Снег здесь ослепительно-белый, настоящий рождественский снег. Он толстым ковром покрывает внутренний дворик интерната, красивыми лоскутами ложится на толстые ветки черных деревьев-гигантов; падает, кружась, с холодных небес - он повсюду.
Ель посреди дворика - она приятного такого, сочного, зеленого цвета. На ёлке куча самых разных игрушек - красные и синие стеклянные шарики, деревянные, самодельные мишки и клоуны, а сверху - звезда, ярко-красная игрушка-верхушка.
Елка ненастоящая, она из пластика. Если я выстрелю, новогоднее дерево сгорит, расплавится за считанные секунды.
Снег?
Он тоже ненастоящий. Вернее, не совсем...
Стягиваю перчатку с левой руки. Некоторое время любуюсь пальцами - кривыми, мертвенно-бледными отростками. Ноготь на мизинце вгрызся в кожу, в мясо, пробил насквозь подушечку, испортил - три ха-ха, легавые, ищите меня теперь! - отпечаток.
На ладони гнойные выросты, пульсирующие бугорки. Кажется, они могут взорваться в любой момент, заляпать всю руку дурно пахнущей жидкостью - кожа на гнойниках тонкая-тонкая, почти прозрачная.
- Пожалуйста... - шепчу. - Нет...
Выбрасываю перчатку и вытягиваю руку вперед, прямо в метель, прямо в снег - ведь это так просто: прекрасный белый снег, он очистит все, как тогда, в детстве, когда я любил выбегать на улицу без шарфа и шапки, когда мама кричала вслед: Санечка, куда же ты, маленький, метель на улице!
Гнойники лопаются.
Снег здесь ненастоящий.
И я ору: захлебываюсь кислой слюной и кричу - потому что снег тает на ладони, потому что он тает вместе с кожей, которая бледно-желтыми соплями стекает на землю, потому что он впивается в мясо, рвет нити нервов, обгладывает кость, мечтает лишить меня руки.
Хочу сорвать c лица респиратор, но пока держусь.
Готовые лопнуть от боли глаза и немножко воспоминаний (Санечка, малыш мой, куда же ты, упадешь-споткнешься, ножку сломаешь...)
- Пожалуйста, Боже, скажи, что это неправда!
Плачу, а Бог отвечает снежной метелью: правда это, Шурик, чистейшая правда, Саня. Вернулся ты к тому, с чего начал, стал таким же, каким был когда-то...
2.
По головизору показывают голых шлюх.
Когда очередная сучка нагинается раком, и камеру наводят на ее жирный обвисший зад, я брезгливо морщусь. Очень хочется курить, а еще выпить чего-нибудь крепкого. Но денег нет. Ни копеечки - последний месяц ленился, и совсем забыл о работе. Сидел себе на потертом диванчике, смотрел джи-ви, хлестал водку, запивал ее колой. Редко-редко звонил в эскорт-службу, вызывал шалаву на ночь, но это если уж совсем приспичит.
А деньги кончались. Осталось немножко - как раз хватит на билет, чтоб убраться отсюда.
Надо только выбрать, куда лететь. Вернуться на Землю? Нет уж, дудки, заметут сразу, только с трапа сойду. Тахо-тахо? Марс? Четвертая Полярной?
Щелк-щелк, прощайте голые тетки, а то сейчас переклинит и позвоню в местный бордель, последние деньги зря потрачу.
По семнадцатому каналу показывают рецептора. Ублюдочный чужой подмигивает симпатичной ведущей третьим глазом, рычит что-то на своем языке. Язык у этих засранцев своеобразный - большинство существительных начинается примерно с такого сочетания: рецепта-а. Именно поэтому наши не стали сильно заморачиваться и прозвали инопланетян рецепторами.
Чужой рычит, переводчик бубнит вслед за ним:
- В знак доброй воли наша раса решила сделать подарок...
Ага.
Вот интересно, зачем они помогают людям? Милосердие?
Увольте, не верю я, что разумное существо может быть милосердным, если не имеет с этого выгоды.
- ...Новый Год - праздник, который любят маленькие земляне...
Пульт в руках - чушь, чушь на постном масле, надо переключать!
- ...и мы решили подарить по случаю праздника кубикидетскому дому-интернату на шестой Сириуса; это планета с суровым климатом, ребятишкам там живется сложно...
Стоп!
Пульт дрожит в руках. Детский дом. Охрана по минимуму - какому больному ублюдку придет в голову грабить несчастных ребятишек?
- Думаю, детям понравятся игрушки...
Ну, еще бы.
3.
Кубиков всегда ровно пять штук. Они небольшие, с виду похожи на обычные детские кубики. Еще они разноцветные, каждая грань - своего оттенка. Фиолетовый-оранжевый-черный и так далее.
Похоже на тест Люшера.
Из кубиков нужно построить пирамидку. Четыре поставить рядышком, квадратом, а пятый водрузить сверху, посередине. Не имеет значения, какой цвет сбоку, какой сверху - ставь, как чувствуешь. Поговаривают, это все-таки важно, хотя, кто его знает? Наука рецепторов ушла от нашей на века вперед.
- Сюда, Сашенька.
Да-да, у меня были свои кубики. Ради них мы стояли в очереди неделю. Я, худой, нескладный десятилетний я,и моя добрая мама.
И вот они, кубики-игрушки, лежат на пушистом коврике в маленькой комнатке без окон. В углу стоит угрюмый дядя-солдат с винтовкой наготове.
Мама помогает снять супинатор с левой ноги, и я теряю равновесие. Пытаюсь схватиться за что-нибудь, чтоб удержаться на ногах, но левая рука дрожит-дергается, не слушается. Мама помогает - придерживает за локоть.
Опускаюсь на коврик, ползу к кубикам сам - мама остается позади.
- Быстрее, быстрее, - торопит вояка, и я ползу быстрее, тяну левую, короткую, ногу, стараюсь успеть, не опоздать, боюсь, что волшебство исчезнет, боюсь, что все это только снится.
Вот они, кубики.
Ставь, как чувствуешь. Строй, как видишь. Это все правила, это всё, что рассказали рецепторы о своем подарке человечеству.
Оранжевый и красный цвета - вверх. Черный внизу, пускай будет так, не нравится он мне.
Левая рука висит как плеть, я действую только правой. Строю свою пирамидку. Такую пирамидку, чтоб, если смотреть сверху - видно было только яркие цвета.
Последний кубик на самый верх...
4.
Шестая Сириуса - местечко то еще.
Воздух ядовитый, вода тоже. С виду Земля Землей, но без спецкостюма и респиратора - на улицу ни-ни. Впрочем, раньше хуже было, сейчас терраформирование идет полным ходом, каких-то жалких пять лет и можно будет прилетать сюда кататься на лыжах.
Интернат находится в двух километрах от города - какая удача! Если успею сделать все быстро - проблем не будет. Когда достану кубики и толкну их на черном рынке - проблем не будет тем более.
Здание двухэтажное, почти все окна светятся. Стены мерцают голубым цветом - силовое поле. Металлический цилиндр на крыше, он перерабатывает местный воздух и поставляет в здание кислород.
Дети пищат, голосят, радуются. Играет музыка. Во дворе стоит елка, возле которой лениво курят два охранника. На головах у них новогодние шапочки-колпаки и респираторы. Сигареты легавые вставляют в специальную дырочку-фильтр в респираторе - оригинальнейшее устройство.
Мысленно ухмыляюсь, вскидываю винтовку и палю прямо с забора.
Звука нет - на винтовке глушитель.
Первая пуля вбивает в глотку легавого сигарету, респиратор и все зубы заодно. По всей видимости, все это барахло не помещается у него в голове - башка охранника взрывается, как перезрелая дыня, только вместо семечек во все стороны летят мозги и красно-черная кровь. Часть этого непотребства попадает на елку - очень концептуально получается.
Второй пытается достать пистолет из кобуры, но пальцы скользят по залитой кровью искусственной коже. Я не тороплю бравого вояку: спрыгиваю с забора, шагаю по снегу. Очень мне нравится, как он хрустит под ногами - что-то такое детское, сказочное навевает.
Охранник матерится, отступает назад, к елке, терзает кобуру, а та - вот незадача! - не поддается.
- Сними респиратор и открой рот, - прошу.
Охранник замирает - я рядом, и дуло винтовки смотрит ему в лоб.
- Не хочу... - шепчет охранник. - В смысле, у меня детки маленькие...
- Открой рот или пристрелю! - говорю.
Легавый дрожащими руками стягивает с лица респиратор. Рот открывает широко, у него это непроизвольно получается - местный воздух не предназначен для дыхания, и охранник начинает задыхаться. Темные глаза широко раскрыты, нелепая шапочка свисает на плечо, дрожит.
- С новым годом, - говорю, быстрым движением засовываю ствол в рот охранника (еле слышный стон-треск) и нажимаю на курок.
А елка-то, елка! Все красивее и красивее становится!
5.
Кубики на коврике, и маленький я рядышком.
Ветерок, теплый, ласковый воздух - неужели это добрая фея прилетела, чтобы вылечить меня?
Кубики исчезают.
Солдат смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Шумно выдыхает мама. Голоса сзади, визгливые нетерпеливые голоса:
- Ну что там? Долго еще?
Там, где раньше были кубики - воздух и больше ничего. Провожу крохотной ладошкой по коврику - пусто.
Провожу по полу рукой и вдруг понимаю - пальцы обычные. И слушаются меня.
Я здоров.
- Как ты это сделал? - хрипит солдат.
А я не знаю. Я маленький, но счастливый. Теперь другие дети не будут меня дразнить, потешаться. Я выздоровел! Мои ноги теперь одинаковой длины! Могу прыгать, бегать, гоняться за голубями в парке!
- Как ты это сделал, сучонок? - орет солдат.
Это было лет двадцать назад, тогда мы только-только встретились с рецепторами. И они не потрудились объяснить, что да, через некоторое время кубики исчезают. Никто не знает когда именно - они могут пропасть, раствориться в воздухе после первого применения. Могут - после стотысячного.
Кто ж знал?
6.
В коридоре светло и празднично; к стенам скотчем приклеены детские рисунки: солнышки и деды морозы вперемешку с елками. Возле дверей жирная тетка-вахтер, а у ее виска дуло моей винтовки.
Я спрашиваю:
- Где кубики?
- Это... я...
- Где?
Женщина плачет и жирные слезы текут по ее щекам, а пухлые плечи трясутся, будто холодец или желе какое.
- Где они, жирная сука? - спрашиваю.
- В-второй этаж, комната 206...
- Не знаю, какое мне за...
Сзади скрипит дверь, и я сношу тетке башку, резко оборачиваюсь - из кабинета выходит мальчик лет девяти-десяти.
Из кабинета выхожу я.
Де жа вю - просто мальчишка похож на того меня, на маленького, глупого засранца десяти лет от роду, который верил в новогоднее волшебство.
У мальчика левая нога сантиметров на десять короче другой. Левой руки вообще нет, рукав завязан узлом. Он смотрит на меня и плачет, даже не пытается сдвинуться с места, убежать.
- Что ты сказал? - спрашиваю.
- Не знаю, какое мне... - говорит мальчишка и умолкает. Вытирает грязным рукавом слезы и шмыгает носом.
- Мать твою, - говорю. - Ну, как же так?
От злости бью по стене ногой и кричу:
- Почему мне никто не сказал? Почему никто не объяснил, что это интернат для дэцепешников? А? Я же не знал!
Мальчишка плачет.
Ору, размахивая винтовкой:
- И что мне теперь делать прикажешь? Домой валить? После того, как я истратил все до копейки?
Взрослый голос откуда-то сбоку:
- Что здесь... - И отстреленная нога мальчишки на полу.
Еще один выстрел - пуля пробивает грудную клетку учительницы, которая так не вовремя выглянула из другой комнаты. Теперь на месте ее доброго сердца - дымящаяся дыра.
Мальчишка ползет по полу - молча, сосредоточенно, двигается за своей ногой, которая отлетела вглубь помещения. Что с ним, не чувствует боли? Может, что с рецепторами боли?..
Рецепторы. Кубики.
Отвлекаться нельзя - раз уж начал.
Поднимаю винтовку и целюсь парню в голову.
7.
Солдафон целится мне в лицо. Брызжет слюной, кричит:
- Что ты сделал с кубиками, сука мелкая?
А я ничего не сделал. Я просто построил свою пирамидку. Построил, как чувствовал, и кубики помогли мне: выпрямили руку, оживили пальцы, вытянули ногу. Излечили.
Одно, самое заветное желание - вот, для чего нужны кубики рецепторов. Нет, они не исправят гнусную человеческую породу, они не сделают всех добрыми и отзывчивыми - они просто чуть-чуть помогут твоему подсознанию, исполнят самое-самое главное желание.
Я не видел, кто выстрелил в мать. Но запомнил ее лицо: самое красивое лицо на свете, с коричнево-красной дыркой вместо левого глаза.
Меня не убили - избили, оттаскали за уши, но пожалели, не решились. Они отыгрались на матери, все эти самые обычные люди, желание которых кубики не успели исполнить. Может быть, потом им и стало стыдно - когда рецепторы объяснили, что с кубиками всегда так бывает, что никто не виноват, что просто напросто так получилось. Может быть...
8.
В 206-й детки водят хоровод вокруг маленькой елочки. Кто-то двигается ползком, кто-то подпрыгивает на одной ноге. Две девочки, у которых нет ног, сидят в специальных стульчиках и весело смеются, иногда взрывают хлопушки - и разноцветное конфетти кружится в воздухе, словно волшебный снег.
Не даю опомниться и стреляю в них.
Когда с детьми покончено, иду к учительнице - худощавой кобыле, которая забилась в угол комнаты и тихонько скулит. Пол скользкий, весь в крови, и я стараюсь шагать аккуратно, чтобы не упасть.
Подхожу к женщине, наклоняюсь и спрашиваю:
- Где кубики?
- Мы перенесли их вниз, в 105-ю комнату, - плачет учительница. - Хотели приводить туда по одному ребенку, чтоб они загадывали желание...
- Мы что, тут в игры играем? - кричу и бью женщину по лицу.
Кобыла падает на пол, ползает в липкой крови большеголового мальчишки и просит тихо, давит на жалость, сука:
- Не убивай... у меня семья... ребенок маленький... - Да-да, железная отмазка.
Два выстрела в спину, в позвоночник - мучайся, шлюха.
9.
Комната номер 105 - та, самая, из который вышел первый мальчишка. Я так в него и не выстрелил,дал уползти. Впрочем, он уже наверняка мертв - сдох от потери крови.
Толкаю дверь ногой, дергаю выключатель слева на стене. Вот они, кубики, на столе - и как сразу не заметил? Проверял ведь комнату, но не обратил внимания - думал обычные, игрушечные. А мальчишка дополз таки, даже на стул возле стола успел взобраться.
Еще он успел расположить четыре кубика квадратом, и замер, умер, с пятым в кулаке.
Делаю шаг, и пацан поднимает голову, смотрит на меня пристально.
Останавливаюсь. Не может такого быть!
Кубики лежат на красном бархатном столе черными гранями вверх. Мальчишка глядит на меня - на этот раз без страха, с ненавистью.
- Почему ты жив? - спрашиваю.
На конкурсе дурацких вопросов у этого есть все шансы победить.
- Только одно желание, - шепчет мальчишка - на губах у него пузырится кровь, лицо бледное, как у самой смерти.
- Ты пожелал выжить? - спрашиваю.
- Я еще ничего не желал, - тихо отвечает он. - Не знал, какое желание загадать.
И мальчишка кладет кубик сверху, выстраивая свою пирамидку.
Ставь, как видишь, строй, как чувствуешь, малыш...
Черные грани смотрят в небо - а кубики становятся прозрачными, исчезают, растворяются в воздухе. Мальчишка опускает голову на стол и засыпает вечным сном. Его нога, вот она рядом, на полу - похоже парнишка тащил ее за собой.
Но сейчас мне плевать - я меняюсь.
10.
- Пожалуйста, Боже, скажи, что это неправда!
Плачу, а Бог отвечает снежной метелью: правда это, Шурик, правда, Саня, Санечка, Санечек. Вернулся ты к тому с чего начал, стал таким же, каким был когда-то...
Падаю на колени, бормочу:
- Мамочка...
Смотрю на ладонь, изъеденную новогодним снегом - какая разница? Хуже не будет.
Говорю:
- Глупый мальчишка, зачем? Ведь ты мог пожелать нормальную новую ногу... для себя... как это сделал я...
Чужое светило показывается из-за черных деревьев - рассвет. С новым годом, школа-интернат, в которой уже нет живых. С новым годом, Санек, с новым годом, кривые руки, с новым годом, тонкая, мешающая ходить нога; с наступившим вас, гнойники по всему телу!
- Зачем, мальчишка... что ты пожелал?
Пластиковая елка, она вся в крови - надо убираться, пока не поздно.
Хотя поздно, поздно уже...
- Зачем... ты... пожелал...
Зачем я разговариваю с мертвым мальчишкой?
Или я разговариваю с собой, с тем собой, маленьким, который умер в тот день вместе со своей мамой?
Стягиваю вторую перчатку.
Холодно, мерзко, противно.
Снег попадает на кожу, липнет к ней, кусает, словно ублюдочное насекомое, жадно впивается в меня, хочет высосать всю кровь, до последней капли.
Плачу.
- Сашенька... - Это мама. Она стоит возле елки, зовет, протягивает ко мне руки, хочет посадить на плечи, покатать...
Снег вокруг.
Сбрасываю сапоги и шагаю вперед, к маме. Это очень сложно, потому что одна нога короче, а пока иду по снегу босиком, она еще укорачивается, тает, а, может, это мне кажется, потому как странное что-то происходит: вот, например, что мама делает возле елки в легком сиреневом платьице, зачем...
Вскрикиваю от боли - падаю руками вперед, в сугроб.
И руки растворяются - тают прямо на глазах, напитывая ослепительно-белый снег черной кровью.
Это последнее, что вижу, прежде чем потерять сознание.
11.
- Этот выжил.
- И все? Может, это он... сука та?
- Какой нах.? Тоже c отклонениями. Как бы у него получилось всю школу перестрелять,а? Головой думай.
- Вот сука какая-то постаралась, мать ее... своими бы руками задушил ублюдка...
- Ушел, чмо, кубики забрал и ушел...
- А этот?
- Учитель, похоже.
- Мля, что же он с собой сделал!
- Убегал по ходу... от ублюдка того...
Лежу тихо-тихо, не раскрывая глаз: вдруг повезет, не поймут, Бог поможет, помилует? Пускай у меня теперь нет ни рук, ни ног, но вдруг рецепторы что-нибудь новенькое придумают?
Кубики,с возможностью пожелать еще раз, например.
Одно желание на человека, этого ведь так мало.
Надежда - вот всё, что остается для несчастного инвалида-паралитика.