Аннотация: Фингон не погибает в битве, а попадает в плен.
Через выжженую степь Анфауглита медленно продвигался отряд орков, одетых в черное. Их командир не спешил — согласно его приказу быстроногие солдаты Ангбанда вынуждены были соразмерять свою скорость с неспешным шагом старого седого человека, медленно тащившегося по сожженной земле, которая так и не оправилась от когда-то прокатившейся по ней огненной волны.
Человек — единственный адан среди черного воинства — несмотря на свою старость и немощь не был похож на пленника. Он мерно шагал в окружении орков, опираясь на тяжелый деревянный посох. Черное убранство и меч на поясе дополняли странную картину, ибо высокого старца нельзя было принять и за вастака, прислужника Тьмы. Холодным взглядом серых глаз человек осматривал местность, и глаза его отмечали засыпанные песком руины форпостов.
Слева от идущих виднелись развалины эльфийской крепости, расположенной высоко на холме. Старец остановился и впился в них глазами. Затем медленно подошел к большому камню у еле заметной теперь дороги и сел на него, не обращая внимания на недовольство своих то ли спутников, то ли конвоиров.
Орки, вынужденные остановиться, решили сделать привал и теперь располагались возле небольшого озерца. Они гоготали и громко переговаривались. Старец смотрел на руины.
Он не пошевелился даже тогда, когда один из орков вдруг захрипел и повалился на землю. Быстрый взгляд человека оценил и выстрел, и эльфийскую стрелу, вылетевшую из ниоткуда, но ни бежать, ни прятаться человек не стал.
А стрелы свистели совсем рядом, и орки падали один за другим, так и не поняв, у кого хватило смелости напасть на них чуть ли не в виду Тангородрима. Часть из них кинулась наутек, но из развалин форпоста поднялись тени в серых плащах. Тени, вооруженные мечами и луками.
Высокий эльф подал сигнал свистом серебряной дудочки, и подле руин закипел бой. Старец продолжал сидеть на камне, наблюдая за происходящим. Предводитель эльфов странную фигуру приметил уже давно, и потому стрелы свистели рядом, не поразив столь удобную мишень.
Старик медленно поднялся. Рука его легла на рукоять меча, и человек неспешным шагом двинулся на отступавших орков. Меч со злым шипением покинул ножны, адан выдохнул со свистом, словно лесоруб, готовящийся к тяжкой работе, и бросился вперед с хриплым воплем:
Аure entuluva!
Клинок с нежданной силой опустился на шею орка, разрубив бедолагу наискось. Человек хекнул и с силой вырвал меч из уже мертвого тела. Зашатался. Чуть не упал...
Рядом с ним уже стоял, прикрывая сбоку, предводитель эльфов. Ударом с левой эльф развалил голову подбегающего орка словно гнилую тыкву. Человек одобрительно захохотал — так мог бы каркать ворон — и снова бросился вперед.
Стрела с черным оперением вонзилась адану в грудь раньше, чем метнувшийся эльф успел отбить ее мечом...
***
“Навряд ли я доживу до утра, лорд... Лорд Маэдрос. Да, я узнал вас... Но рассказать я успею, смогу рассказать... Нет, не больно. Странно, правда?
Меня зовут Хурин. Хурин, сын Халдора, внук Хадора Лориндола, потомок Арадана и Мараха. Владетель Дор-Ломина и друг короля... Да, он называл меня другом, мой король Фингон, прозванный Отважным.
Вы, верно, думаете сейчас — как удалось мне выжить. В том, что король жив, может и сомневаетесь, но раз пришли сюда, то храните эстель и думаете о его спасении.
Но Фингон Астальдо мертв. Я убил его.
Не смотрите на меня так, я ведь все равно обречен.
Помните Последнюю Битву, лорд Маэдрос? Знаю, что помните. Мы тогда оказались в котле - и огненный ад выплеснулся из драконьей пасти. Барлоги... войско разделилось. Тогда я потерял короля из виду. Я слышал, как ревут рога Химринга. Вы не смогли к нему пробиться. Мы тоже.
Мы отступали вместе с лордом Тургоном, и я остался прикрывать отход. Мы остались — я и Хуор. И наша переполовиненная неравным боем дружина. У нас был должок владетелю Гондолина, а потомки Арадана не любят быть в долгу..
Словом, я попал в Морготовы лапы. Откуда-то вражины прознали, что я бывал в Гондолине, и видно был приказ брать меня живым. Пять раз я был ранен, да еше орки истолкли меня как зерно в ступе. Я валялся на склизком полу, бредил и ходил под себя — вы уж простите, лорд, за такие подробности. Не помнил ни где я, ни что со мной — но в разуме застряла мысль, что это Ангбанд, а второй мыслью было: лучше помереть и побыстрее.
Но кто-то ходил за мной — поил водой, перевязывал, обмывал. В конце концов я пришел в себя, и когда понял, чья рука мне воду подавала, чуть волком не завыл от бессилия и тоски.
Вот вы знаете, лорд Маэдрос, что в Гондолине два древа есть? Лаурелина и Тельперион из золота и серебра. Я ими восторгался — и так же восхищался лордом Тургоном. Но мой король для меня был тем, чем для вас всех настоящие Тельперион с Лаурелиной, о которых Астальдо мне рассказывал.
Почему нас заперли вместе? Видно приглядывались, удастся ли подлость сотворить. А подлость была такова — мой король не ведал, где находится Гондолин, а я...
Да, лорд Маэдрос. Вам ли не знать их повадок. Мучили его, а я смотрел и проклинал свой день рождения и всех предков своих до самого Мараха.
Нет, когда я в себя пришел, нас по разным камерам развели. Там клетки такие... Помните? Говорить мы могли. Я спросил у своего лорда, почему он меня не придушил, пока можно было. И знаете, что он ответил? Что не смог бы, даже если бы такая мысль ему в голову и пришла.
Да, Отважный не смог бы, а я сумел. Они ведь, вражины, не больно-то хитры. Думают, что если им своя шкура дороже всего на свете, то и остальным так-то. Начал я с их главным палачом играть в поддавки. Самого Моргота я тоже видывал — он все ко мне вначале с добром да лаской... Уговаривал. А ручки белые пачкал об меня другой — морда волчья, глаза лютые, будто у зверюги.
Вот того другого я провел — мнил он себя большим хитрецом, а обманул его адан. Стал я и к уговорам прислушиваться, и головой кивать на слова вкрадчивые, что, мол, мы за эльфов головы свои буйные сложили, а они теперь в Гондолине живут-поживают, да над нами насмехаются. Самое злое — что надо было поддаваться на глазах у моего короля. И знаете что, лорд Маэдрос? Ни одного гневного взгляда он на меня не бросил — только раз слезы на глазах у него увидал, это когда согласился я вражин лютых в Гондолин вести.
Только сказал я тогда, что стыдно мне при короле своем в предатели-то записываться. А потому должен умереть Фингон Астальдо. Тогда, мол, сделаю я все, что от меня хотят и даже сверх того.
Посовещались вражины и согласились с моим условием. Но и тут не смогли не сподличать — должен был я сам кровь эльфийскую пролить.
Да, лорд Маэдрос. Вот этой рукой... Он сразу ушел — меня словно холодным огнем обдало. Белое такое сияние. И взгляд его последний буду я помнить даже на последних путях человеческих.
Не простил он меня, такое не прощают. Но и ненависти в том взгляле не было.
Ну, а потом рассказал я владетелю Ангбанда о том, что я, адан Хурин, потомок Мараха думаю об их гнусных хитростях. И думал, что они меня либо на части разорвут, либо запытают до смерти.
Но меня только привели на вершину горы и усадили в каменное кресло. А перед тем — верите, лорд Маэдрос, - властелин Ангбанда проклял меня и потомков моих. Самолично. Знаете, как они на нас там говорят? Людишки. Да только людишки тоже не просты — мал комар, а покою не даст.
Кресло это было зачарованым. Сказал вражина, что буду я оттуда смотреть на мир его глазами, а близкие мои гибнуть будут один за другим.
Двадцать восемь лет я провел в этом кресле. И видел смерть детей своих и бедствия жены и злую судьбу Хитлума. Только вот что-то у Моргота не заладилось — не его глазами я на это смотрел, а будто бы... Будто бы глазами моего короля.
Да, лорд Маэдрос — эти двадцать восемь лет король Фингон словно со мною рядом был. И утешал меня, когда я видел беды, погубившие мой род. И я, окаменевший, смог заплакать, и только потому сердце мое не превратилось в камень.
А с месяц назад снял Моргот с меня чары и повелел одеть-обуть, оружие отдать и отправить под охраной в Хитлум. Я думаю, что вражина не унялся, и решил, что я в Хитлуме не останусь — что мне делать среди подлецов-вастаков — а пойду к лорду Тургону приюта просить. Тут-то и исполнится хитрость — лорд Тургон уж больно дорожит тайной города своего. Навряд ли он впустит к себе того, кто в Морготовых лапах побывал.
Но рану мою не исцелить, и идти мне не придется. Да я бы и так не пошел, мой король не одобрил бы этого.
Вот говорю я с вами, лорд Маэдрос, а боли не чувствую. И знаете... Мне кажется, что мой король совсем рядом и улыбается мне...”
***
Когда рассвело, эльфы вырыли мечами глубокую могилу у подножия скалы, где высилась раньше крепость Барад-Эйтель, и опустили туда тело старца в черных одеждах. Лорд Маэдрос отдал последние почести потомку Арадана, вскинув к небу свой сверкающий клинок, и приказал возвращаться в Восточный Белерианд. Впервые за последние три десятка лет лорд улыбался тихой ласковой улыбкой, а на лице его плясало что-то, что можно было принять за отблеск белого пламени.
Впрочем это мог быть и солнечный луч. Кто знает...