отдалении хлопнула, впуская на миг в ночную тишину грохот дискотеки, дверь. Вслед за тем раздались нестройные шаги - подышать свежим воздухом пришел явно не один человек - и голос у входа в сад произнёс:
  - Я так и думал, что здесь никого не будет: все дворняжки развлекаются в зале, - голос был знакомым и незнакомым. Несмотря на всегдашнюю самоуверенность, в нём отсутствовали нотки надменности. Не используй Гильгамеш слово 'дворняжки', девушка и не поверила бы, что он умеет говорить в таком тоне.
  Судя по зашуршавшему асфальту, двое молодых людей двинулись по тропинке вглубь кустов. Артурия заметалась в поисках выхода. Но поворачивать назад было поздно: она легко могла столкнуться с парнями, а впереди ей преграждал дорогу тупик - сказывался малый размер сада. Тем временем юноши приближались. Шаги становились всё отчётливее, а шелест задеваемых кустов - громче. Вжавшись всем телом в жёсткую листву, девушка замерла, стараясь ни одним движением не выдать собственного присутствия. Вот совсем рядом скрипнул под ботинком камешек, тихо стукнулась ветка о ветку, треснула, будто бы раздавленная подошвой, сухая травинка... и всё стихло. Были слышны только пронзительно свистящий ветер в бездонной черноте неба да глухо рокочущая из здания музыка. Вверху, над кустами, белел металл решетчатой ограды. Кололся самшит, и тихо из-за облака вышла безмолвная, обескровленная луна. Где они? Справа? Слева? От напряжения вспотели ладони, и ужасно хотелось скинуть пиджак, хоть на улице стоял и не июль месяц. Артурия чуть не выдала себя, когда совсем рядом, по ту сторону кустов, грянули голоса парней.
  - Давай, говори, - потребовал Гильгамеш.
  - О чём? - недоуменно ответил Энкиду.
  - О том, что тебя беспокоит. Ты весь какой-то сумрачный ходишь эти дни. Эн, я не отстану, - в словах парня сквозила неподдельная тревога.
  - Неужели я кажусь настолько грустным? - попытался обратить всё в шутку его друг.
  - Более чем, - отрезал блондин. - А сейчас и вовсе с лица спал, я же вижу.
  Артурия отказывалась верить собственным ушам. Когда это надменный Гильгамеш беспокоился о ком-то, кроме себя? Слово 'дружелюбный' было явно не про него, но как ещё иначе назвать этот участливый, без капли властности или пренебрежения тон? А Энкиду? Никогда и ни с кем не разговаривал он с такой растерянностью. Сейчас в двух шагах от неё словно стояли обыкновенные парни, и, не знай Артурия слишком хорошо голоса Властителей Лицея, она поверила бы, что так оно и есть. Тем временем разговор продолжался.
  - Обыкновенная усталость, - девушка готова была поклясться, что Энкиду сейчас неловко, будто бы извиняясь, пожимает плечами. - А потом, эти четыре недели были такими занятыми, что у нас совсем не было времени нормально побыть вместе.
  - Так сегодня последний день, выше нос! Завтра опять всё будет по-прежнему, - подбодрил друга Гильгамеш.
  - По-прежнему? - задумчиво повторил Энкиду. - Да, надо жить, как и раньше, - заключил он гораздо более бодрым голосом.
  - А разве что-то изменилось? Оглянись, Эн: весь мир лежит у наших ног! - воодушевленно воскликнул блондин. - Разве у нас есть время грустить?
  
  - Ты прав, - уже совсем весело согласился Энкиду, - Ух, что-то холодно, пошли пить шампанское!
  - Хорошая идея, - и шаги друзей вновь зазвучали, но теперь уже удаляясь.
  Дождавшись глухого стука двери и посидев для верности под защитой листвы ещё пару секунд, Артурия тоже направилась в помещение. Подслушивать нехорошо, но в этот раз девушка была рада оказаться невольным свидетелем беседы двух друзей: раньше она считала их союз сугубо рациональным, заключённым лишь для захвата в Лицее власти. О, как она ошибалась! Без сомнения, Властителей Лицея связывало гораздо большее, чем простые амбиции. Нечто, чем обладали и Артурия с Айрисфиль.
  Но самое главное, девушка бы никогда не подумала, что Гильгамеш способен проявлять столько такта и внимания к кому-либо, кроме себя. Новая открывшаяся черта парня не могла не взволновать Артурию: под холодным октябрьским небом он впервые не выглядел в её глазах надменным и своенравным. Тем не менее, повторно видеться с нахальным блондином у Артурии не было никакого желания. Возможно, попозже, в тёплой кровати, она ещё раз подивится тому, что ей довелось узнать в крохотном лицейском саду. А сейчас, пока Гильгамеш распивает с другом шампанское, она предпочтёт без лишнего шума усесться в уже поджидающую её на парковке машину. Что она и сделает, не забыв позвать с собой Айрисфиль.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 15 - В далёкие дали
  
  Кипуче-суетливая атмосфера аэропорта пробуждает дух странствий даже в самом заядлом домоседе. Едва он оказывается по ту сторону автоматических дверей и окидывает взглядом струящийся по огромным проходам и эскалаторам человеческий муравейник, тягучее желание остаться в уютной квартирке пятнадцатиэтажного дома куда-то улетучивается. Он уже чувствует себя частью этих необозримых недр и тоже готов бегать по огромному километровому холлу в поисках нужной регистрационной стойки. Пальцы в воодушевлении сжимают ручку тяжелого чемодана, в воображении вздымаются старинные дома городов и красоты чужеземной природы, решительно вытаскиваются документы... и начинается немыслимо долгая процедура регистрации!
  От нечего делать в десятый раз рассматривая рекламный постер, Артурия сдержанно зевнула, прикрывая ладонью рот. Шедшая в впереди Айрисфиль устало опустилась на свой багаж. Обернувшись, она подарила подруге утомленную улыбку, обозначенную лишь уголками губ, и Артурия ответила ей таким же вялым выражением лица. Очередь, как водится, двигалась медленно и нудно, заставляя путешественников изнывать от скуки. Люди стояли с каменными лицами, абстрагировавшись от окружающего шума и суеты, и покорно переминались с ноги на ногу. Оторвавшись от вконец опротивевшего постера, Артурия выглянула из-за спин ожидающих: долго там ещё?
  В Лицее довольно часто проводились экскурсии, нередко в отдалённых уголках страны или даже за границей, благо деньгами родители учеников не были обделены. На этот раз, ввиду холодного ноября-месяца, целью путешествия была избрана древняя крепость в жаркой приморской стране: пускай молодежь просвещается, а заодно и поплещется в теплом море. Поездка предполагала пару дней валяния на пляже, а также экскурсию в городок, рядом с которым и будут жить лицеисты.
  Артурия вздохнула, передвигая чемодан на десять сантиметров вперёд вслед за Айрисфиль. Было бы неплохо дать себе отдых после изнурительного Дня открытых дверей, но, увы, полностью расслабиться в тени олив и пальм не получится. Из-за праздника она не успела прочитать рекомендованную учителем книгу, так что придётся догонять намеченное у моря. Немного досадно, зато подготовится к весенним экзаменам без спешки. Девушка не понимала людей, которые откладывали важные дела до последнего момента - ей было гораздо проще приняться за работу заранее, чтобы не чертыхаться в будущем и не ложиться спать под розовые лучи рассвета. Всего-то надо читать хотя бы по десять страничек в день - и уже будет польза. Так Артурия мысленно настраивала себя на рабочий лад.
  Чья-то широкая ладонь уверенно легла ей на талию, заставляя сделать шаг в сторону. Демонстративно закатив глаза, девушка повернула голову и к своему неудивлению обнаружила рядом с собой Гильгамеша. Судя по всему, ему тоже было неимоверно скучно - каждый ищет свой способ поразвлечься.
  - Перестань себя так вести, - сдержанно шикнула Артурия, взглядом пытаясь передать всю серьёзность требования.
  - Как? - весело спросил юноша, пытаясь удержать извивающуюся блондинку.
  - Сам знаешь как, - пихая парня локтем в бок, прошипела девушка. Где-то в глубине начало нарастать глухое раздражение.
  - Следил бы лучше за своими вещами, - пришла на помощь Айрисфиль. - Не боишься, что украдут?
  - Мы с Эном уже сдали свой багаж.
  - Какого лешего ты тогда вообще тут делаешь?!
  - Ваши документы, пожалуйста, - прозвучал совсем рядом приветливый голос; раздраженно подхватив чемодан, Артурия шмякнула его на движущуюся ленту.
  В последнее время она стала понимать, почему её так сильно возмущают приносимые Гильгамешем цветы, как будто нечаянные прикосновения или тот же поцелуй на сцене: она не привыкла к такому вниманию. Воспитанная по суровым правилам Утера, Артурия никогда не думала о себе, как о женщине в полном смысле этого слова. Она отдавала себе отчет, что принадлежит к женскому полу, но в то же время не ассоциировала себя с заманчивыми нарядами, блестящими украшениями, а уж тем более с нежной романтикой, которые составляли значительную часть мира обычных девочек. Жизнь наследника семьи Пендрагон - вот всё, что занимало её мысли и составляло основу её будущего. Окружающие давным-давно привыкли видеть её в таком свете, и только внезапно появившийся в Лицее Гильгамеш почему-то решил игнорировать негласное правило - и упорно продолжал обращаться с ней, как с девушкой. Ей не нужно этого. Она не понимает таких отношений.
  

***

  - Ах, как же я счастлива, что всё закончилось! - Айрисфиль с наслаждением потянулась, вслед за тем весело крутанувшись на месте, - пойдём пройдемся по кафешкам.
  - Давай, воды в дорогу купим, - поддержала предложение Артурия. Через два часа они наконец-то прошли все пункты контроля и теперь оказались в зоне дьюти-фри.
  - Стоп, а где Гильгамеш? Он всё приставал к тебе... - девушки настороженно оглянулись, но знакомой блондинистой шевелюры нигде видно не было.
  - Пропал, - с облегчением констатировала Артурия. - Надеюсь, Энкиду утащил его куда подальше.
  Светлый коридор был полон сувенирных магазинов, перемежающихся небольшими кафе. Сверкающее стекло витрин, красочное разнообразие товаров и оживленный говор снующих вокруг туристов создавали радостную атмосферу, взбодрившую подуставших подруг. Включившись в этот деловой поток, они отправились бродить по этажам аэропорта, словно по широким бульварам. Правда, Артурия настояла на том, чтобы они сперва отыскали нужный выход и не бегали впопыхах по всему коридору перед посадкой, зато дальше Айрисфиль была отпущена в 'свободное плаванье'. Одежда, сумки, парфюмерия, игрушки - они переходили из одного отдела в другой, ничего особо не покупая, а всё больше рассматривая, и беззаботный щебет беловолосой подруги вносил в это занятие нотку веселья.
  - О, мороженое! - воскликнула Айрисфиль, устремляясь к прилавку небольшой кафешки. Артурия, будучи никогда не против перекусить, заинтересованно устремилась за ней. - Купим?
  Цена... от количества нулей лезли на лоб глаза, впрочем, как и от стоимости остальной еды. Но что поделаешь? На улицу за дешёвым стаканчиком не побежишь.
  Взяв по рожку, девушки отошли к прозрачной стене, через которую можно было наблюдать за аккуратно выруливающими на взлетную полосу самолетами. Глухо доносился гул двигателей, и над зданием то и дело мелькали серебристые тела 'железных птиц'. Мороженое оказалось поразительно вкусным - то ли настолько утомили девушек все эти проверочные процедуры, то ли и вправду пломбир в этой забегаловке был особенным, но подруги с удовольствием кусали холодную белоснежную массу, разглядывая покатые, розовые в лучах закатного солнца бока самолётов.
  - Артурия, а у тебя какой купальник - открытый или закрытый? - задумчиво спросила Айрисфиль.
  - Открытый, конечно же, - несколько удивилась вопросу Артурия, - а что?
  - Мне почему-то казалось, что ты обязательно выберешь закрытый, - пожала плечами подруга и пояснила. - Ты же не любительница подчёркивать свою женственность, верно?
  - На самом деле я рассматривала закрытый вариант. Но потом подумала, что витамин Д вырабатывается в нашем организме главным образом на солнце, а скоро как раз зима, следовательно, чем больше участков моей кожи будет открыто на пляже солнечным лучам, тем больше... Айрисфиль, что не так? Я что-то перепутала? - сурово повернулась к смеющейся подруге девушка.
  - Ох, ты никогда не изменишься, - сквозь смех выдавила Айрисфиль. Некоторое время она продолжала хихикать под недовольным взглядом Артурии, а потом перевела тему в иное русло. - Кстати, давно хотела тебя спросить: Гильгамеш всё ещё ходит в клуб фехтования?
  - Довольно-таки часто. И Энкиду, естественно, тоже. Уверена, они будут продолжать свои визиты до самого Нового Года, - на лице ворчащей подруги читалась досада.
  Освободившись, наконец, от Дня открытых дверей и возобновив тренировки, девушке пришлось столкнуться с жестокой реальностью: невыносимый блондин намеревался быть рядом с ней не только в Лицее, но и в спорте. И не было сомнений, что покинут клуб Властители Лицея лишь после ухода самой Артурии, а именно в январе, когда многие старшеклассники прекращают посещать свои кружки и секции, чтобы сосредоточиться перед сложными итоговыми экзаменами. А это значило, что терпеть неустанное внимание Гильгамеша придется ещё почти целых два месяца.
  - Но ты побеждаешь? - отвлекла Артурию от мрачных мыслей Айрисфиль.
  - По-разному. Я хорошо изучила их стиль, но серьезными противниками они не перестают от этого быть, - девушка помялась, собираясь с духом перед следующей фразой. - Честно говоря, если бы я не знала, почему Гильгамеш приезжает в клуб, эти поединки были бы мне даже по душе, ведь парни - фехтовальщики как раз моего уровня. Но этот надменный нахал ходит и смотрит так, словно я уже его собственность, а он лишь позволяет мне вести себя так, как я хочу! Это выводит из себя! - теперь голос Артурии звенел от гнева.
  - Постарайся смотреть на ваши встречи как на эксклюзивные тренировки. В том числе и психологические, - пошутила Айрисфиль. По-другому посочувствовать подруге было вряд ли возможно.
  'Объявляется посадка на рейс 226Е', - прозвучал над их головами невидимый диктор, тут же повторяя фразу ещё на нескольких языках.
  - Ой, это не наш рейс объявляют? - встрепенулась беловолосая девушка.
  - Да, нам пора, - последний кусочек мороженого был съеден, небольшие, но необходимые покупки - сделаны, и их ждало тихое, уютное путешествие до берегов маленькой морской страны.
  Предъявив паспорта и пройдя по гулкому 'рукаву', девушки оказались на борту самолёта.
  - У вас место А4, а у вас - С23, - сообщила им стоящая на входе стюардесса, взглянув на протянутые посадочные талоны.
  - Странно, мы же стояли далеко не в начале очереди, откуда у меня такое хорошее место? - тихо сообщила Артурия подруге. Это был риторический вопрос: много думать было не надо, чтобы догадаться, кто же постарался устроить ей такую комфортную жизнь.
  - Хочешь, поменяемся местами? - с коварной улыбкой предложила Айрисфиль.
  Проход тем временем был полон пассажиров, и девушкам пришлось подождать, пока все нерасторопные туристы засунули наверх свои дорожные сумки. Когда подруги наконец добрались до четвёртого ряда, там действительно сидели Гильгамеш с Энкиду.
  - Присаживайся, - пригласил-приказал кивком головы парень. Да, всё определенно было подстроено с самого начала, ибо даже намека на удивление не промелькнуло в его глазах при виде остановившегося у его кресла Короля-рыцаря.
  - Прошу прощения, но сегодня компанию тебе составит Айрисфиль, - холодно оповестила Артурия, с внутренним удовольствием наблюдая, как самоуверенное выражение лица Гильгамеша сменяется на негодующее. Пусть знает, что она не будет плясать под его дудку.
  Ни минуты больше не медля, девушка направилась в хвост самолета. Краем глаза она заметила, как блондин подался за ней, и ускорила, насколько это было возможно в тесном проходе самолета, шаг.
  - Отказываешься от моей доброты? Артурия!.. Упрямая женщина, когда-нибудь я её обуздаю, - в сердцах бросил парень, вновь устраиваясь на своём месте. Множество людей и предостерегающий жест Энкиду помешали ему догнать гордо удаляющуюся блондинку и силой притащить её обратно. - Ты не достойна сидеть рядом со мной, - надменно добавил юноша в сторону опустившейся в соседнее кресло Айрисфиль и отвернулся.
  Надо сказать, что за сохранность подруги Артурия, как ни странно, не волновалась: при всей своей солидарности с Гильгамешем, Энкиду вряд ли бы позволил другу выкинуть какой-нибудь фортель в самолёте. Да и сам блондин, хоть и задирал девушку немилосердно, на откровенные жестокости, как прежде, не шёл. К тому же и сама Айрисфиль не так проста, как оно со стороны кажется. Одним словом, ничего с ними тремя не случится, а она тем временем спокойно почитает. И Артурия, усевшись на место 23С, раскрыла книжку.
  

***

  Аэропорт встретил лицеистов влажной теплотой южной ночи. Сдержанно потягиваясь и разминая затёкшие от долгого сидения конечности, они топтались у паспортного контроля и бездумно пялились в сидящих за окошком людей. Ночной рейс, утомительные очереди и неподвижный полёт накладывали свой отпечаток на путешественников, мечтающих сейчас лишь о свободной кровати, на которой можно было бы растянуться в полный рост. Их не трогали яркие вывески 'Добро пожаловать!', и все молитвы новоприбывших заключались в том, чтобы их багаж поскорее доставили на движущуюся ленту.
  - Как полёт? - поинтересовалась Артурия, помогая Айрисфиль выловить её чемодан.
  - Идеально: они меня игнорировали, а я тоже в собеседники особо не набивалась, - устало отозвалась подруга.
  Помолчали. Говорить не хотелось - предпочли просто сесть на железную скамейку и наблюдать за хаотично бродящими вокруг людьми. Вдалеке мелькнула светлая шевелюра Гильгамеша. А может и не Гильгамеша - сейчас много крашеных. Вот Артурия, кстати, натуральная блондинка - наследство от мамы. По правде сказать, она много взяла по внешности от матери; возможно, именно поэтому Утер так рьяно и превращал её в мальчишку - боялся увидеть подрастающую рядом копию постылой женщины. А Гильгамеш, между прочим, тоже натуральный блондин - единственное, что есть у неё общего с этим невыносимым парнем. Смешно. И в то же время, чем чаще он её раздражает, тем ярче становится контраст с тем непринужденным разговором в ночном саду. Тогда голос Гильгамеша звучал так обеспокоенно, что Артурии хотелось взять и выглянуть из-за кустов самшита, чтобы посмотреть: сохраняли ли глаза юноши всё тот же надменный оттенок или всё же... они изменились?
  - Парни, кто-нибудь, эй! О, Артурия, стащи мне, пожалуйста, рюкзак, а то он такой тяжёлый, - подбежала к скамейке одноклассница.
  - Сейчас, - и Артурия направилась за девушкой.
  Автобус встретил их мягким мерцанием лампочек под потолком и шуршанием микрофона, в который гид, по традиции, начал рассказывать об истории и обычаях страны. Тронулись. Просторная бархатная ночь, ослеплённая ярким светом фонарей, осталась за окном, и подростки погрузились в тягучие сумерки салона. Мягкое движение и волшебное сияние проносящихся за окном витрин усыпляли внимание. Артурия расслабленно откинулась на спинку сидения, неподвижным взглядом уставившись в тёмные, размытые пятна высившихся вдалеке холмов; затем повернулась и закрыла глаза. Последнее, что она слышала, это древний миф, рассказываемый гидом: 'И сделал юноша, как велела ему царевна: наутро, после полнолуния, воткнул он свежесорванную ветвь оливы в прибрежный песок, а двадцать акульих зубов отдал морю. И явились дельфины, и восхитился народ, и тогда уверовал царь, что юноша этот достоин руки его дочери...'. Округлая растущая луна выглянула из-за темной горы и ясно осветила безмятежное лицо спящей девушки.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 16 - Ты не умеешь отдыхать
  
  *Хочу сказать насчет Артуриного умения плавать. Из Зеро мы все знаем, что Сэйбер умеет ходить по воде и не может утонуть даже при всем своем огромном желании. С другой стороны, продолжением визуальной новеллы Fate/Stay Night является тоже ВН под названием Fate/Hollow Ataraxia. Я в неё ещё не играла, но знаю, что в ней Широ идёт в бассейн и учит Сэйбу плавать. Противоречие, не правда ли? С другой стороны, умение ходить по воде ещё не равно умению плавать. В общем и целом, трактовать приведённые факты (как это часто и бывает в Насуверсе) можно по-разному. Поэтому я и пришла к такому вот компромиссу, уровню 'в воде не утону'. Сэйба не дура, чтобы не научиться плавать. Но и плавать мастерски она тоже отнюдь не обязана.
  
  Было позднее утро, когда, отоспавшись с ночной дороги и наскоро поев (завтрак уже подходил к концу), Артурия с Айрисфиль отправились к морю. С возвышенности, на которой располагался отель, открывалась панорама склона, и, куда бы подруги ни кидали взгляд, спускаясь по крутой дорожке, все утопало в зелени. Внизу, среди розовых соцветий декоративного кустарника белели опрятные бунгало. Наверху, вокруг самого отеля, раскинули ветви-шатры апельсиновые и лимонные деревья, в чьей густой листве виднелись золотистые шары плодов. Проходя мимо одного из деревьев, Артурия протянула руку и ощутила под пальцами теплую шершавость коры. Цвели посаженные в клумбах цветы: крупные желтые, мелкие и частые голубые, душистые белые, вытянутые огненно-рыжие. Далекие холмы были охвачены темно-зеленой дымкой. Целая палитра красок развернулась перед девушками во всём своём безграничном великолепии, а над этим земным раем ровным полотном текла синева неба. Даже воздух здесь был иной - лёгкий, прозрачный, и пах сладостью нектара.
  Тем временем южная жара уже набрала силу, и раскалённый дождь солнечных лучей немилосердно жег открытые плечи подруг. Тем приятнее была прохлада моря, в которую они с разбегу окунулись, бросив пляжные сумки на ближайший лежак. Вода обступила их, ласковая, упругая, оставляя на губах солоноватый привкус.
  - Поплыли вглубь? - предложила Айрисфиль, и первая устремилась вперёд.
  Море плавно расступалось, когда Артурия рассекала его мощными гребками, и девушке казалось, что она наполовину парит. По какому-то негласному согласию они с Айрисфиль плыли молча, наслаждаясь скоростью и гладкостью волн, поэтому окружавшую их дружественную тишину наполняли только тихие всплески рук о воду. В какой-то момент девушка посмотрела вниз: через бирюзовую воду виднелось покрытое водорослями морское дно и стайки резвящихся полупрозрачных рыб. Изображение было настолько чётким и ясным, что, казалось, протяни руку - и коснёшься подводного царства. Повинуясь очарованию иллюзии, девушка нырнула, но, конечно же, морские обитатели были слишком далеко. Фыркая и отплевываясь, Артурия вынырнула обратно к сверкающему солнцу.
  Доплыв до буйков, подруги некоторое время лежали на спине и наслаждались беспечностью момента. Море мерно вздымалось, перекатываясь под ними волнами. Оно было таким теплым, что быстро двигаться не было не только необходимости, но и желания. Это были волшебные минуты, полные умиротворенного спокойствия, вспомнить которые подругам захочется ещё не раз.
  Потом Артурии надоело бездумно качаться на волнах, и она переменила положение. Её внимание скоро привлеки два скользивших вдалеке паруса, алого и золотого цветов. Судя по всему, управляли ими новички, так как двигались паруса весьма медленно и как будто неуверенно. И точно: через несколько мгновений алый парус накренился и упал в море, поднимая столб брызг. Золотой продержался несколько дольше, прежде чем последовать примеру своего товарища. Артурия сощурилась, пытаясь рассмотреть спортсменов получше: во время одного из заворотов волосы человека взметнулись, демонстрируя свою невероятную длину. Энкиду? Девушка никогда не слышала, чтобы Властители Лицея увлекались виндсерфингом. Однако сомнения едва ли имели место быть, ведь только Принц Лицея мог похвастаться такими шикарными локонами.
  На этом Артурии пришлось прервать свои наблюдения, так как Айрисфиль тоже наскучило качаться на волнах. Подруги поплавали ещё немного вдоль пляжа и направились на берег.
  - Здорово, правда? - весело воскликнула Айрисфиль, выскакивая на мягкий песок и пританцовывая от переполняющей её энергии.
  - Не могу сказать, что питаю к морю особенные чувства, - пожала плечами Артурия, - Но это ощущение невесомости действительно приятно, - с одобрением закончила она. Будучи неплохим пловцом (на уровне 'в воде не утону'*), девушка, тем не менее, никогда не считала воду своей стихией и относилась к ней довольно-таки равнодушно.
  - Вот как, - склонила голову на бок Айрисфиль, - Но в любом случае, главное - что мы поехали вместе, верно? - и такая счастливая улыбка засияла у неё на лице, что в душе Артурии тоже поднялось что-то большое и теплое.
  - Пожалуй, ты права.
  Тем временем солнце закатилось на самый верх небосвода, и девушки, спасаясь от огненной жары, поспешили в тень, к своим лежакам. Пляж их отеля был интересной планировки: перед самым морем тянулась широкая полоска песка, достаточная для того, чтобы позагорать или построить песчаный замок. А дальше, на возвышении, простирался внушительных размеров газон. Его трава была зелёной и доставала до щиколоток, словно и не росла под палящим солнцем. Тут и там возвышались пальмы с длинными широкими листьями, так что весь газон был покрыт сетью прохладных теней. Это был словно маленький оазис, где отдыхающие пережидали часы жестокого солнца, и две лицеистки не были исключением.
  - Артурия, тут по расписанию через пятнадцать минут будут игры в бассейне. Пойдёшь? - предложила, просушивая голову полотенцем, подруга.
  - Нет, я, пожалуй, останусь тут, - лежак скрипнул под опустившейся на него девушкой.
  - Ну, - укоризненно покачала головой Айрисфиль, - пойдём. Ты же любишь соревнования.
  - Слишком жарко. Не хочу сейчас прыгать под открытым солнцем, - лето и правда никогда не было любимым временем года Артурии. Если бы ей сейчас предоставили на выбор тридцатиградусное пекло и холодный дождь с ветром, она бы предпочла второе.
  - Тогда с тебя вечером волейбол. Наши классы будут играть друг против друга, - в глазах Айрисфиль мелькнул азарт.
  - В этом я обязательно поучаствую, - как человек с громким именем, девушка не могла пропускать общественные мероприятия класса: лицеисты бы не поняли отказа Короля-рыцаря.
  - Начало в пять, не опоздай. Ладно, я побежала, а то начнут без меня, - заторопилась, взглянув на часы, подруга.
  - Удачи, - помахала ей вслед Артурия.
  Что ж, у каждого своя программа. Поудобнее устроившись на лежаке, девушка извлекла из пляжной сумки учебник, который она ещё утром прихватила из номера. Сейчас, когда нет желания заниматься чем-либо активным, и всё, что доставляет удовольствие - это вальяжный отдых под высокой пальмой, самое время почитать книжки. Момент действительно подходящий, только, как отметила про себя с неудовольствием Артурия, несколько мешала окружающая обстановка. Крики детей, громкие голоса взрослых, заманчивый шум прибоя и расслабляющая музыка, доносящаяся из прибрежного ресторана - атмосфера совершенно нерабочая. Рядом, привлекая внимание, по коре пальмы скользнула серая ящерица. Масса отвлекающих моментов! 'Этого я не предусмотрела', - сумрачно подумала Артурия. Тем не менее, сделав над собой некоторое усилие, девушке удалось сконцентрироваться. Мягко шелестели страницы, тело приятно обдувал ветерок... Когда девушка в очередной раз, чтобы передохнуть, обвела пляж глазами, она увидела направляющегося к ней Гильгамеша.
  Артурия молча ждала, пока он приблизится, и так же молча подходил парень.
  - Тебе идёт, - сказал Гильгамеш, остановясь почти вплотную с её лежаком. Теперь, вблизи, на кончиках его волос были видны сверкающие капли воды.
  - Спасибо, - неопределённо пожала плечами девушка. Она не нуждалась в подобных комплиментах и не знала, как следует на них реагировать. - Это ты управлял сейчас алым парусом?
  - Я, - гордо кивнул парень, как будто не он падал в море, не справившись с волнами.
  - Никогда не слышала, чтобы ты получал какие-либо награды за виндсёрфинг, - комментарий Артурии был объясним: за какое бы дело Гильгамеш ни брался, он имел привычку достигать в нем совершенства.
  - Это недавнее хобби. Я хочу попробовать в этом мире всё, - и парень для большей выразительности взмахнул рукой, как бы охватывая все свои будущие интересы.
  - Жизнь только ради самого себя? Не самое благородное занятие, на мой взгляд, - пламенные слова не произвели на девушку должного впечатления.
  - Не познав себя, не сможешь понять других. Люди похожи, в конце концов, - нисколько не смущаясь, парировал с лукавой усмешкой Гильгамеш.
  - Избавь меня от твоей софистики, - поморщилась Артурия. Порой она не знала, что противопоставить замысловатым изречениям парня. Рассуждения Властителя Лицея звучали будто бы правильно... и, тем не менее, она не могла с ними согласиться.
  - Что читаешь? - наклонился тем временем к её книжке Гильгамеш. - Ого, 'Краткий курс новейшей истории'? Во время отдыха?
  - Да, во время отдыха, и что с того? - нахохлилась девушка.
  - Да нет, ничего, просто я подумал, какая же ты всё-таки... - парень запнулся, подыскивая нужное слово, - ограниченная. Тебя совсем что ли окружающий мир не интересует?
  - На что ты намекаешь? - уже грозно осведомилась Артурия.
  - Если ты не понимаешь сейчас, то не поймёшь, даже если я тебе и объясню, - насмешливо бросил парень и направился прочь от лежака.
  Недоуменно хмыкнув (и зачем вообще разговор заводил?), Артурия снова раскрыла книгу. Однако нахальные слова блондина было не так-то просто выкинуть из головы. Осколки фраз роились в сознании, зля и надоедая. Силясь 'сбросить' неприятный осадок, девушка переменила на лежаке позу и, всё ещё слегка хмурясь, углубилась в текст. Но на этот раз учебе помешал желудок, на самых первых строчках потребовавший еды. Тьфу, от этого нелепого разговора она страшно проголодалась. Который вообще час? Пошарив в сумке, Артурия выудила оттуда наручные часы: верно, самое время обеда.
  Отложив учебник в сторону, девушка воодушевлённо сунула ноги в пляжные тапочки: ведь, пожалуй, еда - одно из самых интересных мероприятий на отдыхе! Можно попробовать столько всякой еды, выпить столько разных напитков... Свежие салатики, залитое соусом мясо, шипящая на противне рыба, мягкие креветки, сочные фрукты, возвышающиеся сладкими пирамидками десерты - решено, она должна попробовать всё. Ноги сами несли Артурию к прибрежному ресторану, благо, в сам отель подниматься не надо было. Набирая в тарелку гору еды, ошеломляющую даже видавших виды официантов, девушка мимолетом бросила взгляд на своё отражение в отполированном стекле витрины: неужели купальник ей и правда идёт?
  

***

  Нежная сиреневая дымка разлилась по южному небу. У самого горизонта, там, где мерно плескалось море, её чуть подкрашивало матовое рыжее свечение тонущего в океане солнца. Первые брошки звезд проступили на темнеющем небосводе - крупные, серебристые, совсем не такие, как их крохотные, холодные сёстры на севере. Нагретые солнцем асфальт и камни отдавали воздуху свой полуденный жар, и разомлевший ветерок лениво теребил кроны деревьев. Остаток дня, как это случается со всем новым, пролетел незаметно быстро, и вот уж вокруг отеля расстилал своё убранство вечер.
  - Ух, здорово же вы с девчонками нас обыграли. Никогда не знала, что ты так не любишь проигрывать, - разводила руками Айрисфиль, поднимаясь с подругой по лестнице. Что и говорить, после каждого пропущенного мяча Артурия скрежетала зубами и начинала вести игру ещё яростней прежнего. В итоге волейбол закончился счётом 7:12 в пользу команды Короля-рыцаря. - Артурия, в девять часов гулять пойдешь?
  - Прости, я хотела кое-какую литературу для экзаменов почитать, - отказалась девушка.
  - Какая же ты все-таки работяга, - в голосе Айрисфиль не было укора, только тепло и понимание. - Хорошо, я не настаиваю, захочешь - приходи. Я буду в номере.
  И, попрощавшись, одна подруга повернула по коридору налево, а другая - направо.
  Придя в темную, в глубоких тенях комнату, Артурия чуть слышно вздохнула. Отказывать Айрисфиль было не очень приятно, да и само предложение о ночной прогулке звучало заманчиво. Однако изменять установленному плану было не в правилах девушки. 'Надо - значит надо' - строго сказала себе она и, взяв под мышку учебник, вышла на балкон.
  Внешний мир встретил её теплым, влажным бризом и мерцанием огней далекого города, взбирающегося вверх по холму на противоположной стороне залива. Небо было по-прежнему светло и безбрежно. В темной листве деревьев звонко пели местные сверчки. Но девушка не обратила внимания на зовущую в свои просторы южную ночь. Четким движением руки она включила наружный фонарь, а другим пододвинула к себе сетчатый пластмассовый стул. Внутренне, самим своим подсознанием отрешаясь от окружающих её соблазнов, Артурия погрузилась в строгие, сухие строчки учебника.
  С четверть часа, наверное, провела она в сосредоточенном чтении. Перед глазами были только залитые жёлтым светом страницы, вереницы дат и строгая последовательность фактов. Однако длился этот размеренный покой недолго: бойкая, неожиданно зазвучавшая откуда-то песня вырвала Артурию обратно в реальность. Сначала музыка поднималась нежными, тонкими нотами из-под балкона, ненавязчиво приплетая свои нити к мыслям Артурии. Непонятные слова на иностранном языке нестройным хором струились на заднем фоне. Затем мелодия окрепла, набирая силы и энергию, так что девушке приходилось уже сопротивляться её зажигающему очарованию. Впрочем, борьба длилась недолго: взорвавшись тысячью живительных звуков, в которых, порой кажется, кроется само существо жизни, песня вдребезги разбила невозмущенное спокойствие Артурии. Музыка жгла её сердце огнем вседозволенности и разливалась по жилам очарованием первобытной дикости. Высокие, витиеватые мотивы вызвали к глубинной человеческой природе, граничащей с животной, и этой древней магии звука противиться было невозможно.
  Словно после тягостной борьбы с колдовскими чарами, Артурия в изнеможении заложила закладкой книгу и, влекомая невидимым источником песни, подошла к перилам балкона. Он выходил на широкую, выложенную гладкими светлыми камнями площадку. Днем здесь проводили конкурсы и игры для детей, а сейчас было полным-полно молодых людей. По периметру протянулись летние, накрытые длинными белоснежными скатертями столики с такими же воздушными в своей белизне плетеными креслами. У правой стороны, ближе к невысокому бордюру, возвышался огромный, наполненный темной жидкостью сосуд. Он был слишком изящен, чтобы называться чаном, и слишком велик, чтобы сойти за чашу. Пожалуй, он с легкостью мог бы вместить в себя взрослого быка. И все эти предметы охватывало исходящее снизу золотое сияние, ровными волнами поднимающееся к темному куполу неба. Его желтые отблески придавали площадке волшебный вид.
  Присмотревшись, Артурия узнала в собравшейся молодежи лицеистов. Ах, да, она что-то слышала накануне про вечеринку от Властителей Лицея. Да вот и сами хозяева торжества: небезызвестные парни направлялись к огромному сосуду сквозь расступающуюся перед ними толпу. Оба друга были одеты под стать антуражу площадки: белая воздушная одежда, золотые браслеты у Гильгамеша на руках и сверкающая цепочка - у Энкиду на груди. Вплотную подойдя к гигантской чаше, Властители Лицея погрузили в тёмную жидкость бокалы, которые всё это время держали в своих руках. Плещущийся в тонком стекле напиток заискрился багрянцем.
  - Да продлится веселье до утра! - крикнул Гильгамеш, со звоном чокаясь с другом.
  Люди ответно взревели, тоже потянувшись к вину. Музыка звала их отдаться лихому, безбашенному веселью.
  - Танцевать, давайте танцевать! - воскликнул осушивший залпом свой бокал Энкиду и тут же, подхватив под руку какую-то лицеистку, увлек её на середину площадки. Несколько парочек, заразившись энтузиазмом Принца, последовали его примеру.
  Чем дольше смотрела Артурия на разгоравшееся веселье, тем пустыннее и безрадостнее становилось у неё на сердце. Что-то сродни горестному одиночеству родилось и заныло там, заставляя девушку завидовать буйному торжеству. И в то же время, она знала, что подобные празднества никогда не были её стихией. Одно время она пробовала ходить на дискотеки, но в итоге лишь сидела за столиком у стенки, чувствуя себя не в своей тарелке и мечтая поскорей очутиться дома - в тишине и спокойствии. От чего же тогда ей сейчас так хотелось присоединиться к бурному веселью? Внезапно Артурия заметила на себе его взгляд - Гильгамеш стоял, запрокинув голову, и пристально смотрел в её лицо. Словно пронзенная молнией, девушка отпрянула от перил и, ни минуты не медля, ушла к себе комнату. Там она долго сидела в темноте на кровати, борясь с разрастающимся в ней раздражением. Из чего оно родилось? На кого или что было направлено? Артурия пыталась проследить логическую связь и не могла. Разъедающее чувство было направлено на всё - на отбеленные шероховатые стены номера, на пружинящую кровать, на тяжелый прямоугольник учебника и на людей, что устроили под её окном праздник. Она приказывала себе собраться с силами, но какая-то досадливая тоска вновь скручивала её нутро, оставляя сидеть в оцепенении. Когда, наконец, она просто встала, чтобы включить свет, к ней постучали. Попутно хлопая по выключателю и в прихожей, Артурия подошла к двери.
  - Кто там? - как бы девушка ни старалась придать своему голосу естественность, слова вылетели достаточно резко.
  - Гильгамеш.
  - Зачем пришел? - не торопясь отпирать, спросила Артурия. Вот прогонит она его сейчас с порога...
  - И ты полагаешь, что это вежливо - вести беседу с человеком, даже не видя его лица? Где твои манеры, наследница Пендрагон? - насмешливо ответил вопросом на вопрос парень.
  - Единственное твое достояние - лукавый язык, - угрюмо хмыкнула Артурия. - Так говори.
  - Хватит испытывать моё терпение, женщина, - теперь уже властно прогремел голос. - Или ты открываешь мне добровольно, или я выламываю тебе дверь. Но в твой номер я так или иначе попаду. Выбирай.
  Ошарашенная развернувшейся перед ней перспективой, девушка, тем не менее, поспешных решений не собиралась принимать. Выбить дверь? Он серьёзно? Впрочем, к тому, что сказал Гильгамеш, лучше легкомысленно не относиться. Хорошо, предположим, что это так. Что тогда делать? Позвать на помощь? Бесполезно: в этом крыле номера только для лицеистов, а они все на вечеринке. Кроме Айрисфиль, но она слишком далеко и, скорее всего, не услышит. Стоп, а у него сил-то хватит выполнить свою угрозу?
  Словно в ответ на мысли Артурии, мощный удар сотряс её дверь, заставив петли жалобно заскрипеть. Судя по всему, кусок дерева сантиметров в семь толщиной был не таким уж и суровым препятствием для парня. Нет-нет, сидеть полночи, ожидая, пока рабочие всё починят или пока администрация предоставит ей новый номер, девушке отнюдь не хотелось. Нехотя, она потянулась к замку, но дверь снова задрожала под сокрушительным ударом. Казалось, было слышно, как трещал металл замка - третьего натиска он мог и не выдержать.
  - Стой, да хватит же! - закричала Артурия, бросаясь открывать.
  Когда дверь распахнулась, Гильгамеш стоял, довольно сложив руки на груди.
  - Ну и что у тебя за дело? Только недолго, - недовольно предупредила девушка, отмечая в руках у блондина небольшую бутылку.
  - Я многое тебе прощаю, моя Королева, но и у моей доброты существует предел, - отчеканил с металлом в голосе Гильгамеш, проходя вместо ответа в её номер. - Поговорить с тобой хочу. Идем на балкон. И возьми свой бокал из комнаты.
  И снова Артурия сидела на пластиковом стуле, и снова играла энергичная, пылкая музыка, но только теперь напротив неё сидел юноша с кроваво-красными глазами и разливал такого же цвета вино.
  - Впечатляет? - спросил он, заметив, как девушка бросает взгляды в сторону веселящихся лицеистов.
  - Отрицать очевидное было бы глупостью: вечеринка роскошна, - прозвучала равнодушная похвала. - Но где вы взяли такую прекрасную мебель, подсветку? Столько вина? Арендовали у отеля?
  - За кого ты меня держишь? - вскинул бровь Гильгамеш. - Я купил всё несколько недель тому назад специально для торжества.
  - Как купил? - изумлённо посмотрела на него Артурия. - Я имею в виду, насовсем?
  - Естественно. Я и номер свой обставил по своему вкусу. Не буду же я пользоваться этим ширпотребом, который отель гордо называет 'классом люкс', - губы Гильгамеша презрительно скривились.
  - Но деньги... - озадаченно начала девушка. Учитывая великолепие вечеринки как в Лицее, так и здесь, об убранстве комнат блондина можно было только гадать.
  - У меня их слишком много, чтобы они могли меня волновать, - пренебрежительно махнул рукой парень, показывая, что тема финансов ему неинтересна.
  Взяв бокал, он некоторое время любовался на тёмно-красные переливы, потом неспешно отпил, наслаждаясь вкусом вина. Вся его вальяжность позы, с которой он расположился в своём стуле, и расслабленный, но по-прежнему проницательный взгляд, устремлённый на танцующих внизу перед балконом лицеистов, свидетельствовали о том, что Гильгамеш от души наслаждался этой ночью, выпивая её сладкую чашу до дна. Артурия же являла собой его полную противоположность: холодная, прямая, она недвижимо сидела на своём месте, а лицо её превратилось в маску серьезности. Или она пыталась такой казаться? В любом случае, девушка опять молчала, всем своим видом давая понять, что дверь не закрыта и чем скорее гость уберётся восвояси, тем лучше. Оценив это безмолвное красноречие, Гильгамеш усмехнулся и поставил наполовину опустошённый бокал.
  - Возвращаясь к утреннему разговору об ограниченности... Вот скажи мне, моя Королева: неужели так сложно позволить себе расслабиться на каких-нибудь три дня и забыть об учебниках?
  - Откуда ты взял, что мне это в тягость? - вопрос был холоден, как глыба льда.
  - Потому что тебе нужно научиться отдыхать.
  - Не так, как вы, - отрезала девушка.
  - Отдыхать можно разными способами. А ты ни одним из них не умеешь, - снисходительный тон Гильгамеша выводил из себя.
  - Это всё, о чем ты хотел поговорить?
  - Почти: ведь ты ещё не попробовала моё вино, - кивком головы Гильгамеш указал на полный бокал, к которому так и не притронулась девушка. - Пей, это одно из самых лучших.
  По-прежнему сохраняя равнодушное выражение лица, Артурия отпила багряной жидкости. Целый букет вкусов расцвел у неё на языке; вино было сладким, почти приторным, но в эту нежную пелену ловко и ярко вплеталась лоза горчинки. Тонкое сочетание терпкости и меда будоражило, окрыляло, разливаясь по телу волнующим теплом. Желая продлить сладкую негу, девушка сделала ещё глоток, на этот раз побольше.
  - Оглянись теперь вокруг, моя Королева: неужели ты ничего не видишь? - раздался рядом голос Гильгамеша.
  А Артурия смотрела и видела, словно сладкая истома вина вызволила её наконец-то ото сна: те огни, усыпавшие противоположный изгиб залива, были словно крупные самоцветы на бархатной черной парче; синими всполохами искрилось море, гоня барашки волн на невидимый берег, и его низкий гул отдавался в стенах отеля; серебристые брошки звезд ярко горели на теперь уже потемневшем атласе неба - близко и переливчато; заманчиво шелестела где-то в ночи листва деревьев, и в теплом воздухе соленый запах моря смешивался с цветочным ароматом. То, от чего она всё это время старалась загородиться - она теперь с ясностью это видела. Мир звал Артурию к себе, кружил голову, торопил её сердце смеяться и петь - взывал к её девичьей, человеческой юности.
  Гильгамеш ждал. По разлившемуся по щекам румянцу, по приоткрытым подрагивающим губам он догадывался о борьбе, происходящей сейчас на душе у девушки. Наконец она повернулась к нему.
  - Это всё не про меня, - голос был ровен, а взгляд зелёных глаз - твёрд. Словно проверяя Артурию, парень несколько секунд пронизывал её своим обжигающим взглядом, а затем рассмеялся.
  - Браво, моя Королева, ты не меняешься, - прохохотал он, поднимаясь со стула. - Что ж, в награду за твоё упрямство вино я оставляю тебе. Наслаждайся, - и Гильгамеш исчез в дверном проеме.
  Его никто не провожал, и он без каких-либо задержек покинул номер, намереваясь присоединиться к танцующему на улице Энкиду. На пороге он обернулся, и увидел в прозрачной балконной двери тёмный силуэт девушки, по-прежнему не двигающейся с места. Губы Гильгамеша прорезала мрачная улыбка. Ведь он всё понимал. Его Королева была несчастной девочкой, заморозившей своё сердце. Она всегда будет одинока, даже в окружении дорогих ей людей, ибо она решила не открывать никому своих чувств. Но как прекрасна она была в своём зимнем холоде! Её хотелось огранить, как ослепительно сверкающий алмаз, заключить в изящнейшую золотую оправу - и любоваться ею вечно. Иначе в жизни Артурия слишком быстро сгорит.
  Сидя одна на балконе, девушка смотрела на мерцающее в свете луны море. Она сказала правду - тогда отчего она не могла вернуться обратно в свою стихию? Вновь восстановить в своей душе спокойствие и размеренность? Но сопротивляться было бесполезно: Артурию словно была в плену древних чар. Эта музыка, эта природа, это вино - они совершенно околдовали её, не позволяя думать ни о чем другом. Поэтому... только сегодня...
  - Искуситель, - прошептала девушка, допивая свой бокал вина.
  Через пять минут она уже была у номера Айрисфиль.
  - Сходим погулять? - предложила Артурия, едва подруга открыла дверь. Засиявшая радостная улыбка на лице девушки была красноречивее любого ответа.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 17 - Toutes mes pensées sont de toi*
  
  

Чтобы быть любимой, лучше всего быть красивой. Но чтобы быть красивой, нужно быть любимой. ~ Франсуаза Саган

  
  *Все мои мысли о тебе
  
  Меж пологих холмов, покрытых дикими смоковницами и жестким, словно щетина вепря, кустарником, угнездилась небольшая песчаная бухточка. Узкая полоска пляжа тянулась полукружьем, чтобы затем закончиться грозно вздымающимися из воды утесами. Молчаливые исполины резко вдавались в толщу моря, защищая залив от разрушительных штормов, и волны вот уже как несколько сотен лет в бессильной ярости грызли их камень. Люди обжили это удобное место, выстроив вокруг на вершинах и склонах холмов свои приземистые селения, какие только и возможны в горах. И когда-то мужчины выплывали из бухты в открытое море в надежде поймать богатый улов, в то время как их женщины собирали душистый виноград и пряли грубую шерсть овец. Теперь же обмазанные глиной и увитые плющом деревушки превратились в ни чем не примечательный туристический городок, плотно набитый дешевыми ресторанчиками, стандартными сувенирными лавками и простенькими гостевыми домами. Только грудь моря, как и тысячу лет назад, мерно вздымалась, омывая утесы.
  Тем не менее, несмотря на процветание туризма, залив сумел сохранить в себе некое подобие уединенности, и когда поздним утром группа подростков человек в сорок спустилась в бухточку по потертым каменным ступеням, её взору предстал довольно-таки безлюдный берег. В самом деле, здесь было весьма уютно. В тени самобытных местных зонтиков тихо отдыхало несколько людей. А даже если кто-то и вел беседу, то голоса звучали приглушенно, словно опоясывающие бухту холмы действовали умиротворяюще на любителей поболтать. Берег пряно пах водорослями. Кроткие волны неспешно набегали на него, перекатываясь одна через другую, и лизали разноцветный бисер песка. Они хотели бы подарить прохладный поцелуй и светловолосому юноше, шедшему чуть поодаль от своих товарищей, но, как бы они не пытались прильнуть к ногам путешественника, он был слишком далеко.
  'Вот стадо', - подумал Гильгамеш, шагая на некотором расстоянии от основной массы лицеистов. Пламенное солнце раскаляло землю; хилому бризу в закрытой бухточке было не по силам разогнать душный воздух, и тот повис над землей маревным жаром, превращая берег в настоящую жаровню. Всюду монотонно звенел стрекот цикад; разомлев под горячими лучами светила, природа погрузилась в томный полуденный сон. Подавив зевок, Гильгамеш бросил недовольный взгляд в сторону одноклассников: громкий хохот и выкрики мутным звоном отдавались в голове, но от них было никуда не деться. 'Стадо шавок' - проворчал он про себя, чувствуя, как где-то в глубине начинает шевелиться раздражение, и покосился на идущего рядом друга. Энкиду тоже разморило, и он сонно щурил глаза на окружающий пейзаж. Мысли плавились, распадались, и друзья шли в полном молчании, иногда чувствуя на ступнях теплые брызги волн.
  Пару часов назад они выехали из отеля по направлению к древней крепости, ради которой, по сути, и замышлялся весь отдых. А так как цель их экскурсии располагалась довольно далеко, было решено сначала доехать до ближайшей пристани, а оставшуюся часть пути преодолеть уже по морю. Пока лицеисты скучали в автобусе, гид рассказывал об истории городка, к которому они направлялись, но Гильгамеш едва ли услышал хоть слово. Все эти интересные факты и сведения можно было с легкостью почерпнуть в интернете, и внимание парня всецело приковывала к себе светлая головка сидящей в противоположном ряду Артурии. Суровый Король-рыцарь тоже не вслушивался в повествование гида: девушка спала, вытянув ноги в просторном кресле и отвернув лицо к окну. Наверняка опять слишком долго читала вечером учебники. Неизменная спутница Артурии - Айрисфиль - сидела ближе к проходу и практически полностью загораживала собой подругу, однако даже тонкой, свесившейся с подлокотника кисти хватало, чтобы парень больше половины дороги кидал взгляды в сторону рядом стоящих кресел.
  Промелькнувший в размытых мыслях образ любимой девушки заставил Гильгамеша стряхнуть с себя навеянную полуденным зноем дремоту. Вскинув голову, он требовательным взглядом обвел толпу лицеистов в поисках знакомого хвоста светлых волос. Подобный контроль стал уже привычкой: Гильгамешу всегда надо было знать, где и чем занимается его Королева. И это не просто громкая фраза. Парень действительно следил за жизнью Артурии, насколько это было возможно, беззастенчиво пользуясь связями своей компании: в какое кафе сходила, во сколько, одна или с кем-то, какую еду и напитки заказала... Словно пастух, он стерег свою овечку, которая даже и не подозревала о столь бдительном присмотре. Различив силуэт Артурии в первых рядах лицеистов (только у неё была такая строгая, прямая походка) и удостоверившись, что ей не стало плохо от палящей жары и что никто из парней не пытается завладеть её вниманием, Гильгамеш вновь позволил себе расслабиться.
  Тем временем видневшаяся вдалеке пристань расширилась, поднялась и превратилась в весьма высокий причал с несколькими покачивающимися на привязи корабликами. На берегу стоял невысокий белый дом, и пара мужчин в темных очках сидели перед ним за пластиковым столом, ведя неспешную беседу. При виде приближающейся группы туристов один из них с готовностью поднялся со своего места. Гид, в свою очередь, направился ему навстречу, предварительно велев лицеистам не отходить далеко от пирса.
  Неподалеку от пристани, на гряде выступающих из воды камней, сидела пара дремлющих чаек. Энкиду сразу оживился, увидев их, и потянул друга за собой. Гильгамеш послушно следовал за другом, с усмешкой наблюдая, как тот самозабвенно бегает вокруг птиц. Чайки были белые, желтоклювые, и совершенно не хотели идти на контакт, сонно пряча голову под крыло. Однако Энкиду этим нисколько не смущался, продолжая увлеченно их рассматривать. До чего же его он всё-таки любит животных! Даже Раджу ему подарил (такое имя дали впоследствии тигру). Интересно, полосатый питомец не скучает один в особняке? Впрочем, Гильгамеш не стал запирать его в клетке, так что занятие себе тигр найдет. А за слуг парень не беспокоился: Раджа был ещё слишком маленьким, чтобы причинить серьезный вред людям, да к тому же отличался небывалым умом. Вот опять же, только Энкиду мог разглядеть среди пяти предлагаемых детенышей одного такого сообразительного. В свои семь месяцев Раджа уже спокойно открывал двери, опираясь лапами на дверную ручку, и выключал в комнате свет, если выключатель находился не слишком высоко от пола. Гений в звериной шкуре. Друг не ошибся, говоря, что тигр будет сокровищем, достойным Гильгамеша.
  Кстати, о сокровищах: где его Королева? Казалось бы, всего лишь несколько мгновений назад перед Гильгамешем мелькала её светлая рубашка... Впрочем, в последнее время стало совсем не важно, как давно он её видел: едва Артурия исчезала из поля зрения, как парня влекло к ней с новой силой. Он был согласен услышать хотя бы слабое эхо её голоса. Или созерцать неясную тень в тусклом свете фонарей. Даже едва различимый звук шагов принес бы облегчение. Но часто девушка была слишком далеко от Гильгамеша, и тогда жгучее желание огнем растекалось по венам, лишая сна и вынуждая бесцельно бродить по комнате ранними утрами. Это было подобно иссушающей жажде, от которой мутнеет рассудок.
  Чувствуя, что ему просто необходимо разыскать Артурию, Гильгамеш двинулся вдоль пирса.
  Его цель - испытать всё в этом мире. Это не мечта, а намерение, потому что Гильгамеш уверен: для него нет ничего невозможного, тем более, вместе с другом. Нежной же деве чужды себялюбивые помыслы: она грезит о рае на земле. Это так... глупо. Она считает себя сильной, но на самом деле мир её иллюзий хрупче, чем хрустальная статуэтка. И когда-нибудь эти иллюзии сведут её с ума. Почему она никак не хочет этого понять? Порой Гильгамешу хочется, как в сказках, увезти свою Королеву в какой-нибудь далёкий-далёкий дворец, заточить в самой высокой башне и держать там, вдалеке от внешнего мира, который когда-нибудь непременно разрушит её светлые мечты. Впрочем, для этого ещё рано, слишком рано... Он, конечно, может надавить на Артурию прямо сейчас, но это бы лишило игру всего её наслаждения. Ведь самые сладкие победы - те, перед которыми была жестокая борьба. Поэтому Гильгамеш не торопится. Ему нравится наблюдать за девушкой: замечать мимолётные телодвижения, рассматривать складки её одежды... Нет ничего слаще, чем созерцать притягательное сияние своего сокровища. Но где же она?
  Может, фотографируется вон с теми девчонками? Нет, они слишком легкомысленны для её серьёзной натуры. Может, стоит под тентами, утомлённо склонив свою светлую голову от беспощадного солнца? Но нет: здесь расположились парни и хохочут над своими шутками. Король-рыцарь не любит шумных компаний. У перил, смотрит, облокотившись, на причудливое морское дно? Но и здесь нет ни следа Артурии. Наконец он находит её: у самого дальнего края причала, там, где море плещется чуть ли не вровень с деревянным мостком, стоит его Королева. Неслышно, ни одним звуком не выдавая своего присутствия, Гильгамеш отступает в душную тень навеса.
  Сейчас он видел Артурию со спины. Слабый бриз шевелил пряди её волос, и те то и дело вспыхивали на солнце светлым золотом. Судя по чуть изменяющимся очертаниям щек, девушка о чем-то говорила, и до Гильгамеша доносился приятный тембр её голоса. Одета была Артурия, как всегда - строго до простоты: свободная рубашка, призванная скрыть хрупкость женского тела, легкими складками обрисовывала развитый на тренировках торс; темные бриджи, присборенные у колен, открывали взгляду сильные ноги; девушка опиралась на перила причала, и закрытая сандалия изящно повторяла изгиб приподнятой стопы. Вот Артурия чуть повернулась, указывая подруге на что-то вдалеке, и стала видна узкая полоска её шеи, до этого скрываемой низким мальчишеским хвостом, а следом за ней и профиль серьёзного лица. Загар едва тронул нежный бархат кожи, и она приобрела приятный персиковый оттенок. Гильгамеш улыбнулся: как тонко соединяются в этой девушке мощь и грациозность. И как восхитительна она в непреклонности своего характера. Поистине, Артурия - самая притягательная из женщин, которых он встречал. А встречал он немало.
  Подошел корабль - бело-синий, двухпалубный, и лицеисты потоком хлынули на борт. Гильгамеш подождал, пока его Королева тоже пройдет по шаткому трапу, и любовался со стороны, как отрывисто она поводит плечами, чтобы удержать равновесие, а затем легко, слово серна, спрыгивает вниз. Точные, исполненные природной гармонии движения притягивали взгляд. Когда Артурия вместе с подругой облокотились на борт кораблика, парень тоже прислонился к нему, только чуть поодаль.
  Теперь он мог рассматривать девушку сбоку: строгий очерк в меру пухлых губ (он даже мог припомнить их тепло и мягкость в тот вечер, когда поцеловал Артурию); чуть нахмуренные по своему обыкновению брови; коротко подстриженные розовые ногти, на которых, как и на лице девушки, не было ни грамма косметики; легкий пушок сзади на шее, подсвечиваемый солнцем; угадывающиеся под просторными рукавами рубашки натренированные, обвитые мускулами руки. Кораблик уже двигался в открытое море, и резкий ветер мял льняную ткань, очерчивая скрытую под ней аккуратную грудь девушки, и дразнил, на несколько секунд приподнимая воротник рубашки, под которым мелькала тонкая оранжевая ключица. Гильгамеш шумно втянул воздух, словно пытаясь уловить ещё и запах возлюбленной. Как бы ему хотелось сейчас прикоснуться к своей Королеве! Подойти, неожиданно обнять со спины, и вновь ощутить такт её дыхания, как и в ту ночь в Малом зале; ткань бы еле слышно хрустнула у него под пальцами, собираясь в складки, и, пока бы его нежная дева вырывалась, он бы распустил прохладный шелк её волос...
  Особенно громкий хохот нескольких подростков бесцеремонно ворвался в размышления Гильгамеша, напрочь разрушая прекрасную идиллию. Крайне раздраженный, парень развернулся, ища нарушителей своего покоя. С тех пор, как судно отправилось в путь, собранные на небольшой площади лицеисты стали ещё шумнее. И, конечно, Гильгамеш великодушно терпел шавок, полагая, что и холопам надо порой давать расслабиться. Но мешать его отдыху?
  Нарушителями оказалась группа лицеистов, собравшихся полукругом и жарко что-то обсуждавших. Им было совершенно невдомек, что столь бурным проявлением эмоций они могли побеспокоить Властителя Лицея, и продолжали беспечно веселиться. Лицо Гильгамеша приобрело хищное выражение. Медленно, словно бы раздумывая, он приблизился к подросткам. Однако те в азарте беседы совершенно перестали обращать внимание на окружающий мир, и только когда Гильгамеш тронул одного из них за плечо, люди опомнились и уважительно замолчали. Впрочем, они по-прежнему весело и беззаботно улыбались, не замечая искр гнева, пляшущих в алых глазах Властителя Лицея. Сложив руки на груди, Гильгамеш окинул притихших людей выжидающим взглядом, а потом обратился к парню, который стоял от него дальше всех:
  - За что награда? - на цветастой рубашке лицеиста действительно поблёскивала медаль.
  Естественно, спортом в Лицее занимались не только Гильгамеш с Энкиду, и курчавый брюнет, которому был задан вопрос, слыл среди старшеклассников неплохим пловцом. Не так давно он победил в соревновании, и с тех пор не упускал случая похвалиться своими успехами. В конце концов, какому человеку чуждо тщеславие? Каждый ждет своего часа, когда именно он будет особенным. Гильгамеш знал о достижениях брюнета и интересовался медалью далеко не из любопытства. Но парню, уже окрылённому возможностью ещё перед кем-нибудь похвастаться, это было совершенно невдомёк.
  - За ныряния на глубину, - плечи брюнета сами собой гордо расправились.
  - Дай взгляну, - это была не просьба - приказ, и властно протянутая ладонь Гильгамеша ещё больше подчёркивала категоричность требования. Однако непроницательный лицеист с готовностью отцепил от рубашки медаль.
  Некоторое время Гильгамеш будто бы с интересом вертел в руках искусно выполненный значок, от отполированной поверхности которого отскакивали солнечные зайчики. Затем протянул:
  - Хорошо ныряешь, значит?
  - Д-да, - уже без прежнего энтузиазма ответил брюнет, с тревогой наблюдая, как Властитель Лицея высоко подкидывает над водой медаль, но тут же, впрочем, ловко её ловит.
  - Ну что ж, вот на остановке твои умения и проверим, - усмехнулся Гильгамеш и многозначительно взглянул на вновь летящий вверх значок.
  Брюнет было открыл рот, но так и остался молча глотать воздух, словно уже готовая вылететь фраза застыла у него в горле. Теперь он заметил и хищный излом губ, и гневно сдвинутые к переносице брови - но было поздно. Властитель Лицея был в бешенстве, и за плохое настроение повелителя парню предстояло расплатиться так дорогой ему наградой, которая скоро должна была отправиться на морское дно.
  Гильгамеш с удовольствием наблюдал, как самодовольное выражение лица ныряльщика превращается в маску ужаса. Он не боялся, что лицеист бросится на него с кулаками, и в какой-то мере даже ждал этого: подрался бы, хоть душу отвел бы. Однако брюнет оказался слишком труслив, чтобы бросать вызов лидеру, и предпочел переговоры:
  - Гильгамеш, у меня и в мыслях не было переходить тебе дорогу. Скажи, в чем я провинился, и я заглажу свою вину, - в голосе читалось отчаяние.
  'Ладно, за покорность всё же прощу', - решил про себя Гильгамеш, как вдруг заметил, как уголки губ одной из девушек дёрнулись в нечто наподобие улыбки. Да, так оно и было: приятели брюнета радовались, что гнев Властителя Лицея направлен не на них.
  Взмахом руки прервав парня, Гильгамеш обратился к не ожидавшей никакого подвоха лицеистке:
  - Кстати, это не твоя сестрёнка учится в девятом классе?
  - Моя, - тут же побледнев как мел, выдавила из себя девушка.
  - А она симпатичная. Я тут думаю её к себе на вечеринку пригласить, - продолжил парень, притворяясь, будто не замечает исказившегося лица лицеистки. Празднества Властителя Лицея отличались особым разгулом, а сам хозяин торжеств имел славу коварного искусителя сердец. Неудивительно, что предложение Гильгамеша, которое, по идее, должно было быть расценено как высшая милость, так напугало девушку, младшей сестре которой только недавно исполнилось шестнадцать лет.
  Теперь уже в глазах всех людей читался страх. Надежда, что опасность миновала, оказалась ложной, и пару минут назад веселившаяся компания стояла безмолвно, ожидая, какую кару придумал для каждого из них Властитель Лицея.
  - Гиил! Эй! Чего ты там стоишь? - донеслось вдруг до них откуда-то сверху.
  Все подняли головы: Энкиду стоял на поднимающейся на верхнюю палубу лестнице и, сложив ладони рупором, старался перекричать шум корабля. Заметив, что ему удалось привлечь к себе внимание, юноша широко улыбнулся и активно замахал руками. Ничем несдерживаемые, треплющиеся на ветру зелёные волосы, рыжие точки веснушек, рассыпанные ярким южным солнцем по носу - сходства с ангелом было мало. Но сейчас для лицеистов юноша выглядел именно посланником небес, ибо только Принц Лицея умел умерить ярость Гильгамеша. И точно: что-то переменилось в лице грозного Властителя Лицея, словно гнев, бушевавший до этого в его душе, растерял свой запал.
  - Сейчас, - крикнул он другу и повернулся к своим 'подсудимым'. Пожалуй, они и вправду уже были достаточно напуганы: тихие, глаза потуплены... 'На этот раз хватит', - решил про себя Гильгамеш.
  - Сейчас через час, - поторопил его не боявшийся вступать в перепалки Энкиду, - Давай быстрей.
  - Уже иду, - пообещал парень.
  Затем смерил группу лицеистов последним прожигающим взглядом и процедил:
   - Ржёте, как шакалы. На другом конце палубы слышно, - люди, осознав, наконец-то, чем прогневили Властителя Лицея, торопливо закивали, но тот нетерпеливо перебил их. - Некогда мне ваши извинения слушать. Да и скучно. Лови, - в руки не помнящему себя от счастья брюнету упала медаль.
  - Привет сестренке, пусть подрастает, - кивнул Гильгамеш лицеистке и пошел догонять Энкиду. Что-то он действительно задержался.
  Поднимаясь по гулкой металлической лестнице, парень размышлял о том, сколько нового привнес Энкиду в его жизнь, появившись однажды на пороге Лицея. Ведь не одни лицеисты почувствовали на палубе смену настроения Гильгамеша: сам парень тоже отдавал себе отчет в том, что друг свел его гнев на нет. В чем таилась это магическое обаяние? Сколько бы Гильгамеш ни пытался, он не мог понять, но каждый раз под мягким травянисто-зеленым взглядом его сердце наполнялось легкостью и спокойствием. Становились неважными поводы для недовольства, и куда-то улетучивалось раздражение: Энкиду как будто рассеивал негативные эмоции друга. И Гильгамеш тянулся к нему, единственному, кто мог подарить ему то домашнее тепло, без которого не может прожить ни один человек.
  Догнал он Энкиду, правда, только на верхней палубе. Решив не дожидаться, пока Гильгамеш закончит ставить компанию на место, юноша первым поднялся наверх и теперь сидел на скамейке, смотря на несущееся навстречу море. Палуба по большей части пустовала, и вежливая маска исчезла с его лица, уступив место обычному флегматичному спокойствию. Густые волосы перекатывались зелеными волнами по спине и плечам: свежий ветер, гулявший по кораблю, был здесь особенно силен.
  Всё ещё переводя дух после стремительной пробежки по лестнице, Гильгамеш собрался было попенять другу, что тот не подождал его, но тот как будто догадался о его мыслях:
  - И не смотри на меня с таким недовольством, - категоричным тоном заявил Энкиду. - Сам на невесть сколько пропал, а я тебя ещё и жди.
  'Преданный, а своевольный. Как кошка', - пронеслось в голове у Гильгамеша. Такое сравнение приходило ему на ум уже не в первый раз. Несмотря на завидное единение, царившее между друзьями, Энкиду не робел поступать порой по-своему, если считал это нужным. Не давя на не выносившего приказов Гильгамеша и не начиная лишних споров, он просто брал и делал, как изначально намеревался. И, пожалуй, Энкиду бы единственным, кто имел право идти против желаний Властителя Лицея. Гильгамеш очень уважал друга за умение быть солидарным с ним и в то же время сохранять за собой свободу мнения. Именно это делало их дружбу дружбой. Именно поэтому Гильгамеш относился к Энкиду, как к равному, и прислушивался к его мнению.
  Однако надо было возвращаться к реальности. Выговор, сделанный Энкиду, был вполне обоснованным и требовал объяснений. Надо было хотя бы разыскать друга после того, как все поднялись на борт, а Гильгамеш не сделал даже этого. И как так всё получилось? Тем не менее, выхода не было. Не найдя никаких оправданий в свою пользу, парень собрался было извиняться, но Энкиду опять опередил его:
  - Хорошо здесь, правда? - миролюбивый тон показывал, что, в сущности, юноша совсем не сердится на друга. - Тихо, и красивое море.
  Вид с верхней палубы действительно завораживал: темно-синее, почти черное море величаво несло свои плотные волны, заставляя кораблик вздёргивать носом на наиболее крупных из них. Суденышко давным-давно покинуло бухту и теперь мчалось вдоль прибрежных скал. Древние, корявые, сиренево-серые (а некоторые - бежевые, в косых параллельных полосках, словно слоеное пирожное), скалы возвышались из бессильно грызущего их моря, словно гигантские кости Земли. Казалось, все они - отроги одного исполинского скелета, что простирается на многие километры под мрачной толщей воды, под морским песком и под землёй. Но в отличие от костей, от вековых скал не веяло дыханием смерти: верхушки их поросли густой зеленью, а к подножию, в укромных бухточках, прибивались моторные лодки туристов.
  - Ну так как, ты не поедешь учиться за границу? - нарушил молчание Гильгамеш.
  - Нет, - помотал головой Энкиду, глядя на горизонт, где бескрайнее море сливалось со светлым, почти белым небом.
  Гильгамеш с удовольствием отметил, что в последнее время его друг стал прежним. Исчезли приступы беспричинной хандры - не той задумчивой меланхолии, которая была естественной частью его характера - а мрачной, беспросветной депрессии, в которую на протяжении двух месяцев Энкиду то и дело впадал, и которой Гильгамеш не мог найти причину. Потом выяснилось, что у друга действительно наметились разногласия с родителями: те хотели, чтобы их сын получал высшее образование за границей, в то время как сам юноша был настроен продолжать учёбу вместе с другом. Родители оставались единственными людьми, которых Энкиду по-прежнему остерегался и против которых внутренне боялся идти. Даже несмотря на поддержку Гильгамеша. Но теперь, похоже, всё разрешилось, так как Энкиду вновь пребывал в хорошем расположении духа.
  - Значит, и дальше будем вместе, - одобрил новость Гильгамеш. - О, Артурия!
  Девушка шла по нижней палубе, судя по всему, от ранее отчитанной им компании.
  - Вот поборница справедливости, - фыркнул парень. - Ты меня, кстати, вовремя окликнул: ещё бы немного, и она бы накинулась на меня, словно разъяренная львица, - всё то время, что Гильгамеш строил лицеистов, Артурия на самом деле сверлила взглядом его спину, готовая в любой момент прийти людям на помощь.
  - То есть, ты не хотел бы, чтобы она к тебе приставала?
  - Да нет, почему же: Артурия очень забавна, когда злится, - возразил Гильгамеш, любуясь чеканной походкой девушки.
  - Ааа, ну ладно, - с непонятным для Гильгамеша разочарованием протянул друг.
  'А почему ты об этом спрашиваешь?' - хотел поинтересоваться парень, озадаченный как постановкой вопроса, так и интонацией, с которой он был задан, но не успел: Энкиду, по-видимому, удовлетворившись полученным ответом, сменил тему:
  - Как твой отец?
  - О боги, Эн, вот только не начинай всё сначала, - с досадой отмахнулся Гильгамеш. Худшего предмета для разговора сложно было придумать.
  - Он тебя любит, - тон, которым были произнесены слова, не оставлял сомнений, что друг не собирался закрывать неприятную беседу.
  - На словах можно любить кого угодно и сколько угодно, - заметил Гильгамеш, и в его голосе прорезались надменные нотки.
  - Однако твой отец никогда не пытался изменить тебя. Гил, послушай: мы оба знаем, что такое одиночество, но мои родители всегда стремились полностью контролировать мою жизнь. Одно время я думал, что никогда не прощу их за это. Но встреча с тобой изменила меня. После неё я понял, что есть и обратная сторона медали, и это помогло мне в некоторой степени примириться со своим детством. Тебе это тоже необходимо. Я знаю, ты его презираешь, но попытайся ещё раз. Больше у тебя никого нет, - забыв про морскую панораму, Энкиду серьёзно смотрел на друга в надежде воздействовать на него скорее взглядом, чем словами.
  - У меня есть ты, - вскинулся Гильгамеш. - Мы же поклялись быть друг другу братьями.
  - И всегда ими будем. Но жить с родным отцом и избегать его тоже не вариант. Почему ты не хочешь прислушаться ко мне?
  - Мы похожи, но не одинаковы, - покачал головой в знак отказа парень.
  - Вот как? Хорошо, я не хочу и не могу тебя заставлять. Но я делаю вывод, что мои слова для тебя ничего не значат, так? - травянисто-зеленые глаза сузились и свирепо сверкнули.
  Повисло молчание: Гильгамеш колебался. Он мучительно хмурил лоб, борясь с собственными чувствами, и тяжелый взгляд Энкиду давил на него. Наконец парень, сдаваясь, вздохнул:
  - Хорошо, я попытаюсь.
  - Молодец, - хлопнул его по плечу Энкиду и вновь повернулся к морю. - Оу, остановка!
  Солнце уже вкатилось на самый верх неба, и огненная жара стала совсем нестерпима. Даже морской ветер не приносил должного облегчения, и, чтобы лицеисты окончательно не спеклись, капитан завернул корабль в крохотную бухту, где молодёжь могла поплавать и освежиться. Пристани оборудовано не было: это был дикий, необлагороженный человеческой рукой пляж, поэтому близко к суше судно подойти не могло. Впрочем, доплыть до каменистой отмели не составляло труда, и все, кто не боялись глубины, с радостью попрыгали в воду. Море здесь было настолько прозрачным, что даже на большой глубине отчётливо виднелись покрытые водорослями камни, и отливало чудесным изумрудно-зелёным цветом.
  И снова Гильгамеш не сводил глаз с Артурии. В сверкающих, пронизанных бриллиантовыми лучами волнах нежная дева напоминала стремительного дельфина. Сильными движениями она рассекала перед собой плотное море, и тогда на мгновение белели над водой её острые лопатки. Впрочем, похоже, Король-рыцарь не особо жаловал воду: очень скоро девушке наскучило плавать, и она вышла на берег. Необыкновенное море этой бухты уже удостоилось описания - и столь же красив был и её пляж. Его усыпало бесчисленное множество разноцветных камней, словно кто-то раскидал целый сундук самоцветов. Кирпично-красные, влажно блестящие от влаги; матово-голубые с белыми прожилками; серо-зелёные, расчерченные жирными темными полосами; гладкие насыщенно-жёлтые, испещренные мелкими вкраплениями белого - парад фантазий природы можно было рассматривать вечно, и так и не найти двух похожих камней. На этом естественном, изукрашенном морем ковре стройная фигура Короля-рыцаря смотрелась более, чем волшебно. Она была словно морская нимфа, вышедшая на берег, и вода сверкающими каплями падала с локонов на её блестящий от влаги стан. Без одежды тело Артурии выглядело гораздо женственней, чем это казалось под строгими официальными костюмами. Развитые на тренировках мышцы не могли исковеркать природную нежность линий, а узкие плечи, которые Артурия обхватывала под порывами теплого ветра, указывали на хрупкость девушки.
  Ещё Гильгамеш плавал наперегонки с Энкиду, играл в водные салки (всё закончилось тем, что он долго кружил с другом вокруг корабля, пытаясь попасть в последнего мячом, а тот всё уворачивался) и нырял на глубину. Затем судно снялось с якоря, и лицеисты отправились дальше в путь.
  Наконец путешественники достигли пункта своего назначения - городской пристани. Высадившись в шумном порту, где их кораблик выглядел крохой по сравнению с судами-исполинами, лицеисты отправились к замку, ради которого и затевалось всё путешествие.
  Надо признать, что город, в который прибыли лицеисты, хоть и считался крупным культурным центром, на таковой не походил. Узкие, каменные улочки между домами, на которых нельзя было свободно раскинуть руки, походили скорее на тропы малоимущих районов. Обшарпанные здания с чёрными, словно закопчёнными, фасадами поражали запущенностью. Проёмы окон безрадостно темнели, напоминая пустые глазницы, а протянутые между безобразными балконами верёвки, на которых сушилась одежда, создавали ощущение ветхости. Кое-где виднелись кафе-забегаловки, пахнущие морем и пивом, сунуть нос в которые было бы, возможно, не очень-то безопасно для здоровья. Вот истинный облик страны, некогда в древности сильной и мудрой, а теперь обнищавшей, живущей на доходы от туристов.
  Бросив рассматривать проплывающий мимо город, Гильгамеш поискал глазами Артурию. Она шла совсем рядом, буквально на пару шагов впереди него, и слушала Айрисфиль, делившуюся впечатлениями об уроках вождения машины. Вообще, хоть его дева была довольно-таки молчаливой натурой, никогда не создавалось ощущения, что она была зациклена на себе. Душа и сердце Артурии и были закрыты от окружающих, но мысли её всегда были связаны с людьми, и это чувствовалось при одном взгляде на её вдумчивое, одухотворенное лицо. Каждую минуту она словно была соединена незримой нитью с каждым находящимся рядом с ней человеком.
  С каждым, но не с ним. Почему Артурия не обращает на него внимания? Всякий раз, когда они вместе, девушка ведет себя так, словно его рядом нет. И это, признаться, раздражает. Недаром же порой говорят, что противоположность любви - не ненависть, а равнодушие, потому что если в первом есть эмоции, то во втором - их полное отсутствие. Гильгамеш бы предпочел яростные нападки, нежели холодное молчание. Что ж, если гордая дева предпочитает ничего не замечать, он продолжит добиваться её внимания своими способами.
  - Эй, Артурия, - окликнул парень идущую впереди блондинку.
  - Чего тебе? - настороженно обернулась та.
  - Я заметил, ты последнее время волосы только в обыкновенный хвост завязываешь. Неужели пытаешься под мальчишку косить? - вот, кстати, и тема подходящая. Он как раз на днях задавался вопросом, отчего это Артурия вдруг решила сменить имидж.
  - Не твое дело, - уже недовольный тон. Но Гильгамеша такое сопротивление лишь раззадоривает.
  - Нет, ты ответь!
  - И что, если так? - от камней, которыми вымощена улочка, жар идет такой, что у девушки нет сил особо препираться.
  - Тебе идёт, - весело отмечает парень.
  Досадливо махнув рукой, Артурия отворачивается. Ха-ха, похоже, он был всё-таки прав в своих предположениях: реакция его Королевы была красноречивее любых слов. Ещё только приехав в Южный Лицей, Гильгамеш отметил странное стремление девушки копировать парней. А теперь, когда он обратил на неё внимание, Артурия убрала из своей внешности то единственное, что ещё ассоциировалось с женственностью: свою элегантную прическу. 'Наивная', - усмехнулся про себя Гильгамеш. Такими мелочами его не оттолкнуть. Но откуда в Артурии столько стремления быть похожей на мужчину? В её характере может отсутствовать тяга к ярко выраженной женственности, но едва ли девушка с самого рождения отрицала свою сущность. Само это не могло в ней проснуться, здесь явно влияние извне.
  Тем временем лицеисты продолжали подниматься вверх по улочкам, и городской ландшафт постепенно изменялся. То и дело на их пути стали появляться старинные здания с колоннами или причудливыми перилами; старые, но ухоженные арки, под которыми уже появлялось желание сфотографироваться. Тротуары расширились, приобрели более цивильный вид - всё указывало на то, что путешественники приближались к туристическому центру города.
  Открывшаяся их взорам площадь действительно являлась уже отголоском развитых стран: простор, мощёный ровным серым камнем, пышные пальмы и раскидистые деревья в ансамбле с яркими клумбами и большие, остеклённые рестораны. От площади многочисленными ручейками отделялись улочки, набитые сувенирными магазинами со всевозможными безделушками и одеждой. Не обращая внимания на торговые кварталы, лицеисты пересекли площадь и очутились перед желтыми стенами крепости. Со стороны она выглядела совершенно миролюбивой: относительно невысокие стены, рассаженные возле них кипарисы; на месте когда-то преграждающих путь, обитых железом ворот стояли турникеты. Но стоило путешественникам попасть внутрь, как стало ясно, что строилась крепость явно не ради украшения города.
  Как оказалось, замок опоясывало две наклонных стены. Они сходились буквой 'V', но до соединения не хватало метров двух, и между ними пролегал глубокий ров. Сейчас он порос сорной травной и покрылся пылью, но зоркий глаз всё ещё мог кое-где заметить торчащие из земли колья, предназначенные для врагов. Воображение, поражённое суровостью укреплений, перенёсшихся через столетия в наши дни, невольно заглаживало трещины в камнях, поправляло полуразрушенные бойницы, и вот уже гудел в ушах боевой рог, а через стены лезли варвары-неприятели...
  ...Они лезли нескончаемой лавиной, чтобы затем упасть в ров, сраженные острыми стрелами. Подбадривая друг друга криком, защитники крепости славили неприступность своего оплота. Но врагов было слишком много. Из десяти, залезших на стену, одному удавалось живым скатиться на дно рва. А из десяти живых, спустившихся вниз, одному удавалось начать карабкаться на вторую стену. И в какой-то момент самому ловкому из варваров, наверное, удалось взметнуться вверх и вонзить свой кинжал в ближайшего к нему лучника. В ту же секунду он повержен другими защитниками крепости, но на место одного зверя лез уже другой. Путь был проложен...
  После подъемного моста, служившего единственной переправой через ров, шло что-то вроде внутреннего двора и служебных помещений, и лицеисты не стали там слишком долго задерживаться. Повернув налево, они вышли на открытое пространство, ограждённое невысокой стеной и открывающей вид на море. Теперь становилось понятно, что крепость располагалась на возвышении, на вершину которого путники и поднимались через весь город. С трёх сторон подход защищала сама природа, представ в виде отвесных скал, с четвёртой люди сами обезопасили себя. Сама площадка была покрыта редкой травой, посыпана хвоей растущих здесь сосен и завалена валунами. Кто знает, частью чего они раньше были? Время не оставило никаких пометок, кроме нагретых солнцем камней. Справа же от открытого поля возвышалась гора, пиком уходящая в небо - последний рог скалы, послужившей основой для крепости. В склоне горы виднелись грубо вырубленные из камня ступени, ведущие на самый верх, где, прищурив от солнца глаза, можно было различить какое-то строение. Тогда, сотни веков назад, сияло такое же солнце...
  ...и кровь заливала устланную хвоей площадку. Железный запах перебивал пряный аромат смолы, и повсюду вместо валунов лежали исковерканные тела людей. Варвары наконец-то отбросили защитников от стен в глубь крепости, раскрыли обитые железом ворота, и их всадники лавиной хлынули внутрь. Разве могли храбрые, но выросшие в городе воины выстоять перед силой и жестокостью кочевников, за несколько минут обращающих города в пепелища? Пахло гарью, в воздухе непрерывным воем стоял треск огня и крики женщин. Цивилизация рушилась под когтями невежества, крепость пала...
  ...- Ну что? - спросил Энкиду, поправляя сбитые ветром волосы. - Грандиозно, правда?
  Они с Гильгамешем стояли на самой верхней площадке горы. Весь невысокий город, длинной чертой протянувшийся перед крепостью, был виден как на ладони: крошечные крыши домов, продолговатые здания университетов, автомагистрали, острые пучки пальм. С такой высоты он даже казался нарядным и симпатичным. Море застыло единым голубым полотном, и многочисленные яхты и кораблики напоминали расчерченное чьей-то огромной рукой поле для морского боя.
  - Здорово, - кивнул Гильгамеш, - Но если бы я жил в те времена, я построил бы ещё лучше.
  - Мне всё казалось, что я видел картины прошлого, словно древние камни перенесли меня во времена своей юности.
  - Мне тоже. Но крепость спит. Её время прошло, и она трескается под слоем пыли, видя сны о былых временах. Возможно, мы подглядели один из них, - полушутливо, полусерьёзно ответил Гильгамеш, продолжая смотреть вдаль.
  Краем глаза он видел маячившую у стены Артурию. Суровая, словно некогда защищавшие эту гору воины, девушка живописно смотрелась в древнем антураже. Как бы хотелось всегда иметь перед собой её гордый профиль! 'А впрочем, это вполне возможно', - подумал Гильгамеш. Вытащив из сумки фотоаппарат, парень выждал, пока девушка залюбуется панорамой, и щелкнул затвором. Когда-нибудь бесстрашная дева окажется в его объятьях, как это фотография в его руках.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 18 - Магия
  
  У каждого, наверное, случался такой день, когда вдруг просыпаешься рано утром, непонятно почему и зачем, но полный таким количеством энергии и сил, что спать более уже решительно невозможно.
  Первое, что осознала Артурия, вынырнув из легкого и беспечного сна - это умиротворенную тишину, окутывающую отель, какая бывает лишь в дорассветные часы. Девушка лениво потянулась, чтобы ощутить свои расслабившиеся за ночь мышцы, и, обхватив руками подушку, перевернулась на другой бок. Но сладкое забытьё не возвращалось. Тогда, поборовшись ещё немного со своим организмом в тщетной попытке заставить его заснуть, она приподнялась на кровати и взяла с тумбочки телефон: время ещё только подходило к пяти утра. Тем не менее, несмотря на столь ранний час, о сне не могло быть и речи. Артурия чувствовала, что, оторвав голову от подушки, она тем самым окончательно прервала свои хрупкие связи с царством грез, и, более того, уже совершенно не имела потребности туда возвращаться. Надо было вставать.
  Быстро накидывая на себя футболку и споласкивая холодной водой лицо, девушка размышляла, чем ей занять освободившееся время. Сидеть сейчас за учебниками она не видела смысла: на отдыхе это занятие отводилось на вечер, когда хотелось заняться чем-то спокойным; сегодня же, в день отъезда, книги тем более следовало приберечь для долгого перелета. Чемодан был собран ещё с вечера, благо, вещей-то было совсем немного. А поэтому, за неимением других идей, Артурия тихо выскользнула из номера и отправилась к морю.
  Солнце ещё не взошло, но серое небо в преддверии приближающегося рассвета уже приобрело молочный оттенок. Было тихо, свежо, дул тёплый бриз. Где-то в вышине слышалась звонкая перекличка первых проснувшихся ласточек. Их тонкие крики разносились далеко над берегом, служа первым сигналом к пробуждению, и вслед за ними уже раздавались шорохи в деревьях и кустах. Прозрачный морской воздух пропитывался ароматами раскрывающихся цветов и сладким запахом сосновой смолы. Всё было таким чистым, ясным, что Артурия тоже чувствовала себя чище и светлее, словно бы душа её рождалась заново вместе с новым днем. Она шла, любуясь на тонко очерченные листья мирта и синеву ирисов на клумбах, и внутри неё поднималось светлое, пружинящее чувство, от которого ей было так легко и весело идти, что, казалось, раскинь она руки - и полетит, словно птица. Было что-то волнительно-радостное в созерцании того, как пробуждается природа, и в ощущении себя единым целым с ней.
  Так, не замечая времени, Артурия спустилась к морю. Однако когда она вышла на травянистый пляж, обнаружилось, что там уже кто-то есть. Большую часть газона занимали раскидистые пальмы, но они не были единственными его обитателями. В отдалении, у края поляны, поднималась на шершавом изгибающемся стволе древняя олива. Кора её потрескалась, а ствол разделяло глубокое дупло. Дерево больше не давало плодов, и сочные оливы не чернели в его листве. Но всё же, олива жила вот уже как двести двадцать пять лет, согласно прибитой к ней табличке, и её серебристо-зелёная крона по-прежнему радовала глаз. На одной из её раскидистых ветвей сидел, поджав ноги, Энкиду. С изумительно длинными и плотными волосами, сливавшимися цветом с пастельно-зеленой листвой дерева, он напоминал издалека сказочного обитателя морских глубин.
  Удивлённая, что кто-то ещё, кроме неё, поднялся в такую рань (не может же у всех разом случиться бессонница, верно?), Артурия направилась к юноше. Подходя ближе, она различила флегматичное выражение лица и устремлённый в сторону холмов задумчивый взгляд. Девушка была уже достаточно близко, чтобы её можно было заметить, даже находясь в глубоких раздумьях, и поэтому ожидала, что Энкиду поспешно спрыгнет с дерева и улыбнется в своей обходительной манере. Однако этого не произошло. Едва взглянув на девушку, он лишь безразлично произнёс:
  - Доброе утро, - даже если он и не старался выглядеть галантным, привычка быть вежливым давала о себе знать.
  - Доброе, - рассматривая юношу, ответила Артурия.
  Она не в первый раз замечала, что между настоящим характером Энкиду и тем, как он ведёт себя на людях, есть большая разница. Драка Гильгамеша и Энкиду в спортивном зале с лицеистами, поединки в фехтовании, визит к Артурии двух друзей, когда она заболела - осколки 'другого' Энкиду порой просвечивали сквозь его повседневную маску. Но это были мельчайшие детали, порой почти незаметные стороннему наблюдателю: сиюминутное выражение лица, мимолетное движение. Теперь же Энкиду ясно давал понять, что это его настоящий характер во всей его полноте.
  - Почему ты ведешь себя со мной иначе, чем с остальными? - спросила после заминки Артурия.
  - Потому что Гил признал тебя, - всё так же спокойно и не глядя на неё, отвечал Энкиду. - Но имей в виду, что даже если мой брат к тебе и благосклонен, то я ещё не до конца тебя принял.
  - И ты про то же, - проворчала Артурия. - Я же сказала, что не собираюсь быть его девушкой.
  - Зато Гил так сказал.
  - Я вообще порой не понимаю, о чём он думает, - вздохнув, пожаловалась девушка.
  - Вот именно. Как ты можешь о нём судить, если ничего не понимаешь? Да у тебя нет никакого права быть рядом с ним, - вдруг надменно, очень напоминая своего друга, фыркнул Энкиду.
  Поначалу Артурия аж опешила от такого ответа. Во-первых, она и представить себе не могла, чтобы юноша умел разговаривать в таком раздраженном тоне. По Лицею ходила легенда, что он ещё не злился ни разу в жизни. А во-вторых, интересная получается картина: ей, значит, внимание Гильгамеша и даром не нужно, а её ещё и виноватой делают? И ведь Энкиду, если задуматься, ведёт себя так по отношению к ней не в первый раз: вспомнить хотя бы подготовку к празднику, когда он задел её в коридоре и не извинился. Или тот странный взгляд, когда Гильгамеш дразнил её пончиками. Он что, ревнует? Промелькнувшая наобум мысль вдруг показалась не такой уж и неправдоподобной. В самом деле, будь предположение Артурии правдой, это объяснило бы все те странные случаи, когда поведению Энкиду невозможно было найти причины. Артурия с изумлением глядела на юношу, во всей фигуре которого читалась неприязнь к ней, если даже не враждебность. Однако не успела она что-либо спросить, чтобы проверить верность своей догадки, как знакомый голос за её спиной довольно произнес:
  - Утро, Артурия.
  Гильгамеш шел своей размеренной, исполненной достоинства походкой, однако девушка не могла не отметить в его движениях несвойственную им обычно непринужденность. В руках у парня был алый мешочек из плотной ткани.
  - Все двадцать, - показал он его другу, который тем временем легко и тихо, словно кошка, спрыгнул на землю.
  - Тогда можно идти, - кивнул Энкиду, демонстрируя в ответ миниатюрную ветку оливы. Судя по зеленеющей древесине, сорвана она была совсем недавно.
  - Вы куда-то собрались? - полюбопытствовала наблюдавшая за ними Артурия.
  - Ты не соизволила ответить на мое приветствие, а сама требуешь ответа. Но можешь радоваться: сегодня я в самом хорошем... Впрочем, неважно, - оборвал сам себя Гильгамеш, видя, как Энкиду демонстративно закатывает глаза при этой пафосной фразе. - Помнишь миф, который нам рассказывали в автобусе в первый день нашего приезда? - Получив утвердительный кивок, он развязал мешочек и продемонстрировал горсть каких-то белых и острых камешков. - Вот двадцать акульих зубов. Вот ветка оливы. А теперь вспомни, какая вчера на небе была луна, и куда мы собрались, станет очевидно.
  - ... Не знаю, - сдалась после некоторых раздумий девушка. - Не дельфинов же вы призывать хотите.
  - Именно их.
  - Да ну, это же всё сказка, вымысел. Вы что, серьёзно верите, что они к вам приплывут? - недоуменно уставилась на парней Артурия.
  - Дыма без огня не бывает, - наклонил голову Энкиду. - А это предание - очень древнее, и к тому же сохранилось практически без изменений.
   - Всё равно всё это чепуха, - возмутилась девушка. У неё не укладывалось в голове, как двое современных, образованных людей могут принимать миф за чистую монету. - К тому же не забывайте, что у древних был свой календарь, поэтому первая неделя ноября у нас и у них - разные вещи. Глупо следовать этим условиям.
  - Значит, ты уже спала, раз не помнишь, как гид нам рассказывала, что дни наших календарей совпадают раз в несколько сотен лет. И этот год как раз является уникальным, - заметил Гильгамеш.
  - Ну и пусть. Вы в любом случае ничего не сможете, потому что это всего лишь миф, - вздохнула девушка, ещё раз поражаясь упрямству парней. Прежде она считала их более разумными людьми. Может быть, они сошли с ума?
  - Спором ты ничего не докажешь. Почему бы тебе просто не сходить с нами и не проверить всё самой? - усмехнувшись, предложил Гильгамеш.
  Артурия заколебалась. Идти куда-то с Гильгамешем? Надо ли ей это? Да и затея с самого начала бессмысленная. Девушка собралась было отказаться, как на память пришли сад в лунном сиянии, отдалённый гул дискотеки, тёмные кусты самшита... После той вечеринки в Лицее Артурия постоянно задавалась вопросом, мог ли Гильгамеш действительно разговаривать с другом так тепло и просто, или услышанное было только игрой её воображения? Однако ответ получить не удавалось, так как на людях парень всегда был высокомерен. И если девушке вправду хотелось узнать его получше, то более удобной возможности, чем нынешним утром, было не найти. Это рассуждение решило всё.
  - Хорошо, я иду с вами, - утвердительно кивнув, согласилась Артурия.
  Они спустились к тихо лижущему песок морю и пошли вдоль воды, прочь от облагороженного людьми пляжа. Прозрачные, ещё незамутнённые сотнями ног волны кротко колыхались у берега, и их звучные всплески шелестом отдавались в ушах. Золотистый песок, разровненный работниками отеля, лежал широкими полосами. Вокруг чуть посветлело, мутное небо налилось мягким желтоватым оттенком, но солнце ещё только готовилось встать. Поддаваясь трепетной таинственности чувств, которая обычно предшествует торжеству рассвета, молодые люди хранили молчание. Вскоре они миновали территорию отеля, и рассыпчатый песок сменился крупной галькой. Черные камни влажно блестели, накрываемые время от времени шипящей пеной, и чуть поскрипывали под ногами. Ещё через некоторое время на пути стали попадаться рассохшиеся коряги и валуны, а в воздухе пряно запахло водорослями.
  Оторвавшись от созерцания предрассветного мира, Артурия украдкой взглянула на парней. Они шли, увлеченные каким-то размышлением, и лица их были сосредоточены. Они не касались друг друга, если только не считать касанием подхватываемые бризом и скользящие по рукам Гильгамеша волосы Энкиду, но почему-то в этом безмолвии Артурия вдруг ощутила особенную, почти физическую интимность двух людей. Интимность эта была не похожа на ту, что возникает во время душевных разговоров на кухне или в жарких объятьях любовников, но существовала в иной, гораздо более возвышенной сфере, которая обычно именуется душой человеческой. Девушка не могла дать определения этому чувству, но, следуя ему, она углубилась в дальнейшие размышления. Если парни так близки, знает ли Гильгамеш о неприязни к ней своего друга? И почему во время разговора у оливкового дерева Энкиду назвал Гильгамеша братом? Разве они родственники?
  - Смотрите, актиния, - рой посыпавшихся вопросов был прерван замечанием Энкиду.
  И правда, на темном фоне прибрежных камней, едва покрываемых водой, выделялось розовое пятно. Заинтересованная находкой, компания приблизилась к воде.
  - Осторожно, морские ежи, - предупредил юноша.
  Лицеисты находились уже достаточно далеко от облагороженного отелем пляжа, и, никем не тревожимые, колючие морские обитатели виднелись повсюду. И так как на ногах Артурии были лишь обыкновенные, мягкие тапочки, ей приходилось внимательно вглядываться в дно, чтобы ненароком не уколоть стопу. У парней же была одета, как видно, специальная обувь, так как они безбоязненно передвигались между камнями. К счастью, актиния расположилась близко от берега, и девушка сумела подобраться к ней. У животного была толстая бледно-розовая ножка и такие же полупрозрачные щупальца, которые колыхались в такт набегавшей волне.
  - Она не ядовитая? - спросил Гильгамеш.
  - Нет, можете потрогать, - мотнул головой Энкиду. - Ядовитые актинии более насыщенного цвета, к тому же они обитают на глубине.
  Наклонившись, Артурия протянула руку к морскому созданию, но тут же её отдернула: вяло колыхающаяся, напоминающая скорее дивный цветок, чем хищное животное, актиния вдруг энергично обхватила своими щупальцами её палец. Словно миллионы трубочек присосались одновременно к коже девушки, шаря по ней и обгладывая её. Ощущение было до того необычное, что Артурия поспешила убрать руку.
  А Энкиду тем временем продолжал рассказывать об особенностях морской живности. С блеском азарта в глазах и ни разу не сбиваясь, он описывал каких-то удивительных рыб, виды кораллов, в которых эти рыбы живут, моллюсков... Самое главное, что Гильгамеш внимательно его слушал. На его лице не было ни той снисходительности, с которой он иногда разглядывал преподавателя информатики, путающегося в функциях текстового редактора, ни просто скуки. Напротив, он согласно кивал и с любопытством слушал друга. Артурия с удивлением отметила, что с едва заметной улыбкой и спокойным взглядом он меньше всего походил сейчас на гордого, самовлюблённого тирана. И снова девушка испытала ощущение, что она является свидетелем какой-то незримой связи между двумя этими людьми. Едва ли бы Гильгамеш стал слушать с подобным интересом ещё кого-то, но и Энкиду вряд ли бы начал рассказывать с таким увлечением о подводном мире, не будь здесь его друга.
  Насмотревшись на актинию, компания двинулась дальше. Постепенно галька стала крупнеть, валуны - всё чаще загораживать путь, и в конце концов дорогу перегородила целая гряда глыб.
  - Вы хоть знаете, куда идёте? - с сомнением спросила Артурия.
  - Естественно, мы в первый день на разведку ходили, - несколько надменно ответил Гильгамеш, отчего девушка вздрогнула: только же ведь разговаривал нормально. С чего вдруг такая перемена? - Тут уже недалеко. Ты по камням-то карабкаться сможешь? Или мне тебя подстраховывать?
  - Конечно, смогу. Что я, маленькая что ли? - возмутилась Артурия. Ещё он ей помогать будет.
  Ряд камней был недолгим, но крутым, и Артурии пригодились вся её ловкость и сила, чтобы перелезать через преграды. Неподготовленному человеку пришлось бы нелегко среди обрывов и высоких подъемов, где порой надо подтягиваться на руках или передвигаться, удерживая равновесие, по тонкой кромке камня, но для спортивной Артурии, каждое лето ходившей с отцом в походы, лазание по скалам не представляло труда. Когда на середине пути Гильгамеш оглянулся, чтобы проверить, не устала ли она, он увидел, что девушка не только не отстает, но и бесстрашно перескакивает с глыбы на глыбу. Встретив её гордый, полный вызова взгляд, парень лишь одобрительно усмехнулся.
  Вскоре, однако, гряда валунов кончилась, а за ней лежало вдававшееся в сушу море. Там было довольно мелко, однако до видневшегося на противоположной стороне песчаного берега надо было пройти несколько метров. Спрыгнув прямо в воду, Гильгамеш обернулся к девушке:
  - Давай я тебя на руках перенесу.
  - Даже и не мечтай, - грозно нахмурилась Артурия, мгновенно принимая боевую стойку. Внутренне она всё время оставалась настороже, помня о коварном характере парня.
  - Как же ты тогда пойдёшь? Здесь дно нечищеное, мало ли, на что наступишь, - с притворным удивлением спросил Гильгамеш, и в его глазах заплясали веселые огоньки.
  Он был прав и откровенно наслаждался тем, что строптивый Король-рыцарь наконец-то остался без козырной карты: ведь если парням надо было быть только осмотрительными, куда они ставят ногу, то Артурии спускаться в море было просто опасно. Не предполагала же она, проснувшись в шесть утра, что отправится в такое далекое путешествие. А с другой стороны, она уж решилась, и отступать от задуманного было вне правил девушки.
  - Хорошо, раз ничего не поделаешь, я согласна. Но на берегу ты меня сразу же отпустишь, или на обратном пути я тебе не дамся ни под каким предлогом, - строго добавила Артурия, желая, тем не менее, оставить последнее слово за собой. Торжествующе улыбаясь, Гильгамеш протянул к ней руки.
  Обняв его шею руками, девушка задумчиво смотрела через плечо на отдалявшиеся камни. Сцена, только что произошедшая между ней и Гильгамешем, вновь навела её на размышления о парне. Артурии казалось, что, благодаря ли присутствию Энкиду или свежести утра, Гильгамеш наконец-то пришёл в благодушное состояние духа, естественное для каждого человека, и, убедившись, что даже для него это состояние возможно, только недоумевала, почему она никогда не наблюдала его 'нормального' поведения на людях. Но затем, когда Гильгамеш вдруг опять употребил в отношении неё свой высокомерный тон, девушка поняла, что предположения её совсем не были верны. Со своим взглядом, полным уверенности в собственном превосходстве, парень словно бы и не переставал быть тем Гильгамешем, которого Артурия всегда знала. Сопоставляя в своём воображении эти два образа одного и того же человека, и находя, что они едва ли соединимы в единое целое, Артурия чувствовала, что мысли её путаются и заходят в тупик. Где начало и конец метаморфозы? Где притворство, а где - естественное поведение? Нужен был ещё какой-то ключ, ещё какое-то условие, которое бы объяснило эту странность.
  - Эй, слезать-то будешь?
  Убаюканная уверенностью держащих её рук, Артурия и не заметила, как кончилась полоска воды. Гильгамеш уже вышел на берег и теперь стоял, спокойно держа её на руках и не выказывая на лице ни малейшей усталости, как если бы он нес подушку на кровать, а не взрослого человека.
  - Конечно, буду, - проворчала девушка, поспешно поднимая голову с его плеча, куда она в раздумьях уже успела её пристроить, и разнимая руки. Вначале она хотела поблагодарить парня и спросить, не тяжело ли ему было, но ощутив на себе его пронзительный, хищный взгляд, решительно передумала.
  - Вот видишь, женщина всегда хочет, чтобы о ней заботились, - прокомментировал её поведение Гильгамеш, опуская Артурию на землю. И опять этот надменный, самоуверенный тон, который порой так выводил её из себя.
  - Знаешь, иногда я твою высокомерность просто терпеть не могу, - сказала, глядя парню в лицо, девушка.
  Но Гильгамеш, вопреки всем ожиданиям, нисколько не смутился, и ответом его был беспечный смех:
  - Привыкай, моя Королева.
  Всё это время, пока двое блондинов пересекали залив и переговаривались, Энкиду молча ждал. Его друг влюбился, это точно - ни на день, ни на два, а по-серьёзному. И юноша не мог нарушить счастья друга - он это понял, когда остался один на один с больной Артурией. Если бы Гильгамеш вдруг куда-то уехал и попросил бы его присмотреть за девушкой, Энкиду бы выполнил его просьбу, что бы он там про себя не чувствовал. Тем не менее, жить, терзаясь ревностью, было нельзя. Негативные эмоции истощали, затмевая остальные радости жизни, и каждый новый день был мучением. К тому же, несмотря на вспыхнувшую страсть, Гильгамеш не забывал о своём друге, и от этого Энкиду ещё больше чувствовал себя не вправе ревновать. В ночь празднования Дня открытых дверей Гильгамеш, желая подбодрить друга и совершенно не подозревая, что причиной уныния стал как раз его поцелуй с Артурией, сказал, что 'завтра всё будет по-прежнему'. Эта случайно оброненная фраза стала поворотным пунктом в жизни Энкиду. Юноша решил примириться с существованием в его жизни Артурии. К чему бесплодная ненависть и разъедающее изнутри чувство вины, если они с Гильгамешем действительно продолжают жить, как и прежде? Прочь дурные мысли, прочь плохое настроение! Отныне юноша старался акцентировать своё внимание на времени, проводимом с другом, и по максимуму игнорировать присутствие Артурии. Иногда, как сегодня утром, неприязнь ещё давала о себе знать, но, в общем и целом, жить стало терпимо. Возможно, когда-нибудь Энкиду даже сможет доброжелательно относиться к девушке. А сейчас он деликатно оставался в стороне, давая другу пообщаться с объектом своей любви.
  Путешественники прошли ещё немного по песчаному, перемешанному с галькой пляжу и, наконец, остановились. Сонное море, простиравшееся перед ними до самого горизонта, было прозрачно и серо. Отражавшееся в нём сумрачное небо расчертили пока ещё тусклые малиновые полосы - предвестники скорого рассвета. Вокруг стояла тишь, даже ветер умер, как будто природа собирала свои силы перед тем, как начать празднование нового дня.
  - Это здесь? - спросила, следя за бесшумно опускающейся неподалеку на воду чайкой, Артурия. - И что вы теперь будете делать?
  - То, что было сказано в мифе, - Гильгамеш концом ноги начертил на песке крест, обозначая им, видимо, место для проведения ритуала.
  - Надо бы только поспешить, пока солнце не взошло, - заметил Энкиду, передавая другу ветку оливы, которую до этого нес в руках.
  Под всеобщее молчание Гильгамеш воткнул ветвь в берег. Песок был тяжёлый, в толще его то и дело встречались камни и ракушки, так что парню пришлось сначала выкопать первым попавшимся булыжником углубление. Наконец, продолговатые листочки оливы затрепетали, словно знамя, над набегающими волнами. Гильгамеш утрамбовал для верности песок.
  - Теперь акульи зубы, - он развязал красный мешочек и вошел по колено в море.
  - Вы всё-таки верите, что сможете позвать дельфинов? - только и вздохнула Артурия. Действия парней казались ей бессмысленными, и, косвенно принимая в этом участие, она чувствовала себя глупо.
  - Гил может всё, - глядя на друга, уверенно сказал Энкиду.
  Зачерпнув горсть, Гильгамеш широко размахнулся, и белые зубы веером разлетелись в стороны, звучно булькая и исчезая в воде. Раскидав все двадцать клыков, Гильгамеш вернулся на берег и встал рядом с Энкиду и Артурией. Все смотрели вдаль, на море.
  Небо тем временем начало стремительно меняться. Оно очень посветлело, сквозь розоватый оттенок проступила голубизна, а горизонт охватило оранжевым пламенем: небесное светило должно было вот-вот взойти.
  Но дельфинов нигде не было. Широкое тело моря было гладко и спокойно; единственным существом, маячившим на его поверхности, была всё та же белая чайка. Она чистила перья и то и дело недоверчиво поглядывала на молодых людей, будто бы спрашивая 'И надо было вам идти в такую даль?'. Подвядшая ветка оливы сиротливо подрагивала среди песка.
  - Вот видите, ничего не происходит, - констатировала Артурия.
  - Ты ждешь иллюзии, которая появляется в одно мгновение. А это призыв. Дельфинам надо время, чтобы приплыть, - вскинувшись, возразил Гильгамеш.
  - Ладно, подождём, - скептически пожала плечами девушка. Она с самого начала не верила в эту затею.
  От нечего делать компания побрела вдоль берега. Но не успела она сделать десятка шагов, как Энкиду развернул всех в сторону моря.
  - Смотрите, креветка! Нам повезло: их не часто видишь у берега.
  Напрягши зрение, Артурия с трудом различила на тёмном фоне валунов и морских ежей полупрозрачную креветку. Подогнув бледные ноги, она покачивалась в толще воды и шевелила длинными усиками.
   - Как ты её заметил? - восхитилась девушка. - Её почти не видно.
   - Просто интересуюсь животными, - спокойно пояснил юноша.
  Все столпились вокруг камней, которые выбрало своим пристанищем животное. Однако долго любоваться морской живностью не удалось: оступившись, Гильгамеш с шумом взбаламутил воду, и креветка, проявив необыкновенную прыть, умчалась прочь.
  - Гил, ты слон, - с досадой развернулся к нему друг.
  - Я нечаянно.
  - За нечаянно... - сурово начал Энкиду, но было видно, что он не сердится.
  - Прости.
  Артурия улыбнулась: наблюдать за извиняющимся Гильгамешем было смешно. В повседневной жизни он не производил впечатления человека, который любит признавать свои ошибки.
  Закончив свой утренний туалет, шумно поднялась в воздух чайка. Привлеченная звуком хлопающих крыльев, девушка оторвалась от шутливой перебранки друзей и подняла голову. Но взглянув на море, она не обратила на птицу никакого внимания. Её взгляд был прикован к линии горизонта. Там, на фоне поднимающегося диска солнца, мелькали выпрыгивающие из воды силуэты.
  - Дельфины, - изумлённо выдохнула Артурия.
  Да, это определённо были они. Стая дельфинов приближалась, и в золотистых лучах солнца были видны их блестящие серые спинки.
  - Давай подойдём поближе? - предложил Гильгамеш. Двое друзей, услышав Артурию, тоже наблюдали за животными.
  - Хорошо, но ты должен держать меня за руку и не отпускать, - кивнул, подумав, Энкиду. И парни принялись закатывать повыше шорты.
  - Только не забывайте, что они дикие, - предупредила Артурия, которая, естественно, оставалась на берегу. - Ведите себя осторожно.
  - Не переживай, с Эном никакой зверь не опасен, - обернулся к девушке с самоуверенной усмешкой Гильгамеш и двинулся вслед за другом.
  Взявшись за руки, двое парней вошли в воду. Энкиду шёл чуть впереди, Гильгамеш - за ним. Они двигались медленно, замирая после каждого шага, и их размеренное движение напоминало загадочный ритуал. А дельфины, словно откликнувшись на чей-то неслышимый зов, подплывали всё ближе, разрезая темную гладь моря покатыми плавниками. По подсчету Артурии, их было пятеро. Наконец, люди и животные встретились. Дельфины ныряли буквально в метре от друзей, поднимая столбы стеклянных брызг, но не касаясь, впрочем, парней ни единым плавником. Энкиду с Гильгамешем тоже не пытались дотронуться до морских обитателей, и создавалось ощущение, что обе стороны соблюдали негласный, только им одним известный этикет.
  В этот момент взошло солнце. Его огненный диск брызнул тысячами лучей, заливая светом море, скалы, землю, деревья, людей и животных. Небо расцвело алыми и золотыми красками. До этого серые волны вспыхнули лазурью. Новый день настал, разодетый в самые роскошные цвета. И на фоне этого торжества, охваченные сиянием всплывающего светила, стояли, взявшись за руки, две человеческие фигуры, а вокруг них дельфины подымали сверкающие столбы брызг. Казалось, этим двум юношам было всё по плечу, если бы только они были вместе. Казалось, это они заставили солнце встать, а дельфинов - подняться из морских глубин. Казалось, они были одним целым, как кусочки паззла, дополняющие друг друга. Возникшая в одно мгновение картина была настолько ослепительна, что у Артурии захватило дух. И, глядя на двух друзей, девушка чувствовала, как в ней рождается понимание той незримой связи, всегда существовавшей между ними. Сейчас она лучше, чем когда-либо, осознала всю глубину их дружбы. И то, чему она искала объяснение все прошедшие недели, вдруг сделалось так просто и ясно, что можно было только удивляться, как это раньше не приходило ей в голову.
  Артурия не ощущала времени, но в реальности всё происходило не дольше минуты. А потом Энкиду что-то тихо сказал Гильгамешу, и парни сделали шаг назад. И дельфины тогда тоже, как по команде, развернулись и направились вглубь моря. Они плыли, изредка ещё вскидывая плавники над водой, и, вскоре превратившись в маленькие черные точки, исчезли у линии горизонта. Всё пропало так же быстро, как и появилось.
  Юноши на берег вышли мокрые, но довольные.
  - Ну, что? - гордо просил Артурию Гильгамеш.
  - Это было потрясающе, - призналась девушка. - Никогда ещё не видела диких дельфинов так близко. Но мне показалось, что вы нисколько не боялись подходить к ним. Ты сказал, что рядом с Энкиду безопасно? - нахмурив лоб, попыталась она вспомнить слова парня.
  - У него с детства талант общаться с животными, - пояснил Гильгамеш. - Только он не любит об этом говорить.
  - Я просто не считаю нужным делать из этого шоу, и поэтому просил бы тебя не упоминать о моей способности, когда мы вернемся в отель, - впервые с начала прогулки Энкиду обернулся непосредственно к Артурии. Пока его друг рассказывал о его даре, зеленоволосый юноша выглядел как будто чем-то смущенным, но теперь, видимо, решил вмешаться в разговор.
  - Конечно, я буду молчать, - пообещала Артурия, и, встретившись взглядом с Гильгамешем, задумчиво повернулась к морю. За одно утро на неё свалилось столько впечатлений, что у неё не осталось настроения на перепалки или шутки, и единственное, чего ей хотелось - это немного помолчать, чтобы разобраться в себе и своих чувствах.
  Как ни странно, Гильгамеш не отпустил никакого вызывающего комментария и тоже взглянул на море, в темной синеве которого уже ничто не напоминало о недавно произошедшем чуде. Вокруг теперь стало совсем светло, купол неба приобрел нежно-голубой оттенок, и на смену бодрящей свежести пришло солнечное тепло, пока мягкое, но обещающее перерасти в полуденный жар. Так они стояли некоторое время, наблюдая, как волны неспешно катятся на берег, и ещё раз переживая про себя волшебный рассвет, который сейчас, на фоне расцветающего дня, казался всего лишь сказкой. В действительность их возвратил Энкиду.
  -Чего вы такие грустные? Пойдемте скорей, а скоро уж завтрак начнется, - весело крикнул он им. И правда, пора было отправляться в обратный путь.
  Незаметным образом настроение Энкиду перетекло из флегматичности в энергичную радость. Всю дорогу назад он что-то довольно мурлыкал себе под нос и то и дело задирал Гильгамеша, и Артурии оставалось только дивиться на эту сторону его характера. Когда вдали зазеленели пальмы их отеля, Энкиду дернул друга за выбивающуюся из общей прически прядь волос, чем того окончательно раззадорил, звонко рассмеялся и унесся прочь. Он долго и с хохотом убегал от пытающегося догнать его Гильгамеша, время от времени подпуская друга поближе к себе, но вместе с тем не забывая о безопасной дистанции. В итоге Гильгамеш не выдержал и тоже рассмеялся, и громкие голоса парней звучали во всех уголках травянистого пляжа.
  Артурия наблюдала за их весельем со стороны. Она была чужой в их отношениях, и не чувствовала себя в праве присоединяться. Но ей было приятно находиться рядом с юношами: частичка их бурного счастья невольно передавалась и ей. Теперь девушка понимала, что Гильгамеш никогда в своем поведении не притворялся, и Энкиду, на самом деле, тоже. Просто двое друзей видели равных себе только друг в дружке, и поэтому общаться ровно и просто умели только между собой. Более того, насколько надменен был Гильгамеш с окружающими, настолько же легки были его отношения с Энкиду; с ним он общался так же просто и легко, как и дышал. И глядя на эту дружбу, крепкую и искреннюю, Артурия не могла не проникнуться уважением к парням. Тем не менее, вместе с пришедшим ответом появился и новый вопрос. Узнав, что связывало вместе двух друзей, Артурия всё-таки не могла понять, почему Гильгамеш был настолько высокомерен с окружающими. Неужели так сложно относиться ко всем ровно? Когда во время прогулки взгляд Гильгамеша перемещался на Артурию, в нём вновь зажигался властный огонёк, и это при условии, что парень выделял её из толпы. Что уж говорить о других людях. Но этот ответ, девушка догадывалась, будет получить гораздо сложнее.
  Вконец выдохнувшись, парни вернулись к Артурии, и они вместе поднялись к отелю. Подходя к прозрачным входным дверям, троица увидела, как через холл к ним бежит Айрисфиль.
  - Вон и твоя подружка, - махнул рукой Гильгамеш. - Что ж, не будем вам мешать. До встречи в самолете, моя Королева, - значительно прибавил он.
  - Я подумаю, - досадливо вздохнула девушка, понимая, к чему он клонит. Парень пока не знал, что Артурия ещё в первый день своего приезда приказала Бедиверу зарезервировать её и Айрисфиль места так, чтобы к ним не мог подсесть никто из лицеистов. И теперь девушка мысленно готовилась к крикам и угрозам, которые обрушит на неё в аэропорту взбешенный Властитель Лицея. А впрочем, ей всё равно.
  Распрощавшись с парнями, Артурия пошла навстречу подруге. Айрисфиль ещё издалека, видно, не в силах больше ждать, встревожено спросила:
  - Артурия, что-то произошло? Он опять угрожал тебе?
  
  - Совсем нет, почему ты так решила? - в недоумении посмотрела на подругу девушка.
  - Ну как же, раньше ты и разговаривать бы с ними не стала, не то, что пошла бы куда-то, - с не меньшим удивлением ответила Айрисфиль. - Я проснулась, пошла к тебе, тебя нигде нет. Я уже думала ждать в столовой, когда вышла в последний раз на балкон и увидела, как ты, Гильгамеш и Энкиду идете к отелю. Неужели ты гуляла с ними по собственной воле?
  - Да. Я сама этого захотела. Знаю, с моей стороны это звучит странно, но сегодня за утро многое изменилось. Не то чтобы Гильгамеш и Энкиду мне теперь сильно нравились, нет. Но я видела их отношения, видела их дружбу, и мне кажется, я начала их немного понимать, - на протяжении всего ответа Айрисфиль выглядела очень изумленной. Она как будто ждала, что подруга сейчас остановится и скажет, что всё было шуткой, но Артурия была абсолютно серьёзна и даже и не думала шутить.
  - Что ж, хорошо, если у тебя больше нет к нему ненависти, - озадаченно выдавила из себя Айрисфиль и, спохватившись, поспешно глянула на часы. - В любом случае, нам лучше поспешить на завтрак, а то поесть до выезда не успеем.
  Артурия и правда больше не испытывала неприязни к Гильгамешу. Впрочем, у неё не было и ярко выраженной симпатии к нему. Спокойное, осознанное уважение, - вот какое чувство поселилось отныне в её душе вместе с воспоминаниями об утреннем чуде. Действительно ли Гильгамеш призвал животных или ему счастливым образом повезло, девушка никогда не забудет волшебного рассвета и дельфинов, тёмными силуэтами проносящимися на его фоне.
  Путешествие заканчивалось. До отъезда на самолёт оставалось всего несколько часов, после чего лицеисты возвратятся в привычный круговорот своей жизни.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 19 - Его и её вечер
  
  Гильгамеш удовлетворенно вздохнул и заложил закладкой книгу. Некоторое время он, ощущениями и мыслями всё ещё находясь в мире романа, бездумно разглядывал выведенные позолотой на темном фоне обложки буквы. Округлые символы тускло поблескивали, но не выражали для парня какого-либо смысла. Затем, словно опомнившись, Гильгамеш положил том рядом с собой на диван и, продолжая обдумывать прочитанное, обвел глазами комнату.
  Это была просторная и светлая гостиная, единственными предметами мебели в которой были диван, несколько кресел, и узкий продолговатый стол - одним словом, то, что требовалось для дружеского чаепития или просто спокойного препровождения времени. Мягкий коротковорсный ковер, устилавший весь пол, создавал атмосферу тепла и уюта. На одной из стен висел искусной работы летний пейзаж, служа гармоничным украшением, не слишком выделяясь, но и оживляя интерьер. Гильгамеш поизучал некоторое время выполненные в нежной пастели цветы, параллельно прокручивая в сознании события книги, и перевел взгляд на друга. Энкиду сидел неподалеку в одном из кресел и, надев наушники, смотрел что-то в своем ноутбуке. На столе перед ним стояли остатки законченной трапезы: стакан с недопитым чаем и тарелка, в которой лежали крошки от крекеров. Это был один из обыкновенных вечеров двух друзей, когда каждый из них занимался своим делом с приятным сознанием того, что близкий ему человек находился в пределах одной комнаты.
  Впрочем, может быть, нынешний вечер был и не совсем обыкновенным - как-никак, это было тридцать первое декабря - но проводили его парни, дожидаясь прихода новогодней ночи, совершенно повседневно. В любом правиле есть исключение, и хоть Гильгамеш и Энкиду были сторонниками шумного веселья, как-то так само собой сложилось, что на Новый Год они никаких мероприятий не планировали. Только ужин носил праздничный характер, только не спали друзья допоздна, наблюдая фейерверки, - а в остальном это был спокойный зимний день. Возможно, в этом сказывалась волшебная, теплая атмосфера праздника, зовущая горожан встретить грядущий год в кругу действительно близких им людей.
  Убедившись, что Энкиду поглощен ноутбуком и к литературным беседам на данный момент не расположен, Гильгамеш задумчиво провел ладонью по своим вздымающимся, словно пламя, волосам. Возвращаться к книге ещё не хотелось - впечатлениям требовалось время, чтобы улечься и отойти из плана 'настоящего' в план 'прошедшего'. А потому, как и всегда, когда ему было нечего делать, парень потянулся к нагрудному карману рубашки и извлек оттуда фотографию. Небольшая, умещающаяся в ладони, она матово заблестела, отражая яркий свет люстры. Немного повертев её, парень нашел нужное положение, и на карточке стала видна светловолосая девушка на фоне крепостной стены. Момент был пойман удачный. Любому, кто взглянул бы на изображение, бросились бы в глаза стальной взгляд и гордая, королевская осанка, так хорошо выражающие характер Артурии. Эти черты, досконально изученные Гильгамешем и, тем не менее, приносящие ему наслаждение в тысячный раз, вызвали на его лице невольную улыбку.
  Те несколько недель, которые лицеистам осталось проучиться, вернувшись из поездки на море, пролетели, словно их и не было. Тесты, предваряющие конец второго триместра, преподаватели, наседающие ввиду грядущих экзаменов, а чуть позже и предновогодняя суматоха сменяли друг друга, как в калейдоскопе, делая жизнь выпускников очень занятой. Но даже на этом сумбурном фоне ученикам бросилась в глаза перемена в отношениях Артурии с Властителями Лицея. Не то чтобы девушка стала проявлять к друзьям какой-либо особенный интерес, но теперь на приветствия Гильгамеша она реагировала без раздражения и порой была даже способна поддержать деловую беседу. И если раньше Артурия, очевидно, терпела само существование парней, то после поездки она словно что-то решила для себя, и более ничто не могло нарушить спокойствия её манер. Однако на этом все милости заканчивались. Девушка была вежлива, сдержанна и холодна, словно огромный айсберг. Гильгамешу, конечно, льстило, что неприступный Король-рыцарь наконец-то перестал быть колючкой: на одних перепалках далеко не уедешь, да и оскорбления парню уже порядком надоели. Однако втайне Властитель Лицея сам себе признавался, что отчасти был даже рад непоколебимому хладнокровию Артурии, словно, не соблюдай девушка дистанцию, его любовь к ней уменьшилась бы.
  Любуясь на тонкую белую шею, и алеющие, цвета спелого шиповника, аккуратные губы, Гильгамеш слегка касался фотографии указательным пальцем, обводя очертания девушки. Эстетическое удовольствие горячей волной разливалось по телу, и парень чувствовал, как что-то невыносимо приятное и обжигающее поднимается в его груди. Вскоре, однако, одной визуальной эйфории стало мало. Красивая картинка оставалась всего лишь картинкой, с ней нельзя было ни поговорить, ни посмотреть фильм. Тогда Гильгамеш попытался представить мягкость и теплоту тела Артурии, то, как он прижимает её, слегка пахнущую терпким, не свойственным женщинам парфюмом, грудью к себе, но ощутил только плотную бумагу под ладонью, а запаха и вовсе не было никакого. Разочарованно вздохнув, он убрал карточку на место. Боги, ведь он даже наверняка знает, чем Артурия занимается в именно эту минуту, так почему он по-прежнему безумно желает её физического присутствия?
  Гильгамеш посмотрел в окно. Длинные шторы были раздернуты, пропуская внутрь ранние зимние сумерки, легшие глубокими синими тенями по темному саду и виднеющемуся крылу особняка. Луны ещё не было. В желтом свете фонаря густо, ровными рядами, как будто кто-то наверху просеивал через сито муку, падали сухие снежинки. Они опускались быстро и неслышно, одна за другой устилая воздушным сугробом подоконник, и казалось, что весь мир утонул в снежном безмолвии, убаюканный тихой походкой зимы.
  Его Королева сейчас тоже, наверное, наблюдала за снегопадом, застегивая верхние пуговицы пальто, и отдавала последние распоряжения Бедиверу. Да, так как Гильгамеш, насколько это было возможно, держался в курсе жизни Артурии, ему было известно, что ещё несколько месяцев назад в Гранд отеле был забронирован номер на имя Пендрагон с тридцать первого декабря по первое января. Чуть позже ему доложили, что в ближайшем аэропорту Утером Пендрагоном был куплен авиабилет, согласно которому юрист должен был вернуться в страну в канун Нового Года. Много смекалки не требовалось, чтобы догадаться, где и с кем собирается проводить праздник Артурия. Чрезвычайно занятый, но всё же нашедший время для своей семьи отец и его дочь должны были встретиться в Гранд отеле, а затем счастливо отметить свое воссоединение после очередной продолжительной разлуки.
  - Новогодняя ночь в этом году будет очень красива, - послышался голос Энкиду. Зеленоволосый юноша, оторвавшись от ноутбука, тоже любовался зимним пейзажем.
  Эта реплика вернула Гильгамеша из грез к реальности. Он вспомнил о книге, о впечатлениях, которыми хотел поделиться с другом, и его отдохнувшая мысль закружилась в новом вихре, ища и требуя выражения.
  - Эн, что ты думаешь о женщине, полюбившей мужчину из-за внешности, а спустя пару десятков лет жалеющей об этом? - спросил парень после краткой паузы.
  - Если ты про главную героиню, то мне её жалко, - чуть улыбнулся Энкиду, догадываясь о скрытом смысле вопроса. - Я думаю, что каждому человеку хочется, чтобы его хоть раз в жизни полюбили сильно и искренне, со всеми недостатками и положительными сторонами - просто за то, что он существует в этом мире. И когда женщина любила с такой страстью, а в ответ ничего не получила, я могу только с грустью сказать, что она не встретила того, кто оценил бы её по достоинству. Меня больше отталкивает её муж: как личность, он совершенно пустой.
  - Вот как? А я вообще не понимаю, как люди могут ей сочувствовать. Мой принцип таков, что жить нужно так, чтобы потом не жалеть о прошлом, - равнодушно пожал плечами Гильгамеш. - И если главной героине хватило ума выйти замуж, фактически, за красоту человека, то пусть и пожинает плоды своей глупости. По правде говоря, эта женщина не заслуживает никакого уважения. Ей не ведомо понятие собственной чести, и ведет она себя, как дешевка с ближайшего переулка. Единственное достоинство, которое я могу в ней признать - это актерский талант. Впрочем, именно поэтому на публике она - непревзойденная актриса, а в личной жизни - никому не нужная женщина. Ей не хватает внутренней гордости... - по затаенной усмешке в голосе парня было понятно, с кем именно он сравнивает главную героиню.
  - Я не спорю, её поведение и мораль оставляют желать лучшего, - со свойственным ему тактом ответил Энкиду, - но разве кому-то ещё удавалось прожить без сожалений? Каждый имеет право на ошибку.
  - Вопрос не в том, имеешь ты право или нет, а в отношении к собственным неудачам, - махнул рукой Гильгамеш. - Это твоя жизнь, ты её творец и господин. И поэтому, принимая решения, надо всегда спрашивать себя: соответствует ли этот выбор моим принципам? И отвечать 'да', только если ты полностью уверен, что поступаешь правильно. Но даже если что-то не получилось, человек должен продолжать идти с гордо поднятой головой, а не оглядываться на прошлое. Потому что это был его собственный выбор, в который он верил. Настоящее и прошлое - две разные плоскости, и пусть сегодня у тебя что-то идет не так, это не значит, что пять или десять лет назад надо было поступить как-то иначе. А скорбь и сожаления здесь ни к чему, это бесполезные эмоции.
  - Я понимаю. Лучше всего было бы, если бы люди научились принимать жизнь и самих себя такими, какие они есть, - задумчиво вздохнул Энкиду. Он и сам прошел через все стадии отторжения себя, а оттого мог лучше, чем кто-либо, видеть мысль, которую пытался облечь в слова его друг. - Но ты согласен со мной, что её муж абсолютно бесцветен?
  - Если мужчина не интересуется женщинами, с ним явно что-то не так, - фыркнул Гильгамеш.
  Деликатный стук в дверь прервал завязавшееся обсуждение.
  - Кто там? - крикнул парень, недовольный, что приходится останавливаться на полуслове.
  В дверном проеме показался дворецкий, держащий в руках небольшую папку. Ежась под хмурым взглядом своего господина, он, тем не менее, подошел к дивану со свойственным людям его профессии достоинством и почтительно протянул её Гильгамешу.
  - Надеюсь, ты пришел не беспокоить меня по пустякам? - багряные, словно тлеющие угли, глаза грозно сверкнули.
  - Я очень извиняюсь, господин, но в данных Артурии Пендрагон произошли значительные изменения, и я решил, что об этом следует доложить немедленно, - склонил голову мужчина.
  - Как давно поменялась информация? - парень, услышав знакомое имя, уже доставал из папки документы.
  - Полчаса назад.
  Гильгамеш удовлетворённо кивнул и погрузился в чтение.
  - Отменила вечер в отеле? Перед самым праздником?.. А, я догадываюсь, чем это было вызвано, - добавил он, изучив вторую распечатку и чувствуя, как в душе его расправляет крылья пьянящая радость, - Эн, давай прихватим Артурию к нам на Новый Год.
  - Что? - от неожиданности Энкиду поперхнулся чаем, который допивал в это время, и сильно закашлялся.
  - Она будет совсем одна, а мы поедем в тот отель и заманим её к нам, - легко поднявшись с дивана, похлопал друга по спине Гильгамеш, а затем воодушевленно обернулся к ждущему слуге.
  - Молодец, я очень тобой доволен. А теперь немедленно иди и забронируй номер, освобождённый Артурией Пендрагон, закажи ужин на троих, прикажи перевезти туда игры, находящиеся в пятой комнате на втором этаже, а после того, как всё будет готово, вели подать машину. Если будешь расторопен, дам значительную премию.
  - Будет исполнено, - и дворецкий быстрым, но не теряющим важности шагом покинул комнату.
  

* * *

  - На имя Пендрагон. Что? Да, я знаю. Всё равно отмените. До свидания, - в вечерней тишине отчуждённо щёлкнула кнопка мобильного телефона.
  - Госпожа, вы точно не жалеете? - у стоящий у двери Бедивер с сочувствием смотрел на девушку. Его силуэт на фоне залитого светом коридора выглядел почти черным и отбрасывал на пол рабочего кабинета длинную темную тень.
  - Нет. Я встречу Новый год здесь, - спокойно обернулась к мужчине Артурия. - А сейчас скажи всем, чтобы не беспокоили меня. Я хочу побыть одна.
  Дворецкий отдал легкий поклон и, ни слова больше не говоря, удалился. Глухо стукнула закрывшаяся дверь; в лишенной единственного источника освещения комнате сразу стало тускло и неуютно. Убедившись, что Бедивер отошел достаточно далеко, Артурия тяжело вздохнула, а затем пошла вкруг кабинета, бездумно скользя пальцами по книжным шкафам. Люстру включать не хотелось: девушке казалось, что теплый свет ламп заставит её чувствовать себя ещё более одинокой, а сумерки, окрасившие все предметы и стены в серые тона, как нельзя лучше сочетались с той грустью, что царила сейчас у нее на душе.
  Полчаса назад ей позвонил отец и сказал, что его рейс отменяют из-за надвигающейся бури. Обильный снегопад, шедший сейчас за окном, тоже был частью холодного фронта, проходящего по северному полушарию планеты, но если город Артурии всего лишь 'зацепило', то место, в котором находился Утер, оказалось эпицентром непогоды. И пока всё утихнет, пока заново заработает аэропорт - вернётся он домой не раньше завтрашнего дня. А это значило, что все новогодние планы шли под откос: ужин в ресторане, любование фейерверками, разговоры. Нет, не то что бы Артурия сильно расстроилась или даже обиделась на отца: она привыкла к особенностям его работы. Но всё же на сердце повисла тоскливая пустота, потому что зачем все эти приготовления, если в новогоднюю ночь рядом с ней не будет родного человека? И тогда девушка решила отменить бронь на номер, несмотря на то, что деньги ей не будут возвращены. Уж лучше она проведет вечер дома, чем будет одна томиться в Гранд отеле.
  Дойдя до окна, Артурия остановилась и устремила недвижимый взгляд на заснеженные клены, окружившие особняк. Она видела мутное заснеженное небо, и искусные узоры снежинок, прилипших к холодному стеклу, и согнувшиеся от тяжести снега, погруженные в глубокий сон деревья, но не могла осознать увиденное. Всё-таки новость была слишком неожиданна. Сообщи ей Утер, что не сможет приехать, на день или два раньше, разочарование было бы не так сильно. Однако когда роковой звонок раздаётся за несколько часов до праздника, когда накрыты столы, приготовлена еда, украшены комнаты, и на губах уже застыли слова приветствия - это ошеломляющий удар. С первыми словами отца в сердце девушки заныла и не хотела проходить тупая боль, словно в него вонзили и забыли вытащить иглу. И от этой глухой боли по телу расходилось тяжёлое, всепоглощающее оцепенение. В первый раз, когда подобное случилось на день рождения, Артурия (тогда ещё девочка) расплакалась. С годами, поскольку подобные истории время от времени повторялись, девушка научилась стойко встречать жизненные невзгоды. Она лишь уединялась на некоторое время в своём кабинете, чтобы смириться с реальностью и прийти в себя. Но хоть слёз больше не было, пустота на душе возникала каждый раз.
  И всё же, какое бы несчастье у человека не случилось, мир продолжает свой ход. Потерпевшим бедствие только кажется, что им должны дать передышку, чтобы они могли собраться с силами после постигшего их несчастья. Однако всё это - иллюзия. Круговерть жизни не замедляется ни на минуту, и если несчастным и мнится, что их оставили в покое, то это лишь потому, что они, полностью поглощённые своим горем, перестали замечать что-либо вокруг себя. Они забыли о мире, но не мир о них. И рано или поздно вездесущая рутина постучится в их кокон и вытащит их оттуда, заставив присоединиться к общему ходу жизни. Апатичную тишину Артурии разбил будничный звонок мобильного телефона. Девушка машинально взяла трубку, на экране которой высвечивался незнакомый номер. Оказалось, звонили из Гранд отеля. Находящаяся за несколько десятков километров от её дома девушка-администратор вежливо сообщила, что, к сожалению, бронь не может быть отменена, пока сам заказчик не приедет в отель.
  Что за странность? С каких пор заказы перестали оформляться и отменяться по телефону? Ещё недавно Артурии подтвердили, что её бронь считается аннулированной.
  Но девушка невозмутимо повторила своим мелодичным голосом, что возникли некоторые недоразумения, вследствие чего госпоже Пендрагон необходимо лично приехать в отель. Ещё раз вздохнув, Артурия пообещала, что сейчас выедет.
  Закончив разговор, она быстро собрала свою сумку, и, приказав явившемуся Бедиверу через пять минут приготовить машину, пошла одеваться. Теперь, когда у неё появилась конкретная цель, девушка могла действовать четко и ясно, не обращая внимания на свои эмоции. И, по правде говоря, она искала этой цели, за которую она могла бы ухватиться и которой посвятила бы всё свое внимание. Ведь на самом деле, особой разницы, отменит ли Артурия бронь или нет, не было: деньги всё равно уже не будут возвращены. Девушке просто хотелось отвлечься, так как коротать новогоднюю ночь дома было не лучше, а, может быть, даже хуже, чем в отеле. Особняк Пендрагонов сейчас носил в себе все черты дома, в котором ждали праздник: перила лестниц обвивала разноцветная мишура, все шторы, скатерти и ковры были постираны, выбиты или заменены на новые, на кухне была выставлена нарядная посуда, а в гостиной, куда поставили пушистую искусственную ёлку, переливалась огнями гирлянда. Несколько дней назад эти неизменные атрибуты Нового Года вселяли радость в сердце девушки. Теперь же они были болезненным напоминанием о несбывшемся семейном счастье. И поэтому Артурии отчаянно хотелось куда-нибудь сбежать, куда угодно, лишь бы избавиться на некоторое время от тяжелых мыслей, наполнявших её голову.
  Одевшись в строгий официальный костюм и накинув сверху своё любимое пальто, так ловко скрашивающее все особенности её женской фигуры, девушка вышла на улицу. Снег уже перестал падать, и не замутнённое городскими фонарями, над особняком раскинулось ослепительное льдисто-синее небо с мерцающими песчинками звезд. Яркая и крупная, как чистый бриллиант, взошла луна. Её свет серебристой вуалью окутывал особняк, и совершенно ясно можно было видеть просторный сад, окружающий дом Артурии и возвышающуюся перед парадным входом статую фонтана. Природа тоже решила отметить праздник, поражая воображение людей своими самыми роскошными украшениями, и каждая веточка, каждый изгиб резьбы по камню, покрытый слоем свежего снега, искрился в лунных лучах.
  Взбодренная морозным воздухом, Артурия почувствовала, как тоска слегка разжимает тиски на её сердце. Спокойствие и великолепие ночи зачаровывали её. Вглядываясь в бездонную темноту, простершуюся в вышине, девушка вдруг ощутила себя всего лишь щепкой в необъятной вселенной; окружающий мир был так загадочен, многообразен и непостижим, а кто и что ОНА в нем со своими тревогами и несчастиями? Для чего людям даны эмоции и имеют ли они вообще какое-то значение в огромной вселенной, не имеющей ни начала, ни конца? На этом фоне философских размышлений все горькие чувства, до этого переполнявшие сердце Артурии, потускнели и отступили на задний план. Они продолжали довлеть над девушкой, но стали как-то глуше, как если бы она закрыла дверь в комнату со слишком громкой музыкой.
  Подали машину. Усевшись в темный салон, Артурия застывшим взглядом следила сначала за мелькающими фонарями автострады, а затем за сливающимися в одну светящуюся полосу витринами и вывесками города. В бархатной тишине слышалось неназойливое гудение мотора и иногда мерное тиканье поворотника. Однообразие и покой. Артурии было почти хорошо: на неё навалилось какое-то бесцветное равнодушие, источаемое холодными, гипнотизирующими огнями мегаполиса, и порой у неё появлялось ощущение, что всё, что происходит с ней - всего лишь сон.
  Но сон так и не кончился; резкий толчок от торможения оповестил девушку о прибытии на место, и она с сожалением покинула теплый автомобиль. Вкрадчиво хрустнул снег под ногами, и легкий ветер обдал её щеки ледяным дыханием. С силой хлопнув дверцей и проследив, как машина медленно отъезжает в сторону стоянки, Артурия неторопливо оглянулась. Здесь, в сердце человеческого улья, многочисленные фонари заливали светом ночное небо, и от того оно отяжелело, окрасилось в неестественный рыже-розовый цвет, а звезды и вовсе не могли соперничать с электричеством. Впрочем, отель ловко подменял испорченную природную иллюминацию искусственной. Конечно, обвитые белыми и синими огоньками деревья не могли сравниться с настоящим небосводом, но кто об этом вспомнит, если всю свою жизнь горожане проводят под бесцветным куполом мегаполиса? Вздохнув, так как такая ночь нагнетала в душе лишь чувство одиночества, Артурия направилась к автоматическим дверям здания.
  Внутреннее убранство отеля полностью соответствовало как приближающемуся празднику, так и громкой славе гостиницы. Огромная, увешанная золотыми и серебряными шарами ёлка в вестибюле, выставленные на полках-витринах крупные шишки, припорошенные искусственным снегом, замысловатые ёлочные венцы и бесчисленная мишура сразу погружали посетителя в атмосферу чудес и волшебства. Увы, Артурия не могла разделить эти трепетные чувства с остальными гостями отеля: украшения и доносящиеся отовсюду поздравления 'с наступающим' вновь разбередили её душевную боль, и та с новой силой сжала её сердце. Девушку тянуло вернуться в темный салон машины, чтобы опять, ни о чем не думая, вглядываться в бесконечную зимнюю ночь. Но прежде чем позволить себе погрузиться в забытьё, надо было завершить то, ради чего она сюда приехала. Не привыкшая ходить вокруг да около, Артурия решительно направилась к регистрационной стойке. За ней сидела симпатичная рыжеволосая девушка и что-то споро печатала на компьютере.
  - Извините, я приехала отменить заказ номера семьсот двадцать пять.
  - Одну секундочку, - кивнула администратор Артурии, хватая зазвеневший телефон и что-то коротко отвечая в трубку. - Да, я вас слушаю, - обратилась она наконец к девушке, не отрываясь от своей основной работы.
  - Я по поводу номера семьсот двадцать пять... - начала было снова Артурия, но администратор, будучи, по-видимому, обо всём уже осведомлена, энергично кивнула:
  - Ах, так, это вы? - и, окинув девушку быстрым взглядом, подозвала одного из служащих. - Отведи молодого человека в семьсот двадцать пятый.
  - Нет, вы не поняли: я хочу отказаться от бронирования, - запротестовала было Артурия. К тому, что с низким хвостом и в черном пиджаке с брюками её часто принимают за юношу, она уже привыкла.
  Однако рыжеволосая девушка осталась невозмутима и только ещё приветливей заулыбалась:
  - Да-да, там вам всё объяснят.
  Ничего уже не понимая, Артурия отправилась за работником. Что было поделать? Куда её вели, туда и приходилось идти.
  Неспешный лифт оповестил достижение седьмого этажа незатейливой мелодией, и Артурия очутилась в извилистом, увитом светящейся гирляндой коридоре. Доведя девушку до двери с табличкой '725', служащий постучал и вежливо приоткрыл ей дверь. На какое-то мгновение у Артурии промелькнула надежда что, может быть, отец всё-таки успел прилететь и просто решил ей устроить сюрприз. Однако она быстро отмела нелепую мысль в сторону: чудеса встречаются только в сказках, но не в реальной жизни. И, тем не менее, в номере кто-то был. Менеджер? Управляющий отеля? Пожав плечами, Артурия шагнула вперед. И первое, что она увидела, переступив порог комнаты - это проницательный багряный взгляд Гильгамеша, стоящего около окна. Всё разом стало на свои места.
  - С Новым Годом, моя королева, - весь вид парня свидетельствовал о том, что он ждал появления девушки.
  - Я так понимаю, отказ отменить мою бронь по телефону - твоих рук дело? - вместо приветствия сухо констатировала Артурия.
  - А ты, однако, быстро соображаешь, - нисколько не смущаясь, признал Гильгамеш. Казалось, он был чем-то взбудоражен, и в его позе, на первый взгляд вольготной, сквозило лихорадочное оживление.
  'Черт! Он действительно это подстроил ', - досадливо подумала про себя Артурия. А ведь можно было догадаться, что звонок был поддельным. Ей ведь с самого начала показалось странным требование лично приехать в Гранд отель. Но она была так расстроена звонком отца и настолько поглощена своими эмоциями, что даже и не вспомнила о Гильгамеше. И вот ведь нахал: стоит, будто ничего не произошло, и ни капельки ему не стыдно. Вот почему, почему, когда она только позволила себе немножко поверить в него и допустила мысль, что с ним можно общаться, как и с любым другим человеком, он опять ведет себя вот... так?
  - А сложно было не ударяться в экстравагантность и позвать меня по-нормальному? - устало заметила Артурия, чтобы как-то оживить затягивающееся молчание.
  - А ты как будто пришла бы? - удивился Гильгамеш. - Впрочем, если пообещаешь впредь быть послушной, я, конечно, больше не буду прибегать к таким крайностям.
  Артурия невольно запнулась, размышляя над заданным вопросом. А на самом деле, пришла ли бы она? После поездки на море её отношение к парню, конечно, сменилось с негативного на нейтральное, но с чего бы ей бежать к нему по первому зову? А сегодня, когда настроение опустилось ниже плинтуса и не то, что разговаривать - видеть никого не хотелось, Гильгамеша с его Новым Годом она бы точно отправила куда подальше. Нет, как ни крути, просто так Артурия бы к нему не поехала. Однако разве это основание, чтобы по первой прихоти затаскивать к себе людей? Что за потребительское отношение к чужой личной жизни?
  - Я тебе ничем не обязана и обещать ничего не собираюсь, - отрезала Артурия, твердо глядя в лицо парню. - И если это всё, что ты хотел мне сказать, то благодарю за поздравления и я пошла, - да, здесь так безрадостно и пусто, а она мечтает поскорее очутиться в убаюкивающем безмолвии ночи.
  - Нет, так просто я тебя не отпущу, - властным тоном объявил Гильгамеш.
  Девушка услышала позади себя шорох, а затем за её спиной что-то щелкнуло: Энкиду, откуда-то неслышно подкравшись к двери, закрыл её на замок. Артурия было бросилась отнять ключ, но юноша ловким движением перебросил его другу.
  - Нет, ну это уже слишком! - возмутилась девушка. Ей так хотелось, чтобы её сейчас оставили в покое. Настроения общаться с кем-то не было напрочь, и парни, эгоистично поступающие по-своему, начинали злить. А ещё больше Артурия злилась на собственную опрометчивость.
  - Хватит упрямиться, моя королева, - мягко, но с нотками превосходства сказал Гильгамеш. - Я всего лишь хочу провести с тобой Новый Год. Или ты стесняешься сказать мне 'да'?
  - Я сейчас водителю своему позвоню, - угрожающе положила руку на карман пальто Артурия.
  - Твой водитель уже далеко.
  - Что? - Артурия мысленно чертыхнулась. У Гильгамеша, по-видимому, план был продуман до самых мелочей.
  - Как только ты подошла к регистрационной стойке, твоему водителю была отправлена записка, подделанная под твой почерк, в которой говорилось, что ты встретила друзей и он может отправляться обратно, - объяснил Гильгамеш, с удовольствием наблюдая за обескураженным лицом девушки. Наконец-то она будет в его власти! Ему наскучили однообразные лицейские будни, где он перекидывается с Артурией лишь статичными фразами, а прошедшие два дня каникул, в течение которых он даже голоса её не слышал, обернулись настоящей мукой. Но теперь-то у него будет достаточно времени, чтобы пообщаться со своей возлюбленной.
  - Ты хоть в курсе, что я за это на тебя в суд подать могу? - настороженно спросила Артурия. Она не переставала поражаться, на что был способен пойти Гильгамеш ради исполнения своих прихотей.
  - Максимум, что ты высудишь с меня за подделку документов - это штраф. И если тебе так принципиальны деньги, я могу их перевести на твой счет хоть сию минуту, - равнодушно отмахнулся Гильгамеш. - Ах, да: даже не думай тайком звонить или отправлять смс дворецкому, иначе мне придется конфисковать твой мобильный телефон. Не заставляй меня идти на крайние меры, - и на его губах проблеснула хищная улыбка.
  - Что мне надо сделать, чтобы ты меня отпустил? - обреченно вздохнула Артурия.
  - О, ничего особенного, - победоносно усмехнулся парень. - Тебе надо всего лишь выиграть.
  - Во что?
  - Во что угодно, - рука Гильгамеша указала на гору коробок с настольными играми, возвышавшихся на выдвинутом на середину комнаты столе. - Начнем с шахмат. Эн, не хочешь сыграть?
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 20 - Новогоднее веселье
  
  Черная зимняя ночь распласталась над городом. Свежевыпавший снег, устилающий дороги и крыши домов, холодно искрился, отражая сияние голубой луны. В этом царстве мороза и темноты залитый светом номер отеля выглядел особенно уютно, даря ощущение защищенности и покоя. Стрелки часов бесшумно бежали вперед, отсчитывая последние часы старого года, в то время как трое молодых людей склонились над шахматной доской, не замечая хода времени.
  'Слон на F-4, конь его защищает... Если удастся построить комбинацию, у меня будет преимущество над противником', - Артурия сосредоточенно продумывала свои шаги, украдкой поглядывая на хмурящего лоб Энкиду. - 'А если он поставит вон ту пешку на E-5?'. Сохраняя внешнюю невозмутимость, чтобы никоим образом не дать парню намека на слабое место в своей защите, девушка внимательно следила за его действиями, одновременно продумывая обходные пути, если вдруг опасная пешка всё-таки будет передвинута.
  Поначалу Артурия села за игру нехотя, сцепив зубы, от всего сердца желая оказаться посреди необитаемого острова, где её не достал бы никакой Гильгамеш. И эта несобранность незамедлительно дала о себе знать: в начале игры Артурия самым глупым образом лишилась одной из пешек, а чуть позже Энкиду забрал у неё и коня. Потери больно ударили по самолюбию девушки, пробуждая в ней желание бороться, а также напомнили, что, если ей и вправду хотелось поскорее покинуть отель, она должна была вдумываться в то, что делает. Не многие об этом знали, но Артурия, на самом деле, была весьма азартным человеком и, принимая участие в игре или соревновании, очень быстро входила в раж. Прорабатывая свою стратегию, пытаясь разгадать тайные намерения Энкиду за простыми передвижениями фигур, Артурия всё глубже и глубже погружалась в расчерченный мир шахматной доски. И постепенно, ход за ходом, она увлеклась.
  Попался, попался! Ещё один неосторожный шаг со стороны Энкиду, и она выполнит свою задумку. Артурия бережно передвинула ферзя на одну клетку назад. Юноша, задумчиво проследив за её выбором, накрыл рукой свою крайнюю пешку. Сердце девушки волнительно сжалось: именно эта фигура была последним препятствием на её пути. Ну же, сдвинь её! Но юноша медлил. Он словно почуял неладное, и его пальцы нерешительно замерли на полированной белизне мрамора. В эту мучительную минуту ожидания Гильгамеш, до этого вольготно прогуливающийся по комнате взад-вперед, подошел к их столу и, окинув доску насмешливым взглядом, указал другу:
  - Белый слон.
  Энкиду, встрепенувшись, ещё раз вгляделся в расположение фигур и, оставив пешку, быстро отвёл своего коня назад.
  - Так нечестно! Ты подсказал ему! - возмутилась Артурия. Разочарованию от неудавшегося плана не было предела.
  - Мы с Эном - всё равно, что единое целое, так что мне можно, - властно постановил Гильгамеш. - И потом, в этой комнате правила устанавливаю я.
  Ничего не ответив, девушка бросила парню полный ярости взгляд и продолжила игру. Задуманная ею комбинация должна была пошатнуть силы Энкиду после того, как она допустила несколько опрометчивых шагов в начале партии. У девушки даже теплилась надежда, что при должном умении она сможет поставить юношу в невыгодное положение. Но теперь её шансы на победу резко уменьшились. Противник по-прежнему располагал бОльшим количеством фигур (а следовательно - и большей гибкостью), а осуществление новой комбинации требовало времени. К тому же, Энкиду теперь станет гораздо бдительней. Тем не менее, как бы тяжело ни было, сдаваться не было в правилах Артурии, и она, отметя эмоции в сторону, снова погрузилась в игру. Пожалуй, рокировка лишней не будет...
  ...- Увы, моя Королева, шах и мат, - победоносно объявил Гильгамеш.
  - Благодаря тебе, - ядовито заметила девушка: досада от проигранной партии так и клокотала в её душе. Пожалуй, парень впервые задел самолюбие Артурии.
  Да, в итоге она проиграла. Не с треском, конечно, так как боролась она с отчаянностью утопающего, но вмешательство Гильгамеша лишило девушку удачной возможности сравнять силы с Энкиду. Впрочем, партия всё равно вышла увлекательной. Откинувшись в кресле и обозревая картину своего поражения, Артурия прокручивала в голове ход игры, размышляя, как бы ещё можно было поступить в том или ином случае. Она была утомлена от двух часов напряженных размышлений, но возбуждение по-прежнему охватывало её, подогреваемое неудовлетворенным желанием победить.
  - Во что теперь будем играть? - подал голос Энкиду. - Давайте во что-нибудь коллективное, чтобы всем вместе.
  - Тогда в уно, - взял Гильгамеш плотную стопку карт из нагромождения игр. Артурия потерла виски, чтобы взбодриться: уж сейчас-то она обязана взять реванш.
  Сели в кружок. Пока Гильгамеш с заговорщицким видом тасовал карты, Артурия позволила себе окинуть взглядом номер, который ещё недавно принадлежал ей. Всё произошло так быстро - и встреча с парнями, и партия в шахматы, что девушка даже не успела как следует осмотреться.
  В принципе, обстановка мало чем отличалась от той, что должна была ожидать её с отцом: рядом с балконом, сейчас загороженным плотной шторой, стояла ёлка, на манер той, что украшала холл отеля. Те же елочные венцы, мишура и гирлянды. И настоящий, потрескивающий камин, в отсветах которого поблескивали отставленные в сторону шахматы. Эти шахматы, надо признать, были настоящим произведением искусства: изящно высеченные из мрамора и инкрустированные черным и белым жемчугом. Таким набором можно было даже просто украшать свой дом, и Артурия гадала, не был ли комплект сделан на заказ. А за овальным столом, за которым сейчас бы Утер открывал бутылку шампанского, сидели они с парнями, и Гильгамеш раздавал карты. Странно, но мысль об отце не вызвала у Артурии на этот раз тоскливого отклика. Всё, что произошло до встречи с Властителями Лицея, в её сознании было словно подернуто дымкой и, казалось, уже не имело прежнего значения. Удивленная такой переменой, девушка попыталась было разобраться в собственных ощущениях, но тут началась игра.
  - Даме - первый ход, - изрек Гильгамеш, налегая на первое слово.
  - Какие мы великодушные, - раскрывая свой 'веер' и оценивая выпавшие карты, фыркнула Артурия. Она всё ещё злилась на парня за подсказку, и ей хотелось как-нибудь ему насолить. - Что ж, тогда не обессудь, -с наслаждением отмечая, как вытягивается самодовольное лицо Гильгамеша, девушка выложила перечеркнутый круг, означающий, что блондин должен пропустить ход. - Энкиду, твоя очередь.
  Зеленоволосый юноша несколько секунд поразмышлял, поглядывая на противников, и перед Артурией легла 'возьми две'. 'Хочет, чтобы я засыпалась? Как бы не так', - усмехнулась про себя девушка, покрывая её 'возьми четыре' и чувствуя, как по спине пробегает холодок: риск, что у соперников найдется ещё по такой же карте, был всегда, а при таком раскладе храбрецу приходилось брать уже не две, а четырнадцать карт. Но ей, играющей против Властителей Лицея, которые целенаправленно будут пытаться оставить её в проигрыше, нужно пытать удачу. Артурия вопросительно взглянула на Гильгамеша, и...
  - Дерзкая женщина, - протянул парень, протягивая руку к колоде. Шел второй круг, а он не только ни разу не сходил, но и набрал дополнительных карт.
  - Беру пример с тебя, - в тон ответила ему девушка, сдержанно посмеиваясь: теперь она чувствовала себя полностью отомщенной.
  - Уверяю тебя, это не смертельно, - пошутил Энкиду, вызывая на лице друга невольную усмешку.
  Игра шла динамично: колкие ремарки Гильгамеша и удовольствие подсунуть ему каверзную карту, ощущение приближающейся победы и зоркая слежка за успехами противников. Энкиду подшучивал над неудачами друга, заставляя того тоже улыбнуться, и атмосфера беззаботного веселья не покидала лицеистов. Артурии вдруг стало легко-легко, словно она с самого начала была в компании Властителей Лицея, и как на небе расцветает радуга после хмурого дождя, так и на душе у неё расцвело чувство светлой радости. Внешний мир превратился во что-то иллюзорное, слишком далекое для восприятия, и во всём свете существовали лишь она, двое парней и потрескивающий камин.
  В конце концов, прямо глядя в глаза Гильгамешу, она гордо положила на стол свою последнюю карту:
  - Я вышла!
  - Весьма похвально, моя Королева, - снисходительно кивнул парень.
  - Я выиграла, - уточнила Артурия.
  - А вот и нет, - алые глаза лукаво сощурились. - Ты вышла второй, а первым был Энкиду. Он и есть настоящий победитель.
  - Эй, но ты же не можешь сказать, что я проиграла, - заспорила девушка, слегка вздрагивая от раздавшегося в дверь стука. Она оглянулась: ручка двери дергалась, нажимаемая кем-то со стороны коридора, и, так как номер был заперт, стук прозвучал вновь.
  - Но ты и не выиграла, - постановил Гильгамеш, поднимаясь, чтобы открыть, и, воспользовавшись заминкой, переменил тему. - Время уже позднее, не пора ли нам перекусить?
  - Поддерживаю, - откликнулся Энкиду, сгребая уно к себе и складывая его в коробку.
  В комнату вошло несколько официантов, неся легкий ужин, фрукты и несколько бутылок с вином. Ещё двое не держали в руках ничего, кроме салфеток и посуды. Не спрашивая никаких указаний, они стали быстро сервировать стол, в то время как их коллеги расставляли в нужном порядке блюда. Их быстрые и не содержащие в себе ничего лишнего движения завораживали, являясь по-своему искусством, и, наблюдая, как перед ней вырастает праздничный, новогодний ужин, Артурия почувствовала, что она действительно голодна. В самом деле, послеобеденный чай девушка пила ещё до захода солнца, а сейчас была уже ночь. Так почему бы не поесть? Она, конечно, не собирается надолго здесь задерживаться, но уходить на пустой желудок тоже опрометчиво: до дома ей добираться далеко не пять минут.
  - За всё уплачено? - уточнила Артурия, прежде чем придвинуть к себе форель в соусе.
  - Естественно, - кивнул Гильгамеш, наблюдая за тем, как официант открывает и разливает по бокалам шампанское. - Давайте поднимем тост.
  - За постоянство, - быстро предложил Энкиду.
  - Идет. Артурия, пьем за постоянство наслаждения жизнью! - трое бокалов столкнулись с мелодичным звоном, отмечая уход старого года.
  ...
  - Да-а, ты действительно много ешь, - протянул Гильгамеш, обозревая пустые тарелки.
  За минувшие полчаса Артурия успела удивить друзей своим аппетитом, съев не только свою порцию, но и всё, что оставалось на блюдах. Затем подошла очередь трехъярусной вазы, на которой вскоре тоже ничего не осталось, а теперь девушка тянулась за последним оставшимся в ней ломтиком апельсина.
  - Нормально я ем, - нахмурилась Артурия, но апельсинку, тем не менее, забрала.
  На некоторое время в номере повисла тишина. Энкиду флегматично, маленькими глотками пил вино, повернувшись к заглядывающей в окно ночи. Как и обычно, он устранялся от перепалок блондинов, предпочитая быть немым наблюдателем. Гильгамеш же, в позе которого читалось сознание власти и собственного превосходства, с усмешкой изучал девушку. Его гипнотизирующе-кровавые глаза скользили по всей её фигуре, ощупывая, подавляя и стремясь проникнуть в самую её душу. Артурия молча жевала, своим твердым взглядом бросая ему безмолвный, но ясно читаемый вызов. О да, даже плененный, Король-рыцарь по-прежнему сохранял свою царственную независимость. 'И у хрупкой розы есть шипы', - подумал Гильгамеш, следя, как Артурия исполненным достоинства жестом подносит к губам салфетку.
  - Нет, тебе определенно надо выходить за меня, Артурия, - заявил наконец парень.
  - Это почему ещё? - вздохнула девушка, откладывая в сторону нож и вилку. Опять они возвращаются к старому разговору.
  - Потому что только у меня хватит денег, чтобы прокормить тебя, - давясь от смеха, заключил Гильгамеш.
  - Что-о? Что ты сказал?! - взметнулась со своего места Артурия, едва удерживая себя в рамках приличия. Хорошее воспитание - вот что удерживало её от того, чтобы накинуться на нахала, позволившего себе отпускать о ней подобные шуточки.
  Но дальше никто ничего сделать не успел: привлекая всеобщее внимание, за окном раздался резкий свист, и чёрное небо вспыхнуло разноцветными огнями. Салют. Огромные всполохи на мгновение озаряли темноту, чтобы затем осыпаться вниз золотыми искрами, а на их месте уже расцветали новые. Каждый новый фейерверк предупреждал гулкий грохот, от которого убыстряло свой бег сердце, а ещё чуть позже в комнате зазвучал таинственный бой часов. Позабыв о разговоре, молодые люди смотрели на клокочущий и брызжущий яркими цветами салют. Что-то торжественно-радостное пронзило всё существо Артурии. Она стояла, так и не опустившись обратно в кресло, из которого перед этим вскочила, чуть щурясь от вспышек огней, и шептала себе: 'С Новым Годом. С Новым Годом!'. Именно так она хотела встретить этот праздник - радостно, с теплом на душе, вместе... с кем? Этот вопрос, прозвучавший на задворках сознания, опрокинулся на неё ушатом холодной воды. Словно очнувшись от зачарованного сна, девушка вспомнила, с какой целью сюда ехала. Какие эмоции испытывала. И как Гильгамеш силой заставил её остаться в номере, после чего она, поддавшись его влиянию, забыла обо всём вокруг. Да ведь Гильгамешу только этого и надо - чтобы она, как собачка, шла у него на поводу. Дух бунтарства захлестнул Артурию. Неужели она и дальше будет сидеть здесь, покорная его воле? И дальше будет подчиняться его желаниям? Не бывать этому.
  Артурия осторожно повернула голову: Гильгамеш расслабленно сидел в кресле, полностью поглощенный зрелищем. Скосив глаза в другую сторону, девушка убедилась, что Энкиду тоже не обращал на неё ни малейшего внимания. Но как же ей сбежать? Даже если бы ей и удалось незаметно достать из кармана Гильгамеша ключи, дверь открывать слишком долго: парень настигнет её ещё на выходе, а прибавляя к схватке ещё и помощь Энкиду - ей не справиться. Нужен какой-то иной способ, но какой? От бессилия Артурия кусала губы: лучшей возможности, чем сейчас, ей не представится, а салют, должно быть, подходил к концу. Глаза девушки лихорадочно бегали по комнате, ища хоть малейшую подсказку на спасение. Вешалка с одеждой - нет, камин - нет, обеденный стол... Может, огреть Гильгамеша бутылкой по голове? Нет, это уже криминал. О чем она вообще думает?!
  Блуждающий взгляд Артурии скользнул по праздничной ёлке, преграждающий вход на балкон. Вслед за тем в разрозненных мыслях девушки промелькнуло нечто, напоминающее спасительный образ. Артурия судорожно ухватилась за этот осколок, пытаясь сделать его четче, и память услужливо развернула перед ней воспоминание. Да, всё верно: когда девушка осматривала номер перед тем, как забронировать его, ей показывали в том числе и балкон. И там, справа, совсем близко от ограды, проходила пожарная лестница. Вот оно - спасение.
  От забрезжившей надежды быстрее забилось сердце, но разум девушки - что являлось одним из её исключительных качеств - сохранял бесстрастность. Итак, Гильгамеш вряд ли предполагает, что она попробует сбежать от него таким путём, а значит, балкон не должен быть заперт. Но успеет ли она выбраться, прежде чем её схватят? Поворот ручки - целая секунда, однако преследователь тоже будет некоторое время в замешательстве. Холод? Ерунда. Она закалена и не боится зимней стужи. А пальто Гильгамеш ей потом пришлет, куда денется. Обдумывая эти детали, Артурия осторожно надела перчатки, которые по счастливой случайности она положила в карман пиджака, а не снятого и висящего далеко на вешалке пальто. Подушечки пальцев слегка покалывало от накатившего возбуждения, а все члены девушки будто охватило огнем. Ну... будь, что будет! Вздохнув поглубже, Артурия под гром нового фейерверка бросилась в сторону ёлки.
  Дверь на балкон открылась легко. Мгновение - и её ещё окутывает тепло прогретого помещения. Мгновение - и тело девушки обхватывает костлявыми пальцами колючий холод, забираясь под одежду, а за спиной слышатся крики и грохот отодвигаемых кресел. Что происходило дальше, Артурия не помнила. Очнулась она уже только на пожарной лестнице, стоя на несколько ступеней ниже балкона и тяжело дыша. Сердце отчаянно колотилось от количества выброшенного адреналина, а вверху, во вспышке прощального синего всполоха, белели лица Властителей Лицея.
  - Артурия, ты что творишь? - крикнул ещё не оправившийся от изумления Гильгамеш.
  - Я никогда, слышишь? Никогда не буду подчиняться тебе! - в этих словах, выкрикнутых с отчаянной решительностью, отразилось всё то, что Артурии всегда хотелось донести до самовольного блондина.
  Последний искрящийся шар рассыпался золотой пылью и погас. С мгновение в наступившей вязкой тишине ничего не происходило, а затем Гильгамеш громко рассмеялся. Это был самоуверенный, веселый смех.
  - Ты действительно нечто, моя Королева, - произнес сквозь хохот парень, и в его алых, как тлеющие угли, глазах проступил хищный блеск. - Хорошо, давай проверим, как долго ты сможешь от меня прятаться, - и оба друга скрылись в номере.
  Переведя дыхание, Артурия продолжила спуск - надо было торопиться. Но, собственно, куда именно? Теперь, когда девушка смогла вырваться от Гильгамеша, на ум пришли более насущные проблемы. Вернее, они вертелись в подсознании и раньше, но у Артурии просто не было времени обдумывать их. Ясно было одно: бежать сейчас куда-то из отеля было рискованно: на таком морозе долго не продержаться, даже двигаясь, и, если ей не удастся найти прибежище в ближайшие десять-двадцать минут, она замерзнет. К тому же, пешую, Гильгамеш легко догонит её на машине. И в то же время, девушка уже находилась на улице и ей надо было куда-то бежать. Не видя никакого выхода из ситуации, Артурия решила сначала просто спуститься на землю.
  А зимняя стужа тем временем всё плотнее заключала девушку в свои объятья, колючими рукавицами забираясь под самую рубашку и щипля лицо. Неприятней был всего налетающий время от времени ветер: колючий и жесткий, он грозился выдуть последнее тепло, что сохраняла в себе Артурия. Стояла глубокая полночь, и вокруг было бы весьма темно, если бы не белеющий внизу и на окнах отеля снег. Он служил хорошим ориентиром, и благодаря ему Артурия вела счет проходящим мимо этажам. Перебирая руками по бесконечным перекладинам, она ещё раз поблагодарила провидение за так кстати оказавшиеся в пиджаке перчатки - иначе сейчас бы ей пришлось хвататься за ледяное железо голыми ладонями.
  Слева блеснул свет: Артурия спускалась уже мимо третьего этажа, и створка ближайшего окна была распахнута. Вот и изменившиеся условия. Недолго думая, девушка перелезла на подоконник и скользнула внутрь. Прежде чем окончательно бежать из отеля, ей надо было где-то спрятаться и выработать подробный план дальнейших действий.
  Комната, в которую спрыгнула девушка, оказалась служебным помещением. Горы подушек, стопки простынь, пододеяльников и скатертей занимали всё свободное пространство. 'Жаль, здесь нет служебной одежды' - подумала Артурия. Можно было бы утеплиться или, на худой конец, переодеться в служащего. Но выбирать не приходилось. Стягивая с онемелых рук перчатки, девушка двинулась вдоль рядов с корзинами полотенец. Комната была небольшая - около десяти квадратных метров - и несколько продолговатая; от входа до окна протянулся внушительных размеров шкаф, а в противоположной ему стене виднелась небольшая дверца, ведущая, должно быть, в подсобное помещение. Обойдя всё это кругом, Артурия остановилась перед шкафом: возможно, там есть какая-нибудь одежда? Однако не успела заглянуть внутрь, как в коридоре послышались торопливые шаги и голос Гильгамеша произнес:
  - Она должна быть где-то здесь. Я точно видел, одно из нижних окон было открыто.
  Спина Артурии покрылась испариной. Бежать было слишком поздно: парни её заметят, а оторваться от погони будет очень сложно, учитывая, что администрация отеля сейчас была на стороне Гильгамеша. Шаги приближались. Девушка заметалась, ища укрытия, и, заметив невзрачную дверь подсобного помещения, поспешно нырнула внутрь. Там было очень тесно и пыльно, но Артурия всё равно продолжала втискиваться в самый дальний угол, зарываясь под свешивающиеся откуда-то старые халаты. Едва она успела замереть, как щелкнул замок.
  - Она не может быть не в здании, иначе бы на улице её уже давно обнаружили, - уверенно заявил Гильгамеш, очевидно, входя первым. - Точно, вот это окно.
  - Однако не похоже, чтобы она находилась именно здесь, - резонно возразил Энкиду.
  Тысячи струн натянулись в Артурии от понимания того, что от преследователей её отделяет лишь тонкая стенка перегородки. Каждый шорох, каждый скрип имел теперь для неё тайное значение, которое она пыталась разгадать. Её собственное дыхание казалось ей невероятно громко. Боясь неосторожным движением выдать своё присутствие, девушка не смела переменить неудобную позу, в которой она прежде поспешно застыла.
  - Неужели она успела выбежать в коридор? -ворчал тем временем Гильгамеш, рыская между стопками полотенец и хлопая створками шкафа. Энкиду меланхолично дежурил у входа, наблюдая за тщетными поисками друга.
  Со страхом Артурия услышала, как шум приближается, а затем дверь в подсобное помещение распахнулась, впуская туда луч света. Девушка перестала дышать; щекотливое чувство ужаса накрыло её с головой, плечи сами собой до боли вжались жесткую стену. Она замерла, ожидая каждую секунду, что сильная рука схватит её за шиворот и потащит наружу. Сумрак и выцветшие халаты подсобки, однако, спасли её, так как вскоре Гильгамеш с досадой хлопнул дверью:
  - Сбежала-таки, дерзкая женщина. Ничего, долго она прятаться не сможет: не пройдет и пяти минут, как я найду её.
  Вновь зазвучали шаги, на этот раз удаляющиеся, и через несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Судорожно выдохнув, Артурия сползла по стенке прямо на грязный пол. Перед её глазами всё плыло, от пережитого напряжения в висках оглушительно стучала кровь. Вместе с тем, в душе девушки разливалось сладкое, дурманящее чувство победы, вызывавшее у неё приглушенный смех.
  - Уже не нашел, - прошептала в пустоту Артурия, вытирая со лба холодный пот.
  Зазвонивший в кармане пиджака мобильник заставил девушку подпрыгнуть, как ужаленную. Сейчас, когда ей надо было вести себя тише воды, звонок казался оглушительным. Дрожащими руками доставая телефон и коря себя за то, что заранее не поставила на беззвучный режим (а что, если бы ей позвонили, когда в комнате находились Гильгамеш с Энкиду?) девушка нажала на зеленую кнопку.
  - Да? - спросила она, прикрывая рот рукой.
  - Артурия, с Новым Годом! - в ответ ей засмеялся радостный голос Айрисфиль. - Мне вдруг захотелось позвонить тебе. Всё-таки, в прошедший год мы столько всего пережили вместе. Ничего, я не отвлекаю тебя?
  - Спасибо, тебя тоже с Новым Годом. Айрисфиль, а ты где сейчас находишься? - поинтересовалась Артурия. На заднем фоне слышались музыка и голоса веселящихся людей. Что-то не похоже, чтобы подруга праздновала Новый Год вместе с семьей.
  - В Диско-сити. Меня накануне группа одноклассников пригласила с собой, и я согласилась. Я хотела и тебя позвать, но ты вроде как с отцом собиралась встретить праздник. Ты ведь в Гранд отеле?
  Диско-сити? Это ведь совсем близко от неё. Если бы только...
  - Айрисфиль, а ты на машине?
  - Конечно. А что? - несколько удивилась подруга. Артурия почувствовала, что наконец-то ей начинает улыбаться удача.
  - Слушай, можешь приехать за мной в Гранд отель? Я тебе всё потом объясню, но если коротко, то я встретила Гильгамеша.
  - Сейчас буду, - после непродолжительного молчания в трубке последовал краткий ответ. Имени блондина для Айрисфиль было более, чем достаточно, чтобы оценить всю серьёзность ситуации. - Выходи, я буду через пятнадцать минут.
  - Спасибо большое. Жди меня у шлагбаума, - поблагодарила Артурия.
  Предусмотрительно поставив телефон на вибрацию, девушка облегченно вздохнула: одной проблемой меньше. Как уехать отсюда, она теперь знает. Осталось только дождаться приезда Айрисфиль. Однако продолжать ей прятаться, пожалуй, лучше всего здесь: бродить по коридорам, рискуя натолкнуться на Гильгамеша с Энкиду, всё равно, что играть с огнём. А вот уж чтобы выйти на улицу, девушке придётся прогуляться по отелю: судя по словам Гильгамеша, чем дольше она будет находиться в здании, тем позже её заметят. В итоге, прикинув время, Артурия решила, что подождет минут пять и начнёт пробираться к выходу.
  Ожидание тянулось долго. Девушка до ряби в глазах смотрела на светящийся в темноте циферблат телефона, считала про себя секунды, разглядывала проступающие в темноте очертания предметов. В воздухе пахло проглаженной тканью и стиральным порошком.
  Наконец, положенные пять минут прошли. Без лишних промедлений поднявшись со своего места, девушка вернулась в комнату, хранившую в себе следы недавнего обыска в виде полурастворенного шкафа и помятых стопок полотенец. Страха не было - были лишь железная решимость и переполнявшее каждую клеточку тела возбуждение. 'На самом деле, в происходящем нет ничего необычного' - промелькнуло в мыслях Артурии. Этот Новый Год был лишь её очередным поединком с Гильгамешем, в котором она, как и всегда, должна была доказать ему свою независимость.
  Осторожно выглянув в коридор, Артурия обнаружила, что он был абсолютно пустынен. Даже дойдя до лестничной площадки, она так никого и не встретила. Царящая вокруг атмосфера была чинна и спокойна. Только иногда из-за закрытых дверей номеров доносились смех и шум телевизора: постояльцы Гранд-отеля праздновали Новый Год. Некоторое время Артурия размышляла, воспользоваться ли лифтом или нет, но в итоге предпочла спускаться пешком. На лестнице можно убежать, а из кабины лифта куда денешься? Призвав на помощь всю свою осторожность, девушка начала спускаться. Она шла на цыпочках, медленно и аккуратно переступая по каменным ступеням, дабы не производить ни единого звука. Вокруг было невыносимо тихо и гулкое эхо, казалось, подхватывало шелест приглушенного дыхания девушки. Яркие лампы, словно прожекторы, освещали каждый уголок белых стен. Внизу показалась площадка второго этажа. Осторожно издалека осмотрев её и убедившись, что путь свободен, Артурия уже несколько смелее преодолела второй лестничный пролет. Сопутствующая удача придала ей уверенности. Но в тот момент, когда девушка спустилась, совсем рядом зазвучали быстрые шаги. Артурия обмерла. Бежать не имело смысла: будешь спускаться быстро - наделаешь шуму и привлечешь внимание, медленно - не успеешь скрыться. Сжав свою волю в кулак, девушка юркнула между полупрозрачной створкой дверей, ведущих в коридор, и стеною. Шум становился всё громче. Готовая в любую секунду первой броситься на преследователей, Артурия ждала. Вот незнакомцы подошли совсем близко - она почти физически ощущала их присутствие -, вот в щели мелькнул первый человек... Девушка вздохнула с облегчением: это были всего лишь работники отеля. Неся в руках подносы с пустыми тарелками, мужчины скрылись в другой части коридора. Последние две лестницы Артурия преодолела почти бегом.
  Ступени привели её в небольшой холл, в котором располагались лифты и который соединялся с главным залом, куда и стремилась девушка. Последний рубеж - но Артурия не теряла осторожности. Беззвучно скользнув вдоль стены, она вытянула из-за угла голову: направо, метрах в трех, располагался безлюдный ресепшн; налево сидел официант и, облокотившись о витрину со сладостями, смотрел телевизор; какая-то супружеская пара коротала ночь на диванах, подключившись своими гаджетами к местному вайфаю. Гильгамеша и Энкиду нигде не было. Радуясь, что ей так легко удалось сбежать, Артурия направилась к автоматическим дверям.
  Но когда она преодолела половину расстояния, раздалась характерная мелодия прибывшего лифта и шорох раздвигающихся дверей. Артурия инстинктивно обернулась. Ей хватило только мимолётного взгляда на светлую, вздымающуюся вверх шевелюру, чтобы броситься изо всех сил наутек. Гильгамеш тоже успел заметить её, и в спину девушке летел громогласный крик:
  - Вот она!
  Этот возглас, объявивший начало погони, ещё пуще подстегнул Артурию. Словно стрела, вылетела она во двор отеля, и, не чувствуя обжигающего холода, бросилась к видневшемуся за шлагбаумом серебристому автомобилю. Это чем-то напоминало пробежки в Лицее, вот только на кону теперь стояла свобода Артурии, а не хорошие результаты. Она ощущала хруст снега под ногами и твердость окаменелой земли, и непрерывный свист ветра в ушах, и частое дыхание Гильгамеша за своей спиной. Она не оглядывалась, но знала, что парень у неё на хвосте. Однако теперь, когда спасение было так близко, силы девушки утроились: она чувствовала, что у Гильгамеша не получается нагнать её, и, вдыхая полной грудью морозный воздух, ещё больше ускоряла свой бег. За её спиной словно выросли крылья, а по жилам тек жидкий огонь. Когда Артурия перебежала за шлагбаум, дверь автомобиля распахнулась, и девушка прыгнула в салон машины.
  - Уезжаем, - раздался голос Айрисфиль, и они резко тронулись с места.
  - Большое спасибо, - произнесла, откидываясь на сидение, Артурия. - Ты меня буквально спасла.
  - Что с тобой приключилось? - изумленно спросила подруга.
  - Гильгамеш считал, что если запереть меня на ключ, то со мной можно будет делать, что угодно. А я доказала, что это не так. И поэтому мы немного побегали по отелю, - переводя дыхание, фыркнула Артурия. Наполнявшее её возбуждение теперь разливалось по телу сладкой негой.
  - Ну вы даёте, - покачала головой Айрисфиль. - Но, видно, всё было не так плохо, если ты всё же смогла при этом повеселиться, - рассмеялась она.
  - Что ты имеешь в виду? - настала очередь Артурии удивляться.
  - Ты улыбаешься.
  Только тогда Артурия осознала, что всё это время на её губах играла улыбка. И что трепещущее в сердце чувство было на самом деле обыкновенной радостью. Теперь, по окончанию всех приключений, прошедшая ночь казалась девушке целой вечностью: так сильно изменилась она за эти несколько часов. До и после. Артурия вспоминала об отце, но мысли о нём больше не делали ей больно. Когда исчезла её меланхолия? Во время погони к автомобилю? При спуске по узкой пожарной лестнице? Или ещё раньше, когда Артурия взяла в руки пешку? Девушка не помнила, да это было и не важно. Важно было то, что она была действительно счастлива. В это мгновение, ещё незаметная для неё самой, в сердце Артурии зародилась благодарность.
  - Пожалуй, ты права: я действительно хорошо отметила праздник, - усмехнулась девушка, устраиваясь поудобнее на сидении и прикрывая глаза: после всех приключений, свалившихся в эту ночь на её голову, её потянуло в сон.
  - Даже так? - снова изумилась Айрисфиль. - Кстати, раз уж из-за тебя мне пришлось покинуть вечеринку, мне бы тоже хотелось попросить тебя об одной услуге.
  - Конечно: я у тебя в неоплатном долгу, - заверила Артурия.
  - Вот и договорились.
  ...
  - Неповторимая девушка, - восхищенно произнес Гильгамеш, глядя вслед удаляющемуся автомобилю. - Я уж было думал, что она сдалась, но, видно, Артурия никогда не перестанет удивлять меня. Эта погоня, пожалуй, была самым весёлым событием, не находишь, Эн? - обратился парень к подходящему Энкиду, который несколько отстал от соревновавшихся в забеге блондинов.
  Обернувшись, Гильгамеш поразился перемене, произошедшей в его друге: колючие, полные мрачной решимости глаза и сурово сомкнутые губы не имели ничего общего с тем лучезарно улыбающимся юношей, каким всегда являлся Энкиду.
  - Гил, нам надо поговорить, - категоричный тон, с которым были произнесены слова, не оставлял сомнений, что Энкиду не разделяет радостного настроения друга.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 21 - Друзья
  
  - Гил, нам надо поговорить, - взгляд Энкиду был суров и жесток, ясно говоря о том, что юноша принял для себя какое-то окончательное, бесповоротное решение.
  - Я тебя слушаю, - кивнул Гильгамеш, складывая руки на груди. Он мгновенно понял, что то, что собрался рассказать ему друг, была тайна, не дающая Энкиду покоя на протяжении последних месяцев.
  - Нет, давай не здесь. В номере. Я не хочу, чтобы нас кто-нибудь прервал.
  Гильгамешу не оставалось ничего, как согласиться. Он решительно недоумевал и не мог для себя уяснить, чем была вызвана резкая перемена в настроении его друга, и то, что Энкиду стремился избежать даже возможности присутствия свидетелей, и его молчаливая решимость, с которой он повел Гильгамеша наверх, обратно в их номер, придавали сложившейся ситуации оттенок мрачной торжественности. Тем не менее, Гильгамеш не принадлежал к типу тех людей, которые, столкнувшись с проблемой, ждут подсказки извне, а наоборот, сразу же пытался преодолеть препятствие своими силами. Ничего не зная и не понимая, он, однако, перебирал в голове всевозможные варианты, из-за чего мог расстроиться друг. 'Когда это всё началось? В чём кроется причина меланхолии Энкиду?' - спрашивал себя Гильгамеш, пересекая вслед за другом пустующий холл отеля. Связь сегодняшней перемены настроения и мрачной задумчивости, которую Гильгамеш наблюдал в Энкиду ещё до поездки на юг, была очевидна. Об этом говорил сам взгляд друга. Это был взгляд загнанного в тупик человека, который долго и мучительно с чем-то мирился, но теперь терпение его иссякло, и он был готов на всё, только чтобы прекратить своё невыносимое положение. Но что он должен был терпеть? Что сидело занозой в сердце Энкиду? Стремясь разгадать тайну, прежде чем ему дадут ответ, Гильгамеш начал вспоминать прошедшие дни и месяцы.
  Вряд ли нынешнее состояние Энкиду было связано с предыдущим филиалом Лицея, в котором они учились. Возникни тем какие-либо сложности, Энкиду рассказал бы о них ещё до перехода в Южный Лицей. К тому же, учитывая их с Энкиду степень доверия друг к другу, о таком бы юноша не стал молчать. Здесь должно быть что-то более глубокое, интимное. На этой мысли Гильгамеш про себя тяжело вздохнул. Они с Энкиду делились друг с другом практически всем: мечтаниями, тревогами, проблемами с родителями, взглядами на вещи. То есть, всё это было обыденными темами для разговоров и уж никак не табу. Более деликатной темой была их дружба, но Гильгамеш не помнил за собой никаких поступков, которые могли бы обидеть друга. Чувствуя, что этом направлении он зашёл в тупик, и ещё раз взглянув на мрачное, теперь ставшее каким-то грустным, лицо Энкиду, который о чем-то задумался, ожидая, пока лифт поднимет их на 7-й этаж, Гильгамеш обратился к их жизни после перевода в Южный Лицей N***. Мысленно перебрав все события первого триместра, он пришел к выводу, что там не было ничего странного, и Энкиду вёл себя, как обычно. Наоборот, обращаясь ко второму триместру, парень повсюду замечал меланхоличное состояние друга. Наконец, припомнив все случаи плохого настроения Энкиду, Гильгамеш установил, что первый из них случился в первый день второго триместра: тогда Энкиду весь день был как не свой. Значит, причину следовало искать где-то посередине между двумя периодами учёбы. Но на каникулах не было ничего особенного. Они с Энкиду возились с Раджей, веселились, устраивали вечеринки, и всё было здорово. А в конце он, Гильгамеш, рассказал другу о своих чувствах к Артурии.
  Точно, Артурия! Как он мог забыть о ней? И сразу после этого, на следующий день, Энкиду повёл себя странно. Внезапная догадка осенила Гильгамеша. И сразу же после неё всё стало на свои места. Теперь каждая деталь, которую парень припоминал о друге, кричала о правильности его рассуждений. Но вместе с тем, как только Гильгамеш утвердился в своём предположении, ему сделалось больно. Теперь он понимал, почему Энкиду так долго и упорно скрывал от него свою ревность. Два дорогих для него человека - Энкиду и Артурия, и он должен был выбирать между ними.
  Из-за спины всё так же молча идущего друга уже виднелась дверь семьсот двадцать пятого номера. Сейчас они придут туда, и Энкиду выскажет всё, что чувствует, и Гильгамешу придется решать. Но есть ли тут место рассуждениям? Артурия, безусловно, дорога ему, насколько может быть дорога для мужчины женщина, соединяющая в себе лучезарную внешность и яркий характер. Но как любое живое существо не может жить без солнечного света, так и без Энкиду Гильгамеш не представлял себе своей жизни. Лишиться его дружбы было всё равно, что потерять часть своего тела. Поэтому, как бы болезненно это ни было, в душе Гильгамеша всё было решено, как только он понял причину мрачного состояния друга.
  - Эн, я всё понял, можешь ничего не объяснять, - быстро проговорил Гильгамеш, едва затворилась дверь в номер.
  'Прощай, моя Королева. Кто знал, что сегодня будет последний день, когда я заявлю, что ты принадлежишь мне. Ты останешься ярким, неизгладимым пятном в моей памяти'.
  - И что же ты понял? - несколько побледнев, но вместе с тем решительно спросил Энкиду.
  'Да-да, так и должно быть. Ему больно и стыдно, тут ничего не поделаешь. Но скоро всё кончится', - подумал Гильгамеш, глядя на друга.
  - Ты тоже любишь Артурию. Но не желая мешать мне, ты молча скрывал свои чувства. Эн, если эта девушка действительно тебе настолько важна, я готов уступить её тебе. Ты сам видишь: я ценю Артурию дороже всех сокровищ мира, но ещё бесценней для меня наша дружба, - сжав всю свою волю в кулак, чтобы произнести эти роковые для себя слова, Гильгамеш надеялся, что сейчас друг хоть немного просветлеет. Однако вместо ожидаемой радости на лице Энкиду он увидел застывшую маску ужаса.
  У каждого из нас есть какой-нибудь строго соблюдаемый обычай, незаметный для других, но очень важный для нас. Будь то место, на котором стоит наша любимая чашка, или маршрут прогулки в парке, или узор из свечей в именинном пироге. Окружающие, в том числе и родные нам люди, могут не придавать этой мелочи никакого значения, но мы бы очень расстроились или даже возмутились, если бы этот обычай оказался нарушен, и потому всеми силами защищаем его существование.
  Новый Год для Энкиду был событием, стоящим особняком от остальных. Как уж повелось, в этот день друзья никого к себе не звали, предпочитая отмечать праздник только вдвоём. Возможно, это объяснялось той таинственно-волшебной атмосферой, которую не хотелось нарушать безудержным разгулом пированья, но, в любом случае, ещё не было новогодней ночи, в которой к друзьям бы присоединился кто-то ещё. И для Энкиду такой порядок вещей был важной традицией, без которой Новый Год не был бы уже правильным Новым Годом. В его представлении, приглашение кого-либо третьего было равносильно топтанию святыни. Но именно потому, что эта святыня была так дорога ему, юноша никогда не предполагал, что Гильгамеш или он сам когда-либо пренебрегут ею. Более того, Гильгамеш никогда не давал ему поводов для опасений: несмотря на его заинтересованность Артурией, жизнь друзей протекала, в основном, как и прежде. Те же хождения друг к другу в гости, работа над делами компании Гильгамеша, игры с Раджей, совместные спарринги по фехтованию - существование девушки никак не сказывалось на повседневных делах, и Энкиду успокоился. Поэтому решение Гильгамеша пригласить Артурию к ним на Новый Год было для Энкиду как снег на голову. Впервые за долгое время юноша серьёзно обиделся на друга. Он был ошеломлён и оскорблен и недоумевал, как Гильгамешу вообще могла прийти в голову такая идея. Он что, не ценит их проводимое наедине время? Втроём - это не то же самое, что вдвоём. Однако, посмотрев на оживлённое лицо друга, Энкиду понял, что тот, безусловно, ценил уединённость их праздника, но, в то же время, не видел ничего зазорного и в приглашении Артурии. Ведь для него она тоже была, как и Энкиду, особенным человеком. И Гильгамеш хотел, собрав двух самых важных для него людей свете, сделать новогоднюю ночь ещё замечательнее.
  В этот момент на Энкиду накатило его чувство вины за ревность, и так же воспоминания о том, как клятвенно он обещал себе не мешать счастью друга и принять Артурию. Поэтому, чуть поколебавшись, юноша промолчал о той буре эмоций, которую в нём вызвал поступок Гильгамеша. Ну посидит, в конце концов, с ними девушка, ну и что с того?
  Поначалу всё шло действительно неплохо. Поиграли в настольные игры, посмеялись, начали ужинать. И, хоть Энкиду и было неприятно присутствие постороннего, нарушающего их с Гильгамешем новогоднюю традицию, он всё-таки получал удовольствие от праздника. Но затем, когда Артурия показала свой норов и Гильгамеш, забыв про всё на свете, бросился искать её, Энкиду понял, что больше не может не обижаться на друга. У всего есть свои границы, и лучше бы людям их не преступать. Может быть, раньше Энкиду и был неправ в своей ревности, но теперь он чувствовал себя в полном праве быть оскорблённым. Потому что всё должно было быть не так. Как Гильгамеш мог пренебречь их традиционным Новым Годом ради какой-то Артурии? Ну и пусть она является Королем-рыцарем. Он даже не спросил его, Энкиду, мнения. И теперь это вся благодарность? Забыть про своего друга в угоду увлечению? Да он его совсем не ценит! Обида и горечь бурлили в душе Энкиду, захлестывая его с головой.
  Но жить во лжи, притворяясь, что всё хорошо, когда всё было совсем наоборот, Энкиду больше не мог, а потому решил серьёзно поговорить с Гильгамешем. Юноша намеревался в первую очередь высказать сегодняшнюю обиду, но, предчувствуя, что ссора невольно повлечёт за собой и объяснение об Артурии в целом, холодел нутром. Впрочем, к этому оно шло с самого начала.
  Но ничто, никакая из пережитых эмоций не способна была сравниться с тем ужасом, который Энкиду испытал от предложения Гильгамеша уступить Артурию. Вся глубина великодушия и верности друга открылась юноше в один момент, и Энкиду чувствовал себя подлым преступником, чинящим бессмысленные препятствия на пути дорогого ему человека. Как он мог позволять себе ревновать, когда Гильгамеш и в мысли не приходило усомниться в их дружбе? Даже теперь Гильгамеш не подозревал Энкиду в низких чувствах и был готов пожертвовать ради их дружбы любимой женщиной. Энкиду сгорал от стыда. Он видел, что недостоин такого тепла и доверия, и больше всего на свете ему сейчас хотелось вернуться в прошлое, к началу второго триместра, чтобы прожить эти четыре месяца без ревности и злобы. Но отмотать назад время, как плёнку видеокассеты, было нельзя, и приходилось жить в настоящем. Сказав 'А', необходимо было произнести и 'Б', и, раз начав этот болезненный разговор, Энкиду было некуда отступать.
  Оправившись от шока, Энкиду сжал кулаки и взглянул прямо в обжигающе-алые глаза Гильгамеша:
  - Нет, всё не так. Артурию я совершенно не люблю. Более того, у меня к ней нет ни малейших симпатий. А причина моей мрачности крылась в том, что я боялся, что увлечение Артурией отодвинет нашу дружбу для тебя на второй план, - пока Энкиду говорил, какая-то внутренняя сила помогала ему не отводить взгляда от удивлённого лица друга, но едва юноша закончил, как голова его виновато поникла.
  - Ты сомневался во мне? Ты сомневался в моей дружбе? - с обидой и возмущением в голосе воскликнул Гильгамеш. Как ни странно, он воспринял откровение Энкиду весьма буднично, то есть, без излишнего изумления, но насколько быстро он осознал смысл сказанного, настолько же и бурной была его ответная реакция. - Да как ты вообще посмел такое предположить?!
  - Да, смел, я виноват, и я прошу за это прощения. Но сегодня ты тоже поступил нечестно. Мы всегда отмечали Новый Год только вдвоём, разве это не имеет для тебя никакого значения? - поднимая голову и переходя в наступление, спросил Энкиду. Он заметил виноватое выражение лица Гильгамеша, и жгучая, ещё неутихшая обида, подкрепляемая сознанием собственной правоты и инстинктивным желанием хоть как-то оправдаться перед суровыми словами друга, мгновенно поднялась в его душе. Горькие чувства вновь вытеснили прочие эмоции, и, всё больше распаляясь, уже не понимая, что он в действительности хочет сказать, Энкиду давал выход всему тому, что накипело в нем за прошедшие четыре месяца.
  - Как ты мог вообще приглашать к нам кого-то постороннего? Мы же всегда праздновали одни, и для меня это была важная, нерушимая традиция. А ты даже не посоветовался со мной, приглашая её к нам. Ты даже не подумал, хочу ли я её сегодня видеть! - яростно выпалил Энкиду.
  Бывают моменты, когда мы реагируем скорее на интонации и голос, чем на сами слова. Одним шагом преодолев разделяющее их расстояние и схватив юношу за ворот рубахи, Гильгамеш прорычал:
  - На драку нарываешься, что ли, а?
  - Да получай, - выдохнул Энкиду, замахиваясь и в следующий момент чувствуя, как костяшки пальцев встречаются с челюстью друга.
  Драка развернулась в номере, и поэтому никто не пытался разнять двух пришедших в неистовство парней. Первым ударом заставив Гильгамеша разжать руки, сжимающие его одежду (ткань подозрительно треснула), а вторым, в грудь, сметя его на пол, Энкиду было уселся на живот противнику, чтобы продолжить бить. Однако Гильгамеш одним мощным рывком сбросил его с себя, нанеся сокрушительный удар в лицо, и вскочил на ноги. Встал и Энкиду, взъерошенный и с расплывающимся синяком под глазом, но по-прежнему готовый нападать. Гильгамеш был мощнее, а Энкиду - ловчее, и обоим эмоции давали утроенную выносливость. Они дрались, ожесточенно нанося друг другу удары, то катаясь по полу, то заново поднимаясь, вкладывая в крепко сжатые кулаки всю свою ярость. Чувства вытеснили разум, и двое парней двигались навстречу друг другу, руководимые лишь одним инстинктивным желанием выплеснуть свою злость. Давно уже Гильгамеш не выкладывался на полную, до потемневших на лбу от пота волос- ещё с тех пор, как подростком в спортивном зале он дрался с зелёноволосым юношей, пытаясь доказать своё первенство. Юноши словно перестали быть друзьями и вернулись в прошлых себя, во врагов-соперников.
  Наконец, они выдохлись до изнеможения. В какой-то момент Энкиду занёс руку над подмятым под него Гильгамешем и, не ощутив себе прежнего запала, остановился. Он вдруг задался вопросом, зачем он всё это делает, зачем эта разодранная рубашка и струйка крови, бегущая по подбородку друга, но хаотично скачущие в голове мысли разбегались, и юноша лишь исступленно смотрел на светловолосого парня, чувствуя, как по лбу стекают капли пота. Гильгамеш, тяжело дыша, тоже не спешил продолжать драку, и только по-прежнему, в защитном жесте, держал перед собой руку. Но пелена безумия спала, разум прояснился, и парни вновь осознали, где они и кто они. Устало разжав кулак, Энкиду слез с друга и отодвинулся в сторону. Некоторое время они молча сидели, приходя в себя. Тихо, но отчётливо тикали часы, с улицы доносились разогретые алкоголем голоса постояльцев отеля. Огонь в камине уже почти выгорел, и лишь черные угли ещё переливались кое-где рыжеватым светом; на полу валялась сбитая вешалка с одеждой, перевёрнутое на бок кресло замысловатой драпировкой покрывала сорванная занавеска, но в целом комната была в порядке.
  - Знаешь, у меня сейчас было дежавю, - с усмешкой произнёс наконец Гильгамеш, прикладывая рукав к разбитой губе.
  - Да уж, - фыркнул в ответ Энкиду, но, вспомнив ужасный разговор, предшествовавший драке, виновато отвёл взгляд, как бы признавая этим свою вину и ожидая приговора.
  - Я ценю твою прямоту, - спокойно сказал Гильгамеш, показывая, что прощает друга. - И, кстати... у нас ведь ещё есть старый Новый Год, - осторожно добавил он.
  - Ладно, - улыбнулся Энкиду, принимая это завуалированное извинение. - Ладно, отметим, - и юноша повернулся к другу, который уже протягивал ему ладонь.
  Крепкое рукопожатие завершило примирение.
  - Как вот я теперь в таком виде дома появлюсь? - вздохнул Энкиду, возвращаясь к насущным проблемам. - Ладно бы выкинутая рубашка: скажу, что вином залил. А синяки как объяснить? Родители ведь думают, что я пай-мальчик.
  - Скажи, что девушку от бандитов защищал. Сейчас на улицах много какого сброду шатается. Это благородно, - предложил Гильгамеш.
  - Где я её буду по-твоему защищать? Я к тебе на машине ехал. Вывод напрашивается сам собой. Хоть тональник покупай, - насмешливо заметил Энкиду, поднявшись и увидев своё отражение в висящем на стене зеркале.
  - Позвони завтра днём и скажи, что я тебя остаться пригласил. Поживёшь у меня денька два, и вернёшься.
  - Да, пожалуй, это самое мудрое решение... - зевнул Энкиду и, усевшись перед зеркалом, принялся расчёсывать свои волосы, которые после драки напоминали шерсть взъерошенного пуделя.
  Шёл уже третий час ночи. Оценив окружающую обстановку и найдя ещё недопитую бутылку белого вина, Гильгамеш откупорил её и молчаливым жестом пригласил друга присоединиться. Терпкий запах алкоголя дразнил нос и обещал приятное тепло и прилив сил после ожесточённой драки. Энкиду потянулся, разминая утомлённые мышцы, принюхался и, встряхнув последний раз густой зеленью волос, скользнул в кресло.
  - Ещё одно слово, - Гильгамеш поставил обратно на стол бутылку, из которой вот-вот должен был политься жёлтый напиток. - Раз отказался, больше я тебе Артурию не уступлю. Влюбишься вдруг - пеняй тогда на себя.
  - Нужна она мне сто лет, твоя Артурия, - отмахнулся Энкиду, подставляя бокал. - Наливай давай.
  Юноша был рад, что всё вернулось на свои места. Несмотря на сильную ссору, их с Гильгамешем чувства и отношения остались такими же, как прежде. Или нет? Пусть примирение было полным и искренним, Энкиду не покидало настойчивое ощущение, что что-то изменилось. Эта перемена была крохотной и почти незаметной, но её было достаточно, чтобы сухое вино стало на вкус - нет, не сладким, но каким-то особенно приятным.
  - Чьё вино? - спросил юноша.
  - Французы делали, вроде, - взглянул на бутылку Гильгамеш. - Тебе тоже понравилось?
  - Очень. А молодцы они, французы, - теперь, после крупной драки, Энкиду чувствовал, что его с Гильгамешем дружба стала ещё крепче, чем когда-либо прежде.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 22 - Вопросы без ответов
  
  *Аполлон - в древнегреческой мифологии бог света, покровитель искусств, предводитель и покровитель муз. Дионис - в древнегреческой мифологии бог виноградарства, виноделия.
  
  Услуга, о которой Айрисфиль вскоре попросила подругу, оказалась самая простая: встретиться и погулять. Можно представить себе удивление Артурии, ожидавшей какого-нибудь сложного, трудоёмкого задания, и уж никак не просьбы о повседневной вещи, которую и одолжением-то назвать трудно. Девушка даже впала в лёгкий ступор и, растерянно хлопая глазами, спросила подругу, точно ли она хочет выполнения именно этого желания, на что Айрисфиль хитро улыбнулась и сказала: 'Я же знаю, что ты и в каникулы будешь заниматься. А теперь у меня есть день, когда я могу законно оторвать тебя от учебников'. С этим было не поспорить: всеобщие экзамены, по результатам которых лицеисты будут поступать в университеты, должны были начаться в апреле. А на дворе уже морозил щёки январь. Поэтому Артурия не очень-то благосклонно смотрела на предложения 'сходить в кино' или 'съездить куда-нибудь', предпочитая большую часть времени уделять подготовке. Она не то что бы не хотела общаться, но, если за день определённое количество часов не было посвящено учебе, девушка была недовольна собой, и поэтому старалась по возможности избегать приглашений куда-либо. Впрочем, Айрисфиль, так верно пришедшей ей на помощь, Артурия отказать в приглашении погулять, конечно, не могла. Тут уже вставал вопрос чести и взаимной благодарности, и поэтому в один из последних дней каникул девушка с чистой совестью отправилась на запланированную встречу.
  Надо сказать, Айрисфиль звала подругу не просто так пошататься по главным улицам города. Несколько месяцев назад лицеистка заказала эксклюзивный диск своей любимой музыкальной группы, и вот наконец-то настал долгожданный час релиза. Заранее рассчитав, сколько примерно понадобится времени, чтобы посылка дошла до её города, и убедившись, что событие выпадает на зимние каникулы, Айрисфиль решила использовать это как предлог заангажировать Артурию. Поэтому вначале подруги должны были съездить в магазин - это было главной целью их прогулки. А на обратном пути предлагалось зайти в кафе и поболтать за чашкой кофе. Артурия одобрила такой план действий: куда идти ей было всё равно, а поесть девушка никогда не отказывалась.
  Магазин, в который приехали подруги, поражал воображение своими размерами, ещё раз доказывая, насколько развилась в наши дни индустрия звука. В прежние времена по земле ходили барды - эти дети Аполлона и любимцы Диониса*, приносившие чудодейственную силу мелодии в самые отдалённые уголки страны. Одни пели уже существующие баллады и легенды, другие, чувствуя в себе дыхание муз, слагали ещё и новые произведения. Но сколько бы странствующих певцов ни было, население знало льющиеся со струн инструментов песни, знало зачастую и их исполнителей. В этот широкий, но избранный круг музыкального слова включались лишь настоящие плоды народного гения, ибо тогда ещё некому было навязывать людям примитивщину попсовых песен, а поэты были действительно служителями искусства, а не эстрады. Теперь же, с развитием цивилизации и, как следствие, расширением человеческих возможностей, выпускать свои альбомы могут практически все, кому не лень. Вместо Аполлона сегодня артистам покровительствуют продюсеры, а они куда более благосклонны, нежели своенравное божество, если речь идёт о миллионах прибыли. Длинные, высокие стеллажи магазина с тысячами разноцветных коробок уходили вглубь помещения, рябя и сливаясь в глазах одним пёстрым калейдоскопом. Неяркий свет ламп бликами играл на развешенных по стенам плакатах, привлекая и одновременно рассеивая внимание покупателя, заставляя его тем самым потратить лишнее время на разглядывание ярких картинок. Случайный прохожий, решившийся зайти в это царство оцифрованной музыки, был бы смущён торжественной деловитостью продавцов, со знающим видом расставляющих свой негабаритный товар по полкам, и разнообразием современной продукции. Испытав, как и любой заглянувший в незнакомый ему мир человек, шок, Артурия искренне порадовалась, что им с Айрисфиль не надо было ничего отыскивать в этом лабиринте. И пока соблюдались все формальности и подруга заполняла необходимые документы, девушка из любопытства бродила по магазину. Она неспешно шла, читая имена исполнителей приглянувшихся ей дисков, либо припоминая знакомые мотивы, либо размышляя, какие песни может писать музыкальная группа с таким чудным названием. По большей части получалось вспоминать произведения классиков. И Бедивер, и отец - оба предпочитали музыку прошлых поколений, и потому Артурия часто, сидя за учебниками или лёжа с книгой на кровати, краем уха слушала сонаты и этюды великих композиторов. А вот с современными исполнителями было сложнее. Девушка знала имена певцов, бывших на слуху, но конкретно с их музыкой не была знакома. По правде говоря, в отличие от её сверстников, у Артурии вообще не было любимой группы или исполнителя. Девушка и сама находила это странным, но ей действительно никто особо не нравился. Возможно, это было результатом того, что в своей жизни она концентрировалась на образовании и спорте, нежели на каких-либо хобби: воспитанная с мыслью, что она, женщина, должна стать достойным продолжателем рода Пендрагон, Артурия отдавала всю себя подготовке к своей будущей роли. Хоть музыка и нравилась девушке, она никогда не стояла у неё во главе угла. К тому же, современный мир песен был настолько огромен со всеми людьми, пытающимися добиться признания, и жанровыми подкатегориями, что Артурия попросту терялась и не знала, с какой стороны к нему подступиться.
  Минут десять спустя девушка дошла до дальних отсеков магазина. Завернув за угол стеллажа, она заметила один из старых альбомов той группы, которую любила Айрисфиль. Повинуясь сиюминутному интересу, Артурия остановилась и, приподнявшись на цыпочки (верхние полки были высоковаты для девушки), вытащила из ниши тонкую коробку. На ней открыто улыбалась группа разодетых в вечерние костюмы людей. Каким вот шармом обладали, например, эти певцы, что миллионы скачивали из социальных сетей их песни? Артурия как-то раз попробовала послушать любимых исполнителей подруги, но её как-то, что называется, 'не зацепило'.
  - День добрый, я могу вам помочь? - перед Артурией возник приветливый консультант, уже готовый разрекламировать товар.
  - Нет, спасибо. Я просто смотрю, - отказалась девушка, возвращая диск на место. Её спокойный, но твёрдый тон словно проводил незримую грань между ней и собеседником, разом пресекая какую-либо фамильярность. Ещё раз вежливо улыбнувшись, мужчина отошёл.
  Окинув стеллаж прощальным взглядом, Артурия неспешно направилась обратно к кассе. Она шла, размышляя о том, что заказать в кафе, и краем уха прислушивалась к играющей в магазине песне. Та была весьма музыкальна, с медленным ритмом, и у певицы был приятный низкий голос. Но всё же до уровня, чтобы Артурия сказала 'хочу скачать', она не дотягивала. Она была просто приятной и не назойливой, на один раз. Когда девушка, слегка поплутав, выбралась к кассе, Айрисфиль как раз обменивалась прощальными фразами с продавцом. Лицо её светилось оживлением. Изящным движением кисти забрав с прилавка небольшой пакет, девушка слегка кивнула кассиру и задумчиво оглянулась, размышляя, в каком направлении пойти искать подругу. Артурия негромко окликнула её, и Айрисфиль, заметив девушку, радостно поспешила ей навстречу - счастье так и сквозило в каждом её быстром шаге и нежной, не увядающей ни на мгновение улыбке.
  - Вот, наконец-то получила. Ух, как я счастлива, - довольно продемонстрировала она подруге свой диск с серебристой надписью 'Exclusive edition'. - Приятно ощущать себя одной из всего нескольких тысяч счастливчиков. Ну что, пойдем перекусим?
  - Я за, - улыбнулась в ответ Артурия. Приподнятое настроение подруги начало передаваться и ей.
  В этот момент песня, звучащая всё это время, закончилась, и на её место заступила другая. С первыми её аккордами в сердце Артурии что-то дрогнуло, как по весне вздрагивает перед тем, как с грохотом сломаться, на реке лёд. В льющейся из динамиков мелодии чувствовались богатство эмоций и гармония композиции; в ней были торжество и мольба, гордость и сострадание. Легкое, но вместе с тем громадное чувство поднялось в Артурии, наполняя её необъяснимым восторгом, от которого по её коже пробегали сотни мурашек. Желая продлить это неизвестное ей доселе ощущение, девушка невольно замедлила шаг, но совсем остановиться и дослушать песню до конца было невозможно, так как Айрисфиль, окрылённая покупкой, чуть ли не летела к выходу из магазина. Уже возле сигнализации в музыку вплелся голос женщины. Он был полным и страстным, током проходя через Артурию и будоража каждую клеточку её тела. Казалось, под мощными взлетами и падениями, бросками и поворотами мелодии выворачивалась наизнанку душа; сейчас Артурия сама была этой женщиной, этими аккордами, этими переливающимися потоками звука. Выход неумолимо приближался. Песня была на иностранном языке, и девушка постаралась запомнить хотя бы пару фраз, чтобы потом найти её в интернете.
  На улице стоял один из тех прекрасных зимних деньков, когда нос ещё не особо болезненно щиплет морозом, но под ногами уже приятно поскрипывает снежок. Замечательна такая пора тем, что обычно она сопровождается ярким, ослепительным солнцем. Есть что-то праздничное в этих прорезавших мутную завесу облаков лучах, словно лето, погребённое под мёрзлой землёй, посылает живым существам далёкий привет-напоминание, что не вечно будет царствовать зима в этих краях. Этот ласковый оклик чувствуют и люди, и звери. Нахохлившиеся воробьи стайками выбираются из-под карнизов домов в парк, куда тоже приходят, чтобы погреться на тёплом солнышке, и с хлебом в кармане, пенсионеры; взрослые бодрее шагают на работу, и по их обыкновенно озабоченному лицу нет-нет, да пробегает тень улыбки; школьникам не терпится дождаться последнего звонка, чтобы потом высыпать шумной гурьбой на школьный двор. Довольно жмурясь на яркую синеву неба, подруги решили дойти до кафе пешком. Как правило, в их паре большую часть времени разговаривала Айрисфиль, а Артурия слушала и местами высказывала своё мнение. Но на этот раз наследница Айнцбернов превзошла саму себя: эйфория от долгожданной покупки так вскружила ей голову, что девушка была просто не в силах молчать. Возможно, именно поэтому, желая загладить свою некоторую бестактность, Айрисфиль через некоторое время перевела разговор на новогоднюю ночь:
  - Кстати, а Гильгамеш, получается, прислал тебе твою одежду? - заметила она, окидывая взглядом пальто подруги.
  - Честно говоря, я ожидала от него каких-нибудь козней, но на следующее утро все вещи уже были доставлены ко мне в особняк, - согласно кивнула Артурия.
  - А ещё что-нибудь там было? Записка какая-нибудь? Он вообще как-нибудь отреагировал на твой побег?
  - Прислал букет нарциссов, - недовольно вздохнула Артурия: судя по всему, её своеобразный 'бунт' ничуть не обескуражил Властителя Лицея. Этого парня ничем не проймёшь.
  - О-о, готовься к новому признанию в первый день триместра, - подколола подругу Айрисфиль. - На этот раз он, наверное, будет декламировать тебе стихи собственного сочинения.
  - Я даже боюсь об этом думать.
  ...Кафе, в которое направились подруги, на самом деле было небольшим ресторанчиком с чуть приглушенным освещением и приятной иллюминацией. Деревянная мебель, выдержанный под старину стиль и мягкая драпировка завершали атмосферу камерности. Прекрасное место для личной беседы или чувственного свидания. Даже с улицы у ресторанчика не имелось ничего презентабельного: когда девушки, свернув с широкого бульвара, нырнули вниз по узкой улочке, они увидели лишь скромное крыльцо с чугунными витиеватыми перилами, подделанные под прошлый век, якобы газовый фонарь и засыпанные снегом цветочные ящики, из которых летом должны были расти голубые и розовые фиалки. Впрочем, внешние простота и неброскость были лишь напускными, так как обслуживание в заведении могло сравниться лишь с тем, что во дворце. Выбрав угловой столик, чтобы чувствовать себя совершенно конфиденциально, девушки опустились широкие кресла.
  - Нет, на самом деле, большое спасибо, что ты согласилась поехать со мной, - сказала Айрисфиль, сделав заказ и отдавая официанту меню. - Сейчас, чем ближе к весне, тем всё становится суматошней, и мы так давно уже нормально не разговаривали. Мне кажется, с самой поездки на море.
  - Да, наверное, так и есть, - согласилась Артурия, философски про себя отмечая, как быстро летит время, - Но тут ничего не поделаешь, у всех выпускников так. К тому же, во всем есть свои положительные стороны: с такими перерывами нам точно есть, что обсудить, - попыталась пошутить она.
  - Да, я вот о чём хотела поговорить с тобой, - заговорщицки наклонилась к ней Айрисфиль. - Как ты относишься к Гильгамешу?
  - В смысле? Никак я к нему особо не отношусь, - пожала плечами Артурия. - Просто ровные отношения и всё.
  - Вот это я и имею в виду. Ты сейчас ведешь себя с ним, как с любым другим лицеистом. Ты не пойми меня неправильно, я верю, что ты нашла во Властителе Лицея достойные уважения черты: такой человек, как ты, не поддаётся влиянию извне. Но с другой стороны, Гильгамеш как был высокомерным и властным человеком, так таким и остался. А ведь именно эти качества больше всего возмущали тебя в нем. А потом, первый семестр. Он так жестоко с тобой обращался, и сколько тебе пришлось вытерпеть, чтобы выйти из вашего поединка победителем - разве воспоминания об этих событиях не вызывают по-прежнему у тебя гневного отклика? Неужели ты уже смирилась и всё простила ему? Ты только не подумай, что я настраиваю тебя против него, - спохватилась Айрисфиль, заметив, как мрачнеет лицо подруги. - Я просто пытаюсь понять, как ты примиряешь прошлое с настоящим.
  - Да нет, ты права, - покачала головой Артурия. - И ты имеешь полное право спрашивать у меня об этом, потому что ты и сама тогда пострадала, предложив мне свою помощь. Но вся проблема в том, что я сама ещё не нашла ответов на вопросы. Перемена в наших отношениях произошла так неуловимо, что я даже не сразу осознала, что что-то изменилось. И я до сих пор нахожусь в замешательстве.
  - И тем не менее, ты всё же признаешь, что больше не ненавидишь Гильгамеша? - задумчиво протянула Айрисфиль, и эти, казалось бы, очевидные слова ещё раз поразили Артурию, насколько сильно всё изменилось за прошедшие полгода.
  Продолжению сложного разговора помешал официант, принесший заказ. Подруги невольно замолчали, не желая обсуждать интимные темы в присутствии постороннего, а вид горячих, аппетитно пахнущих блюд не способствовал возобновлению беседы и после того, как мужчина покинул их. Каждая думая о своём, девушки пододвинули тарелки и принялись за еду.
  Артурия любила вкусно поесть; но даже тающее на языке ризотто с грибами, нежно-сладкое и с пряным привкусом петрушки, не было способно полностью отвлечь девушку от мыслей о Властителе Лицея. Она вспоминала их первую встречу, когда ещё с первого взгляда Гильгамеш поразил её своей надменностью; их скандальные стычки, во время которых парень высмеивал её идеалы; жестокие недели противостояния, когда она не сломалась только благодаря своей силе воли и поддержке Айрисфиль; наконец, тот день, когда Гильгамеш решил сыграть на её чувствах, взяв в заложники подругу. По мере того, как воспоминания прояснялись, как проясняется от горячего дыхания покрытое морозными узорами стекло, в сердце девушки пробуждался давно позабытый гнев. Она мрачно натыкала салат на вилку, будто на месте помидоров и сыра фета в её тарелке лежал Властитель лицея, и ощущала клокочущую на душе ярость.
  Но потом на память приходили дельфины в огненных лучах солнца и двое юношей, бесстрашно идущих им навстречу. Увлечённая болтовня Энкиду и сосредоточенное лицо Гильгамеша. Перед глазами под бой курантов вспыхивали красочные фейерверки в ночном небе, а по мышцам вновь пробегала волнительная дрожь азарта - тело всё ещё помнило и ледяную стужу, и тонкие ступеньки пожарной лестницы, и то бешеное, но радостное напряжение всех умственных и физических сил во время погони. После этих картин прошлого Артурию вновь охватывало нерушимое чувство уважения к Гильгамешу, как к равному, и тот огонёк тепла к парню, что зародился в новогоднюю ночь, казалось, вспыхивал в душе девушки ещё более ярким пламенем. Она была права в своих ощущениях. Если её оценка Гильгамеша изменилась, то так оно и должно было быть; прошлое - это прошлое, нельзя жить, постоянно оглядываясь назад. Но с какими же чувствами ей теперь вспоминать их период противостояния? Гильгамеш, похоже, вообще не считает этот отрезок времени чем-то особенным. Сначала хотел сломать, теперь хочет сделать своей - подумайте, какая разница. Но для неё это не так. В тот первый триместр в жизни Артурии столько всего смешалось, столькому был брошен вызов - и её идеалам, и её стойкости, и вообще всей личности девушки. И ответов, права ли была Артурия или всё-таки нет, так и не было получено - её поединок с Властителем Лицея закончился, по сути, ничем. Это была даже не ничья - в тот момент, когда Гильгамеш объявил девушке о своей любви, противостояние просто изжило себя, как ненужная больше вещь, а твёрдая точка в споре двух королей Лицея так и не была поставлена. До сих пор воспоминания об этом периоде вызывали в душе Артурии множество негативных эмоций, однако и драться она сейчас уже не была настроена. Стоп, она же сказала себе больше не жить прошлым... Как белка скачет на одном месте в колесе, так и мысли Артурии мучительно бежали по замкнутому кругу, не в силах остановиться, но и не находя на подходящего решения. Девушка сосредоточенно жевала, приказывая себе прекратить бесполезные мучения и тут же вновь возвращаясь к не дающей покоя теме.
  Закончив главную трапезу и нарочито медленно распивая чай, подруги ещё немного поболтали о посторонних, повседневных вещах. Когда же все слова были сказаны, и разговор то и дело начали прерывать неловкие паузы, Артурия позвонила Бедиверу, чтобы тот высылал машину, и девушки посидели в ресторанчике ещё, теперь уже просто наслаждаясь спокойствием обстановки и уютной иллюминацией. Наконец, получив смс-ку от водителя Артурии, они поднялись со своих мест.
  На улице было ещё светло, но в окружающих красках уже чувствовалась тихая поступь вечера. Чуть пожелтело небо, чуть удлинились тени домов, едва заметно поголубел снег - и становилось понятно, что день начинает клониться к своему завершению. В бодром состоянии духа, полной грудью вдыхая морозный воздух, подруги шли к условленному месту встречи со своими водителями. Идти было совсем недалеко - всего лишь пройти по подземному переходу, и на другой стороне шоссе их уже будут поджидать автомобили. Их встреча, как и этот январский день, подходила к концу.
  - Как здорово, - Айрисфиль благодарно приобняла подругу за руку и, получив в ответ улыбку, перевела взгляд на пакет с посылкой. - И как я рада, что мой диск наконец-то пришёл. Ты не представляешь, как долго я его ждала, - и девушка, вытащив уже распакованную посылку, любовно посмотрела на любимые лица певцов.
  - Осторожно, ступеньки, - предупредила Артурия, так как девушки как раз подошли к подземному переходу.
  - Ага, подожди секундочку, - кивнула Айрисфиль, останавливаясь, чтобы положить диск на место. - Ох!
  Какой-то мужчина, который, по-видимому, очень куда-то спешил, случайно задел девушку. Толчок вышел достаточно сильным, чтобы ничего не ожидавшая Айрисфиль пошатнулась, и её сапоги, и так не очень устойчивые на льдистой поверхности, скользнули вниз по ступенькам. Чувствуя, что падает, девушка отчаянно замахала руками. К счастью, Артурия быстро сориентировалась и подхватила подругу. И можно было бы сказать, что небольшое происшествие завершилось благополучно, если бы в следующую секунду не раздался леденящий сердце дребезг пластика: Айрисфиль выронила диск, который так и не успела положить обратно в сумку. Похолодевшие подруги бросились было вдогонку, но коробка, легко скользя по обледеневшему камню, пролетела целый пролёт, прежде чем они нагнали её.
  - О, нет, пожалуйста, нет, - в смятении бормотала Айрисфиль, поспешно сбегая по ступенькам.
  Опустившись на грязный пол, она взяла непослушными руками коробку: та была сломана, а внутри неё, слетев с креплений, лежал поцарапанный диск, и - о ужас! - один из его краёв пересекала трещина.
  - Ах... но как же так? - только и смогла сказать дрожащим голосом девушка, и на её глаза навернулись слёзы.
  Всего пару секунд назад она сходила с ума от счастья - и теперь ей надо было как-то смириться с фактом, что драгоценной вещи, которую она ждала более полугода, у неё больше не было. Это было так дико, что Айрисфиль с трудом верила, что всё происходящее было реальностью, а не сном.
  - Айрисфиль, - Артурия с сочувствием положила ладонь на её плечо.
  - Но я ведь его даже ни разу не послушала, - всхлипнула девушка.
  - Может, купишь другой?
  - Не получится: он раритетный и дорогой. Моя семья, конечно, состоятельна, но я не могу каждый день просить родителей о таких суммах денег; и потом, его нет в открытой продаже. Какая же я дура! - со злостью воскликнула Айрисфиль, так что спускающиеся мимо люди оглянулись на неё. - И ведь его не починишь, - уже не сдерживаясь, рыдала девушка.
  Артурия беспомощно смотрела на подругу. Она видела её боль и отчаяние, и ей хотелось сказать что-нибудь такое, что смягчило бы горе подруги. Но разве какие-либо уговоры могли утешить Айрисфиль? Поэтому Артурия продолжала молча стоять, не находя нужных слов.
  Впрочем, одно решение проблемы всё же существовало. Перебирая в голове различные варианты, Артурия быстро пришла к выводу, что это был единственный выход из ситуации. Поначалу она с возмущением отмела этот выход, но ещё раз взглянув на несчастное лицо подруги, девушка поняла, что не может не помочь Айрисфиль.
  - Подожди, послушай: я знаю одного человека, который наверняка сможет восстановить диск.
  - Говорю же, это невозможно, - выдавила из себя между рыданиями подруга. - Тут трещина.
  - Возможно, совершенно точно возможно, - твёрдо сказала Артурия, так что Айрисфиль удивлённо подняла на неё свои припухшие глаза. Теперь, когда девушка знала, о чём она говорит, слова сами слетали с её губ. - Ты обязательно получишь этот диск.
  - Правда-правда? - с робкой надеждой переспросила подруга. - О, если ты только найдешь способ восстановить его, я буду так тебе благодарна, - с жаром схватила Айрисфиль руку Артурии. - Может, поедем к этому мастеру прямо сейчас? Вместе?
  - Н-нет, он сегодня не работает, - отказалась Артурия, надеясь, что подруга не заметила её секундного замешательства. - Я сама как-нибудь на днях к нему загляну. Ты мне только диск оставь, - говорить скользкую полуправду было нелегко, и девушка никак не могла заставить себя посмотреть подруге в лицо.
  - Конечно. Спасибо тебе огромное, - всё ещё слегка всхлипывая, кивнула Айрисфиль. Похоже, история с диском так её потрясла, что она не обратила никакого внимания на неестественность в голосе Артурии.
  Усадив подругу в машину и уверив её, что сообщит новости как только - так сразу, Артурия забралась в свой собственный автомобиль.
  - Домой? - спросил у неё водитель, выруливая со стоянки на проезжую часть.
  - Нет, погоди. Пока мы никуда не едем, - велела девушка, доставая мобильный телефон.
  Пара длинных гудков в трубке, и на другом конце провода послышался голос дворецкого:
  - Да, госпожа?
  Артурия глубоко вздохнула, словно готовясь нырнуть с вышки - ведь она знала только одного человека, который мог помочь ей с бедой Айрисфиль. Этот человек, конечно, не мог починить диск: такая задача была за гранью современных технологий. Но он мог достать новый. Вопрос только в том, чем обернётся для Артурии встреча с ним? Что ж, она уже приняла решение, и пути назад не было.
  - Бедивер, мне срочно нужен адрес моего одноклассника, Гильгамеша. Можешь мне его сейчас найти?
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 23 - Договор
  
  * Древесина эбена считается самой дорогой в мире. Текстура и цвет эбеновой доски, подвергшейся полировке, обворожительно красивы. Древесина водостойка и легко поддаётся обработке.
  **Бонсай выполнен в стиле исидзуки ("растущий на камне"). Это один из самых эффектных и сложных стилей бонсай: небольшое дерево растет в расщелинах небольшого камня, изображающего остров или скалу, с не достигающими земли корнями. Символизирует вездесущность и неистребимость жизни.
  
  Адрес, по которому жил Гильгамеш, Бедивер узнал быстро, и вскоре машина Артурии, следуя указаниям навигатора, неслась в направлении, противоположном её дому. Оказалось, что девушка и Властитель Лицея жили в разных частях города: она - на западе, он - на востоке. Артурия не волновалась, застанет ли она парня дома или нет: если его не окажется на месте, она просто оставит ему на столе сломанный диск и записку с просьбой прислать ей копию. Девушка была уверена, что Гильгамеш не откажет ей: разве сможет Властитель Лицея сказать 'нет' своей любимой, как он сам выражается, Королеве?
  Значит, она собирается в наглую воспользоваться его чувствами к ней? Безусловно. При этой мысли Артурия получила ощутимый укол совести: по идее, то, что она делает, нехорошо. Да и где-то там в глубине заворчала задетая гордость, что, дескать, нашла, у кого искать покровительства. Но, в конце концов, это первый раз, когда она обращается к Гильгамешу за помощью, а раньше она справлялась со всем сама. Да и старается она не для себя, а ради подруги - какая же тут корысть? К тому же, если вспомнить, как, нисколько не краснея, Гильгамеш порой пользуется её слабостями, у Артурии есть полное право раз в жизни потребовать от парня выполнения какой-нибудь её прихоти. В компенсацию, так сказать.
  Резкий толчок, от которого девушка повисла на ремне (она всегда пристёгивалась, даже на заднем сидении, считая, что раз правило существует - его надо выполнять), выдернул Артурию из раздумий: это водитель притормозил, чтобы не задеть подрезающую их машину. Вновь устроившись на сидении, девушка посмотрела в окно: они ехали по широкой автомагистрали, которая, словно копьё, пронзала собой весь город. Справа и слева по многочисленным полосам проносились на дикой скорости автомобили, а за их покатыми боками виднелась тоненькая ниточка проспекта и возвышающиеся над ней офисные здания. Мелькали университеты и неоновые вывески, спруты-супермаркеты и громадные рекламные плакаты размером с полдома. Скользящее вниз по небосводу солнце вспыхивало в окнах домов, чуть слепя глаза. Картина была обыденна и однообразна, и вскоре Артурия вновь впала в задумчивость. Но теперь ей на память пришёл их недавний разговор с Айрисфиль.
  Ведь как изменилось за полгода её отношение к Гильгамешу! Раньше она и подумать не могла о том, чтобы поехать к нему в гости. Однако, так как её мнение о парне изменилось, необходимо было пересмотреть и своё отношение к касающимся парня вещам. Например, как теперь Артурия должна смотреть на его любовь к ней? Раньше, ненавидя Властителя Лицея, Артурия отвергала и его признание. Она даже не могла воспринимать его чувства всерьёз. Помнится, в первый раз, когда Гильгамеш сделал ей своё предложение руки и сердца, она, два раза не думая, отхлестала парня его же букетом. Артурия мысленно усмехнулась: ну и сцену они тогда устроили. Неудивительно, что директор был шоке. Но жалеет ли она о том, что сделала? Пожалуй, что нет. Гильгамеш это вполне заслужил. И, тем не менее, всё это в прошлом. Сейчас Артурия уважает его, а если быть совсем уж честной - а себе самой девушка никогда не лгала - она даже чувствовала что-то вроде зарождающейся к Гильгамешу симпатии. И в этих новых условиях должна ли она по-прежнему с возмущением реагировать на знаки внимания парня? С сочувствием или снисхождением отнестись к его безответной любви? Ведь, несмотря на перемены, Артурия по-прежнему не собиралась отвечать Гильгамешу взаимностью. Однако тут-то и вырисовывалась главная для девушки загадка: для того, чтобы ответить на эти вопросы, необходимо было вначале определить, что такое вообще любовь Гильгамеша. Если бы парень требовал выйти за него замуж и родить пятеро детей, Артурия бы тут же ему объяснила, что это не её стезя жизни. И на этом разговор был бы закончен, решительно и навсегда. Но Гильгамеш ни разу подобного не упоминал. В каком же свете он её, Артурию, видит? Чего он хочет от неё? Что он чувствует по отношению к ней?
  Автомобиль перестроился в ближнюю к улице полосу, чтобы свернуть с автомагистрали, и перед глазами девушки проносились идущие по своим делам пешеходы. Сначала промелькнула самозабвенно целующаяся парочка, а затем неспешно гуляющие, держащиеся за руки, парень и девушка; парень нёс большой пакет из супермаркета. Артурия машинально попыталась представить на месте этих людей себя с Гильгамешем. И тут же мысленно поморщилась. Нет-нет, это невозможно. Просто смешно воображать себя с ним в этих ролях. Даже если бы она вдруг решила встречаться с Гильгамешем, они бы так себя не вели друг с другом. Интересно, а как же тогда?
  Артурия устало вздохнула, потирая лоб. Чем дальше, тем размышления становились всё запутаннее, и не было никакой надежды размотать этот клубок догадок и предположений. Наверное, в каком-то роде даже хорошо, что она решила поехать к Гильгамешу. Возможно, сегодняшняя встреча поможет ей получше разобраться в том, что происходит между ними? Ведь она увидит образ жизни парня, и будет с ним разговаривать наедине, без присутствия посторонних, которые порой стесняют личную беседу - это не то же самое, что пара словесных поединков на переменке. Неужели она не сможет ответить для себя хотя бы один из не дающих покоя ей вопросов? Теперь девушка была даже рада, что скоро увидит Гильгамеша.
  Городской пейзаж за окном сменился редким леском, за которым порой проглядывали коттеджи. Голые стволы деревьев, резко выделяющиеся на фоне белых сугробов, чернели вдоль обочины дороги ровными рядами. Наверху, в обрамлении их тонких, причудливо переплетающихся веток, лиловел пастельный небосвод. Ранний зимний вечер вступал в свои права быстро и уверенно. Автомобилей на шоссе теперь стало меньше, но что ни марка - всё хорошего, недешёвого порядка. И претендующая на относительно чистую экологию местность, и воцарившееся вокруг относительное безлюдье указывали на то, что Гильгамеш, скорее всего, жил в так называемом посёлке современного типа, в котором жилая застройка сочетается с обширными озеленёнными площадями и при этом находится недалеко от города, образуя своего рода зелёный 'карман' под боком у шумного и загазованного мегаполиса. Это дорогое удовольствие, так как восемьдесят процентов зданий в таких районах составляют частные дома, а остальные двадцать - супермаркеты, автомойки, парикмахерские, канцелярские магазинчики, газетные ларьки, отделение банка, почта и прочие учреждения, обеспечивающие инфраструктуру посёлка. Получается благоустроенный, уединённый, дышащий природой оазис, являющийся мечтой и непозволительной роскошью современных горожан. Он как бы отделён от суеты и грохота вечно живущего города, и в то же время из такого района рукой подать до средоточия индустрии, ради которой люди и теснятся всю жизнь в многоэтажках - джунглях двадцать первого века. Но вход в этот маленький рай был лишь для таких людей, как Артурия и Гильгамеш - для тех, у кого были деньги. Особняк девушки ведь тоже располагался в аналогичном районе.
  Лесок исчез быстро, и вдоль потянулись коттеджи. Дождавшись первого ответвления шоссе, водитель свернул, и автомобиль покатился вглубь поселения, параллельно темневшим невдалеке деревьям. Некоторое время Артурия наблюдала одни только двух-трёхэтажные дома, окружённые небольшим участком земли и обнесённые оградой, в окнах многих из них уже горел свет; пешеходов попадалось совсем мало, и по их прогулочному шагу и презентабельной одежде сразу было видно - это всё местные. Подобные посёлки ведь именно потому и называются 'карманами', так как через них не проходят никакие крупные автомагистрали, и, следовательно, в края эти заезжает не так уж много посторонних. Когда центральная дорога, которую покинул водитель, превратилась в маленькую точку, цепочка домов оборвалась, и перед Артурией раскинулась широкая каменная стена. С одного конца она сходилась с лесом, а с другого было какое-то, сейчас засыпанное снегом поле. Чуть помедлив, водитель направил автомобиль к видневшимся поодаль стальным воротам, рядом с которыми также стояла будка охранника.
  - Прибыли, госпожа, - оповестил он Артурию.
  Стена была высокая, облицованная рельефным камнем, и в довершение всего через каждые два метра её вершину украшали головы какого-то мифического зверя, напоминающего гибрид собаки с драконом. Вкупе с насыпанными сверху сугробами снега выглядела эта грозная архитектура весьма живописно. Оставалось только гадать, какой дом мог скрываться же за такой помпезной оградой. Но когда водитель подъехал совсем близко, витые ворота остались неподвижны, а из будки вышел навстречу машине охранник. Это был немолодой, но крепко сложенный мужчина с непроницаемым выражением лица. Когда он подошёл, Артурия опустила окно, впуская в салон автомобиля морозный воздух:
  - Здравствуйте. Мне нужно видеть Гильгамеша. Он дома?
  - Извините, а у вас назначена встреча?
  - Нет, я приехала по собственной инициативе.
  - К сожалению, вы выбрали неудачное время, - покачал головой мужчина. - Велено никого не принимать.
  - А если у меня очень срочное дело?
  - Мне было сказано не делать никаких исключений, - объяснил охранник.
  Вот так новость. Неужели она зря сюда ехала? Хотя... можно попробовать испытать свой главный козырь.
  - Вы можете хотя бы сообщить Гильгамешу, что у его ворот ждёт Артурия Пендрагон? Он меня знает, мы в одном Лицее учимся.
  - Это тоже нежелательно, - нахмурился мужчина. - Нашему господину очень не нравится, если его беспокоят по пустякам. Приехали бы лучше завтра.
  - А вы абсолютно уверены, что я - обыкновенный пустяк? - гордо спросила Артурия.
  - Если бы вы им не были, меня бы заранее об этом предупредили, - фыркнул охранник. - А я знать не знаю ни о каких Артуриях.
  - А может быть, Гильгамеш просто не предполагал, что я к нему приеду, - да конечно, он, поди, и не мечтал о том, чтобы независимый Король-рыцарь заявился к нему самолично. А она, дура, ведь действительно взяла и притащилась... И куда её несёт?
  - Барышня, вы не понимаете, насколько у нас всё строго, - нетерпеливо тряхнул головой охранник. - Окажись, что я оторвал господина от дел зря, мне до половины зарплаты могут сократить. Вы, как ни в чём не бывало, спокойно уедете к себе домой - а я чем семью кормить буду? Нет исключений - значит, нет исключений. Уезжайте, пожалуйста. Сегодня приёма нет.
  - Как бы вы в таком случае не остались совсем без зарплаты. Вдруг Гильгамеш окажется очень недоволен, когда узнает, что я так безрезультатно искала с ним встречи? - не сдавала позиции девушка, всё так же царственно и невозмутимо выдерживая колючий взгляд охранника. - Вот я сейчас возьму и позвоню ему, и ваш господин узнает, что вы заставляете меня ждать на морозе. Не боитесь его гнева? - Артурия отчаянно блефовала, так как у неё не было даже телефона парня, не говоря уже о том, что Гильгамеш мог просто не взять трубку.
  Тем не менее, её величественная манера, похоже, всё-таки произвела впечатление на охранника, так как, поколебавшись, он попросил немного подождать и скрылся в своей будке. А через пару минут чугунные ворота дрогнули и медленно отворились, приглашая гостей внутрь. 'Надо же, - удивилась про себя Артурия, - подействовало'. Что бы там у Властителя Лицея не происходило, а он и вправду сделал для неё исключение.
  За каменной оградой девушке и её водителю открылся парк, настолько обширный, что крыша стоящего в глубине его особняка едва угадывалась за кронами деревьев. Главная дорожка, по обе стороны которой был высажен шиповник (его выдавали ещё оставшиеся кое-где нарядные рдяные плоды), слегка петляла, словно не желая показывать таинственный дом хозяина раньше времени. Артурии пришла на ум ассоциация со сказкой про заколдованный замок, который тоже прятался в сердце дремучей чащи. Однако разительное отличие от волшебной истории состояло в том, что сад Гильгамеша отнюдь не был мрачным. В нём чувствовалась ухоженность, и, пусть всё вокруг и было голо и покрыто инеем, девушка не могла не заметить, что в парке Властителя Лицея росла не одна порода деревьев. Вот мелькнула пушистая сизая ель, чуть поодаль полыхнула багрянцем роща рябин, и вдалеке маячили колючая пихта и стройный березняк, а за ними виднелась сосна, и как будто бы Артурии показались где-то в вышине серые 'самолётики' клёна... А ведь это были только деревья, которые легко распознать даже зимой. Сколько же видов растений на самом деле было у Гильгамеша в саду? Складывалось впечатление, словно Артурия попала во владения страстного ботаника-коллекционера, решившего собрать у себя как можно больше разнообразных деревьев и кустарников. Девушка даже пожалела, что сейчас было не лето, когда можно было бы увидеть парк во всей его красе.
  Особняк выплыл из-за стволов неожиданно, словно тот самый сказочный замок, заключенный в дебри заколдованного леса. Построенный в форме буквы 'Г', он не был симметричен, причём парадный вход располагался в более кротком крыле здания. Вдоль длинного тянулось как будто бы хаотичное нагромождение валунов, в которых Артурия признала выключенный летний фонтан. Вся площадь вокруг дома была, как и аллея, по которой приехал автомобиль, залита ярким светом уже включенных в преддверии сумерек фонарей. Благодаря им было видно, что архитектор здания придерживался весьма строгого стиля, и, хотя крышу и подоконники и украшала лепнина, она не была чрезмерна, как в стиле ампир, а лишь придавала особняку пикантности.
  Поднявшись по массивным, выложенным мрамором ступеням, Артурия прошла в предупредительно отворённую швейцаром дверь и очутилась просторном холле. Там её уже поджидал пожилой дворецкий и двое стоящих за его спиной простых слуг.
  - Добро пожаловать, госпожа Пендрагон. Позвольте ваше пальто? - с легким поклоном приветствовал её дворецкий.
  - Я увижу Гильгамеша? - спросила девушка, снимая верхнюю одежду и отдавая её подоспевшей прислуге.
  Господин ждет вас, - кивнул мужчина и, знаком пригласив девушку следовать за собой, направился вверх по парадной лестнице.
  Артурия последовала за ним, краем глаза оглядывая помещение. Оно было не то, чтобы заставлено декоративными вещами, но роскошно-темный, до блеска начищенный паркет, висящие на одной из стен часы, щедро и искусно инкрустированные золотом, и пара пейзажей, в которых девушка признала работы выдающихся мастеров прошлого века, определённо притягивали взгляд. Но особое впечатление производили две вазы, возвышающиеся по обе стороны от входа на лестницу на небольших, расписанных тонкими нитями золота пьедесталах. Метр в высоту, вазы были полностью покрыты ракушками, кораллами и высохшими водорослями, сплетающимися в причудливые узоры. Кружево морских останков было настолько плотным, что было невозможно определить, из какого материала сосуды были сделаны. Удивлённая таким фантастическим украшением, Артурия остановилась, не в силах пройти мимо.
  - Эти вазы датируются одиннадцатым веком и когда-то принадлежали одному императору, - сказал дворецкий, заметив любопытство девушки. - Изначально их было шесть, и они были отправлены ему в подарок, но случилась буря, и корабли с подарками затонули, и вазы опустились на морское дно. Только две из них уцелели, а несколько лет назад их нашли и подняли наверх. За те десять веков, что они провели под водой, их краски потускнели и вымылись водой, но, как видите, взамен этого море расписало вазы своим собственным орнаментом.
  - Поразительно. А вы хорошо знаете их историю, - похвалила его Артурия, возобновляя шаг.
  - Наш господин не любит тривиальностей, и многие дивятся его особняку, - пояснил слуга. - Потому я обязан знать историю каждой вещи, чтобы, если гости пожелают, рассказать им её.
  - И как много из того, что я сейчас вижу, является редкостью? - поинтересовалась, оглядываясь, девушка.
  - О, практический всё, - повёл рукой дворецкий. - Например, те картины в холле являются подлинниками: господин купил их год назад. До этого они тоже были в частных коллекциях. Ковровая дорожка, по которой Вы сейчас ступаете, была соткана вручную, и это чистейший шелк, а пол на всех этажах уложен эбеном*. Вы, наверное, обратили внимание на экстравагантный вид настенных часов в холле? Так это шестнадцатый век. Механизм в них поставлен современный, но инкрустация, циферблат - всё из минувшей эпохи. Когда-то они висели в гостиной одного знатного герцога. А здесь и комментариев не надо, - поднявшись на последнюю ступень лестницы, дворецкий указал на украшающий второй этаж бонсай. Миниатюрная сосна словно бы дымкой поднималась из расщелины серого валуна**, и было достаточно мимолётного взгляда на композицию, чтобы оценить мастерство её создателя. - Как видите, сокровищ у господина столько, что о них можно рассказывать целый день.
  От осознания, насколько диковинно и необыкновенно было простое на первый взгляд убранство дома, по спине Артурии прошёлся лёгкий холодок. Она сама, конечно, тоже была не нищая, и её собственный особняк тоже мог похвастаться историей и престижем, но несмотря на это, между тем, как жила она, и тем, как жил Гильгамеш, чувствовалась огромная разница. Если в интерьерах семьи Пендрагон всегда чувствовались ценность и добротность, то владения Властителя Лицея были пропитаны духом уникальности и неповторимости***. Создавалось ощущение, что особняк вместе с садом был словно одной единой коллекцией, вобравшей в себя все редкости мира.
  Проведя Артурию парой коридоров, дворецкий остановился перед тёмной, без всяких украшений дверью и, предварительно постучав, раскрыл её перед гостьей:
  - Прошу вас.
  Девушка вошла, ещё издалека слыша громкие голоса парней. Судя по интонациям, те что-то горячо обсуждали. Переступив порог, Артурия увидела слева от себя продолговатый стол со стоящими на нём двумя компьютерами и стопкой бумаг - словом, ничего необычного. Гильгамеш сидел ближе ко входу и в чём-то настойчиво убеждал подъехавшего к нему на кресле друга, который, нахмурившись, смотрел на лежащий перед ним документ. Не желая отвлекать друзей, Артурия тихонько присела на стоящий напротив диван. Безусловно, вряд ли кто будет рад, если его будут беспокоить во время таких напряжённых обсуждений. Но парни уже заметили её, и потому перестали спорить.
  - Хорошо-хорошо, делай, как считаешь нужным, - махнув рукой, Энкиду вернулся к своему компьютеру. - Может, ты и прав. Привет, Артурия.
  - Привет, - смущённо отозвалась девушка, чувствуя себя неловко из-за того, нарушила деловую обстановку. - Извините за внезапное вторжение.
  - Забудь, - беспечно улыбнулся юноша, заставив Артурию удивлённо распахнуть глаза: уже давно Принц Лицея не разговаривал с ней таким миролюбивым тоном. Как будто не он пару недель назад тяготился её присутствием. Что же это? Умелое притворство? Внутренний голос говорил Артурии, что даже Энкиду не мог бы настолько правдоподобно подделать эмоции. Но откуда тогда эта разительная перемена в отношении? Она ведь ничего не делала, чтобы завоевать расположение юноши.
  Тем временем, ещё раз просмотрев бумагу и отложив её в сторону, Гильгамеш повернулся к девушке.
  - Сколько лет, сколько зим, Артурия, - улыбнулся он в своей обычной, слегка властной манере. - Вот уж никак не ожидал, что ты так скоро навестишь меня.
  - Мне нужна твоя помощь, - решительно посмотрела ему в глаза Артурия. - Если, конечно, ты хочешь помочь мне.
  - Для тебя - всё, что хочешь, моя Королева, - развёл руками Гильгамеш. - Всё, на что способна человеческая цивилизация.
  - Вот, - подойдя к столу, Артурия положила перед ним коробку. - Мне нужен точно такой же.
  Парень присвистнул.
  - Да ты знаешь, что попросить у меня, - сказал он, доставая треснувший диск и показывая его обернувшемуся из любопытства Энкиду. - Ей нужен этот эксклюзивный диск.
  - Недёшево, - согласился зелёноволосый юноша. У Артурии возникло дежавю: казалось, недавно, в сентябре она точно так же стояла перед парнями, выполняя обязанности организатора Дня открытых дверей.
  - Присядь, моя Королева, мы всё обсудим, - указал Гильгамеш девушке на диван. - Чаю хочешь?
  - Да, спасибо, - после морозной улицы было бы очень приятно выпить чего-нибудь горячего.
  Подняв трубку рядом стоящего телефона и нажав определенную кнопку, Гильгамеш сказал:
  - Один зелёный.
  Эти слова очень обрадовали Артурию: она предпочитала зелёный чай черному, но почему-то в гостях и кафе посетителей обычно угощали последним. Даже Утер не очень-то благоволил зелёному чаю, запасы которого в доме пополнялись исключительно по просьбам девушки. Поэтому Артурия была искренне рада, когда Гильгамеш попросил секретаршу приготовить именно зелёный чай.
  - Подожди немного, - сказал тем временем парень, набирая что-то в компьютере. - Мне нужно кое-что посмотреть.
  В это время зазвонил телефон. Энкиду, взяв на своей стороне трубку, внимательно выслушал говорящего, параллельно открывая что-то в своём компьютере, и начал отвечать на иностранном языке. Уровень обучения в Лицее позволял ученикам, при соответствующем усердии с их стороны, говорить вполне сносно на другом языке по окончанию всех двенадцати классов. Однако, парни работают как консультанты? Значит, есть доля правды в слухах, что Гильгамеш уже работает в компании своего отца.
  Пришла секретарша с большой чашкой лимонно-жёлтого напитка. И цвет, и запах напоминали тот, что девушка любила заказывать в кафе. С удовольствием вдыхая знакомый аромат, Артурия осторожно поднесла горячую чашку к губам. 'Мой любимый,' - с наслаждением подумала она про себя, чувствуя, как приятное тепло разливается по её выхоложенному морозом телу.
  Интересно, а как говорит по-иностранному Гильгамеш? Артурия никогда не слышала его - они ведь занимаются в разных группах. Хотя это странно, что она ничего не знает о его успехах: в классе ведь такие вещи быстро становятся распространяются. К своему потрясению Артурия вдруг поняла, что она вообще ничего не знает о Гильгамеше: ни о том, как он проводит время, ни о его вкусах, ни о привычках. И дело было не в том, что всё это было покрыто мраком тайны - лицеисты чуть ли не каждый день судачили о Властителях Лицея. Просто Артурия никогда не интересовалась парнем. А даже если и слышала какие-то подробности о жизни Гильгамеша, то совершенно не запоминала их - ей же было всё равно. И сегодня, пожалуй, был первый раз, когда она задалась вопросом о нём, как об обычном человеке. А Гильгамешу было, похоже, многое о ней известно - не может быть, чтобы за раз было столько совпадений: зелёный чай, её любимый сорт, да ещё и без сахара, но с лимоном. Всё, как она любит. Артурия взглянула на уткнувшегося в компьютер парня. Сколько он на самом деле о ней знает? И как мало знает о нём она. На мгновение девушке почудилось, что перед ней сидит совершенно незнакомый человек.
  Наконец, Гильгамеш оторвался от экрана.
  - Нравится? - спросил он, указывая на чай.
  - Да, спасибо. Вы работаете? - поспешно спросила Артурия, пока разговор не перешёл в другое русло. Теперь, когда в ней проснулось любопытство, ей хотелось узнать о парне хоть что-нибудь.
  - Этот месяц - консультантами. Постепенно изучаем работу компании.
  - Но руководит-то всем Гил, а ему просто помогаю, - добавил Энкиду, кладя трубку.
  - Вернёмся к делу, моя Королева, - заметил Гильгамеш. - Я достану тебе второй такой же диск, но не просто так. - парень выдержал паузу и коварно улыбнулся. - Цена - одно моё желание, которое ты должна будешь выполнить после того, как получишь то, о чём просишь.
  - Но это слишком огромная цена! - возмутилась Артурия. Лукавое выражение лица блондина полностью разрушило лирический настрой девушки, и теперь перед ней вновь сидел опасный и своевольный Гильгамеш. - Вещь и желание понятие несопоставимые.
  - Здесь я устанавливаю расценки, - усмехнулся Гильгамеш. - Тебе ведь очень нужен этот диск, верно?
  Верно-то верно, здесь Артурия ничего возразить не могла. Но кто знает, что парень потребует от неё взамен? Что, если он, например, скажет ей остаться на ночь? С него станется. Представив себе неизбежные последствия такого желания, Артурия почувствовала, как холодеет нутром. Нет-нет, риск слишком велик. Она не может недооценивать Гильгамеша. Лучше отказаться. Айрисфиль её поймёт, если всё объяснить, да сама же ещё и отругает Артурию за такую авантюру, как поездка к Властителю Лицея.
  - Никакого интима, - прозвучал в хаосе мыслей голос Гильгамеша.
  - А? - очнулась Артурия.
  - Я говорю, не бойся: ничего интимного предлагать не буду, - усмехаясь, повторил парень. Как будто прочитал её опасения.
  - Обещаешь? - сурово спросила девушка.
  - Обещаю, - алые глаза были подёрнуты дымкой веселья.
  - Поклянись.
  - Клянусь честью своего имени, - торжественно проложил руку на грудь Гильгамеш.
  - Ладно, договорились, - нехотя согласилась Артурия. Уж насколько Гильгамеш был нахальным, настолько же он производил впечатление человека, который держит своё слово. И хотя что-то подсказывало девушке, что парню только того и надо было, чтобы она согласилась, она нигде не могла найти подвоха в их договоре.
  - Что ж, тогда мне пора, - встала Артурия.
  - Я дам тебе знать, когда диск будет готов, - тоже поднялся со своего места Гильгамеш, желая, видимо, проводить её.
  Однако сделать этого он не успел, так как дверь отворилась и на пороге показался пожилой мужчина, но это был не дворецкий. Одежда его, хоть и добротного пошива, выглядела несколько неопрятно. Седые волосы, уже начавшие редеть, были прилизаны к черепу, а водянистые глаза, глубоко сидевшие в изборожденном морщинами лице, смотрели мягко и уступчиво. Во всей походке этого человека читалась какая-то покорность судьбе и даже робость. Осторожно, очевидно, не желая помешать работе молодых людей, старичок вошёл в кабинет. Увидев Гильгамеша, он ласково улыбнулся и протянул тому небольшую, но пухлую папку:
  - Сынок, вот документы, которые ты хотел увидеть.
  - В доме есть слуги. Ты мог бы попросить принести мне эти бумаги их, - забирая папку, холодно заметил Гильгамеш. - Тебе вовсе необязательно самому ходить ко мне.
  - Пустяки, надо же и мне иногда кости свои размять, - вновь, словно извиняясь, улыбнулся мужчина. Его маленькая фигурка рядом с внушительным Гильгамешем казалась абсолютно невзрачной.
  - Здравствуйте. Как Вы поживаете? - весело поприветствовал его Энкиду.
  - Ничего-ничего, спасибо. А ты всё Гильгамешу помогаешь? Не тяжело? - добродушно закивал юноше мужчина.
  Артурия стояла, молча наблюдая за развернувшейся перед ней картиной. 'Сынок'? То есть, этот невзрачный, нерешительный мужчина - отец Гильгамеша? Какой поразительный контраст. Артурия никогда бы не подумала, что столь различные как по поведению, так и по внешности люди могут быть родственниками. И вновь у девушки возникло ощущение, что она совсем ничего не знает о Гильгамеше. Почему сын так отстранён с отцом? Где и кто мать Гильгамеша? Кто на самом деле управляет компанией? Неужели этот старичок? Артурия прекрасно понимала, что для обширного международного бизнеса нужна хватка бульдога и железная воля, но отец Гильгамеша совершенно не производил впечатления человека, обладающего этими качествами. Какое же место он тогда занимает в делах фирмы?
  Заметив озадаченный взгляд Артурии, Гильгамеш едва заметно вздохнул и указал на мужчину:
  - Мой отец, - в его голосе не было надменности или презрения, но и тепла тоже не было.
  Затем парень обратился к отцу, указывая на девушку:
  - Артурия.
  - Очень приятно, - улыбнулся мужчина. - Сынок мне рассказывал о вас. Так, значит, это вы его будущая жена?
  - Чего?! - не удержалась от восклицания Артурия, но тут же спохватилась, заметив лукавый огонёк в глазах блондина. - Простите, но я не собираюсь ни за кого замуж, - произнесла она, сверля Гильгамеша мрачным взглядом. Тот определённо забавлялся её реакцией.
  - Да не надо стесняться, я совершенно не против ваших отношений, - замахал руками старичок, в то время как девушка боролась с диким желанием расцарапать самодовольное лицо парня. Сколько же он своему отцу наплёл о ней? - Можете смело говорить, когда свадьба.
  - Это уже на усмотрение невесты, - вновь вернувшись в свой снисходительный тон, отозвался Гильгамеш.
  - Значит, никогда, - отчеканила окончательно разъярённая Артурия. Это ж надо так уметь - вывести её из себя за полсекунды. - Извините, мне пора.
  - Увидимся в Лицее, Артурия, - бросил ей вслед парень, намекая, что каникулы уже подходили к концу через пару дней начиналась учебная неделя.
  - Пока, - помахал рукой Энкиду.
  Ответом обоим парням была с грохотом захлопнутая дверь.
  В коридоре Артурию по-прежнему ждал дворецкий Гильгамеша.
  - Проводите меня к выходу, - чувствуя, как в душе всё клокочет от ярости, сухо велела девушка. Никогда с этим блондином невозможно нормально поговорить. Достал уже. Ну какая жена?!
  - В эту сторону, госпожа, - с лёгким поклоном направился вдоль по коридору мужчина.
  Быстрое зимнее солнце уже окончательно зашло за горизонт, и, когда Артурия вышла на крыльцо особняка, над её головой раскинулось поразительное звёздное небо. По мере того, как серебристая чернота за окном автомобиля сменялось яркими огнями автострады, эмоции остывали, и к Артурии вновь возвращалось прежнее рассудительное состояние духа. Девушка вспомнила, с каким настроем ехала в особняк Гильгамеша, и к своей досаде поняла, что так ничего и не узнала. Прежние вопросы вновь вставали перед ней большими вопросительными знаками, а к ним прибавлялись ещё и новые. Они только перекинулись с парнем парой предложений, договорились о формальностях и в заключение как всегда повздорили, если только так можно назвать их повседневный стиль общения. Такими темпами ей никак не разобраться в том, что происходит между ней и Гильгамешем. Артурия чувствовала себя в полном смятении. Утешало одно: она помогла Айрисфиль.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 24 - Тет-а-тет (о ней)
  
  Артурия задумчиво смотрела в окно, за которым быстро проплывали рваные серные облака. Они на глазах клубились и пухли, обещая вскорости превратиться в грозовые тучи. Со второго этажа было видно, как набирающий силу ветер теребит голые ветви деревьев и как покидающие Лицей ученики старательно кутаются в шарфы.
  - Хмурится, - прокомментировала картину прислонившаяся к подоконнику Айрисфиль.
  - Утром по прогнозу передавали, что возможна сильная гроза, - кивнула Артурия. Шла перемена - обычное время для встречи двух подруг.
  - Весна уже на подходе.
  'И экзамены' - одновременно подумали про себя девушки. Совсем скоро их пути разойдутся: Артурия собиралась в известный университет, специализирующийся на юриспруденции и который когда-то заканчивал и её отец. У Айрисфиль же был совершенно иной путь: она выбрала химию и биологию, собираясь заниматься созданием медикаментов. Вся семья Айнцбернов была так или иначе связана с врачебной практикой, и Айрисфиль не собиралась быть исключением. Тем более, что в химии у девушки наблюдался если не талант, то незаурядные способности совершенно точно.
  Где-то неподалёку, вливаясь в общий гомон класса, зазвенел мобильник. Пару секунд спустя мелодия прервалась, и вслед за тем послышался деловитый голос Гильгамеша, отвечающего невидимому собеседнику краткими фразами. Артурия чуть повернула голову - так, чтобы движение не было заметно. Однако ничего интересного узнать из разговора она не успела: быстро переговорив по телефону, парень велел кому-то 'ничего не предпринимать' и отключил связь.
  - Из дома? - спросил сидящий рядом с другом Энкиду.
  - Да, в компании некоторые вопросы возникли. Приеду - буду разбираться, - хмуро ответил Гильгамеш, возвращая мобильник в карман. - Ладно, пойдём, чего-нибудь перекусить купим?
  Краем глаза Артурия следила, как парни поднимаются из-за парт и направляются к выходу. Теперь девушка часто украдкой приглядывалась к Властителям Лицея, со вздохом себе признаваясь, что жизнь высокомерного блондина перестала быть ей безразличной.
  - Эй, Артурия, тебе купить что-нибудь? - обернулся Гильгамеш в дверях класса.
  От неожиданности девушка вздрогнула, однако сумела быстро взять себя в руки:
  - Нет, спасибо, - махнула она рукой, сразу чувствуя на себе пристальные взгляды одноклассников.
  Отношения двух королей Лицея всегда были предметом любопытства для лицеистов, а сейчас, когда разговоры Артурии и Гильгамеша почти лишились былой колкости, тем более. Впрочем, если ученики обращали внимание только на общий тон разговоров, они были не так уж и наблюдательны, по сравнению, например, с Айрисфиль.
  - Ты ведь никогда не говоришь ему 'да'? - улыбнулась наследница Айнцбернов, когда парни вышли из класса. - Он то и дело предлагает тебе какие-то услуги, но я ни разу не видела, чтобы ты согласилась.
  - Да, не хочу давать ему ложной надежды, - тихо, чтобы её слова не долетели до любопытных ушей, пробормотала Артурия. - Может быть, мы и в спокойных теперь отношениях, но встречаться с ним - это слишком.
  - Ох, как я устала! - перевела Артурия разговор на новые рельсы. - Ты сейчас домой идёшь?
  - Да, у меня уже все уроки закончились, - довольно потянулась Айрисфиль.
  - Везёт тебе. А у меня ещё литература. Сейчас сочинение, наверное, придётся писать, а я так не хочу... - Артурия устало уронила голову на руки.
  - Надо же, даже ты иногда заниматься не хочешь, - подколола её подруга.
  - Да это со стороны кажется, что я в любое время суток рада сесть за учебники. А на самом деле я просто заставляю себя, - вздохнула девушка, с печалью слыша, как по коридору разносится звонок, а вслед за ним - топот спешащих в свои классы учеников. - Ладно, пока.
  - До понедельника, - легко оттолкнулась от подоконника Айрисфиль.
  Так как учитель ещё не пришёл, Артурия продолжала лениво лежать на парте. Повернув голову на бок, она наблюдала за ворочающимся небом, и мысли её текли медленно и вразнобой. 'Хочу спать,' - девушка закрыла глаза, погружаясь в тот чуткий одномоментный сон, который рано или поздно осваивают все много занимающиеся школьники и студенты. Сон этот поверхностен, тяжёл, и не приносит с собой никакого облегчения, но всё же это лучше, чем устало пялиться в одну точку. Как только Артурия погрузилась в приятное полузабытьё, окружающий шум сразу ушёл куда-то на второй план. Было так приятно ни о чём думать, позволяя мыслям рассеиваться в сладкой дрёме... Сквозь туманную пелену, заполнившую сознание, Артурия услышала рядом с собой лёгкий стук, а затем отчётливый голос Гильгамеша:
  - После сладкого лучше соображается.
  Поднявши голову и не удержавшись от попутного зевка, девушка увидела перед собой большой картонный стакан с чаем. Вот настырный. Артурия повернулась было к парню, чтобы возмутиться, но тут очень некстати появился преподаватель, и девушке пришлось сдержаться. Не нарушать же дисциплину. Впрочем, соблюдение тишины не означало, что Артурия собиралась оставлять своевольный поступок Гильгамеша без внимания. Оторвав от последнего листа тетради узкую полоску бумаги, Артурия быстро нацарапала: 'Я же сказала, что не надо! Бесишь' и, выждав, пока учитель отвернётся к доске, чтобы написать тему сочинения, бросила это скомканное послание в Гильгамеша. Глазомер у девушки оказался неплохой: бумажка ударилась о жёсткие волосы парня и, отскочив, упала на пол. Не оборачиваясь, Гильгамеш неспешно поднял послание и так же неторопливо разгладил его. Артурия увидела, как плечи парня дрогнули в тихом смехе. От наблюдений девушку отвлёк завибрировавший в кармане её жакета телефон (благоразумно поставленный на беззвучный режим). 'Потом отвечу' - подумала Артурия и принялась списывать с доски тему сочинения. Едва она вывела последний символ, как в тетрадь ей прилетел ответный клочок бумаги. Нетерпеливо развернув его, девушка прочла: 'Пей, моя Королева'.
  Да пошёл он подальше! Ещё он будет указывать ей, что делать.
  Небольшое противостояние встряхнуло Артурию, и, чувствуя себя неожиданно бодрой, девушка склонилась над тетрадью.
  
  Лицеисты покидали класс быстро и с весёлым гулом, спеша поскорее, до дождя, усесться в свои автомобили. Облака теперь совсем отяжелели, клубясь почти у самой земли. Где-то невдалеке слышалось глухое ворчание грозовых туч. В здании сильно потемнело, как будто его вдруг накрыли картонной коробкой. Тем не менее, несмотря на все зловещие предвестники скорой бури, Гильгамеш не спешил уходить: его Королева озабоченно разговаривала с кем-то по телефону, и с каждой репликой выражение её лица становилось всё более и более озабоченным. Однако о чём идёт речь, понять было нельзя. А поэтому парень (а, следовательно, и Энкиду) продолжал стоять у входной двери, следя за быстрой сменой эмоций на лице девушки. Помимо друзей, живое участие к Артурии проявила ещё и Эльвира, тоже оставшаяся в классе.
  - Артурия, у тебя что-то случилось? - спросила она, когда девушка положила трубку.
  - Мой дворецкий сказал, что буря надвигается с запада, и мой особняк уже захватило грозой, - голос Артурии звучал, как и всегда, бесстрастно, скрывая настоящие чувства девушки. - Поэтому за мной не успел выехать водитель: вести машину в такой сильный ливень опасно.
  - Может, тебе пока отправиться ко мне домой? - предложила Эльвира.
  - Нет-нет, я уже договорилась с Бедивером, что пережду грозу в Лицее, - замахала руками Артурия. - Ничего со мной не будет. И вы, ребята, идите, - обратилась она к Гильгамешу с Энкиду.
  - Ну, ладно, - не стала нажимать лицеистка. - Пока тогда.
  Чуть помедлив, вслед за Эльвирой класс покинули и парни. С внутренним недовольством Гильгамеш отметил, что теперь девушка остаётся совсем одна. И нахмурился, понимая, что злится на самого себя. Бросить свою Королеву пережидать в одиночку мрачную бурю - да разве такое допустимо? Однако выбора не было: в компании возник неотложный вопрос, который требовал присутствия Гильгамеша, и парень при всём желании не мог бросить свои дела. В принципе, в возникшей проблеме мог разобраться и Энкиду - юноша много помогал Гильгамешу и не хуже его ориентировался в нуждах компании. Однако тогда, на Новый Год, они так сильно подрались... Вдруг Гильгамеш неосторожным словом снова заденет чувства друга? Поэтому не оставалось ничего другого, как сцепить зубы и ехать домой. Из-за этого Гильгамеш испытывал раздражение, словно он, как мужчина, оказался в чём-то некомпетентным, а потому хранил угрюмое молчание. Энкиду тоже не находился в разговорчивом настроении, и некоторое время парни в абсолютной тишине спускались по обезлюдевшей лестнице. В точно такой же атмосфере друзья вошли в гардеробную и надели свои куртки. Однако когда они вышли на крыльцо, где на ступени падали уже первые капли дождя, Энкиду как бы между прочим спросил:
  - Ты что же, так и не останешься с ней?
  - Ты же сам знаешь, меня в компании ждут, - мрачно вздохнул Гильгамеш. - Я не могу задерживаться.
  - А я тогда на что? - удивился юноша. - Забудь, я и один посмотрю, что там стряслось.
  - Серьёзно? - теперь изумлённым выглядел Гильгамеш.
  - Серьёзней некуда, - усмехнулся Энкиду. - Давай, разворачивайся и иди к ней, - и он для пущей убедительности хлопнул друга по плечу.
  Когда Гильгамеш вернулся в литературный класс, Артурии, равно как и её вещей, там уже не было, и парню не оставалось ничего, как отправится на розыски. Был ранний вечер пятницы, а потому Лицей по большей части пустовал, не считая пары охранников, коротавших время перед телевизором в главном холле. Пустынные коридоры были залиты преждевременными из-за грозы сумерками, и украшающие их днём кадки с цветами сейчас казались бесформенными сгустками теней. На улице нарастал шум усиливающегося дождя, изредка перекрываемый аккордами раскатистого грома; пару раз небо пересекали ломкие ручейки молний. К тому моменту, когда парень отыскал Артурию, непогода разыгралась окончательно. Девушка сидела на парте лицом к окну, а рядом с ней стоял так и не тронутый чай. В микроскопических оконных щелях низко гудел ветер.
  - Ты упрямей барана, моя Королева, -сказал Гильгамеш, подходя к девушке.
  - Я тебя не просила, - строго ответила та, не оборачиваясь к парню. Как будто знала, что он вернётся.
  - Зачем же тогда с собой таскаешь?
  - Нехорошо в классе еду оставлять.
  - Могла бы в раковину вылить, - заметил Гильгамеш, и, как бы сдаваясь, забрал чай. - Не страшно? - спросил он после очередной ослепительной вспышки молнии, от которой комната на мгновение показалась чёрно-белой.
  - Не страшно. Но холодно, - поёжилась девушка.
  Прицельным движением бросив опустошённый стакан в мусорную корзину, Гильгамеш сел на парту спина к спине с Артурией и накрыл её прохладные ладони своими руками, согревая их, но в то же время, не давая девушке таким образом отстраниться:
  - Сейчас станет теплее.
  - А слабо просто отдать свой пиджак? - сухо заметила Артурия, недовольная, что её трогают без разрешения. Однако вырываться не стала - видать, ей и вправду было зябко.
  - Так было бы неинтересно, - девушка не могла видеть лица парня, однако по его лукавому и вместе с тем властному голосу живо представила себе его проницательный взгляд. Получившаяся в голове картинка несколько разозлила Артурию.
  - А тебе бы всё удовольствие получить.
  - Ради чего же жить, как не ради удовольствия? - притворно удивился собеседник. Ему определённо нравилась игра словами. - Это единственная неизменная в нашем мире вещь.
  - Но не самая ценная, - упрямо ответила девушка. - Есть другие вещи, требующие гораздо большего внимания.
  - Например, борьба за справедливость? - ехидство парня читалось в каждом слове.
  - Хотя бы и она.
  - Слушай, Артурия, - неожиданно серьёзно позвал Гильгамеш. - Мне вот давно уже интересно: ты всегда была такой?
  Некоторое время в классе была слышна лишь барабанная дробь капель по подоконнику.
  - ...Пожалуй, да. Я никогда не задумывалась над этим, - после некоторых размышлений ответила наконец Артурия. - По крайней мере, насколько я помню себя в детстве, маленькой я всегда любила истории про рыцарей. Я восхищалась их благородством и мужеством и мечтала быть похожей на них. И потом, я родилась в семье, в которой поколениями занимались юриспруденцией, и я, как наследница, должна буду продолжить традицию. Ты, наверное, сейчас захочешь сказать, что далеко не все юристы честные, а многие из них даже мошенники и коррумпированные преступники, - продолжала Артурия, удивляясь, зачем она рассказывает всё это Гильгамешу. Ей было достаточно сухо и кратко ответить на поставленный вопрос, но слова сами лились из её рта, словно девушка только и ждала возможности раскрыть перед кем-нибудь свою душу. - Я знаю об этом. Но даже если кто-нибудь работает нечестно, даже если все живущие на свете юристы поступают нечестно, я не вижу причин поступать так же, как и они. Ведь изначально в эту профессию вкладывался совсем иной смысл, её предназначение - привносить в жизнь людей порядок. Так почему я не могу в действительности стать тем, кого люди видят в своих мечтах? Я считаю, что при должном усердии и силе воли этот идеал достижим. Всё зависит лишь от самодисциплины человека. Поэтому я поступлю в тот же университет, который когда-то закончил мой отец, где буду стремиться стать тем, кого по праву можно будет назвать стражем закона. И конечная моя цель - стать премьер-министром и принести своей стране процветание. Я хочу создать такую страну, в которой все люди жили бы счастливо, - завершила Артурия, откидываясь на спину Гильгамеша. От соприкосновения с чужим телом по спине разливалось горячее тепло, и девушка машинально старалась потеснее прижаться к парню.
  - Эх, каждый раз, слушая тебя, поражаюсь твоему самозабвенному идеализму. Не то, чтобы мне это не нравилось. Скорее даже наоборот, - задумчиво вздохнул Гильгамеш. - И тем не менее, я снова предлагаю тебе: забудь свои бесполезные идеалы. В будущем они лишь причинят тебе боль, и люди, ради которых ты собираешься положить свою жизнь, не стоят твоей чистой души. Толпа неблагодарна, толпа черства, толпа эгоистична, она высосет все соки из своего благодетеля и всё равно не найдёт для него ни одного доброго слова. Стань моей, Артурия, и ты станешь поистине королевой, а не приносимым в жертву ягнёнком. Лишь я способен оценить красоту твоей души по достоинству.
  - А с чего такая уверенность, что моя жизнь обязательно будет трагичной? - язвительно поинтересовалась девушка. Что полгода назад, что сейчас, парень продолжал называть её цель пустышкой. Возможно, это единственное, что осталось неизменным с первого триместра. И каждый раз Артурию раздражало, что Гильгамеш уговаривает её забыть о её идеалах, как о каком-нибудь капризе, - Будущее никому не известно. Или ты ясновидящий?
  - Как ты думаешь, пословицы и поговорки имеют под собой основание?
  - Конечно, они ведь были выведены из многодневных наблюдений, - сварливо ответила девушка, сбитая с толку резкой сменой разговора.
  - В таком случае, думаю, ты знаешь часто употребляемое выражение 'школа - миниатюра взрослой жизни'. Эти слова звучат каждый раз немного по-разному, но суть одна. И раз ты сама признала, что поговорки правдивы, вспомни-ка начало этого учебного года. То, что произошло в первом триместре - наглядная иллюстрация твоей будущей жизни и того, какую участь тебе в итоге уготовит судьба.
  - Лицеисты отвернулись от меня только потому, что пришли вы с Энкиду! - возмущённо воскликнула Артурия. Вспоминания о жестоких днях противостояния всколыхнули душу девушки, пробуждая в ней полузабытый гнев.
  - Перестань кидаться на людей и путать повод с причиной, - жёсткий голос Гильгамеша выдернул Артурию из волны захлестнувших её эмоций, заставив замолчать и вновь прислушаться к собеседнику. - Наше с Эном появление лишь ускорило то общественное брожение, что и так начало происходить в Лицее. Неужели ты действительно ничего не замечала? Этих двусмысленных взглядов в свою сторону, сарказма, шёпотков или просто ситуаций, где ты с лицеистами не могла прийти к взаимопониманию? Впрочем, благодаря своему прямодушию, граничащем с наивностью, ты и вправду могла быть слепа к большинству этих симптомов, отражающих раздражённое состояние общества, - по телу Артурии прошла невольная дрожь: в сознании девушки вдруг ярко вспыхнула картинка, где одноклассницы смеялись над её чересчур скрупулёзным отношением к оценкам. - О-о, похоже, ты начинаешь понимать, о чём я говорю, - отметил её реакцию Гильгамеш. - Поэтому не переведись я и Эн к тебе в Лицей, рано или поздно появился бы ещё кто-то, какая-нибудь воинственная шавка, которая бы своим тявканьем о том, как надоел всем Король-рыцарь, привлекла бы на свою сторону людей. Конечно, этот человек, приобрётший бы популярность не из-за своих личностных качеств (ведь по-настоящему ярких людей, таких как ты и я, мало), а лишь потому, что в нужный час и в нужном месте ему хватило наглости в открытую выкрикнуть недовольство невежественной черни, не смог бы сплотить вокруг себя весь Лицей. Нашлись бы люди, вроде твоей Айрисфиль, которые предпочли бы поддерживать тебя. Общество бы раскололось. Сможешь угадать, что произошло бы дальше?
  - Вражда и травля друг друга сторонниками двух лидеров, - сухими от волнения губами произнесла Артурия, которой услужливое воображение уже рисовало описанный Гильгамешем ход событий.
  - Именно. И в жизни будет то же самое, только с бОльшим размахом. Я лично не сомневаюсь, что ты поступишь в выбранный университет. Хоть в него и бешеный конкурс, такая блестящая выпускница Лицея, как ты, пройдёшь его без труда. Более того, я уверен, что, едва поступив, ты сразу выделишься среди своих однокурсников. Хорошо. Дальше - больше. Преподаватели тебя вскоре заметят и будут ещё усерднее способствовать твоему росту. Ты закончишь университет с красным дипломом, полная энтузиазма и надежд, и вступишь в профессиональную сферу, где, благодаря знаниям, неподкупной честности и умению держать себя ты быстро приобретёшь известность и уважение. Но тебя начнут смотреть как на многообещающего профессионала, а твоё имя то и дело будет всплывать сначала в интернете, а затем и по телевизору. Наконец, после череды успешных начинаний, ты выиграешь какое-нибудь особо сложное судебное дело, что принесёт тебе уже известность среди широких масс и заставит звучать твои имя и фамилию у каждого на устах. В итоге, ты действительно добьёшься поста премьер-министра, так как люди, восхищённые неподдельным благородством твоей души, поверят твоим прекрасным обещаниям о всеобщем благоденствии. Но тут-то и начинается самое интересное. Ты следишь за моей мыслью, Артурия? - позвал Гильгамеш.
  - Да, - прошептала девушка, не замечая покрытого слоем воды окна и кривляющихся молний. Перед её внутренним взором проносились сцены прошлых лет. Сначала - простая симпатия лицеистов к её трудолюбию и прямоте, затем - всеобщее восхищение её, Артурии, смелостью выступить против старшеклассников, пристававших к лицеисткам. Тогда, на волне признания, ей и присвоили титул Короля-рыцаря. События были другие, но они точь-в-точь ложились на рассказ парня. А Гильгамеш тем временем продолжал:
  - Вступив в должность, ты с рвением примешься за дело, будешь требовать как от себя, так и от подчинённых, полной отдачи. Люди будут шутить (и не без основания), что легче самому стать честным, чем заставить тебя принять взятку. И хоть ты и будешь работать не покладая рук, эту-то твою добросовестность народ и не поймёт. Посмотри вокруг себя: людям свойственно идти на поводу у своих эмоций, а ты всегда невозмутима и серьёзна - настолько, что это кажется неестественным. За кем в этой жизни не водятся маленькие грешки? Но от тебя веет таким благородством, что невозможно допустить и мысли, чтобы ты когда-нибудь совершила хоть самую крохотную подлость. Разницу в благосостоянии человек ещё может пережить: в конце концов, деньги можно награбить. Гораздо тяжелее сознавать чьё-то духовное превосходство, так как этого дара не обрести ни деньгами, ни лестью. Твои подчинённые, Артурия, будут постоянно чувствовать себя ущербно на твоём фоне, вспыхнет зависть. Твоя невозмутимость будет приниматься за высокомерие, а призывы быть добросовестными и непредвзятыми - отторгаться. Некоторые, не слишком честные чиновники, будут не беспочвенно чувствовать в твоём лице опасность. Прекрасные условия для заговора с целью очернить твоё имя, если не что-нибудь ещё похуже, не так ли? Но опасней всего будет общество. Твоя извечная проблема, Артурия, в том, что ты любишь отождествлять себя с обществом, выражая только его интересы, а не свои собственные. Толпе же нужен человек, который бы не только боролся за её желания, но и указывал ей, куда двигаться дальше. Если лидер, достигнув поставленные перед собой задачи, не укажет обществу следующей цели, оно предаст его забвению и начтёт искать себе нового пастыря. Люди будут олицетворять Артурию Пендрагон с её целью и, когда та будет воплощена в жизнь, символ, олицетворяющий её, естественно, больше будет не нужен. Не поможет и завоёванная прежде слава. Знаешь, есть такая присказка: 'к хорошему быстро привыкают'. Благоденствие, которое ты принесёшь своим правлением, быстро приестся людям, и они забудут о той славе и восхищении, которыми они когда-то тебя одаривали. Твои заслуги престанут казаться такими уж и большими, и на первое место выступят недостатки. Вернее, люди будут требовать чего-то большего, что будет тебе неподвластно в силу либо твоих физических возможностей, либо, что более вероятно, твоих жизненных принципов. Кто-то будет вспоминать с ностальгией прошлое, так как настоящее не бывает без изъянов, кто-то просто критиковать построенное тобой общество. В любом случае, недовольство будет нарастать. Масла в огонь будет подливать и сам твой образ в глазах людей. Вспомни историю: все великие люди сохранились в памяти человечества как амбициозные, целеустремлённые, порой жестокие, но в то же время успешные люди, прожившие свою жизнь с блеском и яркостью. Духом великомученика здесь и не пахло. Да, святые в почёте, но разве они являются предметом мечтаний и подражания? Для большинства твой альтруизм будет непонятен. И ты, Артурия, стоящая у штурвала власти, отдающая каждую частицу своих тела и души ради подданных. Люди не смогут принять такой образ жизни, не смогут восхищаться тобой - чем же ты удержишь вокруг себя толпу, помимо своего благородства? Очень часто люди в глубине души хотят, чтобы их убеждали, что их лидер самый лучший, чтобы им внушали восхищение перед их пастырем. О чём же людям думать, когда перед их глазами находится мученица, лишь исполняющая, словно золотая рыбка, их желания, но не направляющая их в будущее? Не создав себе образа, который бы вызывал поддержку и симпатию общества, ты окончательно потеряешь опору. Вместе с тем, найдутся и те, кто будет продолжать поддерживать тебя, - заметил Гильгамеш. - Общество разобьётся на два 'лагеря'. Напряжение будет тем более нарастать, так как внешне ты будешь блистательно безупречна. И кто знает, во что всё это выльется. Беспорядки? Бунт? Терроризм? Заговоры? Гражданская война? Катастрофы кажутся нам ирреальными, но на самом деле они так легко случаются. Я так и вижу тебя, рыдающую на каком-нибудь шоссе посреди трупов мятежников, которых по-твоему же приказу смяли войска, просящую прощения у мёртвых за то, что не смогла сберечь их счастья. Да, ты будешь идеальной, но люди всё равно не захотят тебя видеть у власти. И чем больше усилий ты будешь прикладывать, тем сильнее будет отторжение. Ты будешь сожжена и поглощена собственным же идеалом.
  Оглушительный треск грома показался и без того находящейся в смятении Артурии зловещим предзнаменованием. У неё было ощущение, словно что-то внутри неё оборвалось и рассыпается на мелкие кусочки. Что-то важное, без чего обхватывает беспомощная растерянность. Что-то, без чего все прожитые годы превращаются в бессмысленную трату времени и усилий. Вода и земля смешались, потеряв свои границы. Покорно склонялись под ревущим ветром к земле деревья. Чёрная бездна, в которую превратилось небо, трещала по швам, и в этой агонии света и звука девушке чудился оживший кошмар её будущего. Действительно, именно так всё и происходило в Лицее: тот ужасный разговор с Эльвирой, произошедший уже во время бойкота, был прямым тому доказательством. События, когда Артурия приструнила хулиганов, за два года изгладились из памяти людей, лицеисты стали считать её высокомерной, не понимая, что на самом деле скрывается за бесстрастностью девушки, от неё устали... Неужели в будущем всё повторится?
  На некоторое время в классе наступила тишина. Глухо шумела за окном вода. Буря достигла своего пика, и было видно, как свирепый ветер обрушивает на здание волны дождя. Всё заволокло белой пеленой.
  - Я не могу дать тебе сейчас чёткого ответа, - тихо ответила наконец девушка. - Я понимаю, что ты хочешь мне сказать, но в то же время что-то не даёт мне согласиться с тобой. Но одно я знаю точно: я не могу бросить выбранного пути.
  - Ты действительно нечто, - медленно, словно смакуя её ответ, протянул Гильгамеш, и было сложно сказать, чего в его словах было больше - насмешки или восхищения. - Но именно за это я тебя и люблю.
  - А я тебя нет, - спокойно ответила Артурия.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 25 - Тет-а-тет (о нём)
  *Ещё одно имя Нинсун, насколько я понимаю (переводится что-то вроде небесной коровы). Здесь я его сделала фамилией.
  **На этот элемент повествования меня натолкнул Эпос. Через некоторое время после того, как Гильгамеш и Энкиду побратались, Энкиду стал вздыхать, что ему скучно сидеть в Уруке и хочется героических свершений. Тогда Гильгамеш предложил пойти и победить лесного стража-божество Хумбабу. В моей истории Энкиду хочется познакомиться с новыми людьми - и Гильгамеш решает перевестить в другой филиал Лицея. Аналогия инициатор (жажда нового) - исполнитель.
  
  - Именно за это я тебя и люблю, - было сложно сказать, чего в тоне Гильгамеша было больше - насмешки или восхищения.
  - А я тебя нет, - спокойно ответила Артурия. Весь мёд и притягательность слов парня разбились о стену холодного равнодушия, которой упорно окружала себя девушка.
  - Ничего, я подожду, пока ты переменишь своё решение, - пожал плечами Гильгамеш. Что ему ни говори, а его ничто не обескураживает - даже самые жёсткие отказы.
  - Как я могу переменить своё решение, если не понимаю, как ты ко мне относишься? - вздохнула девушка. И это была действительно правда. Внутренний мир парня представлялся Артурии сплошной головоломкой без начала и конца.
  - О, это очень просто, - взмахнул рукой Властитель Лицея. - Я отношусь к тебе, как к своей девушке, естественно.
  - И что это значит?
  - Что ты моя.
  Сбитая с толку, Артурия запнулась. Фразы Гильгамеша были простыми и краткими, но, когда девушка пыталась собрать их в единую картину, смысл ускользал от неё, как песок сквозь пальцы. Артурии, наверное, никогда не понять, что же для себя увидел в ней Властитель Лицея. А ливень всё лил и лил, покрывая внешний мир за стеклом разноцветными разводами, и не было никаких намёков на то, чтобы непогода начала сдавать позиции. Разве что гром стал тише да реже, сменившись глухим бурлением воды в водостоках. Но сидеть вместе в одном классе предстояло ещё как минимум полчаса - и этим надо было пользоваться. Сейчас у Артурии была прекрасная возможность поговорить с Гильгамешем о чём угодно, не боясь лишних ушей. А ведь ей хотелось узнать о нём очень многое.
  - Почему ты так надменен с окружающими? - после небольшой паузы вопрос девушки вышел резковатым.
  - А чем эти шавки заслужили мою благосклонность? - последовал закономерный ответ.
  И снова тупик. Только дождь всё так же мерно и упорно стучит в окно. Артурия мысленно покачала головой. Нет, так просто в человеческой душе не разобраться. Высокомерие - не имидж Гильгамеша, он на самом деле считает себя выше других, и спрашивать, почему он именно так, а не иначе, воспринимает мир, бесполезно. Равно как и в отношении любви, он даст ей только вот такие, очевидные для него самого, ответы, в то время как Артурия ищет нечто иное. И понять образ мыслей Гильгамеша девушка сможет только сама - больше узнавая о парне и размышляя над тем, что видит и слышит. Может, спросить о семье? Это более приземлённая тема для разговора, да и робкий старичок, оказавшийся отцом Гильгамеша, порядком в тот раз удивил Артурию.
  - Кстати, когда я была у тебя в гостях, твой отец выглядел очень пожилым. Наверное, сложно управлять такой большой компанией, как PineaPPle? - осторожно сделала заход девушка.
  - Нет, он вообще не занимается бизнесом, - сухо бросил Гильгамеш, и в его голосе, как и тогда в особняке, зазвучала никогда прежде не замечаемая девушкой отчуждённость. - Чисто официально, конечно, компания принадлежит ему, но отец давным-давно нанял менеджеров, которые в действительности и заправляют всеми делами. Я, правда, собираюсь взять всё под свой контроль, но пока мне не хватает ни времени, ни знаний, поэтому я занимаюсь бизнесом постольку, поскольку, стараясь держать под присмотром хотя бы общую картину действий. Эн мне в этом очень помогает. А отец... - Ладони Артурии, давно согретые собеседником, ощутили, как едва заметно дрогнули пальцы парня; будь они свободны, они бы, вероятно, сжались в кулаки. Затем, будто что-то переборов в себе, Гильгамеш вновь расслабился. - Отец мой совершенно безвольный человек, и, честно говоря, я его совершенно не уважаю. Да что там говорить, ты и сама отметила наши натянутые отношения во время своего визита, - хмыкнул парень. - Я же заметил тогда твой озадаченный взгляд, потому тебе всё и рассказываю. Одно время я даже презирал отца, но нашим отношениям во многом опять же помог Энкиду, -заметил задумчиво Гильгамеш. Чувствовалось, что он собирается с мыслями, оценивая, как лучше объяснить то, чему он был свидетелем всю свою жизнь. - Как я уже сказал, мой отец совершенно безвольный человек и никогда особо не интересовался бизнесом. По молодости - да, он ещё пытался что-то делать, но у него плохо получалось. Изначально он даже не должен был стать главой семьи, но его старший брат (а мой дядя) рано погиб от воспаления лёгких, и всё наследство перешло к моему отцу. Дедушка, первое время помогавший ему руководить компанией, тоже вскоре ушёл из жизни: сказалось пристрастие к курению и алкоголю. Насколько я знаю, ещё по молодости отец был человеком без какого-либо 'внутреннего стержня': он легко поддавался искушениям, не имел каких-либо твёрдых целей и вообще вёл разгульную жизнь повесы. Дедушка ещё держал его в узде, вернее, позволял гулять, махнув на него рукой и возложив все надежды на старшего сына, и лишь смотрел, чтобы младший не влип в какую-нибудь уж чересчур скандальную историю. Но когда дедушки и дяди не стало, взяться за бизнес пришлось моему отцу. Провозившись компанией около года и поняв, что от его вмешательства всё становится только хуже, так как у него не было ни чутья бизнесмена, ни банальной целеустремлённости, которая отчасти может компенсировать отсутствие первого, отец поручил заботы о компании топ-менеджеру, а сам пустился во все тяжкие по казино и картам. Но окончательно он опустился после встречи с Нинсун Римат*. Ты знаешь, кто это?
  - Эмм, - наморщила Артурия лоб. - Что-то знакомое. То ли телеведущая, то ли актриса...
  - Лет двадцать назад Нинсун была сверхпопулярной певицей, - пояснил Гильгамеш. - Сейчас для неё работа в большом бизнесе, конечно, уже закрыта, но её часто можно увидеть по телевизору на всяких шоу, творческих представлениях, передачах. Может, помнишь такую высокую женщину с золотистыми волосами, часто одетую во всё белое?
  - Припоминаю... Это у которой ещё всегда и на всё есть своё мнение? - в голове Артурии мелькали смутные образы смеющейся женщины с кроваво-алыми глазами. - Постой, - воскликнула девушка, осенённая пронзительной догадкой, - неужели ты хочешь сказать, что твоя мать...
  - Да, той, кто родила меня, была Нинсун Римат, - подтвердил Гильгамеш. - В то время многие мужчины сходили по ней с ума, и мой отец не был исключением. Встретив Нинсун на одном званом вечере, он влюбился в неё до беспамятства. Тут надо отдать должное, что серьёзных романов у моего отца до Нинсун практически не было: отец был просто безвольным, инертным человеком, любящим спустить тысяч десять в казино, а потом весь оставшийся день переключать каналы телевизора со стаканом виски в руке. Но флиртующим направо и налево Казановой он никогда не был. А тут в нём вдруг проснулся романтик. Я до сих пор считаю, что Нинсун обладала какими-то своего рода чарами над людьми - ты поймёшь, о чём я говорю, если когда-нибудь встретишься с ней. Так или иначе, моему отцу несказанно повезло, так как пресыщенная вниманием к своей персоне звезда вдруг ответила ему взаимностью. Год-два они жили в его особняке, а затем, едва оправившись от родов со мной, Нинсун оставила отца. Глупцы были все те, кто позволял этой женщине завладеть своим сердцем: Нинсун не знала никакого постоянства, и, подобно яркой бабочке, едва насладившись одним цветком, тут же перелетала к другому. Самое любопытное, что здесь не было фальши: пока Нинсун была со своим избранником, она действительно любила его. Однако едва чувство истощалось, как рано или поздно истончается аромат духов на одежде, она тут же исчезала без следа. Я до сих пор задаюсь вопросом, зачем она родила меня. Материнский инстинкт у Нинсун отсутствует напрочь, она никогда не интересовалась детьми, точно так же, как и никогда не вспоминала обо мне, и то, что я вообще появился на свет, я приписываю только её какому-то мимолётному капризу... - Гильгамеш сделал краткую паузу, очевидно, предаваясь секундному размышлению. - Впрочем, главный вопрос в том, как относились мужчины к уходу из их жизни Нинсун. Некоторые находили в себе силы махнуть на роман рукой, кто-то уже и сам был рад расстаться с ней... Мой слабовольный отец не относился ни к одной из этих категорий. Спустя два года сожительства он по-прежнему боготворил Нинсун, она была его королевой и богиней, и день, когда она его бросила, стал началом его падения. Раздавленный уходом любимой женщины, он впал в отчаяние и не переставая пил, постепенно начал употреблять психотропные вещества, затем - лёгкие наркотики. Я у отца поздний ребёнок, но состарило его в основном именно небрежное отношение к собственному здоровью. Всё, что я тебе сейчас рассказал, я узнал от дворецкого и старых слуг, ещё немного - от самого отца. Сколько я себя помню, в его комнатах всегда стоял запах алкоголя и сигарет, даже когда открывали нараспашку окна. Подобное никчёмное существование, полное лишь прострации и скорби над прошлым, всегда вызывало во мне глубокое презрение. Жизнь червяка, копающегося в земле, и то осмысленней. Мне претило находиться под одной крышей с этим человеком. Он мало интересовался мной, полностью поручив гувернёрам, и едва настало время поступать в школу, я специально уехал в дальний филиал Лицея, чтобы жить в общежитии и больше не видеть отца. А в девятом классе я встретился с Энкиду. Он тоже приехал, чтобы жить одному, но у него была совершенно другая ситуация: его родители стремились контролировать каждый его шаг. Вся его жизнь была регламентирована. Впрочем, мы лучше, чем кто-либо, понимали друг друга. Несмотря на внешнее различие, у нас на самом деле много общего.
  - Ого, - выдохнула Артурия, поражённая развернувшейся перед ней историей. Вместе с осветившимся прошлым и сам образ Гильгамеша в глазах девушки стал сложнее и многограннее. Вместе с тем, трагичности в нём не появилось. Парень рассказывал о себе без надрыва, спокойно и невозмутимо констатируя факты, как будто читал книгу о чужой жизни. Он не искал сочувствия, но просто хотел познакомить девушку с историей своей семьи. Тем не менее, для Артурии, обычно находившейся с Утером в тёплых отношениях, непонимание между Гильгамешем и его отцом казалось всё-таки чем-то катастрофичным, и девушка не смогла удержаться от тяжёлого вздоха. - Должно быть, тяжело было расти без внимания родителей.
  - Да нет, на самом деле всё не так грустно, как оно звучит, - возразил Гильгамеш. - Тебе, у кого довольно-таки близкие отношения с отцом, это, наверное, сложно понять, но я ни о чём не сожалею. Я умел себя занять, вокруг меня всегда собирались сверстники, мне могли купить любую игрушку - я никогда не считал себя несчастным или обиженным судьбой. Я был вполне самодостаточен, а когда появился Энкиду, жить стало и вообще весело. Эх, он был первым, кто утёр мне нос, - тихо рассмеялся Гильгамеш, очевидно вспоминая что-то из далёкого прошлого. - Правда, он тогда выглядел совсем по-другому: собранные в тугой хвост волосы, улыбка предупредительного кассира в супермаркете и ещё эти дурацкие очки на пол-лица. Но он вскоре переменился. А в начале выпускного класса Эн сказал, что интересно было бы узнать, какие люди учатся в южном филиале Лицея**, а я ответил, что узнать - не проблема, и мы быстро перевелись сюда. Тут-то Энкиду и познакомился с моим отцом и объявил, что так наши отношения продолжаться не могут. В результате, благодаря его стараниям, я больше не презираю отца. В конце концов, тот любит меня, несмотря на всю свою слабовольную натуру. Но в тёплых отношениях я с ним тоже находиться не могу. Много воды утекло.
  - Но неужели твоя мать ни разу не навещала тебя? - задала Артурия снедающий её уже некоторое время вопрос. - Ни за что не поверю, что она ни разу не интересовалась судьбой своего единственного ребёнка.
  - Нинсун мне не мать, - мягко поправил её Гильгамеш. - Да, эта женщина родила меня на свет, и я благодарен ей за это. К тому же, именно от неё я получил свою внешность и даже характер - так говорит мой отец и все, кто знал Нинсун. Но на этом всё. Матерью она мне никогда не была. Не то чтобы я её осуждал за это: Нинсун решила посвятить себя шоу-бизнесу, а яркие и амбициозные люди у меня всегда вызывают уважение. То был её личный выбор. И нет - пока я был маленьким, она навещала меня пару раз в несколько месяцев. Но это длилось не больше года. Теперь уже только на дни рождения появляется, да и то, мне кажется, больше из официальных соображений. Но повторюсь ещё раз, чтобы у тебя не осталось никаких заблуждений: в своей жизни я ни о чём не жалею.
  - Значит, у тебя с ней сохранились кое-какие связи? - задумчиво протянула Артурия, пытаясь представить, каково это - иметь маму, пусть и находящуюся круглый год на гастролях. Порой живёшь бок об бок с человеком, разговариваешь с ним каждый день, пьёшь с ним один и тот же чай за обедом, и кажется тебе, что товарищ твой - самый обычный на земле человек, такой же, как и ты. А потом, однажды, он невзначай обронит какую-нибудь деталь из своего прошлого - либо про первый неудачный роман, либо про сурового отчима - и вдруг покажется тебе, что человек этот совсем другой, нежели ты раньше себе его представлял, и ты поймёшь, как несоизмеримо много кроется за этим заразительным смехом или вдумчивыми рассуждениями. За один разговор Гильгамеш повзрослел для Артурии на несколько лет. С его спокойным подходом к жизни, от которой он принимал всё, что она ему давала, парень выглядел намного старше и даже, если можно так выразиться, мудрее многих своих сверстников. Философский склад ума вызывал естественное уважение. И теперь за руки девушку держал не нахальный богатый юнец, а человек, которому, как и ей, довелось в этой жизни уже многое пережить и передумать. - Везёт. Однако я впервые слышу, чтобы ребёнок полностью походил на одного из родителей. Обычно передаётся что-то одно: либо характер, либо внешность. А ты, получается, точная копия Нинсун.
  - Почти. Нинсун легкомысленна в своих привязанностях, будь то вещь или человек. Я же предпочитаю сперва хорошенько присмотреться, а потом решать, достойно это моего внимания или нет. Да и старый дворецкий утверждает, что чутьё у меня в технике, как у покойного дяди. Так что некоторые различия всё же есть. А ты, Артурия? - спросил Гильгамеш, переводя разговор на девушку. - Ты в кого пошла?
  - Характер у меня больше дедушкин по мужской линии. А вот внешность я тоже унаследовала от матери. Но она умерла.
  - Сожалею.
  - Да нет, это тоже не так печально, как оно звучит. Я её даже не помню, и выросла я окружённая заботой и теплом, - улыбнулась Артурия, подумав о Бедивере. Наверное, сидит сейчас, волнуется, что его госпожа осталась одна пережидать грозу в Лицее.
  За долгую беседу Артурия окончательно согрелась, и тепло горячими волнами разливалось от спины и ладоней девушки по её телу. Это было так приятно, что Артурия едва подавила недовольный вздох, когда Гильгамеш отстранился от неё, чтобы тоже повернуться лицом к окну.
  - О, дождь кончился, - заметил он.
  Действительно, за разговором барабанная дробь капель незаметно стихла, и из-за рассеивающихся туч пробивались первые пронзительные, как это всегда бывает после непогоды, лучи солнца. Небо поднялось и посветлело. Влажно чернел асфальт; пара собравшихся на нём прозрачных луж сверкали, отражая гладкой поверхностью яркий солнечный свет. Мир, умытый первым мартовским дождём, словно обновился, скинув с себя старые лохмотья - грязный осевший снег. И от этой свежести, чистоты и ясного неба веяло уже настоящею весною. 'И правда, зима уже закончилась', - подумала Артурия, чувствуя, как что-то встрепенулось в её сердце в предчувствии нежной зелени деревьев и задорого чириканья воробьёв.
  В следующий момент послышался подозрительный шорох, щёку опалило непривычным теплом - и девушка, повинуясь внутреннему инстинкту, проворно соскочила с парты. Поспешно отпрыгнула в сторону и обернулась. Гильгамеш сидел, чуть подавшись вперёд, напоминая промахнувшегося в броске хищника.
  - Это уже второй раз, - сложила на груди руки Артурия. - Что за дурная привычка целовать без спросу?
  - Ты была так прекрасна, задумчиво созерцая небо за окном, что я не смог противиться соблазну, - с серьёзным видом сказал парень, но тлеющий огонёк в алых глазах говорил сам за себя. - Видишь, ты сама виновата в случившемся, моя Королева.
  - Но неужели ты думал, что я поддамся на старую уловку? - подняла брови девушка, попутно подготавливая веер колких фраз. Задней мыслью она отметила, что приставания Гильгамеша уже не вызывают в ней прежней злости. Воистину, человек привыкает ко всему.
  Трель мобильного телефона, ворвавшаяся в беседу, была сродни свистку полицейского во время праздника. Секунду Артурия непонимающе смотрела на Гильгамеша, затем, вздрогнув, принялась рыться в карманах жакета. Вспомнив, что убирала мобильник в сумку, бросилась к парте. Внезапный звонок выбил её из колеи, разрушив ту особенную атмосферу, установившуюся сейчас в этом классе.
  - Да? - недовольно взяла трубку девушка. - А, хорошо, уже выхожу. За мной приехали, - повернулась Артурия к Гильгамешу.
  - Я тебя провожу, - с готовностью слез с парты парень.
  До стоянки лицеисты шли в ненавязчивом молчании. За те полтора часа, что шла буря, было сказано столько, что новые слова казались излишни. Артурия не знала, когда это произошло, но она чувствовала себя намного ближе к Гильгамешу, словно стена, до этого их разделявшая, превратилась в крепко связующую нить. Она рассказала ему о своих идеалах, он ей - о своём прошлом. Не слова, но сам факт того, что они раскрыли друг перед другом свои души, связал их очень глубокими узами доверия, какие обычно существуют между хорошими друзьями или дружными родственниками. И от этого и молчание, и совместный стук шагов по коридорам приобретали для девушки свой особый, таинственный смысл.
  Гильгамеш проводил Артурию до самой машины.
  - Что ж, до встречи, - повернулась к парню девушка, в то время как водитель открывал ей дверь заднего сиденья.
  - До понедельника, моя Королева, - кивнул Гильгамеш.
  Пристёгиваясь и ожидая, пока шофёр займёт своё место, Артурия заметила, как парень достаёт из пиджака очевидно зазвеневший телефон. Двигатель машины взревел и девушка почувствовала лёгкий толчок от движения, когда Гильгамеш, быстро пробежав глазами смс-ку, забарабанил пальцами по стеклу автомобиля.
  - Постой, - велела Артурия водителю, опуская окно. - Что?
  - Твой диск пришёл. Приезжай ко мне, как захочешь его забрать, - наклонился Гильгамеш.
  Точно. Диск. Айрисфиль. И желание, которое Артурия за него должна будет выполнить.
  - Спасибо, тогда увидимся завтра, - кивнула Артурия, поднимая стекло и затем обращаясь уже к шофёру. - Поехали.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 26 - В гостях
  
  *Ёкан - национальное японское лакомство. Представляет собой густую желеобразную пастилу, основными компонентами которой являются паста из красных бобов (иногда из белых бобов), агар-агар и сахар. Продаётся обычно плитками.
  ** Calafima - отсылка к реально существующей группе Kalafina.
  
  'Ну, вроде всё, пора выходить,' - подумала Артурия, в третий раз окидывая взглядом прихожую. Бедивер почтительно протянул ей шапку, и девушка машинально её взяла, всё ещё проверяя в уме, не забыла ли она что-нибудь. Хотя, что Артурия могла забыть? Она собиралась нанести Гильгамешу обыкновенный визит, как это делают хорошие знакомые, и единственное, что ей надо было взять с собой - это саму себя. Однако, несмотря на такую простую арифметику, девушке всё равно почему-то казалось, будто она может оставить дома что-то очень важное. Или это так проявляло себя её волнение?
  Неизвестно, из-за чего, но остаток пятницы Артурия провела в некотором возбуждении. Она не то чтобы радовалась возможности вновь приехать к Гильгамешу в гости, однако мысль об этом следовала за девушкой неотступно весь вечер, заставляя предвкушать и вновь и вновь представлять себе завтрашнюю встречу. Потом, ночью, Артурия долго ворочалась в постели, никак не в силах заснуть. В сознании всплывали воспоминания о предыдущем визите и вообще обо всех событиях с Гильгамешем. Сегодня же, с самого утра, Артурию не оставляло ощущение, будто она что-то не так делает. Девушка то порывалась погрузиться в работу, то, слоняясь по дому, смотрела на часы, ожидая, когда же стрелки доползут до заветных одиннадцати часов. Вероятно, виной её душевному волнению был недавний разговор во время грозы: то, как мирно закончилась их с Гильгамешем беседа, и новые отношения, которые, без сомнения, установились между ними, наполняли девушку уверенностью, что и в эту встречу должно произойти что-то особенное. А если не особенное, то, по крайней мере, хорошее. И, веря этому предчувствию, Артурия хотела, чтобы и она сама, и всё вокруг было идеально. Единственным, что омрачало светлое настроение девушки, было воспоминание, что по её приезде Гильгамеш должен будет потребовать у неё выполнения своего желания - условие, которое парень ей поставил в обмен на новый диск. Однако тут девушка утешала себя тем, что Гильгамеш пообещал не загадывать ничего интимного. Что сумасшедшего мог он пожелать при таком раскладе? Шоколад домашнего приготовления? Хорошо, пусть сам же потом им и давится: готовкой Артурия никогда не увлекалась. В тайне же души девушка просто надеялась, что Гильгамеш благополучно забудет об уговоре.
  Вздохнув, Артурия надела шапку, но вместо того, чтобы направиться ко входной двери, развернулась к зеркалу. Критически себя осмотрела: длинное пальто, короткие сапожки и вязаная серая шапка отлично на ней сидели.
  - Вроде ничего, - пробормотала девушка, одёргивая синий шарф, который, как ей казалось, чересчур топорщился.
  Уже знакомая дорога пролетела быстро. К тому же, Артурия специально выбрала для поездки первую половину дня, когда ещё нет пробок, и машина неслась по гладкому асфальту автострады, словно стрела. Погода стояла ясная, тёплая, что только способствовало лёгкой дороге и весёлому настроению. В особняк девушку пропустили уже безо всяких задержек, и она вновь, проезжая через дивный парк, пожалела, что сейчас не лето. На деревьях только-только начинали набухать почки, кое-где, в укрытых тенью аллеях, ещё белел осевший снег, и сад в общем и целом выглядел довольно угрюмо. По сравнению с зимой - даже уныло, лишившись её сверкающего инея. В доме Артурию, как и в прошлый раз, встретил пожилой дворецкий и провёл девушку уже знакомой парадной лестницей на второй этаж. Остановившись перед дверью, из-за которой слышались музыка и весёлый смех, мужчина почтительно поклонился Артурии:
  - Можете заходить, только, прошу вас, будьте осторожны.
  - Хорошо, - неопределённо пожала плечами девушка, не понимая, чего ей следует остерегаться, и шагнула за порог.
  Её взгляду открылось обширное пространство, покрытое толстым алым ковром и сплошь заваленное декоративными подушками. Ближе к окну располагался продолговатый стеклянный стол. Судя по тому, что он был очень низким, сидеть в комнате полагалось не иначе, как на полу. Чуть далее находился внушительных размеров телевизор, на включённом экране которого соревновались сейчас в мастерстве рукопашного боя двое накачанных бойцов. Поодаль стояла высокая стойка с дисками. На экране то и дело вспыхивали спецэффекты, из динамиков неслись боевые выкрики воинов и прочие типичные для компьютерных игр звуки. Этой-то развивающейся картиной сражения и были поглощены оба парня: сжимая в руках игровые приставки, они сосредоточенно и рьяно жали на кнопки. По правде сказать, Артурия очень удивилась - она-то ожидала застать Гильгамеша и Энкиду опять в строгой рабочей обстановке, а они, значит, в файтинги режутся! Небо и земля. Девушка настолько впала в замешательство от контраста, что не сразу обратила внимание на огромную набивную игрушку в виде тигра, лежащую около парней. Однако игрушка только казалась таковой - пока девушка наблюдала, как парни шипят друг на друга сквозь стиснутые зубы, тигр пошевелился и открыл глаза. За каких-то пару секунд изумление Артурии перешло все мыслимые границы. 'Он что, живой?' - пронеслось, как во сне, в голове девушки, когда на её глазах полосатый хвост зверя нервно хлестнул по ковру. Убедившись, что перед ним чужак, тигр вскочил на лапы и оскалился. Его рыжий мех вздыбился, придавая ему сходство со снопом огня. Грозный рык перекрыл все звуки компьютерной игры. В отличие от собаки, животное не стало приближаться к жертве, а вместо этого подобралось, готовясь к прыжку. Артурия замерла, боясь неосторожным жестом спровоцировать хищника. Так вот что имел в виду дворецкий, советуя быть осмотрительной! Тем не менее, несмотря на потрясение, в панику девушка не вдалась. Наверное, в этом была заслуга фехтования: за долгие годы тренировок Артурия научилась разграничивать эмоции и сознание, и в то время, как сердце её учащённо билось от страха, мозг уже прокручивал различные варианты самообороны. Впрочем, как следует девушка испугаться не успела: события эти произошли гораздо быстрее, чем они были описаны, а в следующее мгновение, отложив приставку, уже обернулся Гильгамеш:
  - Что такое? - увидев Артурию, парень улыбнулся и ласково приобнял зверя за шею, приговаривая. - Нет, Раджа. Нет.
  Услышав эти слова, тигр немного успокоился, однако его немигающие янтарные глаза по-прежнему следили за каждым движением девушки. Очевидно, попробуй Артурия навредить его хозяину, и зверь бы тут же бросился на его защиту.
  - Добро пожаловать, моя Королева, - поднялся с подушек Гильгамеш.
  - Сколько слуг он у тебя уже съел? - переводя дух, поинтересовалась Артурия.
  - Пока ни одного, - усмехнулся парень. - Да ты не бойся, Раджа очень умный. Ему можно объяснить, что ты не враг.
  - Была бы очень этому рада...
  - Только мне тебя для этого надо будет обнять, - Гильгамеш выжидательно посмотрел на девушку.
  - Вот ещё, - поморщилась Артурия, на всякий случай делая шаг назад. - Так я тебе и поверила.
  - Нет-нет, - вмешался Энкиду, выключавший до этого игру. - Это действительно наш с Раджей условный знак. Ведь только близкие люди обнимаются друг с другом.
  - Мда? - потянула девушка, переводя подозрительный взгляд с одного парня на другого. Энкиду, конечно, верить было можно, но вот перспектива обнимания с Гильгамешем... - А это действительно настолько необходимо?
  - Зная твою любовь к рукоприкладству - очень, - не преминул вставить шпильку Гильгамеш и, не давая негодующей Артурии ответить тем же, продолжил уже более серьёзно. - Боюсь, что, если ты в очередном порыве чувств на меня замахнёшься, Раджа может это истолковать, как угрозу моей жизни. Поэтому надо сразу объяснить ему уровень наших отношений, - спорить с доводом было сложно. Тигр, по-прежнему стоящий на страже, служил лучшим тому доказательством.
   - Ладно, обнимай, - неохотно согласилась девушка, расставляя руки. - Только без всяких там вольностей.
  На самом деле, мысль о соприкосновении с Гильгамешем уже не была ей неприятна. Давно миновал тот период, когда один только вид парня вызывал у девушки отвращение. И в простых объятиях она больше не видела ничего возмутительного. Другое дело, что, зная нахальную натуру Гильгамеша, Артурия опасалась, как бы парень не позволил себе лишнего. Однако деваться было некуда - уж лучше один раз обняться, чем отправиться потом в больницу из-за какого-нибудь недоразумения.
  Гильгамеш подошёл к Артурии спокойным шагом и аккуратно положил свои руки на её талию, чуть притянув к себе. Девушка внимательно следила за каждым движением его пальцев, готовая в любую минуту отбить малейшее неприличное поползновение. Однако, к её огромному облегчению, парень руки распускать не собирался, и она немного расслабилась. Это было непривычно - так близко стоять с человеком, когда тела разделяет лишь тонкая, всего в несколько миллиметров, полоска воздуха - и девушка впитывала в себя это странное ощущение тепла и неловкости. Ей вдруг стало неудобно, что она стоит столбом и, преодолевая своё недовольство и нежелание отвечать взаимностью, она тоже обняла Гильгамеша. Ладони сразу ощутили теплоту спины и мягкий шёлк рубашки. Артурия скосила глаза. Тигр стоял, изучая их внимательным взглядом, а затем, словно совершенно потеряв интерес, отвернулся и пошёл куда-то вдоль комнаты. Шерсть его опустилась, движения стали мягкими и плавными, и зверь теперь напоминал скорее огромную полосатую кошку, нежели опасного хищника.
  - Ну вот и всё, - отстранился от Артурии Гильгамеш. Кивнул по направлению к столу. - Присаживайся: дворецкий, наверное, уже несёт нам чай.
  - Ты что же, всех так при встрече обнимаешь, чтобы тигр на них не кидался? - фыркнула Артурия, опускаясь на одну из подушек.
  - Нет, конечно. Знакомым и бизнесменам я просто пожимаю руки. Для Раджи это знак, что трогать их нельзя, но и доверять им тоже особо не стоит. А объятия - это уже высшая степень доверия. - Как бы скептически перед этим настроена ни была Артурия, не оценить значения слов Гильгамеша она не могла. Чужое доверие - это большая честь и ответственность. Девушке хотелось сказать в ответ тоже что-нибудь приятное, но она не знала, что, а Гильгамеш тем временем продолжал. - А слуг я каждый месяц не меняю, так что Раджа с детства к ним привык, да и прислуга, на самом деле, его очень любит. Всей толпой за ним бегали, когда он ещё размером с котёнка был.
  Дверь открылась, и в комнату действительно вошёл дворецкий с парой слуг, неся подносы, на которых стояли объёмный чайник, чашки и вазочки со множеством разнообразных сладостей - от простых карамелек и рахат-лукума до пахлавы и ёкан*. Сам же чайный набор представлял собой настоящее произведение искусства. Это, без сомнений, был фарфор, и при том тончайший, расписанный золотом и рисунками лесных зверей и птиц. Пастельные тона и искусная детализация несли в себе печать старины, посуда наверняка передавалась по наследству. Вазочки же были выполнены из хрусталя и также украшены золотом, отчего создавалась иллюзия, что весь стол объят тёплым сиянием. Судя по всему, роскошь в блюдах и изящная сервировка доставляли Гильгамешу немалое удовольствие. Расставив всё в нужном порядке и налив каждому из молодых людей чаю, прислуга всё так же почтительно удалилась. Гильгамеш знаком предложил угощаться и Артурия, взяв мармеладку, возобновила прерванный разговор:
  - Получается, Раджа очень умный, если легко понимает ваши условные знаки, - шок прошёл, и теперь на первый план вышли красота и грациозность животного, которое, обойдя комнату и обнюхав слуг, неспешной походкой направилось к сидящей у стола троице.
  - Очень, - согласился Гильгамеш. - Он даже двери открывать умеет и может свет включить, если ему указать на выключатель. Но Раджа выполняет просьбы, только когда в этом действительно есть необходимость, и очень хорошо чувствует, когда ему приказывают ради потехи. Поэтому сейчас его способности продемонстрировать не получится...Эй, ну куда ты лезешь? - недовольно воскликнул Гильгамеш.
  Тигр с видом полноправного хозяина изучил еду и, не найдя там ничего для себя интересного, полез прямо через сидящих. При этом надо отметить, что ступало животное очень аккуратно, ни разу не отдавив людям ноги. Но полностью перегородив Гильгамешу своим пушистым боком доступ к столу, Раджа вдруг остановился, как будто решал, что ему делать дальше.
  - Да ложись уже, - легонько хлопнул его по спине Гильгамеш, но тигр никак не прореагировал на это требование и, лишь слегка вытянув шею, принялся изучать своим влажным носом Артурию. - Эн, можно я его один раз за хвост дёрну? - разозлился парень.
  - Схлопочешь лапой по башке и будешь сам в этом виноват,- невозмутимо отозвался Энкиду, ловко подныривая под хвостом Раджи и пододвигая к себе шоколадные конфеты.
  - Да, но ты посмотри: он просто издевается надо мной!
  - Ну, должен же хоть кто-то это делать.
  Артурия не могла сдержать тихого смеха. Наблюдать за общением двух друзей в неофициальной обстановке было более чем забавно. Тем временем тигр обнюхал девушку и, ещё немного помявшись на одном месте, улёгся между ней и Гильгамешем. Огненно-рыжая голова зверя лежала теперь совсем близко от колен девушки, и можно было хорошо разглядеть и густую шерсть, вздымающуюся в такт дыханию, и чёрные узорчатые полосы, и длинные жёсткие вибриссы, и небольшие мягкие уши, подрагивающие, когда кто-нибудь из людей начинал говорить... противиться соблазну было невозможно.
  - Можно погладить? - спросила Артурия, с восхищением наблюдая, как тигр зевает, показывая внушительные восьмисантиметровые клыки.
  - Конечно, - откликнулся Энкиду. - Он этому будет только рад.
  - Класс, - девушка с наслаждением погрузила руки в пушистый мех зверя, чувствуя, как в душе нарастает сладостный восторг. Это надо же - она гладит ручного тигра. Тигра! О таком можно только в сказке мечтать.
  - А ты Раджу и не боишься совсем, - удивлённо заметил Гильгамеш, пристально наблюдая за сменой эмоций на лице девушки.
  - Нет, не боюсь, - улыбнулась Артурия, почёсывая зверю за ушами и наблюдая, как тот довольно щурится. - Я очень люблю больших кошек. Домашние, конечно, тоже красивы, но мне в них не хватает какой-то внушительности. А вот львы, барсы, леопарды - это да. Всегда в зоопарках к их вольерам первым делом шла, только они скрытные, редко когда к людям выходят. А что Раджа ещё умеет делать?
  - Что? - задумался Гильгамеш, машинально тоже поглаживая тигра, отчего тот окончательно разомлел. - Ну, с ним, например, плавать здорово: берёшь, обхватываешь за шею, и он тебя везёт. Последнее время Раджа даже ассоциирует бассейн со мной. Спать рядом с ним очень тепло, - после небольшой паузы. - Но полезнее он всего при переговорах: почему-то при его появлении все начинают вести себя очень вежливо и культурно.
  Дружный смех был прерван мелодией звонка. Пока Энкиду доставал телефон и снимал блокировку (а звонили именно ему), Артурия с удивлением и радостью прислушивалась к музыке - это была та самая песня, которую она слышала в магазине дисков. С того самого дня, как Артурия гуляла с Айрисфиль, она пыталась найти запавшую в сердце песню, но то ли она неправильно запомнила слова, то ли песня была редкой, отыскать её девушка так и не смогла. Самое главное, она даже не знала исполнителя или год выпуска - абсолютно никаких зацепок, кроме того, что поёт женщина, голос которой пробрал Артурию до самого нутра. Ожидая, пока юноша поговорит с невидимым собеседником, девушка обратилась к Гильгамешу:
  - А ты не знаешь, что за песня стоит на звонке у Энкиду?
  - Это недавно вышедший сингл группы Calafima**. Мы с Эном очень её любим. Слушала их когда-нибудь? - оживился парень.
  - Нет, ни разу. Но я на днях услышала эту песню и буквально в неё влюбилась. Только вот никак не могла найти: названия не было.
  - О, так я тебе его напишу, - махнул рукой Гильгамеш. - Или нет: у меня есть диск с их последним живым концертом - хочешь, дам? Там будет и эта, и другие их замечательные песни.
  - Если это не сложно, то буду рада.
  - Извините, что отвлёкся, - подключился к разговору Энкиду. - Дворецкий звонил. Беспокоится, чтобы я ещё позаниматься успел.
  - Знакомая история, - вздохнула Артурия. - Только мой наоборот: каждый раз боится, как бы я не переутомилась.
  - Да этим дворецким, по-моему, всё равно о чём - лишь бы поволноваться, - скептически заметил Гильгамеш. - Их что, профессионально этому учат, что ли?
  Комментарий потонул во всеобщем фырканье. Раджа блаженно жмурил янтарные глаза, наслаждаясь людским обществом.
  - Энкиду, а ты куда поступать собираешься? - спросила Артурия.
  - В университет художественных искусств, на ювелира, - без особого энтузиазма ответил юноша. - У моих родителей же ювелирная фирма, вот они и заставляют меня туда идти. Хотя будь моя воля - выбрал бы биологический.
  - Ну и пошёл бы на биологический, - возразил ему Гильгамеш. - Подумаешь, что они там себе хотят.
  - Тебе легко так говорить, тебе вообще никто ничего не указывает, - парировал ему Энкиду. - А я чуть что - так сразу непослушный или неблагодарный сын. Ещё попробуй с ними поспорь. Артурия, а ты как считаешь? - обратился он к девушке.
  - Эээ, н-не знаю, честно говоря, - протянула Артурия, чувствуя, что за ней остаётся решающее слово. - Мои стремления совпадают с желаниями отца, поэтому я никогда о таких вещах не задумывалась. Но, наверное, надо поступать так, как сам считаешь нужным: всё-таки это твоя жизнь.
  - Моя, но сам я завишу от множества других людей - горько заметил Энкиду. - Ладно, давайте закроем эту тему. Слишком она мрачная.
  Видя, как помрачнел юноша, и считая себя виноватой в начинании этого неприятного разговора, Артурия поспешила перевести беседу в другое русло:
  - Вы что думаете насчёт последней контрольной по математике? Мне пятая задача показалась такой сложной, - ляпнула первое пришедшее на ум и тут же мысленно обругала себя: ну что за дура, только об учебниках и может говорить. Разве не научил ещё её Лицей, что подобная сконцентрированность на учёбе раздражает окружающих?
  - Да нормальная задачка, у меня всё получилось, - пожал плечами Гильгамеш.
  - Может, ты просто неправильно решил её, вот она и показалась тебе лёгкой? - флегматично протянул Энкиду, но было ясно, что это лишь очередной способ поддеть друга.
  - Да как ты смеешь! - вскинулся уязвлённый Гильгамеш. - Вот вы что сначала сделали? Я...
  Разговор плавно перетёк на обсуждение преподавателей и их предметов. К облегчению Артурии, её обеспокоенность учёбой была воспринята как нечто должное, без капли насмешки. Как претенденты на золото, парни и сами были не против обсудить результаты последних тестов и рейтинг успеваемости. Беседа текла непринуждённо и легко, переходя от одной мысли к другой. Это была стихия, в которой Артурия чувствовала себя свободно, как рыба в воде, и она активно участвовала в разговоре, делясь с друзьями своими мыслями и наблюдениями. Девушка вновь испытала то волшебное чувство естественности и простоты, которое посетило её на Новый год в отеле - чувство того, что эти люди находятся с ней на одной волне, что они равны ей, и с ними она может быть такой, какой хочет, не боясь, что причинит кому-то этим боль. После разговора с Гильгамешем о её идеалах Артурия стала лучше понимать, почему в начале года лицеисты отвернулись от неё. Однако осознание причины не вызвало в душе девушки гнева на учащихся или презрения к ним, наоборот - ей было грустно, что вместо того, чтобы помогать лицеистам, своими стараниями она, по сути, только ранила их. Это не значило, что Артурия решила отказаться от своего пути: даже проанализировав дома монолог Гильгамеша, девушка по-прежнему отказывалась верить, что в её случае нет какого-нибудь обходного пути, в результате которого все оказались бы счастливы. Тем не менее, теперь Артурия была осведомлена, какой её воспринимают окружающие, и мысль о том, что кого-то она может раздражать одним своим существованием, причиняла ей боль. Рядом же с Гильгамешем и Энкиду девушка подобного не испытывала. Парни не нуждались в её помощи, они учились чуть ли не лучше её самой, они сами блистали среди толпы, соперничая своим блеском с сиянием Короля-рыцаря, и потому не испытывали к Артурии ни благоговейного восхищения, ни презрения. Они были в той же лодке, что и она. Что-то безгранично тёплое и радостное наполнило девушку, искрясь и переливаясь через край. Да, она была права, когда этим утром её не оставляло предчувствие, что в гостях произойдёт что-то особенное - это чувство безграничного счастья, которое она сейчас испытывала, было действительно под стать чуду.
  Тем не менее, как бы ни было хорошо пить чай в гостях, время свой бег не замедляло и, взглянув на часы, Артурия сказала, что ей уже пора собираться. А может, оно было и правильно - покинуть особняк на такой положительной ноте - когда расстаёшься с человеком в приятном расположении духа, есть желание встретиться с ним опять. На слова Артурии Гильгамеш отреагировал спокойно, остаться уговаривать не стал и сказал, что сходит сейчас за диском Calafima. Из стойки он, однако, вытащил две коробки:
  - Кстати, о музыке. Вот то, что ты просила, - в руках парня блеснул диск точь-в-точь такой же, что сломался у Айрисфиль.
  - О, спасибо большое, - обрадованно протянула к нему руку Артурия. - Я тебе очень благодарна.
  - Нет, - словно желая подразнить девушку, Гильгамеш спрятал за спину коробку, - одной благодарности мне мало. Сперва желание.
  - Ладно, говори, - закатила глаза Артурия. Этот самоуверенный и властный тон, который так любил парень, всегда действовал девушке на нервы, в каком бы хорошем настроении она перед этим ни была.
  - Тебе в машину отнесут большой пакет. Там платье. Моё желание - чтобы ты надела его на выпускной вечер.
  - Ч-что? - выдавила из себя Артурия, в то время как в душе её поднялся целый рой чувств, наиболее ярким их которых было смущение. Такого варианта девушка не рассматривала. В дарении одежды она всегда усматривала нечто личного характера, а уж когда подарок девушке делает парень, да ещё и не в виде какой-нибудь шапки, а платья, под которым будет скрываться тело девушки - для Артурии здесь определённо присутствовал оттенок интимности. Поэтому, когда Гильгамеш объявил ей своё желание, у Артурии создалось ощущение, будто ей уже наполовину предложили переспать. Далее хватило мимолётной мысли о том, какого фасона могло быть придуманное Гильгамешем платье, и Артурия уже в негодовании вскакивала на ноги. - Чтооо?!
  - Ну послушай: я никогда не видел тебя даже в юбке, - принялся уговаривать Артурию парень. - Мне же хочется посмотреть на тебя не только в десяти вариациях твоих брюк и жакетов.
  - Ты же говорил: 'Ничего интимного'! - в избытке чувств вскричала девушка. Смущение испарилось, будучи сильной, но мимолётной эмоцией, и на его место заступила праведная злость.
  - Ну я же тебе не на ночь остаться предлагаю. А что ты подразумеваешь под интимным, ты мне не оговаривала, - глаза Гильгамеша победно смеялись.
  - Ах ты! Ты обманул меня! - пронзительно-зелёные глаза девушки метали молнии.
  - Ни коим образом.
  В ответ на это в парня яростно полетела первая попавшаяся под руку Артурии подушка. Девушка была готова рвать и метать. Из-за своей ли оплошности или коварства Гильгамеша - сейчас было не разобраться. От шума приоткрыл глаза Раджа, но, увидев, что Энкиду продолжает спокойно пить чай, а светловолосый хозяин широко улыбается, вновь погрузился в безмятежную дрёму.
  - Тем не менее, ты дала слово, - поймав снаряд и ловко отправив его в обратном направлении, продолжал гнуть свою линию парень. - Неужели ты его не сдержишь?
  - Гррр! - от ярости Артурия могла только рычать.
  - Я предупреждал, что она разозлится, - заметил Энкиду, флегматично наблюдая за сценой.
  - Не буду я ничего делать! - возмущенно бегая по комнате и размахивая в негодовании руками, восклицала девушка.
  Но, очевидно, эмоции, переполнявшие её, были слишком сильны, чтобы их можно было выплеснуть таким образом, и, сделав пару кругов, Артурия вновь принялась кидать в Гильгамеша подушки. Удары, подкреплённые злостью и направляемые сильной рукой фехтовальщицы, должно быть, получались весьма ощутимыми. Парень в ответ церемониться не стал. Выбрав снаряд покрупнее, он с силой запустил его в вышедшую из себя девушку. Бросок вышел настолько мощным, что выбил из рук Артурии очередную подушку и чуть не заставил её потерять равновесие.
  - Хватит меня провоцировать, женщина, - сложив руки на груди, протянул Гильгамеш, и его кроваво-алые глаза осветились хищным блеском.
  Этот опасный тон произвел на Артурию отрезвляющее действие. Первым сработало чувство самосохранения: было очевидно, что сопротивление девушки распаляло Гильгамеша, и неизвестно, что бы он выкинул, продолжи Артурия бунтовать. Поэтому, почувствовав настроение парня, она машинально остановилась. После этого эмоции несколько отхлынули и пришло осознание, что так грубо вести ей себя не подобает. Тем не менее, даже после этого Артурии понадобилось некоторое время, прежде чем она смогла окончательно взять себя в руки.
  - У меня ничего нет к этому платью: туфель, украшений, - произнесла она после минутной дуэли взглядами, в которой ни алая, ни изумрудная вспышки не могли возобладать над друг другом.
  - Всё включено в комплект, - удивительно, но, как только успокоилась Артурия, как будто вернулся в нормальное состояние и Гильгамеш. Атмосфера нависшей опасности исчезла из комнаты.
  - Но я не умею ходить на каблуках, - продолжила искать лазейки девушка. Нарушить обещание Артурия себе ни за что не позволила бы. Даже её восклицания были скорее способом дать выход эмоциям, нежели реальным намерением отказаться от своего слова. Однако если бы в задумке Гильгамеша нашёлся какой-нибудь изъян, из-за которого девушка чисто физически не смогла бы выполнить желание...
  - Не переживай, у тебя будет совсем маленький каблук. Чтобы на таком ходить, особого умения не требуется.
  - И откуда такая уверенность, что платье мне вообще подойдет? - презрительно фыркнула Артурия.
  - Я знаю твои мерки, - откровение парня было словно ушат холодной воды.
  - Ни стыда, ни совести! - захлебнулась возмущением девушка, чувствуя, как стремительно краснеет. Ведь для платья нужны мерки всего... - Откуда?!
  - У меня свои источники, - довольно усмехнулся Гильгамеш. Судя по его расслабленным манерам, он окончательно вернулся в хорошее расположение духа. - Вот видишь, моя Королева, тебе никак не избежать своей судьбы.
  - Я... я тебя ненавижу, - обреченно упала обратно на подушки Артурия.
  - А я тебя люблю, моя Королева! - расхохотался Гильгамеш.
  Успокоившись, он протянул насупившейся девушке коробки с дисками:
  - Не забудь.
  - Спасибо, - буркнула Артурия, складывая их в наплечную сумочку, которую специально для этого и прихватила. - Я пойду. - сухо объявила она, поднимаясь с пола. - Мне тоже ещё позаниматься надо.
  - Пойдём, провожу тебя, - первым направился к двери Гильгамеш.
  До прихожей шли в полном молчании. Артурия всё ещё злилась на парня за его коварство, а Гильгамеш, как будто не замечая гневно сведённых бровей и совершенно не тяготясь наложенной на него опалой, с беззаботным видом оглядывал свой особняк. Энкиду деликатно остался с Раджей, желая дать паре побыть наедине, и потому разбить повисшую тишину было некому. Однако в холле, когда Гильгамеш вслед за Артурией накинул на себя поданное слугой пальто, девушка всё-таки соизволила заговорить:
  - Эй, ты чего?
  - Я же сказал, что провожу тебя, - улыбнулся Гильгамеш. - Пойдём.
  Машина ждала у самого подножия лестницы, и поэтому, спустившись с последней мраморной ступени, молодые люди остановились. Артурия поняла, что надо что-то сказать на прощание - не расставаться же им в такой натянутой атмосфере. Тем более, что, если не считать последних двадцати минут, она очень хорошо провела время. Да и потом, сама ведь виновата, что подробно не обсудила условия договора.
  - Ладно, спасибо, - вздохнула девушка, показывая, что подобное галантное внимание несколько смягчило её. - Иди уже, не провожай мой автомобиль, а то простудишься ещё, - добавила она, укоризненно косясь на небрежно распахнутую куртку парня.
  - Неужели волнуешься за меня? - с притворным удивлением спросил Гильгамеш.
  - Да, волнуюсь. А что, нельзя, что ли? - пожала плечами Артурия. После разговора по душам девушка уже воспринимала парня не как сомнительного субъекта, а как довольно близкого ей человека. Другом, правда, она не смогла бы его назвать: слишком взрывные были у них отношения, но от этого степень близости не становилась меньше. Она просто была другой. И из-за неё же Артурии было трудно долго сердиться Гильгамеша. - Или ты предпочёл бы, чтобы я действительно начала тебя ненавидеть? Ты посмотри на себя: у тебя шапка не надета и даже свитера нет. Марш домой.
  - Вот хоть ты всегда и отрицаешь это с пеной у рта, а ты всё-таки женщина, Артурия, - усмехнулся парень. - А-а, понял: ты переживаешь, что я заболею, и не смогу оценить на выпускном вечере все прелести твоей фигуры.
  - Да ну тебя! - снова вспыхнула от возмущения Артурия и, громко хлопнув дверью, запрыгнула в машину.
  Водитель сразу тронулся. Артурия не оборачивалась, но, когда автомобиль заворачивал на извилистую аллею, она увидела в боковом зеркале по-прежнему стоящего у особняка Гильгамеша. Артурия фыркнула. Нет, ну каков нахал. Заставить её пойти на подобное: она ведь с роду платья не носила. И, тем не менее, желание оставалось желанием...
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 27 -До чего доводят платья
  
  

Нужно иметь что-то общее, понимать друг друга, и чем-то отличаться, чтобы любить друг друга. ~ Поль Жерарди

  
  * Нормы физической подготовки (ГТО) для мужчин 18-24 лет на золото.
  **Отсылка к улице красных фонарей.
  
  - Да как тебе такое вообще в голову пришло! Нет, это невозможно! У тебя здравый смысл вообще есть? - расхаживала по комнате Айрисфиль. Девушка раздиралась между желанием обнять подругу и стремлением отчитать её по полной программе. Артурия с видом осуждённого на каторгу сидела на кровати, покорно снося упрёки в свой адрес.
  Все две недели, что оставались до выпускного вечера, Артурия мучилась желанием Гильгамеша. Утер никогда не разрешал ей носить юбки или платья, и перспектива впервые надеть оное на выпускной вечер повергала девушку в смятение. Во-первых, потому что она ещё ни разу этого не делала. Во-вторых, потому что об этом надо было уведомить отца. И то, и другое вызывало головную боль, от которой Артурия спасалась за горами учебников. И самое ужасное заключалось в том, девушке было совершенно не с кем поделиться переживаниями. От Айрисфиль историю чудесного спасения диска Артурия уже давно условилась с самой собой сохранить в тайне, а перед отцом, который в кои-то веки был дома, девушке пришлось бы ещё и оправдываться, почему наследница семьи Пендрагон 'собралась обрядиться в дамские тряпки'. На сочувствие Утера можно было не надеяться - он придёт в ярость, когда узнает, в каком виде его дочь собирается поехать на выпускной вечер. Между прочим, глава семьи до сих пор пребывал в неведении относительно этого вопроса, и Артурия ума не могла приложить, как бы помягче сообщить отцу шокирующие новости. В итоге, измучавшись и доведя себя до полубезумного состояния, Артурия позвонила Айрисфиль за два дня до выпускного, слёзно прося приехать к ней. Срочно примчавшаяся подруга выслушала всю трагичную историю с желанием и, возмущённо жестикулируя, изливала теперь свои мысли по этому поводу:
  - Нет, вот скажи, ну как ты могла поверить ему на слово? Ведь он же всегда поворачивает всё в свою сторону, - Айрисфиль была вне себя от счастья, когда в Лицее подруга вручила ей якобы восстановленный диск. Теперь же, зная, на что в действительности пошла ради неё Артурия, она чувствовала себя в ещё большем долгу перед ней. Девушка была настолько растрогана преданностью подруги, что была почти готова отказаться от злосчастного подарка и не могла не отругать Артурию за её чрезмерную самоотверженность.
  Артурия понуро повесила голову.
  - Ну ладно, - смягчилась Айрисфиль, - что он с тебя потребовал-то?
  - Платье на выпускной надеть, - хлопнула девушка по лежащему рядом пухлому пакету.
  - О, ну, это ещё ничего, - довольно легко восприняла желание парня Айрисфиль. - Ты его уже смотрела?
  - Нет, - покачала головой Артурия.
  - Так давай, - по-деловому принялась распаковывать наряд подруга.
  За всё то время, что прошло с момента посещения особняка Гильгамеша, Артурия так и не нашла в себе силы заглянуть в пакет. Она пыталась это сделать несколько раз, но едва её пальцы касались упаковки, как мозг девушки сам начинал генерировать всевозможные варианты наряда, один хлеще другого. Гильгамеш же всегда глядел на неё таким хищным взглядом... вероятно, у этого платья будет очень глубокое декольте. И, наверное, ещё и спина открытая. А уж юбка-то точно будет едва прикрывать самые важные места. И вот в этом она должна будет предстать у всех перед глазами? На этой мысли Артурии обычно становилось дурно, и она поспешно заталкивала платье в дальний угол своего шкафа.
  Айрисфиль, однако, не стала тратить время на подобные рассуждения, просто вытряхнув всё, что было в пакете, на кровать. В итоге перед девушками оказались три неопознанных объекта: что-то сине-белое, завёрнутое в прозрачный хрустящий полиэтилен - судя по всему, это и было само платье; большая коробка - очевидно, с туфлями; и ещё какой-то маленький футляр, о содержимом которого Артурия не могла догадаться.
  - Ого, да оно такое большое, - пока Артурия растерянно хлопала глазами, Айрисфиль уже принялась разворачивать наряд.
  С шелестом упала на пол упаковка, и перед Артурией легло фиалково-синее платье с длинной юбкой. 'Что ж, по крайней мере, я буду наклоняться без каких-либо опасений', - с облегчением отметила про себя девушка. Да и закрытые плечи с длинными рукавами смотрелись вполне прилично.
  - Ну-ка, встань ровно, - прервала созерцательное состояние подруги Айрисфиль. Артурия повиновалась. В вопросах девичьей одежды она чувствовал себя совершенно беспомощно в отличии от Айрисфиль, которая, наоборот, действовала уверенно и даже с каким-то упоением. - Та-ак, вроде по росту, - серьёзно, словно мастер, кивнула девушка, поднимая плате за верх и прикладывая его к подруге. - Ладно, давай переодевайся. Я помогу застегнуть молнию.
  В коробке действительно оказались туфли - белого атласа, изящно расшитые горным хрусталём и, как и обещал Гильгамеш, на низком каблуке. Айрисфиль с азартом подгоняла подругу. Похоже, девушке доставлял удовольствие сам процесс примерки, и не важно, каким путём досталась им одежда. На футляре же, взяв его в руки, Артурия прочла витую надпись: 'Северное Сияние'. Ну конечно же, семья Энкиду заведует сетью ювелирных фирм - как же юноша оставит её без украшения? Через пару мгновений на руке Артурии переливался гранями тонкий сапфировый браслет.
  - Тебе очень идёт, - вынесла наконец после напряжённой паузы вердикт Айрисфиль. Девушка изучала Артурию взглядом опытной модельерши. - Не хочется мне этого признавать, но Гильгамеш идеально подобрал тебе наряд. Иди, сама на себя посмотри, - направила она подругу к зеркалу.
  Артурия не ждала ничего особенного от платья. Чисто внешне оно, конечно, не вызвало у неё никакого негатива, но едва ли оно было способно и привести её в восторг. И тем не менее, когда Артурия увидела своё отражение, она тут же поняла, что больше не сможет относиться к Гильгамешу так же холодно, как и раньше. Мягкий струящийся шёлк был создан для того, чтобы вырисовать её гордую осанку. Спокойный и серьёзный тон платья был отражением характера девушки, а белые вставки придавали наряду воздушности, не давая ему 'отяжелеть'. И юбка в пол, и узкие, не стесняющие движения рукава, и тонкая золотая окантовка, словно вшитый в синеву солнечный луч - все в платье подчёркивало и отвагу, и благородство, и силу Артурии - всё то, что составляло суть Короля-рыцаря. Но одновременно с этим, платье воспевало её женственность. Утверждало величие короля не через отрицание, а провозглашение его женской сути. Артурия вдруг почувствовала себя очень гордой. Гораздо более гордой, чем когда-либо прежде. Может, это был лишь эффект того, что она впервые примерила платье, но ей казалось, что никогда ещё в жизни она не выглядела настолько... настоящей, что ли?
  Так вот какой её видит Гильгамеш? Как королеву - но не ту, что сидит у окошка своей башни, а ту, что, надев латы, сама идёт сражаться с заточившим её в замок драконом. Он любит её, как женщину, но женщину, в которой грозное и волевое является источником женственного и прекрасного.
  Артурии попробовала вздохнуть и не смогла. Что-то неимоверно тяжёлое навалилось на неё, распирая грудную клетку и не давая ответить что-то щебечущей на отдалении Айрисфиль. А когда она попыталась отмахнуться от этого непонятного чувства, оно вдруг обратилось бесконечной нежностью, от которой у Артурии чуть не выступили на глазах слёзы.
  - Ну как тебе? - возникла рядом в отражении подруга.
  - Да, оно очень... - пробормотала Артурия, пытаясь разобраться в том, что в ней только что произошло.
  Однако поделиться с мыслями с Айрисфиль девушка так и не успела: из коридора послышался стук в соседнюю дверь:
  - Девочки, можно войти? - прозвучал низкий мужской голос. - Эй, Артурия, вы здесь? - раздался он снова, так как ответом ему была тишина.
  'Вот чёрт!' - пронеслось в голове Артурии. Голос принадлежал Утеру. Девушке было никак не успеть переодеться и спрятать платье: отцу было до её комнаты два шага. Много времени, чтобы найти подруг, ему не понадобится. Сейчас он её увидит, и... Впрочем, рано или поздно он бы всё равно обо всём узнал. Тем более, Артурия и не собиралась скрывать от своего отца, в чём она поедет на выпускной. Просто она думала, чтобы объяснение будет происходить совсем иначе. Что ж, видно, такова её судьба.
  - Отец, мы в моей спальне, - одним из преимуществ железной воли Артурии было то, что даже в стрессовой ситуации она могла заставить звучать свой голос естественно.
  - Ах, вот как? А почему вы здесь, а не в твоей гостиной? - тяжёлые шаги отца зазвучали по направлению к подругам.
  Артурия внутренне подобралась, готовясь к предстоящей борьбе. 'А может, не рассердится?' - мелькнула в последний момент у неё надежда. Может, он всё поймёт? И тоже увидит в этом платье прежнюю Артурию - ту, что дерётся на саблях, с лёгкостью подтягивается на перекладине по тринадцать раз* и собирается поступать на юридический факультет; но только эта Артурия, в отличие от предыдущей, может с достоинством назвать себя и женщиной, а не обезличивающим титулом 'наследник семьи Пендрагон'. Ведь она так хорошо смотрится в этом платье...
  Щелчок, с которым отворилась дверь, показался девушке ударом судебного колокола. Она глубоко вздохнула и шагнула навстречу. В этот раз юбка всколыхнулась особенно красиво, мягкими складками обрисовывая колени девушки, синева ткани особенно эффектно блеснула в дневном свете. С минуту Утер шокированно смотрел на дочь, а затем его лицо пошло красными пятнами.
  - Это к-как п-понимать вообще? Артурия, т-ты что, с ума сошла? - от неожиданности родитель даже начал слегка заикаться. - Откуда ты достала это... эти... эти тряпки?
  - Это мой наряд для выпускного вечера. Я всё объясню... - начала было девушка, однако, вопреки её намерениям, ответ возымел совершенно обратный эффект. Оправдав самые худшие опасения Утера, он стал отправной точкой для его гнева, и слова теперь полились из мужчины сплошным потоком.
  - Да какие могут быть этому объяснения? Объяснение этому может быть только одно: ты решила опозорить меня! Моя дочь - и в этой отвратительной одежде! Разве я такой тебя растил? Ехать на выпускной! Да как тебе такое в голову могло прийти? Немедленно снимай это всё с себя! Подобной одежде не место в вещах наследника семьи Пендрагон!
  - Но отец, для меня это дело чести, - возразила Артурия, когда Утер остановился, чтобы сделать новый вздох.
  - Какой ещё чести? У тебя нет никакой чести, если ты позволяешь себе подобное, - прогремел мужчина, и на лице его заходили желваки.
  Глава семьи Пендрагон сердился, пожалуй, не так уж и часто. Но если выходил из себя, то выглядел устрашающе. Этому во многом способствовала его тучная фигура - с аршинными плечами и басом он сразу превращался в разъярённого великана. На Айрисфиль эта метаморфоза подействовала безотказно: девушка сжалась в глубине комнаты и оцепенело смотрела на мужчину. Однако Артурия сдаваться не собиралась.
  - Если бы я не согласилась надеть этот наряд, я бы запятнала честь нашего рода, - возвысила она голос, подаваясь вперёд.
  - А сейчас, по-твоему, она не запятнана? - взмахнул рукой Утер. Раздался грохот опрокинутого стула. - Не смей прикрываться именем Пендрагон, когда сама, в этих дамских шмотках, позоришь его. Странно, что ты ещё не оделась в красный цвет**. А-а, может, это твоя подружка подбила тебя? - Утер наконец-то вспомнил о присутствии гостьи.
  Может быть, Артурия и была внешне похожа на мать, но вот характер у девушки был точно отцовский. И она точно так же, как и Утер, не выносила, когда её оскорбляют, а более того - когда оскорбляют дорогое ей. Для Утера это была честь и репутация семьи - по крайней мере, то, какими он их себе представлял; для Артурии - люди, ради которых решила положить свою жизнь. И Айрисфиль была одной из них. Той, кто всегда поддерживал Артурию. И последних слов отца девушка стерпеть уже не могла.
  - Ты говоришь так, словно я надела это платье ради своей прихоти, - голос девушки был ровен, но жёсток. Это была та стадия холодного гнева, когда Король-рыцарь превращался в бесстрастную статую. - Я заплатила большую цену, чтобы помочь своей подруге, а ты сравниваешь меня с легкомысленной девушкой? Может, наследнику Пендрагон и не подобает носить платье, но это благороднее, чем бросать человека в беде. Год назад ты сам мне сказал поступать, как велит сердце. Моя совесть чиста. И уж в любом случае, я не позволю оскорблять себя или, тем более, своих друзей, - щёки девушки раскраснелись, грудь тяжело вздымалась, как от быстрого бега. Хоть платье и придавало Артурии хрупкости, сейчас она выглядела не менее, грозной, чем её отец. И это возымело над Утером действие.
  - Но как же ты?.. - мужчина по инерции хотел что-то сказать в ответ, но все возражения разбивались о властную речь девушки. Как бы сильно Утер из себя не вышел, но сказать, что вопросы чести превыше помощи другому человеку, он не мог. Какой бы тогда подал дочери пример?
  - Это правда, Артурия пошла на это только из-за меня, - подоспела на помощь взявшая себя в руки Айрисфиль. - Без неё я не знала бы, что делать.
  - Хмм... вот как? - пелена ярости спала, и Утер мог оценивать ситуацию уже более трезво, не на одних эмоциях. - И как же платье связано с этой помощью? - неохотно спросил он.
  - Это уговор. Сама я не могла ничего сделать, но я знала одного человека, который мог решить проблему Айрисфиль. В обмен на свою помощь он хотел, чтобы я приехала на выпускной вечер в платье. Я дала ему слово и должна его сдержать, - вся фигура Артурии выражала непоколебимость.
  - Ладно, хорошо, - мрачно заключил Утер после продолжительного молчания. - Мы потом ещё поговорим об этом. Но раз пообещала, то уж ничего не поделать - езжай в платье. Прошу прощения за свою несдержанность, - обернулся он к Айрисфиль. - Извините.
  Развернувшись, мужчина тяжёлой походкой направился к двери. Но на пороге вновь остановился:
  - Артурия, я надеюсь, ты понимаешь, что это платье - всего лишь твоё обязательство перед тем человеком и что подобная одежда совершенно тебе не подобает?
  - Да отец, - бесстрастно ответила девушка.
  'И всё равно красиво', - упрямо подумала она про себя, когда за Утером закрылась дверь. Артурии было очень обидно. Она испытала сильный восторг, надев это платье, и отповедь отца была сравни резкой пощёчине.
  - Ну и ну, никогда не думала, чтобы твой отец мог так разозлиться, - поёжилась Айрисфиль. - Ладно, не расстраивайся так. Он ведь разрешил тебе поехать, верно?
  Артурия вдруг почувствовала себя очень далёкой от отца. Всю жизнь он в ней видел лишь наследника семьи Пендрагон, пытаясь подавить её женскую суть. Но если Утер никогда не мог примириться с женским началом Артурии, то окружающие не могли принять её, так как для них, наоборот, в ней оказалось слишком много мужского. Для лицеистов Артурия уже давно потеряла образ 'хрупкой девушки'. Тем не менее, так как и в мужчину девушка тоже превратиться не могла, она так и не смогла стать для них до конца своим человеком. Возможно, в этом и была главная причина отчуждения? Так или иначе, только Гильгамеш разглядел в ней с самого начала женщину. Один Властитель Лицея полюбил её такой, какая она есть - и её женскую, и её мужскую стороны. Гильгамеш... имя отдалось в груди трепетной нежностью, и Артурия почувствовала, как вся душа её устремляется куда-то ввысь, как когда слишком высоко раскачиваешься на качелях. И радостно, и волнительно. Нет, не может быть. На миг отдавшись сладкому чувству, в следующий момент девушка ужаснулась источнику его происхождения. Нет, этого не может быть. Она же была уверена, что никогда...
  - Артурия, что случилось? - встревоженно схватила подругу за плечи Айрисфиль.
  Очнувшись, Артурия поняла, что стоит, схватившись руками за голову.
  - Айрисфиль, что делать? - простонала она, жалобно глядя на подругу. - Кажется, я влюбилась.
  

* * *

  Вечер. Крики. Суматоха. Громкое хлопанье дверей и суетливая беготня служанок.
  - Скорее, скорее, - бормотала Артурия, поглядывая на часы. До выхода оставалось минут десять. Опаздывать было нельзя: кораблик, на котором лицеисты собирались кататься всю ночь, отправлялся минута в минуту.
  Ей подали платье, и она поспешно начала натягивать его на себя. Гладкая ткань выскальзывала из рук, в многочисленных складках путались ноги. Наконец, справившись с юбкой и подойдя к зеркалу, Артурия с ужасом увидела, что низ платья был весь мятый.
  - Нет, так нельзя, нельзя, - воскликнула она, судорожно расстёгивая молнию и выдёргивая руки из рукавов. - Я не могу так ехать. Его надо хорошо прогладить.
  Там же будет Гильгамеш. Перед ним хотелось выглядеть как можно лучше. Артурия бросила ещё один нервный взгляд на своё отражение, и её пронзила страшная мысль. Голова! Она ведь забыла помыть голову. И что теперь делать? Но так она ни за что не поедет.
  Из прихожей донёсся дверной звонок.
  - Такси, госпожа, - оповестил Бедивер.
  - Сейчас, только голову вымою, - крикнула Артурия, бросаясь к ванне, и понимая, что уже никуда не успеет. От стресса в животе свернулся болезненный комок. Она так и не увидится с Гильгамешем... Что он подумает о ней? Что она сбежала, не сдержав своё обещание? Артурию охватило отчаяние.
  Дверной звонок становился тем временем всё настойчивее. Хотелось, чтобы этот назойливый звук прекратился, но он, как назло, становился лишь всё громче и надрывнее.
  - Такси, госпожа! - торопил дворецкий.
  - Ваше платье, госпожа! - кричала из другого конца дома служанка. - Госпожа!
  Звон стал совсем оглушительным, раскалывая голову и перерастая в трель будильника. Артурия распахнула глаза.
  - Хаа... Ха... - всё ещё переводя дух, она повела оторопелым взглядом и увидела перед собой прикроватную тумбочку. Светлый потолок, на котором косыми линиями лежали солнечные лучи. Кусочек голубого неба, виднеющийся через неплотно задёрнутые шторы. Было утро. Звенел будильник.
  - Кошмар, - простонала девушка, переворачиваясь на другой бок, чтобы согнать с себя остатки жуткого сна. Приподнявшись на руке, она хлопнула по выключателю. Тем не менее, ночная игра воображения оказалась настолько яркой, что даже сейчас, при свете дня, она соперничала с явью, и по Артурии то и дело пробегал неприятный холодок, напоминая о пережитом ужасе. Интересно, как бы отреагировал Гильгамеш, расскажи она ему об этом сне? Наверное, от души бы расхохотался.
  Чтобы окончательно избавиться от наваждения, девушка сбросила одеяло и села на кровати. Прохладный воздух, заставляющий ёжиться, мигом взбодрил её, возвращая в реальность. А опустив ноги в тапочки, Артурия с облегчением вспомнила, что платье было приготовлено ещё с вечера, что ни на какой кораблик класс не едет и что с утра она как раз планировала пойти в душ. 'Фух, ну и приснится же такое', - укоризненно подумала про себя девушка. - 'И это когда я накануне решила, что наконец успокоилась'.
  Излишне будет напоминать, что любовь, поразившая Короля-рыцаря под таким непредвиденным углом, никогда не рассматривалась девушкой как нечто возможное. Поначалу Артурия находилась в полном смятении относительно своих чувств. Оно и неудивительно: казалось, только вчера у неё установилось нечто похожее с Гильгамешем на дружбу - дружбу, конечно, специфичную, какой у Артурии ещё ни с кем не было - и вот парень уж становится для неё совершенно особенным человеком. Таких чувств Артурия не испытывала ещё ни к кому. Горячее тепло - спокойное и мягкое, как жар от камина. Оно согревало и добавляло в окружающий мир новых красок, которых девушка раньше не замечала, хоть чисто внешне всё по-прежнему оставалось на своих местах. И точно так же, как и жар от огня, чувство это было достаточно горячо, чтобы порой в сердце Артурии что-то начинало плавиться и трепетать. Но душевный переворот произошёл слишком внезапно, девушка совершенно не ждала в себе пробуждения нежных чувств. И она металась, не зная, куда их употребить. Это как если бы вам вдруг подарили яхту. Конечно, чисто в теории вы, может быть, и предполагали, что, когда-нибудь, разбогатев, вы бы приобрели себе личный корабль. Но это были лишь перспективы далёкого будущего, а не ближайшего настоящего. И вот вы стоите - без денег на техническое обслуживание и топливо, без провизии и корабельной команды, без цели и маршрута, а яхта, тем не менее, качается перед вами на волнах.
  К тому же, у Артурии не было полной уверенности, что то, что она испытывает, действительно любовь. Оно не было похоже на те описания безумной любви, которыми изобиловали книги. И разве в любви не забывают обо всех недостатках возлюбленного? Какими бы сильными ни были приливы нежности, испытываемые Артурией время от времени при размышлениях о Гильгамеше, они не могли умалить в её глазах ни его высокомерия, ни эгоистичности. Стоило ей вспомнить об этих чертах его характера, как на неё вновь накатывало недовольство. На этом витке рассуждений Артурия начинала говорить себе, что раз она находится в такой неопределённости, то нечего и тревожиться и думать о каких-либо отношениях с парнем - прежде чем забивать голову такими вещами, для начала надо разобраться в себе самой. Однако одного взгляда на платье хватало, чтобы вновь в полной мере возродить в девушке её нежную благодарность к Гильгамешу. Её растили как мужчину. Заранее определив её будущее. И, взяв на себя эту роль, Артурия считала, что любви в этом образе места нет. Поначалу основанием для таких мыслей были только её идеалы. Затем, глядя на свои отношения с одноклассниками, Артурия уверилась, что такая, как она, никогда не привлечёт к себе мужского внимания. Почему? Всё очень просто. Слишком сильная. Слишком умная. Слишком независимая для того, чтобы парни увидели в ней объект ухаживания. Затем пытаться защищать того, кто и сам постоит за себя, да ещё и даст тебе фору? Что ж, пусть так. Ей было всё равно: никогда не смотря на себя, как на женщину в полном смысле этого слова, Артурия не могла жалеть о том, чего никогда не знала. Решив, что её будущее несовместимо с обычной человеческой жизнью, она и сама перестала считать себя возможным объектом ухаживаний. Из-за этого знаки внимания Гильгамеша поначалу казались ей глупыми и раздражали её. Но Гильгамеш всегда плевал на правила, со снисходительной усмешкой добиваясь того, чего хотел. И он доказал, что способен любить её такой, какая она есть. Он разглядел в Артурии девушку, вытащил её на свет и доказал Артурии, что ей совсем необязательно предавать забвению часть себя - и именно это Артурию и покорило. Но внутренний голос пытался образумить, предупредить - в розовых очках реальность искажается. Осторожность призывала вспомнить хищные кровавые взгляды, своевольные поступки, высокомерные речи. Артурия словно бы раздвоилась: одна её половина обращала внимание на достоинства парня, другая по-прежнему возмущалась его диктаторским характером. Тем не менее, как бы Артурия не сомневалась и не копалась в своих чувствах, ясно было одно: не смотря на все противоречия, Гильгамеш стал для неё очень значимым человеком.
  Но даже если это и любовь. Допустим. Она - влюблена. Как ей теперь вести себя с ним? Бесспорно, Гильгамеш тоже любил её, причём довольно давно, что подтверждало прочность его чувств. Девушке достаточно было бы произнести лишь одно слово, и они стали бы парой. 'Так что ж тут сложного-то?' спросите вы. Пусть идёт и скажет ему - и дело с концом. По крайней мере, именно так посоветовала Айрисфиль, оправившись от первого изумления. Но именно эта-то предельная простота ситуации и пугала Артурию. События неслись чересчур стремительно, словно неуправляемые кони. Довольно часто женщина, влюбившись, не знает, ответит ли ей взаимностью её избранник. В итоге, пока она переживает и строит планы по завоеванию сердца мужчины, у неё на самом деле есть уйма времени, чтобы получше разобраться в своих чувствах, да и в том, чего она ждёт от предстоящих отношений. В ситуации же Артурии подобного переходного периода предусмотрено не было. Она не представляла, как будет протекать её жизнь, если она начнёт встречаться с Гильгамешем. Да что уж там говорить, она даже не знала, чего она хотела бы получить от этой жизни. И эта неопределённость настораживала и останавливала девушку. А до выпускного между тем оставалось всего сорок восемь часов, за которые ей надлежало срочно определить свой дальнейший курс действий.
  Примерно в таком духе Артурия вела с самой собой бесчисленные диалоги, пока наконец не решила, что самым здравым решением будет всё-таки никуда не спешить. Может, Гильгамеш на выпускном вечере опять что-нибудь выкинет, после чего ей категорически расхочется с ним общаться. Надо ещё раз присмотреться к парню и тщательно всё взвесить. Кто её гонит вперёд? Лишь её собственные чувства. А рассказать о них Гильгамешу она всегда успеет. В ходе таких размышлений Артурии даже удалось более-менее прийти в прежнее уравновешенное состояние духа. И вот теперь ей приснился этот сон, где она переживала из-за своего внешнего вида перед парнем.
  'Говорят, сны отражают наши подсознательные страхи. Неужели мнение Гильгамеша стало для меня настолько важно?' - смущённо подумала Артурия, доставая халат для душа. - 'Нет, этот кошмар останется моей личной тайной'.
  
  День, впрочем, прошёл спокойно и размеренно - совершенно не так, как было в сновидении. Ровно в семь, одетая и ожидаемая личным водителем, Артурия стояла в прихожей. А сегодня там было довольно людно даже для размеров особняка. В такой знаменательный день, как выпускной, девушку собралась провожать вся прислуга. На лицах мужчин мелькали улыбки, и тут и там слышались оханья женщин над тем, как выросла их госпожа - словом, воцарилась соответствующая для такого события праздничная атмосфера. И только одного человека Артурия не видела среди окружающих её людей. Самого главного.
  - Отец так и не спустился? - тихо спросила девушка Бедивера. Тот лишь грустно покачал головой.
  Хоть возразить ему было и нечего, в глубине души Утер был очень недоволен, что его дочь едет в женском наряде - да ещё куда! На выпускной вечер. После ухода Айрисфиль он, как и обещал, вызывал дочь на разговор, который сводился к обсуждению манер одеваться, но в целом мужчина пребывал сильно не в духе. О том, чтобы проводить дочь, не могло быть и речи - это было бы равносильно одобрению её своевольного поступка. В конце концов, Артурия ведь не посоветовалась с ним, прежде чем решиться на авантюру с желанием.
  Интересно, чтобы сказал в этой ситуации Гильгамеш? Наверное, пренебрежительно бы фыркнул и велел бы ей не обращать внимания. Ну вот, опять она о нём думает...
  - Но ты-то, Бедивер? Ты тоже считаешь меня неправой? - печально спросила дворецкого девушка.
  - Ах, госпожа, как по мне - пусть бы вы хоть каждый день ходили в платьях, лишь бы только вы улыбались, - ободряюще улыбнулся мужчина, и Артурия была ему за это очень признательна.
  - Спасибо. Ты мой самый лучший друг, - крепко пожала она ему руку. - Что ж, я пошла.
  Вечер выдался самый погожий, какой только можно выдумать для позднего марта. Прохладный воздух, заставляющий поплотнее закутаться в плащ, ещё хранил в себе прощальное дыхание зимы, однако смелые солнечные лучи грели уже весьма ощутимо. В ясной вышине, над ветвистыми, покрытыми зелёной дымкой клёнами, появился голубоватый призрак луны. Темнота в глубине парка была свежа и прозрачна. А небо... всё небо было залито алым. Облака, клубящиеся у горизонта, охватила огненная дымка. Если бы где-то в небесах извергся вулкан, и его пылающая лава растекалась по небосводу, эта картина выглядела бы именно так. Ярко-малиновые отблески были мягкими, тёплыми и одновременно завораживающими. Всю дорогу до клуба, где должен был отмечаться выпускной, Артурия медитировала, вглядываясь в огненные переливы и в очередной раз повторяя себе всё то, о чём думала последние два дня. Спешить некуда. Её чувства к Гильгамешу неоднозначны. Лучше не делать никаких поспешных признаний. Только когда автомобиль завернул на парковку, девушка вспомнила, что ей впервые в жизни предстоит предстать перед своими одноклассниками в платье. Не то чтобы она зависела от мнения окружающих: Артурия всегда предпочитала думать собственной головой. Однако тот факт, что она появится перед лицеистами в нехарактерном ей наряде, не мог оставить её равнодушной. Как они всё-таки отнесутся к такой разительной перемене? От волнения у девушки вспотели ладони. Однако, как только сердце пустилось вскачь, разум Артурии, столько раз выручающий её в экстремальных ситуациях, начал свою хладнокровную работу. Разум всегда был тем неумолимым мечом, который отсекал у девушки эмоции и оставлял её телу лишь бесстрастную рациональность. И Артурия твёрдо знала, что чтобы не произошло в эту ночь, её голова останется гордо поднятой до самого конца. Пусть люди говорят всё, что им вздумается - это не сможет причинить ей вреда.
  Когда она вошла в главную залу, там было уже человек тридцать. Оба выпускных класса решили отмечать праздник вместе, а потому одних только лицеистов, не считая их родителей, должно было приехать в половину больше. Освещение в помещении было приглушено, а потому Артурия остановилась на входе, присматриваясь к людям и разглядывая украшения. Всё было по традиции: воздушные шары, ленты, пара букетов цветов. Сам пол был матовым, чуть блестящим, и в нём таинственно отражались свисающие с потолка многочисленные светильники. Драпирующие стены бежевые куски ткани добавляли антуражу торжественности. Да, родители лицеистов постарались на славу, чтобы создать своим детям радостное настроение. Так, а где же Гильгамеш? Артурия всмотрелась в мелькающие силуэты, однако так и не заметила характерной неспешной походки. Неужели ещё не приехал? Она, конечно, не собиралась кидаться парню на шею или как-то ещё проявлять свои чувства, но банально подойти и поздороваться с парнем ей было необходимо. В конце концов, это же именно он хотел увидеть её в платье.
  - О, привет! -к девушке подошёл заметивший её одноклассник. - А ты... - парень нахмурился, не узнавая гостью.
  - Привет, Мишель, - шагнула ему навстречу Артурия. И хоть внутри неё что-то и обмерло, она сумела сохранить и глубину голоса, и спокойствие взгляда. Холодное, как лёд, сознание держало беспокойную душу в надёжной узде.
  - Артурия?! - изумлённый парень застыл, разве что не открыв рот. Наверное, если бы не голос девушки, он бы ни за что не поверил, что это всем известный Король-рыцарь. - А ты... Ну, это... То есть, я хотел сказать... - парень никак не мог подобрать нужных слов.
  - Извини, Мишель, ты Гильгамеша не видел? - устав от мямления одноклассника, прервала его Артурия.
  - А, да, конечно. Только что в соседней зале был, - махнул Мишель рукой через залу в сторону залитой ярким светом арки.
  - Спасибо, - кивнула девушка.
  Она шла, и люди останавливались, всматривались в неё, а затем, не веря своим глазам, толкали локтем в бок своих соседей. Кто-то окликал её - особенно девушки, кто-то провожал восхищённым взглядом - в большинстве своём парни. Величественная, грозная - Артурия нисколько не потеряла от своего прежнего образа. Никакое платье не могло бы скрыть ни твёрдости её взгляда, ни уверенности шага, ни стремительности движений. Одежда - лишь обёртка; настоящая Артурия таилась в упрямом разлёте бровей и покрытых мозолями от фехтования ладонях, в сухих, плотно сомкнутых губах и туго заплетённом пучке волос, в обвитых мускулами руках и узких бёдрах. И лицеисты видели, что это их Король-рыцарь - именно король, гордый и отважный, что выстоял и не сдался в период противостояния. Что простил тех, кто его предал, и всё равно протянул им руку помощи. Что всегда следовал только той правде, в которую он верил. Это был король. И одновременно, наверное, впервые в своей жизни, лицеисты увидели в этом человеке девушку. Платье добавило к её мужественной красоте так всегда недостающей ей нежности, и образ Артурии расцвёл новыми красками. Возможно, кто-то в этот вечер пожалел, что только на двенадцатом году обучения рассмотрел, какая жемчужина находилась рядом с ним всё это время. Однако начинать ухаживания было уже поздно: все видели, к кому направлялась эта девушка.
  Когда Артурия вошла в залитую светом небольшую залу, представляющую из себя буфет, Гильгамеш стоял у одного из столиков с напитками и расслабленно болтал о чём-то с Энкиду. Оба парня были без галстуков и пиджаков, столь любимых директором Лицея, что придавало обстановке ещё больше неформальности.
  - Привет, - привлекла их внимание Артурия. - Вы давно уже тут?
  - Вау! Выглядишь просто потрясающе, - воскликнул Энкиду, оборачиваясь к девушке.
  - Не обращай внимания: ты десятая, кому он так говорит за этот вечер. Называется синдром врождённой вежливости, - усмехнулся Гильгамеш.
  - Эй, сейчас это было совершенно искренне, - полушутливо-полусерьёзно возмутился друг.
  Парни задорно рассмеялись. Непринуждённая атмосфера праздника настраивала людей на беззаботный лад. А Артурия слушала довольный хохот Гильгамеша и чувствовала, как с каждым звуком тает воздвигнутая ею стена. Бесстрастный разум, до этого способный подавить любой её человеческий инстинкт, оказался бессилен перед живым человеком. И вновь сладко пелось на сердце и чувство воздушного счастья наполняло девушку до краёв. Только теперь эти ощущения стали в два, нет, в десять раз сильней, так как объект симпатии стоял прямо перед Артурией и, сам того не зная, сводил её с ума своим голосом. И эта причёска, и тонкий прищур глаз, и манера складывать руки на груди - всё вдруг стало для Артурии таким значимым и важным, что она, казалось, вечность могла смотреть на Гильгамеша, запоминая каждый его жест.
  - Будешь? - быстро повернувшись к столику, Гильгамеш протянул Артурии бокал шампанского.
  - Да, спасибо.
  Вино было прохладным и как будто немного фруктовым на вкус. Как раз то, что надо, чтобы освежиться и прийти в себя после 'дебюта'. Отпив ещё шипучего напитка, Артурия ощутила, что Гильгамеш её пристально рассматривает. Она подняла глаза, чтобы улыбнуться и что-нибудь сказать, и... замерла. Выражение лица парня неприятно поразило её. Это был властный, оценивающий взгляд, как у покупателя, который изучает сделанную на заказ вещь - насколько тонко выполнен узор и какова отделка. Гильгамеш определённо торжествовал победу, что Артурия подчинилась его желанию. И, наверное, сейчас видел в ней что-то вроде любимой куклы, которую он разукрасил, а теперь наслаждался результатом своих действий. Как и всегда, это непомерное самодовольство разозлило Артурию. И, как и всегда в таких ситуациях, девушка ответила Гильгамешу полным неприкрытого вызова взглядом. Тот только прищурился:
  - Что с тобой сегодня? - спросил парень, с лёгкостью выдерживая напор, от которого другие люди уже через секунду почувствовали бы себя, как на иголках. Но Гильгамеш, казалось, даже наслаждался этим противостоянием.
  - Ничего. А что? Я как-то не так выгляжу? -не без умысла задала вопрос Артурия.
  За те пять минут, что длилась их встреча, парень никак не отозвался о её внешнем виде. И, пусть его высокомерие и раздражило её в очередной раз, в глубине души Артурия по-прежнему желала услышать от Гильгамеша, что она красива. Даже не так: именно этот интерес и заставил девушку умерить свои эмоции и вернуться в русло осмысленного разговора. Остальные лицеисты могли считать, что угодно, и Артурия бы сумела закрыть на это глаза. Не привыкать. Но человеку, который занимал в её сердце особое место, девушке хотелось действительно нравиться.
  - Да... - Гильгамеш медлил, словно подбирал слова. - Ты напоминаешь мне разъярённого викинга, - наконец выдал он и захохотал, довольный своей шуткой.
  Вот же... Да как он её смеет сравнивать с каким-то неотёсанным дикарём? И это после того, как он сам же и заставил её надеть платье? Настроенная на серьёзный лад, Артурия была оскорблена до глубины души. Ну ладно, если Гильгамеш хочет войны, он её получит.
  - Что ж, я, пожалуй, пойду, - холодно заметила девушка. - Разъярённым викингам не место с остроумными королями, - и, развернувшись, с достоинством пошла прочь от в раз замолчавших парней.
  Вернувшись в главный зал и свернув к обвитой шарами и лентами лестнице, Артурия поднялась на тянущийся полукругом внутренний балкон - туда, где было темнее и безлюднее всего. На душе было паршиво. Нет, не грустно, но... как-то досадно. Только встретились и уже повздорили. И если раньше Артурии было глубоко наплевать, чего она там наговорила Гильгамешу, то в этот раз мысль о размолвке портила всё настроение. Впрочем, идти мириться тоже не было никакого желания - это ведь над ней смеялись, и в девушке по-прежнему всё клокотало от возмущения. Дойдя до конца балкона, Артурия задумчиво облокотилась на перила, глядя на блестящий внизу танцпол. Вот и закончилась её учёба в Лицее. А впереди лежит новая жизнь - гораздо более взрослая, таинственная, ответственная. Какие люди ей там встретятся? Будет ли там кто-то, столь же яркий, как и Гильгамеш? Что и говорить, парень очень круто изменил жизнь Артурии в Лицее. Бойкот, поединки на саблях, споры об идеалах... Артурия перебирала воспоминания, словно драгоценности в шкатулке - какие-то небрежно отодвигала в сторону, на каких-то задерживала взгляд, а что-то рассматривала долго и пристально, уделяя внимание каждой детали. И чем больше она размышляла, тем чётче осознавала, насколько она изменилась за прошедшие десять месяцев. Она стала как-то чувствительнее, более сознательной в отношении самой себя - это Гильгамеш расшевелил её. Его присутствие сделало Артурию упрямее, сильнее - с Гильгамешем она училась отстаивать своё мнение и не терять веру в себя. Бесценный опыт, который обязательно ей пригодится на её дальнейшем жизненном пути. И если бы кто-то вдруг предложил Артурии изменить её прошлое, она бы ни за что на это не согласилась - как бы ни тяжело приходилось девушке во время периода противостояния, а только благодаря этим испытаниям она стала такой, какая она есть сейчас. И это и был ответ на давний вопрос Айрисфиль, заданный ещё зимой в кафе. Да, Артурии нет надобности примирять прошлое с настоящим. Потому что оно больше не тяготеет над девушкой: она осознала и приняла его.
  Артурия вздохнула и прислонилась к стене, которой заканчивался балкон. Мысли вновь вернулись к пережитой ссоре. Вообще, детский сад какой-то. И из-за чего разбежались? Как будто она не знает, что Гильгамеш любит её поддеть. Однако для него это как будто игра - по крайней мере, парень никогда не выглядел хоть сколько-нибудь напряжённым - а вот её это каждый раз по-настоящему взвинчивает, и каждая такая словесная перепалка - настоящий бой. Надо же чувствовать, когда человек не настроен на обмен шпильками.
  Боковым зрением Артурия заметила, как в темноте что-то шелохнулось. Обернувшись, она увидела приближающегося к ней Гильгамеша. Надо же, так скоро? Этот жест доброй воли был, несомненно, приятен, однако идти парню навстречу девушка не стала. Только отвернулась и вновь уставилась в пространство перед собой. Всё-таки, ей было ещё немного обидно.
  Гильгамеш подошёл и, не говоря ни слова, опёрся рядом на перила. Некоторое время оба молчали, следя за скользящими внизу силуэтами. Народу уже заметно прибавилось, и по помещению разносился низкий гул голосов. Что крылось за молчанием парня? Покорное признание своей вины? Или лишь безмятежное ожидание, когда 'его Королева' перестанет сердиться и вновь будет настроена на общение? По скрытому в глубоких тенях лицу Гильгамеша понять этого было невозможно.
  - Что ты ничего не сказал про то, как я выгляжу? - попеняла ему наконец Артурия. - Я там одевалась, старалась - даже походку в туфлях потренировала.
  - Прости, я думал, ты знаешь, что для меня ты даже в школьном пиджаке затмеваешь собой всех рядом стоящих женщин, - голос Гильгамеш звучал примирительно, но не без лукавых ноток.
  - Ладно-ладно, - махнула рукой Артурия, показывая, что лесть была зачтена. Проводила взглядом только что вошедшую в зал Эльвиру и добавила: - Вообще, мне понравилось платье. Я думала, ты заставишь меня надеть что-то более извращённое. Например там, с короткой юбкой и глубоким вырезом.
  - Я не потерпел бы, чтобы другие парни любовались твоим обнажённым телом.
  'Всё такой же собственник. И на что я надеялась?' - мысленно вздохнула девушка. Впрочем, вслух она ничего не ответила, а Гильгамеш не стал настаивать на продолжении разговора. В нём не было надобности. С долгожданными словами исчезли последние осколки ссоры. Мир был заключён, и на душе вновь стало легко-легко. Вот ведь, как быстро внутри неё всё меняется. Общение с Гильгамешем - словно контрастный душ. Сначала с ним хорошо, а потом он раздражает. Он высокомерный и самовольный, однако это не исключает того, что что-то Артурию к нему влечёт. Во всяком случае, сейчас было здорово стоять бок о бок в сумерках и глядеть вниз, на переливающиеся на зеркальном полу разноцветные всполохи и слушать радостный говор людей. И снаружи, и внутри девушки царил праздник, и от этой гармонии становилось так хорошо, как, казалось, никогда ещё на свете. Или, возможно, это было ещё одним проявлением любви? Странно говорить, но сегодня в присутствии Гильгамеша Артурия испытывала неизъяснимое чувство раскрепощённости. Будущее переставало казаться зыбким и туманным. Невзгоды становились мельче и незначительнее. Девушка сразу ощущала в себе столько энергии, что не оставалось сомнений - какие бы преграды не встретились на дальнейшем её пути, она все их преодолеет. Нет, она и раньше верила, что у неё всё получится. Но когда рядом находится Гильгамеш, эта вера превращается почти в предопределённость. И Артурия поняла, что не сможет просто так уйти с выпускного, не сказав Гильгамешу о своих чувствах. Ей хотелось продлить это счастье и дальше, вынести его за пределы сегодняшнего праздника, танцпола, ночи. Ведь это их последний день. Дальше жизнь разведёт их в разные стороны, и, если она желает сохранить эти волшебные моменты и в будущем, надо действовать. Так что же её держит? Какой её видит Гильгамеш, она узнала. Прошлое больше не тянуло её назад. А её собственные чувства... Что ж, она скорее в них разберётся на практике, чем ведя с самой собой бесчисленные диалоги. Идеалы? Но кто сказал, что нельзя совместить учёбу и личную жизнь? В конце концов, она никогда не узнает, пока не попробует. В сказочном свете иллюминации Артурии казалось, что всё обязательно получится.
  Её почему-то не покидала уверенность, что то, что она сейчас испытывает, будет безвозвратно избито и умерщвлено словами. Такое коротенькое слово - 'люблю'. Разве оно может вместить в себя всё то, что Артурии хочется сказать Гильгамешу? Разве оно может передать ему её благодарность за всё то, что он для неё сделал, и её надежды, и неуверенность перед тем, что ждёт их в будущем? Оно даже не сможет передать всю противоречивость её чувств к нему.
  Рука Гильгамеша, свешивающаяся с перил балкона, заманчиво темнела на фоне светлых стен. Расслабленная ладонь была раскрыта. Недолго думая, Артурия накрыла её своей. В тот же миг пальцы Гильгамеша ожили, извернулись и переплелись с её, крепко сжимая.
  - Вот видишь, моя Королева, - ухмыльнулся парень. - Я же говорил, что ты будешь в конце концов моей.
  - Вот только не надо теперь думать, что я буду тебе подчиняться, - строго заметила ему девушка.
  ...
  - Нет! Туда нельзя, - Айрисфиль, широко раскинув руки, преграждала единственный вход на балкон.
  - Почему это? - удивилась Эльвира.
  - Там сейчас готовят лицеистам сюрприз. Пока что попросили никого не подниматься.
  - М-да? - с сомнением протянула девушка. - Я что-то ни о каком сюрпризе не слышала.
  - На то это сюрприз, что о нём не говорят, - возразила Айрисфиль, зорко следя, чтобы лицеистка как-нибудь не прошмыгнула на лестницу.
  - О, Эльвира! - рядом с девушками возник Энкиду. - Тебя там подружка ищет - что-то с макияжем, просит тебя помочь.
  - Правда? Спасибо большое, - встрепенулась лицеистка, тут же забыв про свои недавние подозрения.
  - Ну, что, скоро они там? - когда Эльвира удалилась на порядочное расстояние, устало поинтересовался Энкиду у Айрисфиль.
  - Да вроде всё в порядке. Вон, стоят, - махнула девушка куда-то вверх.
  Артурия, явно ничего не замечая вокруг, что-то серьёзно втолковывала снисходительно усмехающемуся Гильгамешу. Но руки его при этом не выпускала. Решив, очевидно, во что бы то ни стало стереть это самоуверенное выражение лица, она вдруг приподнялась носках, подалась одним слитным движением вперёд и...
  - Что ж, наши старания не пропали даром, - прокомментировал сцену юноша. - Хорошо ты мне вчера позвонила.
  - Только, похоже, сегодня нам придётся веселиться без них, - разочарованно протянула Айрисфиль.
  - Ну и ладно - что мы, сами развлечься не сможем, что ли? - беззаботно бросил Энкиду и протянул девушке руку. - Пойдём, вон уже конкурсы начинаются.
  

~~КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ~~

  Вернуться в оглавление
  
  "И жили они долго и счастливо..." - такими словами можно было бы завершить главу и положить конец этой истории. Но я считаю, что поставить здесь точку было бы неправильно. Потому что даже ответь Сэйбер на чувства Гильгамеша, всё было бы не так просто в их отношениях. Этому вопросу, собственно, и будет посвящена вторая часть моей работы. Она будет сравнительно небольшой (приблизительный объем - одна треть первой части), но новые события и переживания в жизни героев гарантированы :)
  
  
  
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  
  

Любовь как ртуть: можно удержать её в открытой ладони, но не в сжатой руке. ~ Дороти Паркер

  
  Глава 1 - Всё новое - продолжение старого
  
  *Как вы сами видите, фамилию Широ я изменила. То есть, по сути, это не тот канонный Широ, которого мы все знаем, хотя, вводя в сюжет этого персонажа, я отталкивалась именно от характера Широ Эмии. Одним словом, воспринимайте его, как хотите - как канонного ли, ОМП ли. Лично для меня это что-то вроде собирательного образа 'хорошего парня'. Можно предположить, что это Широ, выросший в своей настоящей семье. Но на многое в отношении него не рассчитывайте - это вспомогательный персонаж.
  
  Огромный зал аудитории. Сонная тишина и сдержанный шёпот на задних рядах. Пожилой профессор, раскрывши перед собой ноутбук, читает общую лекцию:
  - Таким образом, главными чертами философии этого периода являются...
  Длинные ряды столов с сидящими за ними студентами напоминают насесты с нахохлившимися птицами. Только вот привычного для голубятни щебета тут неслышно. Ближние ряды, не отрывая головы от тетрадей, записывают за лектором, демонстрируя тому похвальное усердие; те, что подальше, сдержанно зевают и посматривают на наручные часы - вот уж на целую минуту задерживают, неужели нельзя закончить пару вовремя? В запылённые окна льётся майское предвечернее солнце. В обрамлении белых рам, как на картинке, видно просторное небо с кучерявыми барашками облаков, сочно-зелёные ветви тополей, растущих во дворике университета, и бело-рыжие стены домов через дорогу. По сравнению с этим ярким кусочком жизни аудитория кажется блёклой и застывшей во времени. Но вот профессор делает паузу, сверяется со своими материалами, берёт в руки и кладёт обратно на стол ручку, и наконец произносит заветные слова:
  - На этом, пожалуй, мы сегодня и остановимся, - и выключает свой ноутбук.
  Мгновение в рядах царит почтительная тишина, словно студенты отнюдь не горят желанием покидать лекцию, а затем воздух взрывается скрежетом отодвигаемых стульев и шелестом захлопываемых тетрадей.
  Сжимая и разжимая ноющие от напряжения пальцы, Артурия с наслаждением потянулась. Хоть со стороны и казалось, что преподаватель говорил вдумчиво и размеренно, записывать за ним на деле приходилось очень быстро, что было не очень-то легко на протяжении полутора часов. Но девушка не хотела пропустить ни одной важной мысли и по окончании лекции была довольна результатом своих нелёгких трудов.
  - Пять пар, ё-моё! - обратился к ней сидящий рядом парень. - Это зверство какое-то.
  - Но это нужный предмет. Философия развивает нас, делает разносторонними, - серьёзно возразила ему девушка. Впрочем, тут же, повинуясь какому-то внутреннему чутью или же, может, просто нежеланию обескураживать однокурсника резким ответом, неожиданно для себя добавила. - Но, конечно, они зря поставили её на пятницу, когда люди уже никакие.
  - А по тебе и не скажешь, что ты устала, - весело заметил парень. - Я видел, с каким энтузиазмом ты строчила всю пару. О, слушай, можно я твои записи посмотрю - я кое-что записать не успел.
  - Да, конечно, - пододвинула ему тетрадку Артурия.
  - Офигеть! Вот это ты записываешь, - восхищённо бормотал однокурсник, листая страницы и фотографируя нужные ему места. - А ты где до этого училась-то?
  - Я? Я в Южном Лицее N***. А ты?
  - Да ты крутая. А я из соседнего города, гимназию там закончил, - отодвинул обратно тетрадь парень.
  - Кажется, мне кто-то звонит, - заметила Артурия, чувствуя, как вибрирует в кармане пиджака телефон.
  Достав мобильник, она кинула быстрый взгляд на дисплей, на котором ей высветилось 'Гильгамеш'. 'По пути домой хочет поговорить?' - подумала Артурия, нажимая на зелёную трубку. В отличие от многих своих сверстников, Гильгамеш не любил общаться через социальные сети, предпочитая им живое общение. Как следствие, он часто пользовался телефоном, нежели 'писал в личку'. Поэтому Артурии, наоборот склонной обмениваться мыслями через интернет, приходилось иногда выдерживать до десяти звонков в день.
  - Да?
  - Привет, Артурия, ты сейчас где? - зазвучал знакомый, как всегда несколько высокомерный голос.
  - В аудитории, домой собираюсь.
  - У твоей аудитории какой номер?
  - Триста двадцать третий. А что? - удивилась Артурия.
  - Жди меня там, я сейчас приду.
  - Как придёшь? - изумилась девушка, одновременно чувствуя, как приятно ёкает в груди сердце. - У тебя же сегодня пять пар. Ты должен был только что закончить.
  - Всё, я уже в здание захожу, - в трубке послышались короткие гудки. Как и обычно, Гильгамеш любил оставлять последнее слово за собой.
  Артурия озадаченно поставила телефон на блокировку. Ладно, сейчас по пути домой его обо всём расспросит. А всё-таки приятно, когда за тобой заходят: сразу чувствуешь, что ты важен этому человеку.
  - Кто это был? - поинтересовался по-прежнему стоящий рядом однокурсник.
  - Мой парень, - просто ответила Артурия. - Сейчас сюда придёт.
  - А-а-а, так у тебя есть парень, - разочарованно протянул юноша.
  - Стоп, я не поняла, - увидев его кислую мину, посуровела Артурия. - Ты подсел ко мне, только чтобы закрутить роман?
  - Нет! Нет, конечно, - поспешил оправдаться однокурсник. - Но ты мне действительно понравилась, и мне хотелось познакомиться с тобой поближе. Но не переживай, я не буду уводить тебя у твоего парня. Я уважаю чужие отношения.
  - Тогда хорошо, - смягчилась девушка. Тактичность парня не могла не импонировать ей. Впрочем, полупризнание парня не вызвало в её душе никакого поощрения. Заставить дрогнуть сердце Артурии мог только Гильгамеш, привнёсший в её жизнь столько нового. К остальным же парням девушка оставалась так же равнодушна, как и раньше.
  - А где вы познакомились? - продолжал расспросы однокурсник.
  - В одном Лицее учились, - застегнула пенал Артурия и бросила его в рюкзак поверх книжек.
  - Вау, здорово. Друзья по школьной парте, значит? - восхитился парень. Девушка философски про себя подумала, что скорее враги, чем друзья. - А чего ты тогда не в один с ним университет пошла?
  - То есть? Какое это имеет отношение к моей учёбе?
  Однако продолжить разговор студентам было не суждено.
  - Артурия, - на пороге аудитории стоял Гильгамеш, скрестив на груди руки.
  - А, вот и он, - объяснила однокурснику Артурия. - Пока, - и, подхватив рюкзак, направилась к ждущему её парню.
  По аудитории уже успели поползти шёпотки - харизматичность и незаурядный внешний вид никогда не изменяли Гильгамешу, притягивая к нему внимание окружающих. В кроваво-алых глазах светился острый, проницательный ум. Крупный, но не выглядящий тяжёлым подбородок, высокий светлый лоб, чётко очерченные, узкие скулы - всё в этом человеке говорило о том, что он знает, чего хочет и добьётся этого, какие бы препятствия перед ним ни вставали. А густые, поднимающиеся золотым огнём волосы, широкие плечи, высокая и крепкая фигура добавляли Гильгамешу ещё больше магнетизма. Куда бы парень ни приходил, он был сродни солнцу, внезапно выглянувшему из-за туч.
  - Привет, - улыбнулась девушка, подходя к Гильгамешу и пристально вглядываясь в его лицо. Если парень складывал руки, это был верный признак, что тот чем-то недоволен.
  - Что это за хлыщ был рядом с тобой? - окатив её своим властным алым взглядом, вместо приветствия спросил Гильгамеш.
  - Что значит 'хлыщ'? Ты вообще как выражаешься? - возмутилась девушка. Жёсткий тон неприятно поразил её, провоцируя на аналогичный ответ. - Это Широ Ямато*, мой однокурсник. Между прочим, мы о тебе разговаривали.
  - Мне он не нравится, - высокомерно отрезал Гильгамеш. - Не общайся с ним.
  - Да? А ещё с кем мне не общаться? Может, сразу уж со всей мужской половиной университета? - холодно спросила Артурия, тоже складывая руки на груди. Собственничество Гильгамеша всегда действовало на неё, как красная тряпка на быка, и даже тот факт, что они стали встречаться, не мог этого изменить. - Не думала, что ты так мало мне доверяешь.
  - Ничего подобного, - взмахнул рукой Гильгамеш. - В твоей верности я уверен так же, как и в самом себе. Уж если даже я тебя целый год уламывал... Однако этот факт не меняет того, что эта шавка меня раздражает. Он смотрел на тебя, как на девушку, а не соседку по лекции.
  - Широ не такой человек, чтобы лезть в чужие отношения. Он сам мне только что об этом сказал, - заверения парня, что он не сомневается в ней, значительно смягчили Артурию. Однако недовольство пренебрежительными кличками, которыми Гильгамеш наградил студента, осталось. - Успокойся уже.
  - Только ради тебя, моя Королева. Последний момент. Слушайте все! - обратился Гильгамеш к ещё находящимся в аудитории людям, коих оставалось немало - в основном из-за того, что всем было интересно следить за перепалкой выдающейся первокурсницы и её парня. - Артурия - моя девушка, и, если кто-то посмеет положить на неё глаз, я из-под земли достану этого наглеца. И морду ему набью.
  - О, боги! Всё, пойдём скорей отсюда, - вздохнула Артурия и, подхватив парня под руку, вытащила его из аудитории.
  Казалось бы, после того, как короли Лицея стали официальной парой, в их отношениях должно было появиться что-то новое. По крайней мере, на это надеялась Артурия, так как ей было необходимо разобраться в своём подчас противоречивом отношении к Гильгамешу. На деле же не изменилось ровным счётом ничего. Он по-прежнему то вызывал у неё бурю положительных эмоций, то злил, и у девушки не проходило ощущение, что она всё время идёт по лезвию ножа. В то же время, Артурия раздражалась, но не настолько, чтобы негатив мог перечеркнуть все её чувства к Гильгамешу. И это-то как раз смущало и изматывало. Вот как сейчас - с одной стороны, было что-то неимоверно притягательное во властной заботливости парня, с другой - не заслуженные Широ обзывания вызывали у Артурии естественное негодование. Но ведь она и раньше знала, что Гильгамеш смотрит на остальных свысока, а также понимала, что невозможно изменить человека в угоду себе. Если уж Артурия решила встречаться с парнем, надо было принять его нелёгкий характер, как данность. Идеальных людей всё равно не существует, и значит, если мы хотим поддерживать с ними отношения, нам так или иначе надо мириться с их недостатками. И нечего зацикливаться на негативе. Лучше акцентировать внимание на положительных сторонах человека. Разрешив таким образом внутренний конфликт, Артурия почувствовала себя вновь способной на мирное общение с Гильгамешем:
  - А что ты так рано? У тебя, что, пару отменили?
  - Нет, пара была. Просто я её прогулял, - без тени раскаяния бросил парень.
  
  - Как прогулял? - ахнула девушка. - Ты что, хочешь с начала года хвостов понахватать?
  - Не понахватаю. Первый же раз приехал к тебе. В крайнем случае, дам преподам на карманные расходы.
  - Так, слышишь, на все пары ходил, - строго посмотрела на него Артурия. - Не то Энкиду пожалуюсь - он тебе быстро мозги вправит.
  - Как бы тебе не пришлось потом самой защищать меня от него, - рассмеялся Гильгамеш.
  - Да, кстати, как дела у Энкиду-то? - поинтересовалась девушка.
  - А как могут дела у человека, который учится не по своей специальности? - пожал плечами парень. - жалуется, что всё это ему тошно, заниматься нет никакого желания, в качестве отдыха читает книги по биологии. Я ведь говорил ему, что надо наплевать на всех и идти, куда ему самому хочется. Теперь вот ходит, мучается. Да вы уже послезавтра встретитесь, сама сможешь расспросить его.
  - Нет, я думаю, категорично настаивать на своём тоже неправильно, - покачала головой Артурия. - Всё-таки, так можно с родителями сильно отношения испортить, а они ведь у Энкиду и так довольно прохладные, верно?
  - Они не чувствуют друг друга, - согласился Гильгамеш. - Но, по крайней мере, ему надо было попробовать найти какой-то компромисс и уж ни в коем случае не идти на это ювелирное дело.
  - Ну, хоть в чём-то мы пришли к согласию, - усмехнулась Артурия. - А действительно, зачем ты сегодня пришёл за мной? Мы же послезавтра снова увидимся, - студенты уже вышли на улицу и теперь направлялись в сторону метро.
  - Ну и что, - пожал плечами парень. - Я уже устал ждать.
  Рука Гильгамеша поймала ладонь Артурии и засунула её в карман пиджака - чтобы уж совсем прохожим в глаза не бросалось. 'Мурр', - подумала про себя девушка, чувствуя, как на губах невольно появляется улыбка. Вслух бы она, конечно, никогда ничего подобного не сказала - это было не в её характере - но про себя-то можно думать всё, что угодно! И Артурия шла, млея от удовольствия - её грели прямые и тёплые слова Гильгамеша и их сцепленные в кармане его пиджака пальцы. И, судя по затаённой усмешке парня, говорить о том, как ей сейчас хорошо, не было необходимости.
  

* * *

  Когда слышишь, что двое людей встречаются, сразу представляешь себе дни, наполненные романтическими свиданиями. Реальность Гильгамеша и Артурии, однако, была гораздо прозаичней. Хоть официально они и стали парой, за весь апрель они так и не успели нормально встретиться. После выпускного вечера началась череда экзаменов, после экзаменов - беготня по университетам, а затем новоиспечённые студенты оказались погребены под завалами учебных будней и домашних заданий. А так как Гильгамеш и Артурия учились теперь в разных местах, видеться им стало гораздо труднее, нежели во времена Лицея. Ежедневым местом встречи стало метро (часть пути им было ехать в одну сторону), а также пара гуляла по вечерам пятниц - но разве это много для влюблённых? На выходных уже не хотела встречаться сама Артурия: учёба была по-прежнему ей чрезвычайно важна, а задавали много. При таких условиях одного выходного было недостаточно, чтобы основательно и добросовестно проработать заданный материал. Один раз Артурия уже уступила требованиям Гильгамеша, и эта 'прогулянная' суббота больно ей потом отозвалась в виде бессонной недели и напряжённого воскресенья. Больше она подобного опыта не желала. А вот в пятницу - пожалуйста, как раз по окончании рабочей недели можно немного расслабиться. Конечно, даже и в этот день можно было бы дополнительно позаниматься дома (что девушка и делала, когда училась в Лицее) - но, в конце концов, почему бы не вознаградить себя за трудолюбие походом в кафе-мороженое или на художественную выставку? Справедливости ради, Гильгамеш не так уж и часто пытался заангажировать девушку на субботу, и Артурия, на самом деле, была удивлена тем, насколько легко парень принял её замкнутый образ жизни. Одно время она опасалась, что Гильгамеш в своей категоричной манере будет требовать от неё свиданий каждые выходные, обвинять в недостатке внимания - и дело, скорее всего, закончилось бы разрывом отношений. Потому что для Артурии было немыслимо задвинуть свою учёбу - то, что составляло основу её будущего - в дальний ящик. Но то ли Гильгамеш был удовлетворён пока тем, что она согласилась стать его девушкой, то ли у него было какие-то свои соображения на этот счёт, но парень вполне спокойно довольствовался вечерами пятницы. Впрочем, Артурия была уверена, что предложи она встретиться и на выходных, Гильгамеша дважды просить бы не пришлось.
  Как бы то ни было, ежегодно проводимый в конце апреля - начале мая, и считающийся государственным праздником фестиваль рассматривался молодыми людьми, как долгожданная отдушина. Да и не только ими - Энкиду и Айрисфиль, которых жизнь тоже разбросала по разным уголкам столицы, тоже жили мыслью о празднике, чтобы наконец-то увидеться со своими друзьями и поделиться первыми впечатлениями студенческой жизни. К тому же, у Артурии в начале мая как раз был день рождения. Девушке, правда, не хотелось никаких особых торжеств, и даже в подарках, по сути, она особо не нуждалась. Поэтому между лицейской четвёркой было решено просто всем вместе встретиться на фестивале и погулять, отмечая одновременно и государственный праздник, и день рождения Артурии.
  Когда в пять часов вечера девушка подходила к большой площади, где должно было состояться главное празднество, вокруг было ещё светло, как днём. На улицах царила поздняя весна - прозрачная, свежая, напоенная сладким ароматом цветений и с примесью уже летнего тепла. Нежно-голубое полотно неба было безбрежно в своей чистоте. Всюду из молодой зелени слышалось задорное щебетание воробьёв. На тротуарах самозабвенно ворковали голуби. Из граммофонов, расставленных вдоль главных улиц столицы, лилась энергичная музыка, от которой хотелось думать исключительно о хорошем и прекрасном. Прохладный ветерок приятно обдувал Артурию, и она чувствовала, как в её душе рождается чувство пьянящей свободы.
  Такие моменты у девушки случались весной всегда. Чаще всего - ранним солнечным утром или ясным днём. Выходишь на крыльцо дома, вдыхаешь свежий весенний воздух, в котором ещё нет душного томления лета, и сердце вдруг вспорхнёт, застучит, точно часы. Сладкий запах влажной земли, солнечные блики в прозрачных лужах, оживлённая перекличка птиц - всё это смешивалось, рождая в душе неясный восторг. В малые годы чувство выливалось в непосредственную детскую радость, однако по мере взросления оно становились всё более глубоким, к нему начинали примешиваться и какие-то интимные оттенки, а вместе с ними пришла и осознанность. Лет после семнадцати Артурия всё острее и острее начала ощущать себя, как часть окружающего мира. Ей словно открыли глаза - теперь в каждой набухшей почке, в каждой с раздутым пузом кошке она видела пульсацию пробудившейся ото сна жизни. Всё вокруг ликовало, провозглашая конец монотонной зимы, всё спешило жить, расти, цвести, давать потомство. И Артурия, будучи частью этого огромного мира, тоже ощущала в себе его зов. Её душа металась, пытаясь покинуть тесное тело, и Артурия чувствовала смутную тягу кого-то любить, ради кого-то жить. Она яснее, чем когда-либо, понимала, как она молода, что вся жизнь лежит перед ней, и ощущала струящуюся по её жилам энергию, которая была способна сдвинуть горы. 'Это всё гормоны' - вздыхала девушка, поднимая саблю в фехтовальном зале. Она была пустоцветом: в её ближайших планах не было ни семьи, ни детей, и все эти бурлящие эмоции ей были не нужны. Поэтому Артурия, заковав душу в латы железной воли, вкалывала в спорт и учёбу. Но не теперь. В этом году она поверила, что можно совмещать и дело, и личную жизнь. Ей было кого любить, ей больше было незачем запечатывать своё сердце, и от этого охвативший её восторг был глубже и сильнее, чем когда-либо прежде. Ей казалось, что у неё за спиной выросли огромные сияющие крылья, и она обнимала ими весь мир; она была готова смеяться и обниматься вместе с каждым встречающимся ей прохожим.
  'Да, всё-таки, я влюбилась, - размышляла Артурия, идя по тенистой аллее в сторону уже виднеющихся балаганов. - Однако, как странно, - продолжала она. - Умом я понимаю, что любовь моя - эхо простого, объяснённого наукой инстинкта, но на деле она настолько сильна, что я не могу думать о ней, как об инстинкте. Да, это бесполезно, - улыбнулась про себя девушка. - И я даже не хочу заморачивать себе голову этими фактами. А поэтому я торжественно объявляю, что в этот вечер буду от всей души наслаждаться жизнью!'.
  Сам фестиваль, со всеми присущими ему аттракционами и мероприятиями, расположился в парке, кольцом окружающим пологий холм. Широкие дорожки, выложенные дымчатой плиткой, пересекали детские площадки и ухоженные газоны для пикников, стекаясь к большой площади. Чем ближе Артурия подходила к месту проведения фестиваля, тем больше становилось вокруг людей. Боясь быть вовлечённой в общий поток, девушка сошла на обочину, и в конце вереницы, завершающейся у ярко разукрашенных ворот - условного входа на фестиваль - увидела прислонившуюся к столбу знакомую фигуру.
  - Минута в минуту, моя Королева, - сверился с часами Гильгамеш, когда Артурия приблизилась.
  - Не люблю опаздывать, - улыбнулась та. - Ну что, пойдём?
  Взявшись за руки, они нырнули в бурное море празднующих. Фестиваль тут же обрушил на них десятки мелодичных напевов, ворохи красочной одежды и бесчисленные ароматы сладостей. Не имея какой-либо конкретной цели, Гильгамеш и Артурия неспешно бродили по лабиринту шатров и палаток. У них было три свободных часа - негласное, но от этого не менее ощутимое свидание. В восемь они должны были встретиться с Энкиду и Айрисфиль. И Гильгамеш с Артурией были намерены использовать имевшееся у них время по максимуму, чтобы насладиться обществом друг друга. Они слушали выступления любителей-музыкантов, рассматривали ряды бесполезных сувениров, любовались на оригинальные украшения балаганов и ели яблоки в карамели, запивая их прохладным лимонадом. Одним словом, всё было хорошо, пока они не набрели на скопление аттракционов. На открытой площадке вкруг стояли тир, беспроигрышная лотерея, пара столов для пинг-понга и павильон с игровыми автоматами. Чуть далее мелькали карусели и детское колесо обозрения.
  - Умеешь стрелять? - кивнул Артурии Гильгамеш на скучающе протирающего ружья мужчину.
   - Конечно, меня отец часто в детстве в тир водил, - оторвалась от обгрызания сладости девушка. - Хочешь попробовать?
  - Эй, два ружья, - крикнул работнику парень.
  Получив деньги и выдав каждому по пять пулек, служащий принялся объяснять правила. Ближние ряды - по пять очков. Те, что подальше - десять. Вверху, что на движущейся ленте - двадцать. Самые мелкие призы начинались от двадцати пяти баллов, а венцом их были большие, подвешенные к потолку палатки плюшевые игрушки - они отдавались за сто. Закончив несложный инструктаж, мужчина обернулся к молодым людям: всё ли им понятно?
  - Более, чем, - ответила Артурия, сосредоточенно загоняя пульки в своё ружьё. Щелчок затвора и приятная тяжесть в руках возвращали её в далёкое детство и пробуждали сладостный дух азарта. - Ну что, начнём? - повернулась она к Гильгамешу.
  - Даме первый ход, - объявил парень. Артурия прицелилась...
  ...
  - Нет, ну как, как у тебя так получается?! - недовольно ворчала девушка, расплачиваясь уже за десятую порцию зарядов.
  - Что ты так злишься? - смеялся Гильгамеш. - Тебе совсем не обязательно обладать меткостью стрелка.
  - Ну уж нет, я докажу, что не хуже тебя, - твердила своё Артурия, запирая затвор. - Так, тихо! - шикнула она на парня. Крепко взяв ружьё в руки, девушка тщательно прицелилась.
  Гильгамеш с самого начала, ни разу не промахнувшись, разрядил все свои пять пуль в скачущих быков и оленей. Артурия же, несмотря на все её усилия, удавалось попасть лишь в неподвижные цели. В первый раз она только обескуражилась и, заявив, что ей всего лишь надо пристреляться, расплатилась за вторую порцию пулек. Неудача и на тот раз вызвала уже лёгкую досаду. Проигрыши Артурия всегда переносила тяжело, и чем труднее было достичь победы, тем больше она на ней зацикливалась.
  - Да что ж такое... - с досадой отложила ружьё Артурия, зло смотря на как ни в чём не бывало проплывающего деревянного голубя. Пять выстрелов ушли в никуда.
  - Просто смирись, что я лучший стрелок, чем ты, - усмехнулся Гильгамеш. - Будет тебе, моя Королева, - заметил он, прочувствовав на себе мрачный взгляд исподлобья. И взмахнул рукой, пытаясь отвлечь внимание девушки. - Лучше выбери себе игрушку. Я ведь сто очков выбил. Считай это моим тебе подарком.
  - Льва, - безразлично кивнула Артурия. Она пребывала в дурном расположении духа, и плюшевый хищник был для неё слабым утешением. Но девушка и не собиралась сдаваться: поражение лишь разозлило её, но не обессилило. Едва работник снял приз, как она увлекла Гильгамеша к павильону с автоматами. - Идём, мне надо взять реванш.
  В павильоне, купив у кассирши пару жетонов, Артурия подвела Гильгамеша к аэрохоккею.
  - Вставай в позицию, - сурово велела она. - Посмотрим, как хорош ты будешь в этой игре.
  - Я готов, - слегка рисуясь, взялся за биту Гильгамеш. Его собственная меткость в тире льстила ему, и сейчас он был сама снисходительность. - Только не обижайся, если я у тебя опять выигра... - глухой звук, с которым посланная девушкой шайба легко и изящно проскользнула в его ворота, заставил парня поджать губы. Он взглянул на Артурию: изумрудные глаза потемнели от плескавшегося в них желания победить. Непримиримого, исступлённого. Это упорство девчонки было тем самым, что всегда разжигало любовь Гильгамеша и что ему всегда хотелось то ли подчинить себе, то ли проверить на прочность. Ну что ж, он посмотрит, на что она способна. Покрепче обхватив ладонью биту, парень приготовился к борьбе...
  ...И проиграл. С треском: пять ноль. Это было бы ещё не так возмутительно, если бы ему удалось забить Артурии хоть одну шайбу - так нет же. Ворота девушки были неприступной крепостью, а сама противница была словно львица, защищающая своих котят. Высокомерно цыкнув, парень потребовал вторую партию. Он уже давно не подходил к аэрохоккею, ему надо разыграться, объяснил он. Артурия тут же кинула в прожорливую щель автомата второй заблаговременно купленный жетон. Игра разгорелась снова - ещё более ожесточённо и яростно. Грохот от ударов стоял такой, что парень не слышал звуки рядом стоящих игровых автоматов, а пару раз шайба даже вылетала за пределы поля. А уж взгляды, которыми они с Артурией награждали друг друга, были острее стрел. На этот раз Гильгамешу удалось забить девушке пару голов, но увы - его проигрыш составлял целых три очка. Недолго думая, парень сбегал к кассирше и вернулся с ещё тремя жетонами. Шайба летала из угла в угол, не замирая ни на секунду. Игровое поле, по которому её гоняли, нагрелось, как сковорода, а табло, ведущее счёт, не успевало погаснуть, как снова вспыхивало для новой игры. Несмотря на разгоревшиеся страсти, Гильгамешу пришлось невольно остановиться, когда у него закончилась мелочь и мелкие купюры.
  - Я думаю, нам надо с тобой выбрать менее затратный способ соревнования, - сказал он, тяжело дыша и смотря на счёт - три пять - снова в пользу Артурии, как и все предыдущие девять раз.
  - Поддерживаю, - вытерла лоб девушка. Впрочем, боевого запала в её взгляде не поубавилось.
  - О, вон там есть настольный теннис, - вытянул голову Гильгамеш. - Пойдём, пока его не заняли какие-нибудь шавки.
  В том, что Артурия знала этот вид спорта, сомнений не было. Пинг-понг занимает совсем немного места, и Лицей в своё время закупил себе пару-тройку столов. Они были поставлены в спортзале и были доступны в любое свободное от учёбы время: таким образом директор заботился о здоровье подростков и привлекал их внимание к спорту. Его старания имели успех: на переменках то и дело можно было видеть лицеистов, которые приходили размяться после нудного сидения за партой. И Артурия исключением не была.
  В теннисе ситуация стала уже неопределённой. Оба играли неплохо, и оба не хотели сдаваться - поэтому игра шла с переменным успехом. Первый раунд выиграла Артурия, во втором вёл Гильгамеш - восемь шесть, но у девушки по-прежнему были шансы ещё перегнать парня и забрать победу. Оба были потные, с растрепленными волосами и выбившимися из брюк рубашками. За те минут сорок, что они играли, вокруг них успела образоваться небольшая толпа, с любопытством наблюдающая за ходом соревнования и подбадривающая соперников свистками и аплодисментами.
  - Вот чёрт! - пробормотала Артурия, чувствуя, как случайно подворачивается нога. Белый шарик скользнул мимо ракетки и с лёгким стуком запрыгал по полу.
  'Похоже, придётся разыграть третий раунд' - подумала девушка, отправляясь за ним.
  - Может, вам попить? - протянул кто-то из зрителей пластиковый стаканчик с газировкой.
  - Спасибо, - с благодарностью приняла стакан девушка. В пылу сражения она ничего не замечала, но стоило кому-то предложить воды, как она поняла, что у неё давным-давно пересохло в горле.
  В итоге решили устроить небольшой тайм-аут: Гильгамеш тоже направился к питьевым автоматам, и Артурия на некоторое время оказалась предоставленной самой себе. Прихлёбывая шипучую газировку и прогуливаясь туда-сюда по залу, она подошла к положенным на подоконник вещам. Уже повернувшись к ним спиной, ей показалось, что она слышит трель мобильного телефона. Правда, в павильоне было очень шумно, и это вполне могла быть лишь похожая мелодия игрового автомата, но чисто на всякий случай Артурия решила проверить мобильник. Уже принявшись рыться в своей кофте, она поняла, что иллюзией звонок не был - через ткань чувствовалась вибрация вызова. Артурия откинула крышку телефона:
  - Да?
  - Артурия, вы где? - голос Айрисфиль звучал как-то странно, но Артурия, у которой чесались руки вновь схватиться за ракетку, не обратила на это внимания.
  - Мы в игровых автоматах. В пинг-понг играем, - всё ещё переводя дух, проинформировала она подругу.
  - Какой ещё пинг-понг? Вы там обалдели, что ли? Вы на часы вообще смотрели, игроки? - гневно закричала трубка.
  - Н-нет, - медленно выдавила девушка. А правда, последний раз они с Гильгамешем смотрели время перед тиром - сколько же было сейчас? От охватившего её нехорошего предчувствия неприятно засосало под ложечкой.
  - Так посмотри же!
  Артурия торопливо вскинула руку с часами. В спешке она забыла про пластиковый стаканчик, который она по-прежнему держала в руке, и остатки воды выплеснулись ей на футболку. Но Артурии было не до внешнего вида.
  - Восемь тридцать, - убитым голосом констатировала она.
  - Мы ждём вас уже битых полчаса. И хоть бы телефон под рукой держали. Мы с Энкиду уже потеряли счёт звонкам! - отчитывала её Айрисфиль.
  - Извини. Извини, мы уже бежим, - даже не пытаясь оправдываться, быстро ответила Артурия, хватая свои и Гильгамеша вещи.
  Отключив связь с ругающейся на чём свет стоит подругой и кинув пустой стаканчик на ближайшую горизонтальную поверхность, девушка бросилась обратно к теннисным столам.
  - Восемь тридцать, мы опаздываем! - крикнула она Гильгамешу. Тот изменился в лице.
  

* * *

  Когда они наконец нашли выход с фестиваля и прибежали, запыхавшиеся, в парк, прошло ещё минут десять. В вечерних тенях силуэты Энкиду и Айрисфиль выглядели мстительно-грозно, являя собой воплощение справедливого гнева и безжалостной кары. 'Даже не знаю, как им в глаза смотреть', - со жгучим чувством вины подумала Артурия. Ей было очень неловко перед друзьями, не учитывая того, что она в принципе не любила опаздывать. Голове была неприятно горячей. И чёрт дёрнул их с Гильгамешем так увлечься игрой? Девушке было так стыдно, что радость от поединков с Гильгамешем почти померкла. Порой, в минуты сильного раскаяния, мы проклинаем даже сам день, когда допустили оплошность, и Артурия уже чуть ли не жалела, что вообще пошла на этот фестиваль. Тем не менее, как бы сама девушка себя не ругала, ей ещё предстояло выслушать друзей.
  - Гил, ну ёлки-палки! - воскликнул Энкиду, когда они с Гильгамешем приблизились на расстояние слышимости. - Ты хоть бы иногда на телефон смотрел. Мы уже волноваться стали, думали - с вами случилось что-то.
  - Прости, - виновато выдохнул парень.
  - Неужели нельзя было на одну секунду вынырнуть из своей романтики и оглядеться вокруг? - вторила юноше Айрисфиль. Словно двухголовый дракон, они сверлили парочку недовольными взглядами.
  - Простите, - смиренно опустила голову Артурия. - Я не знаю, как так получилось. Всё пролетело, как одно мгновение. Мы очень виноваты перед вами. Простите.
  - Ну ладно, у Артурии день рождения, а на именинников не сердятся, - видя, как расстраивается подруга, смилостивилась Айрисфиль.
  - А вот тебе прощения нет, - обвиняюще вытянул указательный палец в сторону друга Энкиду. - И поэтому на тебя налагается штраф: заплатить за нас всех в ресторане.
  - И тогда я прощён? - облегчённо вздохнул Гильгамеш. Оплатить счёт было не такой уж большой проблемой.
  - Мы подумаем, - усмехнулся юноша.
  Но несмотря на это, было ясно, что гроза миновала. Очевидно, что во время телефонного разговора Энкиду и Айрисфиль успели излить основную часть своего негодования, и на долю реального мира пришлись уже лишь его отголоски. К тому же, у Гильгамеша и Артурии было всё же весомое смягчающее обстоятельство - они были влюблены. А благодаря этому можно было закрыть глаза на многое.
  - Ну что, хорошо погуляли? - с хитрецой улыбнулась Айрисфиль. - Или можно не спрашивать - двадцать пропущенных звонков говорят сами за себя?
  - Да, фестиваль был замечательный, - всё ещё несколько виновато улыбаясь, переглянулись Артурия с Гильгамешем.
  - Ладно, что мы стоим? Пойдёмте в кафе, - позвал всех Энкиду и первый зашагал в сторону светящихся за тёмными деревьями улиц. Остальные последовали за ним дружной компанией.
  К этому времени солнце уже село за крыши домов. На до этого охваченный золотым пламенем металл легли глубокие синие тени. Воздух стал заметно прохладнее, посвежело, и парк окутали прозрачные сумерки. Один за другим в полутьме зажглись разноцветные бумажные фонарики, освещая парк приятным мягким светом и напоминая горожанам, что если днём они не успели повеселиться, то ночь - самая пора для празднества. Красные, жёлтые, розовые, синие огни загадочно мелькали между деревьев, то выплывая, то снова прячась за стволами, и их слабое сияние превращало парк в ирреальный театр света и теней. Завороженные, студенты невольно притихли, любуясь иллюминацией.
  Засмотревшись на особо искусно сделанный фонарик, Артурия замедлила шаг и тут же столкнулась с идущим рядом Гильгамешем. По инерции она хотела отстраниться, когда ощутила лёгкое похлопывание по своей руке. Девушка шевельнула ладонью, отвечая на недвусмысленный жест парня и позволяя взять себя за руку. Однако Гильгамеш, лишь слегка пожав её ладонь, вдруг шагнул ещё ближе и обнял её за талию. Лицо Артурии обдало жаром. Тепло человеческого тела справа и приятная тяжесть руки на левом боку заставили что-то внутри девушки встрепенуться и запеть. Это объятие содержало в себе гораздо больше интимности, чем простое соприкосновение пальцев, и сердце Артурии то наполнялось отчаянной радостью, то болезненно разрывалось от смущения. Хотя... Девушка оторвалась от смеси захвативших её чувств и окинула взглядом дорожку: вокруг темно, людей немного, а иллюминация скорее не даёт заблудиться, нежели освещает путь. Их вольный с Гильгамешем жест практически незаметен. Наверное, именно поэтому парень позволил себе обнять её. Мысленно извинившись перед окружающими за не слишком красивое поведение, девушка позволила себе расслабиться. Ещё больше замедлив шаг, Артурия осторожно опустила голову на плечо Гильгамеша, получив в ответ одобрительное поглаживание по бедру. Девушка улыбнулась и прикрыла глаза. Ей казалось, что сейчас их души выходят из своих тесных вместилищ, сплетаясь над ними в невидимом танце. Она почти что ощущала эти стремительные вихри и нежные касания. Весна царила и внутри, и снаружи Артурии. 'Я тебя люблю', - подумала девушка, но вслух ничего не сказала - слова казались ей слишком банальны. Она открыла глаза. Тонкий покров ночи, уверенно скрывающий их от посторонних глаз и мерцающие фонарики напомнили ей о выпускном вечере. Тогда изумлённый Гильгамеш в итоге ответил на её решительный поцелуй. Как будто и не было этих двух студенческих месяцев, на локтях Артурии вновь запульсировала властная хватка, а губы обдало горячим дыханием, и девушка почувствовала, как краска повторно заливает её щёки. Никакой ночной ветер не мог бы остудить того огня, что охватил её шею и плечи. А грёзы уносили девушку всё дальше. Мелькало море в проблесках рассвета, новогодние фейерверки, торжественный день открытых дверей и драка в заброшенном кабинете.
  - Что ты со мной сделал, а? - прошептала Артурия.
  - Что? - удивлённо воззрился на неё Гильгамеш.
  - Я же тебя ненавидела, - сокрушённо пошевелила на его плече головой Артурия. - А теперь вот люблю.
  - А, это, - усмехнулся парень. - Так и надо. Я же с самого начала сказал, что ты будешь моей.
  - Опять эти твои шуточки, - вяло парировала девушка. Возражать не было желания. - Что значит твоей? В конце концов, ты же не заставил бы меня быть рядом с тобой против моего желания.
  - Заставил бы.
  Вздрогнув, Артурия подняла глаза. Они как раз вышли под яркие фонари, и лицо Гильгамеша было хорошо освещено. Девушка пристально вгляделась в бездонную огненную тьму, пытаясь разгадать - шутит? Или нет? Если второе... Едкое раздражение вновь зашевелилось где-то в глубине Артурии. Как это - заставил бы? Разве можно распоряжаться волей других людей и так бесцеремонно об этом заявлять? Однако не успела она прислушаться к этим мыслям, как чужой голос вырвал её из реальности.
  - Нет, ты посмотри на эту сладкую парочку: они опять хотят от нас куда-нибудь слинять, - встрепенувшись, Артурия обнаружила, что ни уже вышли из парка на довольно оживлённый бульвар. Энкиду и Айрисфиль стояли далеко впереди и с усмешкой смотрели на них с Гильгамешем.
  Артурия тоже улыбнулась и мягко высвободилась из объятий парня:
  - Давай здесь уже просто за руки пойдём, - обниматься на показ прохожим ей всё же не нравилось.
  - Как пожелаешь, - легко подхватил её за руку парень, но тут же отпустил. - Кто быстрее добежит?
  Неприятное чувство было забыто. Они со смехом догнали друзей, и, терпеливо снося их подтрунивания, отправились в глубь майской ночи. Гильгамеш раскритиковал предложенное Энкиду кафе и потом полчаса водил по городу друзей, ища то, что ему было нужно. Айрисфиль рассказывала про свою жизнь в университете, а Артурия вставляла по ходу комментарии. Энкиду с миролюбивым видом слушал всех троих сразу. Когда студенты уже подходили к светящейся вывеске кафе, на них откуда-то из-за угла налетела неприметная женщина с ручкой и блокнотом.
  - Социологический опрос молодёжи. Скажите пожалуйста, вы довольны нынешним правительством? - не дав четвёрке ни секунды опомниться, протараторила журналистка.
  - Довольны-довольны, - махнул рукой Гильгамеш, как если бы хотел отогнать муху. - Хотя авторитаризм был бы в любом случае лучше демократии.
  - Авторитаризм - это прошлый век, - возразила Артурия. - Это, считай, бессмысленная диктатура.
  - Да, но именно диктатура выручала страны во все трудные времена, - назидательно поднял палец Гильгамеш. - Вопрос лишь в таланте руководителя. Если у него хватает гения - никакая демократия не сравнится с его достижениями. Потому что демократия - это консилиум посредственностей, которые вместе пытаются сделать хоть что-то.
  - Демократия даёт людям свободу мысли! - возмутилась девушка. Так как она и сама в будущем собиралась податься в политику, подобные темы не были для неё пустым звуком. - Каким бы гением ни был человек, он всегда будет судить дела только со своей точки зрения. Диктатура затыкает людям рот.
  - Где ты начиталась этих сказок? Толпе всегда навязывали чужое мнение, удобное для верхов. В любом обществе, - парировал парень.
  - Да, но при авторитаризме это происходит чаще, - возразила Артурия. Снисходительный тон Гильгамеша, словно он уже заранее считал все её аргументы бессмысленными, и замечание о 'сказках' сильно её задели, но она всё-таки сдержалась. - К тому же, всегда обладая несколькими точками зрения, демократия имеет больший потенциал развития.
  - И с чего же ты так решила? Или ты опять про себя и своё идеальное государство? Мне кажется, мы уже обсуждали твою мечтательность.
  - Что значит 'мечтательность'? Это моё мнение и я серьёзно в него верю, - разозлилась девушка. Второй, да ещё и настолько прямой выпад против её идеалов она пропустить мимо ушей уже не могла. И эти противные властные нотки...
  - И очень зря, - хмыкнул Гильгамеш. Алые, словно тлеющие угольки, глаза хищно прищурились. - До добра тебя это не доведёт. Кстати, ты мне до сих пор так и не предоставила серьёзных аргументов на счёт нашего прошлого разговора на эту тему.
  - Я не обязана отчитываться тебе в своих мыслях, - вспыхнула Артурия. Больше, чем кардинально противоположное мнение, её выводил из себя обжигающе-кровавый взгляд, который, казалось, стремился подавить и подчинить себе её волю. От этого психологического давления ей стало так же тошно, как и во времена противостояния. А вот Гильгамеш наоборот как будто выглядел довольным и расслабленным.
  - Упёртая женщина, - усмехнулся он.
  - Самовлюблённый... - Артурия так и не успела решить, какой эпитет подходит больше - болван или баран.
  - Тише! Тише! - встрял между ними встревоженный Энкиду. - Что вы так разошлись?
  - Да, давайте не будем портить друг другу праздник? - поддержала его Айрисфиль. - мы же не ругаться собрались.
  Некоторое время Артурия и Гильгамеш молча смеривали друг друга взглядами. Она - полным ярости, он - полным сознанием собственного превосходства. Грудь девушки тяжело вздымалась, выдавая крайний накал эмоций. Наконец, она круто развернулась.
  - Хорошо, но только ради вас, - голос её звучал глухо и отчуждённо.
  Гильгамеш не сказал ничего.
  Дальше пошли молча. Журналистка куда-то испарилась ещё в самом начале перепалки, однако её кратковременное появление резко изменило атмосферу компании. Неизвестно, как для остальных, но для Артурии ссора напрочь перечеркнула радостное настроение. Вечная тема - неприятие Гильгамешем её идеалов - не исчезла даже с началом их свиданий. На первый план снова вышли недостатки парня, и Артурия шла, припоминая все случаи, когда он её раздражал, ведя с ним мысленный диалог, полный резкостей и нападок. Судя по всему, её мрачное состояние было весьма ощутимым, так как Энкиду с Айрисфиль сразу как-то притихли, явно чувствуя себя не в своей тарелке. А вот кинув косой взгляд на Гильгамеша, Артурия отметила, что тот продолжал идти, как ни в чём не бывало. Скорее всего, он считал себя абсолютно правым и по-прежнему думал об аргументах девушки лишь как о забавной причуде. Эта очевидная истина привела Артурию в ещё более скверное расположение духа. Да, ей было нечего возразить на их разговор с Гильгамешем во время грозы - парень совершенно верно описал причины неприязни к ней лицеистов, в чём Артурия и сама успела уже давным-давно убедиться. Но отнюдь это не означало, что её стремления были обречены на провал. Где-то в глубине души Артурию не покидала уверенность, что, помня о трагических событиях в Лицее, она сможет избежать их повторения в будущем. Она не могла бы сказать, каким именно способом она собиралась это сделать - но ведь из любой же ситуации должен существовать выход. И она обязательно его найдёт. Поэтому Артурию очень оскорбляло, когда Гильгамеш отзывался о её идеалах, как о детской выдумке, и не принимал их всерьёз. И ведь он знал, насколько она ими дорожила! Девушка бы предпочла, чтобы он просто не затрагивал этой темы - ведь спокойной в ответ на его выпады она оставаться не могла. Но нет, ему надо было опять высказать всё это ей в лицо, да ещё и в такой пренебрежительной форме. Артурия была обижена и возмущена до глубины души. Поэтому, когда Гильгамеш вновь попытался взять её за руку, девушка вырвалась и, ускорив шаг, пошла рядом с Айрисфиль. На лице парня отразилось надменное недовольство, отчего Артурия испытала нечто вроде злорадного удовлетворения. Ага, конечно - пусть теперь только попробует подступиться к ней. Она ещё постоит за себя.
  - Э-эх, ребята, - с досадой протянул Энкиду. - не умеете вы разговаривать. Раз знаете, что у вас так не сходятся взгляды в политике, то и не надо затрагивать эту тему. Говорят ведь, что политика - враг всяким отношениям. Что, так и будете теперь дуться? - повысил он голос, так как пара продолжала хранить мрачное молчание.
  На этом моменте ему пришлось прерваться - студенты стояли перед дверью в кафе. Не дожидаясь кого-либо из парней, Артурия первая взошла по ступенькам и открыла дверь - жест, более чем вопиющий о её нежелании мириться, так как с начала свиданий девушка позволяла Гильгамешу ухаживать за собой.
  Кафе, в которое пришли друзья, без сомнения, могло бы произвести на них впечатление, будь они в чуть более приподнятом настроении. Составляли его два больших зала, расположенных один над другим и поражающих взгляд своим простором. Возможно, здесь было чуть шумновато, но это окупалось роскошной обстановкой, которая была, несомненно, во вкусе того, кто выбрал кафе. Бесшумный водопад, падающий с потолка тонкими прозрачными струями; стилизация подоконников и специальных стенных полок под садовые клумбы, отчего сразу создавалось ощущение свежести и чистоты, словно ты пришёл в весенний сад, а не в центр загазованного города; встроенные в специальные ниши светильники и старинные фонари, украшающие отделанные под зеленоватый мрамор столы - дизайнерское решение смотрелось как нельзя более гармонично и поражало воображение случайного посетителя. Однако компания, поглощённая ссорой, осталась равнодушна к оригинальному украшению. За столик уселись по-прежнему в гробовом молчании. Энкиду и Айрисфиль, не зная, как себя вести, блуждали взглядами по другим посетителям, Артурия игнорировала Гильгамеша, демонстративно отвернувшись в другую сторону, и даже сам Гильгамеш, похоже, чувствовал себя не на высоте, сложив руки на груди и высокомерно посматривая на официантов.
  Пришла и ушла официантка, принеся студентам меню. Все принялись вяло листать тяжёлые кожаные книжки.
  - Что хотите взять? - подала голос Айрисфиль. Робкий вопрос повис и растаял в воздухе.
  - Да вот, думаю, будет ли вкусен этот чай, - так как блондины на контакт идти отказывались, поддерживать разговор пришлось Энкиду. Впрочем, долго мучиться ему не пришлось.
  - Я на минуту, - захлопнув своё меню, Гильгамеш вышел прочь из-за стола.
  Артурия на это даже и бровью не повела. Вся её прямая, гордая фигура являла собой воплощение непримиримой враждебности.
  -Я тоже отойду, - стоило парню удалиться на порядочное расстояние, как Айрисфиль тоже сорвалась со своего места и стремительно убежала вслед за ним.
  Оставшись наедине с Артурией, Энкиду сочувственно ей улыбнулся. Девушка ответила кислой миной.
  - Я иногда вообще не понимаю, почему начала с ним встречаться, - со вздохом призналась она. Злость постепенно спадала, оставляя за собой неприятный осадок горечи. - Мы такие разные. Даже как блондины имеем разные оттенки цвета.
  - У вас на самом деле гораздо больше общего, чем светлые волосы, - мягко заметил юноша.
  - Например? - скептически отозвалась Артурия.
  - Ну, - принялся перечислять Энкиду, загибая пальцы, - вы оба любите фехтование, оба не боитесь говорить то, что думаете, оба не любите ложь, оба никогда не сдаётесь перед трудностями на своём пути, оба любите соревноваться, оба решительные и очень независимые, оба гордые о в то же время преданные. Оба знаете, что такое одиночество на публике. Вам нравится одинаковая музыка и даже один и тот же исполнитель. Видишь, сколько всего?
  - Это да, - протянула Артурия, откидываясь на спинку стула, - но мне всё равно с ним очень тяжело, когда он становится таким высокомерным. Эта авторитарность выводит меня из себя, и я в итоге срываюсь, - расстроенно закончила она.
  - Такой уж у него характер, - развёл руками Энкиду. - Гил всегда, сколько мы ни дружили, проявлял склонность к лидерству. Стремился быть везде первым и не терпел соперников. Ты, можно сказать, одно из редких исключений.
  - Если я - исключение, то почему он не считается с моим мнением? - с горечью спросила Артурия. В памяти опять зазвучала оскорбительная 'мечтательность'.
  - Я думаю, это всё издержки беззаботного детства. Отец им не занимался, а гувернёр, даже строгий, - это не родитель. К тому же с таким независимым характером, как у Гила, ещё не каждый совладает. Поэтому он рос очень вольно и привык делать и говорить, что ему одному вздумается. К тому же, ему действительно нет равных, и он привык, что все ему подчиняются.
  - Но тебя-то он признает, - перебила его девушка.
  - Но я-то один, а окружающих - много. В любом случае, я уверен, что Гильгамеш не хотел на самом деле тебя обидеть, - травянисто-зелёные глаза Энкиду смотрели тепло и успокаивающе.
  - Какой ты терпеливый, Энкиду, - вздохнула Артурия. - Я восхищаюсь тобой.
  - А как же ещё жить-то? Послушай, Артурия, - наклонился к ней через стол юноша. - Гильгамеш горд и своенравен, и от этого никуда не деться. Мы уже слишком взрослые, чтобы как-либо измениться. Ты решила встречаться с ним, а значит, тебе надо научиться как-то уживаться с этими чертами его характера. Либо смириться, либо пытаться как-то переключать Гильгамеша на другое настроение - иных вариантов нет. Если ты хочешь быть рядом с ним, ты должна принять его таким, какой он есть. И, конечно, в любых отношениях очень важно уметь прощать. Без этого вы никуда не уйдёте.
  Артурия слушала его с серьёзным и задумчивым видом, теребя страницы лежащего перед ней меню. Энкиду не мог понять, соглашается ли она с ним или по-прежнему обижается на Гила, но продолжал говорить, осторожно, но твёрдо, стараясь утешить её, возвратить обратно к другу.
  - Значит, ты уверен, что Гильгамеш не хотел меня оскорбить? - спросила наконец девушка.
  - Абсолютно, - твёрдо посмотрел ей в глаза Энкиду. - Просто у вас очень разные взгляды в сфере политики, вот и вся проблема. Но лично против тебя Гильгамеш ничего не имел.
  - Ладно, - что-то решив для себя, кивнула Артурия, и лицо её посветлело, словно девушка сбросила с себя тяжкий груз. - Ладно, я постараюсь обращать на это поменьше внимания.
  - И сразу увидишь, как станет проще жизнь, - ободряюще улыбнулся ей Энкиду.
  Порой мы принимаем схожие явления за одно и то же, не осознавая, что причины, кроющиеся за ними, отнюдь не совпадают. Как у носков для подарков на Рождество, одинаков лишь внешний вид, в то время как наполнение может быть совершенно разным. Что Артурия, что Айрисфиль - обе подруги воспринимали поведение Гильгамеша, основываясь на своём предшествующем опыте общения с ним. Для них надменные высказывания парня были лишь прямым следствием его характера. И только Энкиду поведение друга показалось странным. Зачем Гилу говорить Артурии резкости и так открыто нарываться на ссору, если они встречаются? Она согласилась стать его девушкой - так зачем он намеренно давит на больное место? Гил далеко не наивен, и, Энкиду уверен, вполне отдает себе отчёт в своих действиях. Так зачем? Юноша не понимал, но на данный момент было достаточно убедить Артурию посмотреть на вещи под другим углом. Над всем остальным можно будет поразмыслить позже. Сейчас же Энкиду видел свою главную задачу в том, чтобы не дать распасться тому хрупкому мостку симпатии, который Артурия и Гильгамеш построили между собой с таким трудом. И он делал для этого всё возможное, пустив в ход всё своё умение дипломата.
  Прибежала с таинственным и довольным видом Айрисфиль и тут же, ни слова не говоря, уткнулась в меню. Ещё минут десять спустя вернулся и Гильгамеш. В руках у него было огромное блюдо с обжаренными креветками, которое он торжественно поставил перед Артурией.
  - Это всё тебе, - сообщил он удивлённой девушке.
  - Спасибо, - благосклонно улыбнулась ему Артурия, показывая своим видом, что опала снята.
  Настроение постепенно поднималось. Сделали заказ, завязалась непринуждённая беседа. Пошли первые университетские шутки и обмен последними новостями. Поначалу Артурии было несколько неуютно в том плане, что, несмотря на то, что Гильгамеш принёс её любимое блюдо, прямо он так и не извинился перед ней. Но парень вёл себя, как ни в чём не бывало, и Артурия тоже решила не затрагивать больше эту тему - в конце концов, в споре и ссоре одного виноватого не бывает. Да и что начинать разборки заново? Так дело и замялось. А постепенно втягиваясь в разговор, девушка и вовсе забыла думать про такие мелочи.
  

* * *

  - Да, Энкиду, как у тебя учёба-то? - полчаса спустя, когда принесли чай, спросила Артурия. - Гильгамеш рассказывал, что тебе тяжело приходится.
  - Не то слово, - теперь скривиться пришла очередь юноши. Все выжидающе на него посмотрели, требуя продолжения. - Я считал, что мне надлежит поступить туда, куда настаивают родители. Всё равно же учиться буду. А биология в качестве хобби останется. Рано или поздно ювелирная фирма должна будет перейти мне в наследство, и продолжить семейное дело казалось самим собой разумеющимся. А теперь вот учусь, и понимаю, что не моё это. Меня с ювелирной теории и терминологии буквально тоска берёт. Нет никакого энтузиазма учиться. В университет езжу от слова 'надо'. А ведь родители требуют, чтобы я, как и прежде, был первым в рейтинге. А это вдвойне тяжелее, когда предмет тебя нисколько не интересует. Да и Гила рядом нет - в Лицее мы ведь друг дружку всегда подстраховывали.
  - Может, тебе поговорить с ними? Объяснить ситуацию, - предложила Артурия.
  - Бесполезно. Они не поймут, - досадливо отмахнулся юноша и нетерпеливым жестом поправил выбившуюся прядь волос. - Вот ты смогла бы объяснить своему отцу, что хочешь перевестись с юридического на медицинский? Как бы он отреагировал?
  - Ну... скажем так, негативно, - признала Артурия, вспоминая скандал, которой Утер устроил ей из-за платья. Суда по выражению лица Айрисфиль, подруга вспомнила о том же.
  - Вот, видишь? - расстроенно заключил Энкиду. - Я уже тысячу раз думал над этим, но в голову ничего не приходит. Не представляю, как я таким образом четыре года проживу.
  - Не надо тебе ничего им объяснять, - фыркнул Гильгамеш. - Поставил перед фактом - и точка.
  - Тогда это будет целая трагедия, - покачал головой юноша.
  - Подумаешь! Как будто ты много потеряешь, если разругаешься с родителями. Сам же говоришь, что тебе надоела чрезмерная опека.
  - Так-то оно так... - без энтузиазма протянул Энкиду. Было видно, что, хоть и согласный со словами друга, поступать он так не будет.
  От необходимости продолжать реплику его избавил заигравший в кармане телефон. Звонили родители. Вот, как говорится, помяни... Извинившись, Энкиду вышел из-за стола.
  Дарвин считал, что человек произошёл от обезьяны. Что ж, если внешне человек и правда схож с ней, то поведение он своё копировал, очевидно, у хамелеона. Все мы, общаясь с разными людьми, так или иначе подлаживаемся под них - из стремления ли понравиться, получить какую-либо выгоду, следуя ли установившимся традициям или просто поддаваясь их привлекательному примеру. Изменениям порой подвергается вся наша манера вести разговор: выбор слов, интонации, жесты, мимика лица, даже сами темы обсуждения, и даже наша оценка того или иного события может временами склоняться в ту или иную сторону. Хорошо ли это или, наоборот, достойно осуждения? Общество судит по-разному: в чрезмерных дозах этот факт человеческой натуры клеймится громким словом 'лицемерие', в иных же случаях зовётся коммуникабельностью и гибкостью в общении. Но что людская молва? Мы сами себе судьи и один из смыслов жизни, быть может, кроется в том, чтобы найти свою собственную истину.
  - Да, мама? - как и обычно, Энкиду взял вежливо-нейтральный тон, мгновенно преображаясь в почтительного сына.
  - Энкиду? Ты сейчас что делаешь? - томный женский голос напоминал девичий. Несмотря то, что окружающие часто усматривали в интонациях этого голоса озабоченность, Энкиду он почему-то казался равнодушным и очень далёким.
  - В кафе с друзьями сижу.
  - Это в каком?
  - Ммм... забыл название. Нас друг сюда привёл. Это недалеко от центральной площади.
  - Ты там только не пей. А то мало ли.
  - Конечно, я и не собирался, мама.
  - Вы уже давно в кафе-то?
  - С час, наверное. А до этого гуляли, - ответил, не подумав, Энкиду и тут же об этом пожалел: несмотря на малое количество личного времени, уделяемого сыну, в расспросах его мать была весьма дотошна.
  - А где гуляли?
  - В парке, где сейчас фестиваль проходит.
  - Ты смотри, поосторожнее. Там сегодня как раз толпы народу собираются, может быть неспокойно. Пьяные иногда такое устраивают - как покажут по телевизору, мурашки по коже. Лучше бы тебе вообще не ходить по таким местам.
  - Не переживай, мы в самую толпу и не заходили. По округе немного побродили и всё.
  - Хмм... ну ладно. Скажи, Энкиду, в твоём университете можно сейчас узнать, какое место в рейтинге факультета ты приблизительно занимаешь?
  - Боюсь, что нет. Результаты должны объявлять в конце каждого триместра, и сейчас бесполезно что-либо спрашивать. А зачем тебе это нужно? - полюбопытствовал Энкиду. Интерес родителей к его успеваемости неожиданностью не был, но они всё же имели обыкновение спрашивать об оценках под конец учебного процесса.
  - Нет, ему сейчас не скажут. Похоже, придётся подождать до конца, - куда-то в сторону сказала женщина. - Хорошо, тогда на этом всё, - обратилась она уже вновь к юноше. - Да, и ещё. Возвращайся осторожно: на улицах уже темно. Мало ли, кто там шатается. Ходи только там, где есть фонари и смотри по сторонам.
  - Хорошо, мама.
  - Тогда пока, целую, - в трубке зазвучали короткие гудки.
  С сомнением посмотрев на погасший экран телефона, юноша сложил его в карман брюк. Спонтанность вопроса о рейтинге и неизвестность стоящих за этим причин озадачили его. Это было в характере его родителей - Энкиду знал - обсуждать что-то наедине, чтобы потом, по устранении всех противоречий, объявлять сыну о своём решении. Но именно это ощущение 'кота в мешке' заставило юношу, против его собственной воли, насторожиться. Продолжая размышлять над произошедшим разговором, Энкиду вернулся к столу.
  - Родители, - коротко объяснил он присутствующим.
  - Что-то случилось? - Гильгамеш сразу обратил внимание на перемену в настроении друга.
  - Да нет, зачем-то о моём месте рейтинге спросили, - заставил себя улыбнуться Энкиду. - Ничего особенного.
  Разговор потёк дальше. Энкиду вскоре включился в него, но, даже смеясь вместе со всеми, он не переставал чувствовать, как где-то в глубине его души звенит тревожная нотка.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 2 - Последний рубеж
  
  *Напоминаю, что в этом мире проходит ежегодный чемпионат по фехтованию 'Золотая Сабля'. Гильгамеш и Энкиду (находясь в одной команде) принимали в нём участие и победили.
  **Собственно, теперь, когда тема Энкиду подходит к своей кульминации, я могу раскрыть некоторые моменты. В Эпосе Энкиду изначально был диким зверем, который обрёл человечность после того, как к нему пришла Шамхат (и они спали были вместе семь дней и ночей). Шамхат же была послана к Энкиду Гильгамешем. То есть, если бы не повеление Гильгамеша, Энкиду, вероятней всего, так и остался бы неразумным дикарём. Шамхат в моей истории места не нашлось, но саму идею перевоплощения я стараюсь сохранить, проводя аналогию с притворством Энкиду и тем, как он в итоге отбрасывает маску, начиная жить своей жизнью (если надо освежить в памяти детали - часть первая, глава 11 - Никем не замеченное чувство).
  ***Не забываем, что в Японии профессия врача считается очень престижной профессией.
  Да, вот ещё забыла указать под 25 главой (Тет-а-тет (о нём) аналогию с Эпосом: Через некоторое время после того, как Гильгамеш и Энкиду побратались, Энкиду стал вздыхать, что ему скучно сидеть в Уруке и хочется героических свершений. Тогда Гильгамеш предложил пойти и победить лесного стража-божество Хумбабу. В моей истории Энкиду любопытствует, что за люди учатся в Южном Лицее - и Гильгамеш решает перевестись в этот филиал. Аналогия инициатор (жажда нового) - исполнитель.
  
  Обновление работы:
  
  Я периодически подправляю некоторые сцены в работе. В частности, в этот раз изменения коснулись главы седьмой части первой (Непредвиденный удар).
  Редактура связана с трудностями отражения классов (арчер, сэйбер) и их особенностей в поединках Артурии и Гильгамеша на саблях. Описывая проигрыши Артурии по фехтованию в начале истории, я ориентировалась на общий исход поединков, показанных в аниме: каким бы искусным воином Сэйбер не была, без Авалона, гарантирующего абсолютную защиту, Гильгамеша ей было не победить. Эа мощнее Экскалибура. И всё равно, даже с учётом этого оправдания поражение Артурии на саблях не смотрится гармонично. Перечитала недавно главу и это поняла. Конечно, изменить исход поединков нельзя, но недавно я придумала, как лучше обыграть этот щекотливый момент и провести аллегорию с Вратами Вавилона Гильгамеша и боевыми способностями Энкиду из новеллы/манги Fate/Strange Fake (а почему бы и да?). Насчёт сути атак Энкиду можно теперь прочитать в примечаниях к вышеупомянутой седьмой главе.
  
  
  Первая суббота июня у Артурии началась, как и всегда, по давно отлаженному распорядку, ничем не выделяясь из вереницы других дней. Раннее пробуждение (организм за неделю привыкал к подъёму в семь часов утра и долго понежиться в постели своей хозяйке не давал); плотный завтрак и чай, за которыми девушка обсуждала с дворецким хозяйственные вопросы и делала соответствующие распоряжения; затем утро, проведённое за учебниками (лучше всего Артурии занималось именно при свете дня, когда следовало бы пойти гулять. На это ей попеременно пенял Бедивер, сетуя, что самое хорошее время суток девушка просиживает в четырёх стенах. Однако у Артурии, сколько она ни пыталась, не получалось перестроиться: под вечер она становилась вялой, и у неё уже не было той прыти и ясности ума. Поэтому с утра девушка по-прежнему плотно садилась за домашние задания); прозанимавшись так до обеда, она шла пробежаться в своём парке, чтобы нагулять аппетит; дома в это время уже накрывали на стол, и, быстро поев, Артурия вновь отправлялась заниматься. За юристов-первокурсников в её университете принялись на полном серьёзе, и, чтобы основательно проработать и усвоить материал, учёбе девушке приходилось уделять бОльшую часть своих выходных.
  Проведя за столом ещё часа два, Артурия подняла голову и увидела, что белая пена облаков окрасилась в сиреневый цвет, словно кто-то небрежно мазнул по ней спелой черникой; в светлом небе, придавая ему сходство с фантастическими картинами космоса и далёких планет, голубел призрачный серп луны. Учитывая, что летом темнело поздно, было ещё только около шести часов. 'Если ещё успею и доклад написать, то можно сказать, что день был прожит не зря, - с удовлетворением подумала Артурия, поднимаясь из-за стола. - Но сначала спортзал'.
  Гуляла девушка недолго, а занималась много, и утомлённость под конец дня уже давала о себе знать. Падала концентрация, затекали мышцы, руки тянулись к телефону - устроить ещё один бессмысленный просмотр ленты новостей в социальной сети... В таких случаях Артурия, стараясь не поддаваться обманчивой лени, бросала учебники и брала в руки саблю - размяться. Это был давно отработанный шаг. После хорошей физической нагрузки у девушки открывалось второе дыхание, и она могла ещё некоторое время продуктивно заниматься. Окончательно вымотавшись где-то к полуночи, она выполняла правила вечерней гигиены и ложилась спать. Назавтра всё повторялось снова. Дни, наполненные спокойным, размеренным трудом, были похож один на другой, как расписанные по уставу. Нельзя сказать, чтобы такая жизнь особо воодушевляла Артурию, однако она и не вызывала отторжения. Девушка привыкла рассматривать свою юность как важную пору для подготовки к будущему - ведь она, ни больше ни меньше, собиралась податься в политику - а потому отдавала университету всю себя. Заковав душу в безмолвное бесстрастие, непреклонной волей предав забвению мирские забавы, она методично двигалась к своей цели, на зависть и восхищение окружающим. Впрочем, с недавнего времени Артурия стала более открытой благодаря Гильгамешу, который во многом повлиял на её мироощущение.
  Но мы отвлеклись, читатель, и на данный момент повествования у нас по-прежнему ранний вечер субботы, час, когда чаще всего слуги находили свою госпожу в спортзале с саблей в руках.
  Включив радио, на котором крутили энергичную музыку, Артурия вздохнула, но, тут же сбрасывая с себя задумчивое оцепенение, принялась за разминку. В ритм вошла, как и всегда, быстро. Тело радовалось столь необходимой ему нагрузке, не требуя снисхождения. В голове зияла блаженная пустота, и было невероятно приятно, отрешившись ото всех мыслей, вслушиваться только в слаженную работу своих мышц. Батман, двойной перевод, простой укол - Артурия без труда выполняла приёмы, ощущая себя единым целым с саблей. Ей было нечего совершенствовать. Все признавали безупречность техники Короля-рыцаря. Но появившиеся год назад Гильгамеш и Энкиду указали на слабое место девушки - скорость. Качество, жизненно важное для фехтовальщика, от которого порой зависит весь исход поединка. И именно в скорости Артурия существенно уступала парням. Каждый раз, фехтуя с кем-то из них, у девушки возникало чувство, будто ей надо обороняться не от одного, а от тысячи летящих в неё клинков - настолько стремительны были Гильгамеш и Энкиду в своих атаках. Ближе к зиме ей удалось несколько склонить чашу весов в свою сторону, но в основном благодаря тому, что она выучила стили боя противников и порой могла предугадать их следующий шаг. А потому, поступив в университет и окончательно переведя фехтование в разряд хобби, Артурия главным образом стала уделять внимание быстроте своих движений. Мысленно возвращаясь к прошлым поединкам, она вновь и вновь соревновалась с призраками золотых саблистов*, загоняя себя до влажной футболки, стремясь обуздать и подчинить себе само время. Также девушка - но уже чисто из интереса - начала тренировать левую руку. Бедивер как-то, ещё несколько лет назад, рассказал Артурии, что изначально она была левшой, но её очень скоро переучили, так что девушка и сама этого не помнит. И теперь, достигнув вершины умений и ища новые рубежи, Артурия решила возвратить утраченную способность. Получалось, конечно, неуклюже, но с каждой неделей левая ладонь девушки всё увереннее сжимала рукоять сабли.
  Закончив тренировку, Артурия отправилась под душ. Ледяная вода заставила её привычно вздрогнуть, а затем расслабиться от ощущения горячего тепла, обволакивающего каждую клеточку тела. Утер, воспитывая себе 'идеального сына', привил Артурии любовь к закаливаниям с малолетства, однако после прошлогодней простуды девушка стала относиться к этим процедурам с особенным вниманием. Насухо вытершись и переодевшись, девушка неспешно отправилась к себе. Приятное чувство размятости тянуло растянуться на диване или, по крайней мере, упасть в кресло, однако по-спартански обставленный особняк Утера не предполагал подобной роскоши. Единственные диван и кресла располагались в холле для гостей, в остальной же части дома можно было найти лишь стулья, пусть и обитые бархатом, и украшенные резьбой. Усевшись перед рабочим столом, Артурия задумалась, где ей лучше выпить чай: спуститься в столовую самой или же послать служанку. В этот момент позвонил Гильгамеш.
  - Привет, - довольно поприветствовала его девушка.
  - Привет, Артурия! - голос парня был не менее весёлым. - Чем занимаешься?
  - Да вот, отдыхаю после фехтования.
  - Отлично. Тогда как насчёт того, чтобы выпить чаю?
  - Когда? - сразу напряглась Артурия, стараясь, впрочем, чтобы перемена в настроении не отразилась на её голосе.
  Чай был синонимом предложения погулять. А прогулка в выходной означала для Артурии выкинутое впустую время для учёбы. Короче говоря, девушка уже напряжённо (и не без некоторой досады) соображала, на какой день назначить свидание, на какие порции разделить заданный материал и как это всё совместить с грядущим свиданием. О том, чтобы встретиться в это воскресенье, не могло быть, конечно, и речи. Кое-кто мог бы, правда, возразить, что ради парня можно было бы иногда с лёгким сердцем пожертвовать знаниями и выходными. Да простит нам читатель столь грубое обобщение, натуры человеческие разделяются на две категории: первой принадлежат души порывистые, порой легкомысленные, но вместе с тем преданные и ценящие человеческие отношения превыше всего; вторая же группа - люди, чувствующие точно так же, как и все остальные, но обладающие неким внутренним стрежнем, не позволяющим им свернуть с выбранного ими пути и заставляющим их порой идти даже по головам близких ради поставленной цели. Артурия не то что бы была равнодушна к свиданиям. Напротив, она наслаждалась каждой их минутой. Однако, несмотря на проснувшуюся к Гильгамешу любовь, цели и идеалы девушки нисколько не изменились. А следовательно, учёба для неё по-прежнему была в приоритете. Ведь она собиралась возглавить страну.
  - Прямо сейчас, моя Королева, - рассмеялся Гильгамеш.
  - Скайп, что ли, включить? - озадаченно спросила Артурия. Любил же парень сбивать её с толку загадками.
  Но тут же услышала, как открывается за спиной дверь, и, повинуясь догадке, обернулась - на пороге стоял Гильгамеш, всё ещё прижимая к уху мобильный.
  - Возрадуйся моему приходу, Король-рыцарь! - громогласно провозгласил парень, распахивая дверь. Он торжествующе улыбался, довольный тем, как ловко разыграл девушку, которая сейчас стояла, удивлённо хлопая глазами. Впрочем, Артурия почти сразу взяла себя в руки.
  - Эффектное появление в твоём стиле, - с лёгкой усмешкой сказала она, поднимаясь Гильгамешу навстречу. Беря пример с Энкиду, Артурия научилась относиться с юмором как к высокопарным речам, так и к пафосным поступкам парня. Настроение сразу поднялось: Гильгамеш, конечно, оставался верен своим традициям, самовольно заявляясь в гости, даже не спросив у неё на это разрешения, однако это был куда лучший расклад, нежели тот, что девушка успела себе вообразить.
  - А ты, женщина, как всегда бесстрашна в своих речах, - Гильгамеш протянул Артурии букет нарциссов и объёмную коробку конфет, которые до этого держал в руках. Скользнув по названию взглядом, девушка отметила, что это как раз те, которые она любит.
  - Принесите сюда чай на двоих, - велела она к стоящей в дверях служанке.
  - Да, госпожа, - поклонившись, женщина исчезла.
  Приход Гильгамеша не мог не быть приятен Артурии: зная, что у него самого немало дел, включая управление компанией, девушка не могла не оценить столь благородный жест. Ей было уже даже немного неловко за преждевременное раздражение (кто же знал, что он приедет к ней сам?), и радовалась, что не выдала эмоций голосом. Чтобы как-то загладить вину (по крайней мере, для своей совести), Артурия с особым усердием похвалила вручённый ей букет молочно-белых нарциссов: редко когда встретишь такие красивые цветы. Как он их только находит? И потом добавила:
  - Кстати, ты ещё ни разу не дарил мне одно и то же.
  - А ты, значит, помнишь все букеты, что я тебе дарил? - лукаво прищурился Гильгамеш. Без сомнений, пресловутая скандальная драка у дверей Лицея забыта не была.
  - Помню, - рассмеялась Артурия. - Но это уже было давно и неправда.
  - Ну, раз неправда, - усмехнулся парень, - значит, на этот раз ты не попробуешь избить меня букетом.
  Один миг - и его руки уже лежали на её талии, властно притягивая к себе. Артурия ответила уверенной, открытой улыбкой, говорящей сама за себя, и первая потянулась навстречу. Стремительно и твёрдо накрыла своими губами его, одновременно скользя ладонями по ключицам парня; пальцы легко вспорхнули по шее, едва коснувшись её, и замерли на затылке, сминая жёсткие встопорщенные волосы. Реакция Гильгамеша на нежную, смелую ласку не заставила себя ждать. Он рвано выдохнул, выдавая загоревшуюся в крови страсть; прихватил нижнюю губу девушки, слегка оттягивая её, а затем вновь подался вперёд, стремясь углубить поцелуй. Однако Артурия не дала ему этого сделать. Не убирая рук с плеч Гильгамеша, она отстранилась, тоже дыша сбивчиво и изучая его лицо затуманившимися глазами. Сейчас их разделяла тонкая, согретая теплом их тел полоска воздуха в два миллиметра, и было в этой хрупкой, иллюзорной преграде что-то невероятно возбуждающее. Как сладко и одновременно томительно было растягивать удовольствие близости! Затем Гильгамеш коснулся своим лбом её, смешивая светлые чёлки, потёрся кончиком носа, и на этот раз Артурия разомкнула губы, впуская к себе его язык. Запах Гильгамеша, смешанный с ароматом принесённых нарциссов, тепло сминаемой под пальцами рубашки, первое осторожное переплетение языков, тут же перерастающее в нечто более страстное - ощущения промелькнули яркой вспышкой, оставляя после себя тёплую истому и желание вновь прижаться телом вплотную к торсу парня. Без сомнений, наедине Артурии очень нравилось целоваться, и чем дальше, тем больше она входила во вкус.
  - Чай, госпожа, - в дверь раздался предупредительный стук.
  Высвободившись из объятий Гильгамеша, Артурия разрешила прислуге войти. Был внесён расписной фарфоровый сервиз - набор, предназначенный специально для гостей - распакованы и ссыпаны в янтарную, оплетенную тонким кружевом бронзы конфетницу сладости. Несмотря на некоторую аскетичность обстановки, дом Пендрагонов не уступал другим известным семьям во вкусе и изяществе. Убрав тетради с рабочего стола и услав служанку за вазой для цветов, Артурия пригласила Гильгамеша угощаться. Поболтав немного о том, о сём и отметив качество чая, парень открыл, что приехал, на самом деле, не просто так:
  - У меня в июне день рождения. По этому поводу я каждый год устраиваю в своём особняке большую вечеринку. Начало в шесть. Ты - главный гость, моя Королева.
  Ну, тут уж ничего не поделаешь. День рождения - действительно важный праздник, и прийти на него Артурия была просто обязана (впрочем, хорошо, что он ещё только через целых две недели - у девушки было время спланировать рабочий график). Конечно, она придёт. Вскоре Гильгамеш засобирался домой, и, проводив его, Артурия осталась один на один с краеугольным вопросом всех праздников и торжеств - 'что дарить?'. Этой мыслью, морща лоб, задаётся уже не первое поколение современного общества, в котором человек к своему совершеннолетию оказывается полностью пресыщен благами цивилизации. И речь идёт о людях со средним достатком, которые, будь у них средства, могли бы ещё пожелать себе собственный дом или двухнедельный отдых на шикарном курорте. Что же можно подарить человеку, у которого есть на этом свете всё? Покупать что-то обыденное - бессмысленно, пытаться найти что-то особенное - непонятно, не покажется ли эта вещь в сравнении с редкостями Гильгамеша сущей ерундой. Чем больше Артурия размышляла, тем лучше понимала, что выдумать парню подарок - головоломка похлеще, чем понять, что люди нашли в обыкновенном чёрном квадрате, нарисованном на обыкновенном куске холста. В конце концов, чтобы не мучиться попусту, Артурия решила позвонить Энкиду. Уж он-то много раз ходил к другу на день рождения - кто, как не он, специалист по необычным подаркам? В который раз за вечер отложив работу над докладом, Артурия разблокировала мобильный телефон...
  

* * *

  Когда слуга сообщил Энкиду, что отец хочет видеть его в своём кабинете к восьми вечера, юноша не удивился. Он ждал приглашения ещё с майских праздников - с той самой ночи, когда имел место быть странный звонок от матери. Как читатель уже успел наверняка заметить, родители Энкиду были довольно властными людьми, что нельзя, однако, приравнивать к злому сердцу. Нередко они настаивали на своём мнении, искренне считая, что делают добро другому. И пока Энкиду был беззаботным мальчишкой, эта черта их характера не слишком отягощала ему жизнь: в конце концов, такова прямая обязанность взрослых - присматривать за ребёнком и направлять его первые шаги. Однако по мере того, как Энкиду взрослел, потребности его менялись. Он больше не был пустоголовым первоклассником, чьи планы не идут дальше ближайшего понедельника. Зыбкие сиюминутные желания сменились твёрдыми намерениями. Он стал взрослым - пусть пока и не обладающим житейской мудростью - но самостоятельным человеком, которому необходимы свобода сознания и право на индивидуальность. И на этом фоне вездесущий родительский контроль всё больше и больше превращался в удавку, не дающую юноше вздохнуть полной грудью; с каждым днём Энкиду всё яснее ощущал, что ему необходимо начать жить одному. Чтобы банально покупать те рубашки, которые нравятся именно ему; чтобы самому решать, можно ли ему почитать книжку в день перед экзаменом, или нет; чтобы не отчитываться в многочисленных ежедневных мелочах, не имеющих, по сути, никакого значения. Однако на квартиру нужны были деньги, которыми юноша не располагал. Да и предложение съехать в общежитие обязательно возмутило бы домашний покой, вызвав миллион дотошных вопросов со стороны родителей. Энкиду знал: чистосердечное признание непременно оскорбило бы их, и ему претило, как предлагал Гильгамеш, хладнокровно повернуться спиной к людям, которые, в конце концов, работали и зарабатывали ради того, чтобы он хорошо ел, одевался, рос здоровым и получал достойное образование. Так оно и тянулось, как вода в стоячей реке. Сегодняшний вечер должен был приоткрыть наконец тайну разговора, над которым Энкиду размышлял вот уже несколько недель. Что-то скажет ему отец?
  Медленно идя по коридору в кабинет отца, Энкиду пытался определить свои отношения с родителями. Они не были близки. Их и без того редкие разговоры, протекающие в основном за приёмами пищи, ограничивались общими темами. Говорили обычно родители, Энкиду поддерживал беседу, вставляя нужные фразы, и коротко отвечал, когда его о чём-то спрашивали. Если он хотел поделиться чем-то действительно личным и пускался в более детальные объяснения, его всё равно начинали перебивать. Правда, не так уж часто Энкиду стремился высказать своё мнение. Под пристальным вниманием родителей он замыкался в себе, не желая отдавать на пристрастный суд ещё и свои мысли и чувства. Особо остро Энкиду ощутил потребность в независимости после того, как вернулся из общежития Северного Лицея N***. За три года самостоятельной жизни, где никто не лез под кожу с вопросами и где всем, в общем-то, было глубоко безразлично, потратил ли ты свои ежемесячные деньги на кеды, взамен поношенных старых, или же на диск с постером от своей любимой музыкальной группы, Энкиду распробовал вкус свободы, насколько она возможна у подростка. К тому же, там он встретил Гильгамеша, который на собственном примере научил Энкиду принимать себя таким, какой он есть. Забавно, что по прошествии стольких лет только перед родителями Энкиду продолжал разыгрывать роль идеального сына и ученика, а теперь уже студента. Последний рубеж. Энкиду было невероятно сложно, стоя перед дверью отцовского кабинета, заставить себя улыбнуться той беспечно-дружелюбной улыбкой, которой он обычно встречал окружающих. Мышцы не слушались, и на лице застывало серьёзное, почтительно-вежливое выражение, которое люди обычно принимают за внимание к собеседнику. Чего он боялся? Было ли это бессознательной робостью, которую люди испытывают перед теми, кто старше их? Или же страх обнажить свою душу и быть вместе с ней отвергнутым?**
  И всё-таки, в чём-то Артурия была действительно права: надо хотя бы попробовать объяснить родителям свою позицию. Ведь он даже никогда не пытался этого сделать. Глубоко вздохнув, Энкиду резко повернул ручку двери.
  Кабинет отца являл собой привычную картину, которую юноша наблюдал из года в год: белые стены с большими кадками растений вдоль них, светлая, в стиле минимализма мебель, практически пустая поверхность поблёскивающего стола, не считая ручки и пары чистых листов бумаги - в этом царстве порядка и безупречной чистоты юноша всегда чувствовал себя неуютно, словно он сам являлся микробом.
  Сегодня, против обыкновения, в кабинете находились оба его родителя: напротив сидевшего в кресле отца полусидела-полулежала на диване ещё и его мать. Это была высокая, стройная женщина средних лет, по-прежнему очень красивая собой, но с несколько бледным цветом лица. По её собственным утверждениям, это было результатом частых головных болей, которые, впрочем, не мешали ей жить достаточно полной жизнью. Отец Энкиду был не в пример ниже своей жены. Его рост, однако, можно было поставить ему единственным недостатком: широкий лоб мужчины свидетельствовал о вдумчивой, но упорной мысли, очки - о трудолюбивых глазах, столь необходимых ювелиру, а сильные пальцы не оставляли уже сомнений в искусности этого человека в своём деле. В глазах Энкиду его родители казались, несомненно, людьми почтенными, но слишком далёкими от его интересов.
  - Вы хотели со мной о чём-то поговорить? - негромко спросил юноша.
  - Энкиду, у нас к тебе очень серьёзный разговор, и он напрямую касается твоего будущего, - обстоятельно, как и всегда, начал отец. - Недавно мне позвонил один мой друг, который работает за границей в университете искусств, и сказал, что, возможно, очень скоро на ювелирном факультете появится свободное место, и, если нам надо, он может замолвить за тебя словечко.
  - Но мы же вроде уже обсуждали этот вопрос в прошлом году, разве нет? - стараясь выглядеть спокойным, заметил Энкиду.
  В груди неприятно похолодело. Уехать из страны и остаться совсем один на один с неприятным ему ювелирным делом, без друзей, могло присниться юноше только в кошмарном сне. В сентябре того года, перед поездкой лицеистов на море, родители уже пытались склонить сына к учёбе за рубежом, однако Энкиду тогда удалось успешно свести беседы на нет. Такой же тактики он решил придерживаться и сейчас.
  - Энкиду, не перебивай отца, - махнула рукой мать. - Если вы будете говорить вдвоём, у меня разболится голова.
  Пришлось замолчать и внимательно слушать дальше.
  - Действительно, у нас уже был похожий разговор, - подтвердил отец. - Однако тогда обстоятельства были иные. Сейчас же тебе выпала самая лучшая возможность: это очень престижный университет; с твоими способностями и протекцией моего друга ты без труда поступишь в него. Другого шанса у тебя не будет. За такие предложения надо хвататься сразу.
  - Но ведь ты говорил, что сам твой знакомый ещё не был уверен, появится это место или нет? - с деланным равнодушием спросил Энкиду. Внутри него словно свернулся тугой, напряжённый узел. В этот раз родители были настроены гораздо серьёзнее, чем полгода назад, и, оказалось, уже всё за него решили. Но надо было бороться.
  - Именно, - кивнул отец. - Окончательный ответ должен был прийти сегодня, поэтому-то мы до этого тебя понапрасну и не волновали, чтобы ты вдруг не расстроился в случае отказа. Так вот, к счастью, ничего не изменилось, и ты действительно можешь ехать за границу.
  - Да? А... - Энкиду не нашёлся, что на это возразить, зато чувство было такое, словно земля стремительно уходит из-под ног.
  - Я знаю, что это всё очень неожиданно, но у тебя ещё будет время собраться с мыслями: ты начнёшь там учиться только после Нового Года, то есть когда там начнётся второй семестр.
  Полгода. Ещё только полгода вместе с Гильгамешем и Артурией.
  - О документах можешь не беспокоиться: мы уже начали оформлять необходимые бумаги, так что считай, что ты уже принят.
  'Но я не хочу никуда уезжать. Я вообще хочу уйти из этой профессии и пойти на врача!' - мысленно вздохнул Энкиду. Вот было бы здорово, если бы люди умели передавать друг другу свои эмоции, как музыку перекачивают с компьютера на телефон; если бы он мог показать им всю ту смесь горечи и растерянности, что вызывало в его душе каждое их слово. Однако все карты Энкиду были биты, и сомнений не оставалось: на этот раз ему точно придётся уехать из страны. Что ж, если уж тонуть - так, пожалуй, тонуть целиком и полностью?
  - Ну что, разве ты не рад? - радостно спросила мать.
  - Честно говоря, не очень, - осторожно начал Энкиду. - Женщина озадаченно склонила голову, и на её лбу обозначилась лёгкая морщинка, придающая лицу недовольный вид. - Я уже давно хотел сказать вам, что ювелирное дело... ну... - юноша мучительно подбирал слова, чтобы не вызвать в родителях сугубо негативной реакции, - не то, чтобы не нравилось мне, но я чувствую, что это не моё.
  - Как же не твоё? - улыбнулся отец. - А что же, по-твоему, твоё?
  Ободрённый таким ответом, Энкиду позволил себе говорить более свободно:
  - Мне по душе биология, ещё с Лицея. Вспомните, я всегда получал по ней самые хорошие оценки. Но тогда я ещё не понимал, насколько она мне нравится. А сейчас я, чем дальше учусь, тем лучше осознаю, насколько мне интересна эта наука. Я посвящаю ей всё свободное время. Уверен, что без труда смог бы сдать экзамены и перевестись на медицинский факультет в следующем триместре. Тем более, что государственный экзамен по биологии, который я сдавал чисто ради интереса, я сдал на высший балл, помните? К тому же, это очень перспективная наука, в сфере медицины сейчас делается много открытий. А врачам много платят, и это очень благородная профессия. Представляете, скольким людям я смогу помочь за свою жизнь? - Энкиду говорил сбивчиво, перескакивая с одной мысли на другую, и от этого его речь получалась особенно вдохновенной. Зная, как родители любят похвалиться успехами сына, приводил любые доводы, какие, на его взгляд, могли им импонировать. Он живописал светлое будущее и престиж, которые даст ему новая профессия, не стесняясь порой даже приукрашивать действительность. Но едва юноша остановился, чтобы перевести дух, как мать томно приложила пальцы к вискам:
  - Что за глупости ты болтаешь, Энкиду. И как долго! От твоей скороговорки у меня сейчас разболится голова. Ты же не серьёзно говоришь всё это?
  - Конечно, серьёзно! - с жаром возразил Энкиду. - Ведь если человеку действительно нравится что-то делать, значит, ему надо продолжать совершенствоваться в этом направлении.
  - Ах, нет, это совершенно невозможно, - закрыла лицо руками мать. - Ты кричишь нам меня, споришь со мной. И это когда мы так старались устроить тебя в этот университет! Разве хорошие дети так поступают?
  Укол совести заставил юношу смешаться и замолчать. Слёзы и упрёки матери всегда заставляли его чувствовать себя виноватым.
  - Не мучай мать, Энкиду, и послушай теперь меня, - воспользовался замешательством сына отец. - Ты ещё молод. А в молодости тебя всегда окружает множество искушений. Я в твоём возрасте тоже очень многим интересовался, и у меня было много увлечений. Но ты должен понимать, что увлечение и твоя будущая профессия - не одно и то же. Я никогда об этом не забывал, и твёрдо помнил, что на моих плечах семейное дело. Я за это держался - и видишь, кем я стал? - отец довольно похлопал себя по груди. - Не чувствуешь большого интереса к ювелирному делу? Ну и что ж. В жизни тебе далеко не всегда придётся делать то, что хочется. В профессии надо выбирать то, что принесёт тебе реальный доход. Биология - это для других. У тебя уже есть проторенная дорога, и ты пойдёшь по ней. Я понимаю, что сейчас, на волне интереса к биологии, ты будешь тешить себя перспективой неожиданных открытий и помощи людям - но, поверь, всё это рано или поздно пройдёт. Как твои родители, у которых за плечами большой опыт, мы лучше знаем, как тебе нужно сейчас поступить.
  - Но это не просто увлечение, это... это моя жизнь. Я с самого детства увлекался живой природой, разве вы не замечали? - Энкиду было непривычно слышать себя спорящим с родителями, как будто бы это был и не он вовсе. Но на кону стояло всё, что у него было дорогого, и ему не оставалось ничего, кроме как возражать.
  - Нет, не замечал, - отрезал отец. - Сейчас ты готов сказать что угодно, лишь бы оправдать свою блажь. Энкиду, я, честно говоря, не ожидал от тебя такого легкомыслия. Ты даже не представляешь себе, сколько нужно выучить в медицинском только за первый триместр. Пытаясь поступить туда, ты только зря потратишь своё время вместо того, чтобы сконцентрироваться на том, что тебе действительно необходимо. И мой долг, как отца, направить тебя на нужный путь. Твоя жизнь - это наша фирма. Мы с мамой видим тебя, как нашего наследника, и растим соответственно. Если тебя эта жизнь не устраивает, то иди и живи, как хочешь, сам - но от нас ты не будешь получать никакой поддержки. Всё понятно?
  На протяжении всей речи на лице Энкиду не дрогнул ни один мускул. Резкое слово было, словно пощёчина, заставившая его вздрогнуть и подобраться. Категоричная отповедь отца дала ему понять: что бы он ни сказал, его не услышат. Энкиду слишком хорошо знал этот тон, чтобы питать какие-либо призрачные надежды. И он вновь ощутил всю беспомощность и фальшь своей жизни, которая, словно гигантский бездушный комбайн, подминала его под себя. А потому, когда отец закончил, юноша лишь сухо спросил:
  - Да, понятно. Я могу идти?
  - Иди, а то от ваших споров у меня окончательно разболелась голова, - кивнула Энкиду мать, которая на протяжении всего разговора сдавливала руками голову.
  У самой двери Энкиду услышал, как она громким шёпотом жалуется отцу:
  - Это ужасно!
  - Пустяки, это всего лишь возрастное. Вот увидишь, он быстро одумается, - отвечал тот уверенно. Без сомнений, родители хотели, чтобы сын слышал их порицание.
  Из кабинета отца Энкиду вышел, не чувствуя себя. Весь разговор он почти не двигался, но сейчас задыхался, будто пробежал стометровку. Эмоции переполняли его, плавясь и перетекая одна в другую, так что юноша даже не мог сказать, что именно он сейчас чувствует - злость ли, разочарование, обиду, гнев? Неотвратимость поездки потрясла его настолько, что начинала казаться ирреальной. Он как в тумане дошёл до комнаты, где имел привычку заниматься, машинально открыл дверцы находящегося там шкафа и уставился на полки, уставленные литературой по медицине и биологии, которую он так увлечённо собирал последние несколько лет. Поблёскивающие лакированные корешки книг манили, подбивая смахнуть осевшие на них пылинки и раскрыть страницы, поскрипывающие в переплёте. Если Энкиду через полгода уедет, книги придётся бросить здесь, предав забвению вместе с желанием стать врачом и позволяя им превращаться в старую груду никому ненужной макулатуры. Говорят, даже когда мы терзаемся выбором, не в силах разрешить клубок противоречий, в нашем подсознании уже сформировалось готовое решение, которое даст о себе знать в назначенный час. Среди бури сменяющих друг друга чувств, в душе Энкиду постепенно нарождалось то единственное, твёрдое убеждение, обещающее потом перерасти в его жизни в нечто большее и значительное, но пока сводящееся к одному умозаключению: он никуда не поедет. И пусть всё остальное идёт к чёрту.
  ...Звонок мобильного донёсся до Энкиду, как сквозь толстый слой воды, заставляя его очнуться и окинуть комнату отстранённым взглядом. На экране высветился телефон Артурии. Энкиду недовольно слушал мелодию звонка: взять трубку? Или притвориться, что его нет на месте? Сейчас ему хотелось побыть одному - подумать и определиться с дальнейшими действиями. Но врождённая вежливость пересилила желание сбросить звонок, и Энкиду, стараясь придать своему голосу побольше бодрости, нажал на зелёную клавишу.
  

* * *

  Артурия была несколько удивлена, что Энкиду так долго не брал трубку - обычно, по всем правилам этикета, юноша отвечал ровно через три гудка - но, когда он наконец ответил, голос его звучал совершенно обыденно.
  - Привет, Энкиду, у меня к тебе вопрос: что ты обычно даришь Гильгамешу на день рождения? Он меня только что пригласил, и я ума не приложу, что ему можно купить.
  - Гильгамешу? Дарю? - несмотря на обычный тон, Энкиду говорил очень медленно, словно ему стоило труда сосредоточиться на предмете разговора. - А, ему ж скоро девятнадцать... - юноша на том конце провода на некоторое задумался, а затем продолжил уже более бодро. - Да, ему если что-то покупать, то уж действительно оригинальное. Я в прошлом году подарил Раджу. Но подарок совсем не обязательно должен быть материальным. Так как у Гильгамеша действительно есть всё, то, чего он обычно ищет в жизни - это эмоции. Эмоции и ощущения.
  - Звучит, конечно, хорошо, но что я с этими эмоциями должна делать? - усомнилась в странном совете Артурия.
  - Ну, это уж на волю твоей фантазии. Устрой ему какой-нибудь сюрприз. Поищи в интернете розыгрыши. Или сделай что-нибудь, от чего он точно получит удовольствие, - нет, всё-таки не в добрую минуту она позвонила: на мгновение девушке показалось, что она слышит в трубке сдержанный вздох.
  - Спасибо большое. Не буду тебя больше отвлекать, - поблагодарила Артурия и отключилась.
  Что ж, совет и вправду был дельный. Конечно, надобно будет ещё сюрприз выдумать - это с проницательностью-то Гильгамеша, который сам любил водить Артурию за нос - но за этим дело всё-таки не станет. Будет, чем занять голову в свободную минуту. Убрав на подоконник чашки и полюбовавшись некоторое время на ажурные чашечки нарциссов, Артурия снова нацелилась на доклад. Но, видать, не суждено ей было посвятить этот вечер безмятежной учёбе: едва девушка открыла поисковик, как дверь открылась, и на пороге возникла служанка:
  - Госпожа, я принесла в вашу спальню чистую одежду.
  - Хорошо, - не переставая набирать ключевые слова, ответила Артурия.
  - Ещё вопрос, госпожа. В вашем шкафу уже второй месяц висит выпускное платье. Может, убрать его в комод? Вы же не собираетесь носить его в ближайшее время.
  - Убери, - кивнула девушка, щёлкая мышкой.
  Но как камень круги на воде, так упоминание о платье сразу вызвало в памяти Артурии радугу явственных образов. Слишком волнительными были события, связанные с этой вещью, слишком мало времени прошло, чтобы память о них успела затянуться тусклой тиной времени. Да и затянется ли? Как сейчас, может оживить девушка воображением слова: 'Ты напоминаешь мне разъярённого викинга... Мне же хочется посмотреть на тебя не только в десяти вариациях твоих брюк и жакетов'. А ведь если подумать, то Артурия ещё ни разу не одевала платья с выпускного вечера. Что было вполне естественно: Утер ни за что бы не согласился второй раз на подобную выходку дочери. Но ведь у Гильгамеша будет день рождения... а, кстати, чем не лучший подарок ему, если Артурия вновь явится в платье?
  Пронзённая гениальностью и простотой идеи, девушка обернулась... но дверь за служанкой уже была закрыта. Выскочив из комнаты (и чуть не сбив служанку, натирающую паркет), Артурия употребила всю свою прыть, чтобы поспеть в спальню как раз в тот момент, когда горничная снимала платье с вешалки. Сказав, что передумала, так как платье это служит ей приятным воспоминанием о последнем её дне с одноклассниками (не дай Бог Утер узнает, что его дочь опять собирается обрядиться в женский наряд), Артурия довольно удалилась к себе в комнату и наконец-то со спокойной совестью принялась за доклад.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 3 - Ты (не) можешь измениться
  
  * В новелле немного рассказывается о том, как Бедивер видел Артурию со стороны. И он всегда наблюдал за её лицом, желая увидеть, когда же улыбнётся его король. Но он так и не дождался этой улыбки. Артурия никогда не улыбалась.
  **В информации о Гильгамеше написано, что он не любит змей. Но какой-нибудь уж едва ли бы подполз близко к шумящим людям, поэтому, как и с Артурией, я прибегаю к обобщению и распространяю неприязнь Гильгамеша не только на змей, но и на земноводных в целом.
  
  Чтобы выполнить задуманное и приехать к Гильгамешу в платье, Артурии пришлось заручиться поддержкой Айрисфиль. Ведь Утер был по-прежнему против того, чтобы его дочь носила женские наряды, и пришёл бы в крайний гнев, если бы узнал, во что Артурия собирается одеться на праздник, да ещё и по доброй воле. Поэтому Артурия решила уехать из своего особняка в обычной одежде, захватив с собой всё необходимое, и переодеться у подруги. Айрисфиль пришла в восторг от этого плана, во-первых, потому что он вносил долю авантюризма в их повседневную жизнь, где происшествием самого крупного масштаба был прогул университета, а во-вторых, потому что Айрисфиль, как и прочие бывшие одноклассники Артурии, тоже была приглашена к Гильгамешу на день рождения, а значит, подруги могли отправиться в особняк вместе и хорошо пообщаться по пути. Согласовав, таким образом, все нюансы, Артурия сложила в огромный пакет выпускное платье, сказав, что там лежит подарок для её парня (в чём была, в общем-то, права), и отправилась на праздник. Бедивер, правда, судя по его проницательному взгляду, похоже, обо всём догадался, но виду не подал, лишь тепло пожелав своей госпоже хорошо повеселиться. И Артурия была ему за это очень благодарна. Утер, к счастью, ничего не понял и со спокойной душой проводил дочь.
  Надо сказать, что если отношение Утера к платьям было категорично и предельно понятно, то о том, что мужчина думает о свиданиях своей дочери, никто сказать не мог. Когда Артурия сообщила ему, что будет встречаться с Гильгамешем, глава семьи не выразил особого недовольства, равно как и не было замечено в нём какой-либо оживлённости. Очевидно, мужчина понимал, что любовь - это то состояние человеческой души, которое присуще обоим полам, и препятствовать ему невозможно. Тем не менее, едва ли бы он желал, чтобы под влиянием сильного чувства наследница дома Пендрагон захотела стать более женственной или как-либо изменить свои планы на жизнь. В итоге, скорее всего, он решил взять пока роль молчаливого наблюдателя, чтобы в нужный момент, если таковой возникнет, направить дочь в нужное русло. Впрочем, в благоразумии Артурии тоже не приходилось сомневаться. Та страстность, с которой дочь отстаивала и боролась за свои идеалы, поражала порой даже Утера.
  Бедивер же был истинным другом и рыцарем своей госпожи. Он всей душой радовался, что личная жизнь девушки приобрела такой счастливый поворот и желал ей всяческого благополучия. Об этом свидетельствовал один весьма любопытный разговор, произошедший между Бедивером и Артурией накануне майских праздников. Артурия только-только договорилась с друзьями, где и как они встретятся, и теперь спускалась на ужин. В дверях столовой она столкнулась с Бедивером, уже собирающимся звать её вниз:
  - Я в следующую субботу вернусь домой поздно, - кратко проинформировала она его, садясь за стол. -Вероятно, где-то к полуночи, - манера речи девушки соответствовала её строгому, по-военному подтянутому облику: Артурия не любила многословия, предпочитая говорить всегда по делу.
  - Хорошо, госпожа, - дворецкий почтительно склонил голову. Он всегда с большим уважением относился к личной жизни своей воспитанницы. - Могу я узнать, почему?
  - Иду погулять с друзьями. Сначала встречусь с Гильгамешем, а потом и они присоединятся, - голос девушки был спокоен, но по посветлевшему лицу можно было с уверенностью заключить, что мысль о предстоящем событии приносила ей удовольствие.
  - В таком случае, желаю вам от всей души повеселиться, госпожа, - с улыбкой ответил дворецкий.
  - Спасибо, Бедивер, - с серьёзностью, в которой читалась теплота, кивнула Артурия.
  Некоторые время мужчина рассматривал чинно ужинающую девушку.
  - А вы изменились, госпожа, - сказал он наконец.
  - Да? - удивлённо повернулась к нему Артурия. Нет, она, конечно, и сама понимала, что её мироощущение несколько поменялось, но настолько, чтобы это было заметно окружающим...
  - Не то, чтобы вы явно в чём-то переменились, - принялся объяснять дворецкий. - Нет, вы по-прежнему целеустремлены в учёбе и так же уравновешены и серьёзны, как и раньше. Но прежде от вашей серьёзности веяло замкнутостью и холодом. Я стал замечать в вас эти черты ещё с начала старшей школы. Вы всё время были будто бы в себе, наедине со своими помыслами, которые никому не собирались открывать. Вы разговаривали, но у меня создавалось ощущение, будто бы вы оградили своё сердце непроницаемой стеной. И, по правде сказать, меня это очень волновало. Я всё думал: 'Когда же она улыбнётся?'*. Но в последние месяцы ваше поведение неуловимым образом переменилось. Пусть вы по-прежнему преданы своей цели, в вас ощущается открытость к жизни. Вы серьёзны, но вы раскрепощены в своих чувствах. И я очень, очень счастлив, госпожа, что вы перестали закрывать своё сердце. Возможно, я ошибаюсь, я видел Гильгамеша всего один раз - но, мне кажется, это он так благотворно повлиял на вас.
  - Да, он показал мне очень многое, - задумчиво признала девушка. - Спасибо, Бедивер, - и на её лице расцвела тихая улыбка.
  

* * *

  По дороге на праздник разговор подруг, самым естественным образом, пошёл о студенческих буднях. Когда двое людей, некогда живших бок о бок и имевших самые тёплые отношения, какие только можно себе представить, оказываются разделены расстоянием, беседы их нечастых воссоединений приобретают именно такой характер. О чём ещё можно вести речь, если каждый из собеседников неизбежно отстаёт от другого во времени? В итоге разговор превращается в некий марафон по жизненным вехам каждого из друзей, и в конце его, тяжело дыша, с высунутыми языками, создав иллюзию того, будто и не пролегли между ними те несколько неизведанных и навсегда утраченных для их дружбы месяцев, люди расстаются, чтобы вновь броситься в пучину жизни - каждый в своей заводи - и вести мысленные разговоры со слепками воспоминаний, реальные прототипы которых уже вновь меняются c каждой секундой. Со временем слепки всё больше начинают отличаться от настоящих людей, марафоны становятся всё более пространными и поверхностными - почему-то часто забывают, что время не столько лечит, сколько искажает и разрушает. И лишь благодаря сердцу, если только оно хранит в себе память о некогда искренней, тёплой дружбе, возможно пронести сквозь года малую толику прежних отношений. Тонкую нить, причудливым образом соединяющую двух уже наполовину ставших друг другу незнакомцами людей, которая, однако, в нужный момент может превратиться в спасительную соломинку.
  Артурии и Айрисфиль, правда, до этого было ещё далеко. Они ещё ощущали друг в друге биение прежних дней, и беседа их во многом напоминала лицейскую, разве что информации, которой они стремились поделиться, стало больше. Терпеливо позволяя Айрисфиль поправлять на себе ворот и складки платья, Артурия описывала, как на одном из перерывов, развеселясь, группа однокурсников хором затянула народную песню:
  - Вышло на удивление хорошо. После пар решили записать своё выступление на видео и позвали присоединиться и меня, так как я в перерыве стояла рядом и слушала. Слов я, конечно, на знала, но с интернетом текст найти не трудно. Я, честно говоря, даже не помню, когда последний раз пела, и поэтому слегка волновалась, не подпорчу ли всем пение. Но оказалось, что у меня неплохо получается.
  - С чего это ты вообще решила с ними остаться? - удивилась Айрисфиль.
  Реакция подруги была оправдана. Любой из бывших лицеистов, знавших Артурию, задал бы ей тот же самый вопрос. Артурия никогда не сторонилась общественной жизни класса ли, группы ли, курса; наоборот, она как будто считала своим долгом принять участие в любом организуемом мероприятии, и причём была не в последних ролях, ради сухой формальности, а всегда стремилась взять на себя самые сложные, требующие максимальной самоотдачи обязанности, подходя к заданию со всей основательностью. Результат был на лицо, и Артурию ценили, часто отводя ей ключевые руководящие должности. Но совсем иначе обстояло дело с формирующимися спонтанно, чисто по инициативе подростков компашками, никак не затрагивающими учебную деятельность. В Лицее Артурия едва ли когда-либо задерживалась после уроков, чтобы закончить с одноклассниками обсуждение фильма, и, если кто-то предлагал прогуляться всем до кафе, обычно отказывалась, приводя в оправдание какие-то неотложные дела. Если кому-то в университете не хватало секции по игре на гитаре, Артурия была готова взять на себя инициативу и ратовать за исполнение желания, собирая подписи, составляя заявление и организуя коллективный поход в администрацию. Но если студенты ради собственного удовольствия организовывали любительский концерт и приглашали прийти всех желающих, Артурию в кружке собравшихся слушателей вы бы не нашли. Общественные занятия на то и общественные, что приносят пользу обществу; остальное же время надо тратить на подготовку к карьере и политике - такова была примерно логика девушки. И вот теперь она выдаёт подобное: осталась с группой каких-то любителей хора, которые и микрофона-то может, никогда в близи не видели, да ещё и волнуется не о потраченном времени, а о том, как спела. Чудеса, да и только.
  - Просто захотелось, - пожала плечами Артурия. - У них так здорово получалось - атмосферно. А я, между прочим, в начальной школе очень любила петь. Потом это, правда, увлечение почему-то забылось. Я даже пожалела, что не тренировалась все эти годы: оказалось, это такое весёлое занятие.
  - Поразительно, - констатировала Айрисфиль. - То на выставки ходит, то после пар песни поёт. Гильгамеш определённо развивает тебя в правильном направлении. Раньше с тобой только об учёбе и фехтовании и можно было поговорить, а теперь просто не узнать - словно подменили. Надо Гильгамешу за это медаль дать.
  - Подумаешь, всего-то на полчаса задержалась, - возразила Артурия. - Разве это что-то необычное?
  Но Айрисфиль лишь загадочно улыбнулась, потому что она знала: что дело не в тридцати минутах, а в том, что изменилась сама Артурия.
  
  Когда подруги подъехали к особняку Гильгамеша, во дворе поблёскивало покатыми боками уже не меньше двух десятков автомобилей. Гости только начали прибывать, и количество их обещало быть поистине внушительным - стоит только вспомнить тягу Гильгамеша к шумным пиршествам. И, пусть до этого Артурия была здесь уже не раз, она была готова сказать, что снова видит владения Гильгамеша как будто бы в первые. Солнце уже закатилось за деревья, и глубокие тени, расчертившие особняк, придавали ему величественный, грозный вид. Парк, теперь уже разодетый зеленью и полный жизни, был укутан непроницаемой вуалью сумерек. Всё это была работа шаловливой искусницы-ночи, которая наложила тонкий грим на предметы, до неузнаваемости преображая их облик. Включённые в преддверии вечера фонари, с чьих столбов изящными гроздьями, точно виноград, спускались ажурные светильники, сияющей лентой опоясали периметр стоянки; рассеянный свет серебряной пудрой осыпался на асфальт и пластик автомобилей. От декоративного кустарника, обрамляющего парадную дорогу, по воздуху разливалось сладкое благоухание. Сам дом был ярко освещён подсветкой, которая золотыми лучами пролегла вдоль ступеней мраморной лестницы, оплела лепнину окон и затаилась под карнизом крыши. У подножия особняка, как зимой и угадала Артурия, по валунам в красноватых отсветах журчал водопад, перетекая затем в миниатюрный декоративный пруд, украшенный лотосом, водяным орехом и лилейником. Сейчас, утопающий в зелени, под сине-сиреневым вечерним небом, излучающий золотое сияние, особняк Гильгамеша более, чем когда-либо походил на сказочный дворец. Таинственный, манящий сокрытыми в нём сокровищами и поражающий своим великолепием.
  Как только подруги захлопнули дверцы своего автомобиля, к ним подоспели слуги и пригласили их в дом. Из знакомого холла, однако, они не стали подниматься на второй этаж, как уже привыкла Артурия, а прошли в устроенную в стене арку, которая вела, в свою очередь, в небольшой коридор. Приведя девушек в просторную залу, где собрались гости, слуги откланялись и предоставили подруг самим себе. Артурия с Айрисфиль оглянулись на пороге: в колыхающемся море нарядов Гильгамеша нигде видно не было. Поэтому подруги отправились изучать обстановку сами. В этой части особняка Артурия ещё никогда не была. Стиль был выдержан в общем духе здания, и, без сомнения, зала была специально выстроена для проведения многолюдных празднеств. По стенам, разделяя их на пять секторов, вился к центру потолка орнамент из расписной лепнины в виде дикого плюща. Изгибы переплетённых стеблей, покатость листьев и нежные складки скромных цветов ласкали взгляд правдоподобием форм и цвета. С белизной выбеленных стен контрастировал потолок, каждый из пяти секторов которого был расписан сценой одного из древних мифов. Артурия смогла узнать только три из них: гордую и жестокую Аталанту, пронзающую копьём незадачливого влюблённого; щедрого бога пиров Диониса, окружённого полупрозрачными нимфами, подносящими ему в золотом кубке вино; мудрого Одиссея, пускающего, к изумлению и страху своих врагов, стрелу через двенадцать колец. Ещё одну легенду разгадала Айрисфиль: то была Энеида, и бесстрашный Гектор сражался с неуязвимым Ахиллесом под стенами Трои. В последнем же секторе был изображён старик в богатых одеждах, в отчаянии склонившийся над двумя молодыми телами в гробнице. Что это был за сюжет, подруги так понять и не смогли. Откуда-то доносилась незатейливая музыка оркестра, а довершала торжество спускающаяся на цепи люстра, усыпанная радужным дождём брильянтов.
  А гостей, между тем, было действительно очень много: помимо бывших одноклассников, очевидно, были приглашены и новые знакомые Гильгамеша из университета, даже некоторые лицеисты из Северного Лицея, приятели отца, и, наверняка, важные компаньоны по бизнесу - никого, кто мог бы быть полезен в будущем его империи, Гильгамеш не забыл и не обделил вниманием. Одним словом, общество собралось крайне разнообразное, и найти здесь кого-то знакомого оказалось не так-то уж легко. Миновав ряд диванчиков, выстроенных полукругом вдоль стены, и не найдя там никого из лицеистов, девушки вышли на террасу, далее с которой открывался спуск в сад. На покрытой коротким газоном поляне возвышались шатры с угощением и пара мангалов, от которых исходил умопомрачительный запах шашлыков. На веранде же расположились те самые музыканты, игра которых была слышна ранее. Так как именно здесь была воздвигнута обитель музыки, пространство само собой превратилось в площадку для танцев. Не желая мешать, Артурия с Айрисфиль поспешили спуститься в сад. Они осторожно просачивались меж кружащихся пар, когда их кто-то окликнул, и спустя пару минут подруги оказались в компании бывших одноклассниц. Последовали радостные обмены приветствиями, стандартные, но не лишённые в этот раз искренней заинтересованности вопросы: 'Как дела?' и 'Как учёба?', смех и объятия. Девушек было трое: две из них были знакомы Артурии только на лицо и учились в прошлом в классе Айрисфиль, а третьей была Эльвира. А потому, когда первое возбуждение от встречи прошло, люди сами собой распались на две отдельные группки: у Айрисфиль завелся разговор со своими бывшими товарками, а Артурия оказалась в обществе Эльвиры.
  - Ну... ещё раз привет, - со смущённой улыбкой сказала рыжеволосая девушка, когда стало ясно, что общаться им предстоит вдвоём.
  Артурии была непонятна причина, по которой Эльвира чувствовала себя с ней скованно, но, перетряхнув в памяти мартовский разговор с Гильгамешем, пришла к выводу, что виной всему опять то, что рядом с ней окружающие начинают чувствовать своё 'несовершенство'.
  - Поступила, куда хотела? - спросила Артурия, чтобы как-то поддержать разговор.
  - Да, без проблем. Там очень интересно: как раз то, что я хотела, - с энтузиазмом отозвалась Эльвира, но после пары дежурных фраз вновь запнулась. Они были не настолько близки, чтобы делиться друг с другом личными впечатлениями. Тем не менее, тон Эльвиры потеплел, и Артурия решила затронуть более общую тему:
  - Кстати, ты уже смотрела фильм М***? На днях вышел.
  - А ты разве - да? - удивлённо раскрыла глаза бывшая лицеистка.
  - Да вот буквально в прошлую пятницу сходила, - кивнула Артурия, умолчав при этом о том, как они с Гильгамешем полчаса яростно препирались на крыльце университета, решая, в какой ехать кинотеатр. В конце концов они опоздали на оба сеанса, и пришлось ехать в третье место, где фильм ещё только-только начинался.
  - А ты изменилась, - впервые внимательно на неё посмотрев, сказала Эльвира.
  - Думаешь? - отстранённо спросила Артурия.
  - Да, определённо. Раньше от тебя как будто холодом веяло. Настолько сосредоточенная на своей цели, что ничто, кроме неё, не занимало твоего интереса и времени - порой мне казалось, что ты не человек. Но теперь ты стала раскрепощённей, что ли? Более простой. С тобой стало легче разговаривать, - Повисло недолгое молчание, после которого Эльвира, стараясь быть деликатной, спросила. - Как у вас отношения с Гильгамешем? - и в этом вопросе уже сквозил неподдельный интерес.
  - Да как обычно. Ничего не изменилось, - пожала плечами Артурия. - Только ещё теперь ходим, встречаемся.
  - Надо же, даже так, - задумчиво сказала Эльвира, и Артурия почувствовала себя виноватой.
  - Извини.
  - За что? - удивлённо подняла на неё глаза одноклассница.
  - Он ведь так тебе нравился, - пояснила Артурия. - Нет, конечно, очень многие девушки заглядывались на Гильгамеша, но я помню, как ты за ним с Энкиду буквально попятам ходила. А я даже и не желала к себе внимания, а в итоге всё досталось мне. Признаться, звучит нелепо.
  - Всё немного не так, как ты это себе представляешь, - отрицательно тряхнула головой Эльвира. - Конечно, мы все очень удивились, когда на выпускном вечере вы объявили себя парой, однако к тому времени я уже смирилась. По-настоящему больно было, когда Гильгамеш в первый раз объявил о своих чувствах к тебе. Это произошло как раз после летних каникул. Я тогда, по-моему, всё неделю проплакала, - на лицо Эльвиры легла мрачная тень: очевидно, воспоминания давались ей нелегко, но девушка тут же отогнала их прочь. - Но потом, наблюдая за вами, я стала постепенно понимать, что только ты и подходишь Гильгамешу. Не потому, что ты умнее или лучше учишься. Но только ты, с твоим волевым характером, умела не поддаваться его влиянию, не тушевалась отстаивать перед ним свою точку зрения, иногда даже ругаться. Одна ты всегда стояла на равной с ним ноге. Я бы не смогла ему ничего этого дать. Мне бы никогда не хватило духу заявить ему, что он в чём-то неправ. Но ведь именно за это Гильгамеш и выбрал тебя. Значит, у меня с самого начала не было никаких шансов завоевать его любовь. А поняв это, я как-то сама собой стала успокаиваться. И я не считаю вашу любовь нелепостью.
  - Спасибо, - склонила голову Артурия в знак уважения к столь жизнелюбивой, честной натуре, какой оказалась её одноклассница. Во многом Эльвира была права: выдерживать любовь Гильгамеша было непросто. Именно выдерживать, так как на практике общение двух влюблённых далеко отличалось от принятого идеала романтики. В какой-то момент каждое свидание обращалось в волевое противоборство, и даже Артурии было нелегко совладать с норовом Гильгамеша.
  А Эльвира тем временем уже окончательно расслабилась в компании Артурии, игриво строя глазки окружающим и то и дело оглаживая свою пышную копну огненно-рыжих волос.
  - Интересно, какое представление нам покажут сегодня? - протянула мечтательно девушка. - В прошлый раз мы смотрели очень красивые танцы.
  - В прошлый? - озадачилась Артурия, пытаясь вспомнить, когда это она уже ходила к Гильгамешу на день рождения.
  - А, ой... это же как раз перед бойкотом было, - смутилась и густо покраснела Эльвира. В её фигуре вновь прорезалось нечто приниженное и жалкое. Так вот в чём крылась причина! Артурия, однако, не испытала торжества при виде поверженного врага, который когда-то смеялся над ней - лишь уверенность, что Эльвира не заслуживает подобного унижения.
  - Да ладно, это уже всё в прошлом, - твёрдо сказала Артурия, так что одноклассница поражённо подняла голову. - Я уже ни на что не злюсь. Да и, по правде, никогда на вас не злилась. Я знаю, что у вас были свои причины, чтобы не любить меня.
  
  Губы Эльвиры задрожали, и она отвернулась, глядя темноту парка, чтобы никто из праздничной толпы не мог увидеть её лицо. Некоторое время девушки стояли молча.
  - Откуда, откуда в тебе столько самоотдачи? - горько прошептала наконец Эльвира. - Знаешь, Артурия, когда ты говоришь с таким ясным лицом, что прощаешь нас, мне кажется, что я начинаю вновь ненавидеть тебя, - и, развернувшись, девушка быстро скрылась в гуще гостей, оставив ошарашенную Артурию одну.
  Резкий, как пощёчина, ответ был столь неожиданным, что Артурия совершенно растерялась и не нашлась, что сказать. А когда она всё же собралась с мыслями, бросаться вслед за Эльвирой оказалось уже поздно: людское море надёжно и бесповоротно скрыло одноклассницу в своих глубинах. Так Артурия и стояла посреди оживлённой поляны, недоумевая, что могло послужить поводом для столь бурной реакции со стороны Эльвиры. То, что последняя рассердилась на Артурию, было несомненно, но, боги, что она сделала во время их разговора не так? Они ведь спокойно беседовали. Вздохнув, так как загадка по-прежнему оставалась загадкой, Артурия оглянулась в поисках Айрисфиль. Однако подруги нигде не было. Впрочем, в такой толпе нетрудно затеряться: два шага в сторону, и тебя уже не видно за чужими спинами. Ещё раз вздохнув, Артурия направилась к давно привлекающим её своим запахом шашлыкам - на дне рождении, как-никак. Надо же себе настроение повышать.
  Еда действительно помогла девушке приободриться. Когда Артурия стаскивала с шампура вилкой последний кусок сочной баранины, к ней подошёл Мишель.
  - Тебя издалека и не узнать, - поприветствовал, подсаживаясь к ней, парень.
  - Слышу это уже в четвёртый раз. Какова будет твоя версия произошедших во мне перемен? - подняла на него спокойные глаза Артурия, но внутренне она напряглась, надеясь найти в ответе Мишеля ключ к разгадке настроения Эльвиры. Всё-таки они учились в одном классе.
  - Ты стала более эффектной. Ты и раньше была звездой в любом обществе, но сегодня ты особенно красива. Ты, может, этого и не замечаешь, но на тебя, между прочим, сейчас засматривается большая часть гостей.
  - Тебе так кажется, потому что ты не привык видеть меня в платьях. Если бы я одевала их каждый день, ты бы такого не сказал, - равнодушно пожала плечами Артурия, отодвигая в сторону тарелку и пустой шампур. Поняв, что слова парня не несли в себе никакого подсмысла и были простым комплиментом, она тут же потеряла к ним интерес.
  - А вот по характеру ты всё такая же, - улыбнулся Мишель. - Но, честно говоря, ты меня поразила на выпускном, когда...
  - Когда - что? - угрожающе переспросил стоящий за спиной Артурии Гильгамеш. Кровавые глаза буравили позволившего себе чрезмерную вольность парня. - Шавка, я пригласил тебя к себе на праздник, а ты осмеливаешься наложить лапы на то, что принадлежит мне?
  - Совсем нет! - опомнился Мишель, вставая из-за стола. - Гильгамеш, да у меня и в мыслях никогда не было, - одноклассник расторопно задвинул стул, чтобы ничего не напоминало о его присутствии. - Я вообще мимоходом, своего приятеля искал и... ещё раз с днём рождения! - последние слова парень произнёс уже скороговоркой, прежде чем исчезнуть из поля зрения пары.
  - Опять ревнуешь? - недовольно повернулась к Гильгамешу Артурия.
  - Не ревную, а оберегаю от поползновений нахальных лакеев, - высокомерно фыркнул парень. - Ещё немного, и он бы тебе в любви признаваться начал.
  - Ну а я бы его отшила. Не вижу в том никаких проблем, - жёстко возразила Артурия.
  Привыкшая разбираться со всем сама, девушка не терпела, когда кто-то ограничивал её свободу. А Гильгамеш всегда очень рьяно защищал Артурию от излишнего мужского внимания - настолько рьяно, что порой поводом для разборок могла послужить лишняя улыбка. Надо ли говорить, что Артурия остро реагировала на самовольное вмешательство Гильгамеша в её отношения с людьми и негодовала из-за этого порой даже больше, чем из-за эпитетов, которыми парень щедро награждал её собеседников. Забота Гильгамеша была приятна, но до тех пор, пока не превращалась в короткий поводок.
  - И я не принадлежу тебе, - сдержанно добавила Артурия.
  - Ты моя девушка, а значит, это одно и то же, - как и всегда, при подобных заявлениях было непонятно, шутит ли Гильгамеш или серьёзно верит в то, что говорит. Пожалуй, только это и удерживало Артурию от бурного возмущения.
  - Конечно же, нет, - сухо отрезала девушка. Но даже если Гильгамеш и шутил, сравнение с вещью Артурии было неприятно.
  - Ты танцевать умеешь, непокорная женщина? - спросил парень, со смехом вытягивая девушку из-за стола.
  - Разве что вальс, - неохотно отозвалась Артурия.
  - Тогда пойдём, танец будет бонусом к твоему платью, - объявил Гильгамеш, увлекая её к террасе. - Я ведь так понимаю, что именно твой внешний вид и является мне подарком?
  - Только я уже не знаю, заслужил ли ты его, - холодно ввернула девушка.
  - Кончено, заслужил, - самоуверенно заявил Гильгамеш. - Ведь только я могу в полной мере оценить твою красоту.
  Артурия на это лишь скептически хмыкнула.
  Следуя за Гильгамешем, она чувствовала, как остальные гости оборачиваются им вслед. Вопреки словам Мишеля, Артурия ещё будучи вместе с Айрисфиль ловила на себе заинтересованные взгляды. Её естественная красота, умело подчёркиваемая пошивом платья, не могла остаться незамеченной. Возможно, Артурия даже была главным объектом внимания на этом вечере. Но, против обыкновения, никто не решался познакомиться с обворожительной незнакомкой: любого, кто приближался к ней, останавливал обращённый к нему спокойный взгляд тёмно-зелёных глаз. Этот взгляд таил в себе свидетельство о глубокой внутренней силе, выработанной в результате многих лет добровольных лишений; его обладательница была выше земных страстей, выше ежедневных человеческих слабостей - даже нечто мужское и жёсткое проглядывало во всём её облике. И молодые люди робели, чувствуя себя незначительными рядом с этим королем среди людей, чувствуя, что вне их способностей держаться на одном с девушкой уровне - ибо в один миг её воля покоряла и подчиняла себе их. А потому, когда Гильгамеш позвал Артурию на танец, это сразу же возбудило всеобщее любопытство. И тут же гостями было единодушно решено, что только именинник и подходит, действительно, этой девушке. Все, кто был приглашён на праздник, некогда уже успели оценить по достоинству как высокомерие Гильгамеша, так и его способность необъяснимым образом притягивать к себе людей. И потому им было видно яснее, чем кому-либо постороннему, что только харизматичность Гильгамеша могла тягаться с царственной аурой Артурии и, казалось, даже в чём-то затмевала её. Рука об руку перед гостями шли два равносильных короля. Даже Энкиду не мог бы удостоиться этого сравнения: он был равен другу, но он никогда не обладал качествами предводителя.
  На террасе по-прежнему танцевало около десятка пар, которые почтительно остановились, завидев приближающегося именинника. Не торопясь, как полноправный хозяин торжества, Гильгамеш поднялся на дощатую площадку и повелительно кивнул музыкантам:
  - Вальс.
  На несколько мгновений музыка смолкла, а затем, подчиняясь желанию именинника, полились нежные звуки всем известного танца. Гильгамеш протянул Артурии руку, и та позволила обнять себя за талию. Подстраиваясь под темп, они неспешно влились в общий поток вальсирующих.
  Артурия всё ещё сердилась на Гильгамеша за то, что он прогнал Мишеля, и плавный, гармоничный танец совершенно не вписывался в её настроение. Её несколько оскорбило, с какой беспечностью парень отмахнулся от её упрёков, и ей хотелось тоже чем-нибудь досадить ему. В тот момент, когда Гильгамеш шагнул вперёд, Артурия, повинуясь внутреннему импульсу, отступила резче, нежели было надо. Она стремилась сбить Гильгамеша с темпа - маленькая шалость, но, тем не менее, достаточная, чтобы поминутно портить партнёру удовольствие от танца. Однако, вопреки ожиданиям, Гильгамеш промедлил лишь долю секунды, а затем ответил таким же стремительным движением. Напрягши мышцы, девушка ускорилась ещё. Гильгамеш подстроился. Теперь для Артурии шло вращение под рукой партнёра; но вместо того, чтобы вести девушку, Гильгамеш вскинул руку настолько резко, что Артурия едва не упала. Молниеносный шаг назад, головокружительный оборот на триста шестьдесят градусов - девушка почувствовала, как надувается воздухом юбка, открывая прохладному ветру икры, и снова её талию поймала уверенная ладонь Гильгамеша. Хищная усмешка. Пронзительный изумрудный взгляд. Их танец преобразился в буйный вихрь, опасную вспышку двух вошедших в противоборство сил, и оба - и он, и она - стремились взять друг над другом верх. Артурии казалось, что даже музыка ускорилась вместе с ними. Или это лишь иллюзия взбудораженного разума? Внешний мир слился в размытую пёструю ленту, и не было возможности разобрать, что же за ней происходит. Важно было лишь одно: идти шаг в шаг, делать вдох в вдох. И не уступать. Ни миллиметра. Артурия видела, как у Гильгамеша по лбу скатывается капля пота, чувствовала, как жгуче ноют её собственные лёгкие, но ни один из них не собирался сбавлять темпа: ведь это ознаменовало бы его поражение. Переступать через боль, через себя, через 'не могу' - это как в фехтовании, когда соревнуешься в ловкости и стремительности с собственным телом. И, преследуя занебесное мастерство, в какой-то момент становишься одним пульсирующим сгустком энергии. Больше Артурия не слышала ни стука своих каблуков, ни свиста воздуха, ни даже стремительной музыки. Была только она, её неутомимое тело, и находящийся напротив Гильгамеш. Чувство свободы и радость переполнили Артурию; от сводящего с ума ощущения скорости и безграничного полёта ей захотелось смеяться. Кровь наполнилась адреналином, ударяя в голову и заставляя шуметь в висках. А дальше Артурия окончательно выпала из реальности и пришла в себя уже под оглушительный град рукоплесканий, стоя с Гильгамешем в плотном кольце восторженных зрителей. Кроме них, в кольце больше никого не было: остальные пары освободили террасу, признав не шедшею ни с чем в сравнение страстную красоту их вальса и предпочтя тоже превратиться в простых наблюдателей.
  Облегчённо вздохнув, как если бы она вынырнула с большой глубины, Артурия счастливо улыбнулась, и Гильгамеш, снова подхватив её за руку, повёл её в глубь особняка. Артурия полностью поддерживала его решение: ей тоже хотелось передохнуть на одном из находящихся в зале диванчиков и, может быть, пропустить бокал холодного вина. Но стоило им углубиться в толпу, как громкий женский голос, перекрывая царящий вокруг шум, произнёс:
  - Весьма похвально.
  Вслед за тем на пути Гильгамеша и Артурии возникла и сама хозяйка комплимента. С самой первой секунды Артурию поразили её алые, невероятной притягательности глаза, в которых светилась такая же притягательная властность. Гостья приближалась неспешно - возможно, этому было виной обрисовывающее её длинные ноги вечернее платье, но Артурия почему-то была убеждена, что эта женщина никогда не позволяет себе спешить, считая карикатурное, неуклюжее поведение выше своего достоинства - и как будто бы не замечая вокруг себя людей. Её давящая, полная ослепительной самоуверенности аура заставляла окружающих невольно уступать ей дорогу. Женщина была немолода - первые лёгкие морщины и подкрашенные, уже теряющие цвет губы выдавали её настоящий возраст, и всё же Нинсун (а это была именно она) могла бы потягаться красотой ещё со многими девушками на этом празднике. Изящные, точёные черты лица, гибкая фигура, подчёркиваемая высоким ростом и сияющее золото волос - даже ещё в свои сорок семь лет эта женщина была способна взволновать невинно выставленной на обозрение щиколоткой немалое количество мужчин. И, как и рассказывал Артурии Гильгамеш, она была очень похожа на своего сына. Те же скулы, то же высокомерное выражение лица, те же пропорции спины, рук - Гильгамеш был буквально мужским слепком Нинсун.
  - Ты наблюдала? - недовольно спросил, направляясь ей навстречу, Гильгамеш.
  - Да. Это было весьма... занимательно, - усмехнулась женщина, и Артурия вздрогнула: даже снисходительные интонации были почти как у Гильгамеша.
  Теперь они стояли друг напротив друга, и кровавые глаза Нинсун - весёлые, но непроницаемые - пристально изучали молодую пару.
  - Здравствуй, Нинсун, - спокойно сказал ей Гильгамеш.
  - И я рада тебя видеть, - эхом откликнулась ему гостья. Это была странная картина: мать и сын оценивали друг друга, как если бы всматривались в своё искажённое отражение. - Кто это рядом с тобой? Твоя девушка?
  - Да, меня зовут Артурия Пендрагон. Мы с вашим сыном учились в одном Лицее, - выступила вперёд Артурия.
  - Хммм! - загадочно склонила голову на бок Нинсун, как если бы впервые перестала считать Артурию частью местных декораций. - Интересно, что у вас получится. Впрочем, это будет уже не моё дело, - беззаботно добавила женщина.
  - Вот именно, - надменно заметил Гильгамеш, на что Нинсун только заливисто рассмеялась.
  - Весь в меня. Я тоже не люблю, когда посторонние суют нос в мои дела, - пояснила она озадаченной Артурии.
  Из гущи гостей со стороны террасы к ним протолкался дворецкий Гильгамеша:
  - Всё готова, госпожа Римат.
  - Что ж, пойду выполнять своё обещание, - улыбнулась им женщина.
  - Я на тебя рассчитываю, - серьёзно кивнул ей Гильгамеш.
  И снова неуловимая метаморфоза: испарилась витающая в воздухе настороженность; из примеривающихся друг к другу хищников мать и сын преобразились в слаженно работающих партнёров. Не обронив больше ни слова и каждый следуя своей цели, они прошли мимо друг друга. Однако уже скрываемая толпой, Нинсун обернулась:
  - Да, Гильгамеш: я тебе прислала небольшую сумму денег в качестве подарка. Ты уже взрослый - если мозги имеются, сам сообразишь, как ей распорядиться, - и уверенно, словно это она была хозяйка особняка, прошествовала дальше.
  - А что за обещание? - полюбопытствовала Артурия, провожая Нинсун взглядом.
  - Попросил её выступить с эксклюзивным концертом: толпа требует хлеба и зрелищ, - усмехнулся Гильгамеш.
  - Не думала, что вы с Нинсун настолько хорошо общаетесь.
  - Чисто деловые отношения, - пожал плечами парень. - То, что мы не являемся семьёй, не значит, что мы не можем общаться друг с другом как все нормальные люди. Даже наоборот.
  Отношения между сыном и матерью оказались совсем не такими, как их рисовала себе Артурия. Холода между ними не было и в помине, и казалось - связывала их какая-то незримая нить. Гильгамеш, несмотря на всё своё самомнение, безусловно, питал уважение к своей яркой и властной матери. Возможно ли, что он видел в ней некий идеал для подражания? Артурия даже ощутила лёгкий укол зависти из-за того, что ей не довелось запомнить свою мать. Что касалось Нинсун, то для неё, как и описывал Гильгамеш, мир был сродни театру, и она относилась ко всему с легкомысленным интересом.
  Они двинулись дальше сквозь толпу, и Артурия поймала себя на мысли, что она совершенно не представляет, куда они направляются. После танца, когда сердце в груди колотилось как бешеное и не хватало дыхания, это было не так уж и важно. Однако теперь целеустремлённость Гильгамеша, с которой он вёл Артурию, благосклонно принимая по пути поздравления гостей, вызвала у Артурии естественное любопытство. Однако, задавшись этим вопросом, девушка тут же поразилась ещё одной, казалось бы, очевидной странности:
  - А где Энкиду?
  Не видеть Гильгамеша рядом с другом более десяти минут было чем-то из ряда вон выходящим, и Артурии оставалось только изумляться, как она раньше не обратила на это внимание. Но, читатель тому свидетель, начало вечера было столь бурным, что ей попросту было некогда оглядеться.
  - Грызёт гранит науки, - усмехнулся Гильгамеш.
  - Что? В такое время? - удивилась Артурия.
  - Да тут целая история произошла, пока тебя не было. Слушай, пойдём сбежим на время от этого общества? Погуляем с Раджей в парке, а заодно и об Энкиду поговорим.
  - Идёт, - празднество как-никак требовало присутствия именинника, и Артурия прекрасно понимала, что концерт Нинсун был для них с Гильгамешем прекрасной возможностью побыть наедине, пока певица будет отвлекать на себя внимание. К тому же, не особо-то Артурия и интересовалась музыкой - если выбирать между певицей и живым тигром, девушка определённо склонялась в сторону последнего.
  Гости уже хлынули на улицу, желая воочию засвидетельствовать живое выступление некогда гремящей на всю страну звезды, и, обогнув залу по краю, Артурия с Гильгамешем покинули празднующих. Выйдя в короткий коридор, парень, однако, не повёл девушку обратно в главный холл, а свернул в боковой проход, оканчивающийся лестницей. Очевидно, это был служебный путь - поднимаясь, они встретили слугу, несущего поднос с коктейлями, и Гильгамеш тут же прихватил пару стаканов. Прислушиваясь, как сладковатая жидкость прокатывается вниз по пищеводу, распространяя приятную прохладу, Артурия запрокинула голову и увидела, что лестница закручивается высоко-высоко вверх: наверное, она пронизывала собой весь дом. Впрочем, долго идти не пришлось: уже на второй площадке Гильгамеш открыл дверь, и Артурия оказалась на знакомом ей втором этаже. Так они и шли различными коридорами и лестницами, всё больше и больше удаляясь в противоположную часть особняка. Артурия ещё раз для себя отметила, с каким вкусом был обставлен дом. Гильгамеш, без сомнения, уделял большое внимание внешней стороне жизни, и понятие красоты для него выражалось не в строгом аскетизме, которым был пронизан весь особняк Пендрагонов, а в коллекционировании как можно большего количества изящных вещей. Девушка не могла сказать, к какой школе плетения принадлежал тот или иной гобелен или какой тип обжига применялся к выставленным в прозрачной витрине вазам, но её собственное эстетическое чутьё подсказывало, что это были образцы подлинного искусства. И по тому, как Гильгамеш поглядывал по сторонам, Артурия могла с уверенностью сказать, что предметы эти, приобретённые, возможно, немалым трудом, составляют его гордость. Впрочем, это отнюдь не означало, что Гильгамеш любил 'делиться' коллекцией с посторонними: насколько Артурия могла судить, на обозрение гостям выставлялась лишь малая часть сокровищ, тогда как всё остальное было сокрыто в глубинах особняка, как в пещере джинна.
  Как оказалось, в виду многолюдности праздника, Раджа был надёжно заперт в самых дальних от гостей комнатах. Хорошо помня о том, насколько недружелюбно встретил её тигр в первый раз, Артурия была полностью согласна с этой мерой предосторожности, хоть и сочувствовала животному, которое было вынуждено коротать вечер и ночь в четырёх стенах. Впрочем, Гильгамеш тоже жил не в каморке, и его апартаменты были достаточно просторны, чтобы Раджа не чувствовал себя стеснённым. Им с Артурией пришлось даже немного поплутать, прежде чем они его отыскали. Полосатый хищник сам вышел молодым людям навстречу из-за очередной двери: чуткий слух возвестил его о приходе хозяина. В сгустившихся сумерках внимательные кошачьи глаза сверкнули, как два зелёных стекла. По белой пушистой груди, словно мазки акварели, расплывался чёрный узор, и большие, мощные лапы беззвучно ступали по тёмному паркету. Зверь с чувством потёрся о ноги Гильгамеша, получая ответную ласку, затем тщательно обнюхал Артурию, обвив её локоть длинным хвостом. Артурия отметила, что Раджа стал ещё больше - в холке он уже доходил ей до бедра, что составляло в общей сложности около восьмидесяти сантиметров. И, скорее всего, для тигра это не было пределом.
  Тем временем Гильгамеш извлёк из кармана заблаговременно прихваченный поводок и прицепил его к ошейнику животного. Раджа, казалось, всё мгновенно понял и самостоятельно направился к выходу из покоев - видно, гулять ему таким образом было уже не в первой.
  - Хочешь? - предложил Гильгамеш Артурии поводок. - Он всё равно сам будет выбирать дорогу, так что тебе придётся лишь следить, чтобы он кого-нибудь не покусал.
  Девушка с удовольствием приняла металлическую цепочку.
  Было очень тихо. Слуг в этой части особняка почти не встречалось - все они были сейчас заняты обслуживаем гостей - и вместо праздничной суеты здесь властвовали таинственные вечерние сумерки. Широкие сиреневые тени, обернувшие стены, настраивали человека на созерцательный лад, и Артурия вновь вспомнила об Эльвире, с новой силой ощутив тревогу. Сама она не могла понять, что сделала не так. Ей нужен был кто-то, кто выступил бы бесстрастным наблюдателем в их разговоре, и, раз уж ранее Гильгамеш успел показать себя хорошим психологом, Артурия поделилась своим недоумением с ним.
  - Ха-ха-ха, - громко рассмеялся Гильгамеш, выслушав её рассказ. - Я не перестаю удивляться твоей способности выбирать неверные пути, моя Королева. Воистину, ты никогда не меняешься.
  - Что я опять сделала не так? - холодно спросила Артурия. Ей было оскорбительно слышать, как парень потешается над её неудачами, но не могла не прислушиваться к его мнению: если рассказ вызвал со его стороны такую бурную реакцию, значит, она действительно где-то допустила серьёзную ошибку.
  - Всё дело в том, что ты снова причиняешь людям боль чистотой своей души, - улыбнулся Гильгамеш. - Твоя помощь, когда Эльвиру обвинили в краже документов, произвела на неё сильное впечатление. И она до сих про не может себе простить, что так плохо к тебе относилась. Эльвира мучается этим, но, если бы ты презирала, осуждала, ненавидела её, ей было бы легче: так она, по крайней мере, могла бы считать, что искупает свою вину. Но ты своим самоотверженным всепрощением лишаешь её даже этого последнего прибежища. Ты хочешь избавить её от оков совести, но вместо этого лишь ещё надёжней закрепляешь цепь.
  По мере того, как Гильгамеш говорил, Артурия бледнела. Ужас охватил её: теперь, когда всё стало на свои места, она ясно видела всю чудовищность сказанных ею слов - но было поздно. И то, с какой быстротой Гильгамеш разгадал душу Эльвиры, даже не присутствуя при их беседе, причиняло Артурии ещё больше страданий: разве не она, стремящаяся возглавить страну, должна с лёгкостью читать в сердцах людей?
  - Как же мне теперь поступить? - спросила Артурия убитым голосом. Она была загнана в угол: с какими утешениями сейчас не подойди к Эльвире, это только усугубит ситуацию.
  - Просто не общайся с ней больше, - пожал плечами Гильгамеш. - Это лучшее, что ты можешь сейчас сделать.
  Не согласиться было сложно, но настроение у Артурии опустилось ниже плинтуса. Казалось, и винить себя было не в чем, а всё-таки на душе было так паршиво, что хоть вой от досады. Почему она опять не заметила чувств Эльвиры? Почему опять выходит так, что она причиняет боль людям? Где та невидимая развилка путей, на которой она всегда сворачивает не туда? Неужели она действительно не понимает тех, кого стремиться защитить? И, должно быть, когда-нибудь она вновь ненароком искорёжит кому-нибудь жизнь? Артурия страдала и не находила утешения. Едва различимо шепча, проигрывала иные пути окончания злосчастного разговора, словно надеясь таким образом поменять прошлое. И понимание, что это пустое, бесполезное занятие, что выхода нигде нет, только ещё больше её терзало. Была лишь одна горькая, как полынь, правда - она опять ошиблась.
  А Гильгамеш ничего не говорил - то ли ему было достаточно молчаливого общества Артурии, то ли он считал необходимым дать своей Королеве в полной мере испытать раскаяние от содеянного.
  Но вечно человек печалиться не может. Тем более это относится к натурам волевым, чей дух не терпит бездействия и даже после сокрушительных неудач зовёт к новым свершениям. Выйдя с чёрного хода под светло-синее небо, в вышине которого ярко сверкала, словно осколок раскалённого добела металла, луна, Артурия и Гильгамеш ступили на выложенную белым камнем дорожку. Она светлым пунктиром вилась через газон и исчезала под сенью парковых деревьев. Жаркий вечерний воздух, не охладевающий даже после захода солнца, опустился на землю душным маревом. Только иногда плечи обнимал чахлый, тёплый ветер, приносящий с собой светло-серый пух тополей и запах душистого сена. С противоположной стороны особняка доносилось пение Нинсун, и текучая, звучная мелодия будоражила кровь. Глухой шум почти неразличимой, темнеющей на фоне неба листвы, скромная красота усыпавшего траву клевера, перекличка ночных птиц в призрачном сумраке - всё это постепенно заполняло душу Артурии, успокаивая её. Да и сам парк, который девушке так давно хотелось посмотреть во всём его великолепии, не мог не взволновать её воображения. Стояли белые ночи - благословенное время для всех дневных существ, и прозрачная дымка сумерек лишь придавала предметам загадочности. Минут через десять ходьбы Артурия поняла, тот сад, что представал перед гостями, был лишь декорациями, обложкой для отвода глаз, а настоящие просторы, по которым гуляли хозяева особняка, начинались за их особняком. И там возвышались могучие буки-богатыри рядом с тонкоствольными, ветвистыми яблонями, одетыми в шапки пурпурных листьев; пышные цветения глициний и золотистого ланбурнума сплетались над головой в живописные тоннели; по зарослям кустов карабкался гибкий плющ, плетя воздушные кружева, и пушистый мох покрывал декоративные валуны. Светлые рощи перемежались ухоженными лужайками. Сам воздух был напоен ароматами растений, и пока Артурия шла, у неё перехватывало дыхание то от смолистого благоухания сосны, то от свежести жимолости, от нежного аромата липы и приторно-сладкой черёмухи, пьянящего шиповника и душистого жасмина. Наконец, ей встречались такие растения, которых она никогда не знала. Дорожки парка были выложены белым с бежевыми прожилками камнем; вдоль них на равном расстоянии стояли приземистые, округлой формы фонари, льющие на землю ровный желтый свет. Чугунный витиеватый узор и маленькие островки света, превращающиеся вдалеке в сияющую нитку бус - всё это превращало парк из зловещего ночного леса в дивный сад. Развилки украшали небольшие фонтаны, часто выполненные в виде скульптурных композиций, или скамейки для отдыха. Умиротворяющая красота природы, гений архитектора, спланировавшего парк, и присутствие Раджи отвлекли Артурию от сожалений и помогли ей взять себя в руки.
  - Что с Энкиду? - спросила она наконец у Гильгамеша.
  ...
  - ...Вот так вот, - закончил свой рассказ Гильгамеш.
  - Как снег на голову, - посочувствовала Артурия. - И что же он теперь будет делать?
  - Мы пока вот как решили: за границей семестр начинается после Нового года. У нас второй триместр - в сентябре. Значит, у Энкиду ещё есть возможность попробовать перевестись на биологический. Поэтому он сейчас закопался в учебниках и готовится тайно сдавать экзамены. Вся надежда на то, что, если его возьмут, его родители убедятся в серьёзности его увлечения.
  - А если он поступит, а родители ему всё равно откажут?
  - Тогда ему придётся выбирать, - озвучил простую истину Гильгамеш. - Но мне кажется, Эн не способен пожертвовать мечтой ради хороших отношений с родителями. И, в общем-то, он прав: нельзя ставить свою жизнь в зависимость от чужих желаний.
  Артурия подумала, что в таком случае её жизнь - бесконечная череда ошибок, с чем девушка была категорически не согласна. Даже если она допустила ошибку с Эльвирой. Даже если Гильгамеш вновь смог увидеть то, что ускользнуло от неё. Она ещё только учится, у неё все ещё впереди.
  Раджа тем временем уводил их всё дальше и дальше в парк. Гордый и независимый, словно бы и не было на нём поводка, он шёл неизменно сбоку от молодых людей, не как ведомое животное, а как полноправный член их общества; останавливался на развилках, над чем-то раздумывая, принюхивался и затем вновь шагал в одном известном ему направлении. Артурии с Гильгамешем было всё равно, куда идти, а потому они беспечно следовали за зверем, разговаривая о своём и позволяя Радже вести их, куда ему заблагорассудится. Постепенно праздничный гул стал глуше, а пение Нинсун и вовсе стихло. Свернув на очередное ответвление от основной аллеи, Раджа вывел их к небольшой деревянной беседке. Она была построена полукругом, с закрытыми стенами, надёжно защищающими на случай дождя или знойного солнца. Под потолком висел зажжённый фонарь, а в глубине беседки сидел Энкиду и сосредоточенно читал. Одна из заколок, сдерживающих тяжёлые волосы, съехала на бок, и выбившаяся прядь свешивалась через лоб, бросая тень на страницы книги, однако юноша этого не замечал. Поодаль на скамейке лежали ещё две довольно объёмных книги и наполовину опустошённая бутылка с водой.
  - Эн, приём, - окликнул друга Гильгамеш, чтобы как-то привлечь его внимание.
  - А? - рассеянно поднял голову тот и, увидев гостей, тепло улыбнулся. - Привет, Артурия. Сколько вообще времени? - обратился он к Гильгамешу.
  - Около десяти. Пришли вот устроить тебе небольшой перерыв, а то скоро мхом покроешься и не заметишь.
  Энкиду с наслаждением потянулся. Угол света изменился, и под глазами юноши стали видны тёмные круги, свидетельствующие о бессонном труде. Но в остальном, решила Артурия, он выглядел довольным и даже счастливым.
  - Раджа! Ух ты, мой грозный зверь, - ласково склонился к подошедшему тигру Энкиду, обнимая его и тормоша за загривок. - Ты тоже по мне скучал? Интересно, здесь палки нигде нет? - оглянулся юноша с сожалением. - Ладно, сейчас чего-нибудь найду, - с этими словами он направился в сторону деревьев.
  Поляна, на которой была построена беседка, уже походила больше на лесное место, нежели на вылизанные садовниками лужайки перед особняком, а потому была покрыта густым разнотравьем. Нарядная белизна ромашек, глянцевые чашечки лютиков, васильки на длинных жилистых стеблях, и, конечно же, крупные, сочно-жёлтые одуванчики виднелись повсюду, устилая землю пушистым ковром, щекоча голые щиколотки. Вид золотистых скоплений на тёмном фоне травы всколыхнул в Артурии туманные, почти стёртые воспоминания детства, отдавшиеся в сердце сладкой ностальгией. Делать было всё равно нечего, и, поддаваясь порыву, она сорвала пару цветов.
  - Хочу сплести венок, - пояснила она Гильгамешу. - Раньше я часто этим занималась - всё Бедивера заставляла их носить. Так как же тут было-то... - девушка с сомнением посмотрела на два перекрещённых стебля, неуверенная, что с ними делать дальше. - Так, что ли? А, вот как, наверное... Нет, тоже не то... - пальца сгибали и разгибали зелёные трубочки, но нужные движения на память не приходили.
  - Здесь, по-моему, надо ещё один цветок вплести, - пришёл на помощь Гильгамеш, добавляя третий одуванчик и оборачивая его стебель вокруг первых двух.
  - А, да, спасибо.
  Артурия опустилась на землю, всё ещё хранящую дневное тепло, пружинистую и мягкую. Свет, проникающий через неплотно пригнанные доски беседки, помогал видеть переплетения стеблей. Рядом пристроился по-турецки Гильгамеш, выискивая новые цветы и подавая их девушке. Неподалёку раздавалось фырчанье и стук клыков о дерево - Энкиду, раздобыв в осиннике палку, и затеял с Раджей шуточную потасовку, и теперь человек и зверь мерялись силами, пытаясь повалить друг друга. Полузабытые навыки возрождались неохотно, но Артурии нравился сам незамысловатый, размеренный процесс, в ходе которого девушке казалось, что ей снова пять лет и она вернулась в ушедшие, беспечные дни, когда она ещё ни о чём не думала и жила лёгкой жизнью ребёнка. В покорно гнущихся в руках одуванчиках, в белом соке, выступающем на концах стеблей и едва ощутимом медовом запахе было что-то мечтательное и в то же время грустное. И тем ценнее были для Артурии эти волшебные минуты, так как теперь в её жизни их уже осталось не так уж и много. А через несколько лет, наверное, и совсем не останется.
  А венок тем временем был почти готов. Оставалось только закрепить его, чтобы не распался.
  - Не помнишь, что дальше? - спросила Артурия Гильгамеша. Тот отрицательно покачал головой.
  Раздался треск, а затем глухой звук падения: палка наконец не выдержала натиска Раджи и сломалась, лишая Энкиду опоры. Для тигра ничего страшного не произошло, а вот юноша со всего размаха упал навзничь, едва успев выставить локоть и придавливаемый всей массой опустившегося на него зверя.
  - Ауч, - с досадой потирая ушибленные места, Энкиду бросил то, что осталось от палки и, тяжело поднявшись, направился к друзьям. - Чем занимаетесь?
  Раджа, поняв, что продолжения игры не будет, разочарованно посмотрел ему вслед, потрогал лапой обломки, и, подманенный Артурией, тоже улёгся рядом.
  - Вот, не знаем, как закрепить конец, - протянула Артурия венок Энкиду.
  Немного поколдовав над конструкцией, юноша вернул девушке законченное украшение. Артурия довольно приподняла его на руках, любуясь ровным рядом янтарно-жёлтых в рыжеватом свете беседки одуванчиков.
  - Чья корона? - усмехнулся Гильгамеш.
  - Для тебя будет великовата, - не удержалась Артурия. Торжественно, стараясь не задеть тигриных ушей, она водрузила венок Радже на голову. - О, любуйтесь - корона для царя зверей!
  - Дерзкая женщина, если ты вообразила, что моё великодушие безгранично, то ты глубоко ошибаешься, - пригрозил ей Гильгамеш. Алые глаза высокомерно сузились, выдавая крайнюю степень недовольства.
  - О, и что ты мне сделаешь? - шутливо и в то же время не без вызова ответила ему Артурия, не забывая ретироваться за пушистую спину Раджи. - Только сунься - у меня есть защитник.
  - Это мы ещё посмотрим, кого он будет слушаться, - хищно улыбнулся Гильгамеш, приподнимаясь.
  Тигр, не обращая ни на кого внимания, недоумённо пытался стряхнуть с себя и понюхать венок. Неизвестно, чем бы окончилась намечающаяся борьба, так как в этот момент Энкиду с радостным возгласом и сияющим лицом влез между подобравшимися блондинами:
  - Смотрите, какая классная! - на ладони у юноши сидела большая, коричнево-зелёная лягушка с желтым пузом.
  - Фу, чёрт, убери от меня эту гадость! - отшатнулся от него Гильгамеш, демонстративно кривясь и закрываясь рукой**.
  Артурия прыснула, отворачиваясь и зажимая ладонью рот. Её плечи мелко задрожали, но звонкий, безудержный хохот Энкиду свёл на нет её последние попытки совладать с собственным смехом. И, глядя на всё ещё сохраняющееся на лице Гильгамеша досадливое выражение, как если бы он проглотил целиком кислый лимон, она тоже засмеялась - сначала мелко, вторя Энкиду, затем от души и громко, уже сгибаясь над спиной Раджи, и, наконец, захохотала - открыто и в полную силу, до боли в животе и полного бессилия теле, повалившись на душистую траву. Их с Энкиду смех вознёсся над резной беседкой, над тёмными деревьями, и вскоре к нему присоединился и звучный голос Гильгамеша, поддавшегося их искреннему, бесшабашному веселью. Глядя в светлое, с первыми замерцавшими звёздами, небо и вытирая выступившие слёзы, Артурия думала, что это одна из лучших ночей её жизни.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 4 - Трещина
  
  

Однажды понимаешь, что человек, в котором ты видел своё счастье, на самом деле давно источник твоих расстройств. Так начинает исчезать любовь. (с)

  
  
  *Хочу поблагодарить читателя Satisfy_my_Ego за то, что этой фразой в нашем диалоге натолкнул меня на создание этого маленького эпизода.
  - Кстати, добавила к предыдущей главе авторский комментарий - отметила одну отсылку к новелле (насчёт Бедивера).
  
  'Щёлк-щёлк,' - тихо и умиротворяюще щёлкала компьютерная мышь, открывая и закрывая интернет-вкладки. Артурия, подперев ладонью подбородок, быстро пробегала глазами длинные чёрные строки слов. Поодаль на столе валялась пара конфетных обёрток и поблёскивала расписной эмалью остывшая чашка, на дне которой валялся измятый лимон. Таким образом протекало большинство будних вечеров Артурии, когда она, придя из университета, принималась за домашнюю работу. К её возвращению расторопные слуги уже накрывали ужин и вот, слегка разомлевшая от плотной еды и с кружкой горячего чая, девушка отправлялась к себе в комнату. Погода как нельзя лучше способствовала рабочему настроению: июль спровадил своего солнечного брата и заявился, таща за собой серебристый шлейф нескончаемых дождей; небо, точно невеста, то и дело куталось в полупрозрачный муслин облаков, с улицы тянуло липкой тёплой влагой, и не было ничего лучше, чем сидеть дома, прихлёбывая ароматный напиток.
  Открыв новое окно, Артурия вошла в социальную сеть: однокурсники просили прислать им электронную версию учебника. Что мешало найти его им самим, для Артурии оставалось загадкой, однако у неё не было причин отказывать в помощи. По крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь из них не попробует откровенно сесть ей на шею - такие поползновения Артурия имела обыкновение резко и жёстко пресекать. 'Если люди не могут противостоять расхолаживающим поползновениям лени сами, я стану их мечом,' - думала она в таких случаях. Зайдя на свою страницу, Артурия увидела значок нового сообщения. 'Должно быть, Айрисфиль соскучилась,' - решила она, наводя курсор. Но нет, писал Гильгамеш. Что было несколько необычно, так как живые разговоры он любил до такой степени, что в их с Артурией диалоговом окне до сих пор висело только два сообщения, да и те от него. Тогда, ещё в марте, они наконец-то обменялись контактами, и вскоре Артурии пришла заявка 'в друзья'. Ознакомившись с сопровождавшим её феерично-пафосным посланием, гласящим 'Пади в мои объятья, Король-рыцарь!', Артурия передёрнула плечами, но всё-таки произвела необходимые операции по добавлению контакта. Но буквально через пять минут телефон снова звякнул, оповещая хозяйку о пришедшем сообщении, на этот раз оскорблённо-гневного тона: 'И ты мне совсем ничего не ответишь, дерзкая женщина?!'* - Артурия только вздохнула и отключила интернет-связь. В течение последующих трёх месяцев диалоговое окно пустовало, как заброшенная и позабытая всеми детская площадка в старом квартале города. Теперь же, открыв пустое поле, Артурия увидела после пресловутой записи около трёх ссылок на какие-то сайты со следующим комментарием: 'Выбери, куда мы поедем на следующей неделе. Поездка займёт пятницу и часть субботы'. Артурия озадаченно моргнула и снова перечитала сообщение, на этот раз внимательнее. Разве они с Гильгамешем уже обсуждали планы на выходные? Она что-то не помнит, чтобы они договаривались куда-либо поехать. Или же... Догадка заставила Артурию нахмуриться и вперить недовольный взгляд в экран. Вот же нахал! Считает, что ему всё дозволено? Хорошо помня страсть Гильгамеша к самоуправству, Артурия не сомневалась, что он уже решил наедине с самим собой, каким образом хочет провести с ней выходные, а Артурию просто поставил перед фактом, 'благосклонно' предоставив ей возможность выбрать цель поездки. Щёлкнув по ссылкам, Артурия увидела, что все они были посвящены лесным трассам для велосипедистов и близлежащим гостиницам. Ну да, до леса на поезде ехать около полутора часов, и, если они хотят после пар с удовольствием покататься, удобней всего остаться на ночёвку, а домой возвращаться уже в субботу. Это-то понятно - а ничего, что у неё могли быть какие-нибудь другие планы на субботу? Откуда Гильгамеш знает? Или он отслеживает каждый её чих? Что, в конце концов, за неприятнейшая привычка диктовать другим каждый их шаг? Она что, содержанка, что он возомнил себя в праве распоряжаться её временем? Артурия чувствовала, как в ней нарастает глухое раздражение. Нет, в принципе, если начинать сейчас перепалку, у неё нет никаких основательных доводов, чтобы отказываться от поездки. Бесспорно, скоро сессия, и в ближайшие две недели Артурии ни до каких путешествий дела нет. Но вот если перенести планы на август... Ведь Артурия и сама всегда была спортивным человеком. Безусловно, активное препровождение каникул импонирует ей больше, чем однообразное сидение в своём особняке. Но почему нельзя было по-человечески спросить её, чего она хочет, а затем предложить свой вариант? Почему надо обязательно подчеркнуть своё главенство и принизить значимость её мнения? Она уверена: с Энкиду Гильгамеш так не общается.
  Спина Артурии, расслабленно откинувшаяся было на спинку стула, выпрямилась, мышцы непроизвольно напряглись, превращая тело в напряжённую, дрожащую струну, и сердце её, точно барабан, дало учащённый ритм. Одним движением свернув страницу, Артурия резко поднялась из-за стола. Безмолвные восклицания, одно возмущённее другого, сливались в её разуме в грозный хор, распаляющий обиду. Но Артурия по-прежнему помнила слова Энкиду во время фестиваля. Глубоко вздохнув, она быстрым шагом пересекла комнату и распахнула окно. В лицо ей тут же пахнуло влажной прохладой, а руки окропило мелкими, тёплыми брызгами капель, разбивающимися о карниз. Артурия прикрыла глаза, вдыхая слабый аромат земляной пыли и опускаясь локтями на подоконник. Вокруг особняка, насколько хватало глаз, перекатывалось волнами море кленовых деревьев; вдали оно смешивалось с молочным туманом, в котором теперь без следа потонула ограда и прежде видневшаяся асфальтированная дорога. Лишь редкий, далёкий шум двигателей нарушал иллюзию того, что особняк Пендрагонов стоит на неведомо необитаемом острове, отрезанный от мира, затерянный в прозрачных струях воды. Артурия смотрела некоторое время на блестящую от влаги сочную листву, на благородно-тёмные, вымытые от пыли стволы, на хлюпающую траву и бурлящую на асфальте воду. Ей нравилась такая погода - спокойная, умиротворяющая. Нравился рваный жёсткий ветер, треплющий волосы и с силой дующий в грудь и плечи. Его неустанная мощь и свобода словно сообщались и ей. Вздохнув глубоко ещё раз, Артурия почувствовала, что возмущение улеглось, оставив после себя лишь горьковатое послевкусие. Тогда она неторопливо закрыла окно и вернулась к столу, на котором лежал её мобильник. Она не собиралась с ним ругаться - нет. Энкиду ей хорошо объяснил, что из этого ничего не выйдет. Поэтому Артурия собиралась просто поговорить с Гильгамешем - вдумчиво, обстоятельно - и объяснить, что поездку лучше отложить до каникул. Гильгамеш не заставил себя ждать, практически сразу взяв трубку.
  - В чём дело, моя Королева? - вопрос прозвучал совершенно обыденно, как мог бы прозвучать в любой другой ситуации. И, тем не менее, Артурия нисколько не сомневалась, что Гильгамеш прекрасно догадывался о причине её звонка. Он был для этого более, чем проницателен, особенно учитывая тот факт, что за прошедший год Гильгамеш имел возможность досконально изучить характер Артурии. Как, впрочем, и она его.
  - Я не смогу поехать в лес в эти выходные, - так же обыденно ответила Артурия. Она решила не акцентировать внимания на том, что, для начала, её мнением в этом вопросе вообще забыли поинтересоваться.
  - Почему? Ты ведь никуда не уезжаешь, - и даже в этих, казалось бы, невинных словах чувствовалась присущая Гильгамешу властность. Словно подразумевалось, что он знает всегда и всё о жизни Артурии, а значит, имеет право и распоряжаться ею по своему усмотрению. Но и на это Артурия закрыла глаза:
  - Зато у меня скоро сессия. Между прочим, это и тебя касается.
  - Брось, от одного отнятого утра субботы у тебя ничего не изменится. Ты же всё равно не целый день за учебниками сидишь, но и в фехтовании упражняешься. Считай, одно заменит другое.
  - Отнюдь. Мы умотаемся в пятницу в лесу. В субботу нам захочется отдохнуть. Пока выспимся, пока приедем обратно - на это полдня уйдёт. А в фехтовании я сама регулирую длительность тренировок.
  - Моя несносная Королева, ты должна прыгать от радости, что я готов уделить тебе столько времени, а вместо этого я слышу одно недовольство. Я как будто каждый день тебя на такие прогулки вытаскиваю.
  - Не каждый день, но повторю ещё раз: ты неудачно выбрал время, экзамены на носу. Тебя самого это нисколько не заботит?
  - Я и так прекрасно знаю, что умнее всех их вместе взятых, - в трубке послышался смешок. - А отдыхать тоже надо. К тому же, Артурия, ты ведь не учишь всё в последний момент. Готов поспорить, у тебя уже половина всех билетов выучена. Поверь, ты слишком строга к себе.
  - Я делаю то, что должна делать. Может, это у тебя слишком халатное отношение к учёбе? - жёстко отрезала Артурия и тут же оборвала себя. Незаметно для самой себя, она почти опять начала перепалку. А ведь это получилось совершенно естественно - она лишь сказала то, что действительно думала, не руководствуясь злобой или желанием уязвить Гильгамеша. Но так уж вышло, что часто они смотрят на одни и те же вещи совершенно по-разному. Ещё раз призвав на помощь образ Энкиду, Артурия сменила направление. - Послушай, я же не отказываюсь от поездки насовсем. Давай просто перенесём её на август. Там и суше будет, а сейчас, в сезон дождя, в лесу, наверное, не дороги, а сплошное месиво из грязи.
  - Нет, - короткое слово было подобно судебному молоту. - Во-первых, сезон дождей на днях заканчивается и за неделю всё успеет подсохнуть. А во-вторых, до августа ещё целых три недели. Если сидеть в ожидании благоприятных условий, так можно всю жизнь прождать и ничего не дождаться.
  - Энкиду бы тебе на это ответил, что терпение в жизни тоже может пригодиться.
  - Моя Королева, я дал тебе возможность высказать своё мнение, а тебе всё ещё хватает смелости со мной спорить?
  - Я не понимаю: ты что, силком меня потащишь? - насколько бы Артурия не абстрагировалась от Гильгамешевой манеры говорить, безапелляционный тон, с каким были отметены все её доводы, на этот раз задел Артурию, и в её голосе не преминули прорезаться грозные нотки. - Вот что хочешь в следующую пятницу делай, а я в сторону вокзала и с места не сдвинусь.
  - Ого, вот это настрой, - Гильгамеш засмеялся. - Надо было сразу сказать, что ты заняла настолько категоричную позицию.
  - Так что - мы пришли к обоюдному соглашению? - недоверчиво спросила Артурия после повисшей паузы.
  - Несомненно, мой Король-рыцарь.
  - Я надеюсь, при встрече ты не примешься меня уговаривать по новой? - скептически уточнила Артурия.
  Что-то ей в согласии Гильгамеша казалось неестественным. Может быть, то, что вместо того, чтобы чувствовать себя уязвлённым (ведь Гильгамеш всегда любил оставлять последнее слово за собой), он довольно рассмеялся? Но, с другой стороны, Артурия не могла придумать уловки, которая её заставила бы поехать. Ну не насильно же он затолкнёт её в вагон поезда.
  - Даже ни разу не напомню об этом. Но я заеду за тобой после пар.
  - Хорошо, - 'опять прогуляет лекцию,' - подумала Артурия. Но спорить ещё и насчёт этого не стала: уже не было энергии. Пусть делает, что хочет, в конце концов. Главное, она отстояла свою независимость.
  И только положив трубку, Артурия запоздало и с некоторым удивлением отметила, что в последний раз Гильгамеш назвал её старым лицейским прозвищем, а не собственно придуманным титулом.
  

* * *

  В следующую пятницу Артурия, согласно уговору, дожидалась Гильгамеша. После четырёх пар, завершивших рабочую неделю, она, вопреки общему мнению, чувствовала себя весьма утомлённо, и взгляд её, отрешённый, но даже и теперь не утративший своей строгости, бесцельно блуждал по лёгким мазкам облаков в окне. Помимо этой незначительной черты, внешне усталость никак не отражалась на Артурии, отчего среди студентов и ходило мнение, что блондинка-первокурсница за учебой не столько трудится, сколько отдыхает. Но такова уж была натура Артурии: что в отдыхе, что в трудах облик её всегда сохранял печать возвышенного благородства, словно ещё в утробе матери оно было сплавлено с её душой воедино. Полностью собрав рюкзак, Артурия не имела больше никаких особых дел, и разум её был затуманен обрывками неясных, спонтанных образов. Сосредотачивать его на конкретном предмете у Артурии не было никакой охоты: после шести часов напряжённого внимания минутная рассеянность была благодатным и необходимым отдыхом. Но жажда - бич жаркого и душного лета - всегда была безразлична к нуждам людей. С обеденного перерыва у Артурии успело значительно пересохнуть в горле, и сейчас она многое отдала бы за стакан воды. С газом, без газа, сладкой, ароматизированной - не имело значения; один образ свежей журчащей жидкости заставлял горло Артурии непроизвольно сглатывать. От похода к питьевому автомату удерживало только сознание, что с минуты на минуту должен появиться Гильгамеш. И он действительно вскоре пришёл - чуть высокомерный, но благодушный и величественный.
  - Салют, Артурия!
  Она была тоже рада его видеть и поднялась навстречу. В руках Гильгамеш нёс - какая удача! - на вид ещё неоткрытую бутылку с водой. Подойдя к парте, он отвинтил крышку и уже было поднёс горлышко к губам, когда заметил вожделеющий взгляд Артурии.
  - Хочешь? - протянул он бутылку.
  - Да, спасибо.
  Припав к горлышку, Артурия с наслаждением ощутила, как заскорузлую, стянутую ткань ротовой полости обмывает и смачивает вода; та была ещё холодной, с приятным, чуть кисловатым лимонным привкусом. Артурия зажмурилась от удовольствия и начала пить большими глотками. Гильгамеш тем временем извлёк из кармана брюк телефон.
  - Подожди, я на секунду, - сообщил он, прочитав пришедшую смс-ку. - Это из компании.
  Артурия что-то неразборчиво промычала через пластик его удаляющейся спине. Когда она наконец почувствовала пресыщение, бутылка была почти на половину пуста. Артурия сделала ещё глоток, навинтила крышку. Поставила бутылку на стол и некоторое время наблюдала, как преломляется солнце в колеблющейся воде, пронизывая её сияющими нитями. Затем встряхнулась и засунула бутылку в боковой карман рюкзака. Гильгамеш по-прежнему не возвращался, и Артурия, заметив, что с доски забыли стереть маркер, направилась в её сторону. Губка была уже сальная и грязная, а краска маркера - стойкая и липкая, а потому девушка потратила не меньше минуты, прежде чем пластиковая поверхность доски засияла белизной. Убедившись, что линий нигде не осталось, Артурия с сожалением вернулась к рюкзаку. Делать было решительно нечего: аудитория была не просто пуста, она была пустынна, и всё: столы с обколотыми краями, пыльные рамы окон, бледная краска стен, перемигивающиеся лампы под потолком - всё создавало впечатление застывшего, монотонно текущего времени. Обведя эту лишённую красок картину скучающим взглядом, Артурия опустилась обратно на стул. Во всём её теле ощущалась какая-то натужность и скупость движений; добавьте к этому уставший ум - и вы получите лучшее на свете снотворное. Зевнув, Артурия повернулась к окну. Перед стенами университета росли тополи, и их мелкие, колеблющиеся на ветру листья поблёскивали, рябя в глазах. Медленно и монотонно, словно в замедленной съёмке, раскачивались верхушки деревьев. Каждый раз, как аркообразный ствол замирал, достигая максимальной точки, покрывающая его листва вздрагивала и шелестела, и тогда по её тёмно-зелёной массе пробегала волна бликов, как по ровной глади пруда в неспокойный день. Природа, для которой понятия добра и зла бессмысленны и неприменимы, сама по себе нейтральна. Быть может, именно поэтому она кажется людям, которые представляют из себя средоточие противоречивых желаний, столь чарующей и непостижимой? И всё же, даже от созерцания прекрасного рано или поздно наступает усталость. Ещё раз зевнув, Артурия уронила на руку отяжелевшую голову. Во время лекции солнце не казалось ей таким жарким, но теперь девушка почувствовала, что её разморило. Сонливая истома растеклась по телу, подавляя волю и притупляя внимание. Артурия встряхнула плечами, как если бы хотела скинуть тяжёлое одеяло, с силой потёрла лоб, но особо взбодриться это не помогло. Буквально через минуту она уже склоняла лицо на сложенные на столе руки. Мысли сразу поплыли, уступая место ленной слабости и цветной темноте перед глазами. Где же Гильгамеш? Она сейчас заснёт. Впрочем, сидячий сон всегда зыбок. Так что ничего страшного, даже если она позволит себе немного вздремнуть. Совсем чуть-чуть. Где-то в отдалении послышался мерный стук ботинок. Должно быть, это он. Надо бы подняться. Да, она сейчас встанет, вот только досчитает до трёх...
  
  С тихим щелчком дверь аудитории открылась, и на пороге её показался Гильгамеш. Он осторожно и вместе с тем уверенно заглянул внутрь, как если бы охотник подбирался к собственноручно вырытой волчьей яме. Убедившись, что лежащая на парте Артурия продолжает оставаться неподвижной, он уверенным шагом обогнул ряды и приблизился к ней. Теперь он мог разглядеть тонкие светлые волоски на её шее, подсвеченные солнцем, чуть приоткрытые, неожиданно мягкие губы в противовес огрубелой от фехтования коже пальцев и жаркий румянец, разлившийся по едва загорелым щекам.
  - Эй, Артурия, - повысив голос, позвал её Гильгамеш. Сперва легонько, а затем с силой, даже грубо, потряс за плечо. Никакого эффекта. Плечи девушки по-прежнему мерно поднимались и опускались, свидетельствуя о глубоком сне. - Быстро же она, - довольно усмехнулся Гильгамеш.
  Закинув рюкзак Артурии себе на плечи, Гильгамеш поднял на руки и её саму и покинул аудиторию. Так он спустился по нескольким лестницам, пересёк вестибюль и покинул здание университета; кто-то из заботливых студентов услужливо открыл ему входную дверь. В двух метрах от крыльца Гильгамеша уже ждал золотистый автомобиль, из которого тут же вышел водитель и помог своему господину сесть на заднее сидение вместе с находящейся в беспамятстве девушкой. Едва только Гильгамеш расположился вместе со своей добычей в салоне, как машина тронулась и быстро исчезла в направлении вокзала.
  Удостоверившись, что Артурия уложена удобно и внезапное падение ей не грозит, Гильгамеш позвонил (на этот раз уже по-настоящему) другу. Через пару гудков, как по хронометру, на другом конце взяли трубку.
  - Она заснула. Всё прошло очень гладко.
  - Имей в виду: ты можешь её потерять, - сварливо, как если бы был очень чем-то недоволен, отозвался Энкиду. - Ты хорошо подумал?
  - Эн, я это слышал от тебя уже раз десять, - невозмутимо ответил Гильгамеш. - Думаешь, я страдаю провалами памяти?
  - Да потому что... А, ладно, - раздосадовано оборвал себя Энкиду. Он слишком хорошо знал Гильгамеша, чтобы понимать, что упрёками и давлением от него ничего не добьёшься. - Я тебе только одно скажу: я наблюдаю за вами эти четыре месяца и никак не могу понять, чего ты пытаешься добиться от Артурии. Она согласилась быть твоей девушкой, но тебе этого как будто бы и не нужно вовсе. Каждую встречу ты выводишь её из себя, словно проверяешь на прочность, и твои методы становятся всё жёстче и жёстче. Ты Артурию хочешь сохранить рядом с собой или сломать? Неужели тебе мало было периода противостояния, чтобы убедиться в её исключительности? Какие ещё доказательства тебе нужны?
  - Ты сомневаешься в сознательности моих поступков?
  - Как хочешь, моё дело предупредить, - в трубке зазвучали короткие гудки.
  
  Энкиду был во многом прав, уговаривая Артурию простить Гильгамеша. Например, в том, что Гильгамеш действительно не хотел обижать Артурию, называя её идеалы глупыми. Как и когда назвал Широ 'хлыщом' - тоже не хотел. Когда отправлял сообщение в социальной сети - тем более. Сложно даже сказать, существовало ли для Гильгамеша понятие 'обиды'. Подобная эмоция была ему чужда, а, следовательно, он редко о ней не задумывался. Все люди делились в глазах Гильгамеша на две категории: на тех, кому дОлжно было ему подчиняться и на Энкиду. Тех, кто выступал против него, Гильгамеш сминал и отбрасывал прочь со своей дороги. К тем, кто демонстрировал покорность, он относился пренебрежительно-равнодушно, а если человек проявлял завидную преданность, снисходил до сдержанной благосклонности. С Энкиду он держал совет и скрашивал досуг. Иногда спорил, но всегда прислушивался. Артурия, несомненно, принадлежала к первой категории. Да, Гильгамеш признавал её 'исключительность' и 'красоту души'. Но это совсем не означало, что он видел в ней равную себе. В конце концов, 'незаурядная личность' - термин весьма неопределённый и в некотором смысле даже двоякий. Гильгамеш посчитал Короля-рыцаря достойным стоять рядом с собой, даровал ему честь принадлежать ему, Гильгамешу - но не более того. В остальном правила для Артурии оставались неизменны, как и для любого другого обывателя. Гильгамеш великодушно закрывал глаза на мелкие неповиновения своей Королевы, развлекался её колкими, своенравными речами, но никогда не воспринимал её протесты всерьёз. Чтобы что-то воспрепятствовало исполнению его желаний? Что за смешная мысль! Весь мир склонялся перед его волей - единовластной и неоспоримой; земля была его садом, а он в ней - полноправным хозяином.
  С сознанием полной законности своих действий Гильгамеш задумчиво любовался красотой своей пленённой Королевы. Даже сейчас спящее лицо Артурии сохраняло строгое выражение, словно и в забытьи над ней продолжал довлеть чудовищный груз идеалов. Оковы сна надёжно оплели Короля-рыцаря, обездвижив его и лишив собственной воли. Их тяжесть была губительней железных кандалов, крепче толстых стальных цепей, ибо она подавляла силу не только физическую, но и духовную. Но спящий лев - это всегда лишь большая пушистая кошка. Очертив кончиками пальцев шею и скулу Артурии, Гильгамеш убрал невидимый волосок, случайно упавший ей на лицо. И нетерпеливо взглянул в окно, ища на горизонте здание вокзала. Лев интересен только тогда, когда он из кошки превращается в грозного хищника. В остальных случаях это просто обыкновенная кошка.
  Но что сделало Артурию столь исключительной в глазах Гильгамеша? Что разбудило усталую, пресыщенную всеми мыслимыми благами человеческой цивилизации душу? Не пресловутая ли воинственность Короля-рыцаря? Не то ли бесстрашие, что светилось в тёмно-зелёных глазах всякий раз, как Властитель Лицея оглашал свою волю, пред которой склонялись все остальные люди? И разве не было непоколебимое благородство девушки для Гильгамеша первой искрой, от которой зажглось пламя любви? Подобное противоречие чувств и желаний может показаться на первый взгляд странным, если не несовместимым. В действительности же оно встречается сплошь и рядом. Так люди ещё с древних времён пытаются подчинить огонь. Они хотят, чтобы он готовил их мясо, но не сжигал одежду и жильё. Чтобы его пламя было способно расплавить металл, но не выходило за пределы предназначенного для того очага. Человечество строит дамбы и электростанции, чтобы использовать воду, но при этом жалеет, если река мелеет и теряет свою былую силу. Оно присваивает себе силу атомов, но порой забывает, насколько разрушительными бывают последствия, если допустить хоть малейшую ошибку в обращении с ней. Гильгамеша притягивали в Артурии именно её независимость и твёрдость духа. Он черпал истинное наслаждение, любуясь переливами этих граней её характера, а вместе с тем он постоянно ограничивал её свободу. Гильгамеш стремился подчинить себе каждый шаг Артурии, но начинал скучать, когда их отношения достигали полной гармонии. Не для того ли он при каждой встрече провоцировал Артурию на ссору, чтобы увидеть в ней прежнего Короля-рыцаря? Чтобы в очередной раз убедиться, что она ещё не превратилась в одну из его покорных слуг? Лев на золочёной цепи. Но Гильгамеш не учёл, что лев не может жить на привязи. Льву нужна бескрайняя саванна, в которой он был бы полновластным хозяином - только тогда можно будет любоваться его гордой поступью и величественной силой. Иллюзорная свобода, которую даёт цепь, пока она не натянута, не способна заменить настоящей независимости. И лучше всего это будет чувствовать сам лев. Пойманный зверь всегда будет ощущать удавку на своей шее, готовую в любой угодный хозяину момент подавить собственную волю зверя.
  А может, Гильгамеш подсознательно продолжал их с Артурией поединок с того самого момента, как впервые встретился с ней в Лицее? Он до сих пор может с отчётливостью воскресить в своей памяти побелевшие костяшки пальцев, стискивающих край парты, и твёрдый, жёсткий голос: 'Да, у меня есть вопрос. К Гильгамешу'. Ведь, в конце концов, их период противостояния так и окончился ничем. И сколько бы столкновений у них не было, ни один из королей Лицея не мог взять над другим верх. А значит, продолжал считать Гильгамеш, Артурия должна ему подчиняться. Он с детства привык к собственному превосходству над другими, как в физической силе, как в умственных способностях, так и в силе характера. Необоримый Энкиду был исключением, лишь подтверждающим правило. Доминирование над остальными людьми оставалось фактом, естественной вещью. И поэтому Гильгамешу никогда даже и в голову не приходило, что девушку, которую он любит, девушку, которую он считает неповторимой, девушку, которая обладает столь сильным внутреннем стержнем, надо признать равной самому себе.
  

* * *

  'Тук-тук... Тук-тук-тук...' - раздавался в отдалении звук шагов - не слишком далеко, но и не слишком близко. 'А вот и Гильгамеш, - сквозь сон подумала Артурия. - Кажется, я всё-таки вздремнула ненадолго. Надо подниматься...'. Мысли ворочались вяло и неохотно, увязая в сладкой дремоте. С трудом Артурия разлепила тяжёлые веки, и перед её взглядом появилось что-то светлое и расплывчатое. Чтобы понять природу этого предмета, необходимо было употребить некоторое количество воли и настойчивости, присутствия которых Артурия в себе сейчас совершенно не ощущала. Ей было тепло и уютно, приятная тяжесть сковывала все члены её тела, наполненные истомой, и даже шея как будто не болела от долгого сидения за столом. Гильгамеш всё ещё где-то шёл, и Артурия, закрыв глаза, дала ласковому, невесомому забытью вновь убаюкать себя, отправляя в туманную страну теней и видений. Однако на этот раз ей уже не удалось так глубоко заснуть. Дремота постепенно отступала, сознание прояснялось, и умозаключения Артурии становились всё отчётливее и связанней; некоторые факты, ранее от неё ускользавшие, проступили теперь с необыкновенной ясностью. Например, то, что уж что-то больно долго Гильгамеш возвращался. Если он уже зашёл в аудиторию, самое время ему потрясти её за плечо и разбудить. Да и, если разобраться, звук шагов не так-то уж напоминал шаги. Гораздо больше сходства обнаруживалось с движением поезда. Поезда? Артурия распахнула глаза. На этот раз зрение сфокусировалось, и она увидела перед собой блестящий кусок бежевого пластика, облицовывающего, очевидно, некую вертикальную поверхность. Некоторое время Артурия смотрела на неё бессмысленным взглядом, не в силах до конца побороть всё ещё одолевающую её сонливость. Затем непонимающе моргнула - как-то это было странно. Медленно просыпающийся мозг сопоставлял посылаемые органами чувств ощущения с последними запечатлёнными в памяти событиями. Она же была в аудитории. Парты были точно другого цвета. Может, она ещё спит? Движимая недоумением, Артурия протянула руку по направлению к блестящей поверхности; тело непроизвольно дёрнулось, и в этот момент девушка с изумлением осознала, что лежит на полугоризонтальной поверхности. Подняв ладонь, она ощутила скользкую прохладную материю - Артурия была укрыта какой-то тканью, больше всего напоминающую внутреннюю обшивку одежды. Что за мистика? Что вообще произошло? Она же была в университете и... Нет, она совершенно уверена, что именно там она и осталась! Остатки сна как рукой сняло. В полном замешательстве Артурия поднялась с... с чего бы то ни было.
  Виски тут же заломило, очертания предметов вновь расплылись, и Артурия со стоном схватилась за лоб. Впрочем, через пару секунд всё прошло, только голова оставалась по-прежнему ватной и тяжёлой. Что-то с шелестом соскользнуло с груди и упало Артурии на колени - это был лимонного цвета пиджак. Озадаченно оглянувшись, она обнаружила, что действительно находится в вагоне скоростного поезда. Блестящий пластик оказался облицовкой стен и потолка, а сама она сидела в кресле с сильно откинутой назад спинкой. Артурия ошеломлённо тряхнула головой - что за чертовщина? Ведь она совершенно ничего подобного не помнит. Она смотрела в окно, ждала Гильгамеша... Это какой-то гипноз! И, тем не менее, все органы чувств подсказывали Артурии, что происходящее было слишком реально для внушённой иллюзии.
  В нарастающем смятении повернувшись к окну, за которым один пейзаж стремительно сменял другой, Артурия наконец заметила сидящего напротив Гильгамеша, который увлечённо читал журнал 'Текнолоджи'. Когда он поднял на неё свой спокойный и невозмутимый взгляд, Артурия подумала, что ещё немного и она поверит, что сошла с ума. Собственное её появление в вагоне было настолько сюрреальным, что она бы не удивилась, если бы Гильгамеш, увидев её, в ужасе закричал, словно она была перенёсшимся сюда против своей воли фантомом. Однако вместо этого он лишь как ни в чём не бывало спросил:
  - Уже пришла в себя, моя Королева?
  - Почему я здесь?
  - Потому что мы едем отдыхать, в лес.
  - Какой ещё лес? - беспомощно наморщила лоб Артурия, силясь вспомнить хоть какую-нибудь зацепку, которая дала бы ключ к настоящему.
  - Оу, кажется, я всё-таки немного переборщил со снотворным, - усмехнулся Гильгамеш, и что-то хищное прорезалось в очертаниях его скул.
  Артурию охватило смутное ощущение опасности, от которого внутри что-то сжалось и напряглось. Состояние это было ей знакомо: оно посещало Артурию каждый раз, как она брала в руки саблю. Лес. Велосипеды. Прошлая пятница. Разговор. Очень медленно, неохотно, и, тем не менее, неотвратимо, разрозненные кусочки загадки складывались в одну логическую цепочку. Артурия недоверчиво заглядывала в изучающие её рубиновые глаза и к своему возрастающему ужасу читала в них единую, неизменную, неизбежную правду, в которой эти глаза ей открыто признавались. В одно мгновение нелепый калейдоскоп событий обрёл определённый и единственный смысл, не оставляя Артурии ни капли сомнений и приводя её во гнев.
  - Так это значит, ты меня усыпил?
  - Да.
  - И таким образом отвёз на вокзал?
  - Да.
  - И перенёс меня в поезд?
  - Да.
  - И теперь мы едем на ту самую прогулку, на которой ты настаивал в прошлую пятницу?
  - Да.
  - Да ты с ума сошёл, что ли, так делать? - угрожающе проговорила Артурия, испепеляя Гильгамеша взглядом. Бессильная злость, недоумение, обида от обмана, негодование - всё смешалось и, как огнём, охватило её душу.
  Но даже в такой ситуации Гильгамеш умудрялся смотреть на Артурию сверху вниз. Вся его расслабленная, удобная поза являла собой ту снисходительность, с которой взрослый смотрит на маленького неразумного ребёнка - и это было ещё одним оскорблением для Артурии.
  - Я уже говорил, моё слово - закон. Прими это и смирись. Женщина по-настоящему чувствует себя счастливой только тогда, когда ей есть, кому подчиняться.
  - Хочешь сказать, что я даже собственным телом распоряжаться не могу?!
  Не говоря ни слова, Гильгамеш перелистнул страницу журнала и вновь погрузился в чтение. Потому что ответ был очевиден. Конечно, он имеет право решать, где и сколько его любимая пробудет. Разве она предполагала как-то иначе?
  Жгучее негодование переполнило Артурию, заставляя её на мгновение онеметь; лицо её, перед этим начавшее было набирать краску, побледнело, исказившись в чертах и являя собой безмолвное, но самое выразительное восклицание. Однако вскоре шок прошёл, возвращая Артурии самообладание. Решительно встав, она выхватила из рук Гильгамеша журнал и, подождав, пока тот поймёт, что произошло, нарочито медленно, с треском разодрала журнал пополам. Помятый глянец с сухим хлопком шлёпнулся на откидной столик. И теперь уже поднялся Гильгамеш. Неторопливо, со свойственной ему одному манерой, в которой читались сила и способность повелевать другими. В следующий момент они сцепились, он - пытаясь заставить её сесть, она - сопротивляясь.
  Сколько Артурия ни знала Гильгамеша, вид его никогда её не устрашал: его поступки могли шокировать, но как человека, Артурия никогда не боялась Гильгамеша. Возможно, в этом была заслуга Утера: нрав отца научил девушку никогда не тушеваться. И сейчас, рыча сквозь стиснутые зубы, Артурия бесстрашно боролась с противником, рядом с которым казалась вдвое меньше ростом. Всю свою мощь вложила она в этот поединок, в очередной раз доказывая, что не просто так прозвали её Королём-рыцарем. Откуда в ней было столько стали, столько неистовства - столько нечеловеческого напора? Ни на миллиметр не сдвинулись её подрагивающие от напряжения плечи. И - о да, как она была в этот момент прекрасна! С грозно сведёнными бровями, с яркой зеленью глаз, потемневшей от ярости, это была вновь та самая девушка, которая некогда так дерзко бросила Гильгамешу вызов. Её звёздное сияние невозможно было перепутать ни с чем иным. Свирепый лев, способный оставить смертельные раны, если ты его не укротишь. Глядя на Артурию, Гильгамеш чувствовал, что, если бы это было возможно, он бы влюбился сейчас по второму разу. То, как она самозабвенно сопротивлялась ему и телом, и душой, будоражило нервы и кровь, пробуждая от смертельной скуки. Ярость Артурии была дурманящим ядом, заставляющим испивать его вновь и вновь. Воистину, не было подобных ей в этом мире.
  Но хоть короли и были равны друг другу, положение их не было одинаково. Ещё когда Артурия разрывала журнал, она спросила саму себя, чего она хочет добиться помятой стопкой мелованной бумаги. У Гильгамеша наверняка всё продумано. Скоростной поезд дальнего следования ходит не каждые пять минут. Скорее всего, это один из последних рейсов, и хорошо, если поздно вечером ещё будет обратный. Но до того времени она всё равно будет вынуждена оставаться там, куда её привезли, словно потерпевший кораблекрушение и выброшенный на необитаемый остров моряк. Домой звонить бесполезно - слишком большое расстояние. Машина поспеет разве что к утру, если не позже. Недаром же они едут на экспрессе, который преодолевает гигантское расстояние за какой-то час. Дерись - не дерись, а ей уже никуда не деться. Этот вывод лишил дальнейшее сопротивление какого-либо смысла, поставив тем самым в нём точку. Однако логика властна только над разумом, но не над эмоциями. Осознание, что всё выходит действительно так, как того хочет Гильгамеш, ещё больше разозлило Артурию. Навалившись вперёд всей массой, она с силой оттолкнула его от себя, заставив пошатнуться, и самостоятельно опустилась в кресло. По лицу Гильгамеша скользнула тень удивления, однако в виду покорности Артурии, по крайней мере, видимой, ему не оставалось ничего, кроме как тоже вернуться своё место. Некоторое время он ждал ещё какого-либо продолжения протеста, но поскольку Артурия, демонстративно отвернувшись к окну, оставалась нема и неподвижна, словно камень, углубился в конце концов в свой телефон.
  Артурия смотрела на мелькающие столбы с паутиной электропроводов, и не видела их. Внутри неё всё клокотало. То, что Гильгамеш эгоистичен в своих желаниях, было для неё давно испытанным на собственной шкуре фактом, но никогда, никогда Гильгамеш ещё не поступал с ней настолько бесцеремонно. Наплевав на её мнение (а ведь она ясно дала понять, что против этой затеи), усыпив, как неразумное животное, он взял и, совершенно не заботясь о её чувствах, увёз её туда, куда ему хотелось. Чем в данном случае Артурия отличалась от вещи? С тем же успехом Гильгамеш мог взять с собой вазу или, скажем, щётку для чистки обуви. Всё было бы то же самое: ни сопротивления, ни споров, одна лишь бессловесная покорность. Да разве она вещь? Да разве он ставит её в шкаф в одной из своих обитых гобеленами комнат и закрывает в стеклянной витрине за замок? Нет, она живой человек! Вот когда она отбросит коньки, тогда пожалуйста - возите её в морге хоть целый день с места на место, проводите вскрытие, берите для пересадки органы - ей уже будет всё равно. А сейчас у неё есть свои воля и желания. И, чёрт побери, у неё есть полное право идти туда, куда она сама посчитает нужным. Это её тело, её ноги, её руки, и именно она и только она имеет право распоряжаться ими. Как Гильгамешу вообще хватило наглости претворить свою уловку в жизнь? Артурии было даже сложно охарактеризовать его поступок. Наплевательский? Бессовестный? Высокомерный? Тиранический? Низкий? Как и всегда, она попалась по собственной доверчивости: ей стоило ожидать от Гильгамеша подвоха, зная его коварный нрав и склонность к самодурству. Но Артурия никогда бы и в голову не взяла, что он способен пойти на такие радикальные ухищрения ради собственных прихотей. Так унизить её, втоптать в грязь в её достоинство. Да за кого он её держит?
  Боль в руках - настолько сильно впились ногти в мякоть ладоней - заставила Артурию вновь очутиться в вагоне поезда. Грудь её часто и тяжело вздымалась, как будто она только что на кого-то кричала. Да так оно и было, только крик это был мысленный, исходящий из жестоко оскорблённой души. Гильгамеш по-прежнему истощал зарядку телефона. Рядом с ним лежал его рюкзак, своего же Артурия нигде обнаружить не могла. Ещё бы, все предосторожности соблюл. Злость кольнула Артурию с новой силой. Некоторое время она провожала равнодушным взглядом проносящиеся мимо сочно-зелёные поля, перемежающиеся редким перелеском, но вскоре потеряла к ним интерес. Как сильная радость способна затмевать собой окружающий мир, так и жгучая обида заставляет человека обратиться внутрь себя, чтобы унять боль ноющих ран. Да, были уже случаи, когда Артурия становилась жертвой самоуправства Гильгамеша. Не первый раз вынуждает он её играть по своим правилам. И, тем не менее, ни один ещё нахальный поступок Гильгамеша не вызывал у Артурии таких негативных эмоций. Непрошенные букеты цветов, провокационные шутки и бесстыдные приставания были назойливым ребячеством. Оно порой раздражало, но по большому счёту Артурии не усложняло жизнь. Случались, конечно, и более серьёзные истории. Однако даже у новогоднего розыгрыша было больше гуманности по сравнению с её нынешним положением. Так или иначе, а у Артурии тогда всё же был выбор: ехать в отель или нет. И если бы она решила остаться дома, никто не стал бы с ножом у горла заталкивать её в автомобиль. Да, Артурия в итоге весело провела время, несмотря на то, что поначалу восприняла Гильгамеша и Энкиду в штыки (да и как тогда было не принять?). Можно даже сказать, что в тот раз именно своеволие Гильгамеша спасло её от дурного настроения и испорченного праздника. Но ведь нельзя путать горячее с холодным. Тогда были каникулы, беззаботное время. А сейчас? На носу экзамены, Артурии надо серьёзно и обстоятельно заниматься, и при том, она ведь не отказывалась от поездки, нет! Она всего лишь предложила отложить её на пару-тройку недель. Разве это не наплевательское отношение? Разве это не эгоизм, граничащий с жестокостью? Чтобы там ни было раньше, на этот раз Гильгамеш определённо перешёл черту дозволенного.
  Энкиду, милый Энкиду... что бы он сейчас сказал Артурии? У неё нет сил простить Гильгамешу его поступок. Душа её сейчас словно каменная пустошь, выжженная палящим гневом, и нет ни одного родника, который мог бы дать покой и облегчение изнурённому путнику. И, между прочим, с другом бы настолько своевольно Гильгамеш бы никогда не поступал, уж Артурия уверена. И чем же, спрашивается, она отличается от Энкиду? От полынной горечи, опалившей горло, побежали по рукам мурашки. Артурия нутром ощущала тупую, ноющую боль, переходящую почти на физический уровень. И если бы Гильгамеш сейчас поднял голову, то увидел бы, как стекленеют глаза его королевы, превращаясь в две зелёных льдинки, как опускаются и становятся жёсткими уголки губ и как заостряется, приобретая суровую воинскую отстранённость, профиль её лица.
  И всё же, всякая яркая эмоция скоротечна. Она взметается, фонтанирует, переливаясь многочисленными оттенками, и затем опадает, оставляя после себя определённого рода послевкусие, как опьянение - похмелье. К тому моменту, как поезд приехал на станцию, настроение Артурии можно было бы описать как 'мрачная неприступность'. Она по-прежнему была крайне оскорблена и не желала вступать ни в какой контакт с Гильгамешем, однако гнев уже поулёгся. После эмоционального всплеска обычно наступает опустошение, и Артурия, не испытывая в себе больше тяги к активному выяснению отношений, ушла в глухую оборону, игнорируя Гильгамеша и вообще демонстрируя всем своим видом немой протест.
  - Пойдём, наша остановка, - Гильгамеш беспечно подхватил рюкзак. - А то смотри, уедем ещё дальше.
  Ни один мускул не дрогнул на лице Артурии. Ответив на шутку ледяным молчанием, она поднялась с полки и, не обращая внимания на упавший на пол пиджак, вышла в проход.
  Сойдя на людный перрон и миновав турникеты, они вышли на улицу. Гладко заасфальтированная дорога вилась от облицованного плиткой крыльца станции и исчезала в скоплении дачных коттеджей, за которыми сизой стеной поднимался лес. Это была знакомая Артурии картина: в детстве, в младшей школе, она нередко приезжала сюда с Бедивером, а порой и с отцом. Как никак, одно из облюбованных горожанами место для отдыха. До самого леса идти было минут двадцать по сплетениям проездов, и полузабытые места невольно навевали воспоминания. Вот из-за угла показывается добротно выстроенный дом - теперь он выглядит ещё шикарнее по сравнению с семью годами раньше, в тени вытянувшихся и разветвившихся яблоней. И берёзы, в которых Артурия любила играть в прятки с Бедивером, по-прежнему задумчиво шелестят зелёной гривой, только сгнила и покрылась лишайником рядом с ними самодельная лавочка. Всё так же идёт пыльная дорога - ни уже, ни шире, всё с теми же зарослями крапивы и пижмы по обочинам. Удивительна сила человеческих воспоминаний. Вызывая из памяти полузабытые образы и ощущения, мы воочию поворачиваем время вспять. И слышится уже где-то вдалеке смех и голоса приятелей, и небо кажется таким же голубым и юным, как и пятнадцать лет назад, когда мы рассказывали родителям очередную свою наивную, милую детскую фантазию. И только тело, большое, тяжёлое тело напоминает, что тебе уже не пять лет, коля сердце смутной тревогой.
  Как бы сумрачно ни было на душе у Артурии, а умиротворяющий вид сочной зелени, беззаботная атмосфера нарядных дач произвели на неё впечатление. Стоило сделать пару глотков свежего, напоенного солнцем воздуха, как начинала казаться бессмысленной злость, нелепыми выглядели ссоры и драки. Весь мир казался добрее, чище, и, несмотря на по-прежнему довлеющие над ней горечь и обиду, Артурия самой себе сознавалась, что ей было приятно вновь увидеть эти места. Навстречу им с Гильгамешем попадались семьи с ворохом сумок и корзин, развесёлые, неспешно прогуливающиеся компании, постоянно мелькали велосипедисты. На одном из поворотов Артурию с Гильгамешем окликнул мужчина:
  - Эй, молодёжь, не знаете, где тут продуктовый магазин?
  - Да, конечно, - сразу откликнулась Артурия. - Вам нужно вернуться немного назад, пойти по дороге, где облепиха, там повернуть налево и прямо до конца.
  - Так теперь не пройдёшь, - заметил Гильгамеш.
  - Почему? - обернулась Артурия.
  - Владельцы коттеджа, когда меняли забор, насыпали около него кучу песка, и вся вода теперь скапливается в проезде. Думаю, даже спустя неделю после дождей там будет ещё то болото.
  - Вот как. В таком случае вам лучше будет сделать небольшой крюк, - обратилась Артурия к мужчине. - Идите сейчас до конца этого проезда и потом направо.
  - Ты же вроде со мной не разговариваешь? - ехидно заметил Гильгамеш после того, как они распрощались с человеком.
  - Ты и чёрта самого разговоришь, - огрызнулась Артурия, но довольно слабо.
  В ней уже не было прежней злости, которая бы подпитывала непроницаемый, убийственно-холодный панцирь. Тем не менее, обида и негодование, угнездившиеся в её сердце, были всё равно что безбрежное море, и невозможно было пытаться осушить его или избавиться от него каким-либо иным способом. Чувства эти жили и давали о себе знать, сохраняя у Артурии угрюмый, недовольный вид.
  Вскоре они подошли к небольшому, но от этого не менее оживлённому отелю, расположившемуся у самого леса. Гильгамеш взял на ресепшене ключ, пока Артурия демонстративно скучала в сторонке, и, поднявшись на второй этаж по лестнице, над которой были развешаны украшения индейцев и пара чучел, они очутились в своём номере. Там Гильгамеш достал из рюкзака две пары футболок и джинсов.
  - Держи, переоденешься, - протянул он один комплект Артурии, которая тем временем с постным выражением лица изучала чистую, непритязательно обставленную комнату. Смерив Гильгамеша уничижительным взглядом, Артурию молча взяла одежду и удалилась в ванную.
  Футболка и джинсы на проверку оказались её собственными; повесив их на крючок для полотенец, Артурия подошла к узкому окну. 'Сбежать, что ли, из вредности?' - задумчиво спросила себя она, открывая раму. Но, выглянув наружу, к своему разочарованию увидела, что, в отличие от Нового года, побег не представляется возможным. 'Да и бессмысленно всё это, - махнула рукой Артурия, возвращаясь к вещам и начиная переодеваться. - К чему устраивать шум, если по своей воле я отсюда всё равно не уеду'.
  Когда они вышли на улицу, у крыльца отеля стояло несколько привязанных велосипедов, двое из которых Гильгамеш отцепил.
  - Я так понимаю, домой звонить не надо? - сухо спросила Артурия, пока тот возился с замками.
  - Нет, - усмехнулся Гильгамеш, выводя велосипеды. - Поехали?
  - Валяй, - и Артурия первая оттолкнулась от земли.
  Лес встретил их тенистой прохладой и запахом шашлыков. Быстро пронеслись мимо вытоптанная дачниками опушка, светлый пригорок и ровная, усыпанная душистой хвоей земляная дорога, по которой уже совершали вечерний моцион молодые семьи и хозяева собак. Но стоило, однако, на одном из ответвлений свернуть в сосновую чащу, перемежаемую орешником, как суета и шум остались где-то позади и Артурию с Гильгамешем обступила самобытная, тихая жизнь леса. Теперь тропа стала совсем узкой - двоим только-только разминуться. Свешивающиеся с обеих сторон ветки кустов и крапива скользили по ногам. Почва, изрезанная проступающими из неё корнями и поросшая густым подлеском, всё ещё хранила влагу, и вскоре шины велосипеда матово заблестели с налипшими на них кусочками коры и травинок; сочный шелест резины и поскрипывание сидения служили тихим аккомпанементом к далёкому крику птиц. От сладковатого соснового аромата, от струй холодного воздуха, обнимающих руки, сердце Артурии наполнилось неясной негой. Сложно было это признавать, но сейчас она получала неимоверное удовольствие, выруливая на изгибах тропы, пропуская через себя мерное, мощное дыхание леса, и едва ли бы она согласилась променять эти ощущения на очередной поход кино. Все обиды резко отошли на второй план, как затуманенные матовым стеклом. Артурия всё ещё по инерции дулась на Гильгамеша, но беспочвенная, раскрепощённая радость уже захватывала её, заставляя плохое настроение сдавать так прочно до этого удерживаемые позиции.
  Между тем дорога была практически безлюдной - ибо большинство горожан удовлетворялось необременительной прогулкой вдоль леса - и являла собой настоящее раздолье для велосипедистов. Артурия первая переключила скорость, однако, как ни странно, расстояние между ней и Гильгамешем нисколько не сократилось. Очевидно, люди, в которых течёт могучая, требующая свободного выхода энергия, схоже воспринимают окружающий мир. На одном из поворотов Гильгамеш обернулся, и Артурия уловила довольную улыбку, играющую на его губах. Этого краткого обмена взглядами, подобного проблеску молнии, было достаточно, чтобы разжечь вечно дремлющий в её душе азарт. Воодушевление, радость от обладания достойным соперником сообщились и ей, и чем стремительнее они с Гильгамешем неслись сквозь заросли, тем восхитительнее становилось ощущение бескрайнего, свободного полёта и тем увлечённее налегала Артурия на педали. Вылетев из золотисто-бурой гущи сосновых стволов, они беспрепятственно пронеслись по широкой, гладкой просеке, усыпанной слоем белоснежных щепок, и вновь скрылись в глухом лесу. Однако на этот раз характер тропы сильно изменился. Расширившись до размеров двухполосной дороги, она вместе с тем забугрилась, заныряла по пригоркам, покрылась крупными валунами и колдобинами, выступающими островами из так и не просохших озёр грязи. Одно неверное движение или секундная задержка были бы чреваты печальным падением в целое болото липкой жижи, которая непременно бы заляпала всего путника и заняла бы ему его досуг на весь оставшийся вечер. Не все рисковали комфортом и сохранностью одежды. Многие велосипедисты, особенно те, кто ехал с детьми, останавливались и пересекали опасные места пешком. 'Всё или ничего,' - подумала Артурия, даже не пытаясь нажать на тормоза; цепким взглядом обхватив приближающийся участок дороги, она тут же наметила путь, оценила подходящую для него скорость, и в следующий момент резко ушла в сторону, удаляясь от Гильгамеша и выходя на параллельную ему дистанцию. Преодолев пару метров по узкой полосе суши, с размаху влетела в вязкую, глубокую грязь - внизу зачавкало, заворчало, сопротивляясь лихому разгону, но Артурия, не переставая ожесточённо, до боли в мышцах, работать ногами, продолжала прорубать себе дорогу. Медленно, упрямо меся мутную воду, она наконец выехала на твёрдую землю; по дуге обогнула упавший во всю ширину пути ствол, скатилась по крутому, каменистому пригорку, лавируя между крупных булыжников, и тут же, ловко проехав над разлившимся в низине болотом по тонкому - ни дать, ни взять, под ширину колеса - мостку, взлетела на почти такой же неприступный гребень. Тепло крепко удерживаемого руля, влажный шелест, натянутые до предела нервы - вот самые яркие воспоминания, которые остались у Артурии с этого краткого отрезка пути. Уже вытягивая на поверхность заднее колесо, она позволила себе наконец отвлечься от дороги: Гильгамеш только-только заскочил на пригорок. Приключение, заставляющее тебя выложиться на полную; спутник, разделяющий твою страсть - острый восторг охватил каждую мышцу Артурии, смывая мощной волной остальные эмоции и вырывая из её горла беспечный, ликующий смех.
  Примерно через час Артурия и Гильгамеш стояли у неглубокой речки, берега которой соединял дощатый мост. Ещё подъезжая, они различили разноголосый шум множества птиц, и теперь их взору представала туча чаек, орущая и копошащаяся на расстоянии двухсот метров у зарослей камыша, и ещё целый их хоровод в тускнеющем вечернем небе. Всюду, куда хватало глаз, простиралось огромное поле рогоза, окаймлённое вдалеке стеной сизых елей. Остроконечные верхушки тёмным частоколом выделялись на алом зареве, отражающемся в блёклых, расплывшихся обрывках облаков. Поставив велосипед, Артурия неспешно поднялась на выцветший от времени мост и прислонилась к тёплым перилам. Вскоре к ней присоединился Гильгамеш и тоже задумчиво уставился на ныряющих за пропитанием уток: глубокий, беззвучный нырок, затем торопливые, словно перед взлётом, хлопки вытянутых крыльев, мелкое вибрирование всем телом и, наконец, деловитое подёргивание белым треугольным хвостом. Помимо ещё нескольких отдыхающих велосипедистов, вокруг не было ни души.
  - Хорошо здесь, - выдохнула Артурия, поднимая голову и прослеживая блестящую змейку реки до маячащих на горизонте высоток города.
  - Ага, - кивнул Гильгамеш. - Ну что, поехали обратно?
  
  В гостиницу они вернулись уже в сумерках, усталые и голодные. О том, чтобы дождаться позднего рейса электрички, не могло быть и речи: заказав в номер ужин и из последних сил поев, они завалились спать. Но даже несмотря на положительные впечатления, Артурия не могла, вернувшись на следующий день домой, спокойно вспоминать об истории со снотворным. Вечером того же дня, войдя в социальную сеть, она обсуждала её с Айрисфиль:
  - ...мне кажется, это уже чересчур! - в возмущении закончила Артурия.
  - Не спорю, он поступил очень некрасиво. Однако должна признаться, Артурия, что я уже давно за вами наблюдаю, и, на мой взгляд, из всех людей Гильгамеш - единственный, по отношению к кому ты ведёшь себя эгоистично.
  - Чушь какая. В чём это, по-твоему, проявляется? Может, в том, что я только и делаю, что терплю его выходки?
  - Ты стараешься на благо других людей, Артурия, но Гильгамеша, того, кто находится непосредственно рядом с тобой, ты игнорируешь. Почему бы тебе с самого начала было не принять его предложение? Судя по тому, что ты нашла время написать мне, твой учебный график не сильно пострадал. Мириться с недостатками человека - это хорошо, но ты, как я ни посмотрю, живёшь исключительно по своему режиму, а для Гильгамеша ты находишь свободное время поскольку - постольку.
  - Айрисфиль, это вещи несопоставимые. Всё, чего желает Гильгамеш - это лишь бесконечные развлечения. Это не то, что нуждается в моей 'помощи'.
  - Но ты ведь решила с ним встречаться. Отношения тоже требуют от нас каких-то жертв и усилий. Я считаю, что ты в первую очередь не должна была отказывать Гильгамешу в поездке.
  - Может быть, но это не оправдывает насильственных действий с его стороны! То, что сделал он - это уже перегибание палки.
  - Мне кажется, вы оба перегибаете палку.
  - Ладно, спасибо, мне пора заниматься, - тяжело вздохнув, Артурия закрыла диалоговое окно и раздражённо уставилась на пустой экран. Она была не согласна с Айрисфиль.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 5 - Раскол
  
  

- Ты меня любишь?

  

- Ты хочешь об этом знать?

  

- Нет. Я хочу это чувствовать. (с)

  
  *Согласно некоторым источникам, Энкиду был слугой Гильгамеша
  **Кто сейчас скажет, что Артурия никогда бы не нарушила правил поединка, цитирую Зеро, сцена - финальная встреча Гильгамеша и Артурии у Грааля: 'Киритцугу мог отдать тот приказ, который посчитает нужным. Но Сэйбер уже приняла решение - неважно к какой тактике он прибегнет, она сделает всё возможное, чтобы претворить приказ в жизнь. Пока её врагом был Арчер, все средства были хороши'. Плюс, когда Артурия использовала Авалон, Гильгамеш назвал это трюком с её стороны.
  - В 3 главе один из читателей спросил, имеет ли роспись купола гостевой залы в особняке Гильгамеша символическое значение. Имеет, и теперь я считаю уместным пояснить значение этой художественной детали. Пять мифов отражают основные черты и атрибуты Гильгамеша: гордость и порой жестокость, равнодушие к влюблённым в него женщинам, одновременно щедрость и любовь к роскошным пирам, любвеобильность и присутствие вокруг него большого количества поклонниц, богатство, любовь к алкоголю, мудрость и точность суждений, внушающие страх его врагам (стрела, пущенная через 12 колец, имеет таким образом метафорический смысл, но это ещё и отсылка к его роли арчера в Фэйте), бесстрашие перед самой грозной опасностью и сила. То, что Артурия с Айрисфиль разгадали эти первые четыре мифа, означает, что Артурия осведомлена о вышеперечисленных качествах Гильгамеша. Пятый сектор росписи - сцена из мифа об Антигоне - символизирует своеволие Гильгамеша и игнорирование чувств окружающих, а также печальные последствия этого (т.е. потеря близких людей). Артурия не разгадала этот миф - то есть, она не осознавала, что тирания Гильгамеша может доходить до подобных пределов.
  
  Долгожданный август принёс с собой горячее солнце, превратив посвежевшие после дождей улицы и парки в райские сады, рассыпав мириады золотых бликов по глади рек и озёр, наполнив негой лёгкий, едва ощутимый бриз, кокетливо играющий складками воздушных женских нарядов, одарив леса сладким ароматом грибов. Лето давало молодёжи свой последний, самый пышный бал. Энкиду же, застыв посреди коридора Государственного университета медицины, не обращал внимания ни на прелесть зовущей на каникулы погоды, ни на торопливо проходящих мимо редких студентов, некоторые из которых, возможно, вскоре станут его однокурсниками. После получаса собеседования он наконец покинул деканат, и теперь всё его внимание было приковано к небольшой, десять на пятнадцать сантиметров справке, на которой значилось, что с этого дня он был зачислен на первый курс биомедицины.
  О, те волшебные минуты острой радости, наполняющие человеческую душу экстазом - что в сравнении с ними опиум? Разве способен он сотрясать до такой степени душу, доводя её почти до самозабвения и оставляя затем балансировать на тонкой грани реальности и грёз, в мареве притягательных видений, одно за другим обретающих материальность? Что ещё способно, кроме отчаянной надежды, обернувшейся триумфом выстраданной победы, накалить чувства человека до предела, даря ему пьянящее ощущение всемогущества, рядом с которым меркнет слава всех пророков и царей человечества? Этот нелепый, смехотворно невзрачный клочок бумаги был средоточием жизни Энкиду, воплощением его мечтаний, воздетыми на его голову лаврами за все усилия, что были положены им за последние два месяца. С удивлением рассматривая тонкий, хрупкий лист, Энкиду одновременно ощущал ту невероятную мощь, исходящую от выведенных чёрной шариковой ручкой букв, которая в мгновение ока сокрушала все преграды и делала его свободным. Тысячи путей открывались перед ним. Каждый из них был горным хребтом, который петлял, разветвлялся, перерезался ущельями и вметался до отвесных скал, а в итоге терялся в гуще сияющих облаков. Невозможно было предсказать, куда ведёт каждый из отрогов. Глядя на усыпающий путь острый щебень и крутые валуны, Энкиду мог с уверенностью сказать, что не раз он обобьёт себе о них ноги и раздерёт в кровь ладони. И всё же он твёрдо знал, что горы эти будут гораздо увлекательней той ровной степной тропы, по которой он до этого шёл.
  - Поступил, - выдохнул Энкиду, едва Гильгамеш взял трубку.
  - Даже не сомневался, что ты сможешь. Долго шло собеседование?
  - Нет, не очень. Мне кажется, они просто хотели увидеть меня в лицо. Гил, мне предоставили грант, - на мгновение в трубке повисла тишина.
  - Знаешь, всё-таки ты гениален, - в голосе Гильгамеша была задумчивость, свойственная человеку, когда он осмысливает нечто практически невероятное.
  Получить грант, то есть, бесплатное образование в середине учёбы, когда все бюджетные места уже распределены - для того, чтобы преподаватели пошли на подобное, необходим действительно исключительный талант.
  - В зеркало посмотри, - тихо засмеялся Энкиду. - Ты лучше всех на курсе.
  - Нет, Эн, ты не понимаешь. Я с тобой и рядом не стоял. Даже как будто завидую, - усмехнулся Гильгамеш. - Но не будем тратить время. Если всё удалось, мы продолжаем согласно твоему плану?
  - Да. Я сейчас поеду в свой университет и напишу ректору заявление об отчислении. А потом к родителям.
  - Что ж, удачи.
  - И тебе приятно провести время с Артурией.
  

* * *

  Когда Гильгамеш в промежутке между последними двумя экзаменами позвал Артурию к себе в гости, она сразу же согласилась. На то имелось две причины, так или иначе между собою связанные. Памятуя, во что вылился её недавний отказ, Артурия сочла наиболее безопасным выполнить желание Гильгамеша. Вместе с тем, вывод этот был ей неприятен, так как выходило, что на каждое его желание она должна была покорно кивать, если не хотела затем ожидать с замиранием сердца какой-либо выходки с его стороны. Это отвратительное ощущение собственной бесправности, чёрной сажей оседающее в душе, усугубляла и без того горькие чувства, не дающие Артурии покоя последние недели. После прогулки в лесу они с Гильгамешем виделись только один раз - в следующую пятницу, а затем грянула сессия. Но ни яркое свидание, ни продолжительная разлука не смогли переломить в душе Артурии той отчуждённости, которая установилась в ней по отношению к Гильгамешу после его вероломной выходки со снотворным. Она и прежде замечала властность Гильгамеша. Не было ни одной встречи, когда бы он не попытался бы навязать ей свою волю - она всегда парировала. Иногда сдержанно, а порой и не очень, как на майском фестивале. У Артурии было не в привычке идти на поводу у других: её растили как наследника, способного руководить и брать инициативу в свои руки, и активный протест, когда кто-то пытался взять над ней верх, был для неё естественной, порой даже пролегающей на уровне инстинктов, реакцией. Но все прошлые выходки Гильгамеша были сравнительно незначительными, и Артурия более-менее закрывала на них глаза. Но не в этот раз. Столь грубо поправ её независимость, Гильгамеш сильно ранил её гордость и чувство собственного достоинства. И рана не зажила. Она ныла и сочилась гноем воспоминаний. За все три недели Артурия так и не простила Гильгамеша, каждый раз с глубокой обидой и негодованием вспоминая пробуждение в поезде. Когда-то она сравнивала своё противоречивое восприятие Гильгамеша с чашами весов - на одной была любовь, на другой - неприязнь, длящаяся ещё с первой их встречи, и по большей части весы пребывали в равновесии. Теперь же они резко дали крен в сторону последнего. И Артурия с тоской и ужасом признавалась самой себе, что ею всё более и более овладевает равнодушие к Гильгамешу. Общалась ли она с ним по телефону или переписывалась, она не могла перебороть в себе мгновенно возникающего отвращения. Под ядовитыми его парами достоинства Гильгамеша тускнели подобно сияющему серебру, скрываемому тёмным налётом пороков. И всё же, любовь ещё жила в сердце Артурии. Она по-прежнему помнила очарование выпускного вечера и ту восторженную минуту, когда впервые надела выпускное платье. Эти бессмертные, не способные угаснуть с течением лет впечатления на какое-то мгновение отодвигали в сторону обиду, вновь воскрешая в сердце девушки то прекрасное, светлое, благородное чувство и напоминали ей, о чём она мечтала, стоя в сумраке внутреннего балкона над танцполом. А затем наступала тоска от невозможности вернуться в эту весну, от осознания утраты волшебного рая, в котором она предавалась головокружительному восторгу пробудившейся души. Не то ли испытали Адам и Ева, впервые окинув взглядом бесплодные глинистые земли, на которые их сбросил архангел?
  Артурия больше не знала, что она чувствует к Гильгамешу. Но если так, то, в конце концов, не лучше ли прекратить отношения? Именно поэтому Артурия стремилась ещё раз встретиться с ним - не после тяжёлых учебных будней, а в спокойной обстановке, где они будут наедине; чтобы ещё раз вглядеться, вслушаться и решить. Одно было ясно: она не хотела жить в ежесекундном сопротивлении и отстаивании своей свободы. Борьба только раздражала её и изматывала; Артурия же искала в отношениях поддержку и покой.
  
  Когда Артурия вошла в уже знакомый ей тёмно-шоколадный холл и привычным движением скинула тут же убранные слугой сандалии, Гильгамеш со скучающим видом разглядывал покрытые останками морских обитателей вазы. Преодолев в несколько шагов разделявшее их с Артурией расстояние, он притянул к себе охнувшую от неожиданности девушку и кратко её поцеловал. В другой бы раз эта страстность, передаваемая всем порывистым движением его тела, электрическим током соскользнувшая с властно сомкнувшихся на ягодице пальцев, заразила бы Артурию, побуждая её ответить с не меньшим энтузиазмом. Сегодня же Артурия не ощутила в себе встречного влечения; ничто не дрогнуло в ней, как это было прежде, при чувственном соприкосновении губ; лишь где-то в уголке шевельнулось раздражение, вызванное резким и собственническим жестом Гильгамеша, и, чтобы не выдать этого, ей пришлось напустить на себя маску бесстрастия. Однако вялость любимой нисколько не смутила Гильгамеша - похоже, ему было достаточно одного факта того, что Артурия находилась в его объятьях и он мог ощущать через тонкую летнюю футболку её небольшую, мягкую грудь.
  - Это расплата за то, что заставила меня так долго ждать, моя Королева, - лукаво улыбнулся он приходящей в себя девушке. Алый, словно тлеющие угольки, взгляд топил в своей жаркой глубине, обнимая каждую чёрточку её тела.
  - Уж больно долго до тебя добираться. В пробку небольшую попала, - пожала плечами Артурия, поднимая ему навстречу спокойные, как холодное зелёное озеро, глаза.
  Они пришли в одну из гостевых комнат и по инициативе Артурии начали слушать альбом Kalafima. Болтали на какие-то общие темы, обсуждения которых раньше порой смешили Артурию, теперь же оставляли равнодушной. Говорил в основном Гильгамеш, она лишь кратко отвечала, поддерживая диалог, но не слишком вникая в его суть. Сейчас Артурию заботили главным образом свои чувства, ощущения, мысли. Она любовалась золотистыми, поднимающимися огненным вихрем волосами и широким размахом плеч; вслушивалась в неспешные интонации низкого голоса, ощущала тепло лёгшей ей на колено ладони и искала, искала то, что когда-то нашла для себя в этом человеке. Пыталась убедить себя, что это тот же Гильгамеш, чей самоуверенный смех служил для неё надёжной опорой в минуты усталости, и рядом с которым она чувствовала, что нашла саму себя. Но что-то в ней умерло, и она больше не испытывала того воодушевляющего подъёма энергии. Самообман был невозможен.
  Гильгамеш не мог не замечать сковавшей улыбки и движения Артурии сдержанности, как и едва ли у него не было догадок о её причинах. Столь проницательный человек, в совершенстве угадывающий психологию людей, не мог не читать в душе той, которая занимала большую часть его помыслов. И несмотря на это, он вёл себя, как ни в чём не бывало. Он был доволен собой и тем, как складывалась его жизнь. И даже наблюдая отчуждённость Артурии, он не сделал ни единой попытки хотя бы отдалённо извиниться за прошлое. А значит, он считал себя полностью правым. Боль сжала сердце Артурии. Даже сидеть рядом с ним, ничего не замечающим, было равносильно оскорблению. Нет, так не могло продолжаться. Ей определённо надо было с ним поговорить. Либо он меняется, либо... Простая истина, в одно мгновение чётко и неумолимо обрисовавшая положение вещей, была настолько ужасна, что Артурия внутренне зажмурилась и отогнала её прочь. Но та жизнь, которая у неё была сейчас - это была не жизнь, а пытка.
  - Чем ты хочешь заняться дальше? - прозвучал рядом голос Гильгамеша. По сути, ей было всё равно.
  - Покажи мне дом, - ответила после некоторых раздумий Артурия и первая поднялась с места.
  

* * *

  Энкиду приехал домой за несколько минут до ужина, и сразу же направился к себе в комнату. Там он достал спортивную сумку и, постояв немного в раздумьях, начал складывать вещи. Первым делом на дно легли книги по биологии, которые и заняли бОльшую часть свободного места. Сверху Энкиду доложил чистую тетрадь на кольцах, пару рубашек, сменное бельё и кеды - вот и всё, что поместилось. Затем он выложил на стол мобильник, кошелёк с банковской карточкой и деньгами и ключи. Из страниц своей детской энциклопедии о природе он вытащил несколько купюр небольшим номиналом - аванс, полученный от Гильгамеша накануне. Бывает, спешишь, зная, что по неизъяснимому закону противодействия именно в этот раз все припоздают на собрание; специально берёшь с собой зонт, чтобы 'отпугнуть' предсказанный по прогнозу дождь - так и Энкиду, укладывая последние мелочи вроде шариковых ручек и карандашей, в глубине души надеялся, что через час он сюда вернётся и распакует сумку. Потому что всем было бы так лучше.
  Они с Гильгамешем заранее договорились, что, если его родители даже после его поступления в медицинский университет откажутся поддерживать его выбор, Энкиду устроится работать к Гильгамешу**. Компания предоставляла для работников, кто далеко живёт, общежитие, поэтому вопрос с жильём был решён. Естественно, поначалу Гильгамеш предложил Энкиду вовсе не работать и переехать к нему в особняк, но Энкиду отказался. Достаточно и того, что ему безо всяких собеседований дадут место с удобным для студента рабочим графиком и будут платить очень хорошие для такой должности деньги; его гордости претило сознавать себя прихлебателем, да и не видел он ничего ни унизительного в том, что он больше не будет жить в привычной ему роскоши. Да, поначалу, наверное, будет трудно, но, в конце концов, разве им заслужены окружающие его удобства? В первую очередь, этот дом, в котором Энкиду живёт - результат упорного труда его родителей. И если Энкиду собирается пойти по совершенно иному жизненному пути, то было бы совершенно естественно, если бы и всё остальное он тоже бы начал с нуля. Главное, зарплаты со стипендией должно будет хватать на ежедневные расходы.
  Из-за сборов он чуть-чуть задержался и, когда уже выходил из комнаты, на столе его зазвонил телефон. Вздохнув, Энкиду вернулся и взял трубку.
  - Энкиду, ты где? - сразу же послышался в телефоне озабоченный голос матери, за которым угадывалось недовольство.
  - Уже спускаюсь в столовую.
  - Да ты иди скорей, а то стынет всё.
  - Сейчас приду, не переживай, - 'ну и пусть остынет, - подумал про себя Энкиду, уже кладя трубку. - Всё равно я не люблю слишком горячее'.
  Когда он вошёл, родители уже ели суп.
  - Энкиду, тебе какого хлеба отрезать - белого или чёрного? - спросила его мать, откладывая в сторону ложку.
  - Да всё равно, - отмахнулся юноша.
  - Нет, ты мне скажи какой, мне же важно знать, что именно ты хочешь.
  - Чёрный, - наобум брякнул Энкиду и протянул ей заранее отксерокопированную справку о поступлении. - Вот, посмотри, кстати.
  - Ну ты что, не видишь - я занята?
  Вздохнув, Энкиду положил лист на стол рядом с собой, но остался стоять.
  - Это никак не может подождать окончания ужина? - спросил отец, который продолжал есть.
  - Мне надо, чтобы вы прочли это сейчас, - невозмутимая поза Энкиду свидетельствовала о том, что он способен провести так все полчаса, не прикасаясь к еде. С каким-то новым, непривычным чувством он ощущал, что больше не чувствует скованности в присутствии родителей - возможно, потому, что его жизнь теперь лежала только в его руках.
  - Ну, что там у тебя, - отложив сторону уже отрезанный кусок хлеба, мать протянула руку за справкой.
  Её красивые, подёрнутые дымкой макияжа глаза рассеянно скользнули по первым строкам, но уже в следующее мгновение по её лицу пробежала тень недоумения, изумления, сомнения и чем дальше, тем больше сморщивали её лоб наведённые идеальными дугами брови.
  - Энкиду, ты что, шутишь? - когда она подняла глаза, в них застыла смесь неверия и страха. Мать быстрым, даже каким-то нервным движением передала листок теперь уже заинтригованному происходящим отцу.
  В отличие от женщины, его реакция была иной. Одним взглядом охватив содержание документа, он бросил бумагу обратно Энкиду и сердито спросил:
  - Как это понимать?
  - Я поступил в медицинский университет.
  - Мне кажется, я довольно подробно объяснил, чем и почему тебе следует сейчас заниматься, - тяжёлый взгляд серых глаз напоминал свинцовые грозовые тучи.
  - Ты сказал, что мне следует забыть о профессии врача, потому что я не смогу сдать на него экзамены. Но я же сдал. Я поступил. Разве это не доказывает, что у меня есть к этому все способности? Вчитайтесь, я даже смог получить грант в середине года, - как можно мягче ответил Энкиду.
  - Ну, хорошо, - признал отец после минутной заминки, во время которой он тщательно разглаживал лежащую перед ним салфетку, а мать переводила растерянный взгляд с сына на мужа и обратно. - Я не рассчитывал, что ты зайдёшь с этой своей затеей так далеко. Тем не менее, то, что ты сдал экзамены, не означает, что ты можешь идти учиться на врача.
  - Почему? - вздохнул Энкиду.
  - Потому что мы с мамой против. Ты принадлежишь этой семье, её будущее - на твоих плечах. Кто, по-твоему, возглавит фирму? - строго прозвучал краеугольный вопрос.
  - Да кто угодно, - махнул Энкиду рукой. - Сейчас полно примеров, когда фирма передаётся топ-менеджерам или банально продаётся.
  - Отдать семейный бизнес какому-то тяпкину-ляпкину?! - гневно воскликнул, не сдержавшись, отец. - Или, что хуже, конкуренту? А то, что ты наш сын, для тебя ничего не значит?
  - То есть, только из-за этого я должен зарыть в землю своё призвание и провести всю жизнь за скучным мне занятием? - в голосе Энкиду угадывалась игра сильных эмоций, но тон его оставался спокойным.
  - Моя голова, - простонала мать, прикладывая ладонь ко лбу. - Мне нельзя слишком волноваться.
  Некоторое время отец и сын сверлили друг друга взглядами. Мать сидела в скорбной позе, уронив голову на руки. Наконец отец категорично начал:
  - Значит так, Энкиду, никуда ты не переведёшься. Всё это...
  - Я уже подал заявление об уходе и забрал документы, - так же жёстко прервал его юноша.
  - А кто тебе давал на это разрешение? - снова готовый потерять самообладание, удивлённо посмотрел на него отец.
  - Ну, вы же тоже не спрашивали, хочу ли я ехать за границу, - пожал плечами Энкиду.
  - Как можно упрекать родителей в любви? А мы так старались... Энкиду, ты жесток! - воскликнула мать, и её плечи задрожали, как от рыданий.
  - Я хочу сам выбирать, кем мне стать, - твёрдо повторил Энкиду. - И к медицине у меня есть все способности. Я ухожу из университета не из прихоти и не наперекор вам.
  - Ну, знаешь, что, молодой человек, - вдруг полностью успокоившись, сказал отец. - Раз ты так хочешь самостоятельной жизни, так иди и обеспечивай себя полностью сам. Одежда, жильё, пропитание - всё теперь только в твоих руках. Денег тоже не дам, и все твои счета будут сегодня же заморожены. Если никаких вопросов нет, можешь себя считать полностью свободным, на все четыре стороны.
  Некоторое время Энкиду ошеломлённо на него смотрел. Как бы мы ни готовились внутренне к грядущим потерям, сколько бы раз ни проигрывали в воображении эмоции, диалоги, действия, это не умалит болезненного удара реальности. И снова, забыв о том, чего мы опасались, мы оказываемся поглощены потоком всё тех же эмоций - разочарованием, злостью, неприятием, тоской. И всё же, он нашёл в себе - впервые за долгие одиннадцать лет - силы улыбнуться светлой, беспечной улыбкой:
  - Ну, тогда... до свидания.
  Так и не поев, Энкиду развернулся и направился прочь из столовой. Он не оборачивался, и потому не видел, как мать подняла сухое, без слёз, лицо и растерянно спросила, глядя на мужа:
  - И что же теперь?
  - Пустяки, он скоро вернётся, - невозмутимо ответил, придвигая к себе второе, отец. - Выдержит максимум пару недель в каком-нибудь общежитии, и вернётся назад.
  Забежав только к себе в комнату за сумкой, Энкиду отправился прямиком к Гильгамешу.
  

* * *

  Когда собираешься вскрыть подноготную отношений, почему-то всегда, как обезболивающее перед операцией, необходима пара минут молчания. Или несколько. Или полчаса. У кого как. Мы подбираем слова, которые могли бы наиболее точно передать наши претензии, не искажая их смысл и не давая собеседнику придраться к какой-либо ненужной мелочи; перебираем в памяти прошедшие события, ещё раз переживая во всей их полноте горечь и боль, укрепляя себя в сознании собственной правоты; мы накачиваем себя эмоциями, которые после послужат щитом от чужих убеждений, и одновременно пытаемся сохранить холодный рассудок. Предоставив Гильгамешу болтать о своих сокровищах, Артурия задумчиво шла следом. Она не думала ни о чём конкретном, лишь прислушиваясь, как капля за каплей её наполняет бесцветное, пустое спокойствие. Гильгамеш показывал ей новые, ещё невиданные ею закоулки дома, но у Артурии не проходило ощущение, будто она прощается с особняком. Она не нашла здесь того, что раньше её сюда так притягивало, и ей не было грустно расставаться с этим местом. Даже странно - они ещё и не поговорили, а она уже как будто расстаётся с Гильгамешем. Словно он уже стал ей чужим. А что, если он всё-таки пойдёт ей навстречу? Но хватит ли извинений, чтобы в душе Артурии вновь проснулось то прекрасное светлое чувство? Быть может, это звучит несколько высокомерно, но ведь речь именно о любви - потому что простить-то Артурия в любом случае смогла бы. Если он сейчас к ней повернётся - и признает все обиды, которые до этого ей нанёс и которые она стойко сносила - сможет ли она изгнать из своей души это чувство разочарования? Артурия спрашивала себя и не получала ответа. Внутри неё было пусто, как в бездонном колодце.
  Раджа им так и не встретился - наверное, ушёл гулять в сад; зато, когда они пришли в помещение, где хранился спортивный инвентарь, Артурия несколько оживилась.
  Быть может, она и не стремилась попробовать всё на свете, однако, занимаясь фехтованием, не могла не иметь некоторого представления о других видах спорта. Хранилище же Гильгамеша являло собой настоящую кладезь снаряжения, способную удовлетворить самого взыскательного и придирчивого спортсмена. Пара бадминтонных ракеток соседствовала с ракетками для тенниса, Пизанская башня из воланов высилась над горкой шероховатых лимонных мячей, спортивный лук, велосипед, скейтборд, знакомая доска для винсёрфинга, сейчас аккуратно завёрнутая в полиэтилен, ролики, коньки, хоккейная клюшка, доска для сноуборда, ласты и акваланг, сумка с парашютом - то было поражающее воображение скопление вещей, местами перерастающее уже в беспорядочное загромождение, свидетельство бушующих в сердце человека страстей и неуёмной жизненной силы.
  - Ого, - многозначительно прокомментировала картину Артурия и двинулась вдоль стен, с любопытством рассматривая предметы.
  Она миновала сложенный стол для пинг-понга и пыльный стеллаж, на полках которого покоилась одежда для занятий единоборствами, шлем, налокотники и наколенники, мячи и горнолыжные очки, гантели и бейсбольная перчатка, и прочее множество предметов. Дойдя до резного шкафа, рядом с которым на специальной стойке лежали две сабли для фехтования, Артурия остановилась. Вид оружия в одно мгновение воскресил образ двух разгорячённых спаррингом друзей. Сколько бессчётных поединков видел этот дом, когда человек меряется силой и ловкостью не ради победы, а из радости; когда соревнование является уже не целью, а символом, подтверждающим нерушимую, стремящуюся к бесконечному слиянию двух душ дружбу; когда звон стали кажется сравни небесной музыке, вызывающей смех и счастливую улыбку? Она была лишена этой чести. 'Чести' быть равной ему, и чувствовать к себе заслуженное уважение. Сердце Артурии вновь кольнула тоска - отголосок непримиримой обиды. В этот момент она почувствовала, как Гильгамеш обнимает её за плечи.
  Она обернулась к нему, оставляя за спиной деревянные дверцы шкафа. Недра полок отозвались глухим стуком, когда Гильгамеш, облокотившись одной рукой на шкаф, порывисто склонился к Артурии. Она ощутила щекой тепло ладони, заставляющей её голову чуть приподняться и язык парня, медленно обводящий её сухие губы. Он быстро, даже не пытаясь проникнуть языком внутрь, скользнул своими губами по её, словно пробуя на вкус - а затем накрыл их властным, огненным поцелуем, в котором читалась всепоглощающая, открыто говорящая страсть. Тело Гильгамеша навалилось на Артурию, заставляя её прочувствовать лопатками каждый изгиб резьбы по дереву, и девушка скользнула руками по груди парня, перенося на них часть его веса. Артурия отвечала неохотно, предоставляя Гильгамешу взять инициативу. Она была холодна, но открывалась ему навстречу, позволяя овладевать своим телом и прислушиваясь к собственным ощущениям. Но всё было бесполезно: она ничего не чувствовала. Ни восторга, ни неприязни - словно превратилась в пустую безжизненную куклу. Ладонь Гильгамеш скользнула вниз по шее, перетекла на ключицу и недвусмысленно замерла на груди, чуть сжав её. 'Может, позволить? - промелькнуло в голове у Артурии. - Может, после этого всё наладится?'.
  Гильгамеш на долю секунды отстранился, прихватывая её губу и позволяя перевести дыхание, а затем с ещё большей настойчивостью углубил поцелуй. Его пальцы скользнули на середину груди Артурии, нащупали ворот тонкой льняной рубашки и расстегнули верхнюю пуговицу. 'Нет, это глупо. Ничего не выйдет,' - отстранённо подумала Артурия.
  Она вывернулась (их зубы стукнулись друг о друга), сильным движением рук заставляя Гильгамеша отстраниться.
  - Нет. Я сейчас не хочу, - твёрдо сказала она, отворачиваясь и направляясь прочь, к стойке со шпагами, желая установить между собой и им некоторое расстояние.
  Гильгамеш настаивать не стал: сложив руки на груди, он облокотился плечом на ставший тёплым шкаф и с загадочной улыбкой следил за её действиями. Даже повернувшись к нему спиной, Артурия ощущала его сканирующий, пристальный взгляд, ощупывающий её фигуру. Он оглаживал складки её бридж, отслеживал малейший изгиб запястья... У Артурии возникла непреодолимая ассоциация с посаженной в клетку морской свинкой, за которой с любопытством экспериментатора наблюдает учёный.
  - Выходи за меня в следующем году замуж, - вдруг предложил Гильгамеш.
  - Выйти? За тебя? А почему именно в следующем? - обернулась Артурия.
  - Ну, мы же как раз станем совершеннолетними, - в неярком свете помещения рубиновые глаза приобретали таинственное, гипнотизирующее сияние, как и в самом деле огонь. - Чисто теоретически я готов на тебе жениться хоть этим летом. Впрочем, у ожидания тоже есть свои плюсы.
  - Нет, я не понимаю, откуда такая скоропостижность, - перебила его Артурия. - Ты же знаешь, что я сначала должна, по крайней мере, закончить университет. А потом будет карьера. Встречаться, когда есть время и желание - это одно, но я не планировала так рано заводить семью. И потом, я хочу с тобой...
  - Извини, Артурия, но, чтобы ты там себе не думала, политика - не твой конёк, - повелительным жестом заставил её замолчать Гильгамеш. - Ты ведь опять собираешься заморозить свои чувства, когда станешь во главе страны?
  Это был не вопрос, а утверждение. Истина, известная им обоим и возвращающая их тому, над чем они не могли прийти к согласию уже более года. Однако, в отличие от неизведанных вопросов любви, идеалы были жизненным столпом Артурии, тем, чему она посвящала свои думы на протяжении многих лет, её ориентиром, её источником сил и мужества во время самых тяжких невзгод, её Священным писанием, которое не было надобности вспоминать, ибо оно было побуквенно хранимо в её душе - а потому Артурия всегда была готова броситься на их защиту. Замечание Гильгамеша о самом святом пробило каменную оболочку бесстрастия, пробуждая чувства. Артурия испытала глухое раздражение: Гильгамеш всегда прекрасно понимал её стремления, и, вместе с тем, откровенно смеялся над ними. И, как и всегда в таких случаях, всё в ней восставало против тех принципов и стиля жизни, которые он ей проповедовал. Она не могла понять человека, который утверждал, что помощь другим - пустая трата времени. Сама абсурдность этой мысли возмущала разум Артурии. Она много размышляла - после грозы в Лицее, после ночного фестиваля - топя возмущение в жарком поту тренировок, усмиряя скачущую мысль мерными взмахами сабли. И теперь она была готова взять реванш и отстоять свои мораль и идеалы, которые некогда были подвергнуты Гильгамешем столь жёсткой критике.
  - Да, потому что именно это и значит стать идеальным правителем - беспристрастным в своих решениях и объективным в суждениях. А для того, чтобы этого достичь, необходимо относиться ко всем максимально равно - то есть, воспрепятствовать проявлению со своей стороны к человеку как дружеских, так и враждебных чувств в равной степени. Тот, на чьих плечах лежит судьба всего народа, не может рассчитывать на жизнь нормального человека, - холодно ответила Гильгамешу Артурия. - И если ты противостоишь моей цели только из-за того, что тебе не нравлюсь такая 'я', то это по меньшей мере эгоистично.
  - Вспомни, что я уже говорил тебе о твоём пути правителя, - покачал головой Гильгамеш, как если бы урезонивал ребёнка. - Всё закончится точно так же, как оно закончилось в Лицее.
  - Что же, ты хочешь сказать, что в моих поступках нет смысла? И что ты тогда предлагаешь мне сделать? Забыть про нищету, забыть про шаткое положение страны на мировой арене, лишающее её независимости действий, и жить с чёрствым сердцем только в угоду себе? В таком случае я отказываюсь принимать твой образ жизни. Люди всегда ищут счастья, доброты и понимания, и, если бы каждый берёг только свою шкуру, человеческий род прервал бы своё существование ещё в каменном веке. Даже ты, Гильгамеш, ищешь поддержку у Энкиду. И после этого ты смеешь заявлять мне, что моё желание поднять страну на новый уровень - глупость? - с каждым словом Артурия чувствовала, что распаляется. Все раздумья, что одолевали её разум и утомляли душу, она сейчас собрала и сплела в обличительную речь. Слушая саму себя, Артурия не могла найти ни одного изъяна в своих рассуждениях, от того всё более и более убеждаясь в собственной правоте.
  Тем не менее, пыл, с которым она разбивала его аргументы, Гильгамеша нисколько не смутил. Не нахмурился он даже когда речь зашла об Энкиду - ни тени беспокойства не отразилось на его лице; наоборот, он слушал, как будто бы знал всё наперёд, и на лице его играла всепонимающая улыбка.
  - Нет, я не призываю втаптывать каждого человека в грязь. Речь идёт лишь о том, чтобы помогать тем, кто этого достоин, - спокойно заметил он, когда Артурия остановилась и, в ответ на её порывистое движение возразить, предупреждающе поднял руку. - Но дело не в благих целях, а в том, что есть люди, которые умеют трезво оценивать окружающий их мир и понимать, что в нём осуществимо, а что никогда не станет реальностью. Ты же, зациклившись на своих мечтах, не осознаёшь, что на то они и мечты, что никогда не смогут обратиться явью. И хоть зерно их по сути своей разумно и в некоторых пределах даже исполнимо, ты и твои методы совершенно не подходят для достижения этой цели и приведут тебя только к краху.
  - Да, тогда, в Лицее, всё действительно обернулось против меня, но почему ты так уверен, что в будущем я не смогу учесть свои ошибки и найти правильный путь? - вскинув голову, возразила Артурия. Это был её ключевой аргумент, и щит, и меч против разящих речей оппонента.
  - Потому что ты не можешь превратиться в меня, или Эна, или Айрисфиль, или кого-либо ещё, - каждое слово Гильгамеша падало, как удар молота - жёстко и непреклонно. - И сам факт того, что ты продолжаешь цепляться за свои мечты, доказывает, что ты сейчас такая же дура, как и полтора года назад, когда я тебя только встретил. Для тебя учесть свои ошибки - значит отказаться от этой заоблачной цели, для достижения которой у тебя нет соответствующих способностей.
  Знать, что дорогой тебе человек не одобряет твоих действий, мучительно. Но слушать, как он отказывается верить в тебя, отвергает самую твою суть - это слишком тяжело. Сам звук голоса жалил Артурию, разрушая розовые очки, через которые она прежде смотрела на мир. А она-то воображала, что Гильгамеш примет её взгляды, что он тоже пойдёт ей навстречу, как пошла она, заставив себя закрыть глаза на его высокомерие и властность. Да как она вообще умудрилась поверить в такую чушь? Разве не Гильгамеш был тем, кто высмеял её идеалы в заброшенном кабинете Лицея?
  - И что же ты тогда мне предлагаешь? Бросить всё и жить в твоём особняке, наслаждаясь твоими богатствами? - с презрением спросила Артурия. Все эти годы она просто терпела его самовластие и пренебрежение к своим идеалам, но больше так продолжаться не может. Хватит додумок и недомолвок. Пора расставить все по своим местам.
  - А что, если и так? - в противоположность девушке голос Гильгамеша был мягким, бархатным, будто и сейчас этот убийственный для Артурии разговор был для него лишь очередной игрой.
  - А то, что я хочу сама выбирать, как мне жить! - отчеканила она. - Я уже говорила раньше и повторяю сейчас: я не собираюсь тебе подчиняться. Помимо всего прочего, кстати, не собираюсь выходить за тебя замуж. Хотя бы потому, что я никогда тебе этого не обещала.
  - Это не стоило даже и упоминания. Брак подразумевался сам собой, когда ты согласилась стать моей.
  - Я соглашалась быть рядом с тобой.
  - Это одно и то же.
  Открытый, не смягчённый ничем ответ причинил Артурии неожиданно сильную боль, несмотря на то обманчивое равнодушие, которое, казалось, обреталось в её душе не более четверти часа назад. Что же, вот и всё, что требовалось узнать. Собственно, именно это она и готовилась услышать. Но, наверное, всё это время она подсознательно всё ещё на что-то надеялась, всё чего-то ждала... У Артурии возникло головокружительное ощущение повернутого вспять времени. За последние восемь месяцев она забыла, каким надменным и эгоистичным может быть Гильгамеш, и вот теперь эти черты вновь предстали перед ней во всей своей красочности. Как будто она вернулась в дни их противостояния. А почему 'как будто'? Ведь и вправду ничего не изменилось. Это Артурия жила в мире иллюзий и романтических грёз. А на самом деле, они так и топтались на одном месте. Все эти полтора года Гильгамеш стремился подавить её волю, а она сопротивлялась. Но она уже устала. Ей надоело постоянно отстаивать свою независимость, оставаясь всегда на ступеньку позади: ведь Гильгамеш всегда считал себя априори выше неё. Что бы между ними не происходило, он продолжал смотреть на неё сверху вниз, считая лишь одной из диковинок своей сокровищницы, наслаждаясь своей властью над нею. Как же она... ненавидит его. Нет, пора разорвать этот проклятый круг.
  Артурия вновь взглянула на человека, стоящего в двух метрах от неё, и он показался ей совершенно чужим. Только в груди болезненно сдавило и хотелось врезать от всей силы по лицу, да так, чтобы в кровь. Однако Артурия не видела смысла затевать драку - она же собирается выкинуть его за борт своей жизни навсегда, верно? Так зачем оттягивать долгожданный момент?
  - Для тебя, но не для меня, - бесцветным голосом отрезала Артурия. - Гильгамеш, я больше не собираюсь с тобой общаться. Я разрываю наши отношения и ухожу.
  - О, ты так уверена, что сможешь это сделать? - Гильгамеш встал, загораживая дверной проход и преграждая девушке путь.
  - Гильгамеш, пропусти по-хорошему, - нахмурилась Артурия. Её зелёные глаза опасно потемнели. Всё, что она раньше считала естественным и самим собой разумеющимся, стало теперь ей противно: и властный тон, и 'женщина', и снисходительное отношение к её идеалам.
  - Ты уйдёшь тогда, когда я тебе это позволю.
  Артурия задохнулась от гнева. Взгляд инстинктивно метнулся в сторону шпаг. Недолго думая, она выхватила оружие:
  - В таком случае я проложу себе путь силой.
  - Ха, звучит многообещающе, если учитывать исход наших предыдущих поединков. Кстати, в прошлый раз мы ведь так и не закончили наш решающий бой, - рассмеялся Гильгамеш, подходя ближе и тоже беря саблю.
  - Ты можешь говорить всё, что хочешь, но, если я первая нанесу тебе три укола, ты навсегда оставишь меня в покое, - грозно произнесла Артурия.
  - Идёт, - хищно прищурился Гильгамеш. - Удар или укол засчитываются любые. Важно лишь количество. И, если три укола первым нанесу я, отныне ты будешь мне во всём подчиняться.
  - Прежде поклянись мне своей дружбой с Энкиду, что, если я выиграю, ты действительно перестанешь меня преследовать! Что ты не будешь использовать никаких уловок, чтобы повернуть мои слова в свою пользу. И я действительно буду жить так, словно никогда не знала тебя.
  - Клянусь, - торжественно положил руку на сердце Гильгамеш. И усмехнулся. - Обручальное кольцо сегодня поедем выбирать, дорогая?
  - Сперва проведём поединок, - взмахнула саблей Артурия.
  Она отпрыгнула, чтобы обеспечить себе больше места для манёвра, и вовремя: одно едва уловимое движение плеча Гильгамеша - и воздух перед её лицом со свистом рассёк металл.
  - Я смотрю, ты стала гораздо ловчее, - удовлетворённо прокомментировал Гильгамеш, в то время как Артурия медленно вдыхала и выдыхала, чтобы успокоить трепещущее сердце. Ещё бы: начни она двигаться на полсекунды позже, и ей был бы нанесён первый укол. Промедление с таким противником - непростительно.
  Впрочем, оба понимали, что это была лишь предварительная разминка, не более. Настоящему бою, возможно, более реальному, чем когда-либо - ибо оба не имели на себе никакой защиты - ещё только предстояло начаться. Первой приняла атакующую стойку Артурия. Гильгамеш с невозмутимым видом последовал её примеру. Артурия быстро прикинула ситуацию: нападать в фехтовании легче, чем защищаться. Однако, когда нападают оба, преимущество в скорости, несомненно, будет за Гильгамешем. А значит, для неё это с большой вероятностью проигрышный вариант. Гораздо больше шансов на укол будет, если дать противнику израсходовать боевой запал, а потом перейти в контратаку. Переменив позу, Артурия ушла в защиту. Гильгамеш оставался неподвижен; он весь напоминал собой подобравшегося тигра, выжидающего удобный момент для прыжка. Сейчас фехтовальщики жили своими глазами, сосредоточившись на малейших перекатах мышц, на самом слабом вздохе друг друга, выискивая уязвимые места. Но, как Артурия и ожидала, Гильгамеш не любил слишком долго играть в гляделки. Его стихией всегда было действие. Неважно, насколько сильна защита противника - если ты можешь двигаться быстрее его, тебе будут нестрашны никакие блоки. Вот напряглась голень под тяжестью перенесённого на неё веса - сейчас пойдёт в атаку. Артурия вся обратилась во внимание, поудобней сжав рукоять. А затем - золотая вспышка, свист воздуха и ощущение тёплого дерева в руках. Окружающий мир исчез. Остался лишь противник и хищно поблёскивающее лезвие сабли.
  Позволяя Гильгамешу ещё пару секунд пронзать оружием пустоту, Артурия резко ушла в сторону. Она ещё не успела занять устойчивую позицию, балансируя на кончиках пальцев лишь благодаря напряжённым мышцам ног и спины, когда увидела в метре от себя открывшийся торс противника. Пожалуй, её движения стали действительно быстрее, иначе бы Гильгамеш не допустил такой оплошности. Или он рассчитывал, что Артурия не воспользуется ею? Ведь... Далее размышлять было некогда: время драгоценной передышки заканчивалось. Решимость и страстное желание победы смешались в Артурии, вызывая в её теле мощный прилив энергии, заставляя всё её существо подобраться и устремиться к одной-единственной цели. Она резко выбросила вперёд правую руку. Наплевав на безопасность, кинула своё тело вперёд, вынуждая связки болезненно натянуться. И с каким-то бесцветным облегчением почувствовала, как клинок упирается в преграду человеческого тела.
  Впрочем, анализировать свои чувства было некогда. Бой - это зачастую противостояние простых сгустков воли и молниеносных решений. Убедившись, что нанесла укол, Артурия напружинила ноги для прыжка назад. И почти тут же чуткая интуиция, выработанная за долгие годы фехтования, подала ей тревожный сигнал. Повинуясь предчувствию, Артурия резко развернулась. Одновременно вскинула саблю, ставя блок. Но было поздно: секундная заминка при перемене движения дала о себе знать, и, уже разворачивая корпус, Артурия ощутила холодный укол в плечо.
  Всё же отпрыгнув и держась за ноющее место - точно будет синяк - переводя дыхание, взглянула на усмехающегося Гильгамеша. Баш на баш. У каждого по очку. Стоило ли это того? Кто в итоге остался в 'выигрыше'? Гильгамеш, и без того имеющий над Артурией преимущество в быстроте и уже на шаг подобравшийся к победе, или Артурия, для которой любая возможность нанести Гильгамешу удар - драгоценна? Не позволяя себе утонуть в мучительных сомнениях, она вновь бросилась в атаку. Её целью было перехватить инициативу, пока противник не успел собраться с мыслями. Чуть удивлённо взметнулись светлые брови, сверкнула сабля... Блок. Чего ещё ждать от золотого саблиста? Однако для Артурии это было только началом. Ещё и ещё - она нанесла один за другим серию молниеносных ударов, вкладывая в них всё своё мастерство, которое отрабатывала этим летом, и заставляя Гильгамеша отступать. Комнату наполнило воинственное пение металла и топот соревнующихся в ловкости ног. И всё же, когда Артурия выдохлась, ещё одного укола ей нанести так и не удалось.
  - Потрясающе, моя Королева, - кивнул Гильгамеш, оглаживая рукой растрепавшиеся волосы. - Я думал, что уже видел всё, на что ты способна, но ты не перестаёшь меня удивлять. Теперь моя очередь.
  Возможно, не стоило так яростно наносить удары, загоняя себя до сбитого дыхания? Не стоило копировать технику Энкиду? С Гильгамешем Артурия всегда сражалась на пределе своих возможностей. Она ещё не успела полностью восстановиться, а сабля Гильгамеша уже с угрожающим свистом приближалась к её торсу. Уход в сторону. Отскок. Снова невероятное уклонение, на одних рефлексах. Под кровавым, обжигающим взглядом ощущения взвинтились до предела. Он брал её измором. А Артурии, как воздух, нужен был ещё один укол. Всего один! И тогда она победит. Потому что третий удар тогда уж точно нанесёт она. Козырная карта была всё время у Артурии в рукаве, но выложить её можно было только один раз.
  И всё же, кого бы она не молила, как бы не ругалась про себя - ей не хватало дыхания. Сабля Гильгамеша оскалилась на её плечо, а Артурия поняла, что на этот раз не в силах уклониться. Плевать. Лишь бы достать его. Собрав остаток сил, она метнулась к противнику. Руку тут же ожгла боль, но Артурия, не обращая на неё внимания, уже вытянула вперёд оружие, едва дотрагиваясь им до груди Гильгамеша. Нырнула вниз и кубарем прокатилась по полу, чудом ускользая от третьего, смертоносного удара. На какую-то долю секунды она потеряла ориентацию в пространстве. Это было страшное мгновение. Рвано качали воздух лёгкие. Интуиция оставалась последним стражем и поводырем. Подстёгиваемая страхом, не давая свинцовым мышцам и возможности отдохнуть, Артурия поспешно вскочила с пола. Однако Гильгамеш и не думал преследовать. Наблюдая, как Артурия тяжело поднимается перед ним с колен, он почти миролюбиво предложил:
  - Победа за мной. Если ты покоришься мне сейчас, я буду снисходителен к тебе сегодня. В конце концов, фехтование с тобой доставило мне много удовольствия.
  Артурия почти не слушала его. Плечо и бок болели от жёсткого падения, но и это не трогало её. С каждым новым вздохом измученных лёгких Артурию всё больше и больше наполняло облегчение: она сумела нанести Гильгамешу второй укол. Радости здесь не было места - слишком печальными были последние события, чтобы Артурия могла торжествовать над противником. И она испытывала именно облегчение, что скоро всё закончится. Поэтому, когда Гильгамеш окончил последнюю фразу, она лишь ответила:
  - Я не проиграла, пока ты не нанёс мне третий удар, - не стоит растрачиваться на эмоции, когда следует сосредоточиться на последнем усилии.
  - По-прежнему грозная и непримиримая, - с должным уважением принял её ответ Гильгамеш. - Но мне это нравится. Именно такой и должна быть моя избранница, - и он одним слитным движением перетёк в атакующую стойку. Рубиновая ткань футболки отразилась в металле, от чего показалось, будто оружие охватило алое пламя.
  Заняла и Артурия защитную, уже проверенную стойку. В свете жёлтых ламп её сабля вспыхнула золотым огнём. Усилием воли она заставила себя расслабить руки, чтобы от напряжения не задеревенели мышцы. Медленно вздохнув, очистила разум от бесполезных мыслей. 'Спокойно, ты уже выполняла этот фокус, - сказала она сама себе. - Выполнишь и сейчас'. Не то что бы её тайный приём, который Артурия собиралась преподнести Гильгамешу, был запрещён правилами фехтования. Скорее, такая ситуация просто не предусматривалась. Это было за гранью способностей среднестатистического фехтовальщика, и не было смысла говорить соревнующимся, что подобные действия запрещены. Но ведь и поединок Артурии с Гильгамешем не был обычным. На кон было поставлено слишком многое - и Артурия не имела права проиграть. Ради своих идеалов, ради страны, ради будущего людей, окружающих её каждый день. И поэтому, наступив своей гордости на горло, она решила пойти на эту уловку*. А сколько раз таким же путём её обхитрял по жизни Гильгамеш, а? Нет, опускаться до скользких методов противника - низость. Артурия помнит и всегда будет помнить об этом. Но сегодня, ради цели, которая ждёт её впереди, ей нельзя проигрывать. И поэтому. Только один раз. Она пойдёт на это.
  Гильгамеш сорвался с места настолько быстро, что Артурия не успела отследить начало движения. Без сомнения, то был самый молниеносный бросок золотого саблиста, на который он был только способен. Гильгамеш стремился повергнуть Артурию одной сокрушительной атакой. В этом было его преимущество. И его ошибка. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что у девушки не выдержали нервы и она дала 'ложный старт'. Однако действиями Артурии руководил лишь холодный расчёт. Великолепная интуиция, подсказавшая фехтовальщице, когда начать двигаться, чтобы успеть уклониться от рокового укола и одновременно не дать противнику возможности скоординировать атаку, спасла Артурию. На мгновение прежде Гильгамеша метнувшись в сторону, она услышала свист и сверкнувшее в миллиметре от её локтя лезвие. Теперь оно было неопасно. Гильгамеш ещё продолжал по инерции движение, когда Артурия, развернув корпус, легко подбросила свою саблю в воздух. Раскинула, словно в танце, руки. И через секунду левая ладонь твёрдо и уверенно сжала рукоять оружия. Да, в поединке всегда необходимо учитывать, какой рукой сражается твой противник. Потому что то, что надёжно защищено от правши, для левши представляет уже уязвимое место. Далее для Артурии всё развивалось, как в замедленной съёмке. Она видела расширившиеся от удивления глаза Гильгамеша и его характерное движение плечом в стремлении защититься. Но было слишком поздно: она уже вскинула саблю, и её тупой конец упёрся Гильгамешу в ключицу.
  - Убит, - ровным голосом сказала Артурия. Разгорячённая кровь стучала в висках. Ей вдруг вспомнился Энкиду, говорящий точно такую же фразу во время их первого спарринга в клубе фехтования.
  Некоторое время Гильгамеш молчал, и ничего нельзя было понять по едва уловимой смене выражений его лица, от изумлённого до торжественно-серьёзного.
  - Да-а, не ожидал, что у тебя такой козырь в рукаве, - протянул он наконец, со странным блеском в глазах рассматривая Артурию, будто бы видел её впервые.
  - Ну, ты же не оговаривал точно правила, - копируя его тон, пожала плечами Артурия. - Уж прости, схитрила чутка, - но, несмотря на шутку, голос её был пропитан холодом и мертвенным бесстрастием. Зелёные глаза, ясные и глубокие, точно горные озёра, были закованы теперь льдом, не пропускающим никого и ничего к ней в душу.
  Под гробовое молчание Артурия вернулась к стенду в глубине комнаты и аккуратно вернула на место саблю. Затем развернулась и своим обычным, уверенным шагом направилась к двери.
  - Прощай, - бросила она, проходя мимо Гильгамеша, который по-прежнему держал в руках саблю. Как будто ещё продолжал поединок.
  - Ты точно уверена, что не будешь об этом жалеть?
  - Абсолютно.
  - Знаешь, Артурия - ты восхитительная женщина.
  Даже не обернувшись, она продолжила свой путь по коридорам особняка. На выход. На яркий свет летнего дня. На свободу.
  
  Уже у ворот, за которыми виднелась улица и частные коттеджи, ей встретился Энкиду с небольшой спортивной сумкой через плечо и почему-то пешком. Он заметил её, энергично замахал рукой, и Артурии пришлось опустить стекло заднего сидения.
  - Привет! А я к Гильгамешу... трудоустраиваться... - растерянно закончил он. Жёсткое лицо Артурии неприятно поразило его.
  - Ты как раз вовремя. Уверена, он будет очень рад тебя сейчас видеть, - пренебрежительный жест руки указал в сторону затерянного в деревьях особняка.
  - Что-то произошло?
  - Ничего особенного кроме того, что я рассталась с Гильгамешем, - Артурия сделала ударение на слово 'я'.
  - Но как же...
  - Энкиду, ты хороший человек и мне было приятно общаться с тобой, - устало прервала его Артурия. - Но я больше не хочу возвращаться в этот дом. Никогда.
  - А, вот как... Что ж, тогда до свидания, - что-то по её тону разом уяснив для себя, Энкиду весь как-то посерьёзнел, и в его травянистые глаза закралась грусть.
  Стекло поднялось, автомобиль Артурии выехал за ворота, а Энкиду направился в глубину парка, к особняку, у которого его уже встречал Раджа.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 6 - Крах и падение Короля-рыцаря
  
  

С этими мыслями она смотрела на идеалы, которых было не достичь; она смотрела на людей, которые не были спасены.

  

И поняла, что всё рухнуло из-за того, что она была королём.

  

[ранобэ Fate/Zero, автор Ген Уробучи, перевод с английского выполнял It.Day]

  
  Собственно, своего рода глава-эксперимент. Следующая будет уже в "нормальном" для меня стиле.
  На всякий случай поясняю, что место, где были как будто пропущены части слов - попытка изображения размытых слезами чернил (на бумаге).
  
  Вторник, 30 августа, ххх1 год
  Формат А4, белая бумага в синюю клетку, девяносто шесть листов. С этого момента и в течение некоторого времени я буду вести эту тетрадь, записывая свои мысли, наблюдения и чувства. До какого дня я буду делать записи? Не знаю. Должно быть, до тех пор, пока не получу ответ на не дающие мне покоя вопросы, так как этот дневник я начинаю с одной-единственной целью - провести самоанализ самой себя. Я слышала, что нет лучшего способа разрешить внутренний дискомфорт, чем запечатлевать на бумаге основные события своей жизни и своё отношение к ним, а потом, через некоторое время, перечитывать написанное. Порой помогает даже сам процесс изложения проблемы, ведь, как известно, мысль рождается только тогда, когда её облекают в слова; и только извлекая движения нашей души из зыбкой и полубессознательной сферы чувствований и закрепляя их в чётких формулировках, мы начинаем прозревать и яснее осознавать то, что с нами происходит. Что ж, посмотрим, так ли действен этот способ; в любом случае, иного выбора у меня нет, так как я не вижу, что ещё способно разрешить мои сомнения. Как ни горько мне это признавать, впервые я испытываю тревогу и растерянность, обращаясь к своим идеалам, которым до этого так непоколебимо следовала... Но я забегаю вперёд. Времени в виду учёбы и прочих обязанностей у меня мало, и я буду делать записи раз в месяц, суммируя и выделяя самое главное из того, что произойдёт за эти минувшие четыре недели.
  Итак, в первую очередь, начиная собственный самоанализ, необходимо выделить причины, которые побудили меня его начать. Причина эта, по существу своему, одна. В начале августа этого года, когда я в последний раз приехала к Гильгамешу и рассталась с ним, он мне сказал примерно такие слова:
  'Ты будешь вновь и вновь повторять одни и те же ошибки, так как ты не можешь изменить свой характер'.
  Даже сейчас, выводя буквы, я чувствую, как меня охватывает суеверный страх, будто от повторения эти строки обретут надо мной силу. Собственно, с тех пор эта брошенная Гильгамешем фраза и не даёт мне покоя - а что, если он в какой-то мере прав? Та невероятная точность, с которой он рисовал психологические портреты не только отдельно взятого человека, но даже и группы людей, не позволяет мне небрежно отмахнуться от его предупреждения. Я могла бы возразить, что каждая неудача - ещё одна монета в копилку нашего жизненного опыта, которая в будущем убережёт нас от чрезмерных разорений. Но где следует положить предел допускаемым промахам? Моя катастрофа с лицеистами в последний год обучения - ошибка слишком дорогая, чтобы я могла её совершать вновь и вновь. Уж мне казалось, что больше я её никогда не повторю. И, тем не менее, этим летом я снова умудрилась обидеть Эльвиру. Этот факт, на который я не в праве закрывать глаза, словно подтверждает мнение Гильгамеша, и от этого меня охватывает ещё больший страх. Он гложет меня день и ночь, обессиливая разум, изнуряя душу, отяжеляя сны. Недавно мне приснилось, как я пытаюсь догнать Эльвиру, чтобы с ней объясниться, а она не хочет меня слушать и уходит всё дальше и дальше, и в итоге я остаюсь бродить по тёмным коридорам Лицея. А потом передо мной появляется Гильгамеш и говорит, что этим всё и должно было кончиться. Ужасный сон. Но он указывает только на то, что мне необходимо дать ответ одолевающим меня тревогам. Я не могу отворачиваться от истины. Бегство от правды - первый признак бесполезного руководителя.
  На этом фоне я снова часто размышляю о пророчестве, сделанном Гильгамешем во время грозовой бури. Казалось, не так давно я нашла на него ответ, который принёс в мою душу покой, но теперь оно снова беспокоит меня по уже вышеобозначенным причинам. Беспокоит, но вместе с тем мне трудно поверить в его правдивость. Я допускаю разбор психологии одного человека или группы людей на основе конкретной ситуации. Но разве возможно предсказать моё будущее, которое является неизвестной и, более того, переменной величиной, и реакцию целой страны? Это невозможно. Нереально. Ведь так?
  Две мысли, высказанные мной и Гильгамешем, представляют собой палку о двух концах. Действительно, человек должен стремиться к самосовершенствованию, учиться на собственных ошибках и работать над собой. Но в то же время абсолютно ясно, что меланхолик не может превратиться в легкомысленного весельчака, и глупо требовать педантичности от человека, у которого в квартире вечный 'творческий беспорядок'. Где та грань между естественностью и тем, что можно в себе изменить? На каком этапе становится безрезультатен труд, и остаётся одно лишь смирение с самим собой? Это третий вопрос, приумножающий мои ставшие теперь беспрестанными размышления.
  Впрочем, нет, не так. Не таким образом я должна постановлять цель своего дневника. Изложение мыслей в горестном, унылом ключе уже равнозначно поражению. Успех улыбается только тем, кто верит в себя. Я не должна придавать слишком много значения неудаче с Эльвирой - я всё ещё по-прежнему учусь; ведь порой одну и ту же ошибку необходимо повторить несколько раз, прежде чем ты научишься её избегать. Тем более, Эльвира - это лишь один человек. Даже у самых обходительных людей не получается установить хорошие отношения абсолютно со всеми. Гильгамеш умён, но он тоже может ошибаться. В конце концов, разве не он проиграл мне, недооценив моих умений? Ничего ещё не решено. Я только начинаю свой путь.
  Итак, моя цель - с помощью этих записей научиться избегать прошлых ошибок и найти верный путь, который поможет мне реализовать моё желание.
  На этом, пожалуй, вступительная часть будет закончена. Что касается самих наблюдений, то эти четыре недели я чувствовала себя очень подавленной - главным образом из-за того, как произошёл мой разрыв с Гильгамешем. Никогда бы не подумала, что я была для него чем-то вроде личной принадлежности. Как вообще так можно относиться к человеку? Ненавижу. Сейчас, правда, боль уже притупляется. В августе же, каждый раз, как я вспоминала наш последний разговор, меня охватывала ярость. Любое напоминание о нём жгло мою душу сильнее раскалённого железа. Я чувствовала себя раненым зверем, который от причинённой ему боли готов в беспамятстве крушить всё вокруг. Ненавижу. Ненавижу Гильгамеша за мою растоптанную любовь, за уничтожение самого прекрасного, что я когда-либо испытывала! Несмотря на то, что я когда-то положила, что это я буду управлять своими эмоциями, а не они мной, я позволила себе влюбиться. Я поверила, что встретила наконец-то равного себе, человека, который сможет принять меня полностью такой, какая я есть. Я открылась ему. И вот чем мне за эту жертву отплатили - тот, ради кого я поступилась своими устоями, предал мои чувства и доверие.
  Быть может, это была закономерная кара за нарушенный обет самой себе?
  Бедивер, правда, выглядел очень грустным, узнав о том, что рассталась с Гильгамешем. В тот день я просто поставила его перед фактом и без лишних объяснений ушла в свою комнату - мне надо было побыть одной; гнев, разочарование, горечь одолевали меня. Да и что я могла ему сказать? Теперь, оглядываясь назад, я никак не могу понять, за что я любила Гильгамеша. Все воспоминания кажутся тусклыми и незначительными, как осколки разбитого в грязной луже стекла. Всё расставил по местам наш разговор и его слова, наглую интонацию которых я до сих пор могу с чёткостью восстановить в своей памяти - 'Это одно и то же'. Так о чём ещё вспоминать? Достаточно и этого.
  P.S. На каникулах участвовала в волейбольном соревновании нашего университета (наша команда победила), а также по просьбе заведующего кафедрой физкультуры бежала от имени нашего университета в городском марафоне - пришла первой. Гильгамеша не встретила (он тоже, вроде, собирался участвовать), чему была очень рада. Похоже, он всё-таки держит своё обещание.
  Суббота, 24 сентября, ххх1 год
  Я стараюсь не жить эмоциями. Теперь, спустя ещё месяц, я понимаю, что в августе мои глаза застилала ярость, а боль заставляла моё сердце каменеть. Как странно устроены люди: даже если тебя предаёт человек, с которым ты и сам-то был готов прекратить отношения, всё равно почему-то становится больно. Но со временем эмоции затухают и уходят на задний план, а воспоминания превращаются в сухие факты, из которых мы делаем выводы. Сейчас я уже спокойнее оглядываюсь на прошлое и вижу, что были у меня с Гильгамешем и приятные моменты, хоть больше и не хочу иметь с ним ничего общего. Решение встречаться с Гильгамешем было моей ошибкой - да, неприятной и болезненной, но жизнь невозможна без ошибок. Поэтому, простив себе все огрехи, похоронив прошлое в своей памяти, надо лишь извлечь из него урок - и двигаться дальше с холодным, логичным разумом, незамутнённым субъективизмом и предвзятостью. А урок из этого можно извлечь такой - мне не следовало заводить отношений. Не следовало поддаваться сиюминутным импульсам. Я оступилась, сойдя на выпускном вечере с давно выверенной мной тропы.
  В любом случае, эмоции уже сошли на нет, и во многом этому помогает вновь навалившаяся учёба (выхожу я теперь раньше на пятнадцать минут, чтобы уж точно не пересечься с Гильгамешем в метро). Конечно, если я начну в мельчайших подробностях вспоминать всё, что мы друг другу высказали, меня вновь начинает охватывать негодование и злость. Но в повседневной жизни на место этих чувств уже заступила пустота. В моей душе словно что-то отмерло, и теперь в ней только безразличие и покой. Покой, освобождающий от суетных, сбивающих с толку эмоций и дающий мне твёрдость и силу идти дальше. Как никогда чётко я вижу свою конечную цель и полна сил и воодушевления достигнуть её. Мой разум спокоен и ясен, какой требуется для того, чтобы вести страну вперёд уверенной и рассудительной рукой. Мне думается: возможно, моя душа всегда пребывала в таком состоянии, а в ощущении пустоты повинно навалившееся на меня разочарование в любви? В таком случае, мне надо лишь ещё немного времени, чтобы окончательно войти прежнюю жизненную колею.
  Беспокоит меня сейчас только одно обстоятельство - Ямато Широ. У нас и прежде были приятельские отношения хороших знакомых. Но недавно я проговорилась ему о том, что разошлась с Гильгамешем и после этого, как мне кажется, Широ начал оказывать мне знаки внимания. Что мне ответить ему, если он решит признаться мне? У меня нет причин его отталкивать: он вежливый, внимательный, добрый, всегда прислушивается к моему мнению, рядом с ним я не испытываю на себе никакого давления - с ним просто и легко. И приятно разговаривать. И тем не менее, я не настроена завязывать с Широ более глубоких отношений. Как однажды сказала Айрисфиль, они требуют сил и времени. Однако у меня уже есть желание, которому я намерена посвятить свою жизнь. Страна - это то, чему отдаёшь всю себя, без остатка. Для людей же, живущих обычной жизнью, нет ничего естественнее, чем жертва делом ради общения. Широ не поймёт, если я ограничу наши встречи кратким вечером пятницы. В этом смысле мы с Гильгамешем, ради справедливости, отлично друг друга понимали: он и сам был по горло завален учёбой и делами компании, и не так уж часто мог позволить себе свидания в выходные.
  Но кстати, чтобы там ни говорил Гильгамеш, отношения у меня с однокурсниками сейчас самые доброжелательные. Конечно, и преподаватели, и студенты выделяют меня из общей массы, но ни зависти, ни неприязни к себе я не замечаю.
  P.S. В газетах написали про Энкиду (случайно увидела статью в интернете). Бедный Энкиду! Ему, должно быть, пришлось тяжело. Но эти журналисты... Вечно они стремятся сделать из всего сенсацию. Неужели нельзя оставить человека в покое?
  Четверг, 29 сентября, ххх1 год
  Весь день как на иголках: мне всё казалось, что Широ вот-вот признается мне. Из-за этого даже не решилась пойти купить себе чаю: во второй половине дня в холле у автоматов становится пустынно. Боюсь ответить неуклюже и обидеть как-нибудь его своим ответом. Вдруг снова где-то допущу ошибку, как с Эльвирой?
  Вторник, 4 октября, ххх1 год
  Судьба любит преподносить неожиданные подарки. Оказывается, Широ полностью (или, по крайней мере, во многом) разделяет мои идеалы. Ему так же претят низость и обман, и он согласен, что счастье людей требует жертв и самоотречения от того, кто это счастье охраняет. Мы разговорились по пути в метро, и даже немного задержались на улице. Какое это радостное ощущение, когда тебя понимают с полуслова; мы словно бы говорили на одном языке, а все вокруг - на каком-то ином. Хотя, конечно, это в человеческой природе - ставить себя во главе угла. Глупо укорять людей в их часто бессознательном эгоизме. Такими уж они созданы, я и никогда и не просила у общества понимания. Жизненная тропка, которую я выбрала, узка, и враз по ней может пройти только один человек. И всё-таки, когда встречаешь единомышленника, это очень воодушевляет.
  P.S. Недавно переписывалась с Айрисфиль - оказывается, она уже с сентября регулярно общается в столовой с каким-то учителем физики. Но, собственно, забавно было само их знакомство: в тот день в обеденном зале не хватало свободных столов, и так получилось, что Айрисфиль подсела за столик как раз к этому мужчине (а, точно - его зовут Кирицугу). Она не знала, что он профессор, так в их группе Кирицугу не преподавал, к тому же, он чаще бывает на факультете физиков-химиков, а у Айрисфиль - чисто химический факультет. Так или иначе, она увидела у него в руках учебник по физической химии и начала расспрашивать, на каком он факультете, нравится ли здесь учиться - одним словом, задавать обычные вопросы первокурсников. И, конечно, это была довольно комическая сцена, когда открылось, что Кирицугу, вообще-то уже как года четыре здесь преподаёт. Причём, Айрисфиль говорит, что он сказал это с таким серьёзным и невозмутимым видом, что ей на какое-то мгновение стало даже почти неловко. Тем не менее, этот курьёз неведомым образом сблизил их, и теперь они часто, если видят друг друга, садятся за один стол.
  Вторник, 18 октября, ххх1 год
  Проклятый Гильгамеш! Поломал мне всю жизнь, и я теперь должна собирать её по обломкам. Я и прежде - и в Лицее, и в клубе по фехтованию - встречала немало приятных молодых людей, вроде Широ (один Энкиду чего стоил), но их обходительность никогда не была способна затронуть моего сердца. Однако теперь, после властности и высокомерия Гильгамеша - это такой контраст. Галантность Широ обезоруживает меня, я гляжу на него, слушаю его, и думаю: 'Вот то, чего мне не хватало'. Нет, это не любовь. По крайней мере, я не испытываю ничего похожего на чувства к Гильгамешу. Но меня неизбежно тянет к Широ, как к близкому мне по духу.
  Но что, если я потом влюблюсь в него? Это недопустимо.
  Пятница, 21 октября, ххх1 год
  Широ после пар пригласил меня погулять. Я подумала. И согласилась. В конце концов, учиться можно бесконечно. А когда мы с Гильгамешем встречались, пятница не была большой потерей: всё необходимое я успевала сделать и за выходные. К тому же, беседы с Широ успокаивают меня и дарят моей душе покой.
  P.S. В моей жизни нет места отношениям. И всё же, наверное, нет и ничего страшного в том, если я буду гулять с Широ по пятницам. Ведь это не будет мешать моим целям. Тогда что в этом плохого?
  P.P.S. Учительский состав определил меня участвовать в выставке образования (ноябрь) в качестве представителя юридического факультета.
  Среда, 26 октября, ххх1 год
  Нет, не могу ждать до конца месяца. Мне необходимо высказаться, хотя бы на бумаге. Какой же дурой я была, когда позволяла себе в мыслях допускать, что у меня с Широ может что-либо получиться! Что нами выбрана одна и та же дорога, и мы пойдём по ней, поддерживая друг друга. Как коварны чувства! Они умеют убеждать лучше торговца, которому надо распродать товар, но стоит им исчезнуть, и мы не может найти обоснования совершённым нами действиям. Я снова, снова, снова, снова, едва не поддалась их иллюзии, обманулась столь привлекательным образом Широ. Но кончено уж - больше меня ничего не обманет.
  Сегодня, в большой перерыв, я и Широ сидели вместе в кафетерии и речь зашла о планах на будущее. Уверенная, как и всегда, обрести в Широ поддержку и одобрение, в едином порыве я раскрыла ему своё конечное стремление. И вместо этого он мне ответил:
  - Я категорически против. Такая роль тебе не подходит.
  Оказывается, он считает, что политика - не женское дело; что защитой и управлением страны должны заниматься именно мужчины и быть в тылу, вести домашнее хозяйство - вот предназначение женщины. На это я привела ему в пример успешную премьер-министра одной развитой страны, на что Широ ответил, что эта должность лишила её женских черт. Что даже на лицо она стала походить на мужчину из-за постоянной необходимости удерживать власть железной рукой и управлять народом. Я на это ему напомнила, что он ведь сам признавал необходимость жертв со стороны того, кто правит. Слово за слово выяснилось, что Широ просто не считает для женщины подобающим занимать подобные должности. А как же я? Что вы, он никогда и не предполагал, что у меня столь далеко идущие намерения; пределом его мечтаний была женитьба, дружная семья, дети и заботливая жена; впрочем, не было бы, конечно, ничего плохого, если бы она подрабатывала на какой-нибудь не слишком тяжёлой работе. На этом моменте я встала из-за стола и спокойно ему объяснила, что никогда не собиралась ни заводить семью, ни тем более рожать детей, и решение моё непоколебимо. Я ушла. Он, слава богу, меня остановить не пытался.
  Но, по правде говоря, остаток дня прошёл для меня тяжело. Только, казалось бы, я успокоилась после разрыва с Гильгамешем - и вот опять обозналась человеком. И хоть источник нынешней боли - банальное недопонимание между мной и Широ, всё равно тяготеет ощущение, как будто моё доверие обманули. Впрочем, вина лежит тут только на мне. Я сама себя убаюкала пустыми надеждами. Но с каким разочарованием и горечью слушала я Широ, пока он пытался убедить меня, что я не должна подаваться в политику. Гильгамеш - тот хотя бы понимал мои чувства. Да, он не одобрял моего выбора, но, когда мы разговаривали, я всегда была уверена, что мои стремления, надежды и помыслы ясны и прозрачны ему так же, как и мне самой. А Широ... он был ко всему глух. Только твердил, что я девушка и не моё дело - руководить страной. Боги, какой же большой глупостью всё это было и как я могла её допустить? Однако, этот щелчок по носу был мне полезен: сомнений больше нет. Нет смысла искать спутников жизни; путь к своей цели, к осуществлению своего сокровенного желания я должна преодолеть одна, как и было некогда мною решено. Это естественно, это само собой разумеется. Неудачи в личной жизни были лишь жёстким, но справедливым напутствием моей судьбы. Да, выбранный мною путь тернист и труден, но, когда я достигну вершины, и оглянусь на созданное мною благоденствие, я наконец-то скажу: 'Я счастлива'. Даже если никто обо мне не вспомнит. Даже если забудут поблагодарить - потому что только тогда творимое нами становится добром, когда мы ничего не требуем взамен.
  Ничто больше не собьёт меня. Я вновь облачу свои нервы в сталь, отрину мешающие рассуждениям чувства. Я вернусь к прежнему образу жизни, к режиму, который расшатала и подточила во мне любовь. Отныне и мысли, и тело - всё я подчиню своему единственному стремлению.
  P.S. Записалась в организационный студенческий комитет нашего университета.
  P.P.S. У Бедивера сегодня был какой-то встревоженный вид. Я пыталась расспросить, в чём дело, но он лишь покачал головой.
  Воскресенье, 27 ноября, ххх1 год
  В эту пятницу помогала на выставке образования. Надо было агитировать абитуриентов и по возможности собирать их телефонные номера. Работа шла быстро, в середине дня я уже выполнила установленную норму (даже чуть больше) и отправилась домой. Руководство осталось довольно мной и попросило помочь и в следующие два дня - сказал, что уж очень я убедительно рассказываю. Поэтому в субботу и воскресенье я тоже провела по полдня на выставке и таким образом успевала ещё и идти вровень с занятиями. Интересно, Гильгамеш, наверное, в свойственной ему манере откосил от мероприятия: не царское ведь это дело, шавок в университет зазывать.
  P.S. В субботу пересеклась на выставке с Айрисфиль (её тоже послал факультет) - она серьёзно заинтересована в Кирицугу. А вот насколько он в ней - непонятно. Айрисфиль кажется, что ему неловко из-за того, что он всё-таки преподаватель, а она студентка ('Но ведь он же у меня не преподаёт. Да и семь лет не такая уж глобальная разница в возрасте', - возмущается Айрисфиль). Тем не менее, мест встречи у них теперь стало два: помимо столовой, они с Кирицугу почти каждый день приходят в библиотеку - разумеется, под предлогом того, что Кирицугу помогает Айрисфиль с учёбой. Но, помимо всего прочего, Айрисфиль с его подачи действительно заинтересовалась физикой. Даже взяла в библиотеке какое-то пособие и читает его, чтобы был предмет для следующего разговора. Что ни день, закидывает мои сообщения в сети какими-то непонятными мне фактами и формулами. Говорит, у неё так материал в голове лучше укладывается.
  P.P.S. Широ подходил ко мне ещё несколько раз. Я его не отталкивала - у меня нет на это причин. Тем не менее, я неизменно соблюдала чёткую дистанцию между нами. В конце концов, я никогда не бежала от повседневного общения, и, если Широ намерен поддерживать со мной контакт, я не вижу в этом ничего противоестественного. Спокойный обмен информацией, не обязывающий ни к чему ни одну из сторон - я всегда его приветствовала. Впрочем, Широ, похоже, в первую очередь всё же надеялся смягчить меня: это было видно из его поведения. Попытка оплатить за меня кофе, предложение скооперироваться в подготовке билетов - слишком очевидно, чтобы не обратить на это внимания. Но этого я ему уже позволить не могла: принятое мною решение твердо и неизменно. Широ - добрый, честный юноша, но мне с ним совершенно не по пути. Да и, честно говоря, не нуждаюсь я в том, что могу сделать сама. Так или иначе, я дала понять Широ, какого мнения придерживаюсь о возможностях нашего дальнейшего взаимодействия, и постепенно его попытки заговорить со мной сошли на нет. Да и, на самом деле, когда я с головой окунулась в свой прежний жизненный график, это заметно отрезвило его. Он и сам осознал, насколько далеко я отстою от его идеала девушки. То, что его привлекало во мне, было лишь размягчённой иллюзорными грёзами любви душой. Что и говорить, оба мы оказались ловушкой друг для друга. Если бы не Гильгамеш, мы бы никогда Но теперь, на счастье, между нами установились нейтральные, но мирные отношения связанных по месту работы знакомых. Думаю, это наилучший исход событий. Он обеспечивает доброжелательность обстановки в коллективе и позволяет мне оставаться ровной ко всем студентам нашего курса. Объективность - необходимое качество лидера, и только одинаковое ко всем отношение, не подразумевающее ни чрезмерной дружественности, которая в будущем склонна приводить к потворству, ни скрытой неприязни, грозящей перейти в мелкую мстительность, помогает её достичь.
  Воскресенье, 25 декабря, ххх1 год
  Вызвалась организовывать в университете художественную выставку начинающего художника-импрессиониста. Коллектив сложился очень дружный, работали слаженно и легко. Анита, студентка с третьего курса, руководящая всем процессом, в конце даже начала отдавать мне часть своей работы - и ей, и другим участникам понравились предлагаемые мной идеи по украшению и размещению выставки. С благодарностью сейчас вспоминаю все мероприятия, проводимые нашим строгим директором Лицея - для меня это теперь стало бесценным опытом.
  Но вместе с подступающей сессией месяц выдался очень тяжёлым. Когда совсем невмоготу хочется спать, вспоминаю Гильгамеша: от одной импровизации его высокомерного тона у меня тут же берёт злость и появляются силы работать дальше.
  P.S. Пророчества Гильгамеша, помимо того факта, что меня выделяют из основной студенческой массы, по-прежнему остаются пустым звуком. Очень надеюсь, что так оно и будет до конца университета.
  P.P.S. Айрисфиль настроена крайне решительно: хочет уговорить Кирицугу пойти с ней на свидание. Тот, естественно, наотрез против. В итоге она поспорила с ним, что если она напишет заключительный тест по теории химии на сто баллов, то он пойдёт с ней на свидание на январских каникулах. Результаты тестов ещё не объявили, поэтому мы с Айрисфиль пока ждём. Но она уверена, что написала на отлично.
  Суббота, 28 января, ххх2 год
  Сессию закрыла успешно. Пара однокурсников просила списать, но я отказала: на экзамене всё должно быть честно, иначе в чём его смысл?
  Утер на Новый год был занят, поэтому праздник я тихо и мирно отметила дома вместе с Бедивером, а потом пошла спать. Когда уже ложилась, увидела вдалеке над городом фейерверки и вспомнила, как В каникулы, как обычно, занималась. Время провела очень продуктивно.
  Айрисфиль написала тест на девяносто девять баллов и очень расстроилась, но тем не менее пришла в учительскую к Кирицугу и показала результат. К её удивлению, он внимательно просмотрел работу и вынес вердикт, что в ошибке повинны не её знания, а некорректно сформулированный вопрос теста. Поэтому, по сути, она может считать, что у неё сто баллов. Айрисфиль на это недоверчиво заметила: 'Но тогда вы пойдёте со мной на свидание'. А Кирицугу, невозмутимо глядя на неё, ответил: 'Да, конечно'. 'Так, значит, вам на самом деле тоже хотелось прогуляться со мной! Иначе бы вы не исправили мне оценку за тест,' - засмеялась Айрисфиль, и Кирицугу на неё сердито зашикал - они были одни в учительской, но мало ли кто мог подходить к дверям? В итоге встречались они не раз, а все каникулы.
  Я тоже виделась с Айрисфиль пару раз. Во вторую встречу она познакомила меня с Кирицугу. Он показался мне на вид хмурым, молчаливым и каким-то замкнутым - совсем не таким, как я его себе представляла со слов Айрисфиль. Невозможно было даже понять по его голосу или действиям, что он испытывает какие-либо чувства к ней, в то время как сама она буквально источала нежность и жизнерадостность. После нашей встречи я ей прямо так и сообщила свои впечатления. Однако Айрисфиль принялась с жаром защищать Кирицугу, говоря, что в глубине души он на самом деле очень добрый и тонко чувствующий человек; и, помолчав, с сожалением призналась мне, что я ему тоже не очень-то пришлась по вкусу. Возможно, в этом и была причина его скрытности. Что ж, не мне с ним общаться; главное, чтобы счастлива была Айрисфиль.
  Задержалась как-то раз после пар, чтобы задать несколько вопросов преподавателю по истории отечественного государства и права, и он мне сказал, что я обещаю стать блестящим специалистом. Можно ли считать это за добрый знак?
  P.S. Театральный кружок нашего университета ставит в начале февраля представление, и меня позвали в организаторы мероприятия.
  Суббота, 25 февраля, ххх2 год
  Февраль вышел очень загруженным. Начать с того, что весь месяц прошёл в хлопотах о спектакле. Вместе домашними заданиями и тренировками времени едва хватало на сон, и под конец дня я буквально валилась с ног, как будто вновь проводила день открытых дверей под началом Гильгамеша. Но оно того стоило: нам удалось собрать большую публику и был полный аншлаг.
  В дополнение к этому, конце февраля в университете проводятся Платоновские чтения - по сути своей, это ежегодная конференция, на которой студенты представляют общему вниманию свои проекты и исследования. Я тоже пыталась подавать в июне прошлого года заявку, но мне сказали, что участвовать можно только со второго курса. Жаль, у меня было несколько идей. Зато после спектакля наш декан сказал мне, что мне поручают выступить с открывающей и заключительной речью в главном актовом зале - как поощрение за мою активную деятельность в жизни университета (обычно это поручают студентам более старших курсов). Что же, всё лучше, чем ничего. Выступление моё, похоже, студентам понравилось: я не заметила, чтобы по залу гуляли шёпотки и аплодисменты были довольно бодрые, что свидетельствует об одобрении меня публикой. Увидел бы меня тогда Гильгамеш - интересно, что бы он сказал?
  Кстати, я всё равно уже начала готовить своё исследование: побольше успею сделать к следующему году. Подошла по этому поводу к преподавателю по истории отечественного государства и права - он охотно согласился курировать мою работу.
  Айрисфиль волнуется, каким образом лучше сообщить своей семье о своих отношениях с Кирицугу. Айнцберны очень щепетильны в вопросах родословной - когда я ещё лицеисткой была у Айрисфиль в гостях, она мне показывала огромное родословное древо, вытканное на гобелене прошлого века. А Кирицугу кто? Обычный человек, пусть и с очень уважаемой профессией. А планы у них уже самые серьёзные: хотят пожениться в следующем году, когда Кирицугу наконец-то квартиру купит.
  Но как, однако, удивительно: больших противоположностей, чем Айрисфиль и Кирцугу, найти сложно, и всё-таки, в отличие от меня с Гильгамешем, с течением времени их отношения только упрочняются.
  Недавно думала о Гильгамеше. Перебирала в памяти всё, что имело место быть между нами. Боль, как и страсть, улетучилась, и сейчас, оглядываясь назад, понимаю - да, определённо, было что-то, что меня к нему притягивало, хоть я и не могу возродить в себе это чувство, а значит, не могу и вспомнить, что именно вызывало во мне те волнение и нежность. Что ж, Гильгамеш сам сделал свой выбор: если он не мог принять мои идеалы, если не был способен на взаимное уважение, мне не оставалось ничего другого, как следовать по своему пути в одиночку. А впрочем, мне это на роду написано: что у дедушки, что у отца - у всех наследников семейная жизнь не складывалась. Яблоко от яблони...
  P.S. Кстати, Айрисфиль так увлеклась физикой, что собирается в новом учебном году перейти на физико-химический факультет.
  Пятница, 24 марта, ххх2 год
  Вскоре начнётся новый учебный год. Вывесили списки студентов - я первая в рейтинге по факультету. Получаю стипендию, хоть в ней и не нуждаюсь. Решила отдавать деньги в благотворительные фонды. Составила список, чтобы каждый месяц делать пожертвования для какой-то определённой группы нуждающихся.
  К большому облегчению Айрисфиль, всё устроилось как нельзя лучше. Когда она заговорила с Кирицугу о своём затруднении, открылось, что у него тоже есть немалая родословная, пусть и не такая обширная, как у Айнцбернов. На её вопрос о том, что же он не рассказывал об этом раньше, Кирицугу ответил в своей невозмутимой манере: 'Но ты ведь никогда не говорила, что для тебя это так важно'. В любом случае, теперь её семья уж точно не будет против породниться с фамилией Эмии.
  P.S. Помогаю организовывать приветственный концерт для начала нового учебного года.
  Воскресенье, 30 апреля, ххх2 год
  Бегство от правды - первый признак бесполезного руководителя. Эту фразу я записала в самом начале тетради, и теперь сама же вынуждена свершить над собой правосудие. Нет, нет смысла молчать наедине с собой! Пора сделать выводы...
  Мне тяжело. Я боролась с этим чувством, пыталась подавить его, надеялась, что всё рассеется само - но напрасно. Мне не о чем писать. Все дни мои похожи один на другой, и мне не о чем рассказывать в этом дневнике. Я беру в руки ручку, открываю тетрадь - и в мыслях пустота. Безбрежный, мёртвый вакуум. У меня нет ничего личного: ни чувств, ни событий. Да, я могу вновь заполнить тетрадь новостями об Айрисфиль или перечислять, сколько тестов я сдала на отлично, кто и за что похвалил меня - но что в этом проку? Зачем этот самообман? И самое ужасное в том, что это однообразие тяготит меня. Раньше, в лицее, я вела этот образ жизни, как нечто естественное, само собой разумеющееся и предназначенное мне судьбой. Я даже не задумывалась, что могу проводить время как-то иначе; мысль о том, что с каждым днём я становлюсь на шаг ближе к сокровенной цели, грела меня, освещая мне путь и затмевая собой вокруг всё остальное. Теперь же этот свет, хоть и сохранил своё спасительное тепло, будто бы померк. Я по-прежнему твёрдо верю в избранные мной идеалы; их правильность для меня неоспорима. И, тем не менее, всё кажется мне таким монотонным, скучным, серым. Учиться вроде бы и легко, но у меня самой ощущение, будто бы я проваливаюсь в топком болоте, усилием воли заставляя себя вытаскивать ноги из вязкой трясины. Мне тошно. Я не нахожу себе места. Душа моя мечется, сама не зная, что ей нужно для удовлетворения того голода, что её терзает. О, те месяцы яркой, насыщенной жизни, проведённые с Гильгамешем - они словно яд, текущий по моим венам! Воспоминания о них отравляют мне жизнь и жгут моё воображение, лишая воодушевления отдавать жизненной цели всю себя. Фестиваль, поездка на море, побег в отеле в морозную зимнюю ночь - каждый день прошлое-ошибка встаёт передо мной и мучает меня эхом пережитых эмоций. Я оглядываюсь и томлюсь нынешней реальностью длиной в один бесконечный день.
  Что мне делать? Не помогает ничто: ни медитационное фехтование, ни изнуряющий труд. Жажда ощущений преследует меня и наяву, и во снах с не меньшим упорством, чем дьявол, донимающий монахов. Наверное, мне надо лишь перетерпеть этот период. Но сколько ещё будет длиться пытка? Месяц? Год?
  Понедельник, 8 мая, ххх2 год
  Сегодня произошло нечто, очень меня встревожившее.
  Ни с того, ни с сего, одна из однокурсниц едко выразилась о тех, кто подхалимствует преподавателям; часть студентов поддержала её смехом. Казалось бы, что тут такого? Все любят шутки. Но этот язвительный комментарий и последовавший за ним дружный смех - они вызвали у меня кошмарное дежавю. Воспоминание о том, как в Лицее, перед бойкотом, группа лицеистов вместе с Эльвирой так же смеялись надо мной.
  Тут надобно, наверное, изложить предшествующую этому обстановку. Впереди были 'Основы правоведения', профессор которых чрезвычайно строг. Это женщина средних лет, сторонница уже несколько устаревших в образовательной сфере порядков, любит жёсткую дисциплину и не терпит излишнего своеволия со стороны студентов. Лично мне уяснить её требования не составляло труда, а следовать им - не так уж и сложно: необходимо было только соблюдать пунктуальность и добросовестность в учёбе. Однако далеко не все в нашем коллективе так легко приспосабливаются. Та однокурсница, в частности, не на самом хорошем у преподавательницы счету. По правде говоря, вины студентки в данной ситуации мало. Едва ли бы я могла назвать её дурным человеком: она сообразительна, активна, интересуется живописью прошлого века и, как мне кажется, начитанна, да о классической музыке умеет судить в некоторой степени - по разговорам с ней быстро становится ясно, что это развитой, интересный человек. Да, шумновата, легкомысленна немного и любит без обиняков выражать своё мнение, причём даже тем, кто существенно старше её. Но ведь и эти черты характера с какой-то стороны являются плюсом. В любом случае, не она выбирала себе характер, и в том, ум её свободолюбив и всегда открыт новому, упрекать её несправедливо. Но с преподавательницей у этой студентки постоянный конфликт, который, как торфяной пожар, тихо тлеет под прикрытием официальных отношений, но никогда не угасает. Обеим не хватает гибкости. Профессор требует, чтобы каждый студент соответствовал одному придуманному ею стандарту и не желает понять, что обществу необходимы разные типы личностей: без этого наша цивилизация никогда бы не достигла нынешнего развития. Моя однокурсница упряма и к тому же склонна к лености в учёбе - это мешает ей пойти хоть на какие-то уступки преподавателю. Но на стороне профессора власть и оценки - это ущемляет позицию девушки. И делая ей очередное замечание, кого профессор приводит в пример? Естественно, меня. В такие моменты мне всегда неудобно перед однокурсниками: это непедагогично - ставить одних студентов в пример другим. Ведь каждый - это неповторимая личность, и глупо навязывать человеку рамки чужой индивидуальности. Мой же образ жизни вообще не создан для подражания; я отбросила свои желания и эмоции, чтобы остальные однажды смогли жить счастливо и безбедно, и нет всем смысла становится такими же, как и я. И всё же, я недоумеваю: неужели из-за этого однокурсница затаила на меня злобу? Я видела её взгляд, устремлённый на меня, и в нём плескалось презрение. Хотя, может, мне показалось? Но вряд ли. Но почему она так смотрела? В конце концов, разве каждому не воздаётся по его заслугам? Я не думаю, что для того, чтобы улучшить отношения с профессором, этой девушке необходимо мне подражать. Чуть больше прилежания с её стороны - и это уже произвело бы значительный эффект. На это незначительное усилие воли способен каждый, даже самый обычный человек. Здесь нет ничего сверхъестественного. И если она не хочет усложнять свою жизнь своевременной сдачей домашнего задания или повторением терминов - она должна винить в этом только себя и никого другого. Я же зарабатываю свои баллы честным и упорным трудом. С каких пор обыкновенные трудолюбие и умение уважать требования старших стали приравниваться к подхалимству? Что я опять сделала не так? Я запуталась.
  P.S. Айрисфиль тревожить не хочу - у неё самый разгар романа с Кирицугу. Да и чем она может здесь помочь?
  Среда, 10 мая, ххх2 год
  О, как мне страшно, как мне страшно! Что, если слова Гильгамеша начнут сбываться?
  Суббота, 20 мая, ххх2 год
  Эти две недели я ещё некоторое время приглядывалась к однокурснице: вдруг это всё-таки была лишь моя мнительность, и шутка отнюдь не предназначалась мне? Но благодаря этому я точно убедилась: моё присутствие раздражает её, и через замечания, через простое общение её неприязнь ко мне передаётся окружающим. А может, каждый из них тоже в тайне чем-то был обижен мною? Надеюсь, что это не так.
  Так или иначе, я решила бороться со сложившейся ситуацией. Нет смысла наблюдать, сложа руки, и пускать всё на самотёк. Сначала я было решила помогать девушке с домашними заданиями, чтобы поправить её отношения с преподавателем, но быстро отмела эту мысль: людям свойственно поддаваться слабостям. Моя однокурсница весьма легкомысленна в плане учёбы, и помощь ей означала бы лишь то, что через некоторое время она бы села мне на шею. Кому будет нужен этот самообман? Мне? Ей? Профессору? Я хочу помочь ей, а не разлагать её личность и ставить её в заведомо неловкое положение перед преподавателем. В итоге я решила в начале просто поговорить с ней. Я окликнула её после пар, и она осталась в аудитории с парой подружек. Я постаралась спокойно и логично изложить ей свою точку зрения: что я заметила её неприязнь, что я не хочу, чтобы между нами были натянутые отношения, что, если ей что-то сложно или непонятно в заданиях, я всегда готова помочь ей разобраться, как и что делать. Но она меня не поняла. Чем больше я говорила, тем равнодушней и скептичней она меня слушала. На последнем моменте она меня оборвала, сказав, что не нуждается в моей помощи. Конечно, человек всегда чувствует себя обязанным, когда ему помогают. Но я ведь совсем не это имела в виду! Просто так - от души, из собственного желания... Я попыталась это объяснить, но она отмахнулась, что не нуждается в моём 'покровительстве'. Слово за слово наш разговор уходил всё дальше от того, к чему я стремилась. В конце концов, когда она уже собралась уходить, я в отчаянии спросила, что надо сделать, чтобы прекратить нашу вражду. Она обернулась и сказала - 'Когда эта стерва перестанет совать твои идеальные тетрадки всем под нос, тогда всё и прекратится'. И я решила, что непременно поговорю с профессором.
  На счастье, ещё не у всех преподавателей закончился рабочий день, и я тут же, не теряя времени, отправилась в деканат. Наш профессор тоже ещё не ушла. Но поговорить с властной женщиной - вот тоже задача! Она ведь всегда остаётся при своём мнении, и бесполезно объяснять ей, что её действия ранят гордость других студентов. Она только скажет, что во всём виноваты они сами. Каждый человек, оценивая другого, берёт за точку отсчёта самого себя. В этом нет ничего дурного, так как личный опыт - всегда наиболее достоверный и проверенный факт; трагедия же начинается, когда люди забывают, что каждый строит счастье на свой манер. В итоге я постаралась обрисовать ситуацию таким образом, чтобы жертвой выглядела я. Объяснила, что мне неприятно, когда она ставит меня в пример другим студентам. Что это отдаляет меня от них. В какой-то момент она улыбнулась и спросила, не попросил ли меня кто из одногруппников поговорить с ней, на что я уклончиво ответила, что, конечно, любому будет неприятно, когда его с кем-то сравнивают. Так или иначе, она пообещала принять во внимание мою просьбу. Очень надеюсь, что она это сделает.
  Ведь, если подумать, люди действительно слабы. Как бы ясно в них не звучал голос разума, они всё равно идут на поводу у эмоций, и редко находится тот, кто может действовать и судить по истине беспристрастно. Той однокурснице, должно быть, всё это время было очень обидно, что её сравнивают со мной. Злоба её на меня естественна. И я не обижаюсь. Я с самого начала не обижалась, даже на ту шутку. Я лишь от всей души желаю, чтобы она не страдала из-за меня. Если я не смогу помочь одному-единственному человеку, то как же я добьюсь благополучия для целого народа?
  Воскресенье, 27 мая, ххх2 год
  Я в растерянности: всё стало ещё хуже. Точнее, со стороны-то оно, может, кажется и лучше, но на деле ничего не изменилось. Профессор как будто бы и перестала постоянно называть меня по имени, но всё её поведение, жесты, интонация демонстрируют, что она одобряет мою работу, а остальным ещё надлежит доказать, что они заслуживают летнего зачёта. Боги, есть ли предел человеческой глупости? И мне-то что делать? На душе словно камень: столь давит на меня осознание собственной беспомощности. Если бы я могла, я была бы готова поменяться местами с однокурсницей, но что толку от моей готовности, если фактически я ничем не могу ей помочь, а, возможно, даже ухудшаю ситуацию?
  Она теперь смотрит на меня с ещё большим презрением.
  P.S. Мне опять предложили участвовать в августе в городском марафоне от имени университета и в волейбольном матче.
  Пятница, 9 июня, ххх2 год
  Всё время хожу и присматриваюсь к окружающим, к их разговорам, интонациям, позам. Возможно, это уже паранойя, но я теперь буквально на физическом уровне ощущаю общее отчуждение. Нет, это не неприязнь - в конце концов, не так давно я помогала с выставкой, спектаклем, выставкой образования - есть люди, у которых моё имя на добром слуху. Но общее отстранение - оно видно невооружённым глазом. Раньше бы я, наверное, и не обратила на это внимание, но теперь, помня рассуждения Гильгамеша, я легко узнаю это состояние общества: сдержанная приветливость, равнодушное общение, вопросы, таящие в себе лукавое любопытство. О, лучше бы это была паранойя! Но когда, почему это произошло? Сегодня? Месяц назад? В канун Нового года?
  Воскресенье, 11 июня, ххх2 год
  Без конца думаю: где я допустила ошибку? Если я её найду, то, возможно, смогу всё исправить.
  Вторник, 13 июня, ххх2 год
  Весь день вспоминала свой спор с Гильгамешем: каким образом я собиралась избежать прошлых ошибок? Где видела выход? Ведь я была уверена, что больше не повторю своего печального опыта. Но как именно я этого собиралась достичь? В голове будто белый лист. Сейчас мне кажется, что я лишь надеялась, что его слова не окажутся правдой; что пророчество и события в Лицее - просто удачное совпадение. Потому что я до сих пор перебираю в памяти годы Лицея и не понимаю, что я тогда делала не так. Я всегда старалась поступать честно, рассудительно, непредвзято, была отзывчивой и инициативной. Так в чём же дело? Я в смятении. Надо найти ответ как можно скорее.
  Четверг, 15 июня, ххх2 год
  Круг сужается. Сегодня, проходя по коридору, краем уха услышала, как в одной из аудиторий чей-то знакомый голос отзывался обо мне не в самом лестном тоне. Больше всего это напоминало глупые, но вместе с тем гнусные сплетни. Не сказала бы, что клевета сколько-нибудь задела меня - ведь известно, что людские наветы порой доходят до такого абсурда, что над ними остаётся только смеяться - гораздо страшнее мне было увидеть на самого наговорщика. Тем не менее, я собралась с духом (что толку гадать?). И каково же было моё удивление, когда это оказалась Анита, та четверокурсница, вместе с которой мы организовывали художественную выставку и которая некогда так хорошо обо мне отзывалась. Увидев меня, она побледнела, замолчала. Я не стала ничего ей говорить и молча ушла. Уж насколько я могу быть неуклюжа в общении с людьми, одно я предельно ясно себе уяснила: бесполезно расспрашивать человека о его обиде. Это только разбередит рану и обострит отношения.
  Посмеялся бы Гильгамеш сейчас надо мной? Уж наверняка. В конце концов, я снова допустила до того, что люди недовольны мною. Я снова делаю одни и те же ошибки. О, если бы только знать, когда именно я их допустила!
  Воскресенье, 18 июня, ххх2 год
  Уже не знаю, что больнее слышать: проклятия или слова утешения. И то, и другое заставляет меня содрогаться от ужаса.
  Буквально на следующий день ко мне подошла группа студентов. Я узнала их: это были люди, вместе с которыми я работала на разных мероприятиях. Они пришли сказать, чтобы я не обращала внимания на злые языки, так как есть люди, которые всецело находятся на моей стороне. Видно, кто-то из них узнал, что Анита распространяет дурные слухи, и они собрались, чтобы поддержать меня. Я поблагодарила их; заверила, что не таю никаких злых чувств к Аните - мне кажется, все были несколько удивлены - но всё же попросила объяснить, что толкнуло её на столь низкий поступок. На это один парень пожал плечами:
  - Да она просто завидует твоему таланту руководителя. Вы же изначально были на позициях начальник-подчинённый. Анита занималась подобными проектами уже не первый год, потому её тогда и выбрали руководителем художественной выставки. Но твои, Артурия, идеи, оказались гораздо интереснее её собственных, поэтому Аните не оставалось ничего, кроме как уступить тебе часть своей работы. А в феврале уже сам студенческий коллектив, то есть мы, проголосовали за то, чтобы именно ты организовывала постановку нашего спектакля. Анита, правда, тогда на нас сильно обиделась. Мы с ней даже немного поругались. Но в этом нет твоей вины, Артурия. Это только проблема Аниты. Она могла бы продолжать работать с нами в одной команде, научиться чему-нибудь у тебя. Если она предпочитает вместо этого впустую злиться - это лишь её собственный выбор.
  Словами не передать, сколько боли я испытала, слушая этого студента. Каждая фраза, каждая мысль была сравни обжигающему удару бича, казнящему меня за мою непростительную слепоту. Обидеть человека, не заметить, что каждым своим действием я раню и уязвляю его гордость - как я могла? Принизить значимость Аниты в глазах окружающих, которой она добивалась в течение нескольких лет - этого ли я желала? Возможно, я была слишком резка или настойчива в своих инициативах? Слишком предприимчива, не оставляя ей свободы решений? Помогут ли в таком случае извинения с моей стороны смягчить конфликт? Я поделилась этим намерением со студентами, на что парень лишь отмахнулся:
  - Да нет, просто ты действительно лучший руководитель, чем она. Мы же сами выбрали тебя, Артурия. Анита злится, так как заведомо считает себя взрослее и опытнее тебя, ведь у вас разница в возрасте в пару лет. Но если ты, Артурия, действительно очень талантлива, если окружающие видят это и сами хотят идти за тобой - в этом нет никакой твоей вины. Слабые люди всегда винят в своих неудачах тех, кто их сильнее. Сильные же радуются конкуренту и стремятся стать лучше, беря с него пример. Все, кто собрались сейчас перед тобой, Артурия, верят, что ты способна на очень многое - а потому хотят стать свидетелями твоих побед и идти к новым высотам вместе с тобой!
  Остальные студенты поддержали его одобрительным гулом. В другое время мне, пожалуй, было бы приятно узнать, что есть те, кто считает меня достойным лидером. В этот же раз меня охватило отчаяние, и я едва сдержала стон: общество разделяется. Конечно, не сегодня и не завтра произойдёт этот раскол. На это уйдёт год, а может, и несколько лет, но процесс начался -факт неоспорим. Всё начинается по новому кругу. Не это ли предсказывал Гильгамеш? Мне страшно; тоска и ужас перед неизбежным будущим так сильны, что мои руки дрожат, выводя эти строки. Я... я не знаю, что писать. Мысли путаются. Я словно в каком-то кошмарном сне.
  P.S. Что, что я делала не так?
  Суббота, 24 июня, ххх2 год
  Нет, я абсолютно уверена: все мои действия были правильны. Какую бы жизненную ситуацию я не вспомнила, мне не в чем укорить себя. 'Жить как все', 'жизнь обычного человека' - эти понятия противоречат моему представлению об идеальном правителе. Нести ответственность за судьбы и счастье тысяч людей значит отказаться от жизни простого человека. Страна - слишком большой и сложный организм, чтобы ей хватило лишь частички твоего внимания. Если ты поистине желаешь счастья своему народу, ты должен посвятить его благополучию всего себя, как мать неусыпно заботится о своём ребёнке. Избрав за основу эти идеалы, я всегда им следовала. Но если всё возвращается к одной и той же ситуации, как в заколдованном круге, значит, я не могу по-настоящему руководить обществом? Если я не могу предотвратить ошибки и замечаю их, только когда в человеческом сердце уже поселились зло и обида - значит, я не понимаю, в чём люди на самом деле нуждаются? Значит, Выходит, как руководитель, Нет, неправда, должен быть вых Если бы только пришёл Нет, долой самообман! Теперь я вижу, что Но в чём была моя ошибка? Ведь я Стоп. Хватит. Всё по одному кругу. Вывод лишь один Я не
  Значит, я не подхожу на роль лидера?
  P.S. Ходила целых полчаса по комнате, прежде чем снова сесть писать. Перечитала строчки и ужаснулась. Но, выходит, так оно и есть. Я н дхожу роль ителя. Получается, чт ильгамеш ыл пра
  Суббота, 29 июня, ххх2 год
  Без цели, на исполнение которой были устремлены все мои силы - и душевные, и физические - жизнь тускла и бессмысленна. Для чего я старалась? К чему были все эти мечты? Я словно дерево, которому обрубили корни, и оно не знает, куда ему расти, как распускать листья и дарить ароматом цветов пчёл, если нет больше питательной влаги. Учусь по-прежнему хорошо, но только из привычки. Везде делаю самый минимум, который не вызывал бы нареканий со стороны преподавателей или отца. Во мне пропал источник той неутомимой воли, которая внушала силы в любое время суток, в душе царит апатия ко всему - к знаниям ли, действиям, новым впечатлениям. Сабля уже больше месяца пылится на своём месте. Едва я возьмусь за рукоять, как руки мои тяжелеют, слабеют, как будто не верят в свои собственные силы. Что ещё сказать? Я не знаю. Я уже ничего не знаю.
  Но ответ был найден. И, каким бы жестоким он ни был, это лучше, чем самообман. Я не имею права из-за собственной прихоти подвергать риску целую страну. Жизнь идёт, и, как бы тяжело мне сейчас ни было, всё равно надо пытаться как-то жить.
  Четверг, 3 августа, ххх2 год
  Я заболела. Свалилась вдруг с температурой - без насморка или кашля; только голова раскалывается, словно она находится в огромном гудящем колоколе. Бедивер говорит, что я перенапряглась. Но какое может быть перенапряжение, если последний месяц я еле-еле работала? О марафоне и волейбольном матче, конечно, не может быть и речи, чему я, честно говоря, даже рада. Особо и не хотелось в них участвовать. Настроение по-прежнему поганое. Делать нечего, да и ничего мне не хочется. Всё равно, на что ни посмотри - всё тошно. Решила вот, пока Бедивер не видит, по привычке набросать мысли.
  P.S. Под вечер приходил Широ. Даже не знаю, зачем. Мы с ним не общались с самого октября, не считая дежурных фраз. А тут вдруг пришёл. По старой памяти, что ли? Сказал, что я никогда ещё не болела за полтора года, и он обо мне заволновался. Поначалу я даже обрадовалась его приходу - сама не знаю, почему. Наверное, надеялась, что его визит каким-нибудь чудесным образом поможет мне выкарабкаться из уныния. Признаться, я испытала сильное разочарование. Впрочем, сама не знаю, чего именно я ждала. Мы немного поговорили ни о чём, мне вскоре стало невыносимо скучно, и я поняла, что эта тягомотина так и будет продолжаться, пока Широ не уйдёт, а потому я закрыла глаза и сказала, что устала. Он ещё немного посидел и ушёл.
  Чувствую себя теперь ещё более паршиво.
  Пятница, 4 августа, ххх2 год
  Смотрю в окно: на улице яркий, солнечный день. Такое до боли красивое, высокое небо и буйная зелень поднимающихся к крыше дома клёнов. А мне, по правде, от этого великолепия становится на душе только ещё противнее и тоскливее. Мысли разъедает мрак. Что жизнь, смерть - я не могла бы найти и одного различия между ними. Я сама, словно мертвец посреди пышного праздника жизни, не понимающий, что ему с самим собой делать, безотрадно бродящий в поисках влажной земли могилы. Я говорю себе, что надо перестроиться, как-то думать о будущем - но ничего не помогает. Что мне делать? Хоть бы здесь был Гильгамеш.
  Вторник, 8 августа, ххх2 год
  В субботу температура поднялась под сорок, и служанки ничем не могли её сбить. Бедивер вызвал скорую, и только после укола жизнь моя оказалась вне опасности. После этого меня два дня одолевала ужасная слабость, и только сегодня смогла взять в пальцы ручку. Но теперь я уже иду на поправку, и вообще я чувствую себя гораздо лучше. Действительно лучше: та тяжёлая ночь была одновременно и бесконечным мучением, и снизошедшей на меня благодатью.
  Во время высокой температуры я бредила. Сама ничего не помню кроме бессвязной череды теней, не выпускающих меня из своего круга и доводящих до изнеможения. Несколько часов спустя, когда я очнулась, подошедший подать воды Бедивер рассказал, что я бормотала бессвязные обрывки фраз, вроде 'я не достойна', 'всё было правильно', 'нет, только не как в лицее!'. Мой верный Бедивер! Кто, как не он, растил меня с малых лет, наблюдал за каждым моим шагом, выслушивал мой детский, ещё наивный лепет? Наверное, находясь за кулисами моей жизни, он всегда понимал гораздо больше, чем мне кажется. В одно мгновение нашла я этому подтверждение, заглянув в склонившееся надо мной лицо. Я шевельнула рукой, желая, чтобы он остался, и он понял мой жест, присев рядом со мной на кровати. Мне хотелось рассказать ему так много, но сил совсем не было. Поэтому я задала только главный вопрос:
  - Что делать, если мечта, ради которой ты жил, исчезла?
  Бедивер долго думал, глядя куда-то в сторону, и когда он обернулся ко мне, в серебристом взгляде его читалась твёрдость, которая ещё заранее вселила в меня надежду:
  - Если бы моя мечта разрушилась, госпожа, это бы лишь значило, я замахнулся на что-то слишком большое. Пожалуй, я бы снова выбрал целью прежнюю мечту, только в более мелком масштабе. Крошечная или громадная - мечта остаётся мечтой.
  От одного звучания его спокойного, мягкого голоса меня наконец-то охватило спокойствие, по которому истомилось всё моё нутро. Тяжесть, мёртвым грузом придавливающее сердце, спала, и вскоре я погрузилась в глубокий сон. А когда на следующий день проснулась, серая, безликая пустота, что глодала меня все эти недели, исчезла. Что именно хотел сказать мне Бедивер - для меня пока загадка. Тому чувству, которое сообщилось мне от него, ещё только предстоит обрести для меня свой тайный, скрытый смысл. Но я уверена, что близок тот час, когда я наконец-то пойму, как мне жить дальше, так как с тех пор во мне постоянно нарастает нечто тёплое, уверенное, светлое - и, несомненно, прекрасное. Ответ где-то совсем рядом, надо только дать время ему родиться. А пока я отдыхаю и набираюсь сил.
  Среда, 9 августа, ххх2 год
  Температура совсем прошла. Сегодня первый день гуляла по парку. Густая зелень клёнов, под шатром которой собирается тёплый, переливающийся мягкими оттенками сумрак, и золотые лучи солнца, рассеянными блёстками падающие на редкую траву у подножия изогнутых корней - как это было красиво! Передо мной сел на дорогу скворец - удивительно крупная птица. Нарядная, как у франта, грудка, блестящие глаза и настороженно оглядывающаяся головка - но он быстро улетел.
  Четверг, 31 августа, ххх2 год
  Остаток каникул прошёл активно. Купила путёвку на тур по нескольким старинным городам. Впечатлений слишком много, чтобы выразить их на страницах дневника. Архитектура прошлого - это то, что всегда будет будоражить меня; разве не могли бы духи и вправду дремать в древних стенах и антикварной мебели? И развлечения ради, устав от бесконечной скуки, незаметно сливаться с нашими душами, возвращать потускневшим предметам их былые цвета, наполнять коридоры эхом исчезнувших голосов и волновать наше воображение любимыми сценами из собственной жизни?
  Последние дни августа гуляла с Айрисфиль и работала над проектом для Платоновских чтений, который я забросила в июне. Жизнь моя теперь идёт несколько другим чередом, хоть основного своего направления и не потеряла. Слова Бедивера очень помогли мне. Я не оставила намерения стать адвокатом, однако политическая карьера больше не привлекает меня. Счастье даже одного человека - это уже большое достижение.
  Воскресенье, 25 сентября, ххх2 год
  Отношения с однокурсниками как будто налаживаются. Поскольку у меня больше нет заоблачных высот, которые бы я преследовала, нет причин и отрекаться от своей человеческой природы. Люди, наверное, интуитивно это чувствуют.
  На этой пятнице ходили с Айрисфиль в театр. На самом деле очень давно там не была, поэтому всё было как в первый раз: непомерный гардероб с деловитыми, важными работницами и тускло мерцающие металлические цифры, отмечающие ряды и номера мест, чуть приглушённое, окунающее в сказку освещение сцены, волнительный сердцу шорох кресел в зале, торжественный звонок, возвещающий о начале представления и та атмосфера возвышенного, страстного искусства, которая пропитывает собой каждую складку занавеса, каждый сантиметр тщательно прокрашенных декораций и каждый жест актёров. Возможно, я звучу слишком поэтично, но в тот вечер в действительности любое действие, любая, даже самая незначительная деталь носили для меня праздничный, особенный характер.
  P.S. Поговорила со студенческим коллективом о перераспределении моих обязанностей. Убедила людей, что им необходимо извиниться перед Анитой и позвать её обратно (ведь зимой она покинула комитет, а я даже не догадывалась о причинах её ухода). В любом случае, это будет лекарством для её раненой гордости, но даже если она не вернётся, всё равно я намерена часть своих задач отдавать другому человеку: кому-то будет опыт и возможность реализовать свои лидерские амбиции, а для меня - возможность побыть не только наблюдателем, но и участником студенческой жизни. В этом году надеюсь выступить в концерте, посвящённом Хэллоуину.
  Суббота, 15 октября, ххх2 год
  Поругалась с одногруппницей, которая ещё высмеивала меня из-за моих успехов в учёбе. У меня, вообще-то, не было никакого намерения ворошить прошлое, но тут вдруг услышала, как она вновь несёт какую-то чушь в весьма неприятной форме. Я встала и при всех высказала, что о ней думаю. Она мне ответила. Признаться, даже не знаю, зачем я это сделала, но отвели мы друг на друге душу - это уж точно. Наговорились на повышенных тонах до хрипоты. А разошлись как будто даже и не врагами. Во всяком случае, Айрисфиль вечером сказала, что я сделала правильно: в конфликте нельзя молчать. Надо показывать людям, что ты чувствуешь.
  На неделе столкнулась Широ. В буквальном смысле столкнулась: не заметила, что он стоит с подносом за моей спиной, и разлила свой кофе. Широ, в свойственной ему манере, предложил оплатить мне новую покупку... Но я отказалась. Я знаю, мне больше нет нужды убивать в себе чувства, и я не стремлюсь встать не то, что во главе страны, но даже во главе студенческого совета. И тем не менее, я по-прежнему не вижу себя рядом с Широ. У нас не может быть общего будущего. Ему нужна весёлая, нежная жена, которую он бы мог защищать, и которая была бы готова дарить ему в ответ уют и заботу. Мне же чужд этот образ жизни. А раз так, то незачем и возбуждать в человеке ложные надежды.
  Что ж, первая избранная мною цель оказалась слишком велика для меня. Что с того? Теперь я пришла в себя и смотрю на свои возможности реалистично. Пусть место руководителя страны займёт тот, у кого действительно хватит на это таланта. Но я по-прежнему жажду бороться, чего-то достигать, изучать, узнавать. Наверное, это результат того, что в первую очередь меня растили как мужчину и наследника, но прежде, чем посвятить себя дому и детям, я хочу посмотреть жизнь. Хотя - кто знает? Может, через пару десятков лет мысль о безмятежном лоне семьи не будет для меня так уж странна. В конце концов, я теперь вольна поступать так, как сама того захочу. Но сейчас - я чувствую себя полной воодушевления и энергии для того, чтобы свершать, а не сидеть на месте.
  P.S. Заходила на днях в канцелярский магазин - купила себе картину, которую надо расписывать по номерам. Ведь теперь у меня много свободного времени.
  Пятница, 28 октября, ххх2 год
  Ходили с Айрисфиль и Кирицугу в кино. Масса приятных впечатлений. Пожалуй, гениальность творчества кроется не в новизне идей - все они уже были давно измусолены и провозглашены - а в оригинальности их подачи. На обратном пути случайно встретились с бывшей одноклассницей Айрисфиль. Оказывается, у неё недавно родился ребёнок, и она пригласила нас в гости посмотреть на малыша, а заодно выпить чаю. Мы пробыли у неё не более часа, но за это время я убедилась, что правильно сделала, решив не возобновлять никаких отношений с Широ. Материнство - воистину великий труд. Сложно найти в истории человечества занятие, заслуживающее большего поклонения, и в то же время столь часто недооцениваемого. В том и сила, и величие материнства, что оно не нуждается в похвале или награде окружающих; как творчество, как высшие формы искусства, оно черпает вдохновение в самом себе - в своих тяготах, лишениях, минутах счастья и невыразимой гордости; оно поглощено само собою, и отрадой ему служат результаты собственного труда. Если бы я сейчас была в конце своего профессионального пути - каким бы ни был его конец - если бы я уже достигла положенных мне высот, если бы удовлетворила порывы своей души - я бы, пожалуй, вышла замуж, чтобы тоже испытать это яркое, всеобъемлющее счастье бескорыстно заботящейся женщины. Но не сейчас. Сейчас сердце моё поёт о нуждающихся, о справедливости, требующей своего провозглашения, о той силе, которой я обладаю и которую способна употребить во благо другим. И... пожалуй, я сейчас чувствую себя по-настоящему счастливой. А потому не вижу смысла искать новый источник радости, пока не исчерпан первый.
  В ноябре опять участвую в выставке образования.
  P.S. Только-только после всех мероприятий принялась расписывать купленную картину. Оказалось, это очень умиротворяющее и созерцательное занятие, но, в противоположность вышивке, не навевающее на меня скуку. Пожалуй, когда закончу, можно будет купить что-нибудь более масштабное.
  Воскресенье, 26 ноября, ххх2 год
  Смешно. Наш разум действительно играет с нами в забавные игры.
  Так как мой внутренний конфликт был разрешён, на прошлых выходных я решила, что настала пора перечитать свои записи, накопленные почти за полтора года (если быть точной - год и четыре месяца). И стремясь, как и всегда, быть честной с собой, я не могу не видеть, что имя Гильгамеша звучит практически на каждой странице. Когда мы расставались, я взяла с него слово, что он больше никоим образом не будет вмешиваться в мою жизнь - а он всё равно всегда незримо был со мной, самой памятью о себе. Хитёр, нечего сказать.
  В последние месяцы я много размышляла о наших отношениях. После нашей последней ссоры я будто запечатала в своей памяти какую-то дверь, отсекающую все мысли, чувства и воспоминания, связанные с Гильгамешем, не желая признавать их, притворяясь, будто никогда их и не было. Я знала и отвергала; помнила, но не чувствовала. Я отказалась от части себя, запретив себе даже напоминать о ней. И сейчас, убедившись в его правоте и заново открывая для себя мир, я, словно любопытный ребёнок, совершенно беззаботно набрела на ту самую дверь- позабытую, таинственную, покрытую густым слоем паутины и пыли - и распахнула её, открыв для себя удивительный мир. Я задалась вопросом - а что у нас вообще было? С чего всё началось и что я испытывала? Поскольку во многом изменилась сама моя жизненная позиция, было бы разумеющимся с моей стороны пересмотреть и свои отношения с Гильгамешем. Если было бы уместным следующее сравнение, на многие месяцы в моём сознании простёрлась огромная, сверкающая равнина, на которой не было ровным счётом ничего - и оттого её неприятная белизна ослепляла, заставляя случайного путника уйти прочь. Шаг за шагом откапывала я в ней преданные забвению счастливые минуты, пробуждала к жизни лишённые силы чувства, ворошила пепел бушевавших обид. Больше равнина не сияет, покрытая свежевскопанным чернозёмом, зато я чувствую, как, питаемое его целебными свойствами, устремляется ввысь нечто великое и могучее, что некогда было на этой пустоши похоронено. Я всё ещё люблю его. Возможно ли, что в глубине души я никогда не переставала любить Гильгамеша, лишь пряча это чувство от огня жестокой обиды? Что ж, теперь я смотрю на всё несколько иначе. Во всяком случае, я не могу не видеть, насколько права была когда-то Айрисфиль: любые отношения требуют самопожертвования от обеих сторон. Глупо было с моей стороны пытаться совместить идеалы и личную жизнь. Такому энергичному, предприимчивому человеку, как Гильгамеш, действительно должно было не хватать моего внимания. Я была неправа. Уж тем более неправа, отвергая любые его замечания об избранном мною жизненном пути.
  Впрочем, это уже не та любовь, во власти которой я находилась раньше; не то мечтательное, искажающее реальность чувство. Это нечто большее. Понимание, что только с этим человеком ты и сможешь прожить свою жизнь максимально полно и ярко.
  Пожалуй, любовь - это отчаянное желание удержаться рядом со случайно пересёкшим твою жизнь человеком; страсть, порождённая неведением. Когда же ты находишь точный ответ, ни волнений, ни сомнений больше не остаётся. Ты просто знаешь - и черпаешь из этого вдохновение. Больше ничего не требуется.
  И всё же, властность Гильгамеша - единственное, что я не в силах выдержать. Быть 'сокровищем' в его коллекции не по моей части. Мне претит роль покорной служанки, во всём подчиняющейся воле своего господина. Именно поэтому, несмотря на желание вновь увидеть Гильгамеша, я не могу сказать, что решение расстаться было неправильным. Я хотела бы ещё раз поговорить с ним - но не начинать всё сначала. Вечное противостояние не для меня. Если бы он только поменял своё отношение ко мне, я бы Но существует ли такая возможность? Не знаю; душа Гильгамеша никогда не была для меня истиной, лежащей на открытой ладони. Впрочем, что гадать. Достаточного того, что я пришла к миру с самой собой. И что бы ни ждало меня впереди, отныне я свободна и от болезненных заблуждений, и от гнетущего груза прошлого.
  А следовательно, пусть это будет последней записью: все ответы были давным-давно найдены.
  Вернуться в оглавление
  
  Глава 7 - When I was younger, so much younger than today...
  
  

...I never needed anybody's help in any way

  

But now these days are gone I'm not so self-assured

  

Now I find I've changed my mind and opened up the doors

  

Help me if you can, I'm feeling down

  

And I do appreciate you being 'round

  

Help me get my feet back on the ground

  

Won't you please, please help me

  

And now my life has changed in oh so many ways

  

My independence seems to vanish in the haze

  

But every now and then I feel so insecure

  

I know that I just need you like I've never done before

  

['Help!', Beatles]

  

Не бывает людей, с которыми было бы легко жить, бывают люди, с которыми хочется преодолевать трудности. (с)

  
  * Пара слов о Гильгамеше, как о правителе, который поднял страну на новый уровень. Из всех новелл Тайпмуна я проходила только самую первую, Фэйт стей найт. Насколько я помню, в ней пишется, что Гильгамеш привёл свою страну к разрухе и упадку. В Тайпмун вики уже сообщается, что, вернувшись из путешествия за цветком бессмертия, он спокойно продолжал править страной и затем передал бразды следующему царю. Собственно, противоречия Тайпмуна меня не сильно удивляют. Однако передо мной встал вопрос, как отобразить последующую жизнь Гильгамеша в своей истории.
  На данный момент я заканчиваю читать 'Древний Шумер. Очерки культуры' авторства В.В. Емельянова. Из его труда следует, что в культуре шумера преобладало земледельческое начало. Затем шло ремесленное, затем - жреческое, на самом последнем месте - воинское. Это означает, что шумеры не приветствовали перемен, смену места, обычаев и образа жизни. Ближе всего им была размеренная жизнь на своей земле. В социальном строе общества сильно преобладал коллективизм и общинное начало, где все равны, а правители избираются согласно определённым ритуалам. Сильные, амбициозные правители, стремящиеся к усилению царской власти, объединению земель, унификации и структуризации государственного строя воспринимались народом по большей части негативно. После их правления в обществе всегда происходил откат к старым традициям, что шумеры и подразумевали под словом 'реформа'. Иронично, не правда ли? Тем не менее, как показала история, именно из-за своей инертности и нежелания меняться шумеры потеряли свою независимость и впоследствии перестали существовать, как народ. Именно такие народы, как египтяне, не отказавшиеся от социального расслоения, воинственно настроенные, готовые захватывать чужие земли и стремящиеся к унификации своего государства смогли продолжить своё существование в истории. Из этого я могу сделать вывод, что то, что воспринималось шумерами негативно, совсем не обязательно было таковым. И попытки царей-диктаторов что-то изменить на самом деле служили в то время на пользу развития государства.
  Именно поэтому я позволяю себе изобразить Гильгамеша в этой истории, как великого и эффективного правителя. Ведь, судя по всему, в новелле берётся за отсчёт именно точка зрения шумерского народа.
  Помимо этого, со временем Гильгамеш был возведён шумерами в ранг бога и в его честь ежегодно проводились спортивные состязания (аналог Олимпийских игр у греков). Поэтому я упоминаю съёмки фильма, чтобы как-то отразить в своей работе момент с увековечиванием имени героя.
  P.S. Кстати, легенда о Гильгамеше послужила основой для создания легенды о Геракле. Интересно, знал ли об этом Насу? Ведь после этого слова Короля Героев о том, что подделка не может победить оригинал, приобретает ещё больший смысл.
  
  Часы в холле мерным звоном возвестили о наступлении двенадцати часов ночи, когда Артурия, зевнув, сохранила в текстовом редакторе окончательную версию домашнего задания и отправила его на распечатку. 'И так сойдёт,' - отмахнулась она мысленно, слушая, как привычно шумит бумагой принтер. Лёгкие уколы назойливой свести не давали забыть, что далеко не на все вопросы она отвечала развёрнуто, с цитатами из конституции. Хотя, собственно, придираться было не к чему - в присланном преподавателем файле не осталось ни одного пустого поля. Но уж больно лёгкими для второго курса были там задачи, чтобы тратить на подробные ответы лишний час, расписывая и без того очевидные, выученные ещё в прошлом году вещи. Повернувшись к затканному чернильной темнотой окну, за которым падал влажный декабрьский снег, Артурия устало потянулась.
  С тех пор, как она признала, что не подходит на роль лидера страны, жизнь её стала гораздо проще. Больше не было причин отказываться от своей человеческой природы, закрывая от окружающих чувства, и требовать от себя сверхчеловеческих усилий. Тяжёлые доспехи Короля-рыцаря распались, обнаруживая под собой серьёзную, целеустремлённую, трудолюбивую, а в остальном вполне обыкновенную и жизнерадостную девушку. Не отказавшись от своих идеалов, Артурия сделала их своими духовными ориентирами, как священные книги служат для верующих опорой и путеводной звездой в трудные жизненные минуты. Впрочем, одно осталось неизменно: свет, рождаемый её благородной душой, по-прежнему незримо озарял её фигуру, выделяя на фоне окружающих и интуитивно угадываемый людьми. Неогранённый бронёй королевского бесстрастия, он, возможно, утратил свою былую яркость; зато он больше никого не ослеплял, а лишь разливался вокруг мягкими, рассеянными волнами, как свет ночника в зимней тиши, создавая вокруг себя комфорт и уют. Как и фонарь, свет Артурии больше не смог бы осветить собою всю страну, однако он как раз подходил для того, чтобы дарить радость тем, кто находился рядом с ним, и указывать путь сбившемся в жизненной ночи путникам.
  Отношения с однокурсниками постепенно выравнивались и даже крепли. Да и разве могло быть иначе, когда столь непонятные окружающим безукоризненная идеальность и бесстрастная, всепоглощающая сила воли исчезли, а на их месте появилась мягко улыбающаяся, порой до смешного прямолинейная студентка, талантливая, но не без слабостей, одна из первых зовущая отметить удачно завершённую сессию в кафе - надёжный и дружный товарищ? Чтобы вышеописанное не показалось читателю слишком приторным или неправдоподобным, спешим заметить, что, конечно, далеко не со всеми у Артурии установились приятельские отношения. Найти точки соприкосновения со всеми людьми невозможно, и весьма часто в нашей жизни имеет место быть взаимоуважительное, но вместе с тем довольно-таки сдержанное общение. Не стоит забывать и о таком феномене, как банальная несовместимость характеров, когда человек внушает нам неприязнь уже самим своим внутренним складом. В таком случае мы, как правило, тоже стремимся ограничить взаимодействие, чтобы не доводить дело до бесполезной ссоры. И всё же, болезненное напряжение, начинающее, точно кислота, скапливаться в студенческом обществе, спало; люди, начавшие было незаметно для себя разделяться на два лагеря, теперь не видели перед собой того камня преткновения, по отношению к которому им было необходимо определить свою позицию, а, следовательно, исчез повод и для разногласий. Всюду воцарилось спокойствие, и где-то в его колыбели находилась Артурия - умиротворённая, живущая обычной человеческой жизнью, но готовая в любой момент встать на защиту окружающих её людей.
  Выйдя из задумчивости, какую всегда навевает загадочный городской пейзаж, окутанный мрачноватой дымкой ночи, Артурия вновь вернулась к компьютеру и щёлкнула иконку поисковика. Попутно открыла страницу социальной сети и подключила к моноблоку наушники - хоть она и жила в особняке, а шуметь по ночам не любила, считая это непозволительным варварством: в конце концов, часть слуг уже давным-давно спит. Поставив на повтор одну из новых песен Kalafima, которая вот уже полвечера играла в голове и не давала покоя, Артурия отправилась читать новости. Эта привычка - каждый день следить за мировыми событиями - у неё осталась ещё с Лицея, но Артурия не видела причин её менять. Сайт уже полностью загрузился, отображая вверху рубрики новостей, а ниже выбрасывая ленту последних известий. Одно из них привлекло внимание Артурии прежде, чем она успела выбрать область политики - курсор так и замер над красным полем ссылки, в то время как взгляд Артурии оказался прикован к ёмкому заголовку 'молодое поколение поднимает страну с колен', рядом с которым висело знакомое изображение светлой, поднимающейся огненным снопом причёски.
  Во многом пересмотрев в ноябре своё прошлое с Гильгамешем, Артурия никогда не скрывала от самой себя, что хочет вновь его увидеть, и не подавляла в себе этого желания. Несмотря на всю глупость, на всю его бессмысленность - потому что сделанного не воротишь, да и не было ничего, что Артурия хотела бы в этом 'сделанном' поменять. И всё же, то, как они расстались, было неправильно. Он говорил о своём, она кричала про другое - оба не хотели друг друга слышать. И теперь, когда все ошибки были поняты и собственные несовершенства признаны, Артурию не покидало свербящее ощущение недосказанности. Они с Гильгамешем словно остановились на середине, так и не сказав самого главного, и оттого до колик хотелось встретиться, договорить то, что когда-то осталось непрочувствованным, может, за что-то извиниться - одним словом, встретиться и расстаться вновь, но уже спокойно, по-доброму. Но именно бессмысленность желания и останавливала Артурию всякий раз в течение трёх недель от его осуществления. Начать хотя бы с того, что о возобновлении отношений не могло быть и речи: как бы сильно ни изменилась Артурия за последнее время, внутренний стержень её остался неизменен. Она не смогла бы мириться с властностью Гильгамеша, а значит, всё опять бы пошло по старому кругу. Отсюда закономерный вопрос - зачем бы ей тогда к нему идти? Развлечения ради напомнить о своём существовании? Глупо. После драки кулаками не машут, знаете ли. Ссора-то, между прочим, была целых полтора года назад. Что же теперь, всю жизнь ходить к людям и повторять им то, что вы, видите ли, забыли им крикнуть вдогонку прошлой весной? Тоже как-то странно. Да и как встретиться? В особняк к Гильгамешу не поедешь - во-первых, она больше не его девушка, и вообще ему никто, чтобы так навязываться в гости; во-вторых, они настолько грубо расстались, что Артурия совершенно не представляет, что думает по этому поводу сам Гильгамеш: может, он её и вовсе видеть не хочет. Или вообще уже забыл о ней. Полтора года всё-таки прошло. Помимо того, у него есть своя личная жизнь, и кто знает, вдруг нежданное появление в ней Артурии окажется совсем некстати? Вот если бы они встретились как бы случайно, совершенно между прочим - столкнулись на улице или выбрали одну и ту же очередь в супермаркете - это было бы ненавязчиво и удобно обоим. Перекинуться несколькими предложениями, выпить по чашке горячего шоколада за разговором в кафе- и разойтись хорошими знакомыми. Или хотя бы увидеть Гильгамеша издалека. Только для себя. Чтобы последние воспоминания о нём не были связаны с тем безрадостным, душераздирающим поединком. Однако Гильгамеш жил и учился в другой части города, что исключало какие-либо пересечения. Желая сынициировать подобную ситуацию, Артурия вновь начала заходить в метро примерно в то же время, что и должен был раньше Гильгамеш - но, как назло, не то, что поехать в одном вагоне, но даже на расстоянии в толпе ни разу заметить его не смогла. Когда мы очень чего-то ждём, счастливый случай имеет обыкновение посылать нас к чёрту.
  Кусочек информации о человеке, о котором она не слышала больше года, висел перед Артурией. Всё ещё не в силах поверить, что это не наваждение, она поспешно, словно ожидая, что в любую секунду изображение исчезнет, щёлкнула по ссылке, а затем жадно впилась в возникший перед ней текст. Статья была совсем небольшая, посвящённая успехам в промышленности, а также краткому обзору Гильгамеша, как перспективного кандидата в руководители компании PineaPPle, но Артурия со страстной сосредоточенностью перечитывала каждую строчку. Награда ждала её в самом конце: 'Буквально на днях Гильгамеш по экстренному вызову отправился на один из заводов своей компании, где произошла авария. Возвратиться он планирует 15 декабря - ведь его ещё ждёт и сессия, о которой, впрочем, эксцентричный молодой человек отозвался, как о бесполезной трате времени'. Ещё прежде чем мысли нашли своё выражение в словах, Артурия знала, что сделает. Быстро встав из-за стола, она пересекла комнату и вышла в коридор. Спуск по лестнице и краткая пробежка по холлу до комнаты Бедивера, в которой тот имел обыкновение коротать вечера, пока его госпожа не ляжет спать, пролетели, как одно мгновение. Одно желание овладело сейчас Артурией, занимая собой всю её душу и внимание. Кратко постучав и сразу же, почти не дожидаясь спокойного 'да, войдите', распахнула дверь:
  - Бедивер.
  - Д-да, госпожа? - дворецкий чуть не подпрыгнул на стуле, поражённый суровым и решительным выражением лица Артурии. Последние полгода он вздыхал с облегчением, наблюдая, как его воспитанница становится всё больше и больше похожа на обычную девушку - впрочем, пожалуй, заурядной она никогда не смогла бы стать - и теперь немного оробел под её пронзительным взглядом, словно она пришла объявлять, что отправляется на войну.
  - Бедивер, сегодня прилетает Гильгамеш. Мне нужно знать аэропорт, номер рейса и время прибытия. Любыми средствами. И чем скорее, тем лучше. Есть вопросы?
  - Нет, госпожа, - ещё более удивлённо кивнул Бедивер.
  - Тогда я буду ждать у себя, - ни слова не добавив, Артурия так же быстро отправилась прочь из комнаты. В её скупых, резких движениях угадывалось лихорадочное возбуждение.
  - Постойте, госпожа! Завтра пятница, если вы хотите туда ехать, - опомнившись, остановил её на пороге Бедивер.
  - Позвони завтра с утра в деканат и скажи, что я заболела, - чуть подумав, отстранённо ответила Артурия.
  Ничто её сейчас не волновало. Она должна была увидеть Гильгамеша: беззаботное пожелание, грёза, с появлением таковой возможности вспыхнуло страстным огнём и превратилось в нерушимое намерение. Ведь лучшей возможности было и не придумать: в толпе встречающих даже зоркий Гильгамеш едва ли заметит Артурию, тем более, совершенно не ожидая там её появления. Артурия поймала себя на мысли, что все её действия напоминают сейчас глупый детский шпионаж. Чего она намеревается этим добиться? Она даже не могла представить, как поведёт себя, если Гильгамеш всё-таки узнает её. Открыто улыбнётся и замашет рукой? Сделает вид, что ищет кого-то другого? В голове был сумбур и ни одной чёткой мысли. И всё-таки, она хотела его увидеть. Без причин, вопреки всякому здравому смыслу, наперекор всему своему жизненному графику, который не нарушался вот уже как четырнадцать лет. Стук захлопнутой двери был Бедиверу сигналом и действию. Через три часа он вошёл к Артурии, которая задумчиво перелистывала страницы своего дневника. Впрочем, едва она заметила дворецкого, как тут же встрепенулась и лицо её приобрело сосредоточенное, даже жёсткое выражение.
  
  - Он прибывает в семь утра. Вот аэропорт и номер рейса, - в ответ на её вопросительное молчание Бедивер положил перед ней на стол распечатанный лист бумаги.
  - Еду, - бросила Артурия, коротко пробежав информацию глазами. Ей было достаточно знать, что она успеет туда доехать. - Прикажи подать машину.
  - Но, госпожа, аэропорт относительно недалеко - может, вам хотя бы полчаса подождать? Хоть поспите немного.
  - Нет, Бедивер, спасибо, но я сейчас не усну, - спокойно ответила Артурия, глядя в окно. И столько отрешённости и непоколебимости было в этих словах, что Бедивер не решился её уговаривать. - А ожидание обернулось бы для меня пыткой, - кивок как бы невзначай указал дворецкому на ещё неоконченную картину, на свежеокрашенных местах которой были явно перепутаны цвета, словно их использовали наугад или же в большой рассеянности. Ещё не успевшие просохнуть кисточки лежали на цветастой от разводов губке. - Я должна ехать сейчас.
  - Как пожелаете, госпожа. Я немедленно отправлюсь исполнить ваше указание.
  Через десять минут она была уже полностью готовой: тёплые штаны, свитер, собранные в пучок волосы. Скользнув взглядом по забытому на столе дневнику и погладив матовую обложку, Артурия задвинула его в ящик стола.
  - В аэропорт, госпожа? - спросил её водитель, когда она села на заднее сиденье автомобиля.
  - Да.
  Они быстро миновали соседние коттеджи и выехали в морозную темноту зимней ночи, озарённую редким светом придорожных фонарей. Даже в этот поздний час движение на шоссе было достаточно плотным, и водитель Артурии благоразумно выбрал внешнюю полосу, предоставляя лихачам возможность нестись на немыслимой скорости. Но и золотые огни в бархатной черноте, и слепящая вереница летящих навстречу фар, и скопление удаляющихся красных огней, и неясные силуэты кустов и строений на обочине - всё проносилось мимо Артурии, минуя её сознание. Образы прошлого - светлые, печальные - толпились в её разуме, словно сонм теней, наполняя её сердце то радостью, то болью, но каждый раз подводя к одному-единственному заключению. Иногда Артурия выныривала из бесконечного круга раздумий, и тогда её охватывал испуг от осознания, на какой странный поступок она решилась. Однако он быстро сменялся возбуждённым чувством счастья, и Артурия, машинально комкая в руках шапку, силилась различить в снежном танце ночи очертания аэропорта. Они выехали заранее, с запасом, но ей всё равно казалось, что времени едва-едва хватает - вдруг самолёт прилетит раньше? Вдруг Бедивер узнал неверное время? Ей было бы гораздо легче просидеть три пустых часа на жёсткой скамейке, гипнотизируя табло прибывающих рейсов, нежели браться то за одно, то за другое дело дома. Все силы и чувства были сейчас сосредоточены в ней на одном-единственном стремлении.
  - Вот придурок, - заметил водитель, кивая на верхнее зеркало, в котором стремительно приближалась машина. - И чего поехал в нашей полосе?
  

* * *

  После ночного перелёта очень хотелось спать, и Гильгамеш мечтал, как зароется дома лицом в пухлую подушку и, приказав поплотнее задёрнуть шторы, прогонит всех под страхом смерти прочь из комнаты. Тем не менее, хоть усталость от напряжённой поездки и начинала уже отдаваться тяжестью в висках, выйдя в зону ожидания, он привычным взглядом обвёл море людей, выискивая в нём светлые причёски девушек. Он знал, что ни одна из них не затмит собой Артурию, но всё-таки не мог удержаться от этого жеста, превращающегося уже в привычку. Глупо требовать от влюблённого верности, в особенности физической, если вы с ним находитесь на расстоянии года. Тело, хоть и подверженное влиянию разума, всё-таки имеет и свои законы, которые мы не в силах игнорировать. Не отличаясь и прежде особой щепетильностью в отношениях с женщинами, Гильгамеш не изменил своему образу жизни и в минувшие полтора года. Близость Артурии в Лицее и в университете будоражила его, сводя физическую привлекательность остальных девушек на нет. Однако стоило Артурии исчезнуть из его непосредственного поля зрения, оставив после себя лишь статичные, бесплотные воспоминания, как любвеобильный нрав Гильгамеша тут же взял своё. И всё же, находясь с той или иной женщиной, никогда он не мог получить той остроты ощущений и чувств, того восприятия полноты жизни, которые умело внушить ему присутствие Артурии. Впрочем, Гильгамеш никогда и не пытался заменить её другими. Будучи без колебаний отвергнутым той, которую любил, он наконец-то смог поверить, что она равна ему. Возможно, потому, что он наконец получил доказательство полной её независимости от него? Ведь если в общении с Энкиду он наслаждался именно равенством, синонимом которого было 'единство', то в отношениях с Артурией он всегда искал более радикального исхода, представляющего собой скорее опасный танец двух могучих стихий. Ещё в тот момент, когда Артурия вернула саблю на место и спокойно направилась к выходу - без ругани или проклятий, насмешек или торжества - Гильгамеш прочитал по её лицу, что она сможет расстаться с прошлым и идти дальше своей дорогой, не ненавидя и не сходя с ума от неутолённого желания, сумев поставить на первое место жизнь с большой буквы, в любом её проявлении, а чувства превратить в нечто, что наполняет наше прошлое и настоящее смыслом, но не приносит боли. То, что редко удавалось после встречи с ним другим женщинам. То, что было в крови у него.
  Но какой ценой было достигнуто это доказательство? Впрочем, Гильгамеш догадывался, что ненависть, сверкавшая в глазах Артурии во время поединка, не поразила глубины её души. Слишком рассудительна была его Королева, чтобы, подобно иным девушкам, видеть в бывшем одни лишь криминальные недостатки, не признавая за ним тех положительных качеств, из-за которых некогда отдала ему предпочтение. Собственно, всё это время он лишь ждал - ждал, пока Артурия убедится в своих ошибках, пока утихнет в ней ярость от последней их встречи. Гильгамеш знал, что когда-нибудь это произойдёт - но когда? Большего ему было знать не дано. Впрочем, ожидание зачастую лишь усиливает остроту предстоящего наслаждения, а Гильгамеш умел ждать. И всё же, в кои-то веки даже для него ожидание становилось изнурительным, заставляя порой бесцельно, задумчиво бродить по лабиринту комнат особняка - ибо ни одно сокровище ещё не было для него столь желанно. Развеять его угрюмое настроение мог лишь Энкиду, но и тот последнее время был с головой погружён в медицину.
  Одна из стоящих у окна-панорамы девушек уж очень напоминала Артурию Тот же рост, очерк плеч, наклон головы - Гильгамеш был готов даже поверить в безыскусственность светлого тона волос. Но в следующий момент незнакомка повернулась, и лицо - чужое, с расплывчатыми чертами, лишённое знакомой жёсткости, заставило его вздрогнуть от омерзения. Вздохнув, Гильгамеш кивнул встречающему его водителю и направился вслед за ним.
  Уже дома, когда он упал в кресло, а перед ним поставили лёгкий завтрак, который не отяжелил бы сон, ему позвонил Энкиду.
  - Гил.
  - Нормально долетел, - затяжной зевок.
  - Нет, Гил, я должен тебе кое-что сказать, - голос Энкиду звучал встревоженно. - Ты только соберись.
  - Что? - Гильгамеш резко оттолкнулся от спинки кресла, принимая вертикальное положение. Тревога друга передалась и ему, и его неутомимая воля тут же сбросила оковы одолевающего было его сна, готовая в очередной раз вступить в схватку с жизнью, как делала все эти годы, когда он боролся за силу и могущество ослабевающего было семейного бизнеса.
  - Сегодня ночью, ближе к утру, Артурия попала в автокатастрофу. Состояние не определено. Только что по новостям передавали...
  Гильгамеш почувствовал, как у него холодеет в душе. Это был удар, на который он не мог найти козырной карты.
  

* * *

  Первым, что ощутила Артурия, были незнакомые руки, крепко сжимающие её плечи. В ушах ужасно шумело, как будто к ним вплотную поднесли сломанный радиоприёмник, а голова кружилась так, что Артурия не могла сказать, лежит она сейчас или сидит; тело её качало и переворачивало, словно тряпичную куклу в водовороте. Затем неведомые руки скользнули ей подмышки, голова упёрлась во что-то мягкое, и на Артурию пахнуло зимним холодом, лицо припорошил мелкий снег. Как сквозь бетонную стену, донёсся тревожный вой сирены. Артурия с трудом приподняла свинцовые веки и увидела распахнутую заднюю дверь своего автомобиля и свои ноги, волочащиеся вслед за телом по сидению. Их тут же подхватил под колени подоспевший человек. Кто-то над ухом произнёс:
  - Не двигайтесь. Вы должны оставаться в горизонтальном положении.
  Что ж, если в хаосе, где Артурия, словно придавленная гранитной плитой, не могла пошевелить ни ногой, ни рукой, некто ещё был способен рассуждать и отдавать распоряжения, пожалуй, ему действительно стоило покориться. Признав над собой главенство неведомого голоса, Артурия предоставила ему и его помощнику перенести себя на носилки. Всё, что она помнила - это последние слова водителя; дальше память обрывалась, и на её место заступало вязкое, не имеющее ни цвета, ни границ, беспамятство. Уносимая к карете скорой помощи, Артурия увидела свой автомобиль с помятым, словно картонным, передом, а за ним - ещё две искорёженные груды пластмассы, и тогда в её затуманенном разуме мелькнуло нечто, похожее на догадку. Но не успела она за неё ухватиться, как ошмётки сознания вновь расплылись бесформенной массой, вызывая на глади окружающего мира зыбкую рябь. Артурия снова соскользнула в головокружительную воронку падения и возвратила себе ясность чувств, только когда фельдшер хлопнул дверцами машины.
  - Вы можете сказать своё имя? - обратился к ней мужчина с уже знакомым голосом, в то время как второй фельдшер протирал ей руку для укола.
  - Артурия, - она вздрогнула от неприятного проникновения иглы, и боль наконец-то заставила её поверить в реальность происходящего.
  - Фамилия?
  - Пендрагон.
  - Отчество? Возраст? Место жительства? К какой поликлинике вы приписаны? Телефон ваших родных?
  Отвечая на эти простые вопросы, Артурия словно заново находила себя в бытии, вырисовывала свою личность на бесконечном ватмане вселенной, и к ней наконец-то пришло осознание, кто она и что она, и каково занимаемое ею место по отношению к миру и ко всем этим людям. Эмоции, до этого затянутые туманной дымкой забытья и отдалённые шоком, резко придвинулись, и развернувшаяся трагедия, которую Артурия только что созерцала отсутствующим взором стороннего наблюдателя, обрела близость, стала сценой действия, а Артурия в ней - одним из главных действующих лиц.
  - Что с моим водителем? - хрипло спросила она; её начинало мутить.
  - Не знаю, мы были заняты вами, - вздохнул фельдшер. - Но насчёт себя можете не беспокоиться: судя по тому, как быстро вы очнулись, у вас лишь лёгкое сотрясение мозга. Если никаких осложнений не выявим, семь-десять дней постельного режима - и вы снова на ногах.
  - Как после простуды, - иронично пошутил его напарник, складывая инструменты.
  - Я видел: он всё ещё был без сознания, когда мы уезжали, - заметил сидящий в углу студент-практикант, заслужив тут же недовольный взгляд первого фельдшера. - Это уже как минимум состояние средней степени тяжести.
  - Ну, ты, если есть время по сторонам глазеть, позвони-ка лучше по этому номеру её отцу!
  Безвольно лёжа на носилках, Артурия медленно повторяла про себя слова практиканта. Разговоры фельдшеров, как и их дальнейшие действия, отошли на второй план, и даже подступающая тошнота и головная боль, сдерживаемая лекарством, перестали на некоторое время привлекать её внимание. 'Всё ещё был без сознания'. Теперь её мучила совесть, что она настояла поехать немедленно, не согласившись подождать дома лишний час. Если бы не это время и не это место - возможно ли, что они добрались бы аэропорта невредимыми? Возможно ли, что водитель, который верно служил ей на протяжении нескольких лет, сейчас не лежал бы в беспамятстве и, быть может, даже умирал? Одновременно с этим обманутое ожидание, до этого уже почти было обрётшее материальную форму, обернулось для Артурии страшным разочарованием. Ей причиняла невыразимую муку мысль о собственной беспомощности, о невозможности передвигаться по собственной воле и понимание, что она уже никак не успеет к прибытию рейса. Она кусала губы, злясь на саму себя, но, увы, была не в силах даже самостоятельно встать на ноги. Раскаяние и тоска, угрызения и отчаяние - всё это смешалось в Артурии в чудовищный, доводящий до исступления коктейль. Что-то тёплое скатилось по её щеке, и Артурия в растерянности поняла, что это была слеза. Впрочем, организм не дал ей долго предаваться ощущениям: тошнота, удушливая и нестерпимая, подкатила к горлу; Артурия приподнялась на локте и её вырвало в поспешно подставленный практикантом пакет. Обессиленная этим напряжением тела и духа, она тяжело опустилась обратно на носилки и вскоре погрузилась в дремоту.
  А дальше был краткий перенос на носилках через холод больничного двора в тепло приёмного отделения, быстрый осмотр у врача и пристальное внимание невролога, одноликие светлые коридоры, пахнущие йодом, прохлада ремешков, закрепляющих голову для рентгеновского снимка, гладкий стол в кабинете компьютерной топографии и, наконец, покой и тишина больничной палаты. Артурии, как и предсказывал главный фельдшер, действительно повезло - у неё не обнаружили ни перелома свода черепа, ни кровоизлияния под оболочку мозга, и по итогам всех обследований девушке предписали неделю постельного режима. Предоставленная самой себе, Артурия, превозмогая головную боль и слабость, сделала несколько кратких звонков Утеру, Бедиверу и семье водителя, убедив взявшую трубку женщину, что она и её дети не останутся без помощи. Артурия чувствовала себя обязанной поддержать жену своего работника в эту трудную и страшную минуту, вдохнув в неё хотя бы отклик надежды, а потому, сделав над собой усилие, с преувеличенной бодростью описывала состояние её мужа, который до сих пор так и не пришёл в сознание. Неожиданно пролившиеся в карете скорой помощи слёзы заставили Артурию устыдиться овладевшего ею малодушия, и она, сцепив зубы, с какой-то отчаянной решимостью призвала себя встретить любой удар судьбы с высоко поднятой головой. Словно восхитившись её самообладанием, провидение смилостивилось над ней. Как Артурия тайком всё же выяснила у практиканта, лихач, выбравший полосу, что и водитель Артурии, решил идти на обгон, но не учёл, что расстояние между автомобилем Артурии и едущей чуть впереди по соседней полосе машиной слишком мало. В результате аварии пострадали все три машины; нарушитель погиб на месте, два других водителя получили тяжёлые травмы. Уже после обследований, когда врачи несколько успокоились за жизнь Артурии, она добилась от них новостей о состоянии своего работника. Ответ был не самым утешительным: перелом руки и продолжительная потеря сознания, которая так до сих пор и не прекратилась. И всё же, снимки показывали черепно-мозговую травму средней тяжести, а значит, максимум через пару часов водитель должен был выйти из комы. Все функции, необходимые человеку для полноценного существования в обществе, тоже должны были восстановиться. Когда в конце разговора голос женщины потеплел и стал твёрже, и в нём зазвучали слова благодарности, Артурия, невзирая на убийственную слабость, почувствовала себя гораздо легче. Поток признаний, перемежаемых со слезами, о том, что Артурия возвратила чуть было не посчитавшей себя вдовой женщине уверенность и силу духа, был для Артурии лучшим лекарством. С облегчённым сердцем, в свою очередь приободрённая радостью и энтузиазмом женщины, Артурия отдалась в благотворные волны глубокого сна. Пробуждение тоже оказалось окрашено в светлые тона, поднося Артурии очередную порцию бальзама: уменьшилась тошнота, а кроме этого ей сообщили, что водитель пришёл в сознание.
  - Можно мне его увидеть? - обратилась Артурия к медсестре.
  - Ему сейчас нужен отдых и покой. Допускаются только члены семьи и близкие родственники.
  - Я знаю. Мне только увидеть его. Хотя бы из коридора.
  - Вам тоже предписан постельный режим. От ходьбы у вас могут усилиться тошнота и головные боли.
  - Мне нужна буквально минута, - ухватила за рукав собравшуюся было уходить медсестру Артурия. - Поймите: я прошу ради себя, не ради него. Я не смогу спокойно спать, пока собственнолично не увижу, что самое страшное миновало. До тех пор, пока в моей памяти будет стоять образ покорёженных машин, я не смогу простить себя. Пожалуйста... Мне хватит одного взгляда, - уже от этого небольшого монолога головная боль сгустилась, но Артурии, закалённой фехтованием, удалось укрыть это от медсестры за непроницаемым выражением лица.
  - Хмм... - медсестра скептически оглядела вверенную ей больную, проявляющую уже после нескольких часов не самой лёгкой травмы недюжинное упрямство. Однако пронзительная зелень глаз Артурии заставила её сдаться. Тем более, что было раннее утро и будить остальных тяжелобольных препираниями было, по её мнению, почти что преступлением. - Ну хорошо, будь по-вашему. Но если я вдруг посчитаю, что вам необходимо вернуться, вы мне беспрекословно подчинитесь. В противном случае в следующий раз я не пойду вам навстречу.
  - Я согласна, - кивнула Артурия, тут же сбрасывая одеяло и в следующий момент морщась от резкой, тянущей в затылке боли.
  - Да что это с вами, нельзя же так резко! - заворчала поспешившая поддержать её медсестра. - Как будто и не больная вовсе.
  Из-за двух разных травм водитель был положен в другое отделение, и палата его находилась этажом выше. Сопровождаемая и поддерживаемая крайне недовольной медсестрой, Артурия начала восхождение наверх. Впрочем, то ли благодаря сну, то ли уже начавшемуся выздоровлению, за исключением монотонной боли в затылке, а также некоторой тяжести в мышцах, Артурия чувствовала себя вполне сносно и передвигалась почти с уверенностью здорового человека. Через некоторое время медсестра уже не хмурилась, а под конец лестницы даже перестала поддерживать Артурию за локоть. Коридор отделения сочетанной травмы был близнецом того, что принадлежал нейрохирургии: белые, чистые стены, вдоль которых прогуливались редкие больные, яркий свет ламп и небольшая гостиная в центре, с диванами и на данный момент выключенным телевизором. Подведя Артурию к одной из палат, медсестра жестом велела ей подождать, и осторожно заглянула. Затем обернулась и предупредила повелительным полушёпотом:
  - Только с порога. У него уже есть посетители. И потом, вы сами обещали...
  Коротко кивнув, Артурия шагнула внутрь и увидела свою палату с четырьмя одинаковыми кроватями и широким окном, за которым розовело рассветное небо. Отличие было только в том, что все койки были заняты спящими людьми, а у самой дальней сидела на стуле светловолосая женщина. Она ничего не говорила, только держала неподвижно лежащего мужчину за руку и улыбалась, в то время как по лицу её катились слёзы. Артурии было достаточно её тихого, умилённого выражения лица, которое говорило само за себя, чтобы почувствовать, как с души наконец-то падает тяжёлый камень. Затем она перевела взгляд на своего водителя; он ровно дышал, и глаза его ещё были задёрнуты поволокой, но в них уже ясно читалась осмысленность, которая сейчас была полностью сосредоточена на том, чтобы не выпускать из полня зрения улыбающуюся ему женщину. Сколько нежности, радости и боли можно было прочесть в этой простой сцене, окрашенной в блёклые оттенки занимающегося утра! 'Слава богу' -вырвалось невольно у Артурии. Вопреки её ожиданиям, вид водителя заставлял сердце сжиматься от жалости и сострадания, и она помимо воли вновь испытала горечь сожалений. Слишком многого Артурия захотела, желая в одночасье увидеть такого же полного сил человека, как и она сама. Это пронзительное чувство вины - то, с чем ей придётся жить следующий месяц, пока её работник не встанет прочно на ноги. И вместе с тем реальный вид мужчины, а не мифический силуэт тела на носилках под заунывное завывание сирены, вдохнул в Артурию своего рода воодушевление. Её водитель был жив, он выздоравливал, и, самое главное, многое, чем можно было бы облегчить его участь, было в руках Артурии. Ничего ещё не было кончено. Вернее, всё только начиналось - возможность помочь, отплатить доброй монетой за предыдущие годы, обменяться тёплыми улыбками. Мысли эти, подкреплённые неоспоримостью фактов, осветили душу Артурии робкой радостью и страстным желанием действовать. Но всё это потом, когда водитель укрепится в самочувствии - сейчас же визиты лишних посетителей будут только тяготить его. Да и Артурия действительно была ещё очень слаба: всего лишь семь минут ходьбы истощили большую часть её сил. Так же тихо, как и вошла, Артурия направилась к выходу. Но женщина, различившая тихое восклицание, вышла из созерцательного состояния, в котором прибывала всё это время, и вскинула голову. Увидев затворяющую за собой дверь Артурию, она осторожно вернула руку мужа на одеяло и поспешила за девушкой.
  - Подождите! - окликнула она Артурию в коридоре и, когда та остановилась, тисками сжала её ладони в своих. - Спасибо вам. Спасибо. Вы не представляете, сколько вы для меня сделали. Тогда, когда ваш дворецкий позвонил мне, я чуть было не лишилась чувств. Мой муж - водитель, и я знала, что у него всегда существует риск попасть в аварию или даже погибнуть в ней. Но одно дело смотреть каждый день по телевизору новости и вопрошать себя: 'Неужели и со мной может случиться нечто подобное?'. Катастрофы, болезни, обманы, насилие - всё это, показываемое нам на экране, кажется иной реальностью, сказкой, мифом, с которым мы ни ким образом не можем быть соединены. И когда ты лицом к лицу сталкиваешься с такой трагедией... Я оцепенела. Вы не поверите, но я поначалу не знала, что думать, что делать, как вообще мне дальше жить. Я была на грани отчаяния. И вы - ваш звонок - спасли меня. Вы стали для меня путеводной звездой, маяком, посланницей провидения. Буквально парой слов вы вернули мне мужество и способность спокойно мыслить, а ещё парой - помогли без страха взглянуть в лицо будущему. И тысячи слов не хватит, чтобы выразить вам мою признательность.
  - В таком случае пока приберегите слова благодарности: ведь я ещё ничего не сделала. И, признаться, ещё слишком слаба для этого, - серьёзно, без тени улыбки, ответила ей Артурия.
  - Это неправда: вы уже сделали. Вы были моим ангелом, спустившимся с небес и подарившим мне утешение. Я могу только желать вам от всей души скорейшего выздоровления.
  - Я постараюсь оправдать ваше доверие, - кивнула ей Артурия, высвобождаясь из цепких объятий женщины и отправляясь вслед за уже дошедшей до лестницы медсестры.
  Несмотря на всю её выдержку, головная боль неумолимо нарастала, грозя перебить эффект лекарства. Ей было необходимо как можно скорей вернуться в палату. Тем не менее, даже эта непрекращающаяся пытка не была способна полностью свести на нет энтузиазм Артурии. Спускаясь по лестнице, она вспоминала интонации женщины, в которых звучало искреннее тепло, и баюкала в своей душе светлое, восторженное чувство. Оно разрасталось, окрыляло, делало яркой и полной каждую прожитую минуту и наделяло Артурию небывалым могуществом. Все прошлые тревоги вдруг показались смешными и невыразимо ничтожными, не стоящими и сотой доли положенных на них переживаний. Артурия подумала, что, когда выберется из больницы, во что бы то ни стало найдёт Гильгамеша. Вызвонит из-за границы. Разыщет в университете. Пусть Гильгамеш думает, что хочет: больше ничто не остановит её на пути к её желанию. Пружинистой походкой, почти не придерживаясь стены, Артурия достигла лестничной площадки. Здесь тянущая боль вновь взяла своё, заставив её едва заметно поморщиться, благо, медсестра шла впереди и не могла этого заметить. Собрав волю в кулак, Артурия довольно бодро начала последний спуск, когда её слуха с нижнего этажа достиг неразборчивый шум. Он быстро нарастал, переходя в протестующие возгласы и увещевания, дробился эхом торопливых шагов.
  - Прочь с дороги! Плевать я хотел на ваши приёмные часы, - разнёсся по лестнице громовой, заставивший Артурию остолбенеть от изумления, голос.
  Несколько бесконечных секунд ожидания - и на этаже нейрохирургии показался Гильгамеш в распахнутом, накинутом на одну рубашку пальто; лицо его было перекошено, во всех резких, порывистых движениях чувствовался гнев. За ним молча следовал Энкиду, останавливаясь только для того, чтобы успокоить какого-нибудь чересчур воинственного врача. Артурия почувствовала, как что-то внутри неё обрывается и пускается в дикий, головокружительный пляс.
  - Эта Артурия... да как она смеет умирать здесь без моего разрешения?! - продолжал рычать Гильгамеш, обращаясь то ли к другу, то ли к себе самому. Отодвинув в сторону пискнувшую что-то то ли от возмущения, то ли от испуга медсестру, он подскочил к дверям, ведущим в коридор с палатами.
  - Я здесь, - собственный голос - спокойный и глубокий, как и всегда - показался Артурии чужим.
  Услышав её, Гильгамеш замер, как вкопанный, так и не схватившись за ручку двери. Затем повернулся - медленно, словно ожидая какого-то подвоха. Артурии бросились в глаза побелевшие, плотно сжатые губы и тёмные мешки под алыми глазами.
  - Артурия?! - лицо Энкиду было испуганным, как будто он увидел призрака.
  - Да, - улыбнулась она, возобновляя спуск. Стоять становилось всё тяжелее.
  - Но они же сказали, что твоё 'состояние неизвестно'! - поражённо воскликнул Гильгамеш.
  - Всего лишь лёгкое сотрясение мозга. Через неделю буду в полном порядке, - боги, какое наслаждение ей доставляло слышать его живой голос!
  - Проклятые журналисты... - простонал Гильгамеш, отворачиваясь и закрывая ладонью лицо. - Всех убью.
  Артурию начал разбирать смех - от радости, что она всё-таки увидела Гильгамеша, от счастья, что он пришёл, от того, что они могут разговаривать, как прежде. Навалившись от слабости в ногах на перила, она тихо и чисто рассмеялась, вздрагивая плечами и сгибаясь всем телом. Душа, измотанная страданиями, изнурённая грузом внезапного блаженства, была более не в силах хранить в себе эмоции. Гильгамеш обернулся, черты его лица смягчились, и он тоже засмеялся - но громче и раскатистей. Устало улыбался Энкиду. Недоумённо вертела головой медсестра. Смех обволок всё светлой дымкой, награждая людей золотыми мгновениями безотчётного, духовного отдохновения, в котором, как правило, находят своё прибежище усталые, истерзанные сердца. Однако когда на глазах начали выступать слёзы, а в голос закрались всхлипы и подозрительным спазмом сдавило горло, Артурия внутренним усилием приказала себе остановиться. Несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться - и она, всё ещё вытирая увлажнённые ресницы, уже возвращает себе невозмутимый, пусть и несколько потрёпанный, вид. Перестал смеяться и Гильгамеш, внимательно вглядываясь в её припухшие веки - единственное, что продолжало выдавать мимолётный порыв слабости. Артурия шагнула последний раз и оказалась на одной площадке с Гильгамешем, только по другую её сторону. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, сверяя сохранившийся в памяти образ с настоящим человеком, пытаясь найти изменения в манере одеваться и позе, не зная, как выразить то облегчение, которое испытывал сейчас каждый из них. Но когда Гильгамеш сделал попытку что-то сказать, Артурия подняла в предупреждающем жесте руку:
  - Подожди. Сначала мне надо дойти до палаты.
  И только теперь все заметили, с какой силой она опирается на перила, чтобы не подкашивались ноги.
  - Что? Что я вам говорила? Вы себя измотаете! Ведь я говорила! Нет, это какая-то ненормальная больная, - мгновенно взвилась медсестра, но Энкиду уже успел подставить Артурии плечо и потащить её к палате.
  - Энкиду, прости, я читала в газете о твоих родителях... Мне очень жаль, я тебе тогда не сказала ничего ободряющего, - прошептала Артурия, пока тот помогал ей лечь в постель.
  - Да ерунда, - отмахнулся Энкиду. - Когда-нибудь они поймут. Когда я добьюсь успеха - точно поймут. Я надеюсь.
  - Если они не совсем ослы, - прибавил садящийся рядом Гильгамеш.
  - Гил, я ведь уже просил.
  - Извини, вырвалось.
  - Так, вы что, ещё и базар здесь развести собрались? - сердито зашипела медсестра. - Это недопустимо! А ну-ка брысь отсюда! Девушка, а вам я...
  - Вот-вот, давайте не будем ругаться в палате, - в следующий момент Энкиду переменился, ошеломляя женщину лучезарной улыбкой. Воспользовавшись вызванным замешательством, он быстро повлёк её коридор.
  - Эй, я как медик должна вам сказать...
  - Я тоже уже наполовину врач.
  - Послушайте..!
  - С пребольшим удовольствием, только давайте выйдем в коридор. Шум для больных утомителен.
  Дверь за ними закрылась, и в палате наступила тишина. Артурия с облегчением вздохнула, чувствуя, как постепенно отступает в боль затылке. Мысли прояснялись, и только неимоверная усталость, навалившаяся на ум и тело, свидетельствовала о только что пережитых потрясениях. Скосив глаза, Артурия увидела матовый пластик стула и тёмную ткань брюк Гильгамеша, которая колебалась в такт его покачивающейся ноге.
  - Знаешь... - начала она, толком ещё не зная, что скажет дальше. Объяснить хотелось очень многое, и от того она не знала, с чего лучше начать.
  - О чём ты вообще думала? - недовольно заговорил Гильгамеш. - Сегодня же пятница, учебный день, да ещё и конец триместра. Куда ты поехала в такую рань?
  - В аэропорт.
  - Зачем? - судя по интонации, тот был очень удивлён.
  - Хотела тебя увидеть, - без обиняков ответила Артурия. О том, почему был здесь он, нужды спрашивать не было. Всё было ясно и без слов.
  Наступила краткая пауза, в которой каждый обдумывал свои дальнейшие реплики. Артурия гадала, не сбылось ли только что самое сокровенное её желание - иначе откуда взяться на душе такому безбрежному, лучезарному спокойствию? Она была бы рада, если бы Гильгамеш посидел с ней подольше; ей было приятно ощущать его присутствие; но, пожалуй, если бы он сейчас ушёл, навсегда, это не причинило бы ей особой боли. Её главное стремление было удовлетворено. Пожалуй, сейчас Артурия была счастлива.
  - Прости, я был не прав. Ты заслуживаешь того, чтобы я относился к тебе, как к равной, - первым тишину нарушил Гильгамеш, заставляя Артурию чуть вздрогнуть.
  Она была изумлена. Без сомнения, это было очень приятное признание, звучащее тем искренней и проникновенней, что Артурия совершенно не рассчитывала когда-либо его получить. Впрочем, ей тоже было за что извиниться.
  - Знаешь, я действительно не подхожу на роль правителя. Я... я отказалась от этой мечты, - тихо сказала Артурия, слыша в ответ одобрительное хмыканье. - Но несмотря на это, - продолжила она уже более твёрдо, - Я не сдалась. Это правда, я не гожусь руководить людьми. И поэтому я иду в адвокаты. Я намереваюсь сосредоточить свои силы на том, чтобы понять каждого человека, вверенного мне, чтобы, в конце концов, научиться понимать людей. Это моя новая цель и борьба.
  - Ты никогда не меняешься, моя королева, - как-то надтреснуто ответил Гильгамеш, и, всё же приподнявшись на локте, Артурия увидела, как его плечи подрагивают от еле сдерживаемого смеха.
  - Что, снова я, по-твоему, неправа?
  - Нет-нет, что ты, продолжай в том же духе.
  Долго говорить было тяжело, и Артурия, вздохнув, молча улеглась обратно. Когда же через некоторое время Гильгамеш успокоился, голос его был серьёзен:
   - Артурия, давай возобновим отношения.
  После того, как он извинился? Без сомнения, это был привлекательный шаг с его стороны. Но получится ли?..
  - Я могу попробовать. Но никакого давления с твоей стороны...
  - Согласен.
  - ...И я не собираюсь за тебя замуж, - категорический тон Артурии свидетельствовал, что она не примет никаких возражений. - Мне будет сложно быть твоей женой и одновременно совмещать с этим карьеру.
  Секундная заминка, и Гильгамеш уже усмехается:
  - А ты жестокая женщина, Артурия. Сопротивляешься до самого конца. Что ж, как в таком случае насчёт договора: когда ты разочаруешься и в этом своём намерении, ты всё-таки выйдешь за меня замуж?
  Артурия поймала себя на мысли, что у них с Гильгамешем очень странные отношения: испытывая друг к другу сильное влечение - было ли это любовью? - они по-прежнему договаривались о своём формальном статусе, будто бы одно не следовало из другого. Их отношения напоминали прочную нить, связующую две личности, два непременно входящих в бурную реакцию характера, растягивающуюся, сжимающуюся, запутывающуюся, но никогда не рвущуюся. Возможно, именно поэтому они так спокойно сейчас разговаривали, хоть в каждом из них и бурлили раскалённые добела тревогами, переживаниями, надеждами чувства - потому что они знали, что всё равно друг от друга им никуда не уйти?
  Медленно Артурия подняла назад, в пустоту, руку, и её тут же перехватила ладонь Гильгамеша. 'Возобновить' - Артурия была полностью согласна с выбранным им словом. Зачем вычёркивать из своей жизни прошлое? Ведь если они начнут жить с чистого листа, им придётся заново повторить все прошлые ошибки.
  - Идёт, - она пожала ладонь Гильгамеша слабыми пальцами. - Только этого может никогда не произойти.
  - Некоторые вещи прекрасны от того, что они для нас недостижимы.
  Возможно, когда-нибудь будут снимать документальный фильм про жизнь медиамагната*, поднявшего экономику страны на новый уровень, и его необычную, мистическую связь с девушкой-адвокатом, чьё имя станет широко известно в определённых кругах и чьей руки он будет добиваться всю жизнь; журналисты будут брать интервью у его бывших одноклассников и партнёров, расспрашивая о его длительной, нерушимой дружбе с талантливым учёным-биологом, который подарит науке не одно открытие. И белокурая женщина с вишнёвыми глазами, сидя перед камерой, будет поверять телезрителям воспоминания своей молодости. Но всё это - после; исход, подводящий итог хоровода многих десятков лет. А сейчас эти люди ещё только выбирают свой путь из тысячи открывающихся перед ними дорог, пробуют свои силы в первых начинаниях и наслаждаются красотой и разнообразием жизни. Потому что сейчас - время их цветущей юности.
  
  

~~КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ~~

  Вернуться в оглавление
  
Оценка: 4.03*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"