Новиков Владимир Николаевич : другие произведения.

Рассказы о нас

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 2.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    МОЯ ПЕРВАЯ ПУБЛИКАЦИЯ В САМИЗДАТЕ 11 сентября 2002 года! Сборник рассказов:1. "Тяга вальдшнепов" - психопатическая новелла о человеке, с дуру купившем компьютер; 2. "Казачий Крутояр" - охотничий рассказ из цикла "Костры и зори"; 3. "Сочи-Харьков-Москва" - рассказ о любви русского парня и еврейки в СССР; 4."О Беретте, Лёшке и Сергуне" - отрывок из повести о простых русских людях (крестьянах, инвалидах, бандитах и т. д).


  
  
  
  
     
ТЯГА ВАЛЬДШНЕПОВ

Недавно Я купил компьютер и стал ламером. Зарегистрировался в конференции Авто.ру на Рамблере и стал активно общающимся в форуме юзером.Через неделю ежедневного общения в Интернете мне стали по ночам сниться многосерийные кошмары!

Вот один из них:

На экране монитора появилось последнее нераскрытое сообщение: "Тяга вальдшнепов".
Нет, не буду читать, что написано внутри. Уже не актуально. Охота закрылась. По крайней мере - для меня

Пойду в "Ноосферу". Там сейчас интересную тему обсуждают. Необходимо задать пару наболевших вопросов.Так, переключился. Читаю: "Тяга вальдшнепов" Что за чертовщина! Этого не может быть! Тереблю мышь: "Тяга вальдшнепов!!!"

Побегу в "Спорт". Там прогноз на футбол выложили. Наши с немцами играют.
Что тут? Читаю: "Тяга вальдшнепов". Что за глюки???

Снова Миша Рогальский железо куда-то перевозит?

Жена больно толкает острым локтем под рёбра:

-Не вертись. Спать мешаешь.

На миг просыпаюсь. Вспоминаю: "В выходные не успел баню утеплить. Какой утеплитель завтра купить?"Снова засыпаю. Загорается экран. Так, "Дом и дача". Надо спросить, какой утеплитель лучше купить? Что обсуждают? Читаю: "Тяга вальдшнепов".На улице завыла собака. При чём здесь собака? Она же в конференции "Братья наши меньшие"!Просыпаюсь. На стройке, напротив дома, действительно воет собака. Собака неожиданно замолчала.Надо выспаться. Завтра напряженный рабочий день.Погружаюсь в сон. Опять засветился экран: " Тяга вальдшнепов!!!". Всё! Сейчас встану, включу компьютер и прочитаю про эту проклятую тягу вальдшнепов.Почему она мне в подсознание засела? Уже три часа ночи? Вот ещё. А где сила воли или охотничья выдержка? Встать легче всего. Неужели я не справлюсь с этим Интернетом и экраном? Справлюсь, конечно. Надо подумать о чём-то приятном, оно обязательно приснится.Или сосчитать слоников:Раз слоник, два, три, четыре,пять!Ничего не получается, перед глазами опять:тяга вальдшнепов,тяга вальдшнепов.Я проворочался до утра. Зазвенел будильник.На работу я ехал злой и невыспавшийся. О тяге вальдшнепов я больше не вспоминал.

КАЗАЧИЙ КРУТОЯР

Люблю я наведываться в гости к Василию. В каждый мой приезд мы отправляемся с Василием на охоту.

Вот и в этот раз, убежав в середине дня с работы, он предложил мне.
- Ну что, Володя, сходим за утками?
На охоту Василий всегда "ходит". Будь это охота на
зайца, утку, кабана.
На этот раз мы решили "сходить" на охоту на моторной лодке.
Люба, жена Василия, выдала нам по комплекту толстых, вязаных на козьем пуху свитеров, шапки-ушанки, телогрейки и стеганые ватные штаны.
- Слушай, Василий - говорю я, - куда нас так напехтерили в середине октября? Мы же сваримся!
Василий только усмехается.
И вот, большая дюралевая моторка загружена на буксир, и совхозный УАЗик, бодро вырулив из ворот двора, выезжает за околицу деревни.
В кабине нас трое: Василий посадил меня за руль, а сам на заднем сиденье обсуждает с третьим нашим компаньеном, деревенским мужиком Сашком, в каком месте больше уток.
Через двадцать минут езды по луговой, едва заметной в пожухлой осенней траве дороге, мы останавливаемся на пологом песчаном берегу реки - РЕКИ моего детства. Вон там, на высоком противоположном берегу, заросшем березняком, когда-то стояла, открытая всем ветрам, небольшая деревня в две улицы.
Меня оторвали, увезли от РЕКИ в возрасте пяти лет. Но память упорно рисует картинки той далекой счастливой поры. Часто, во сне, я вижу, как наяву, свою малую Родину. Чем старше становлюсь, тем эти картины ярче. Иногда делается так грустно - до слез.
Но я люблю такие сны.
Неизменно, всегда эти сны связаны с РЕКОЙ моего детства. Как сейчас помню быструю косу с журчащей изумрудной водой. Впрочем, вода была настолько чиста, что ее присутствие угадывалось только по небольшим бурунчикам и юрким пескарям, борющимся с встречным потоком. Уже давно нет той волшебной косы: РЕКА с годами изменила свое русло, стала мутноватой, сузилась.
Мы перетаскиваем моторку на воду, ставим в нее ружья, запасную канистру с бензином, складываем на дно прочую нехитрую охотничью аммуницию.
Василий с ружьем садится на нос лодки в специально оборудованный лючок. Сашек у нас за моториста, а мне в этот раз отводят роль зрителя.
- Смотри по сторонам, - говорит Василий, - красотища какая !
Я не спорю, меня вполне это устраивает. Тем более, посмотреть есть на что.
Хмурый октябрьский день, едва перевалив на вторую половину, чуть затемнил окружающий фон. Вода, тальник, трава в заливах - все приготовилось к зиме. И тишина - до звона в ушах. На километры ни души. Все вокруг дышит первобытностью, покоем. Вот в такой, гармонии с природой, наверное, пребывали наши далекие пещерные предки.
Хорошо, покойно на душе. Вот оно - величие. Храм природы. Хочется замереть и ничего не делать.
Но Сашек, подкачав бензин в карбюратор, дергает за шнур, и окрестности оглашаются моторным ревом. Картина меняется, сознание переходит как бы в другую ипостась.
Через минуту мы, отчалив от берега, уже несемся по извилистому руслу реки.
"Как же они собираются охотиться? - думаю я, - грохот мотора распугает уток на много километров окрест. Ведь утка осторожная птица"
Но вскоре мои сомнения рассеиваются.
Сашек выводит лодку на середину реки, искусно объезжая торчащие из воды коряги. В этом ему помогает Василий, который показывает руками в какую сторону следует держать курс. Ему с носа лодки виднее. Я, сидя в середине лодки, постоянно кручусь. Мне интересно смотреть, как ведет лодку Сашек, как всматривается в туманную даль Василий, как мимо нас проносятся живописные берега реки.
-- Правь вдоль яра, - кричит Сашку Василий, перекрикивая звук мотора,
- мели начинаются.
Сашек поворачивает лодку в нужном направлении и мы несемся под
правым берегом, нависающим над нами серой стеной.
У противоположного левого берега реки, где к самой воде подступает тальник, намного мельче, там больше коряг и песчаных отмелей. У нашего берега течение быстрей, поэтому здесь оно намыло более глубокое русло. Но и у этого берега коряг в избытке. Мы чудом не натыкаемся на частокол острых коряг, торчащих из воды и перегородивших реку поперек. Сашек хладнокровно направляет моторку между двумя толстыми коричневыми коряжинами.
" Хорошо, что в этом месте под водой еще одна, невидимая, коряжина не попалась, - думаю я, - могла бы легко лодку насквозь проткнуть."
В памяти всплыл, прочитанный совсем недавно, эпизод из исторического романа о жизни северных славян. Все-таки находчивыми людьми были наши предки, живущие вдоль северных рек в старые времена. Научила их река обороняться от свирепых викингов. Русские речные люди перегораживали русла рек остро заточенными бревнами, слегка притапливали их, направляя острыми концами в ту сторону, с которой ожидали нашествия врагов. Завоеватели быстро шли на веслах или просто плыли по течению и замечали ловушки слишком поздно. Редко кто из викингов оставался живым, напоровшись на такую засаду.
Между тем, вынырнув из-за очередного поворота реки мы оказались на довольно широком пространстве водной глади, здесь на добрую сотню метров русло реки было прямым.
В ту же минуту, почти у самого носа лодки, мы неожиданно увидели двух, плывущих навстречу нам, уток. Они даже не успели испугаться и взлететь, когда Василий дуплетом положил их на воду.
Есть первые результаты.
-- С полем! - орет Сашек хриплым голосом, стараясь
перекричать мотор.
Василий в ответ только машет рукой. Бросаем убитых уток на дно лодки и опять набираем скорость. Через некоторое время река делает очередной причудливый изгиб и опять мы вплотную натыкаемся на уток. Еще две тушки лежат на дне лодки.
Так стало повторяться почти после каждого изгиба реки. Поперла дичь!
" Вот, дурье, - думаю я про уток, - неужели оглохли до такой степени, что вплотную подпускают нас к себе? У меня самого уже в ушах звенит от мотора, а они ничего не слышат!"
Подумав, делаю заключение, что уток я обвиняю зря .
Скорее всего, высокий берег, вдоль которого мы движемся, глушит звуки. Помогает в этом и встречный ветер, дующий нам в лицо и уносящий все звуки за наши спины. Поэтому утки ничего не слышат, когда мы выплываем из-за поворота. Опять же скорость нашей лодки приличная.
От холодной воды, ледяного ветра и промокшей одежды мы начинаем зябнуть. Даже зимняя одежда не спасает от холода.
-- Давай к берегу, - кричит Сашку Василий, - увидевший
небольшой плес на противоположном берегу реки.
Лодка мягко тыкается носом в серый прибрежный песок. Сашек глушит мотор и мы выпрыгиваем не берег.
-- Бензин кончается, - говорит Сашек, берясь за канистру.
-- Километров пятнадцать прошли, - замечает Василий, - надо
возвращаться. Кончится бензин, лодку против течения до темноты тащить будем. Промокнем до нитки.
Я еще больше начинаю дрожать, при мысли о такой перспективе.
Враз вспомнилась усмешка Василия, когда я не хотел надевать теплые вещи. Сейчас бы еще одна телогрейка совсем не помешала.
Справив малую нужду, согревшись горячим чаем из термоса, мы возвращаемся обратно.
На обратном пути уток почти не видно. Те, которые попадаются, находятся вне досягаемости ружейного выстрела. То ли мы их всех распугали раньше, то ли по ветру плывем, и пернатые слышат нас, то ли скорость лодки против течения мала - скорее всего все вместе взятые причины сказываются на этом.
Иногда, пересекая реку, перед нами проносятся небольшие утиные стайки, но птицы летят так стремительно, что Василий даже не успевает вскинуть свою старенькую вертикалку, не то, что прицелиться.
И все же на одной из стремнин Василию со второго выстрела удалось взять, откормившегося за лето, крякового селезня. Селезень кувырнулся, как будто налетел на невидимое препятствие, и комом упал в реку: быстрое течение понесло его в обратную от нас сторону. Пришлось разворачивать лодку и догонять уплывающую от нас добычу, вылавливать тушку в ледяной воде.
На охоте, как и в жизни ничего предугадать нельзя. В этом мы убедились еще раз.
За одним из поворотом реки нас ждал неприятный сюрприз, который мог свести на нет результаты всей охоты, а может быть и стоить нам жизни.
Разогнавшись на широком, с медленным течением, отрезке реки, мы влетели в заужину между двух берегов и на мгновенье оторопели: поперек реки от берега до берега над самой водой увидели натянутый металлический трос. До троса оставалось несколько метров.
- Поднимай мотор, оторвет! - кричит Василий, первым заметивший опасность.
Сашек судорожно дергает движок вверх, но уже поздно - лодка стремительно несется на трос.
Я инстинктивно пригибаюсь, прячу голову в плечи, напрягаюсь. Мы проносимся через заужину и вылетаем на широкую воду. Мотор глохнет. Смотрю на Сашка: его обычно красная, обветренная, круглая физиономия стала как мел.
Поднимаю голову еще выше и смотрю в сторону заужины. Троса там нет. Только потом я замечаю, на берегу людей, машущих нам руками.
-- Бери весла, - зло говорит Василий, - греби к берегу .
Я вставляю весла в уключины и гребу к берегу напротив заужины.
По течению грести легко, и скоро мы причаливаем к берегу.
Разговорились. Для людей на берегу наше появление тоже оказалось неожиданным. Увидев лодку, они испугались и бросили трос, что в принципе, и спасло нас. Тяжелый трос мгновенно ушел под воду, и мы промчались, не напоровшись на него. Могло бы быть и хуже !
Из любопытства поднимаемся с Сашком по обрыву: наверху, в кустах, замечаем лошадь, запряженную в подводу. Подвода загружена мешками.
Поднимаю голову: весь небосвод затянут косякам, вереницами, стаями, треугольниками разных птиц. Высоко летят журавли, чуть ниже гуси, сравнительно невысоко летят утки и еще какие-то пернатые, над полями кружатся вороны, взлетая и опускаясь черной тяжелой тучей на седую и желтую траву.
Внизу, в лодке, был виден только краешек неба над водой, я даже не подозревал, что рядом с нами находится столько птиц.
-- Чего они на реку не садятся?
-- Простора нет. Дальше большие озера начинаются. Там и
сядут отдохнуть, подкормиться. У нас на реку местная утка садится перед отлетом. Смотри, кажись, уже северный гусь пошел, - указывает Сашек в серую даль.
Мне с такого расстояния не отличить северного гуся от другого гуся, поэтому я верю Сашку на слово.
Над обрывом ветер сносит буквально с ног, поспешно спускаемся обратно вниз.
-- Мы подумали, что вы пограничники. Все, попались думаем -
возбужденно говорит Василию один из мужиков, - а вы, слава Богу,охотники.
Говоривший мужик расплывается в счастливой улыбке.
- Вам, слава Богу, - зло передразнивает его Василий, - а нас чуть не погубили.
- Мы ж не со зла, - добродушно отвечает тот же мужик, - вот свату на ваш берег немного зерна хотели переправить.
Он показывает на небольшую плоскодонку, причаленную у самого обрыва, в нее навалены крутобокие мешки с зерном. Эту то плоскодонку мужики тросами и перетягивали с одного берега на другой.
- Понаделывали границ, едри его мать, - ворчит Василий, - в гости друг к дружке не съездишь. А ведь по обе стороны реки у каждого родичи живут.
Мужики согласно кивают.
Действительно, после развала СССР многие границы между бывшими республиками провели наобум. О чем думали в Беловежской Пуще, простому земледельцу, работнику понять трудно. В одно мгновенье брат, кум, сват, друг, живущий в соседней деревне, оказался вдруг иностранцем. Чтобы сходить или съездить к нему, как в былые времена, нужно оформить разрешение, заплатить таможне, оформить кучу хитрых бумаг. Одна морока в общем
А о том, чтобы перевезти через таможню корм для скота или кусок свежатины нечего и думать: или обратно развернут на КПП, или половину отдай таможенникам. Обидно мужикам, что жизнь такой стала. На свой страх и риск пытаются мужики помогать таким вот незаконным образом друг другу. И никак они темные не хотят понять, что мешок зерна, припасенный для родственника, живущего по другую сторону реки, в другом государстве, теперь является контрабандой, и что за это можно в острог попасть.
Конечно же, пограничники в большинстве своем, такие же казаки местные (вместе росли у реки, рыбу удили, в салки играли, охотились), на многое закрывают глаза. Но у пограничников, ведь, есть строгое начальство, которое заставляет их излавливать нарушителей. Иногда даже на вертолетах облеты вдоль границы делают. Вот так и живут сейчас - курам на смех, Западу на потеху. Нет, не понимают мужики высокой политики. Темные они.
После перекура мы отплываем, а мужики принимаются за прерванную нашим появлением работу.
Теперь уже Василий ведет лодку.
Сашек со своим ружьем перебрался на нос моторки, не захотел он больше править, категорически заявил:
- Хочу сам добыть несколько уток, а то ружье заржавеет.
Пока разгоняемся, смотрю на зыбкую воду, на знакомые с детства берега и думаю, что нас можно считать шпионами - ведь несколько раз на чужой берег выходили. Раньше такие мысли как-то не приходили в голову. Печально все это. Быстро все изменилось. Теперь и моя разрушенная деревня оказалась заграницей и на той земле живут другие люди. Как все же быстро политики и границы меняют психологию людей. Вспомнилось, как двадцать третьего февраля позвонил своему армейскому товарищу в одну из бывших республик СССР, поздравил его с праздником. Он долго и мучительно вспоминал, что этот день раньше был Днем Советской Армии и Флота.
- А у нас в Республике уже все советские праздники забыли. День Победы, 8 марта редко празднуют, не говоря уже о профессиональных праздниках, - сказал он с тоской, которую не заглушили ни расстояние, ни автоматика.
"Может, не обманули нас? Может, мы сами дали себя обмануть? Добровольно?
С каким воодушевлением бросились в "бизнес" бывшие учителя, инженеры, партийцы всех мастей сразу после развала СССР: впаривали друг другу налево и направо эшелоны тушенки и сахара, машины сигарет и жевательной резинки, которые существовали, разве что, на бумаге или только в головах новоиспеченных коммерсантов. При этом каждый второй верил в свою исключительность и в то, что через пару лет он будет сказочно богат. А страна в это время жила по талонам, в цехах заводов и фабрик гулял ветер, в полях ржавели остовы комбайнов и тракторов.
Старики мне говорили, что даже после войны такого упадка и уныния не было на нашей земле. Я им верю.
Хорошо - этот этап всеобщей дури уже позади. Может быть, есть и будут другие этапы - еще хуже. Но мне стыдно, что я, именно в этот период, как многие, поддался всеобщему безумию и гонке за призрачными западными ценностями".
- К камышу правь, - выводит меня из оцепенения вопль Сашка.
Лодка резко уходит в сторону, я падаю на дно и слышу звук выстрела.
Правее, правее!- возбужденно орет Сашек.
Поднимаюсь, потирая ушибленный локоть, и смотрю на реку: по воде, между нашей лодкой и противоположным берегом, бежит подранок. Мы отсекли его от спасительных камышей, и ему не остается ничего другого, как искать спасения у берега. Там над самой водой нависает крутой берег, поросший тальником и длинной пожелтевшей травой.
Подранок быстро скользит к этому берегу, но скорость нашей лодки гораздо больше. Подранок ныряет, его долго не видно на воде, мы останавливаемся, озираемся по сторонам и вдруг видим его, вынырнувшим в паре метров от лодки. Сашек прицеливается и стреляет. Дробинки падают горошинами в воду перед уткой. Я даже слышу, как о воду хлюпает с шипением тяжелый свинец. Пока разворачиваемся, подранок опять ныряет и, через некоторое время, выныривает почти у самого берега.
Василий направляет лодку туда. Мы заметили, где подранок выбрался на берег, исследуем кусты, траву, но его нигде нет - как в воду канул. В реку убежать он не мог, значит, прячется в траве. Ну, где же он? Не мог же он так быстро залезть на крутой склон?
Испачкавшись в песке и глине, мы не находим раненую птицу.
- В луга убежал твой подранок, Сашек, - говорит Василий, - шустрый оказался, однако. Если крыло сильно перебито, то его лиса быстро найдет. Небось, рядом уже где-то крутится, рыжая. "Палило" ты, Сашек. А еще в армии мотострелком был. Сколько лет с тобой на охоту ходим - у тебя почти одни подранки. Не будем больше терять времени.
Сашек обиженно сопит, потирая рукавицей красный нос.
Все же Сашку повезло: пока добирались до места парковки УАЗика, он подстрелил пару небольших уточек и одного селезня.
C охоты мы возвращаемся продрогшие, мокрые. У дома Василия нас уже ждут: по широкому двору бегают дети Сашка и постоянно пристают к нам с вопросами, пришла в гости и жена Сашка.
Пока женщины ощипывают уток и накрывают нехитрый крестьянский стол, мы идем в баню.
Баня стоит на задворках на высоком берегу реки. В бане жарко, пахнет дегтем от прогоревших березовых дров, раскаленными камнями открытой каменки, горячим деревом. Спасибо женщинам, натопили баньку.
Мы неистово хлещемся березовыми вениками, выгоняя закравшуюся в наши тела простуду. А потом голышом несемся наперегонки с бугра и с размаху плюхаемся в холодную воду реки. Студенка обжигает тело, сбивает дыхание. Мы орем от удовольствия в три глотки. Сашек шарит руками под водой и неожиданно достает из реки большой стеклянный пузырь с самогоном.
Интересно, когда он успел его туда спрятать? Наверное, еще перед охотой?
Тело начинает бить подкожная дрожь, и мы так же наперегонки бежим обратно в парилку.
Напарившись от души, размякшие и добродушные, в просторном предбаннике мы опрокидываем по первой чарке самогона за удачную охоту, закусываем и ведем неспешный разговор на разные темы.
Сашек пытает меня о столичной жизни. И под каждое мое сообщение подводит свою деревенскую, незамысловатую философскую базу. Я лениво отвечаю, иногда просто молчу, слушая разговор Василия и Сашка о деревенских проблемах, а сам смотрю в небольшое, затянутое тонкой паутиной с запутавшимися в ней высохшими мухами, окно на песчаную тропу, сбегающую вниз к реке, на темные квадраты огородов с черными мокрыми плетнями у самой воды, на серую ленту реки, убегающую в сгущающуюся мглу, и думаю, думаю.
Где оно прячется - счастье и где он - смысл жизни: то-ли в шумном, большом и суетливом мегаполисе, то-ли вот в этой глухой деревушке, под названием Казачий Крутояр, затерявшейся на необъятных просторах нашей Великой России?
КТО ЗНАЕТ ЭТО?

г. Москва 05.12.2001
СОЧИ - ХАРЬКОВ - МОСКВА

На заснеженный перрон Харьковского железнодорожного вокзала мягко падали, извиваясь и поблескивая в лучах прожекторов , крупные хлопья снега. Поезд с минуты на минуту должен был отправиться в Москву. Уже торопливо пробежали вдоль вагонов железнодорожники в ярких оранжевых куртках, постукивая по стыкам молотками. Состав пару раз с громким лязгом дернулся всеми вагонами, как в судороге и застыл. Проводники убрали лестницы и стали закрывать двери вагонов.

Он сидел в теплом купе фирменного поезда "Харьков-Москва" и смотрел на белый от снега перрон таким взглядом словно все, здесь происходившее, не имело к нему ни малейшего отношения. В его глазах была пустота.
Его никто не должен был провожать.
Так получилось. Он убегал ото всех и в первую очередь от самого себя:
" Я должен ее забыть, - вертелось у него в голове, как заклинание, - должен, должен, должен".
Вдруг он увидел в снежной круговерти её. Она неуверенно приближалось к вагону и заклядывала в запотевшие окна. Она была одета в длинное алое пальто с небрежно откинутым на плечи капюшоном. В ее черных длинных волосах запутались и блестели изумрудами большие снежинки.
Он в ужасе застыл у вагонного окна: "Как она узнала, что я еду в этом поезде, в этом вагоне?"
Тем временем брюнетка в алом пальто подошла к его купе и остановилась напротив. Она печально смотрела в заледеневшее стекло. Ее толкали плечами, чемоданами, сумками пробегавшие по перрону люди, а она все стояла и молча смотрела на него. Снег все падал и падал на ее черные, как вороне крыло, волосы.
Он не выдержал и опустил голову.
Поезд скрипя , как бы нехотя, тронулся с места.
Брюнетка пошла вслед за составом, натыкаясь на провожающих. Она не замечала никого и ничего вокруг, словно шла по безлюдной снежной пустыне, спотыкаясь о невидимые под ногами кочки.
Он поднял голову.
У него заболело сердце.
По щекам девушки катились крупные слезы. Слезы, зарождаясь в уголках ее больших темных глаз, увеличивались до громадных горошин и уже затем стремительно скатывались на воротник пальто. Таких больших, круглых как горошины, слез он не видел никогда.
Через минуту вокзал остался позади.
Поезд уверенно набрал полный ход. Замелькали дома, пустыри, бетонные заборы заводов, машины, перекрестки.
Он, по-прежнему, не отрываясь, смотрел в окно, и в который раз повторял: "Я должен забыть ее и все, что с ней связано. Так будет лучше. ВСЕМ".
"ДО-Л-ЖЕН, ДО-Л-ЖЕН, ДО-Л-ЖЕН !", - утвердительно, в такт его мыслям, стучали быстрые колеса поезда.
Но разве памяти прикажешь?
Она включается в сознание так же внезапно, как нежданный инспектор ГАИ, вдруг выскочивший из кустов с радаром в руках на абсолютно пустом утреннем шоссе. Минуту назад никого не было и вот вам - нате.
Память живет сама по себе, используя для своего пристанища только вашу телесную оболочку.
Память неуправляема и неподвластна воле разума.....
-------------------------------------------------------------------------------------------
....Все началось с той путевки, выданной ему в июле горкомом комсомола в санаторий, построенный на теплом сочинском берегу специально для партийных и комсомольских работников, по специальному проекту.
Он уже неделю отдыхал в престижном санатории. Публика в основом была возрастная, и вскоре ему все надоели. Стало скучно. В тот вечер он не остался сидеть, как обычно, в баре санатория и вышел в город. Ему нравился, расположенный недалеко от санатория, кабачок с удобными креслами, у которых ножки были сделаны в виде рюмок, обтянутых мягким розовым бархатом и такими же уютными небольшими столиками. Кроме того, в кабачке каждый вечер играл настоящий живой ВИА.
После обильного санаторского ужина есть не хотелось. Хотелось пить. Поэтому он для начала заказал себе бутылку хорошо утоляющего жажду белого сухого грузинского элитного вина " Гурджаани" и легкий рыбный салат из фигурно нарезанных крабовых палочек в перемешку с вареной кукурузой.
Отпивая из бокала на тонкой ножке ароматное вино, он рассматривал посетителей увеселительного заведения.
Кабак был почти пуст, поэтому музыканты, расставив на сцене свои музыкальные инструменты, сидели рядом со сценой за круглым столом и о чем-то оживленно спорили. Над их столом висело густое облако едкого сигаретного дыма. Работа у них начнется чуть позже. Тогда уж не покуришь и не присядешь до самого закрытия бара.
За другим столом, недалеко от выхода, молчаливая компания "накачанных" парней активно и с большим удовольствием употребляла водку с обильной закуской.
"Или культуристы или спортсмены-штангисты",- подумал он, глядя на их массивные фигуры.
Недалеко от него, буквально через пару столиков, сидели три симпатичных девушки. По выражению их лиц, по манере держаться за столом, он сражу же определил их в разряд студенток.
Есть такая особая социальная каста в Союзе - студенты.
Их отличишь сразу: и в турпоходе, и в поезде, и в ресторане, и на плодоовощной базе, и в многолюдном городском потоке.
Сразу даже и не поймешь, почему ты решил, что это студент? Что-то светлое, неуловимо-интеллектуальное и загадочное в выражении лица, просматриваемое невооруженным глазом, в осмысленном и пытливом взгляде, в одежде, выделяет студента в толпе.
Особенно почему-то заметны и бросаются в глаза девушки- студентки.
Вот, пожалуй, пока и все посетители бара на данный час.
Он отвел взгляд и задумался о своих проблемах, когда услышал оживленные возгласы за столом девушек.
Какой-то долговязый черноволосый парень, видимо совсем недавно вошедший в зал, нагло клеился к девушкам. У девушек, по их виду и поведению, знакомиться с парнем не было ни малейшего желания. Парень по очереди обнимал то одну, то другую девушку. Те пугливо от него отстранялись.
" Сейчас он поймет, что ловить здесь нечего и отойдет",- подумал он.
Но парень не унимался: то ли ему было очень скучно, то ли у него начисто отсутствовало чувство собственного достоинства, но он продолжал надоедать девушкам. Девушки, отчаявшись самостоятельно отделаться от назойливого паренька, позвали на помощь бармена. Но бармен не спешил им на выручку. Парень же, чувствуя свою безнаказанность и отторжение со стороны девушек, все больше и больше наглел. Он сдвинул на край всю посуду и уселся задом на середину стола.
Это уже было слишком. Развязанность парня стала его раздражать.
Хотя он и слышал о крутых нравах местной шпаны, но не испугался громко сделать парню замечание.
Как и бывает в таких ситуациях, когда дерутся двое, третьему, вмешавшемуся, достается больше всех, то есть по полной программе. Гнев парня моментально переключился на него.
Сначала парень не поверил своим ушам, а когда до его скудного ума дошли слова, адресованные ему, он встрепенулся как молодой петушок, и в два прыжка оказался у его столика.
Он ждал удара ногой, но парень, вдруг, схватил его за шею и стал душить.
В первую секунду он растерялся.... в драке с таким необычным началом он участвовал впервые. Но потом собрался, прижал парня к себе и провел бросок через бедро.
Что-что, а броски через бедро ему удавались всегда.
Спасибо взводному.
Тот не раз говорил на изнурительных тренировках: Что самое главное, салаги, при броске "мельница"? Как можно крепче
прижать противника к себе! Об остальном можно не беспокоиться. Прижал на мертво, считай, бросок уже провел. Не знаю как в остальном, а драться я вас, салаги, научу как чертей.
Эх, взводный, взводный! Не спасло тебя от смерти умение драться как дьявол.
В первые же дни, после высадки десантной роты в горном и ущелистом Кунаре, пробила тебя насквозь тяжелая пуля, выпущенная старым душманом из длинноствольного пастушьего ружья, образца девятнадцатого века, вырвавшая из твоей спины, на вылете, большой кусок мяса.
Когда грузили твое окостеневшее, простреленное тело в "Черный тюльпан", многие ребята, не стесняясь, плакали и все разом тебе простили; и "салаг", и растянутые мышцы, и синяки, ссадины, полученные на тренировках, и бессонные, изнурительные ночи, проведенные в марш-бросках с полной выкладкой.
Бросок через бедро получился чересчур эффектным: длинные ноги парня подлетели на двухметровую высоту, он тяжело упал на твердый пол, с грохотом опрокинув соседние столы и стулья.
Он даже не стал смотреть, что случилось с парнем, зарывшемся под столами, подошел к стойке бара и позвал официанта для расчета.
В тот момент, когда он доставал из нагрудного кармана безрукавки деньги, сзади его крепко схватили за руки. Он попробовал освободиться, но руки были зажаты как в тисках. Держали его двое. Единственное, что он смог сделать - развернул себя и их лицом к залу и увидел бегущего к ним парня, с которым у него произошел инцидент.
Тот, с перекошенным от ненависти и боли лицом, остановился и занес ногу для удара.
" Вот, подлец, - подумал он, - беззащитного ногами бить! Щас я тебя научу, как нужно драться".
Он выждал момент, когда нога парня в тяжелом ботинке полетела в него, напряг мышцы брюшного пресса и, повиснув на державших его людях, резко подбросил свое тело вверх. Нога парня пролетела под самой спиной, слегка царапнув позвоночник. Парень еще по инерции двигался вперед на него, когда получил страшный удар двумя ногами в грудь. Удар был чудовищной силы, так, наверно, бьет копытами дикий жеребец своего соперника в брачный период в борьбе за самку.
Парень пролетел несколько метров, ударился спиной о стену бара, отлетел от нее и рухнул на каменный пол.
Сила удара передалась даже людям, державшим его сзади за руки, они втроем дружно завалились на стойку бара.
И тут в кабак зашли два сержанта с рациями в руках.
Старший из них моментально оценил ситуацию. Он решительно отстранил испуганного бармена, бросившегося ему что-то объяснять, и подошел к корчащемуся на полу парню. Ну что, Жорик, накостыляли тебе все-таки по "самое не балуйся"?,-
мстительно - ласково спросил он.
Тот, пока, говорить не мог, и лишь нечленораздельно мычал и отплевывался кровью.
Старший милиционер подошел к стойке и потребовал у него документы.
Едва взглянув на бумаги, он смущенно козырнул и отдал их обратно.
Еще бы. Отдыхающих в этом санатории забирать куда-либо нельзя было по определению. Небось, на подобные случаи, в местном отделении милиции имелись четкие инструкции. Единственное, что в этом случае полагалось сделать- доставить с комфортом клиента к корпусу санатория и с извинениями передать из рук в руки дежурному администратору или дежурной по корпусу.
-- Заявление будете писать?
-- Ни в коем случае. И если можно, отпустите его, - он кивком головы указал
в сторону скорчившегося на полу парня
Сержант понимающе улыбнулся; в такой ситуации и с таким исходом
лишний шум не был нужен никому.
-- За него не беспокойтесь. С Жориком мы знакомы давно, - весело сказал он.
И доверительно добавил.
- Как известно, удар по почкам заменяет кружку пива. Сейчас пивком полечим и домой отпустим.
Сержанта в этот вечер был, по всей видимости, в прекрасном расположении духа.
Он шутил.
Парни, державшие его сзади во время драки, смущенно развели руками и молча вернулись к своим приятелям- спортсменам.
Глядя на их удаляющиеся квадратные корпуса, с буграми мышц на спине, и толстые шеи, он уважительно подумал: "Силища! Скорее всего, не ошибся - штангисты"
Он расплатился и вышел из душного бара.
Влажный ветер дул с моря. Свежело. Из-за высоких оград санаториев и домов отдыха доносилась веселая музыка, там начинались свои танцы.
Под светящейся неоновой вывеской бара он увидел тех самых девушек.
Они решительно подошли к нему.
-- У Вас из-за нас неприятности? - спросила самая бойкая из них.
-- С чего вы взяли?
-- Мы пойдем в милицию и напишем, что вы не виноваты!
-- Не волнуйтесь, девчонки, все обошлось, - сказал он растрогано.
Такого благородства и решительности он давно не встречал. Ему
захотелось сделать что-нибудь приятное для девушек.
-- Вы, наверное, отдыхаете здесь?
Девушки дружно закивали головами и назвали отдаленный район на окраине
Сочи в районе Мамайки.
-- Вот что! - сказал он решительно, - сейчас я отвезу вас домой, чтобы с вами,
хотя бы сегодня, еще чего не приключилось.
Не слушая возражений, он поймал такси и чуть ли не насильно усадил девушек в машину.
Пока ехали - познакомились. Девушки, действительно, оказались студентками последних курсов Харьковского университета. Будущие математики. В Сочи приехали на каникулы.
Такси остановилось в глухом темном переулке перед частным домом с высоким деревянным забором. Залаяла собака.
Девушки вышли из машины.
-- Подожди минутку, шеф, сейчас обратно поедем,- сказал он молодому
таксисту.
Он проводил девушек до калитки.
-- Какие планы на завтра?
-- Ну, какие могут быть планы у студента на отдыхе, тем более у моря?
Лежать, лежать и еще раз лежать на пляже, как завещал великий вождь, - шутили девушки.
-- Тогда, с завтрашнего дня, предлагаю качественно улучшить вашу
программу - максимум, лежанием на моем санаторском пляже, - в том же тоне сказал он.
Девушки пришли в восторг от такого предложения, им порядочно надоел грязный городской пляж с постоянными прилипалами на двух ногах.
-- А нас туда пустят?
-- Постараюсь, - пообещал он скромно, - если не пустят, то в знак протеста
отправлюсь с вами на городской пляж. Пусть мне будет хуже.
-- Но с нами еще одна подруга отдыхает. Мы без нее не пойдем.
-- Что же делать, на подругу тоже пропуск выпишем.
На этом и расстались.
Такси мчалось по ночным приморским улицам.
-- Хорошие девчонки. Не избалованные, сразу видно, - сказал одобрительно
таксист, - я многих перевозил, пока баранку кручу. Разбираюсь. А ты женат?
-- Нет, братишка. Вот возьму и женюсь на вашей сочинской.
-- Ты что, с ума сошел. Ни в коем случае! У нас местные девчонки в жены не
годятся. Одни блудливые чуть ли не с рождения. Семьи с ними никакой - порченные они все. Местные ребята стараются брать в жены девчонок из других городов. Выбор - то большой. А местную..., не дай бог, - таксист презрительно плюнул в открытое окно и зачем- то постучал себя по голове.
На следующий день, после завтрака, он упросил администратора выписать четыре временных пропуска и ждал гостей у проходной.
Появление на закрытом от посторонних пляже четырех красивых и стройных девушек не осталось не заметным. На них стали обращать внимание.
Дабы не подводить администратора, выдавшего левые пропуска, они расположились в дальнем укромном уголке пляжа.
Отдыхать стало веселее. Лежа на песке они часами могли спорить о музыке, театре, кино, моде. Темы для разговоров находились легко и непринужденно. Когда надоедало спорить, они играли в карты, читали книги или просто дремали у самой воды. Набегавшие волны лениво и нежно щекотали пятки. Он даже забросил занятия теннисом, в который с начала отпуска играл с соседом по этажу, возглавлявшем у себя в небольшом уральском городе какой-то райком партии.
Но как бы весело не было, а однообразный отдых утомляет гораздо быстрее любой работы. Утверждение - лучше плохой отдых, чем хорошая работа - придумали отъявленные лодыри, не страдающие гиподинамией. Через несколько дней он решительно заявил:
-- Завтра, рано утром, выдвигаемся в горы.
Его предложение было встречено без особого энтузиазма. Дамы желали
наслаждаться пассивным отдыхом. Казалось, никакая сила не поднимет их с теплого песка пляжа.
Чтобы не оставлять его одного, с ним в горы согласилась пойти одна из подруг, которой не было в баре во время драки.
Поутру состоялось "восхождение" на гору Большой Ахун.
Они долго шли по тропинке, выбитой в скалах вездесущими туристами, пока не вышли к шаткому канатному мостику, перекинутому через пропасть. Далеко внизу бушевал холодный горный ручей.
Он всегда любил горы. Откуда взялась эта любовь к горам у паренька из степного города, увидевшего их только в Афгане, не знал никто, в том числе и он сам. Но он любил горы всегда, сколько себя помнил.
Разве передашь словами щемящее чувство тревоги и радости, когда лезешь по крутому склону, с осыпью камней, к заветной вершине. И какие, вдруг, оттуда - с вершины, открываются синие дали или цепочка таких же зеленых или голубых гор, уходящих , казалось, в загадочную и неизвестную бесконечность. Иногда становится жутко из-за своей мелкозначимости по сравнению с этим величием.
Если ты один раз заболел горами - не излечишься от этого никогда, ни чем и ни за что.
Впрочем, похожее ощущение одиночества и беззащитности охватывает человека, когда он долго смотрит в бесконечную морскую даль, сливающуюся за чертой горизонта с безбрежным небом. У южных теплых морей это ощущение притупляется, у холодных северных морей и, особенно, на берегу океана усиливается многократно.
Море - не океан. Так же, как лужа - не озеро.
Он вспомнил, какое, непередаваемое словами, ощущение испытал, когда, сразу после службы, приезжал в гости к своему армейскому товарищу в закрытый северный город.
Поздней осенью они вдвоем гуляли по безлюдному берегу Белого моря, лениво выковыривая носками ботинок мокрый галечник из холодного серого песка.
Неожиданно они увидели, как из закрытого военного дока вышла в море небольшая дизельная подводная лодка.
Подлодка, зарывшись на полкорпуса в пенные, седые волны, решительно уходила к линии горизонта, пока не превратилась в маленькую точку и не исчезла в бескрайней пучине.
У него от тоски свело скулы. Интересно, что в этот момент испытывают подводники, если даже на земле при виде этой картины становится не по себе?
Белое море без всяких видимых границ переходило в бескрайний и загадочный Северный ледовитый океан. Слова " бесконечность и бездна" сливаются в такие минуты в одно понятие - безмерное пространство.
-- Ну и счастливчик, ты, - сказал тогда армейский друг. - На неделю приехал в
гости и увидел выход в море подлодки. Я за всю свою жизнь всего несколько раз такое видел. У нас даже поверье есть: "Если кто увидит, уходящую в море подлодку, у того все будет хорошо".
Мост слегка раскачивался над пропастью. Едва ступив на мокрые жерди моста, она прыгнула обратно, у нее закружилась голова.
-- Не смотри вниз, - убеждал он.
Но все уговоры были бесполезны. Она , наотрез, отказалась переходить по мосту над пропастью. Тогда, он взял ее на руки и пошел по, раскачивающемуся под тяжестью двух человек, хлипкому мосту. Она цепко обхватила его за шею, всем телом крепко прижалась к нему, закрыла глаза и замерла. Когда они перешли на другую сторону ущелья, он несколько минут безуспешно пытался поставить ее на ноги. Она никак не могла разомкнуть свои, сведенные вокруг его шеи, рук. Тела их от пережитого физического и психического напряжения тряслись, как в лихорадке.
-- Ни за что больше не пойду в горы, - наконец выдавила она шепотом. - У
меня ноги как ватные.
И все же надо было идти дальше. Вскоре они заблудились - запутались в
направлениях бесконечных, пересекающих друг друга горных троп. Делать нечего, пошли наугад и вышли к небольшому горному селу.
На окраине села стоял дом, со всех сторон окруженный рядами вьющегося винограда.
Из ворот на них, с громким лаем, бросилась огромная, размером с теленка, кавказская овчарка.
При виде разъяренной собаки, по спинам у них пробежал холодный липкий пот.
Его спутница стремительно и машинально спряталась за его спину. Наверное, таким образом прятались за мужчин в каменном веке все женщины и дети, при встрече с пещерным медведем, саблезубым тигром или иным опасным зверем. Так все получилось естественно и, как бы, на генетическом уровне.
Он заслонил ее собой и коротко приказал:
-- Не маши руками и молчи.
После этого, он обмотал левую руку плотной штормовкой и выставил ее
вперед. Впрочем, против такой сильной овчарки этот прием был бесполезен.
Овчарки и, тем более, пастушьи собаки придерживаются иной тактики боя, чем собаки бойцовых пород. Они намного смышленней, чем какие- нибудь туповатые доберманы или бульдоги. Те, мертвой хваткой один раз вгрызаются в противника и дальше делай с ними что хочешь.
Кавказские же овчарки или коли, в многолетней борьбе с волками, выработали иные приемы борьбы. Они быстро кусали противника и резко отпрыгивали в сторону. Волки не могли одновременно наброситься всей оравой и растерзать быстро передвигающуюся овчарку. Нередко две сильных овчарки таким способом расправлялись с целой стаей волков.
Он вспомнил, как отбиваются от незнакомых собак афганские пастухи - нужно огорошить разъяренную овчарку каким- то неожиданных действием.
Он присел на "корточки", ощерился и зарычал.
Собака, как вкопанная, остановилась на месте в каких-то паре метров от них. Рыжая шерсть на ее загривке, до этого стоявшая дыбом, улеглась. Она по - щенячьи наклонила голову на бок и стала с любопытством рассматривать непрошенных гостей.
Человек и собака несколько минут смотрели друг другу в глаза, когда из виноградника выскочил, перепуганный насмерть, хозяин и пинками загнал кавказца во двор.
-- Вах! Вах! Вах! - сокрушенно покачивал головой хозяин собаки. - Как вы
здесь оказались?
Они объяснили, что заблудились в горах и не знают, как выйти к дороге.
Хозяин вынес из дома кувшин с легким вином домашней выделки и тонкостенные стаканы. Они выпили по стакану прохладного вина и хозяин показал им как добраться до дороги.
Вскоре они вышли на узенькую асфальтовую дорогу, пробитую в горном ущелье. Проезжавшая мимо машина довезла их до автобусной остановки.
На небольшом горном пятачке, по соседству с остановкой, стояло несколько строений. На одном из них они прочитали название - Ресторан "Кавказский аул". Проголодались они изрядно, поэтому решили зайти перекусить.
Интерьер ресторана был выдержан в строгом кавказском стиле: на стенах висели шкуры горных животных, кинжалы и ружья; в углу находился, покрытый толстым слоем сажи камин, выложенный из местного природного камня; грубой работы деревянные столы не были накрыты скатертями. В другом углу ресторана инородным телом выпячивалась небольшая эстрада с выставленными на ней электрогитарами и микрофонами на металлических стойках.
Ресторан был абсолютно пуст. Они расположились за ближним от входа столом.
Тот час же из подсобки вышел официант в черкеске. В своей одежде он напоминал Юрия Никулина из "Кавказской пленницы". Казалось, вот сейчас он вынет из нагрудного кармана - газыря сигару в виде патрона, подует на нее, закурит и скажет с улыбкой.
- Киргуду! Шутка!
Официант, на самом деле, достал из газыря листок бумаги, ручку и записал заказ. Пока готовились горячие блюда, они с удовольствием выпили по бокалу " Цинандали". Вино притупило усталость и подняло настроение.
-- Сегодня ты моя "кавказская пленница", - пошутил он.
-- Готова быть ею всегда! - серьезно сказала она и посмотрела на него долгим
взглядом.
-- Мне кажется, что мост и собаку мы еще долго будем помнить.
-- Лично я никогда этого не забуду. Ужас какой! Не пойму, как я согласилась
в первый и последний раз в горы пойти.
-- Наверное, от незнания предмета.
-- Точно. Прав был классик: "Спуская корабль на воду, нужно знать, что
представляет собой вода".
- Да! С философами не поспоришь. Они умеют выражать свои мысли всеобъемлюще.
Чуть позже официант принес горячую баранину, пересыпанную мелко нарезанными сельдереем и петрушкой, приправу, остро пахнущую чесноком и свежевыпеченный лаваш.
До города они добрались только под вечер.
Как - то незаметно, получилось , что после похода в горы они стали все больше и больше времени находиться вдвоем. Ее подруги сначала обижались, а потом смирились.
В очередной раз, оставив подруг загорать на пляже, они уезжали смотреть скалу Прометея, или дачу Саввы Морозова, ходили в Дендрарий или летний кинотеатр. Время неслось стремительно.
Отпуск подходил к концу. Он уезжал первым - они на неделю позже.
Весь последний вечер они дружной компанией просидели в кабаке, в котором произошла драка и затем, всю ночь гуляли по никогда не пустующим набережным Сочи.
Утром, не выспавшись, они той же дружной компанией пошли провожать его на вокзал.
- Не могу жить без тебя, - сказала она на прощанье.
По приезде из Сочи его закрутила бурная комсомольская деятельность. Организация отчетно - выборных собраний в трудовых коллективах, проведение соревнований и военно- патриотических игр, а с началом учебного года отчеты секретарей первичных комсомольских организаций ВУЗов и школ заняли практически все время. Он рано уходил на работу и поздно возвращался домой.
В этот период он, урвав едва ли десяток свободных минут, писал ей нежные письма, или читал полученные от нее.
В начале осени из областного управления КГБ в горком комсомола пришла секретная бумага.
В ней сообщалось, что молодой милиционер крестил в одном из православных храмов своего ребенка.
В горкоме прекрасно понимали, что две этих силовых структуры уже не один год старательно ставили друг другу палки в колеса, и этот случай был одним из тех мелких и подлых приемчиков, которые позволяли собрать компромат на соперника в амбициозной игре.
Но как-то отреагировать на сигнал "секъюрити" горком был обязан. Так было заведено.
Поэтому информацию переработали и направили дальше по инстанции - вниз в первичную комсомольскую организацию отдела милиции, в котором служил, попавший на заметку КГБ милиционер.
Вскоре секретарь комсомольской организации отдела милиции привез
в горком протокол комсомольского собрания с решением объявить строгий выговор милиционеру.
В горкоме удивились строгости наказания, но секретарь объяснил, что комсомолец вел себя на собрании вызывающе.
- Это мое личное дело: хочу - крещу, хочу - нет.
Все знали, что в городе многие комсомольцы крестили своих детей, но ни кого за это не преследовали, тем более не наказывали.
Для прояснения ситуации решили вызвать милиционера в горком.
Тот пришел подавленный и злой.
Выяснили, что на крещении настаивали жена и теща, а он поддался на их уговоры.
-- Ты, молча, не мог это сделать? - удивленно спрашивали его горкомовские.
-- Так у меня и у жены паспорт попросили в церкви и записали!
-- А в другую церковь нельзя было сходить, где паспорта не требуют? Есть
ведь такие церкви в городе.
-- Извините, лопухнулся. Поздно это понял,- смутился незадачливый
милиционер.
Посмотрели личное дело служителя правопорядка: отслужил в армии,
учился на заочном отделении юридического института, числился кандидатом на офицерское звание, показатели в работе отличные. В общем, перспективы на будущее у парня были, поэтому не стали портить ему биографию и даже попросили комсомольскую организацию отдела милиции отменить суровое наказание. В управление КГБ ушла формальная отписка, что на сигнал отреагировали должным образом, меры приняты.Последним и этого было достаточно. То, что они хотели, то сделали.
В это время по стране прокатилась волна организации в помощь милиции и ДНД оперативных комсомольских отрядов.
В городе, дабы идти в ногу со всей страной, организовали из добровольцев свой комсомольский оперативный отряд. Отряду выделили подвал, предварительно выгнав из него культуристов. Его, прошедшего серьезную боевую практику, назначили командиром отряда.
Комсомольцы лазили с операми по подвалам, чердакам, качали мышцы в подвальном спортзале, там же пили водку, трясли в темных переулках городскую шпану, даже пытались наладить свою агентуру.
Как - то один из добровольных агентов принес весточку, что по вечерам в центре города стали собираться какие-то странные люди. Они не пили водку, не сквернословили, говорили тихо.
Комсомольцы решили провести разведку.
Они установили слежку за этими странными людьми. Проследили, что те собираются в нескольких частных домах. Молодежи среди них было мало, в основном пожилые или среднего возраста, интеллигентные люди.
Работа по установлению загадочных личностей была в самом разгаре, когда его, неожиданно, вызвали в управление КГБ и жестко потребовали прекратить заниматься самодельщиной.
- Помогайте милиции, если вам интересно, а сюда не лезьте. Вы нам мешаете работать своими детскими шалостями.
И все же его, хорошо знавшего многих людей в городе, в виде исключения, попросили помочь в проведении некоторых мероприятий.
Его приставили к пожилому майру КГБ и выделили им полуубитый рыжий жигуленок, чтобы не бросался в глаза.
Все остальное у тайной полиции было "супер". Такой техники слежения он не видел даже у особистов и разведчиков на залитой кровью афганской земле: мощные бинокли, дающие четкое изображение даже через плотные шторы; приборы ночного видения; сверхчувствительные прослушивающие устройства.
Работа закипела с новой силой. Трудиться, в основном, приходилось по вечерам и до поздней ночи.
Отсыпались днем
В горкоме в это время он почти не появлялся.
Однажды вечером он на минуту заскочил в свой кабинет и, проходя по длинному горкомовскому коридору, встретил давнего приятеля из отдела кадров, который, как заговорщик, шепнул ему на ухо:
-- Готовься к новой работе. Запрос на тебя пришел оттуда.
Приятель многозначительно поднял глаза к высокому потолку горкомовского коридора. - Возможно, за кордон поедешь!
Наступили декабрьские холода.
Вопрос о его новой работе решился положительно и окончательно.
Сразу же после Нового года его переводили на интересную комсомольскую работу в Москву. С перспективами. Об этом мечтали многие, но не каждому это удавалось. Что там говорить - везло единицам.
Новогодние праздники они решили провести вместе, в ее городе, и оттуда он сразу поедет в Москву.
О его красивом романе, о его любви в горкоме знали все. Когда он уезжал, комсомольская братва незлобиво шутила:
-- В Москву, наверное, сразу с женой приедешь? На свадьбу-то не забудь
пригласить. Погуляем в первопристольной!"
Он отшучивался, как мог.
На самом деле он, по - старомодному, ехал просить у ее родителей,
как говорится, ее руки и сердца. Он радовался этому и боялся одновременно.
Поезд прибыл в Харьков в полдень. Они не поехали сразу же к ней домой, а зашли в уютное стеклянное кафе рядом с вокзалом.
Он положил на стол недочитанную в поезде газету. Жалко да и нельзя было выбрасывать недочтанную интересную статью.
-- Занятная газетка, - сказала она. -Я такую первый раз вижу.
-- Ничего удивительного - это "Тамиздат".
Она бегло просмотрела газету.
-- Где ты ее взял? - испуганно спросила она.
-- На работе прихватил. Вообще-то это секретный материал. Помнишь, я
писал тебе, что занимаюсь интересным делом? В письме нельзя было сообщать - каким именно.
-- А сейчас можно?
-- Можно, по крайней мере - тебе.
-- Тогда расскажи.
Он процитировал по памяти:
- История борьбы, данная нам для сопротивления, жестока. Но до тех пор, пока мы остаемся преданными служителями истины, справедливости и свободы, мы не только уцелеем как старейшее население земли, но и своим продуктивным трудом продолжим создавать ценности, усиливающие величие человеческой расы.
-- Ого! - воскликнула она с изумлением, - ты близко знаком с трудами
великого Эйнштейна? Ты мне об этом раньше не говорил.
- Да нет, - смутился он. - Об этом я тебе как раз и хотел рассказать.
Понимаешь, у себя в городе я помогал соответстующим инстанциям решать "кошерные" проблемы. Там и нахватался всего этого.
Она заинтересовалась еще больше и попросила рассказать подробнее. Они никуда не торопились, времени было навалом, кроме того в первые часы после разлуки их хотелось побыть вдвоем и он стал рассказывать.
Вспомнил, как с майором КГБ вел слежку за странными людьми, собирающимися в нескольких частных домах у старого городского парка, вплотную примыкающего к реке.
Наверное, в центре каждого более-менее крупного города страны есть несколько частных домов деревенского типа, а то и улиц, чудом не попавших под снос при проведении масштабных градостроительных работ.
Они, как последние бастионы, в прошлом мощной аграрной страны, оградились зелеными островками дворов от наступающей цивилизации, от своих соседей - бетонных многоэтажных монстров.
Пожалуй, остались лишь от былой Руси только православные храмы, да старые избы
Более того, в таких домах еще были прописаны и жили люди.
На заре по всему кварталу разносилась отчаянная петушиная перекличка.
За одним из подобных домов они с майором и наблюдали.
Ранним, осенним воскресным утром к дому стали подходить поодиночке и небольшими группами люди.
Майор, поеживаясь от утренней свежести, позевывая, проворчал:
- Началось. Как на маевке, елы - палы. Ну, чисто, заговорщики, а мы жандармы царские.
После этого майор поднимал толстый указательный палец к потолку убитого служебного "жигуленка" и философски, с видом Плутарха или Аристотеля, произносил
-- Вся жизнь - спираль.
-- А зачем мы им мешаем. Пусть собираются, если хотят. Пусть уезжают в
Израиль или в Америку. Всех секретов все равно не выдадут, а мозгов нам и своих хватит, - он в очередной раз, от скуки, стал "подначивать" майора.
-- Позволь им сделать это, так они в скором времени захотят свои школы и
университеты по всей стране открыть и на идише начнут изъясняться, и нас заставят. А там и до развала Союза недалеко, - майор так же в очередной раз терпеливо объяснял, казавшиеся ему прописные истины. - Впрочем, я тебе говорю об этом в сотый раз.
В эти дни они с майором много говорили об иудеях, об их традициях, о культуре, систематически просматривали почту, переписку, прослушивали магнитные записи.
Область не столица. Здесь, как говорил майор, работают многостаночники. Все приходилось делать самим.
- Что творят, пархатые! - изумлялся майор, читая очередное частное письмо у себя в кабинете. - У них тот, кто родился не от матери - еврейки, называется жидом. Евреи считают их предателями, отступниками и ненавидят больше чем русских. Во как! Дисциплинка у них в этом вопросе, будь здоров. Такой даже у нас в конторе нет!
Но за это время, при них не был задержан ни один человек. Такова была директива сверху, вызванная большой шумихой на Западе. Они просто наблюдали и строчили подробные, изнуряющие душу и мозги отчеты.
Такая была работа.
-- Да! Интересной работой ты занимался без меня, - сказала она с иронией.
- Можно сказать, первейшей государственной важности. Скажи мне серьезно, а ты сам как к евреям относишься?
-- Ты знаешь, до этого мне было все равно, я не видел разницы между
татарином, казахом, узбеком, киргизом или евреем. Нас же в детском саду, школе как воспитывали - все мы советские люди. Я даже на национальные особенности имен и фамилий внимания не обращал. Для меня, допустим, "кинжибековы", "ганеевы", "гальпировичи" или "петренко" были просто друзьями или одноклассниками. Конечно, я слышал на бытовом уровне такие выражения как, "если в кране нет воды, значит, выпили жиды" . Но это были просто веселые прибаутки, которым никто не придавал серьезного значения. На них никто не обижался. А вот, когда стал брать у майора самиздатовский журнал " Евреи в России" или литературу, тайно привезенную с Запада, так называемый "тамиздат", то заинтересовался. Оказывается, не все так просто, как мы думаем. Когда- нибудь рассказу тебе об этом поподробнее. По крайней мере, теперь русских евреев от остальных советских граждан я хорошо стал отличать.
-- Ну- ну, провидец, - опять сказала она с еще большей иронией.
Они немного погуляли в городском парке, прошлись по магазинам. Он купил огромный букет роз, две бутылки советского шампанского, хотел купить большой круглый торт.
- Не надо. Мама как раз сейчас печет медовый торт, специально в честь твоего приезда. Впрочем, нас уже ждут.
Короткий зимний день погас. На улицах зажглись фонари, когда они зашли в подъезд старого купеческого дома недалеко от центра города.
Необычайное волнение охватило его. Она тоже заволновалась.
В прихожей их встретил отец. Это был средних лет мужчина, чуть выше среднего роста, с небольшими залысинами на голове. Чернявый. Типичный хохол. Отец первым протянул руку для знакомства. Пожимая твердую мозолистую руку мужчины, он подумал, что ее отец, наверное, работает, на заводе. Не руководитель - слишком прост. В то же время что-то в облике мужчины не вязалось с образом простого работяги. Оно было мужественным и интеллигентным. Посмотришь на такого человека и сразу видно: матом не ругается, жену не бьет, водку ведрами не хлещет. Таких выходцев из рабочего класса в стране мало. Но они есть.
Мужчины с первого взгляда прониклись друг к другу доверием и уважением. Напрягаться и рисоваться не пришлось.
- Папа, где мама? - спросила она, принюхиваясь и заглядывая в кухню.
По квартире разносился запах свежевыпеченного торта.
-- Мама переодевается. Не стойте в коридоре, заходите в комнату, -
засуетился отец.
Они прошли в просторную гостиную и сели на диван, перед которым стоял
накрытый белой скатертью праздничный стол. В центре стола стояла ваза с фруктами, бутерброды с красной икрой и сливочным маслом. Рядом, в длинной селедочнице, вытянулась фаршированная овощами щука. В стеклянном кувшине темнел густой морковный цимес.
Отец пошел поторапливать свою дражайшую супругу.
-- Как же ты похожа на отца, - сказал он. - Извини, я даже не спросил, кем у тебя
родители работают.
-- Ты о многом не спрашивал, там у моря, да и потом тоже. А зря. Папа у
меня работает токарем на заводе. Мама трудится на этом же заводе в КБ. Завотделом.
Когда в гостиную вошла ее мама, он вздрогнул. Она как две капли воды была похожа на тех женщин - диссиденток, с которыми ему приходилось сталкиваться по прежней работе, портреты и фотографии которых он видел в "самиздатовских" и "тамиздатовских" журналах, взятых у майора. В ее облике явно просматривались типичные семитские черты. У дочери от нее не было ничего. По крайней мере - внешнего.
Его замешательство заметили все, но каждый воспринял его по - своему: родители приняли это за смущение, она - в свете разговора в кафе - тревожно и настороженно.
После обильной закуски и первых застольных тостов за знакомство он рассказал о своих родственниках, о новой работе.
Неловкость и "закрепощенность" исчезали. Ее предки оказались начитанными, интересными людьми, умеющими поддерживать задушевную беседу. Ближе к чаю разговор незаметно перешел на здоровье и политику.
Две эти темы в еврейской среде наиболее любимы и часто обсуждаемы. Не важно, кто с кем разговаривает: встретились ли две товарки на рынке; или две светских дамы на званом ужине, в фое театра; сидит ли компания за дружеским столом, разговор обязательно перейдет к болячкам и методам их лечения, к жалобам на пошатнувшееся здоровье, а там уже и до политики рукой подать.
Где полтика, там обязательно возникает еврейский вопрос. Так было и на этот раз.
Ее отец задумчиво проговорил:
- Не пойму до сих пор, как появились диссиденты? Настолько все запуталось. Сейчас многих из них, особенно евреев, считают изменниками Родины, а ведь во время войны среди евреев не было фашистов, полицаев. Наоборот, сто восемь евреев стали Героями Советского Союза, а Владимир Пеллер, обладатель ордена "Солдатской славы" трех степеней - живая легенда и гордость страны. Эти цифры о чем - то да говорят?
- Эти сказки ты можешь рассказывать своим работягам в своем токарном цехе. Они поверят. Только не я. А что ты скажешь о том, почему вместо меня на выставку за границу с моим же проектом в феврале едет другой сотрудник?- спросила его супруга.
- Допустим, не только евреи не выездные, есть еще много людей, которых за границу не пускают: ученые, люди, работающие в оборонной промышленности, военные, судимые, наконец, - парировал отец.
- Ты опять разводишь демагогию, хотя прекрасно знаешь о чем я толкую. - Поневоле станешь диссидентом, с этой пресловутой пятой графой. Это клеймо такое.
Спор запросто мог перейти в ссору, если бы она резко не прервала родителей.
- Давайте сменим тему. Кстати, мама, неси торт. Мы чай когда пить будем?
Застолье закончилось поздним вечером. Его положили спать в гостиной, убрав стол и раздвинув складной диван. Она и родители разошлись по своим комнатам.
Он долго не мог заснуть.
Ее родители тоже некоторое время не могли угомониться. Из-за закрытой двери их комнаты пробивался свет от зажженного ночника и иногда доносился отчетливый шепот. Там продолжался спор, начатый за столом, или, по - видимому, намного раньше.
-- Ты никогда не убедишь меня, что здесь мне и нам будет хорошо. Можешь
оставаться со своей любимой дочерью в этой стране, а я уеду. Мне надоело ежедневно слушать у себя за спиной в моем КБ или автобусе сальные шутки про евреев или бредовые расказни о Велижском и прочих делах. Надоело, что нас постоянно обливают помоями. Завидуют что ли, что ни еврей, то одаренная личность с высшим образованием.
-- Только евреи путают одаренность с образованностью, - возмущенно
прошептал отец.
-- Для меня эти понятия тождественные. А ты злишься так, потому что в
молодости институт бросил.
- Алийка несчастная! Не честно меня в этом обвинять. Ты же не хуже меня знаешь, что институт я оставил, чтобы маме и сестрам помогать. Не кричи, пожалуйста, разбудишь всех. Вот что я тебе скажу - можешь уезжать. Только учти, что дочери навредишь. Мне уже нет. После того, как ты связалась с этими доморощенными алийцами, в доме покоя не стало.
-- В таком случае ты - ассимилянт. Живешь по уши в дерме и рад этому.
-- Тебе хорошо так рассуждать, ты чистокровная, а мне полукровку как быть.
Мать хохлушка, отец еврей. Как бы меня там приняли?
-- Может все утрясется? Ты думаешь, меня неизвестность не пугает? Еще как
пугает. Только я Баттери-парк каждую ночь вижу во сне. Там такие райские деревья, светит ласковое солнце, кругом прекрасные цветы. Я иду по аллее. На скамейках чинно сидят интеллигентные старушки, благородные седые старики в очках читают Тору. Мне кажется, я никогда туда не попаду. Так и умру со своей светлой мечтой.
Постепенно шепот затих, выключили ночник и вся квартира погрузилась во мрак и тишину. Он забылся тяжелым, липким сном только под утро.
Холодное и яркое декабрьское солнце уже давно заглядывало в широкое окно квартиры. Затем его желтые, негреющие лучи лениво перебрались от книжного шкафа до угла дивана, и уже после этого осветили его измученное лицо. Он разлепил глаза.
Она лежала рядом с ним, не покрытая одеялом, в атласном лифчике и узких трусиках и внимательно смотрела на него.
Он испугался:
-- Родители могут зайти.
-- Они давно уже на работе. Завтракать будешь?
Решение пришло неожиданно.
-- Я должен уехать!
-- Куда, зачем? - не поняла она и растерялась.
-- Вообще. Навсегда.
Он резко встал, оделся. Она была в шоке. Чуть позже она осознала смысл сказанного им.
-- Тебе не понравились мои родители?
-- Причем здесь они. Милые люди. Только ты не поймешь все равно. Прости
меня.
-- Это из-за того, что мы евреи?
-- Причем здесь это, - соврал он.
Она поняла его ложь.
-- Мы же любим друг друга. Чего ты испугался. Ведь в Москве евреев больше,
чем во всем Советском Союзе. Кроме того, дети будут русскими по паспорту.
-- Причем тут это, - тупо твердил он. - Ты меня обманула. Почему ты в
Сочи не сказала, что еврейка?
-- Ты об этом никогда не спрашивал.
-- А в кафе почему не сказала?
Она неожиданно разозлилась.
-- Мы что - не люди? Улепетывай в свою Москву! Скатертью дорожка.
Он вышел в коридор и накинул на шею шарф. Она, по - прежнему в одних трусиках и лифчике, пошла за ним.
-- Я не могу жить без тебя! - она упала на коленки, как подкошенный сном
ржи, стала хватать его за ноги.
-- Оденься, ты же замерзнешь, - сжалился он.
-- Оденусь, если обещаешь остаться.
-- Хорошо, надень халат и мы поговорим.
Она набросила на плечи халат.
-- Прости, я не знаю, как это объяснить, но чувствую, что должен так
поступить. По крайней мере - это будет честно, хотя и больно. Понимаешь, эта преграда всегда между нами будет. В дальнейшем мы только будем мучить друг друга. Лучше как у хирургов - вырезать и забыть.
-- Неужели ты сможешь вот так - сразу?
-- Смогу. Ты, когда в себя придешь, еще спасибо скажешь.
-- Куда же ты пойдешь в незнакомом городе?
-- Не важно. Найду гостиницу, куплю билет на поезд. Я ухожу. Нет больше сил
тебя мучить.
-- Можно я тебя провожу? - на ее искаженном от ужаса лице мелькнула
надежда.
-- Нет ! - произнес он как приговор.
Он с трудом разжал ее руки, обвившие его ноги мертвой хваткой, как в тот раз, на мосту в горах, и хлопнув дверью, выскочил к лифту.
Она упала на пол, стукнувшись головой о порог, и полным горя и ненависти голосом прокричала ему вслед:
- Я все равно буду счастлива. На зло тебе. Уеду с мамой из этой проклятой страны, найду вдовца-еврея с двумя детьми, буду хорошей женой и матерью.
Воистину сказано: " От любви до ненависти всего один шаг". Этот шаг был сделан и в этой истории. Но любовь еще не умерла. Она из ярких праздничных одежд переоделась в черные, траурные.
Поезд на всех парах летел по направлению к столице. Была заполночь. Он лежал на верхней полке и пытался уснуть - забыться после прошлой, кошмарной ночи и не менее кошмарного сегодняшнего утра , но сон все не шел.
Снегопад неожиданно прекратился. Вслед за поездом, словно голодная бездомная собаченка, неслась унылая тусклая луна и как не силилась, никак не могла его догнать. Мимо мелькали заснеженные полустанки, темные и голые рощи, белые поля и косогоры.
Он вспомнил, прочитанный где-то незамысловатый и грубоватый слог: "Смахни слезу, оставь печали, надень на сердце сапоги". Сапоги на сердце требовались не из тонкой кожи, а из грубой керзы или резины. И не только ему.
Между тем, чем ближе он продвигался к Москве, тем легче, радужней и светлей становились мысли.
Поезд мчал его в будущее.

г. Москва 28.02.2002
О БЕРЕТТЕ, ЛЁШКЕ и СЕРГУНЕ
Из Ивановки к Кошкиному дому Любку с детьми подвозил на своей машине Лешка Бантюков.
   Он вышел, открыл Любке и детям двери машины. На прощанье дал Любке американскую сотенную бумажку, детям по конфете.
   Любка дико боялась Лешку. Что-то внутри холодело при встрече с ним. Любка понимала, что Лешка мог просто изувечить или убить ее мужа Витьку. Но с некоторых пор в его кругу считалось "за - падло" учинять разборки из- за мелочей.
   После того, как Витька залез в Лёшкины хоромины, Лёшка нагрянул в Кошкин дом и предьявил ультиматум:
   - Ты эта..., избач! Завтра самолично должен принести стыренные вещи и ещё - назначаю тебе месяц штрафработ на моем участке. В десять утра жду.
   Витька заупрямился, стал показывать характер.
   На следующее утро сама Любка, холодея от страха, собственноручно отнесла Лешкины вещи и напросилась на штрафные работы.
   Лешка ждал с повинной одного только Витьку, поэтому отправил Любку с вещами обратно домой. Дома Витька до беспамятьства избил Любку, но к Лешке на поклон не пошёл.
   Алексей Иванович Бантюков, слыл человеком не жадным, даже щедрым. Он разрешал деревенским ездить по асфальтовой дороге, проложенной им к своему дому от центральной трассы.
   В Дорофеевку Лешка заглядывал редко, за его домом присматривал местный инвалид с детства Сергуня, он то и сообщил Лешке о краже.
   Вообще-то Лешка построил особняк в Дорофеевке, как он сам выражался, "чиста символически". Из престижа. Кто-то из его дальних родственников в этих местах был управляющим у местного помещика.
   Со временем Лешка планировал открыть здесь музей. Такой ход считался последним писком моды. Генеологическое древо в любой среде почиталось.
   На долгих отсидках Лешке, за его вздорный характер, измочалили весь нос, начисто отбили почки, превратили в хлам губы и брови.
   С переменой общественного строя Лешка остепенился. Он наладил свой бизнес. Прикупил недвижимость в Греции и Испании. Организовал сеть магазинов, торговых палаток в Москве и Подмосковье.
   Его даже выбрали почетным членом какой-то гильдии российских предпринимателей.
   Когда Лешка не напивался, он мирно ходил в лес за грибами на пару со своим неразлучным бело- желтым питбулем, похожим на откормленного двухгодовалого борова. Лешка и сам очень сильно смахивал на своего четвероногого дружка.
   Но когда Лешка напивался , деревенские в страхе прятались по домам. Запирали калитки, двери, ворота. Загоняли в дом детей, в стайки заталкивали упирающихся коров, телят, коз. Даже кур старались убрать в укрытие.
   После стакана водки у Лёшки моментально начинала "ехать крыша". Он хватал свою Беретту с арсеналом боеприпасов, прыгал в джип и на бешеной скорости гонял на машине по деревне, стреляя на ходу в воздух. Гонял, пока не кончались патроны. Потом Лёшка как-то сникал и засыпал в Лексусе - там где останавливался. Сергуня бдительно охранял Лёшкин покой, отгоняя любопытных деревенских пацанов от дорогущей иномарки.
   Крыша у Лёшки сьехала еще в молодости - во время зоновского бунта. Для усмирения восстания начальник тюрьмы вызвал "бульдозер". Здоровенный малый из бульдозера, рассекая могучим торсом толпу зеков, мимоходом выбил из Лёшкиной руки заточку и со всего маху огрел его по башке прикладом автомата. Лёшка чудом выжил, но с тех пор крышу починить не удалось ни эскулапам с мировым именем, ни знахарям.
   Лёшка знал, что пить ему нельзя, но на природе не мог удержаться от соблазна. В такие минуты Бахус уверенно вселялся в Лёшкину душу и заполнял её всю до отказа.
   Сейчас, после суда, вся деревня следила за каждым Лёшкиным шагом. Волновались не на шутку. По внешним признакам, уже хорошо известным всей деревне, Лешка сегодня должен был напиться в стельку.
   К всеобщему удивлени в этот раз Лёшка пить не стал.Он крикнул Сергуню и скрылся за высоким забором своего особняка.
   Сергуня робко открыл железные ворота. Он, как и многие в деревне, боялся Лёшку, но еще больше, до жути, страшился хозяйского питбуля.
   Два года назад пьяный Сергуня зашел к Лёшке попросит на бутылку. Да спьяну осмелел - ли, потерял - ли бдительность, или ещё что с Сергуней приключилось, но только не заметил он в углу участка сладко дремавшего под яблоней Лорда.
   Питбуль в два прыжка оказался рядом с хмельным Сергуней. Его красные глаза еще больше налились свежей кровью.
   Сергуня провалялся в больнице два месяца, его сшили как могли, но следы Лордовых зубов до сих пор отчетливо рдели на Сергуниных руках, ногах и лице.
   Сергуня осмотрелся, в этот раз Лорд сидел на толстой железной цепи, прикованный к гаражным дверям.
   Он плотоядно ощерил пасть и облизнул морду шершавым языком. Питбуль , очевидно, ещё помнил вкус горячей Сергуниной крови.
   - Лордушка, Лордушка, - ласково позвал Сергуня, проверяя хорошо-ли привязан зверь.
   Лорд туго натянул массивную цеп, звякнувшую хрупким стеклом на декабрьском морозе.
   Только после этой, необходимой в таком деле предосторожности, Сергуня бочком пробрался к парадной двери особняка.
   - Сергунь! Эта...! Я вот чё кумекаю. Ты своей матке крест деревянный поставил на могиле?
   Сергуня стал вспоминать: " Мать умерла прошлой зимой, как раз завтра будет годовщина. Кажется, когда хоронили девяностолетнюю старушку, крест поставили сразу".
   - Не помню, _- честно сознался он.
   - Не хорошо матку забывать, - пристыдил его Лёшка. - Не по понятиям это.
   Сергуня не знал - как по понятиям, а как нет. Он просто начисто забыл о старушке сразу же после похорон. Вспоминал о ней только в те дни, когда видел на улице почтальёна, приносившего в деревню пенсию. Пенсия по инвалидности у Сергуни была, что кот наплакал. Только материной пенсией и спасался. Пенсию инвалида с пенсией участника войны разве сравнишь? Да и что это за пенсия - тьфу. На несколько бутылок "Гжелки" только и хватает. Сейчас почтальён носила только Сергунину пенсию и он за это её ненавидел и ругал отборным матом на всю улицу. Доставалось и покойной матери, по Сергуниному мнению, рано умершей.
   Лёшка отвлек его от неприятных мыслей неожиданным предложением:
   - Мы эта...! Вчера хоронили нашего коллегу. Там барыги два памятника зачем-то сварганили. Я лишний прихватил, в машине вон валяется. Из чистого мрамора, между прочим.Жалко выбрасывать, красивый. Мы его сейчас к могиле твоей матки свезем и поставим. Идет?
   Сергуне было все равно и они, прихватив широкую совковую лопату , поехали на кладбище.
   Дорога убегала за деревней в небольшой сосновый лесок, от которого вверх шел затяжной холм. На верхушке холма, без ограды, раскинулось деревенское кладбище.
   Дорогу не чистили с неделю. Лексус с трудом пробирался через снежные заносы, пока не слетел с колеи в придорожную канаву. Четыре колеса бестолку закрутились на одном месте. Лешка попробовал выехать рывками, но и это не помогло. Не исправил положение и Сергуня, суетившийся вокруг джипа, и толкавший его то сзади, то спереди. Джип медленно, но верно погружался в сугроб. Сергуня стал подкапывать под джипом совковой лопатой, пока окончательно не посадил машину на брюхо. Лешка вылез из Лексуса.
  -- Суки! Машины не умеют делать. Надо было на Ниве ехать!
   Он со злостью пнул тяжелым сапогом по черному боку джипа. На блестящей лакированной поверхности обозначилась длинная белая царапина. Лешка с презрением плюнул на иномарку и открыл багажник.
   - Давай, Сергунь, на себе обелиск переть. Не далеко уже осталось.
   Они с трудом выгребли тяжелый мраморный обелиск из объемного багажника и потащили наизволок в сторону кладбища.
   Сергуня забыл, где похоронили его мать. Они долго таскали обелиск между рядами покосившихся крестов, пока не нашли сугроб из которого торчал не струганный деревянный крест. На нем химическим карандашом была начертана расплывшаяся небрежная надпись:
   " Пирогова Пелагея Ивановна. Год 1908 июль 11. Год 2000 декабрь 15."
   - Эх, Сергуня,- тоскливо, с чувством сказал Лёшка, вытирая взмокший лысый череп.- Настучать бы те по жбану, да настроение себе не хочу портить.
   Сергуня сбегал к машине. Принёс лопату. Они живо разгребли сугроб, добрались до, потерявшего за год форму могильного холмика, водрузили на него обелиск.
   С фотографии на мраморе на них дерзким взглядом смотрел красивый сорокалетний мужчина. Внизу золотой вязью шли строки:
   "Шасоник Александр Платонович.
  

Вся жизнь твоя, Другим пример. Скорбят друзья, Что рано умер.

  
  
   Родился 10 мая 1965г. Трагически погиб 13 декабря 2000г. Вечная тебе память, друг"
   - Сдери всё, - ткнул Лёшка толстым пальцем в надпись, - нехорошо как-то. Другой человек тут лежит.
   Сергуня взял лопату и тюкнул по холодному мрамору.На матовой поверхности появилась едва заметная царапина. Надгробная надпись и фотография были надежно вмонтированны в мрамор. Сергуня раз за разом безуспешно карябал лопатой по фотографии и надписи.
   - Оставь.Безполезняк, - посоветовал Лёшка.- Весной краской замажешь.
   Сергуня бросил лопату в соседний могильный сугроб.
   - Ты эта...! Сбегай к машине. Принеси водку из багажника . И харчи со стаканами в сумке не забудь. Помянем твою матку и моего боевого товарища.
   Сергуня от радости вприпрыжку побежал к Лексусу. Достал ящик "Гжелки" и нарядный, с рисунком Эфелевой башни, супермаркетовский пакет набитый провизией.
   Мужчины разложили газету под обелиском, поставили на неё тяжелый водочный ящик, выложили из пакета хлеб, стаканы, большой кусок вакуумной буженины, копчёный окорок, литровый бочёнок с лососевой краснозернистой икрой.
   - Давай Сергуня, эта..., выпьем за всех безвременно усопших. Вечная им память.
   Лёшка сам налил в двухсотграммовые чешские стаканы прозрачную жидкость, чёкнулся с Сергуней и памятником, и залпом выпил весь стакан.Сергуню в этом деле упрашивать не было нужды. Пить он умел не хуже Лёшки. Для начала закусили икрой с хлебом.
   - Каких людей теряем, Сергуня, - сказал печально Лёшка, всматриваясь в фотографию на памятнике.- Верил ему больше, чем родному брату.
   Лёшка потянулся к початой бутылке.
   - Слышь, Сергунь, тяжелая у нас, коммерсантов, работа. Вся наша жись на мушке у снайпера.
   Выпили по второму заходу.
   - Горим на работе, как свечки, - продолжал развивать свою мысль слегка захмелевший Лёшка. - В натуре, горим.
   На морозе пилось хорошо.Без гадкой утробной отрыжки. Водка мягко, не колом, вливалась в желудок, обдавала изнутри приятным жаром. На холоде хмель брал слабо.
   Только после третьего стакана у Лёшки началось психическое обострение. Он озадаченно пошарил по снегу и ... не нашел своей любимой Беретты. Бросил тоскливый взгляд вдаль; машина стояла по пузо в сугробе. Лёшка расстеряно заморгал глазами и тут его взгляд сфокусировался на пьяной Сергуниной физиономии.
   Все же Лешка сдержал свою угрозу. Он без замаха тюкнул кулачищем в сизый Сергунин нос.
   Сергуня без единого вздоха, молча, как подстреленный рябчик, кувырнулся лбом в сугроб. Снег вокруг его головы моментально окрасился розовым.
   От вида крови Лёшка немного пришел в себя, потёр снегом Сергунины уши, приводя его в чувство, вытер кровь с его губ и подбородка. Когда Сергуня очнулся, они уговорили еще одну бутылку Гжелки, отбросили пустую бутылку в сторону, немного побеседовали и медленно уснули.
   Пошел крупный снег....
   Ночь, морозная декабрьская ночь, опустилась над кладбищем, скрывая под своим черным таинственным пологом кресты с двумя разметавшимися меж белых могильных холмиков скрюченными фигурами....
   Первым проснулся Сергуня. Сначала, в темноте и снежной круговерти, он не понял, где находится, приладился снова уснуть, но передумал. Он попытался встать на ноги, но они не слушались хозяина. Тогда он пополз наугад и наткнулся на массивную Лёшкину фигуру. К Сергуне вернулась память. Он стал расталкивать Лёшку
   - И-в-в-ваныч, за-а-м-м-мерзнем! Ли-и-ксей Ив-в-в-аныч!
   Лёшка, не просыпаясь, грубо оттолкунул Сергуню и с улыбкой на обезображенных шрамами губах громко захрапел .
  -- Не-и-и-изя, И-в-в-аныч,- канючил Сергуня.
   Он долго растирал негнущимися пальцами Лешкины виски и уши.
   Неожиданно Лешка проснулся, попытался вскочить на ноги, но тут же упал, как луговая трава под острой косой.
  -- Ив-в-а-аныч, зам-м-мёрзнем,- нудил Сергуня.
   Они еще немного полежали на снегу, собираясь с силами.
   - Машина,- вспомнил Лёшка,- Д-д-верь открыта.
   Снег перестал идти. Из темных облаков выглянула большая красная луна.
   Лёшка медленно пополз в сторону Лексуса. По глубокой Лёшкиной борозде, следом, не отставая, передвигался Сергуня. Два человека - первый - крупный, мощный - другой - маленький, тщедушный ползли в лунном свете вниз по холму в белом безмолвии. Древняя жажда жизни гнала их вперед, в спасительное, теплое нутро большой чёрной машины.
   Там, в Лексусе с заглохшим мотором, и нашёл их тела поутру деревенский школьник Васёк Пузанов, вышедший покататься на лыжах по свежему снегу.

Остальное здесь:
Оценка: 2.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"