"А когда-то бессмертием нищих прельщал и сулил перед нами Куш, Хоррап и Микею на колени поставить!"
"Скряга в бой не ведет. Тысяча тысяч воинов-мертвецов объели Нижнее Царство. Аварсис в ущербе, а Фивы крепчают".
"Что скажете, жрецы?"
"Слаб умом стал наш фараон. Тот, кто дарит земли рабам, чья казна утекает в расторопные клади ливийских послов!"
"Тот, чьи стрелы уже не догоняют пугливых крякв".
"Природа каждого одна. К старости она забирает половину мужчины от мужчины, и половину женщины от женщины. И только Анубису известно, чем восполнить пустоты".
"Стать старым - стать бабой. Смешны облетевшие головы старцев, как подхвостье изношенных петухов!"
"Говорят, перестарок-петух сам несется и задом юлит на гнезде".
"Лишь для этого годен!"
"Верно сказано. Слаб фараон. Мыслит лишь о себе, втирая бобровое семя в плешь, да нитью златой мышцы лица прошивая. Не верят в фальшивую маску его цари-пастухи".
"Фараон должен нравиться ликом народу. Статью воина, голосом, дерзости полным, должен войско свое вдохновлять"
"Скоро народ прекратит затягивать пояса терпения и обернет обернет боевые топоры против полоумного старца!".
"Чтобы нравиться народу, фараон, прежде всего, должен нравиться фараонше своей".
"А она, говорят, от румяного старца нос гордый воротит".
"Целый день умащает Нехси дряблую плоть в перцовом рассоле".
"И это в то время, когда мы сутками стоим на вахте, поджидая армию Фив!"
Так говорили в народе, жалея молодую жену и страну.
Тия прекрасна, как стебель каллы весной, как лотосный цвет на заре!
Нехси готов был ради нее поднять орды с песков и выгрызть полмира.
"Слаб стал наш фараон", - девы песни поют, лен в воде полоща.
"Слаб стал наш фараон", - Тия пела, играя с удавом в бассейне. - Скоро он потеряет свою утреннюю Хебу! А недавно толпы валились под колеса повозки, когда вдвоем проезжали по улицам Фив золотых".
Быть подлым не так страшно, как стать старым.
Мечта. И ненависть.
Исступление.
Удача хитрым ужом ускользнула из рук.
Приговор и напутствие в Дуат Могильный - немощь, слабость и неуверенность.
Фараон должен всегда глядеть прямо,
чтобы выдержать взгляд смерти
Почувствуй крест в себе,
рукоять гордого меча.
Он в каждом,
как ключицы поперек шейных позвонков.
Как столб хребта поперек таза.
Неси плечи легко, не сгибай спину.
Одна рука прижата к боку.
Другая вздымает жезл.
Будь тем, кем хотел.
Наступи на того, кем стал.
Ты проторил путь к трону
по толпам рабов, лежащих в ногах,
и тысячи тысяч воинов
воплем бешеных глоток взывали:
- Мести!
- Золота!
- Женщин!
- Рабов!
- И Войны!
Сердце брось на весы.
Но не легче оно пушинки Моав.
Кто запачкан,
чьи перья в крови - не взлетит.
"Я была в Дуате - теперь твой черед, - сказала Тия. - Посмотри на себя. "Слаб умом стал наш фараон", - как молитву народ повторяет. Ждет триумфа прощальных свечей".
"Я устал".
"Я тоже была больна. Ты вернул мне молодость и здоровье. Смотри: кожа стала нежнее весенних лепестков, а волосы текут густой волной до колен. Не нужен парик. И это не все. Приложи ухо к животу моему. Слышишь? В утробе дико пинается... тройня".
"О, Тия! Ты воинов знатных родишь!"
"Но сможешь ли ты передать близнецам свое царство? Желающих жезл фараона принять слишком много. Ты не знаешь, как много их".
Он знал.
Знал, чьи чресла вспыхивают жаром при виде супруги его.
"Почему бы тебе, о, супруг, не пройти процедуру воскрешения? Путь в Дуат хорошо известен и мне, и тебе".
"Долог он для живых. Двести дней туда, двести обратно".
"Соглашайся! Или не мужчина ты? Соглашайся - или близнецы не твои!"
"Слаб умом стал наш фараон".
Вот и все.
Тело спеленато, умащено амброй ливийской, дурью трав, маслами и медом.
Шелковый зрак свечи лижет сонно унылые стены.
Мрак.
"Ты умер уже?"
"Нет".
"Умри!", - губы Тии коснулись лба мужа гнусным плевком.
"Таков твой прощальный поцелуй?"
Она прилепила к плевку папирусный лист:
"Это мое заклинание: "Не смей вернуться назад".
7. В царстве Дуата,
в изнанке мира, в клоаке бессмертных, темно.
Проходи по лабиринту на ощупь, на стенах руки держа.
Путь бесконечен, извилист и узок в утробе змеи.
Пропасть лязгает пастью, хватая за пятки языками лавы. Каменные пузыри застывают, как под носом плачущего младенца.
Лед земли невесом и слаб.
От дыхания тают замки, монолиты плавятся и стекают с высот.
Контуры мира дрожат, искаженные пленкой окислов, рассыпаются ртутными шарами. На их поверхности картина Армагеддона.
Смерч месит землю.
Придирчивый гончар разминает комки.
Вновь неудачен замес.
Молчи, молчи, молчи...
Заблудился - язык откуси,
кричащее горло заткни.
Из любого ада есть выход.
Слизь под руками липкой жижей тянется с пальцев, ноги вязнут в гнойной тропе.
Обувь потеряна - иди босиком, увертываясь от летящих валунов.
Со свистом режут воздух нетопыри, впиваясь в сонную артерию. Их манит живая кровь.
Прочь смахни, шаги не замедлив, спеши туда, где уханье феникса приветствует прошедшего первый вселенский нужник.
Дальше обрыв и падение, столь стремительное, что от скорости воспламеняется одежда, испепеляются волосы.
Ты лыс и наг, тонешь в отвратительном вареве из вырванных глаз, языков, геморройных анусов, аппендиксов и воспаленных зубов.
Стаи мелких грызунов барахтаются рядом.
Крысы всегда плывут против течения. Их путь - в прошлое к началу конца.
Зверьки пищат, суча лапами, хвостами взбивая пену. Их становится все больше, они грызутся, с ненавистью впиваясь в загривки и животы.
Заметив спасительный плот, крысы карабкаются на твои плечи и голову, чертя кровавые иероглифы на теле. Им не хватает места, крыса рвет горло крысе, они пожирают друг друга, спутываясь хвостами в ком.
Тысячеглавый крысиный король растет на глазах. Ты настолько мал перед ним, что его близорукие глаза не замечают добычу.
Слизь заполняет легкие, ты наглотался распада.
Тонешь, схватив чудовище за хвост. Крысиный король гребет на дно, все глубже и глубже - вверх.
Там, на дне мировой клоаки, пробивается из-под земли стремительный ледяной поток. Он тащит тебя по острым камням и, ободрав до костей, низвергает с водопадом в глотку бездонного ущелья.
Головокружительный полет пробудил от шока, отмыл от грязи, отозвался пронзительным звоном тела, вынутого из кожи.
Ты сплошная незатянутая рана.
Невыносимая боль во всем теле извергает из тебя звериный вой.
А поток уже влился в раздольное русло.
Ты оглядываешься.
По берегам раскинулись виноградные сады, купающие грозди в прохладной воде.
Беззаботные люди смеются, играя с детьми.
Ты кричишь. Тебя замечают.
Мужчина, бросив корзины, спешит на помощь. Протягивает руку, но водоворот глотает несчастного, он тонет, схватив тебя за ногу, ты подлым пинком сворачиваешь ему челюсть.
Он исчезает на дне.
Твое сердце кусают пиявки.
Чуть дальше молодая женщина, усадив младенца в песок, протягивает к тебе длинную жердь, но безжалостная волна слизывает с берега младенца, а вслед за ним обезумевшую от горя мать.
Ты слышишь позади громкое дыхание, храп животного.
Это Хатор, богиня твоя, послала на помощь сына.
Влезай на белого Тельца!
Он бодр и, рассекая мощной грудью волны, гребет поперек потока.
Ты поднимаешься на горячий загривок.
Не этот ли бык похитил Европу и переплыл океан?
Он вытащит и тебя из Дуата.
Вот и берег.
Но копыта скользят на склонах, не находя ступеней.
Белый Телец бьется кровавой грудью, ломая рога о прибрежный гранит.
Тонет Белый Телец, твой спаситель.
Взгляд печальный застыл под кровавой водой.
Дальше сам выплывай. Как сможешь.
А бешеный поток, вопреки законам миропорядка вдруг поднимается вверх, дугой взвиваясь над багряным облаком.
Приглядись: набрякшая туча состоит из мелких прожорливых человечков. Они толсты, их утробы растянуты и прозрачны, как пузыри, в них остывает живая кровь.
Они облепили титана, превратив несчастного в слабейшее существо на свете.
Сытые глаза тварей наблюдают за новой едой - за тобой.
Но река уже не река, а гигантская водяная змея.
Гибкое, сверкающее в лучах тело струится по каньону.
Каменные глаза - две серые точки, взирающие из пустоты.
Кожа покрыта стеклянной чешуей.
Ты скатываешься вниз, пытаешься удержаться, но грань чешуи срезает пальцы, они сыплются, извиваясь, на урожай жнецов.
Люди сбежались, разглядывая корчу обрубков, спешащих укрыться в траве.
Матери подхватили на руки испуганных детей.
Молодая женщина закричала, показывая в небо:
- Загилабамба!
Лучники натянули тетиву, рой стрел догнал сверкающего змея, но наконечники со звоном отскочили от брони.
Ты не смог удержаться на загривке, покатился по стеклянным лезвиям вниз, и хрустальный гребень, впиваясь в промежность, разрезал твое туловище пополам.
Две половины, извиваясь, поплыли невесомо над шаром земли.
Правый глаз, наконец, увидел левый. Они смотрят друг на друга, моргая, нога тянется к ноге, ты удивляешься, что можешь сам себе коленом поддать под зад.
Под ребрами левой половины громко на всю Вселенную пульсирует обнаженное сердце.
"Молчи, молчи, молчи...", - главный закон Дуата.
Правая рука потянулась к сердцу - удавить предателя, но левая, схватив запястье, удержала ее.
Они бились долго, два вечных врага, пока удар об скалы не раскрошил останки в Камышовых Полях.
Кости начали собираться.
Ребра клацнули, смыкаясь решеткой вокруг сердца, ноги сплелись с тазом.
Рана приклеилась к ране, позвонки к позвонкам, выпавшие глаза вновь присосались к мозгам.
И, не мигая, уставились на тебя в упор.
- Вернись!
Ты уходишь.
Тебе нет дела до кучи переломанных костей.
7.Вот он, Дуат
Жилы вымерших дебрей.
Деревья прозрачны, как медузы, их стволы вытекают из скорлупы крылатых существ, из крошева беломраморных статуй и праха стеклянных костей.
Скрежет растущих ветвей заглушает шаги. Перистальтика толстых корней, чуя жар глубины, корчится на жаровне без капли дождя.
В дуплах коряг белеют черепа невиданных рас. Одни рогатые карлики, другие высоколобые гиганты.
Никто не выбрался из лабиринта.
Но выход просто найти.
Чуткая плесень даже в сплошной темноте выползает на запах травы.
Иди туда, где больше гнили. Там - жизнь.
Толкни скалу, прикрывающую выход.
Она скрипит, гравий сыплется вниз, шурша.
Разгреби нору, спрыгни вниз.
Место героев не там, где нет страха. Оно там, где нет бегства.
Слышишь, воет пес?
Это Анубис - расчленитель выдирает со скрежетом свой позвоночник из глины, ребра вцепились, как зубы в гранит, не желая уступить.
Здесь давно не ступала нога человека.
Прислушайся: там в темноте люди.
Плач детей.
Иди на голос. Не бойся. После бесславной смерти ничто не испугает тебя.
Но обязательно камень из-под ног подними.
Пригодится.
Дуат... Он обман. Адуат.
Ближе, ближе.
Толпа.
Тофет.
И другой.
И третий.
От горизонта до горизонта медные демоны пышут жаром и сизое небо коптят.
Вой сук, волочащих сосцы по земле.
Толпа сгрудилась возле медного истукана.
Матери воют, катаясь по земле, купая в лужах груди, полные млека.
Жрецы отбирают детей:
- Прочь, женщина, ты не нужна Молоху!
Главный жрец с младенцем на вытянутых руках поднимается по ступеням.
Мальчик беззаботно гулит, тычет пальчиком в сторону идола, ножками пинает в небо.
Жрец, подняв его над головой, возглашает:
Женщина, родившая первенца,
не плачь,
посвящая подарок алчущей бездне.
Он дорог, твой дар.
Отныне Молох - райское млеко
и млечная в небе тропа.
Посмотри,
как нежно глядит божество на младенца,
Как осторожно качает на медных локтях.
Прекрасен Ты, О, Молох,
Золото Солнца!
Лицо и рога бронзой сверкают в ночи.
Возрадуйся, женщина, время настало!
Черные слезы и копоть
по огненной морде ползут.
Он плачет!
Смотрите, Бог наш плачет!
Это слезы любви.
Прими, о, Великий!
Молох обнимает младенца, пальцы дымятся, как палочки для воскурений.
Заходится плачем дитя.
Мать бросается к малышу, проклиная рождение сына, себя и мира всего.
Стража хватает ее.
Руки женщины отрываются от плеч. Два кровавых фонтана брызжут на бронзовый лик истукана.
Женщина падает трупом у ног.
Молох, улыбаясь, шкварки печеной крови с огненных губ облизал.
Жрецы держат оторванные руки, раздумывая которой из свиней скормить.