Новикова Ольга Николаевна
О времени и о семье...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У каждой семьи есть своя история. Есть она и у моей. Наши мамы и папы выросли в военные и послевоенные годы. Мы слушали рассказы наших дедов о войне... Мы видели инвалидов, потерявших руки и ноги не по пьянке а на фронте... Но все это уходит, уже нет большинства ветеранов, уже наши, выросшие в войну родители, уходят понемногу... А с ними уходят и истории наших корней...
  Они были похожи так, как только могут быть похожи братья-погодки. Оба родились перед самой войной, оба прожили сложное военное детство. Отец ушел на фронт осенью 41-го и до 44-го они его не видели, оставаясь под присмотром сперва матери, а когда та оформилась вольнонаемной в дивизию Доватора, то тетки. Хотя, какой там присмотр. Военные дети росли как в поле трава. Тетка работала в горячем цеху на "Серпе и Молоте", гнали продукцию для фронта. Домой приходила не каждый день. Впрочем, в те времена отношения были между людьми другие. Потому за мальчишками и их двумя двоюродными сестрами присматривали соседки. Кто в этот момент оказывался дома. Они же грели им немудрящую военную еду. Не смотря на отцовский аттестат, разносолов в семье не было. Аттестат был один, а детей в двух семьях четверо. Теткин муж в начале войны пропал без вести.
  В начале 43-го мать уволилась из армии и тоже устроилась на завод. Стало полегче. А в 44-м из госпиталя без ноги вернулся отец. Мальчишки хорошо запомнили этот день. Когда отец уходил, Арнольду было два с половиной, а Кольке всего полтора года. Сейчас же одному было шесть, другому пять. Они только прибежали из Измайловского парка, куда мать их посылала за крапивой и лебедой для щей. Был голодный карточный май предпоследнего военного года. В Москве часто гремели салюты, радовавшие мальчишек. По улицам время от времени проводили колонны военнопленных, на которые сбегалась смотреть вся окрестная детвора. Парни постарше кидали в проходящих немцев куски земли и подобранные с обочин камни. Жестоко? Только объясните это 10-12-ти летним пацанам, которые уже никогда не увидят своих отцов. И если их сердобольные матери по бабьи жалея оборванных тощих немцев, порой совали им в руки куски хлеба, луковицу или горсть махорки, то ребятня была по детски бескомпромиссно-жестокой.
  И вот, забежав в квартиру, с ворохом травы в руках, братья замерли. В коридоре лежал вещмешок, на гвозде висела шинель с погонами. Из кухни раздавался гул голосов.
  Мальчишки осторожно зашли туда и замерли. Посреди кухни стоял высокий темноволосый дядька на протезе. На груди, к гимнастерке были приколоты несколько орденов и медалей. Мать, маленькая и кругленькая, обхватила дядьку за шею. Тетка стояла рядом, прижавшись к нему с другого бока и обе плакали.
  -Мам, тетя Айна, вы чего?- мальчики не понимающе смотрели на женщин.
  -Коля, Арнольд, папа ваш вернулся!- мать оторвалась от дядьки, схватила ребятню в охапку и подтащила их к солдату.
  -Ян, смотри, как они выросли.
  Отец смотрел на них из под густых темных бровей изучающе и строго.
  -Ну как вы тут без меня?
  Застеснявшись, братья спрятались за теткину спину.
  -А у меня для вас вот что есть,- из кармана отец достал два куска сахара, слегка серые от прилипших крошек табака. Господи, да кто в то время обращал внимание на такие мелочи. Кусковой сахар был лакомством и братья протянули свои ручёнки за отцовским подарком.
  Даже став взрослым, во вполне сытые брежневские годы, Колька помнил эти куски сахара. Никакие шоколадные конфеты не могли заслонить воспоминания об этом гостинце.
  Отец до войны работал проектировщиком дорог. По тем временам у него было очень хорошее образование - техникум. Так что, отметившись в военкомате он пошел устраиваться на работу. Нет, конечно можно было как одноногому инвалиду сесть дома на пенсию, но характер у отца был не тот. Жалеть себя, плакаться на жестокую судьбу, которая лишила молодого 35-ти летнего мужика ноги?.. Нет, для фронтового разведчика это было совершенно неприемлемо. Да и мальчишек надо было подымать. И сестре, потерявшей мужа, помочь. А спрос на специалистов был огромный. Война выкосила огромную часть мужского населения страны. Поэтому, одноногого инвалида без лишних слов взяли на работу, бросали по командировкам, нагружали так, что иногда и детей то он неделями не видел. Зато они были относительно сыты, обуты и одеты. А Олеся, его жена, могла сидеть дома, присматривая за всеми...И за своими и за сестриными.
  В 46-м родился маленький Федька, мальчишки любили брата, но разница в возрасте.... А, главное, разница во временном отрезке, на котором проходило их детство. Федька был ребенком уже мирного времени. Так что так и росли пацаны, держась друг за друга и свою дружбу.
  Сало.
  Весной 46-го с войны вернулся дядька, младший брат отца. Его мальчишки и вовсе знали только по письмам. В 41-м дядя Ника служил на срочной где-то на румынской границе. Был он на начало войны не женат, и, естественно, вернулся к сестре с братом.
  Судьба хранила Николая Арнольдовича. На самом деле, мало кто из тех, встретивших войну в первый же день солдат, вернулся домой. А ему повезло. Хотя ни по тылам, ни по штабам он не отсиживался. Первый день войны солдат-срочник встретил простым армейским связистом. Тем самым, который с катушкой на спине ползком вдоль линии фронта... Из отступления и окружения он вышел лейтенантом. Лейтенантом же и прошел Сталинград, получив там первое серьезное ранение в голову. После госпиталя лейтенанта-связиста забрали на переподготовку в учебную часть НКВД, а после отправили служить в СМЕРШ. Об этом он естественно домой не писал, никакая военная цензура такого не пропустила бы. Но была какая то ирония судьбы в том, что оба брата, один срочник, другой доброволец в Латышской Стрелковой прошли свой военный путь разведчиками. Один контрразведчиком, второй комвзвода фронтовой разведки. Сходство характеров? Какие-то общие качества, которые определили их именно туда?
  Став взрослым, Николай часто об этом думал. Но так и не решил для себя этот вопрос.
  Так вот, весной 46-го дядя Ника вернулся с войны.
  Дело было уже поздним вечером, когда в двери постучали. Мальчишки слетели с кровати, услышав мужской незнакомый, но так похожий на отцовский, голос.
  Дядька и внешне был похож на отца. Такой же высокий, худощавый, темнобровый. Потрепав племянников по головам, он стал вытаскивать из вещмешка сохраненные дорожные запасы. Не забываем, это был 46-й год, весна и карточки еще не были отменены. А растущие пацаны вечно хотели есть. Перед округлившимися глазами ребятни из вещмешка появились две булки черного хлеба, трехлитровая банка квашеной капусты и.... завернутый в тряпицу, шмат сала... Сало было нежно-розовым на срезе, с тонкими прожилками мяса. Глаза пацанов загорелись голодным блеском. Мать все сразу поняла, поэтому, улыбнувшись Нике, отвела сыновей на кухню и отрезала им по ломтю хлеба, положив на него по кусочку сала.
  Само собой, эти бутерброды были уничтожены почти мгновенно. Но... мальчики понимали, просить еще стыдно... Утром проснутся Шура с Викой, двоюродные сестренки, и им тоже захочется своей доли гостинца. А потом мать, возможно, сварит щи со шкварками...
  Сон не шел... Парни вертелись с боку на бок, а перед глазами стояло прекрасное видение: снежно-белый, с чуть зарозовевшими краями и тонкими красно-коричневыми прожилками на срезе кусок сала. Присыпанный крупной солью с чесноком и завернутый в кусок холстины.
  Наконец, не выдержав, Арнольд прошептал:
  -Коль, пошли посмотрим на него....
  -Пошли.
  Братья аккуратно сползли с кроватей и тихонечко проскользнули на кухню. Открыли шкаф. Сало лежало с краю. Не сговариваясь, они протянули руки к заветному куску и вытащили его на стол. Луна светила прямо в окно. На кухне было все хорошо видно. А что не видно, то добавлял чесночный запах, шедший от сала. Нож лежал на столе.
  -Коль, отрежем по кусочку? По совсем-совсем маленькому...
  -Ага... Только по чуть-чуть...
  Когда мальчишки опомнились, от куска осталась едва ли половина... Зато животы были набиты и уснулось сразу и легко...
  Утром братьев разбудил отец.
  -Ну что, кто ночью был на кухне?
  Арнольд с Николаем переглянулись. Сваливать вину друг на друга у них было не в обычае, потому покраснев до самых кончиков ушей и опустив глаза, мальчишки честно прошептали:
  -Мы...
  Отец только собрался начать выговаривать сыновьям, как вдруг Колька согнулся пополам, схватившись за живот...
  Мать, стоявшая за спиной у отца, выскочила, схватила его и потащила в туалет. Она сразу сообразила что произошло.
  -Над унитазом Николая хорошо выполоскало, резь в животе не проходила еще пару дней. Есть Колька ничего не мог, только пил крепкий чай с черным хлебом.
  Дядька успокаивал родителей.
  -Ян, Олеся, ну мальчишки наголодались же за войну... Не выдержали. За что их наказывать, мальцы же совсем. Коля вон сам себя уже наказал.
  Дядя Ника и не подозревал, насколько он был прав. На сало Николай не мог даже смотреть почти до тридцати лет.
  
  Нюся
  Нюся Стякова не любила вспоминать детство. Слишком велика была разница между отрочеством в казачьей станице, на отцовской мельнице и юностью в пыльном городе, будучи дочерью частника-сапожника.
  Только став взрослой, она оценила мудрость отца. Еще в двадцатых годах, прекрасно понимая, к чему все катится, уважаемый всей станицей, уральский казак, мельник, Василий Стяков продал свое хозяйство за полцены и перебрался с семьей в город. Руки у него были золотые, посему он открыл маленькую сапожную мастерскую. Денег было не много, да и жилось в городе голоднее чем в станице на всем своем. Зато сохранил Василий в целости семью. Не попали они ни под репрессии Свердлова с Тухачевским, ни под раскулачивание с высылкой в Сибирь. Правда , будучи дочерью частника, все на что могла Нюся расчитывать в смысле образования - это учительские курсы. Их она и окончила. К тому времени, чтоб окончательно запутать власти, и не дать им разобраться в своем кулацком прошлом, Василий перевез семью в Крым. Там Нюся и устроилась на работу в школу. Учительницей начальных классов. Удивительно, но в Керчи, куда они переехали, случайно на улице мать встретила свою старинную станичную подружку - Глашу Мухину. Говорят гора с горой не сходятся, а вот человек с человеком... Муж Глаши работал на Судоремонтном заводе. Был не маленьким человеком - начальником цеха, коммунистом.. Однако семьи сошлись, начали тесно общаться. Два казака, выросшие в одной станице, оба не из голытьбы. Только Сашка Мухин сумел лучше устроиться. Как и Василий он уехал из станицы еще до всех расправ с казаками. Так же скрыл свое прошлое. Да еще и в партию вступил. Устроился на завод, прошел весь путь от рабочего до начальника цеха. Но станица крепко сидела в обоих мужиках, общение семьями помогало скрасить тоску по прошлому.
  Там Нюся и познакомилась с Иваном. Был он не высоким, но крепким. С вьющимся казацким чубом, умелыми рабочими руками. Токарь-модельщик, плотник, Ваня был очарован голубоглазой с длинной толстой косой Анной. Отношения развивались своим чередом и в тридцать восьмом Анна с Иваном поженились. Через девять месяцев после свадьбы родился маленький Василек. Жили они не плохо, хотя свекровь немного недолюбливала слишком на ее взгляд образованную невестку. В сороковом пришла беда. Василек заболел скарлатиной. Как не билась Нюся, не спала ночей над кроваткой, но спасти сына не удалось. Даже в церковь тайком бегала, свечки ставила - не помогло. Спасло то что уже тогда она была на первых месяцах беременна следующим ребенком. Поплакала, погоревала, но жить надо было дальше. Пополнение семьи ждали к концу июня сорок первого.
  Самая короткая ночь в июне стала для Керчи одной из самых страшных. Портовый город бомбили с первого дня. Может и не так часто и густо как Севастополь, но тоже основательно. Судоремонтный завод, паромная переправа к Кавказу - объекты стратегические.
  Двадцать шестого числа Нюся родила Люську в подвале городского роддома, куда перевели все родовые на случай бомбежек. Ивана мобилизовали сразу же после родов. Хотели в первые дни, но отец смог задержать на неделю, договорившись с военкомом. Так и ушел Иван на фронт, только раз в окно посмотрев на новорожденную дочь.
  Выписавшись из роддома, Анна как все женщины, завернув Люську в пеленки, выходила на строительство укреплений вокруг города. Судоремонтный завод готовили к эвакуации. Во время одной из бомбежек погибли отец с матерью. Братьев забрали в армию, из родни остались только свекр со свекровью. Писем от Ивана не было.
  Соседка, помогавшая присматривать за Люськой, получив в очередной раз по карточкам, введенным через неделю после начала войны, манку, принесла туго набитый мешочек Анне.
  -Да зачем же?!
  -Бери, Аня, -сурово сказала соседка,-бери! Никто не знает что завтра будет. У меня родня в деревне, уеду к ним, с земли прокормлюсь. А у тебя Люська!
  Эх, какими же добрыми словами Анна поминала эту соседку всю жизнь.
  Свекр с женой уехали в эвакуацию с первыми же отправленными цехами завода. Нюсе места в этом обозе не досталось.
  Наступала осень, немцы подходили все ближе к городу, паром за паромом из него уходили люди, вывозили оборудование, а Нюсе все никак не удавалось попасть на один из транспортов.
  Как то вечером, незадолго до комендантского часа, она возвращалась с рытья окопов. Накормленная Люська спала, привязанная к груди. Вдруг, около нее остановилась военная машина.
  -Анна!-она узнала парторга завода, которого встречала несколько раз у свекра.
  -Ты почему здесь? Немцы рядом с городом, а у тебя свекр партийный, муж в армии...
  -Не могу уехать, нет места на паромах...
  -Так! Чтоб к утру собрала вещи, которые возьмешь с собой. Только самое необходимое. Я за тобой заеду.
  Дома Нюся начала лихорадочно собираться. Здесь, в Крыму не смотря на начало ноября было тепло, но ей- то придется добираться как минимум до Бузулука, к двоюродному брату отца, Ивану Ивлевичу. А там уже глубокая осень. Положить теплые вещи, навязанные на Люську носочки и кофточки, все что есть из еды, тоже с собой. В узел опустился соседкин мешочек с крупой. Теплую одежду для себя.
  Утром к калитке подкатила все та же, вчерашняя машина, узел закинули в кузов, туда же отправилась Анна, парторг подал ей завернутую Люську.
  На паромной переправе было столпотворение. Все, кто еще не успел уйти из города, сидели на узлах. Немцы могли войти в Керчь с часу на час... Вот загрузился паром и отошел от пристани, тут же его место занял следующий... По толпе пролетел гул: "это последний...", все ринулись занимать место на сходнях...
  -Ну что стоишь-то?! - парторг резко дернул Нюсю за руку, подтащил расталкивая толпу к спасительному трапу...В другой руке у него был пистолет. Толпа расступилась и молодая женщина с привязанной к груди дочерью и зажатым в руках узлом оказалась на палубе. Слышен был шум канонады вокруг города, крики толпы и... в общую какофонию звуков вплелось, доносящееся сверху, гудение.
  -Воздух!!! -народ частью кинулся в укрытие, самые умные наоборот ломились на борт. Паром ощутимо просел под грузом людей.
  -Все, ватерлиния! Убираю сходни!-толпа ахнула, но трап уже заполз на борт парома. Тяжело груженый паром отвалил от причальной стенки и медленно начал отрываться от берега, оставляя между ним и собой все расширяющуюся полоску воды. Метрах в двухстах перед ним была видна корма предыдущего парома, в небе натужно выли идущие на штурмовку юнкерсы.
  Бабы на пароме голосили, закрывая собой детей. Нюся как окаменела. Губы шептали молитву. Кричать не было сил.
  "Все в воле божьей! Господи не дай нам с дочкой погибнуть". Ни на что другое сил не было, и эти фразы она повторяла про себя. Вокруг рвались бомбы, слышались звуки пулеметных очередей. Один из взрывов прозвучал особенно громко, народ на пароме ахнул.
  -Попали, попали...- пронеслось гулом по палубе...
  -Ну вот и все,- обреченно мелькнуло в голове. Однако, паром продолжал плыть. Нюся сидела на узле у правого борта, прикрытая им от ветра и хотя бы части осколков. За бортом послышались крики, какие то стоны, плач, и она поняла, что попали не в них, а тот паром, который ушел перед ними...
  Так под непрерывным воем штурмовиков они и добрались до берега. Юнкерсы улетели, на другом берегу стояли зенитные батареи.
  Заплакала проснувшаяся Люська. "Надо бы покормить",-отстраненно подумала Нюся и привычным жестом освободила грудь. Люська ухватила сосок, зачмокала и через минуту, выплюнув, возмущенно заорала. Молока не было.
  Дальше была трудная дорога до Поволжья. Люську кормила сваренной на воде жидкой манкой. Вот когда пригодился соседкин мешочек. Шли слякотные дожди со снегом, к середине декабря Нюся наконец то постучалась в дверь дома двоюродного дядьки. Потом прошла зима в Бузулуке, слава богу, относительно спокойная, немцы пробивались южнее, к Сталинграду, а здесь был тыл. Здесь не было налетов. Голодно и холодно провели зиму. Работы для Анны не было и она получала иждевенческий паек. Весной Иван Ивлевич посадил как-то вечером Нюсю за стол на против себя:
  -Анна, я получил письмо от твоих. Они на Урале. В Первоуральске, это рядом со Свердловском. Тебе надо ехать туда. И Иван, если напишет или вернется, будет искать тебя там. Я был в военкомате, у меня военком знакомый. Он выписал тебе сопроводительный документ. Так что собирай Люсю и езжайте. Там, с семьей будет легче.
  Через две недели Нюся с почти годовалой дочкой стояла на улице маленького уральского городка. В Поволжье, когда она уезжала, уже вылезли первые листочки, здесь же под завалинками и в канавах еще лежал серый снег. Зато здесь было тихо и казалось, что война осталась где то далеко-далеко...
  -Ну что Люся, теперь мы точно будем жить,-впервые за последний год улыбнулась Нюся.
  
  ***
   Моя бабушка, Анна Васильевна, до конца своей жизни помнила эвакуацию из Керчи. Жаловалась, что иногда ей и по ночам снится тот паром. После её рассказа я наверное впервые( что с меня было взять, 12-ти летняя школьница) поняла, почему у наших стариков главной фразой в любых неурядицах было: "Лишь бы не было войны!" И до конца жизни она ставила свечку за ту соседку....
  
  
  После первого освобождения Керчи, 30 декабря 41-го года под Керчью был вскрыт ров у села Багерово. В нем больше 7000!!! трупов. Именно с этого рва начались расследования немецких зверств советскими следователями. Ров в Багерово фигурировал как одно из доказательств на Нюренбергском процессе. После второго освобождения города в 43-м вскрылись немецкие зверства в Аджимушкае. Наверное, не уйди бабушка в эвакуацию, не было бы на свете ни моей мамы, ни меня...
  Сами Керчане вспоминают, что в сорок третьем встречать освободивший город Эльтигенский десант вышло всего чуть больше 800 человек. Страшная цифра. До войны это был крупный портовый город.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"