Шершень-Можин Владимир
Марсианские яблоки -14

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Тот, кто внимательно читал предыдущие глава, обратил, наверное, внимание на рассуждение одного из персонажей по поводу устройства обжитой части марсианских недр. Он сравнил место расположения горняцкого посёлка с бутылкой. Но, оказывается, внутри этой огромной бутылки обитают не только обосновавшиеся там земляне...
  
  
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  
   Глава первая
  
   Ооста Тариастн Барку мерным, тяжелым шагом пересек мощенный прессованным песчаником дворик. Камень под шаркающими ступнями был тепл и шершав, словно язык гомакота. Уже вступив на крыльцо башенной лестницы, краем глаза увидел, как проскользнула в тени навеса служанка с тускло блеснувшим кувшином в руках, и не разобрал, кто - Тарту или Каритана. Это раздосадовало его: Ооста гордился тем, что его женщины не походили одна на другую ни статью, ни походкой. Оказывается, ошибался. Со смущенной душой он поднимался вверх, не испытывая обычного томного наслаждения. Наверное, оттого, что не мог сосредоточиться на высоком, а, ступая по этим ступеням, надлежало думать о высоком, ибо они вели к небу. Почти автоматически, что не подобало гранду, пусть и развенчанному, он совершал обряд созерцания в окна, не в силах заставить себя испытать наслаждение от ощущения высоты и прибавления простора. На площадку башни Ооста вышел без радостного волнения, которое обычно наполняло его по мере возвышения по лестнице, и которое он неизменно испытывал ежеутрене. И только здесь, наедине с небом, наконец отвлекся от смущавшего его чувства недовольства.
   Восток уже заливала яркая зелень. Ооста встал за вырезанный из звенящего металла столик и вознес руки, наложив ладони на теплую гладь небосвода и обратив взгляд на восход. Он знал, что сейчас в этот момент на каждой из нескольких сотен башен в этой же позе и с этими же чувствами стоят в ожидании светила все старейшины древнего народа неситов. Одинаково знатные, одинаково древние и одинаково высокомерные, связанные меж собой лишь этим древним ритуалом...
   Хрустальный звон пронесся в небесах. Ооста ощутил его отзвуки и принял в себя священное колебание небес. Откликаясь небу, прорезонировали сотни башенных алтарей, запел свою песню и их родовой Кируоб. Ооста спустился с лесенки, приставленной к ограждению верхней площадки башенки и, возложил на него ладони и тотчас ощутил биение, которое вызвало в теле, ощущение пьянящей радости, ликования и счастья жизни. Такое чувство он испытывал теперь лишь здесь. Сегодня его не смущало даже то, что для выполнения ритуала приходилось пользоваться лесенкой. То ли башня за долгое время существования осела, то ли небо поднялось выше, но теперь достать его, стоя на площадке, уже невозможно.
   Ослепительно желтый диск солнца выполз из-за горизонта и словно вспыхнула, засверкала красноватым отливом пустыня, сгустилась зелень оазисов и садов, раскинувшихся вокруг фамильных башен. Заиграли желтыми отблесками полоски поспевающего маиса. Он добросовестно произнес все сакральные формулы, смысла которых уже давно никто не понимал, ударил в металлическую мембрану алтаря мягким молоточком на резной длинной рукояти и медленно начал спускаться, осторожно ставя на камень босые ноги. Длинный балахон с потертой полой волочился за ним, подметая ступени.
   Перед тем, как выйти во двор, Ооста на мгновенье остановился, еще более выпрямившись и натянувшись. Левая рука привычно легла на грудь, правая на рукоять кинжала, прячущего свое остро отточенное каменное жало в украшенном самоцветами кожаном свитке. Он сделал маленький шажок-нажатие, скрипнул рычаг под ногой, нехитрый механизм отпустил дверь, и она отворилась. Домочадцы в смиренных позах приветствовали его возгласами: "Да будет славен господин, подаривший нам еще один день!" Жена, отделившись от группы людей, подошла к нему и, опустившись на колено, надела на его растоптанные ступни расшитые песчаным жемчугом туфли.
   Он, как делал это уже тысячи раз, помог ей встать на ноги и поставил справа от себя. Следом подковылял, приволакивая поврежденную в бою у Источников ногу, брат. Они обнялись, почти не скрывая взаимной неприязни, и он встал слева от Ооста. Жилистый коренастый Коут-Я тотчас соступил со своего места и двинулся к Ооста, как полагается соратнику-побратиму, припал на колено и склонил голову, но тот, нарушая ритуал, поднял его и обнял за плечи, чуть придержав в объятиях. Больше в роду у Ооста никого не осталось, и церемония благодарения потому не была обременительной. И это радовало его, потому что, в отличие от других грандов, у него были дела и поважней церемоний. Он оглядел толпу домочадцев: немного было среди них настоящих. Зато "иных" было больше, чем у кого бы то ни было. Стайка томных красавиц-служанок, десяток атлетов-воинов с оловянными глазами, несколько работяг. Все они появились на свет благодаря ему. Предвечные, много поколений тому назад удалившись в жемчужные гроты, оставили избранным свой урок - воплощение. Ооста овладел им в совершенстве. Сколько их, созданных из ничего, служит в женском облике утехой и поддержкой грандам других домов?! Сколько их в облике воинов несет бессонную караульную службу и бесстрашно участвует в стычках, защищая честь и имущество господина? Сейчас могущество любого клана зависело от Ооста, от его таланта. Потеряв благородную приставку "Ю", он приобрел власть и могущество, несопоставимые с властью и могуществом гранда. Созданные им воины были самые упорные и искусные в бою, а женщины самые соблазнительные и изобретательные в ласках.
   Но, развив свой данный богами талант и переняв навыки у одного из искуснейших мастеров, он утратил знатность. А вместе с этим утратил право родового старшинства, а также право родниться с благородными Барку. Благородные родственники, не живущие с ним в одном гнезде, прервали с ним связи.
   У Голубого оазиса одиноко жил старший сын, чьи сыновья погибли в сражении за замок старого Толоок-Ю, не оставив наследников. Впрочем, внуков Ооста не помнил, а верней всего, никогда и не видел. Где-то в предгорьях жил второй сын, о нем Ооста тоже ничего не знал. Возможно, у него были дети, и, может быть, они успели обзавестись детьми, если им хватило женщин. Но сколько лет в пустыне уже почти не рождалось девочек!
   Ооста проделал все установленные обычаем движения, сказал все надлежащие слова и двинулся к сверкающему блестящими прожилками столу, вырезанному из глыбы драгоценного камня хала. Несколько каменных блюд, наполненных плодами, были расставлены равномерно, а возле его места - высокого деревянного кресла, покрытого причудливой резьбой, состоящей из стилизованного изображения ветвей дерева и мифических существ, посверкивал в стелящихся лучах низкого солнца желтоватыми бликами металлический кубок. Символ былого грандства, грандства "Ю", означающего принадлежность к узкому кругу первых родов пустыни.
   После завтрака грандство Ооста прерывалось до вечерней зари, и если бы незнающий этого благородный гость остановил своего гомакота у стены и ударил бубном о колено, привлекая слуг, ему бы ответили, что гранд уехал по неотложным делам и будет лишь к концу дня, и предложили бы путнику на выбор то ли подождать его в комнате для гостей, то ли вновь приехать к ритуалу проводов солнца. Но во время завтрака Ооста был еще аристократом и восседал среди домочадцев в трезубой короне и лиловой мантии.
   Завтрак был изыскан. Несколько дней назад слуги вернулись с благодатного рынка и привезли много продуктов и вещей. Служанки под присмотром супруги разобрали продукты, определив для питания в первую очередь те, что не могут храниться долго. На блюдах против каждого лежал большой красный истекающий соком ломоть сладкого плода, на твердой полукруглой основе-корке темно зеленого цвета с черными разводами. Этот плод был большой редкостью. Из того, что послали духи благодатного рынка, на столе чернели еще и грозди нежных ягод, которые часто попадали в дом Ооста. Из своих запасов были лепешки, приготовленные из муки маиса, листьев и плодов вечного дерева, и приготовлены они были отменно. Ооста посмотрел на жену благосклонно, и она засмущалась этого взгляда, опустила глаза. И было за что благодарить: никто больше не умел так вкусно готовить эти лепешки. Секрет приготовления заключался не только в правильной сушке, растирании и выдерживании в нужных соотношениях мер коры, плодов и листьев. Главное было в настаивании закваски, которую она готовила сама и никого, кроме неуклюжей Келлы, к священнодействию не допускала. Уж Келлу-то господин никогда не продаст другим грандам, а, стало быть, и тайна приготовления лепешек из дома вынесена не будет.
  
   Глава вторая
  
   Но вот завтрак завершен, и после ритуального омовения рук и передачи короны и мантии брату Ооста прошел в маленькую дверь и, спустившись по ступеням в подвал, очутился в полумраке мастерской. Его уже ждали здесь Маоти, Ауллин и молчаливая Келла. Увидев господина, Маоти и Ауллин встрепенулись и ожили. Маоти опустила голову и, явно волнуясь, но не открыто, а, как бы борясь с собой, бросала из-под густых ресниц короткие влажные взгляды, Ауллин наоборот смотрела откровенно зовуще, прямо в глаза и улыбалась особой смелой, сводящей с ума улыбкой, которая заставляла учащенно биться сердце. И даже Келла попыталась изобразить на своем лице радость и очарование, правда, ничего кроме пошловатой гримасы разбитной девицы у нее не вышло. Но от нее многого и не требовалось... Она никогда не покинет пределов дома. А вот затейницей Ауллин Моорот-Ю будет доволен... Он-то обрадуется, обрадуется ли Ауллин, - усмехнулся Ооста. Знать бы, что у них там в голове... Неужели совсем ничего?
   Нет, сегодня он не собирался тратить время на утоление потребностей тела. Жестом отослав их прочь, подошел к бассейну. В глубине его среди мелких моросящих брызг, скрывалась, она.
   - Лиудау,- позвал он негромко. - Вчера он научил ее откликаться на имя. И тотчас же она вышла из голубоватого полумрака. Капельки воды светились на ее необычайно светлой коже, влажные волосы прилипли к шее и щекам. Он подал ей руку, чтобы помочь выбраться из фонтана. Она взглянула испуганно, и взгляд этот пронзил Ооста сердце. Это был взгляд той Лиудау, которая повторилась в этом его творении. Кажется, самом лучшем.
   Хороша она была или нет, Ооста не знал. Тело ее было непривычно округло, волосы светлы, пропорции необычны, однако он старался передать все, как помнил: именно такая она и волновала его, именно эти отклонения старался припомнить и воспроизвести он наиболее точно. И вот теперь обнаженная, вялая, словно только что проснувшаяся, стояла она посреди мастерской, а он придирчиво осматривал ее. Какую по счету? Сколько было их, неудачных попыток повторить образец. И вот, кажется, получилось. Тому доказательством его волнение. Ведь именно так играла его кровь, когда он увидел ту, Лиудау - приведенную им из мира туннелей. Он кликнул Келлу и велел коротко:
   - Поводи ее.
   Келла взяла Лиудау за руку и повела во двор. Выводить новую женщину было ее делом. Она выводила их всех, потому что была первой. Воинов выводил Коут-Я. Воинов должны были выводить человек. Он смотрел им вслед. Было что сравнивать.
   Например, походки. Келла шла неуклюже, перевалисто, крепко и основательно прижимаясь ступнями к земле, Лиудау - совсем другое дело. Конечно же, движения ее были неточны, она ступала неуверенно, но то была неуверенность живой женщины, ослабевшей после болезни. В ее движениях было столько тонкостей, за которыми угадывалась и слабость мышц, и головокружение, и усталость. Просто она еще не проснулось. В ней было все, что впоследствии само, без обучения и тренировок найдет свое место. Ее не надо будет учить: умение придет из глубин тела, когда оно окончательно проснется. И тотчас же произошло одно из таких маленьких пробуждений. На пороге Лиудау вдруг замерла и отшатнулась от проема двери, инстинктивно прикрывая руками пах. Вот оно! Такого еще не было. Келла коряво, в два приема, повернулась и схватила ее за руку. Но та вырвалась и отпрянула от двери. Растерянно оглянулась и посмотрела на Ооста, словно ища у него поддержки. Их взгляды встретились: он не мог ошибиться. Она не просто смотрела на него, не просто фиксировала его взглядом - она его видела. Это был взгляд по-человечески содержательный, взгляд не имитирующий осмысленность, а действительно осмысленный. Он был таким же, как у настоящей Лиудау, когда она очнулась у него в мастерской.
   - Оставь ее, Келла, - крикнул он, значительно громче, чем позволяло грандское достоинство. Впрочем, перед кем было скрывать волнение: творения - не люди. Что их стесняться? И снова ему пришлось удивиться: Лиудау вздрогнула от его крика. Неужели он создал живое!? Неужели он достиг того, к чему призвали стремиться Ушедшие, что было смыслом творчества? Сгустить мысль в плоть - это еще далеко не все, что требовалось от мастера. Воплощенный образ должен обладать притягательностью для снисхождения сущности. Он должен быть притягателен и удобен для ее вселения. Откуда должна снизойти сущность никто из живущих не мог знать. Это высшее таинство, как и таинство сотворения мира и введения в него людей Хаки. Как гласит предание, давным-давно Ушедшие привели из подлунного мира в мир, покоящийся под хрустальными небесами, их далеких предков. Жестокие враги подвергли их истреблению и почти истребили, но блестящая колесница вышла из моря, источая ясный свет, и Великий Ушедший оградил сгрудившихся на побережье стеной света, повергнув врагов их пращуров в ужас. А потом случилось так, что чудесным образом они оказались здесь, в этом дальнем краю, огражденные от врагов могучими смыкающимися с небесной твердью горами. И никто, кроме самих Хаки, уже не чинил над народом насилия, никто не угрожал им, потому что не было рядом других племен. И сказали Уходящие перед тем как уйти: вы избранный нами народ.
   Он велел одеть ее и, оставив у струй фонтана, чтобы брызги орошали тело, вошел в дом, потому что не мог оставаться в этот миг один. Его не ждали. Брат и Коут-Я, прервали разговор и удивленно подняли головы. Они были в затруднении: обычай требовал, чтобы при появлении хозяина дома они встали и приветствовали его, как господина, однако другой обычай, согласно которому Ооста в дневное время терял свое грандство и благородную приставку "Ю", предписывал относиться к нему, как к простолюдину. Коут-Я поступил, согласно первому обычаю, брат же остался сидеть. Только заметно напрягся. Это задело Ооста. Не тем, что тот выбрал второй вариант - он и сам был спесив, - а тем, что брат воспользовался предлогом продемонстрировать свою неприязнь.
   Но обижаться было не на что - формально он был прав: при свете дня Ооста был ремесленником, брат же его в любое время суток оставался благородным.
   - Достойный Коут-Я, не затруднит ли вас последовать за мной? - Обратился он к побратиму в тоне распоряжения. Тот покорно склонил голову. Пускай же этот спесивец посидит в одиночестве, поломает голову, о предмете их беседы, а заодно и поразмыслит о себе.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"