Аннотация: Ну, а уж этого динозавра вы по-любому знать должны! Так часто его рисуют в качестве "иконы" травоядных гадрозавров...
Слегка коснувшись веток клювом и убедившись, что ее драгоценные яйца в полном порядке, молодая самочка паразауролофа довольно фыркнула и вновь улеглась возле гнезда, внимательно за ним наблюдая. Она была удивительно похожа на громадную бескрылую утку - вот только, в отличие от своей дальней родственницы, не обладала такой совершенной координацией движений, и не могла водрузить свой весьма объемистый зад на яйца, иначе вместо двух концентрических кругов аккуратно выложенных продолговатых яичек по дну гнезда растекся бы сырой омлет. К тому же, в отличие от некоторых более мелких динозавров, паразауролофы не умели поддерживать постоянную температуру тела, так что яйцам, укрытым плотным слоем опавшей листвы и веток, было даже лучше, когда мать просто лежала поблизости, охраняя гнездо. Ей не нужно было особо опасаться хищников - здесь, в верховьях реки, куда она пришла вместе со своим стадом, крупных плотоядных почти не было, но вот мелкие встречались в изобилии, и самке нужно было быть настороже, чтобы уберечь свою кладку. Например, вот от него - молодого хиростенотиза, что, словно почувствовав ее недоброжелательный взгляд, испуганно дернул хвостом и сиганул в кусты с ловкостью, завидной для трехметрового животного, весом со взрослого волка!
Этот родич азиатского овираптора был весьма пронырливым охотником, и хотя обычно он довольствовался зверьками, насекомыми и прочей мелкой живностью, от яиц он тоже не отказывался, а его длинные передние лапы так и норовили унести хоть одно из-под самого носа не слишком расторопной матери! К тому же, каждая мать-паразауролоф заботилась только о своем гнезде, на чужие же ей было наплевать, и, без всякого злого умысла, каждая из двух ее соседок могла с легкостью растоптать кладку, даром, что само гнездо было почти двух метров в поперечнике и метр в высоту! Поэтому нашей юной самке приходилось тщательно охранять детенышей, и делала она это с завидным энтузиазмом, терпеливо дожидаясь, пока с кормежки вернется ее партнер. В этом году они встретились в первый раз, а лежащая перед самкой кладка подтверждала успех подобного союза - весьма достойного начала для будущей жизни. Самка осталась сторожить гнездо первой, и с самого рассвета самец ушел в заросли, явно собираясь хорошенько набить свой необъятный желудок. Местная растительность сильно отличалась от той, к которой привыкли паразауролофы, живя в дельте обширной реки в десятках километров отсюда, и потому голодным динозаврам нужно было немало постараться, чтобы наесться досыта, поэтому самка спокойно ожидала, когда он вернется, лениво поглядывая по сторонам - хотя почти за полтора месяца инкубации успела досконально изучить все гнездовье! Когда-то и она сама появилась на свет в одном из этих гнезд... много, много лет назад...
Крохотная головка слегка приподнялась, и маленькая самочка паразауролофа издала жалобный писк, показавшийся ей невероятно громким в тесных стенках яйца! Могучий инстинкт, древний, как само время, проснулся в этом молоденьком динозаврике, подсказывая ему, что делать, и, вытянув шею, она с силой ударила скорлупу. Силенок в ее тельце было немного, а кислорода внутри яйца - совсем мало, и еще не родившийся детеныш, чувствуя, как начинают мучительно гореть только-только расправившиеся легкие, что есть силы рванулся наружу, долбя по скорлупе, пока, истончившаяся за долгие недели созревания, она не треснула, и малыш-динозавр не высунул наружу кончик мордочки, с наслаждение втягивая свежий воздух. Снаружи раздалось негромкое урчание, и волна теплого воздуха обдала малыша, когда его огромная мать - десятиметровая самка паразауролофа, весом в пять тонн - опустила голову к самой земле, принюхиваясь к своей дочери. У нее было очень тонкое обоняние, и она без труда могла определить, ее это малыш или же чей-то подкидыш. Этот ритуал был важен как для матери, так и для малыша, ведь выкармливать чужое потомство никто не собирался, и, если бы новорожденный показался бы матери чужаком, она бы без колебаний убила его. К счастью, на этот раз все обошлось, и, громко фыркнув, мать спокойно отодвинулась в сторонку, предоставляя детенышу самостоятельно выбираться наружу. Плотная беловатая пленка, что точно кокон окружала малыша, рвалась неохотно, но маленькая самочка упорно растягивала и раздирала отслужившие свой срок оболочки, пока, наконец, не выбралась наружу, тут же плюхнувшись животиком на толстый слой сухих листьев, наваленный матерью на дно гнезда. Рядом с ней выбирались из яиц, ее братья и сестры, и вскоре все гнездо оказалось, в буквальном смысле, заполнено до самых краев. Малыши, каждый из которых был всего лишь в тридцать сантиметров длиной, попискивали, оглядываясь по сторонам, сидя на остатках своих скорлупок, а пара взрослых, точно ожившие каменные валуны, застыли над ними, внимательно разглядывая своих малышей.
Все это время самец, лишь недавно вернувшийся с кормежки, что-то не переставая жевал, точно огромная корова, перекатывая во рту какой-то комок, пока, наклонившись к выводку, не вывалил перед ними какую-то зеленоватую массу, состоящую из его сегодняшнего завтрака. Выглядело, надо сказать, это на редкость малоаппетитно - но не на взгляд паразауролофов, потому что, едва увидев эту самую гадость, малыши чрезвычайно оживились, и набросились на угощение, как мухи на варенье. Для новорожденных эта частично переваренная кашица из пережеванных листьев, молодых побегов и плодов была необходима, как жизнь - с ее помощью они получали свою первую порцию пищеварительных ферментов, которые еще не могли вырабатывать их собственные желудки, так что буквально через несколько минут вся еда была уничтожена, и наевшиеся детеныши замерли в центре гнезда, сбившись в клубок - довольно-таки крупный клубочек, состоящий аж из восемнадцати маленьких паразауролофов. Постепенно тонкие кожистые веки смежились, и малыши заснули, охраняемые молчаливыми родителями.
Через некоторое время самка, слегка потеревшись мордой о шею самца, самка, поднявшись на задние ноги, вразвалочку отправилась к краю поляны, благо, идти было недалеко, и лишь ближайшая соседка - еще одна пожилая самка, все еще дожидающаяся детенышей - лишь косо посмотрела на товарку, после чего, улегшись поудобнее, вновь нависла над своей кладкой. Она еще не знала, что этим яйцам не суждено проклюнуться, и она ждет напрасно, сидя над погибшими зародышами, но пока что материнский инстинкт удерживал ее возле гнезда, пока более удачливая мать, изящно раздвигая ветки увенчанной длинным гребнем головой, углублялась в густые заросли. Теперь ей нужно было есть за двоих, а вернее - за девятнадцать, так что самке пришлось немало пройти по каменистому лесу, прежде чем она отыскала подходящую папоротниковую поросль, которую тут же начала с аппетитом поедать. Мощный, острый клюв ее сдирал зеленые листья со стебельков по несколько десятков за раз, тут же отправляя их в желудок, который нужно было как можно скорее набить до отказа, чтобы вернуться к гнезду, и уж там спокойно все прожевать. В этом отношении гадрозавры, а в данном случае - паразауролофы удивительно напоминали коров, хотя у них не было такого сложного желудка, как у последних, и пища переваривалась не столь эффективно. Впрочем, учитывая, насколько гадрозавр был крупнее коровы, ему это не особо мешало, и за несколько часов они успевали собрать несколько килограммов зеленого корма, который и доставляли детенышам.
Пока самка кормилась, стоя на всех четырех лапах и по самые уши засунув голову в заросли, она почти ничего и не видела и не слышала, а рядом не было ее сородичей, что могли бы предупредить ее об опасности, и потому появление в кустарнике чьей-то округлой головы, размером примерно со страусиное яйцо, она позорнейшим образом прозевала. К счастью, это был не хищник - высоко поднимая лапки, из зарослей вышла самка гипсилофодонта, растительноядного динозавра, длиной всего в два метра и высотой по пояс взрослому человеку. Ее пестрая коричневато-зеленая шкурка была похожа на самый настоящий куст, вперемешку покрытый свежими и подсохшими листочками, а огромные темные глаза внимательно посматривали по сторонам. Вслед за матерью, негромко попискивая, бежало десять малышей, размером с сороку, и с такими же длинными хвостами. Судя по всему, они вылупились всего несколько часов назад, но, в отличие от своих гигантских родичей, гадрозавров, маленькие гипсилофодонты были довольно самостоятельными, и матери нужно было лишь показывать им, какую пищу можно есть, и уж дальше их мелкие зубки отлично справлялись и сами. Не останавливаясь, самка провела детей мимо кормящегося паразауролофа, после чего вновь исчезла в зарослях, а за ней скрылись и ее негромко попискивающие детки. Эта полянка была хороша, но кормиться рядом с животным, весом в пять тонн, всегда небезопасно - еще раздавит по неосторожности одного из малышей, что без труда поместились бы у него в пасти! Так рисковать самка гипсилофодонта стала бы лишь в том случае, если никакой другой еды поблизости вообще не было, но сейчас здешние растения были в самом соку, и по всему лесу было полно корма, так что наша мать вновь осталась в гордом одиночестве - впрочем, едва ли заметив хоть какую-то перемену! У нее и без того забот хватало...
Маленькие гадрозавры, как и многие другие молодые динозаврики, росли довольно быстро, и уже через несколько недель они достигли почти метровой длины, так что им стало очень уж тесно в родном гнезде, и родители решили увести их прочь, чтобы начать знакомить со внешним миром. Детеныши уже вполне крепко держались на ножках, и, точно выводок цыплят-переростков, дружно бежали вперед. Их бледные шкурки за это время потемнели, и хотя еще не приобрели характерную для взрослых коричневую окраску, с зеленым "чепраком" на спинках, тем не менее, неплохо маскировали малышей в подлеске. Во главе процессии шла мать, за ней, подпрыгивая, неслось ее неугомонное потомство, а замыкал шествие гордый самец, у которого кожистая складка, соединяющая его головной гребень с шеей, просто лучилась оранжевыми и желтыми разводами, пока он, точно надувшийся петух, следовал за своим семейством. Не оборачиваясь, гадрозавры спокойно, без жалости и сострадания прошли мимо старой самки, что все так же сидела над своим мертвым гнездом, ожидая, когда же вылупятся малыши. Больше ей уже не отложить новую партию. Вполне возможно, что она так и умрет здесь через несколько дней, как умирают все старые динозавры - тихо и одиноко, положив голову наземь и слушая, как поет ветер, под чьи песни они прожили свои жизни. К следующему году от ее тела не останется и следа, а опустевшее гнездо займет новая самка, и круг жизни возобновится... Но до этого было еще далеко, и молодая мать, издав негромкое фырканье, направилась туда, куда направляется почти каждая мать, когда ее деткам предстоит впервые знако-миться со внешним миром - к водопою. Время от времени ее самец раздувал горло и издавал оглушительные, трубные звуки, словно бы заявляя о своем прибытии, и время от времени на его голос откликались и другие самцы, находящиеся неподалеку. Благодаря особым полостям в головном гребне паразауролофы были способны издавать чрезвычайно громкие звуки, причем это был не просто рев, как у остальных динозавров, а довольно сложные, мелодичные крики, передающие сородичам массу информации. К тому же, этот крик мог служить и своеобразным оружием, ведь меловые хищники обладали весьма тонким слухом, и оглушительные вопли паразауролофов, усиленные их гребнями, могли попросту на несколько секунд вывести нерасторопного хищника из игры, дав животному шанс спастись. А охотников на них хватало всегда. Несмотря на массивность и силу, гадрозавры были излюбленным блюдом на столе девятиметрового дасплетозавра, равно как и зачастую оказывались жертвами более мелких, но сплоченных дромеозаврид и троодонов, а на водопое молодые животные нередко оказывались под водой, утащенные прочь огромными крокодилами, терроризировавшими крупные реки. Ничего удивительно, что, для того, чтобы вывести потомство, эти утконосые динозавры предпринимали длительные путешествия - лишь бы сохранить хотя бы часть из своих беспомощных малышей, которым только предстояло познать все трудности и опасности этого огромного мира. Пробираясь через кустарник, они чуть слышно "переговаривались", чтобы не потерять друг друга, а бдительный отец внимательно смотрел под ноги, чтобы, часом, не раздавить кого-нибудь из своих детей.
Вскоре в воздухе запахло свежестью - они приближались к лесном озеру. Сейчас на нем было тихо, и лишь у самой воды, сидя на большом камне, пил воду крупный птерозавр, с шестиметровым размахом кожистых крыльев. Его горло слегка подрагивало, и он быстро зачерпывал воду клювом, внимательно смотря по сторонам - в этом водоеме водились довольно большие крокодилы, и они вполне могли утащить под воду даже этого крылатого гиганта. Заметив семейство гадрозавров, небесный ящер занервничал - он нередко таскал молоденьких паразауролофов, оставшихся без присмотра, и родители вполне могли принять его за потенциальную угрозу - так что, встряхнувшись, он торопливо расправил коричневатые, покрытые чередой красных пятнышек в темных колечках крылья и, оттолкнувшись когтистыми задними лапами от камня, сильными взмахами крыльев принялся набирать высоту. Родители проводили его взглядом, но, как только он скрылся, тут же успокоились. Любопытные малыши тут же разбрелись по берегу, так что матери пришлось заново созывать их, чтобы, пошарив по дну озера, выволочь им на сладкое целый ворох мягкой водной растительности. Юная самочка, та самая, что первой вылупилась в гнезде, первой же и успела к столу, тут же отхватив себе пару длинных стебельков, покрытых мягкими листочками. Несмотря на нежную структуру, эту еду уже нельзя было глотать целиком, но коренные зубы у малышей уже были вполне развиты, и они тут же начали жевать, перетирая растения в кашицу. Сейчас для них это была самая лучшая еда, и лишь через несколько дней мать и отец покажут им, как нужно есть взрослую пищу - папоротники, листья деревьев и молодые побеги, которыми им отныне и было суждено питаться. С этого момента их никто уже не будет кормить, а еще через месяц паразауролофы, вместе со своими малышами, тронутся в обратный путь - к широкой речной дельте, у самого морского побережья.
Уже сейчас можно было утверждать, что, по крайней мере, треть всего мо-лодняка не дойдет до места, а скольким из них вообще было суждено дожить хотя бы до второго года?.. Скольких из них сожрут голодные хищники, одолеют болезни, убьет засуха, голод и усталость? Гадрозавры откладывали по двадцать и больше яиц не потому, что были чрезвычайно плодовиты, а потому лишь, что, будь детенышей не так много, они бы просто все погибли бы, и тогда род утконосых ящеров прекратил бы свое существование. Их спасение было в многочисленности и заботе о потомстве - пусть даже они и не могли уберечь всех своих детей, тем не менее, эта опека серьезно повышала те скромные шансы на выживание, какими могли похвастаться молодые динозавры. Недаром же в конце мелового периода именно эти животные были одними из самых многочисленных и процветающих видов на бескрайних просторах девственной Северной Америки! И, если хоть кому-то из малышей повезет, то они вернутся сюда через несколько лет, став взрослыми, и отложат новые яйца, чтобы уже их детеныши начали свой нелегкий путь в этом мире, который они называли родным...
Внезапно у кромки леса раздался негромкий шорох, и молодая самка, по-смотрев туда, увидела своего партнера, неторопливо выбирающегося из кустарника. Он шел на задних ногах, аккуратно обходя чужие гнезда и сопровождаемый предупреждающим кваканьем других паразауролофов, пока не оказался рядом со своей кладкой. Быстро обнюхавшись и потеревшись носом со своим супругом, самка уже неторопливо встала на ноги и отправилась к лесу, передавая свой пост самцу... как вдруг она услышала до боли знакомый, приглушенный писк - и, обернувшись, увидела, как одно из ее яиц слегка качнулось, и на бугристой белой скорлупке появилась крохотная ветвистая трещинка. Самец негромко фыркнул, тоже наблюдая за этим, и оба родителя, застыв, точно каменные изваяния, молча смотрели, как скорлупа на слегка подрагивающем яйце медленно растрескивается, освобождая заточенного в ней детеныша. Вот отвалился кусочек, и в маленькую дырочку на какое-то мгновение высунулся плоский клювик, после чего вновь спрятался, и детеныш, с этим первым глотком воздуха обретя новые силы, вновь двинулся на приступ своей тесной тюрьмы. Это был маленький самец, с точно такими же, как у нашей самки, темными пятнышками на глазах, что отчаянно пищал, выбираясь наружу и царапая стенки яйца, покрытые плотной пленкой, стесняющей движения новорожденного. Ноздри молодой матери настороженно расширились, когда она опустила свою огромную голову, внимательно принюхиваясь к малышу, и чуть слышное, ласковое урчание вырвалось из ее горла, когда она распознала этот теплый, влажный запах - точно такой же пряно-мускусный аромат, как и ее собственный. Это действительно был ее сын, плоть от ее плоти, и, полностью удовлетворенная, самка улеглась на землю, торжествующе глядя, как ее дитя, изо всех сил работая лапками, ломает скорлупу на куски. Она не могла этого осознать, но факт оставался фактом - круг замкнулся. И когда ее самец, что стоял рядом, гордый, точно молодой петух, задрал голову и, набрав в грудь побольше воздуха, испустил долгий, переливчатый крик - она без всяких сомнений присоединила к нему свой голос, чтобы их совместный крик эхом огласил весь лес, оповещая всех об этом радостном известии.
То, что случилось почти шесть лет назад, повторилось вновь.
А значит - жизнь прожита не напрасно. И маленький самец паразауролофа, успешно справившийся со своей скорлупой и сейчас отдыхавший на дне гнезда, рядом с прочими детенышами, постепенно присоединяющимися к нему в этом мире, был тому самым веским, самым неоспоримым доказательством.
После стольких лет странствия, наша самка наконец-то вернулась домой.