Володя взял божка, вылепленного Игорьком, повертел и, почувствовав, как "поплыло" в руках стекло, поспешил вернуть в предупредительно подставленную ладонь. Игорь Валентинович мельком, но жадно взглянул на подплавленную статуэтку, словно ему не терпелось тут же повнимательней рассмотреть ее, но превозмог себя, положил на полку, нервно потер руки.
С чего он разволновался? И что эти разговоры вообще означают?
- Ты вот думаешь, наверное, что это все значит, для чего все эти разговоры? - спросил он впопад. - Не торопись, Володя, поймешь, и про Марс, и про марсиан. Марсианин это ведь тоже звучит гордо. Это не ругательство и не синоним слова "неудачник". Вот, - он кивнул в сторону божка, - ребенок слабыми своими пальцами стекло это мял и лепил из него, как из пластилина. У тебя же в руках оно чуть было не потекло, как лед на сковородке. А физически куда как более сильные земляне так могут? Они машинами своими кусочек стекла отколоть не в состоянии. Вот ты там, кто? Ну, художник, довольно известный, однако не потому, что гениальный, не в обиду тебе сказано будет, а потому что марсианский. Не талант твой уникален, а образ жизни и сам ты. Тем и ценен. Марсианистостью своей. Пойми это. - Он поднялся,- А теперь пойдем, пора, не то пропустим все. Поверь, ни один землянин такого не видел и не увидит.
Вновь пошли по коридору, но теперь не к обеденному залу, а в другую сторону. Коридор сузился и снизился, потерял лоск, и незаметно превратился в грубую, со следами буров вырубку. Видно, планировали расширять поселок, прошлись "по-черному", проложили туннель, но расширять и облагораживать почему-то не стали. Вскоре Володя понял почему: ход упирался во вспенившееся стекло. Пена эта только по виду напоминала мыльную, но была так же прочна, как сталь. Против нее техника была бессильна. На подходе к пене коридор резко расширялся: пробовали обойти и слева и справа. Но пена всегда поднимается массивом, ее не так-то просто обогнуть. И тут он увидел, что в голубовато-серой, пористой массе выбран ход! Такого ему встречать не приходилось, то есть, чтобы делали ходы в пене: не было такой необходимости. Зачем? Остановился, чтобы пропустить вперед Игоря Валентиновича, но тот с изысканной светскостью сделал приглашающий жест: "Только после Вас!"
Идти пришлось согнувшись, иной раз "пена", задетая ненароком, резиново пружинила о плечо и голову. В одном месте свод навис особенно низко. Неожиданно для себя Володя остановился и провел ладонями по потолку, одним движением срезав неровность. Хлопья осыпались под ноги. Они были податливы и мягки на ощупь. И спохватился: это для него она была пенопластом, для многих других - толченым стеклом. Но Игорь Валентинович, поняв его смущение, легонько подтолкнул в спину: "Пойдем, пойдем, я скажу, чтоб прибрали."
В круглом зальчике со старательно выровненными стенами, собрались, наверное, все обитатели богадельни. Свет здесь, тоже был от стекла - нижний, синий, но теперь, когда глаза привыкли к нему, он не казался уже таким слабым. Старики и старухи стояли, опустив глаза, и, кажется, молились. Близко к ним, но и, в то же время, как бы поодаль расположились многочисленной группой женщины разных возрастов с детьми. Мал-мала меньше. Далее стояли по-семейному. На отшибе, особняком тасовались подростки. И чувствовался в этой их обособленности вызов. Игорь Валентинович нашел местечко на стыке групп, занял его, и словно включилось магнитное поле, в толпе сразу образовался центр, она напрягалась, стянулась в единое целое. Совсем близко Володя увидел Марину с сыном, которая в отблесках волшебного света показалась ему особенно красивой. Он заметил вдруг, что то и дело поглядывает на нее, словно приклеившись взглядом. Сын ее уперся в пол напряженным взглядом, будто ожидая чего-то, она время от времени касалась его головы, и тогда он заучено поднимал сложенные ладони к лицу, начинал шевелить губами, но через несколько секунд снова отвлекался и руки его тогда медленно опускались.
Отец Кирилл в центре круга вполголоса, неразборчиво, частил какие-то слова, порой размашисто чертя воздух крестом. Почему он служит здесь, а не в церкви? Что это за выездной молебен в катакомбах? Повернулся к Игорю Валентиновичу, чтобы расспросить о происходящем, но тот предостерегающе поводил пальцем.
И вдруг что-то изменилось. Сначала трудно было понять, что: почему-то стал исчезать, растворяться голубоватый оттенок на лицах. А вместе с тем и напряженное ожидание, сковывающее их, сменилось выражением умиротворенности, словно среди осенней промозглой непогоды выглянуло солнышко. Володя посмотрел туда, куда были повернуты лица. Справа, у стены, по полу растекался радующий душу свет, словно под стеклом разгоралось пламя. Вскоре неясный слабый отблеск превратился в сияние, которое поплыло по полу, вытесняя голубизну. Чувство восторга охватило Володю, на душе сделалось радостно и легко. Отец Кирилл уже не бормотал скороговоркой заученные сакральные формулы, он ликующим голосом пел торжественные гимны и все подхватывали их, и Володя шептал невпопад какие-то слова, не имеющие смысла в отрыве от того, что переживал он сейчас, от того, что сопереживали они все вместе.
Но вот сияние постепенно погасло, проскользнув по полу и втянувшись под противоположную, левую, стену. Стало сумрачно, намного сумрачней, чем было до начала свечения. На лица снова легли синие тени, но радость осталась. С этим легко и спокойно было жить. Даже в подземелье. Володя повернул голову к Марине. Она вдруг улыбнулась ему, и он ответил тем же, и пацан посмотрел из-под ее руки не насуплено, как раньше, а светлым доверчивым взглядом. Когда отец Кирилл закончил молебен, Игорь Валентинович взял Володю за руку и отвел в сторонку.
- Что скажешь, Володя?
Тот в ответ только растерянно пожал плечами: слов не было. Но были вопросы. Много. Однако Игорь Валентинович остановил его.
- Сделаем так, пойдем сейчас к отцу Кириллу, там обо всем и поговорим.
Они сидели в келье втроем и беседовали. Оказывается, то, что он наблюдал сегодня, ежегодный обряд, совершаемый марсианами. Что это за явление, никто не знает. Волна света проходит здесь ежесуточно, то есть каждые 24 часа в одно и то же время. Но отмечают это прохождение так торжественно лишь в особые дни. Это дни, совпадающие с днями, почитаемыми в Древнем Риме, как праздники бога Марса. Но об этом Игорь Валентинович сказал Володе доверительно понизив голос и в отсутствии отца Кирилла. Почему больше нигде не наблюдается такого? Может быть, этот лучик скользит и по всему стеклянному основанию, просто поселок расположен так, что путь световой волны пролегает через самый его краешек. Где-нибудь в подвале, если освободить стекло от породы, наверняка тоже можно будет наблюдать такое явление ежедневно.
- Вот ты, Володя, немного больше нашу жизнь узнал и уже, наверное, свое мнение о Марсе изменил. Ведь изменил же?
- Изменил.
- Но ведь это не все, далеко не все. Понемножку, понемножку надо, с обвыканием... Марсиан на Марсе сегодня уже больше, чем землян. Многие здесь родились и на Землю не оглядываются. Если у бедуина могут быть родные пустыни, почему у марсианина не может быть родных катакомб? Не очень-то земляне о Марсе тоскуют, им наши ископаемые интересны, особенно титан. Дорого этот титан обходится с Марса доставлять. Но пока цена устраивает. А вдруг научатся его на Земле дешевле получать? Тогда Марс не нужен, свернут шахты, вывезут оборудование, а нас куда? Нас и не вывезешь, и не бросишь.
- Стекло тоже интересно. Оно не титан, его больше нигде нет. Да и военных вряд ли отсюда уберут.
- И среди военных теперь марсиане есть, - отвечал Усольцев, словно не расслышав про стекло. - Сейчас самое главное обеспечить марсианам будущее. Надежное. Независимо от наличия полезных ископаемых. Ты вдумайся только, ведь сегодня здесь закладывается основа нации, цивилизации. Вот они будущие хозяева планеты, все здесь - ребятишки здоровенькие, умные. Отец Кирилл не зря прихожанкам втолковывал, что аборт грех, сродни убийству. Большинство, конечно, детей брошенных, но некоторые матери с нами остались, другие вернулись через вахту. Но мужчин у нас мало. Да и есть разница, от землянина ребенок или от марсианина. Ход в пене, через который мы шли и который ты подчистил, ребятишки наши проковыряли... А статуэтки, что ты сегодня видел. Они ведь стеклянные. Нет такой силы, кроме марсианских ладоней, которая может стекло расплавить.
Разговор велся почти в открытую: Володю обращали в марсианство. Он слушал с холодком в душе. Согласиться означало бы навсегда отречься от Земли. Впрочем, ответа от него прямо сейчас и не требовали. И он перевёл разговор на другое. Вдруг подумалось ему, что было бы здорово готовить для Марса специалистов из местных, тех кто живёт здесь постоянно. Тогда и в вахтах надобность сократилась. И когда он сказало об этом, собеседники его словно бы внутренне переглянулись, но виду не подали.
- Так ведь, Володя, - ответил Игорь Валентинович, - выгода разная бывает. Одно дело практическая, другое - стратегическая. Ведь как там в верхах, на Земле, стало быть, рассуждают? Сэкономишь сегодня, потеряешь завтра. Одно дело платить за работу своим, пусть и много, другое торговать с чужими. Улавливаешь?
- Так они отделения боятся?
- Конечно!
- Ерунда какая!
- Почему же ерунда? - Игорь Валентинович даже привстал, - совсем не ерунда!
Так вот оно что... Вот почему так нервничало особняковское начальство, когда на Марсе подскочила рождаемость.
- Самостийная Марсиания? - проговорил он задумчиво.
- Автономное образование в государственных рамках России и метрополии Русской православной церкви. И давайте за это выпьем. - Игорь Валентинович выставил бокал, отец Кирилл присоединил свой и Володе ничего не осталось, как втиснуться между ними.