Грязная, мохнатая, жирная навозная муха бьется о стекло окна. Осенью все мухи - дуры. В принципе, они и летом дуры, но осенью - особенно. Муха бьется о стекло два часа. Уже позеленела вся, морда разбита вдребезги, крылья еле шевелятся, и все с большим и большим трудом она поднимается с подоконника, но, тем не менее, продолжает свой бой.
Столь же неторопливо, как второй, проходит третий час. Мне кажется, что муха сейчас умрет, что это ее последний заход. Все, расшибется, как пить дать. Здравствуй, камикадзе, говорю я и хватаю муху двумя пальцами за брюшко. Размахиваюсь. Кидаю. Муха со смачным шмяком врезается в окно...
Стекло медленно покрывается сеткой трещин, после чего рушится на пол водопадом осколков.
* * *
Лара бежала. Слегка стучали по бедрам пистолеты, коса змеем воздушным вилась за спиной, а впереди утес обрывался, открывая взору там, внизу, на самом краю видимости, острые камни, о которые безудержно бились, бились в неистовом желании что-нибудь разнести быстрые волны горной речки.
До края оставались считанные метры. Лара подобралась, вдохнула воздух, чуть засеменила и прыгнула! Стройное, точеное тельце, что так приятно было бы обнять, сжать в теплых объятиях, выгнулось, словно натянутый лук, руки потянулись туда, к далекому краю, на противоположной стороне обрыва. До него так близко... и так далеко. Пальцы скользнули по камням, сдирая с мясом ногти, ладони пробороздили красные полосы. Она еще не верила, что ничего не получилось. Она еще напрасно скребла руками и ногами по равнодушной плоскости скалы, ее ботинки напрасно искали опору, которой не было. И лишь далеко внизу ее ждала, разевая безумную пасть, смерть-река. Тогда Лара закричала. Страшно, тонко, совсем по-детски...
Это было невозможно слушать. Я резко нажал на "reset" и, откинулся на спину, закрыв глаза. Смерти нет. Лара будет жить - "засейвился" как раз неподалеку. Слава богу...
Обиженно пискнул комп, выводя на экран заставку "биоса", закрутились цифры, возвещая о том, что память еще есть и ее вполне достаточно, застенчиво застрекотал "сидюшник".
Загнав подальше муки совести, я обернулся на мать, сидящую на диване и пялившуюся в телек.
- Мать, жрать есть? - вопрос риторический, учитывая наше с ней экономическое положение. Я семиклассник, она - безработная. Папаня, сука, где-то года три или четыре назад скопытился, оставив после себя единственную радость - старенький "пенек", за которым покойный неудачно занимался писательством. Государство цинично о нас забыло, лишь изредка подкидывая какие-то копейки, на которые даже Светку, сестренку младшую, в садик было не отправить. Скажите, ну что за гнусность, когда маленький ребенок должен целыми днями сидеть дома и доставать, доставать, доставать! Бля, ну не за комп же его садить! Лару я ей не отдам!
- Жрать нет, - ответила мать.
Хреново. Без жратвы и жизнь как-то не в радость.
- Мать, может, продадим чего-нить, а? - с надеждой в голосе подал я идею. - Жрать-то надо же что-то.
- Продадим, - мать даже не отрывала взгляда от голубого экрана. - Завтра. Сегодня уже поздно.
Клево! Предчувствуя завтрашний праздник живота, я даже забыл о пустоте его сегодняшней. Нет, хоть и говорят, что обещаниями сыт не будешь, а все-таки помогают, заразы. Помогают...
- Че показывают-то? - во мне прорезалась сыновья любовь.
Родительница неопределенно пожала плечами, и я прошествовал к ней, примостившись рядом на диван. По телеку, действительно, показывали какую-то фигню: весь экран был забит помехами, на фоне которых пробивался шум дождя, плавно переходящий в звуки ковровой бомбардировки.
Вскоре мне это надоело, и я вернулся к Ларе.
...Лара изящным движением, прямо на бегу, вогнала пистолеты в поясную кобуру. Господи, какая она ловкая! Почему у нее в прошлый раз ничего не получилось? Она же может! Может! Чуть слышно скрипела под рифлеными подошвами ботинок каменная крошка, ветер затейливо трепал длинную косу. Лара бежала. За ее спиной в нелепых позах раскорячились головорезы, пытавшиеся, - клоуны! - остановить мою Лару. У них не было ни одного шанса! Мне даже было немного жаль их - куда им, неумехам, супротив моей ловкой воительницы, даже во время исполнения головокружительных кульбитов умудряющейся стрелять и попадать в цель!
Моей Ларе все нипочем! Она - богиня!..
О, господи, нет! О чем я думал? О чем ты думала, Лара?! Прыгай! Прыгай!! Прыгай же!!! Нет! Нет!! Не-е-е-ет!!!
Лара смешно, словно в мультике, зависла на мгновение в воздухе и, взвизгнув, полетела вниз, навстречу острым каменным клыкам.
"Power!" "Power!", мать твою! Все! Не могу, не хочу! Не буду! Прости меня, Лара! Ларочка, любимая, прости меня! Я не хотел, я не думал, что все так выйдет... Прости меня! Обещаю, я больше никогда не сделаю тебе больно! Клянусь!
Плеча коснулась костлявая рука, я вздрогнул от неожиданности.
- Сын, - голос мамкин. Хоть это хорошо.
Открыв глаза, я с неудовольствием уставился на стоящих рядом с родительницей субъектов. Один из них был волосатый мужик с фотокамерой, а второй - девочка, по ходу, младше меня года на два.
- Ну? - спросил я.
- Знакомься, это дядя Семен, - представила мужика мать. - Он даст нам денег, если ты ему поможешь.
- Привет, - мотнул головой волосатый.
- Ну? - повторил я.
- Пойдемте, - мать взяла меня за руку, выдернула из кресла, и, поддерживая под локоть, повела в сторону спальни. Субъекты веревочкой потянулись за нами.
- Раздевайся, - попросил дядя Семен.
Пока мать стаскивала с меня спортивки, футболку и трусы, я, не отрываясь, смотрел на девочку. Она была худенькая, вся какая-то забитая, с длинными светлыми волосами и невыразительным лицом.
Дядя Семен попросил мать уйти, и мы остались одни в комнате. Девочка, - словно только этого и ждала, - тут же принялась снимать с себя нехитрую одевку. Голой она оказалась еще хуже: выпирающие ребра, практически отсутствующие груди, кожа бледная, почти белая. Я попытался представить на ее месте атлетичную, бронзовокожую Лару... и не смог.
Дядя Семен, тем временем, поставил свою фотокамеру на треножник, навел хищно выпирающий объектив на кровать и деловито произнес:
- А сейчас, ребята, немножко потрахайтесь.
Девочка подошла ко мне и села рядышком, от нее исходил неприятный запах пота.
- Ты будешь любить меня? - спросила она.
- Вечно, - ответил я.
Пуля просвистела у самого виска, и, кажется, даже слегка царапнула кожу, но Лара этого не заметила. Перекатившись в сторону и уйдя с линии огня, она пружинисто вскочила на ноги, наставила пистолеты на головореза и нажала на спусковые крючки. Дуэтом гавкнуло оружие, выпуская из стволов стальных ос. Бандита отбросило назад, из груди его брызнули красные фонтанчики. Он упал. Затих.
Лара собрала с поверженных врагов трофейное оружие, аптечку, порыскала вокруг, но больше на этой пустынном пятачке ничего не было. Возвращаться назад? Но там уже все десятки раз перерыто до основания. То, что она ищет - здесь, и нигде больше. Это точно.
Осторожным шагом, она приблизилась к краю скалы, заглянула вниз, - от высоты закружилась голова, - перевела взгляд на другую сторону. И медленно двинулась назад, словно бы решив уйти, но вдруг резко развернулась и кинулась обратно. Раз! Два! Три! Прыжок!
Он тянулся бесконечность. Этот миг слайдом впечатался мне в мозг: зависшая над пропастью девушка, вся нацеленная на одну точку - и эта точка на другой стороне. Я видел в ее глазах победу, она была готова это сделать - птицей перелететь через обрыв...
Надсадно хрюкнул "системник", и изображение смазалось, превратив Лару в нелепую карикатуру. Я еще верил, что все может обойтись, но когда на экране вдруг выскочило предупреждение об ошибке, заплакал.
Все было против моей Лары...
Из депрессии меня вырвал ароматный запах еды. Держа нос по ветру, я встал и сомнамбулой побрел на кухню, где меня ожидала тарелка, заполненная макаронами и сосисками. Мать сидела тут же, за столом и добрыми глазами смотрела на меня.
- Кушай, сын.
- Спасибо, мать! - сердечно поблагодарил я ее и коршуном набросился на еду.
Макароны с сосисками! Кто никогда их не пробовал, никогда не поймет, что это такое. Макароны с сосисками! Это песня... А хрен ли вам объяснять? Это макароны с сосисками!
Сожрав все и вылизав тарелку, я сыто рыгнул, выражая свое восхищение кулинарными умениями матери. Ну и что, что макароны были явно второсортные, дешевые, а сосиски своим видом напоминали о несчастных дворняжках, кантующихся вдоль заборов? В еде важнее всего момент, когда она подана. Это и отличает настоящего профессионала от бездарного дилетанта.
- Откуда у тебя деньги, мать? - спросил я. - Неужели дядя Семен заплатил?
- Нет, - ответила родительница, улыбаясь. - Я продала Свету.
Макароны чуть не полезли из меня обратно.
- Мать?! - воскликнул я. - Ты продала свою дочь?!
- А что? - возразила она. - Борис Эрнестович, сосед наш, вот продал вчера Родину и уехал в Израиль.
От слова Израиль меня переклинило.
- Евреев надо мочить, - с уверенностью Адольфа сказал я.
- Почему? - мать удивилась, несмотря на то, что я и раньше высказывал свою нетерпимость. Видимо, хотела отвлечь меня от факта продажи Светки.
- Тут дело не в причине, мать. Евреев просто нужно мочить, иначе они замочат нас. Видала как они Палестину колбасят? Из-за какого-то кусочка земли такая хуйня. Евреи - они жадные. Мы, русские - добрые. Нам не выжить вместе, мать. Мы слишком разные... А кому ты продала Свету? - с трудом мне удалось вернуть свои мысли в прежнее русло.
- Пидарсову Геннадию Васильевичу. Ты его знаешь, он живет в соседнем доме. Он пообещал заботиться о ней.
- Мать, - мой голос сел. - Пидарсов делает из детей чучела и продает их в магазины. Конечно, предварительно, детей он убивает, иначе кишки вычищать из них неудобно. Да и воняют они, если их не вычистить.
Мать тяжело вздохнула.
- Что же теперь нам делать?
Я посмотрел на часы.
- Мать, а какое сегодня число?
- Сентябрь.
- Скоро Новый Год?
- Нет, по-моему...
- Света хотела на Новый Год себе куклу Барби.
- Что же теперь нам делать?
- Не знаю, мать. Не знаю...
Лара бежала. Легко, словно лань, она преодолела оставшиеся до края метры. Она прыгнула! Господи, как она прыгнула! Это был не прыжок - это был полет! Лара выпущенной на волю стрелой пересекла обрыв... И со всей дури впечаталась в противоположный край. От неожиданности, она даже не смогла зацепиться за выступ, и полетела вниз...
Лара, ты дура! Почему ты не можешь перепрыгнуть какую-то жалкую яму? Я тебя ненавижу, Лара! Умри, Лара! Умри! Визжи, Лара! Визжи, как поросенок! Как свинья, визжи! Визжи! Я буду слушать, как ты визжишь, а когда ты ебнешься на камни и раздастся хруст твоих костей, я кончу! Я кончу над твоим трупом, Лара! Сука! Тварь!..
- Сын?
- Да, мать.
- Познакомься, это дядя Абрам. Он теперь наш раввин.
- Мать???
Я ошарашено смотрел на еврея, стоящего передо мной, и ничего не понимал.
- Мать, что происходит?
Родительница заискивающе глянула на еврея - мол, сынок, еще не в курсе. Не в курсе чего???
- Леша, - ласково сказал еврей, и меня передернуло от его голоса. Лешей меня никто не называл. Только отец. - Леша, понимаешь, ситуация сложилась так, что теперь ты живешь в Еврейской Федерации. Ты уже большой мальчик, ты все понимаешь. Раньше был СССР, но он развалился, так как был совершенно недопустим из-за его неправомерной политики в отношении евреев. Российская Федерация, пришедшая ему на смену, была в этом вопросе более либеральна, но и она была не совсем корректна. Почему ваши жители уезжали к нам? Их гнали отсюда! И вот, два дня назад, мы решили вернуться. Мы вернулись, Леша, на свою Родину. Наше правительство с отеческой любовью относится к вам, русским, несмотря на то, что многие из вас нас не любят. Вы слишком многих не любите, Леша. Так нельзя. Поэтому мы решили взять вас под нашу опеку. Мы сделаем из вашей страны сущий рай. Обещаю. Это вам наш подарок на Новый Год.
- Мать, - Абраму я даже отвечать не хотел. - Мать, мы что, мы теперь евреи?
Мать кивнула, почему-то улыбнувшись. Через секунду я понял - почему.
- Каждому, кто примет иудаизм, они пообещали денежную премию. В пятьдесят шекелей за каждый сантиметр обрезанной плоти!
- Мама! - выдавил я. - Я не хочу быть евреем!
Абрам тяжело вздохнул, а с лица родительницы сползла улыбка. Голос стал строгим и поучительным.
- Алексей! Немедленно прекрати вести себя как антисемит! Я уже взяла деньги за твое обрезание. Не бойся, это совсем не больно.
Я не помнил, как меня подняли из кресла и как повели куда-то. Я лишь помню, как мой обмякший член засунули в какую-то мини-гильотину, слишком глубоко, по самые яйца, а потом... Потом было больно.
Лара... Лара, прости меня... Я не хотел... Я обещаю, ты больше не будешь прыгать через эту чертовую пропасть. Нам ведь с тобой вовсе не нужен этот золотой дракон с изумрудными глазами. Правда? Или, может быть, в последний раз? А, Лара? Давай еще раз попробуем?..
- Сын, с Новым Годом тебя! Смотри, что я принесла! - мать развернула меня в кресле лицом к большущей коробке, заботливо укутанной в цветную бумагу и завязанную затейливым бантиком.
- Что это, мать? - спросил я.
Вместо ответа, она подошла к коробке, освободила ее от блестящей упаковки и откинула крышку.
- Света... - непроизвольно вырвалось у меня, но я тут же понял, что ошибся. Из коробки на меня смотрела не Света, а кукла. Очень похожая на Свету. Даже слишком похожая...
- Вот! - похвасталась родительница. - Я купила ее в магазине. Не правда ли, наша Светочка стала еще красивее?
Лара легко перепрыгнула обрыв и улыбнулась мне. Я улыбнулся ей в ответ.
- Иди ко мне, - прошептали мои губы.
И она услышала меня! Подхватив подмышку статуэтку золотого дракона, шагнула через экран. Монитор вспыхнул, задымившись, выпустив Лару ко мне. Она стояла передо мной чуть подбоченясь, коса лукаво перекинута на грудь, руки на рукоятях пистолетов - как с картинки.
- Хеллоу, - сказала она.
- Привет, - сказал я. - Я люблю тебя, Лара.
- Я донт андестанд ю.
- Лара, сегодня пятнадцатое сентября. Помоги мне замочить всех евреев.
- О! Евреи! Йес!
Она была само очарование!
Мать сидела перед телеком и пила молоко. Рядом валялось надкушенное яблоко.
- Мать, - я погладил Лару по груди. - Знакомься, это Лара.
Мать косо взглянула на меня.
- Растешь, сын, - вздохнула она и попросила. - Не мешай мне, пожалуйста.
По телевизору показывали утренний снег. Я сказал:
- Мать, мы пойдем мочить евреев.
- Тебя поймают, - возразила мать. - И посадят.
- Со мной Лара, - возразил я.
- Мне будет тебя не хватать, сын.
- Я буду скучать по тебе, мать.
Мы вышли на улицу. Несмотря на середину сентября, было холодно. Ортопедические ботинки скрипели пожухлыми листьями, когда я, поддерживаемый Ларой, пересекал двор. Соседские дети со злорадными ухмылками пялились на меня и дразнили за спиной, а мне было плевать. У меня в кармане лежала граната, и я был полон решимости сделать себе подарок.
До магазина тут недалеко. Он начинался сразу за дорогой, большой, сверкающий огнями украшений торговый центр, в котором повсюду евреи. Чтобы к ним попасть, нужно лишь перейти дорогу...
Мимо проносились машины, брызжа грязью из-под колес, и их поток не прекращался. Им плевать было на выбоины, на прохожих, на светофоры, на встречные машины - они спешили по своим делам, им тоже нужно было купить подарки.
Мы с Ларой стояли у самой кромки, стирая ладонью с лица капли и ждали, когда же, наконец, автомобилей станет поменьше. Прошло минут десять, и вот где-то вдалеке наконец-то раздался долгожданный хлопок, визг тормозов и звуки сминаемого железа. Река машин резко уменьшилась до размеров паршивого ручейка - это был наш шанс.
Лара побежала первая. Слегка стучали по бедрам пистолеты, коса змеем воздушным вилась за спиной...
А я... Я подобрался, вдохнул воздуха в грудь... и побежал за ней!