Над дремучим лесом всю ночь беспощадно завывал свирепый северный ветер, самозабвенно треплющий тяжелые, будто бы свинцовые тучи за мохнатые бока, и те, точно послушные овцы, щедро сыпали вниз крупные белые хлопья, еще в полете намерзавшие на ветви деревьев и опускавшие их до самой земли... Всю ночь кудесница-Зима разукрашивала свои владения сверкающей ледяной мишурой, развешивала на еловых лапах комки подтаявшей небесной ваты, расстилала по земле пушистые искрящиеся ковры... И всю ночь, до самого рассвета, в глухой чаще не смолкали яростно-страстные, торжествующие и отчаянные песни - боевые гимны стаи диких волков, а громадные звери, затканные в серое и серебряное великолепие своих роскошных зимних шуб, тенями мелькали среди клочьев бушующей вьюги, то появляясь, то вновь исчезая в вихрях колючих снежинок, чтобы вылепиться где-нибудь на другом конце поляны - и тут же, прижав уши и оскалив острые кинжалы клыков, броситься в бой - за волчицу, за стаю, за свое будущее! Это была жестокая битва - битва опьяненного разума и пылающих сердец, в которой не было места жалости и компромиссам - только полная, только безоговорочная победа, записанная на полотне изрытых когтями сугробов, закрепленная алыми печатями дымящейся на морозе крови... А на рассвете, когда распушившееся от холода солнце осторожно выглянуло из-за горизонта, позолотив лишь самые верхушки заснеженных крон, лес встретил новый день настороженным молчанием, словно не знал, чего ему от него ждать - то ли долгожданного мира, то ли очередной схватки не на жизнь, а на смерть. Все молчали - звери, птицы, и даже веселые белки не трещали, сидя на ветках и грызя прошлогодние шишки - смирно сидели, проказницы, в своих гнездах, не смея и носа высунуть наружу. Единственным звуком, нарушавшим хрусткую, точно тонкая корочка льда, тишину было негромкое поскрипывание снега да хриплое, прерывистое дыхание, то и дело сменявшееся надсадным кашлем. Сколько он уже бежал? И сколько ему еще осталось пробежать? Он не знал. Он вообще мало что помнил... Только яростный оскал зубов, только влажный вонючий пал широко раскрытой пасти да безумный блеск в горящих, точно драгоценные камни, глазах, которых он не мог узнать. Рыжий? Быстроногий? Пятнышко? Эти имена сейчас звучали, точно бессмысленные слова, не вызывая в памяти никаких ассоциаций - ничего из того, что осталось далеко позади бегущего зверя. Потому что он проиграл этот бой. И оказался изгнан. Его стая, его земля, его дети, которые столько лет ходили за ним на охоту, безоговорочно признавая его своим лидером, своим наставником, своим вожаком... все осталось позади. А впереди - бездонной глоткой зияла пустота. Ибо у изгнанного волка нет, и не может быть будущего. Слабого, раненого, униженного и исторгнутого из семьи - каждый встречный, хищник или травоядный, посчитает своим долгом не убить, так хотя бы прогнать как можно дальше, невольно мстя ему за всю прошлую жизнь - за задранных оленей, за отбитые территории, за уничтоженных противников... мало ли грехов можно приписать лесному ветерану, добрые шесть лет водившему за собой стаю таких же, как он, беспощадных охотников и бойцов?.. Который же из них вцепился ему в плечо? Старый волк мучительно напряг память, пытаясь вспомнить детали и вырвать из темноты то единственное лицо, которое он сейчас ненавидел больше всего на свете... Полуухий? Этот прохвост всегда был умен, и вполне мог бы пойти на такой коварный прием. Другое дело в том, что ему бы просто не хватило храбрости встать против своего старого отца... Бывший вожак невольно усмехнулся, скривив черные от спекшейся крови губы, и тут же скривился от боли - кажется, скула у него тоже была распорота. Да уж... здорово ему досталось! Он думал, что всего лишь проучит двух возомнивших о себе невесть что сосунков, а оказалось, что сам вынужден был бежать с поля боя, роняя в снег тяжелые капли крови. Хитры, ублюдки! Знали же, что сейчас его положение серьезно пошатнулось, и ничто не может помешать им захватить власть над стаей... кто же? Некоторое время старик еще пытался что-то извлечь из памяти, но потом бросил это занятие, глубоко вздохнув и покачав лобастой головой. Какая теперь разница? Кто бы из них ни был... они более чем веско доказали ему, что тот промах в людской деревне не был случайностью. Он действительно стал тем, кем в конце концов становится каждый волк - дряхлым стариком, неспособным позаботиться даже о себе, чего уж говорить о целой стае... Старым и дряхлым. А в скором времени ему предстоит стать еще и мертвым. Потому что кровь из распоротого плеча и не думала останавливаться, рубиновыми каплями падая в снег. Возможно, если бы он остановился где-нибудь в заснеженной ложбинке и зализал свои раны, кровь бы и остановилась... но зачем? Павший король северного леса не видел ни малейших причин жить дальше - а потому угрюмо бежал дальше, никуда не сворачивая и не думая о том, куда он, собственно, направляется. Сейчас это было неважно... все было неважно. Но он невольно вздрогнул, когда с усилием заставил себя остановиться на самом краю лесной опушки. Да уж... Говорят, что убийца всегда возвращается на место преступления... Но в тот раз он никого не убил - выходит, и проигравших порой тянет туда, где им суждено было потерпеть поражение?.. Деревня людей раскинулась перед ним - десятки крошечных огней, рассыпанных по странной формы угловатым холмам, в которых они жили, и лай собак, крики сонных петухов, едва различимые человеческие голоса - все это сливалось в привычную ночную симфонию, которую старый волк за всю свою жизнь слышал не однажды. Сколько раз он приходил сюда - и один, и со стаей - в поисках пропитания? Сколько овец задрал? Коз? Кроликов? Даже теленка, помнится, уволок... Так что же случилось в ту ночь, что он в кои-то веки раз оступился? Волк слегка прикрыл зеленоватые глаза, вспоминая. Таких же вылазок на его памяти было немало... но вот именно эта стала для него роковой. И не только для него - для всей его стаи, которую он пестовал и лелеял всю свою жизнь. Если бы не храбрость Пятнышка, что отвлек на себя свору беснующихся псов, люди поспели бы вовремя, и тогда волкам бы не поздоровилось... а так лишь обиженно взвизгнул Полуухий, когда раскаленная железная пчела обожгла ему загривок, да глухо зарычала Серая, поторапливая нерасторопного сына. Впервые за столько лет - волки ушли из деревни ни с чем, и настроение в стае царило подавленное. Палевая, единственная молодая волчица в семье, сестра-близнец Рыжего, как могла, пыталась растормошить понурившихся сородичей, но сейчас даже ее игривые повизгивания и дурашливые прыжки, обычно способные заставить улыбнуться даже ее сурового отца, не производили должного эффекта, а в конце концов раздраженная Серая цапнула дочь за ухо, призывая к порядку, и Палевая наконец-то угомонилась. До своего временного убежища - небольшого оврага в лесной чаще - волки добрались только к полуночи, и там их уже встречал Пятнышко - подранный, с разорванным ухом, но гордый от носа до кончика хвоста. Каждая его шерстинка, казалось, лучилась от самодовольства, и со своим отцом он поздоровался не как подчиненный - как равный с равным, но вожак, слишком усталый, чтобы одергивать его, лишь хлопнул его лапой по загривку, слегка придавив к земле - чтобы не зарывался. Теперь-то он жалел, что сразу не поставил зарвавшегося щенка на место... Старый волк тяжело вздохнул, из пасти его вырвался клуб молочно-белого пара. Да уж... за прошлую ночь он умудрился совершить столько ошибок, сколько не совершал за последние несколько лет. А теперь ему предстоит за это расплачиваться. Очередная ухмылка заставила волка оскалить клыки. А почему бы и нет? По крайней мере, такой вариант устроил бы его куда больше, чем тихое подыхание под какой-нибудь гнилой корягой. Лежать в вонючей луже собственной крови и талого снега, не в силах даже лапой пошевелить, под пристальным взглядом вечно голодных ворон? Смотреть, как в сугробе копошится пушистый бурундучок, словно и не замечающий поблизости опасного хищника? Или, того лучше, дождаться появления собственной стаи, чтобы бывшие собратья прошли, как мимо пустого места, а нынешний их вожак, немного приотстав, вдоволь полюбовался на бывшего хозяина и повелителя, после чего, развернувшись, гордо прошествовал бы вслед своим товарищам... Ну уж нет. Такого удовольствия он им не доставит. Бывший император - он хотя бы умрет так, как жил. Не лежа на боку, точно падаль. И не спотыкаясь от слабости, когда, шатаясь, будет бродить по лесу, умирая от голода и потери крови. Ну уж нет. Он умрет так, как жил - на бегу. Чтобы ветер трепал шерсть, чтобы от хлынувшего в голову адреналина туманилось в глазах, а сердце бешено билось в груди, отбивая сумасшедший ритм! Когда-то, когда он был моложе, он смотрел на величавых орлов, паривших высоко в небесах, и мечтал, что однажды и у него, обычного молодого волка-подростка, где-нибудь там, за спиной, как когда-то - зубы в пасти, прорежутся огромные крылья, что унесут его под самые облака... но время шло, а юношеские мечты так и остались всего лишь мечтами. Да и взрослому волку уже не до того, чтобы мечтать - реальность слишком сурова, чтобы отвлекаться на бесполезные грезы о том, чему не суждено сбыться. Вожак должен думать лишь о процветании своей стаи. Но теперь его стая больше в нем не нуждается. Пусть теперь голова болит у того из его сыновей, что занял это место. А у него теперь всего-то и осталось, что пара глаз, пара ушей да четыре быстрые лапы. И, коли уж его время заканчивается, он уж постарается потратить его с пользой! И пусть его на следующий день ни одна мышь не вспомнит - зато он сам собой сможет гордиться, когда туман смерти увлечет его в бесконечность. И вот, все еще как-то натужно, кривовато усмехаясь, старый волк неспешной рысцой припустил прямо в деревню. Его долго не замечали. Да и странно ли - утром, в самый мороз, в одиночку... Глупее выходку и придумать трудно! Интересно, что сказал бы на такое его Серая? Он едва не расхохотался, представив ее возмущенно-яростную морду, после чего, с легкостью перемахнув через невысокий забор, направился по какому-то заснеженному огороду - но не к хлеву, а прямо к людскому дому. Первой его заметила кошка - взъерошенная и явно не сытая, она вприпрыжку бежала через двор, когда увидела у себя на дороге огромного серого зверя - и, завизжав от неожиданности и страха, галопом рванулась прочь, в мгновение ока взлетев по стене на крышу сарая и уж там, в относительной безопасности, выгнув спину дугой, чтобы показать: а я не испугалась, и не мечтай! Волк в ответ только хмыкнул. Но кое за что он был этой кошке даже благодарен - ее гневное урчание привлекло, наконец, внимание цепного пса, и тот вылез из конуры, недовольно щурясь от яркого солнца... Дальше старый волк мало что помнил. Только ошалевший захлебывающийся лай, только испуганные, изумленные, гневные крики людей - и несравненное упоение погони. Только теперь не он гнал добычу, а его гнали, как оленя - через всю деревню, во весь дух, все дальше и дальше по заснеженному полю... Целая свора псов мчалась за ним по пятам, а он бежал ровно, по-волчьи, точно стелясь по снегу, и лишь глубокие следы да пятна крови из вновь вскрывшейся раны давали понять, что это не призрак, не игра воображения, а настоящий живой зверь, в затуманенном разуме которого вновь вспыхнула, было, угасшая искра жизни. И когда одна из собак, увлекшись, вырвалась вперед и чуть не схватила удиравшего волка за мохнатые "штаны" на задних лапах - тот резко развернулся, вскинувшись на задние лапы, и ретивого пса встретил не беззащитный бок, а вооруженные во-от такими клыками челюсти, с легкостью вспоровшие ему скулу и заставившие его с щенячьим визгом отшатнуться прочь. Остальные едва ли заметили его провал... но они поспешно вспомнили об этом, когда, перевалившись через невысокий холм, свора увидела свою жертву - совершенно спокойный и невозмутимый, старый волк словно поджидал их, и у его лап, уткнувшись в лапы окровавленной мордой, скорчилось безжизненное тело еще одного чересчур резвого преследователя, посчитавшего, что сможет справиться с матерым бирюком... наивный. В расцвете сил, лет так пять назад, с ним не рискнул бы схватиться и медведь, да и сейчас, несмотря на рану и усталость, он все еще оставался грозным противником, так чего уж говорить о тщедушной деревенской дворняге? Ей хватило одного удара истершихся, но пока еще вполне крепких желтоватых клыков... И когда немного остывшие, но все еще не растерявшие запала псы осторожно начали спускаться к нему в ложбину - их встретила презрительная усмешка седого зверя, который, не дожидаясь, пока они приблизятся на опасное расстояние, вновь бросился бежать, роняя капли крови, но все равно улыбаясь во всю пасть - от края до края, во все сорок два зуба! Ну уж нет... Так просто он не подохнет! И не даст этим псам трепать себя, еще живого, упиваясь собственным величием и льстя самим себе, что они, такие сильные и храбрые, сумели его одолеть! Пока у него есть силы, пока бьется сердце, пока дышат легкие и живет разум - он будет бежать, вкладывая всего себя в эти бесконечные прыжки, в грохот крови в ушах, в хриплое дыхание и пьянящий туман в голове... И пусть орлы сколько угодно парят среди облаков, пусть скользкие щуки плещутся в холодных реках - волк создан для бега, по глубокому снегу ли, по глухому болоту, по засыпанной сухой хвоей земле - но только вперед, к сияющему горизонту, за которым каждую ночь безмолвно и тихо умирает луна - быть может, раздираемая на части таким же, как он, небесным зверем, созданным для бесконечного бега среди звезд... После первого раза он еще несколько раз повторял свой маневр, как с глупой овцы, состригая с собачьей своры одного пса за другим, и когда их осталось не больше десятка - он наконец-то встретил их в открытом бою. К тому времени солнце поднялось уже высоко, и запорошенная мелким снежком шкура серого великана переливалась, будто покрытая алмазной крошкой, а в усталых, но все равно сверкающих бесшабашной отвагой глазах светилось нечто такое дикое и свободное, чего этим собакам, исконным слугам людей, было ни за что не понять... Он принял этот бой - один против десяти. И дрался так, как никогда в жизни - ни в тот день, когда, свергнув отца, стал вожаком стаи, ни когда добивался благосклонности Серой... ни прошлой ночью, когда круг замкнулся, и его собственный сын сместил его с трона... Никогда. Он знал, что это его последний бой, что, даже если он перебьет всех своих врагов, дикая скачка и столь же дикий бой не пройдут ему безнаказанно, что все закончится тут же, на этот никому не известном заснеженном холме... и все же он не отступал. Не важно, когда и где ты умрешь... куда важнее - как. И когда холодное зимнее солнце достигло верхушки небосклона, где-то там, внизу, на снежном покрывале бескрайних полей, оно увидело странную и страшную картину - изорванные, обезображенные собачьи трупы, сваленные в кучу, над которыми, зажав в пасти ляжку последнего своего врага, спокойно и неподвижно лежал огромный волк, чьи зеленовато-желтые глаза уже не отражали солнечный свет, дробившийся на снегу - но вековечному светило все равно казалось, что старый разбойник ему улыбался. Не презрительно-нагло, как обычно - торжествующе.
Потому что, как бы то ни было, но из своей последней схватки он все же вышел победителем!