Мама торопится закончить домашние дела, что бы вовремя сесть к телевизору. Я же, давно в кровати. Меня знобит, хотя на улице более двадцати градусов. В комнате прохладней. Уже десять лет она признана не пригодной для проживания. Летом в ней хорошо спасаться от жары. Очередь на жильё, в которой мы стоим эти десять лет, с каждым годом движется все медленнее и медленнее.
Я кутаюсь в одеяло, искоса поглядывая на экран со знакомыми очертаниями шаболовской телестудии.
В нашей комнате кровать, диван, стол с двумя стульями, узенькая тумбочка с телевизором "Волхов". При входе шкаф и кресло рядом с моей кроватью, которое я купил на стипендию, для удобного просмотра телевизора. В десять квадратных метров больше не влезает. И ещё, кресло служит перевалочной гардеробной. Я привык спать голым.
Сегодня заставка на телеэкране стоит дольше обычного. Мама устроилась на диване и, помешивая ложечкой в стакане чай, изучает программку.
-Тебе не здоровится?
-Знобит что-то. - Я ещё больше натягиваю на себя одеяло.
Мама берет шерстяное одеяло, которое мы используем как покрывало, и накрывает меня им поверх ватного. Я хочу заснуть, но стук в дверь выводит меня из забытья.
-Анастасия Васильевна, можно у вас "Огонек" посмотреть?
-Да, Да. Проходи Таня! - Не отворачиваясь от Анны Шиловой, говорит мама.
Девчонка грузно плюхается в кресло и только тут замечает меня.
-Здравствуй, Женя! - смущенно говорит она, мельком взглянув в мою сторону, и почти сразу переводит глаза на экран.
Господи, как жарко. Огненные приливы охватили всё тело с ног до головы. На лбу выступила испарина. Я скинул с себя шерстяное одеяло. Я скинул бы и ватное, но рядом со мной сидело существо, не входившее в круг моих доверенных лиц. Ему не предназначались некоторые вещи.
-Интересно?! А что, если вот так, встать перед ней? Что с ней будет? Как она на это отреагирует? - думал я, обливаясь потом.
Духота становилась невыносимой. Крупные капли стекали из-под волос на глаза, лезли в нос. Я промакивал их пододеяльником, но это помогало ненадолго. Всё тело покрылось влагой.
-Танечка! - язвительно произнес я. - Не могли бы вы мне подать трусики? Вы сидите на них.
-Извини! - сказала она и, как ни в чем не бывало, выдернула из-под себя мои трусы и протянула их мне.
Ни один мускул на её лице ни дрогнул. Не изменилась улыбка, направленная героям "Голубого огонька". Всем своим видом она демонстрировала - я для неё не существую! Я - мошка, которая отвлекает её от более важных дел.
В голове гудел целый рой. Мысли толкались друг с другом, душили одна другую. Старались казаться главными и превращались в ничтожество, под натиском другой, более проворной, товарки.
Что-то вроде:
-Он думал, что я потеряю рассудок при виде его неглиже? Дудки, нако-выкуси!
Или:
-Бедненький, ему плохо, а я тут расселась.
Или:
-Как бы мне хотелось забраться к нему под одеяло, Он такой знойный!
У меня ещё хватает сил выдернуть у неё из-за спины тренировочные штаны, натянуть их под одеялом. Я встаю, делаю шаг и падаю. Вот так, просто. Просто встаю, просто делаю шаг к дверям, просто падаю. Нет, я продолжаю видеть себя и все вокруг, но как-то со стороны.
Вот, Танька вскакивает с кресла и пятится к шкафу. Вот мама склоняется надо мной или над моим телом. Она хлопает меня по щекам. Они о чем-то громко говорят. О чем?
А, это слайды.
Щелк.
-У него тепловой удар. - Искореженное, небритое лицо толстыми губами очень медленно басом выводит каждую букву.
Щелк.
-Ха, ха, ха! Это ваша жена...?
-Нет, нет, она жена другого человека.
Щелк.
-О чем вы говорите? Он ещё мальчик.
Щелк.
-У него опять сорок.
Щелк. Что-то тоненькое и писклявое:
-Хи-хи. У него красивое тело. Я могу приготовить яичницу.
И я взрываюсь!
-Задолбала ты меня своей яичницей!
В комнате никого. Кому я это говорю? Солнечный свет, отраженный окнами соседнего дома, продирается сквозь плотно задернутые, шторы. Такое солнце бывает у нас с часу до трех.
Я сползаю с кровати, Откуда у меня эта длинная до пола рубаха? Я ищу одежду и нахожу её, аккуратно сложенную, на столе. На календаре десятое число. Помню, было пятое.
Не успеваю заменить рубаху своим фирменным "Адидасом", как в комнату входит она, Ларина.
-Ой, извини, я не знала, что ты встал...
И т.д., и т.п. По-моему, она могла найти ещё сотню оправдательных аргументов, лишь бы подольше любоваться мной, вместо того, чтобы пробкой вылететь из комнаты. Мне ничего не оставалось делать, как стать циничным и наглым. В одну секунду я придавил её к дверному косяку и впился губами в говорящие губы. Ещё несколько секунд и её ладони согревали мои лопатки.
-Дурочка, где ты была?
Но, я был бы не я, если бы не задал этот вопрос:
-Ты хочешь меня?
В ответ она сильнее прижалась к моей груди, как воробышек под крыло коршуна.
- Ты девочка?
Она попыталась оттолкнуть меня, но я удержал её в своих руках и повторил вопрос.
-Да! - как выдох, вылетело из её уст.
На работу я опоздал. Вместо меня взяли другого работника.
Что ни делается - всё к лучшему.
Гоша, порядочный человек, прислал открытку, в которой сообщил о переносе зачета за предыдущие семестры на ноябрь. Я мог отдыхать в свое удовольствие.
Неожиданно решился вопрос с деньгами. Случайная встреча с Боярским, позволила мне присоседиться к профессиональной рок-группе "Серебряный дождь". Я накропал им несколько своих песен, сделал пару переводов западных хитов, и даже участвовал в одной записи. Ребята были мной довольны, но близко к себе меня не подпускали. Деньги подкидывали исправно, и меня это устраивало.
-Женя, я завтра уезжаю на выходные в Горелово, родня просила присмотреть за домом.
-А что за дом у них?
-Двухэтажный, у них там одна квартира на втором этаже.
-Квартира номер четыре?
-Откуда ты знаешь?
-Догадался!
Я нажал кнопку звонка, но он не прозвенел. Сразу открылись две двери. Не успев сказать традиционное "Здравствуй!", я был атакован десятилетним мальчишкой.
-Папочка приехал! - кричал он, прыгая мне на шею. - Папочка приехал.
-Я не знала, что у тебя такой большой сын. - Татьяна лукаво смотрела на меня.
-Здравствуй! Этого шпингалета я знаю со дня рождения, - стаскивая мальчишку с шеи, как можно доходчивее объяснял я ей. - Папка его сидит, и давно сидит. Я приезжал сюда с Мариванной. А Димка приезжал к нам.
Так вот почему она оказалась в нашей квартире. Её родня знакома с Мариванной.
Димка ввалился за нами, как к себе домой. Татьяна пошла на кухню.
-Ты её голой видел?
-Нет, - удивился я такому вопросу мальчишки.
-А, я видел. Она принимала душ в огороде. Из окошка нашего туалета всё видно.
В дверь постучали.
-У нас звонок сломался, и ещё электроплитка. И, вообще, нет света.
Едва я отодвинул защелку замка, как в квартиру влетела Димкина мать.
-Женька? Здорово! О, как чудно! Что ты тут делаешь?
-Я в гости приехал.
-Хозяев нет? Однако! Ну, да ладно. Жень, выручи. Ты надолго? Ну, да.
Она посмотрела на накрытый стол. Обошла его, цокая языком. Подержалась за спинку никелированной кровати.
-Да! Слушай, мне срочно надо в город. Пусть мой обормот побудет у вас. Проследи за ним.
-Что за мной следить? Я сам, за кем хочешь, послежу, - выдал "петуха" Димкин голос.
-Ах, так - марш домой!
-Нет, я лучше с Женькой!
-Тогда не писюкай! Сейчас, - она выбежала и тут же вернулась с бутылкой кагора, торжественно поставив вино в середину стола.
-Мне нальешь? - дернул меня Димка за рукав и тут же юркнул под диван.
-Вот, я тебе ремнем по заднице налью, - кинулась мать к сыну, но направилась к дверям, и уже с порога крикнула, - Я постараюсь к вечеру приехать.
Дверь захлопнулась. Мы остались втроем и без света.
-Ваш выход, маэстро! - щелкнул я пальцами, и все светильники, что были в доме, вспыхнули электрическим светом.
Дело было в пробке!
Ещё через секунду что-то зашипело и свет погас. Ну, конечно! На кухне в розетку была включена плитка. Теперь второму восшествию света ничто не мешало. Танька прыгала вместе с Димкой и хлопала в ладоши.
Акт второй. Всё те же и плитка. Девушка кинулась ко мне на шею и поцеловала в щеку.
-Это только аванс! - воспользовавшись случаем, шепчу ей в ухо.
Теперь - звонок. Мы изрядно повозились с Димкой над этим чудом техники. И когда колокол пробил что-то вроде "боже царя храни", из комнаты донеслось:
-Мойте руки и садитесь к столу. Вы заслужили!
-Ты знаешь, а я плакала перед твоим приездом.
-Почему?
-Звонок сломался. Я все бегаю к двери, а ты не едешь. Потом плитка - пшик, а я обед затеяла. Тут, как из розетки пыхнет - свет и погас. А ты все не едешь.
Я накрыл её своим телом и стал осторожно покусывать мочку её уха. Кровать предательски заскрипела. Димка заерзал на диване и что-то пробормотал. Пришлось встать и посмотреть на него.
Он спал, раскинув руки и ноги. Легкое одеяло, покрывавшее его, валялось на полу. Подняв одеяло, я набросил на Димку, прикрывая царапины и синяки на го ногах. Лунный свет проникал сквозь ажурную ткань занавесок, освещая молоком всё пространство комнаты.
-У тебя красивая фигура.
-Или?
-У тебя красивая фигура.
Господи, помоги! Но что-то не получалось. Я хотел, но боялся. Я знал, но не умел. Я мечтал об этом. Теперь мне казалось, что все это я затеял зря. Скрип кровати, все время возвращал в реальность. А тот, маленький представитель рода человеческого, вдруг взбрыкнется и снова сопит в две дырочки. И никуда его не перенесешь. Квартирка однокомнатная.
-Я придушу его, - стонал я, прикрывая Димкой свою неудачу.
-Не надо, пусть спит. Успокойся. Мне все равно хорошо с тобой.
Солнце уже поднималось на смену Луне.
Удары ног и рук в дверь чередовались с истошным боем звонка.
-Женька, гад, отдай сына! - несся по всему дому крик пьяной женщины.
Испуг, охвативший меня вначале, свидетельствовал только о том, что я все-тики под утро заснул. Схватив трусы и майку, я юркнул к мальчишке под одеяло. Димка тут же проснулся. Накинув халат, Татьяна пошла к дверям.
Мать мальчика не вошла, а ввалилась в комнату с бранью:
-Верни мою кровинушку! Димочка! Что они с тобой сделали?!
Слезы, которые она размазывала по щекам, были самые настоящие. Казалось, на женщину обрушилось непоправимое горе, невосполнимая утрата. Или это только казалось?
-Да, здесь я, мам! - Димка вышел к ней навстречу.
Обхватив его руками, как безутешная мать, только что нашедшая свою пропажу, она стала жадно целовать его шею, губы, щеки, лоб, что-то бормоча себе под нос. Тушь, стекавшая с ресниц, и губная помада, расползавшаяся на губах, оставляли на мальчике свои следы. Она пыталась их стирать грязной ладонью, но эти следы вновь появлялись после очередного прикосновения.
-Как странно устроен мир человека? - Подумал я, разглядывая это действо. - Внешне она уже не похожа на женщину. Что-то среднее. Ссохшееся, без признаков груди, тело. Ввалившиеся глаза неопределенного цвета. Неопрятность в одежде. Узкие губы не скрывают гниль зубов. Нет человека! Нет! Но она красит для кого-то это жалкое подобие рта, прихватывая яркой помадой его содержимое - зубы. Она наносит дешевую тушь, на давно обгоревшие от сигарет ресницы. Она хочет нравиться. Она хочет жить, как все. Она хочет быть любимой. Она хочет сама любить. И она любит сына! По-своему, жутко, но любит!
Я перевел взгляд на Таню. Слава богу, у неё все на месте. Грудь - это украшение женщины. И чем естественнее она, тем и красивее. Эти теплые, пухлые, розовые губки. Зеленые, чуть раскосые глаза. Эта девочка могла стать моей. Всем своим нутром, каждой клеткой своего тела я почувствовал, как хочу её. О, если бы я мог это сделать сейчас? Я бы не промахнулся! Накрывшись с головой, я отвернулся к стене, едва сдерживая слезы отчаяния.
-Мам! Что ты раскричалась? Сама-то где была?
-Цыц! Ты как с матерью разговариваешь?
Слышно было, как она шлепнула сына, затем, оттолкнув ребенка от себя, села за стол.
-Этот чего там разлегся? - речь, видимо, шла обо мне, - Как он тебе, пон-д-равился?
-Вы это о чем? - в голосе Татьяны прозвучали железные нотки.
-Да, брось ты девка! Знаю я вас! Это вы Димке можете...
-Понравился! Что из этого?
-Да мне то что, это тебе надо быть осторожнее, - смех, по звуку напоминающий движение металла по стеклу, закончил фразу.
От этого звука всё моё тело покрылось пупырышками. Не снимая с себя одеяла, я сел на диване.
-Можешь меня не стесняться, - глядя куда-то в даль, женщина задумчиво цедила сквозь губы свои слова. - Меня теперь никто не стесняется. Теперь. И я не стесняюсь. Теперь. Теперь я не стесняюсь. Что я мужиков голых не видела? Видела - не видела. А вот и видела! Любви не видела, а мужиков видела! Сволочи! Были сволочи, и теперь сволочи. Теперь! Женька, дай закурить!
-Я не курю!
-Ой, я же забыла! Ты у нас правильный. Не пьешь - не куришь. Девок портишь!
Как я хотел встать и ударить её в этот размазанный рот. Но смех, идущий из него, сковывал моё тело.
-О, портвейнчик. Даже не пили. Татьяна, дай штопор. У тетки штопор в доме есть?
И опять этот мерзкий смех.
Таня быстро принесла штопор и стакан. Когда наполненный до краев стакан опустел, Димкина мать встала и направилась к дверям.
-Димка, домой!
Мальчик нехотя поплелся за матерью, прихватывая по дороге со стула свою одежду.
Дверь щелкнула французским замком. Наступившая тишина длилась недолго. Звонок снова забил в набат. Быстро, на одном дыхании, Димкина мать влетела в комнату, схватила бутылку Кагора и захлопнула за собой дверь.