Аннотация: Кусок от игры по Л.Гамильтон. Персонаж - оборотень-русалка. Эрик
Сквозь закрытые веки пробивается свет. Тебя он мучает, терзает тело, выжигает сердце. Ты ненавидишь этот свет. Ты мечтаешь увернуться от него... Убежать. Но сил нет. Просто... нет. Ты без сил. Что делать... мечтать. Просто мечтать. О прощении, о вере. О чем? Забудь, мальчишка. Забудь. Ты потерял все, что хотел когда-то. Потерял даже то, что еще не получил. Мечты о сером небе. О холодном ветре, овевающем бледное лицо. Улыбка... Она отражалась в серой воде. Но он был счастлив. Тогда... был счастлив. Лежать там, в ненависти. В ненависти к этому солнцу. Убейте... убейте. Его вытаскивают, швыряют в сильные руки евнухов. Он не может открыть глаза. Яркое солнце опалило их, выжгло темную глубину далекого северного моря. Они стали прозрачными... как чувства. Как эта вода, что не приносит радости. Он кричит, но без слов. Они не понимают, что воздух жжет. Приходится вновь вернуться... вновь. Туда, где ему нет места. Лучше бы они били, чем так нежно натирать его маслами, вплетать в волосы мягкие цветы, облачать в какие-то тонкие прозрачные одежды. Он - игрушка. Сломанная... добейте. Уничтожьте. Просит вас... он просит. На языке, которого вы никогда не слышали. Убейте... Подарите ему спасение. Веки так и не открылись... ресницы дрожали, но скрывали болезненные глубины некогда ярких глаз. Это какая-то слишком глупая игра. Тьма наступает так внезапно. Пропитана болью и отчаянием, но она блаженна. Она убрала яркое злое солнце. Ему уже нет разницы, что будет дальше. Слишком он устал. Слишком. Он лежит на огромной постели, состоящей из подушек, одеял, каких-то шкур неизвестный зверей... Лежит и смотрит, как в огромных песочных часах ужасающе медленно падают песчинки. Секунды... минуты... неужели часы. Застывают в воздухе, замирают, заставляя его волноваться, приподнимать тяжелую голову... и снова падать обратно. Он видит, что часы сломаны. Он пытается об этом сказать. Все тщетно... язык распух от жажды. И нет никого рядом, чтобы попросить утолить ее. Он тает, засыпает, в надежде на сон вечный. Его грубо вздергивают вверх, обжигая безумием и злобой сознание, терзая мягкие слабые руки, раздирая тонкую шею. Он чувствует... он может утолить жажду. Но кто поможет ему... Насыщение невидимого сознания прорывается стонами и смехом. Он будет это слышать еще целую вечность. Он будет видеть пустоту еще долгие столетия покоя секунд в песочных часах. Время не зря останавливается. Оно дарит ему счастье спасения от обжигающих лучей... и наслаждение вампира его кровью, так непохожей на кровь человека. Дни... недели... Одно и то же. Кажется, время остановилось совсем. Навсегда. И для него ужасом прорвались мягкие ласковые прикосновения теплых губ к его бледной холодной коже. Ужасом отозвались нежные ласки почти горячих пальцев. И биение сердца... так рядом. Рядом... Что же это. Ведь тот, кто так ненавидел его, кто не ласкал, а рвал тонкое слабое тело, кто не целовал, а входил в него клыками и плотью... он же не рядом... его сердце бьется лишь тогда, когда обольется его свежей кровью. Тихий шепот на уже узнаваемом языке. Слова любви... и безумие. Их двое. Он знал, что их двое. Вампир... и его слуга... Один ненавидел его столь сильно, как любил второй. И он удерживал руки первого, отдаваясь душой второму. Они всегда стали приходить вдвоем... Чтобы дарить боль и любовь. И не понятно, что хуже... Боль, приносящая наслаждение... или непонятная любовь... отзывающая томящейся болью в душе...