Первый шепоток о ней прополз по Москве в две тысячи двенадцатом. Мол, где большая авария случилась - там и она. Приходит с мольбертом, вся в чёрном, стоит и рисует. Что рисует, зачем рисует, точно ли появляется после аварии, а не до - наверняка никто не знал, но самые смелые из гидов по мистической Москве начали водить группы и в эти места. И вроде бы почти у каждого, кто там побывал, вскоре дар открывался - рисовать люди начинали. Но не всё подряд - только наш древний, прекрасный и чудовищный город во всех его бесконечных обличиях.

  А в начале пятнадцатого стали замечать её возле кладбищ. Но не всех городских, а лишь старых, некогда холерных и чумных. Чаще всего - возле Ваганьковского и Рогожского. Соцсети заволновались, появились группы, ей посвящённые, а там фото и даже видео. Одно совсем чёткое, насколько чёткость возможна для призрака: стоит перед памятником Высоцкому, прозрачное лицо с кровящими глазницами к нему обратив, а рука её словно сама что-то на холсте пишет, и с холста будто искры и языки пламени.

  Тогда-то наш выпускающий редактор меня и к себе и вызвал:

  - С тебя материал о Художнице.

  И где её искать? У которого кладбища ловить? Или не у кладбища?

  Что ж, если не знаешь, куда идти, пойми хотя бы, куда не надо...

  Начала я с того, что подняла статистику по крупным автомобильным авариям за три года, начиная с две тысячи двенадцатого. Интересное дело - в пределах Садового кольца таковых не стало. Хотя каждый, кто в теме, расскажет, что наш город почти сплошь на кладбищах стоит - так, над одним теперь Манеж, другое - на Волхонке, точно под галереей Глазунова, а вот поди ж ты... Да, стало меньше смертельных аварий и на дальнем севере города, и на традиционно тяжёлом востоке. А вот на юге и западе как бились жутко, так и бьются. Особенно на Кутузовском, всегда с несколькими смертями, почти всегда в одном и том же...

  Как же я сразу не поняла? Когда-то огромное и напрочь при застройке проспекта срытое Дорогомиловское кладбище... Так вот где поджидать тебя, Художница...

  Первые три ночи я провела впустую, разглядывая самое гибельное место проспекта с водительского места припаркованной на обочине машины. Художница не появлялась - возможно, стояла с мольбертом возле других древних погостов. А вот в четвёртую ночь...

  Шёл самый глухой час, когда ненадолго стихает даже наш оглушительно суетливый, вечно куда-то мчащийся мегаполис. Нет, его разнузданное электричество не унимается даже тогда, но пешеходы исчезают, машин становится меньше, а воздуха больше. И вот в этом-то воздухе и сгустился сумрак, из которого на асфальт проспекта шагнула Художница.

  Затаив дыхание, я позволила ей увлечься работой, и только тогда решилась обнаружить своё присутствие. Но стоило мне подойти ближе и увидеть картину, возникавшую на холсте, я поняла - она всё знала. Иначе почему мой серебристый "смарт" превратился в белоснежную изящную лошадку, верхом на которой восседала я, в амазонке и крохотном цилиндре с вуалью? А вокруг... насколько хватало взора, раскинулись лесистые холмы, и веяло летней свежестью с лугов другого берега реки, и мягко, томно опускалось к земле индиговое небо...

  Картина единственная сияла цветом в окружающем мраке, и чёрным казался проспект, и чёрный плащ окутывал высокую фигуру художницы, черна была и её палитра. Не просто черна - тьма полыхала на палитре, такая тьма, вздрагиваешь от которой, когда ударяет она из расширившихся зрачков отчаявшегося одиночки, наркомана, мертвеца... И брала она кистью с палитры мрак, и мазок за мазком наносила на холст. И он оживал...

  - Кто ты? - из сотен вопросов, бившихся мне в виски, этот увиделся самым правильным.

  - Я прихожу, когда надо рисовать мир заново.

  - Откуда приходишь?

  На сей раз ответа не прозвучало, лишь усмехнулись бледные губы, лишь ещё несколько капель крови излилось на прозрачные щёки из мёртвых глазниц. А на холсте - стремительным промельком: двое сомкнули объятие, как бывает перед долгой разлукой - и вот уже один уходит на войну, а другая... другая остаётся ждать. И ждёт, и смотрит вдаль, и так остро, так жадно смотрит, что однажды перестаёт видеть совсем. Может только слышать, только ощущать. И приходит ей зов Воина, и спешит она откликнуться. Любимый победил - но война не может породить мира, она порождает лишь руины.

  Тут-то и нужна краска цвета разлуки, нужны их пламенеющие сердца - переплавить ужас боли в новое счастье - и неистовая надежда когда-нибудь опять сомкнуть объятие... И вот оно - смотри! - смыкается, и двое становятся одно. И над юным миром восходит юное солнце...

  ...Художницу ещё несколько лет встречали в нашем городе, но затем всё чаще стали мелькать сообщения о ней от калининградцев и новосибирцев, лиссабонцев и токийцев, жителей Эдинбурга и Сиднея, Кейптауна и Сан-Франциско... А после мир опять забыл о ней.