Зачем нужно было идти сюда второй раз? Обрадовался - слишком легко все прошло, подумал, дикие - не воины, а просто толпа голосящих придурков, таких ничего не стоит трясти каждую ночь, выдергивая по одному. Чувствовал себя волком, преследующим стадо баранов.
И вот теперь - с поломанной рукой, выбитым глазом и колотой раной в бедре, трясущееся от страха, стонущее и хныкающее существо. Убил троих, но что толку, когда против тебя все племя.
Холодный ветер, а я почти голый, от рубашки и штанов остались лишь лоскуты окровавленных лохмотьев. Зима, хоть снега здесь давно не видели, как правило, постоянно идет дождь, перемежая мелкую морось и ливни. Кругом болото, грязь, а тихая некогда речушка превращается в бешеный поток, и горе тому, кто рискнет поискать брода. И так продолжается вплоть до весны в мае месяце, тогда тучи рассеиваются, река пересыхает, а земля трескается.
Лишь в далеком детстве было по-другому, холод не чета этому, даже вода замерзала. Давно, очень давно. А тут - словно эти старые времена вернулись - пронизывающий ветер, грязь покрылась холодной твердой коркой, а в лужах плавают кусочки льда. Мало кто теперь знает, как называется замерзшая вода, я - один из немногих. Как сейчас помню: с неба вместо дождя падал снег - белый, белее всего на свете. Может, это всего лишь детская фантазия?
Топот маленьких ног... Инстинктивно сжимаюсь в комок - жалкий и дрожащий сгусток мяса и крови. Несколько местных мальчишек в полотняных робах и шапках, с тряпками на ногах вместо обуви. О чем-то совещаются, искоса на меня поглядывая, хихикают.
Здоровой рукой прикрываю голову, скорее инстинктивно, желая в душе, чтобы какой-нибудь камень закончил мои мучения. Трясусь, кричу. В основном попадают в бок, по сломанным ребрам или по руке, трусливо защищающей висок. В первый раз я попытался до них добраться - забыл о цепи на ноге, и лишился глаза. Маленькие недоноски долго радовались.
Последний камень больно ударил по кончикам пальцев, я прикусил губу и еще сильнее застонал. Из-под ногтей выступила кровь. Неожиданно мальчишки разбежались, как стайка крыс возле трупа лошади, вспугнутые шакалом.
Я боязливо поднял голову. Молодой вождь, с копьем и дубиной, в шкурах и надвинутой на глаза кожаной шапке. Высокий, широкоплечий, со шрамом на правой щеке и хитро прищуренными карими глазами.
Постарался сжаться еще сильнее, и опять закрыл голову, ожидая удара. Вождь усмехнулся и поставил на землю миску с коричневой бурдой. Почему он кормит пленника? И почему сам, а не послал кого-нибудь? Вождь, черт - мне тогда было все равно. Набросился на еду, черпал ее здоровой рукой и хлебал прямо из миски, как животное. Как же я был голоден...
- Ты знаешь, какой завтра праздник? - спросил вождь, когда миска увидела дно.
Я с удивлением поднял голову, не понимая, о чем он говорит.
- Конечно, куда одинокому стервятнику помнить о каких-то праздниках. Ну, и чем ты теперь отличаешься от животного?
Я не ответил, все еще вылизывая миску.
- Завтра Рождество, - сказал он значительно.
На груди, зарывшись в складки шкур, блестел небольшой крестик на грубой, травяной веревке. Вождь любого племени - еще и шаман, лидер культа.
- В ночь перед Рождеством мы гуляем и веселимся. Ведь это время, когда родился бог, чтобы своим появлением установить новое время - Новый Год. Благодари бога, что он родился, только поэтому ты до сих пор жив.
Дикие даже примитивней, чем я думал. Не ради мести они меня здесь держат - нет, а потому что им не позволяет убивать какой-то там религиозный праздник. Наверное, на лице что-то отразилось - получил по нему древком копья. Лежу, выплевываю остатки зубов.
- Я знаю - такие стервятники, как ты, не верят в бога. Куда вам, одиночкам - все мысли только о еде, - ногой и по поломанным ребрам.
Я зарычал только зло, напоминая самому себе раненного зверя. Вождь развернулся и нарочито небрежно, даже что-то насвистывая, пошел обратно, к центру деревни. Мне хотелось, очень хотелось броситься следом, прыгнуть ему на спину и вцепиться зубами в шею. Ощутить вкус теплой крови и напиться ею вдоволь...
Постоянно кто-то находился неподалеку, хоть высохший колодец, к которому меня привязали, и стоял на отшибе. Бегали мальчишки - вырвать бы им сердце и втоптать в мерзлую землю. Иногда проходили молодки с корзинками, принарядились к празднику, на одеждах и в волосах не было грязи. Я провожал их злым глазом, мечтая повалить на землю и бить, пока хватит сил. Исполосовать лица, откусить носы и языки, выбить зубы, покромсать груди и разворотить лоно. Каждой старухе я сверну шею, проткну глаза и отпилю голову. Воины, пленившие меня, не отделаются так просто. Нет, я подвешу их за ноги, и каждый день буду отрезать по кусочку, пока не загнутся. Угадайте, с чего начну?
Затравленно дышал и понимал, что сбежать не удастся, и все мои кровожадные планы так и останутся планами.
Мне достались гнилые объедки. Старуха долго отгоняла мух, а потом швырнула, не рискнув приближаться. Подошло еще несколько диких посмотреть, как я, давясь, набросился на еду. О чем-то говорили, смеясь. Я не слышал, к тому же был поглощен едой. Когда-то это было фруктами, до того как успело сгнить. Но я сожрал бы тогда и собственное дерьмо. И хорошо, что часто попадались белые и толстые черви. Я пихал их в рот и глотал, не прожевывая. И никаких рвотных позывов.
Перед самым закатом высветило солнце и удалось чуть-чуть согреться. Я слышал, как желудок, недовольно урча, пытается переварить гнилую пищу. Ничего с ним не станется, и не такое приходилось есть. Глаза сами собой закрылись, и я провалился в полудрему. Часто просыпался, вздрагивая от жутких сновидений. Крысы и вороны выдергивали куски плоти из тела, я наблюдал за этим, силясь закричать. Потом добрались до отсутствующего глаза. Я вскочил, ощущая острую боль, но через минуту опять повалился, чтобы увидеть очередной кошмар. Меня много раз избивали, животные рвали на части, руку часто зажимало в жерновах, на нее наступали ногами и ломали. Те черви, которых я проглотил, прогрызались наружу, значительно подросшие, и скалились острыми зубами.
Меня окончательно разбудили ударом ноги. Уже стемнело, молодой вождь держал факел, с ним были еще двое, один ковырялся ключом в замке.
- Нисколько не ценишь жизнь, - заметил вождь. - Последние свои часы ты просто проспал.
Я лишь попытался закрыться от больно режущего глаз света. Наконец, замок звякнул, и с меня сняли цепь.
- Поднимайся, - сказали.
Совсем забыл про раненное бедро и несколько раз попытался сидя опереться на ногу. Подняться удалось только с колен, держась за землю. Вождю, наверное, надоело ждать, и он помог - больно дернул за поломанную руку. От резкой боли, отдавшейся до самого мозга, я вскрикнул.
Пинками и копьями меня погнали к центру деревни, где горел большой костер. Перед ним собралось все племя, дикие уже, наверное, успели упиться яблочным вином или обкуриться. Глаза безумно блестели в свете огня, многие отплясывали возле костра под звуки примитивных барабанов. Невдалеке стоял большой стол с едой в деревянных и глиняных мисках.
Наше появление приветствовали бешеными криками, в меня полетели разные предметы, от кружек до бутылок. Один дикий даже бросился вперед с ножом, лишь в последний миг его успели оттолкнуть. Вождь поднял руку и что-то коротко крикнул, успокаивая одноплеменников. А перед моими глазами стояло перекошенное от гнева лицо дикого, я чувствовал, как капелька пота потекла по спине. Все-таки, несмотря ни на что, хочется жить.
- Ему не уйти от нас, - говорил вождь. - Успокойтесь и продолжайте веселиться, час его смерти близок.
Как ни странно, но это подействовало, хотя казалось, что толпа вот-вот растерзает меня. Нехотя, все вернулись к прерванным занятиям, отошли в стороны или уселись за стол, только что никто не танцевал. Вновь ударили в барабан. Подталкиваемый в спину, я увидел разукрашенное дерево с цветными лоскутами ткани и бумаги, тряпичными куклами на ветках и прочей мелкой дребеденью. Чуть не расхохотался, настолько нелепым показалось это сооружение. Похоже, у диких совсем крыша на праздниках съехала. Острие копья уперлось между лопаток.
- Шевелись!
Возле ёлки дикие выложили примитивный очаг из камней и глины. Огонь там только разгорался, какой-то паренек разжигал его из факела. А рядом с очагом стоял деревянный алтарь, покрытый еловыми ветками, прямоугольной формы, словно огромная наковальня. Подходя, я заметил веревки для рук и ног и замер.
- Н-нет! - затряс я головой и остановился.
Пришлось тащить меня силой, я извивался, пытаясь вырваться из их рук, и не замечал побоев. Сломанная рука адски болела, особенно когда ее дергали. Меня схватили за волосы и швырнули на алтарь, ребра вновь предательски хрустнули, хорошо хоть позвоночник остался цел. Зато кишечник не выдержал, с меня хлынуло дерьмо, коричневые струи стекали с алтаря на землю - все-таки желудок не справился с гнилыми фруктами. Дикий, привязывающий мои ноги к алтарю, резко отскочил.
- Кто давал ему есть?! - закричал вождь.
Наверное, это жутко воняло. Даже я чувствовал, хоть и со сломанным носом. Злорадно оскалился и захохотал.
- Животное! - сказали мне.
Дикие кривили рожи, махали руками перед лицом, надеясь разогнать вонь, и отступили подальше от алтаря. Я хохотал, наблюдая, как в моем дерьме копошатся белые черви.
- Бог разгневается, - услышал я обрывок разговора. - Нужно помыть алтарь.
Наконец, с решительным выражением на лицах двое отправились ко мне, только вождь остался на месте, скрестив руки на груди. Дикие старались не ступать в дерьмо, когда освобождали меня от веревок. Слезать я не спешил, жутко болел живот, и еще напала истерия хохота. Мои мучители вытирали обувь о песок, ругались. Наконец, один из них схватил меня за волосы и стянул на землю. Брызнуло дерьмо, и у несколько капель размазалось на праздничном наряде дикого. Тут уж мне досталось. Сначала дикий избивал ногами, уже не замечая, что все вокруг в дерьме. Полотняные штаны и расписная рубаха - в этом наряде оставалось только чистить отхожие места. Потом он схватил меня за волосы и несколько раз ткнул в собственные испражнения.
- Ешь! - говорил он.
Вонючая жидкость попала в рот, я машинально глотнул и тут же выблевал все обратно. То, что находилось в желудке, не сильно отличалось от того же дерьма - такого же коричневого цвета и с такими же белыми червячками. Дикий меня отпустил, двинув напоследок пару раз ногой.
Я долго засыпал собственные фекалии песком, иногда терзаемый желудочными спазмами. Но внутри уже ничего не было, все, что не вылилось через зад, вышло ртом. Потом меня заставили мыть алтарь. Принесли ведро воды, но не дали тряпок, пришлось оторвать лоскут от собственных лохмотьев.
Какая-то женщина пронесла мимо новорожденного теленка, и я понял, что его решили пожертвовать вместо меня.
- А с ним что делать? - спросили у вождя.
Тот к тому времени переоделся в красную робу с бурыми пятнами засохшей крови, а на лицо нацепил белую бороду - кажется, козлиную шерсть. Даже своим единственным глазом я разглядел черный ремешок, которым она крепилась к лицу. В одной руке вождь держал копье, выбеленное мелом, а во второй - большой мешок.
Тем не менее, этот наряд мне что-то напомнил. С далеких дебрей памяти всплыла картинка - яркая разукрашенная елка, счастливые родители и коробки с подарками.
- До завтра нельзя открывать, - говорила мама.
Да, я тоже отмечал этот праздник в далеком детстве, только не Рождество, нет, это звалось просто Новым Годом и к богу не имело никакого отношения.
Вождь внимательно на меня посмотрел, его свирепый взгляд никак не вязался к белой старческой бороде. Спасала окровавленная роба и мясницкий нож за поясом.
- Отведи назад к высохшему колодцу.
- Подождем до Крещения?
- Завтра решим, - неопределенно ответил вождь.
И считая разговор оконченным, выхватил нож, не каменный, как наконечники копий, а металлический, правда, покрытый ржавчиной. А может, это тоже засохшая кровь? Вождь подошел к алтарю, где трепетало несчастное животное. Одним быстрым движением он перерезал теленку горло, и держал за ноги, пока тот затихал. Потом еще несколько раз ударил ножом и поднял трепещущее сердце над головой.
- Господь наш всемогущий! - воскликнул вождь. - Прими в жертву эту кровь и плоть и будь милостив в новом году.
Говорил еще что-то, но я уже не слышал. Молодой воин, который избивал меня недавно у алтаря, толкал прочь в темноту, угрожая копьем.
- Иди быстрее, - говорил он.
Дерьмо на одежде, моей и его, уже засохло, но воняло, наверное, не меньше - ноздри дикого трепетали. Мне было все равно.
Это единственный шанс. Удивительно, если своему спасению буду обязан собственному дерьму. Мы только вдвоем во мраке ночи на улице среди темных хижин - вся деревня на празднике у костра. Если я наброшусь на провожатого... То он воткнет мне копье между лопаток. Нет, надо подождать, только когда представится удобный момент? Не упустить бы его.
Кульгая, я шел медленно, дикий бесился и пихал копьем, с каждым разом наконечник все глубже вгрызался в тело. Похоже, провожатому нравилось мучить других, особенно беззащитных. Я со всех сил старался не закричать, не получалось - выл и скулил, как побитая собака, ненавидя сам себя. А дикий лишь злобно смеялся.
Наконец, пришли к колодцу - месту моего заточения. Если не освободиться сейчас - дальше уже будет поздно. Только я об этом подумал, как получил древком копья по затылку. Когда пришел в себя, дикого уже не было - ушел, успев приковать меня к колодцу. Оставалось только выть на луну от бессилия и в исступлении дергать цепь.
Болело все тело и еще нестерпимо хотелось есть, желудок, освободившись от всего лишнего, трубил похоронный марш. Неожиданно я услышал какой-то посторонний шум сбоку. Неужели какое-то животное рискнуло приблизиться к селению диких? Какая беспечность - пусть только подойдет на длину цепи от колодца. Я затих, постарался не дышать - подходи, ешь мой труп.
И тут я увидел его, даже скорее ее - оскаленные зубы, длинные волосы клочьями, грязная, в оборванной одежде. Ведьма, она из тех, кто по ночам шатается возле селений, надеясь встретить одинокого человека и загрызть его насмерть. Ее ведет голод. Ее не нужно было приманивать, сама пришла на мой запах. Мы и раньше встречались в ночи, но принюхавшись, расходились в разные стороны, никто не рисковал нападать первым. Сейчас другое дело - я ранен, ослаблен, прикован - легкая добыча.
У-у! Почему она не появилась раньше, когда здесь был дикий - помогла бы мне освободиться. Больше я ни о чем не успел подумать, ведьма прыгнула, целясь длинными когтями в горло. Еле успел увернуться, подставив бедро, она не преминула вцепиться в него зубами. Я взвыл и отпихнул ее ногой.
Мы вскочили и некоторое время кружились, огрызаясь. Она видела, что одна моя рука безнадежно болтается вдоль тела, замечала и остальные увечья. Наконец, бросилась еще раз и потянулась острыми зубами к моему горлу. Упали на землю, я услышал щелк челюстей недалеко от уха. Она немного промахнулась и сомкнула зубы на моем плече, одновременно раздирая когтями грудь. Кровь пьянила ее, а голод делал решительной. Я бил в бессилии рукой по земле, дергал ногами, ощущая, как меня пожирают живьем. Она отстранилась на долю секунды, чтобы прожевать кусок плоти, отвратительным красным сгустком свисающий изо рта. Кровь сочилась по подбородку, капая на полуобнаженную женскую грудь.
Громко отрыгнув, ведьма вновь приникла ко мне в кровавом поцелуе. На этот раз не промазала, как вампир присосалась к горлу. Я сжимал и разжимал кулак, в агонии ерзая по земле, и неожиданно нащупал цепь.
Ведьма опять отстранилось, ей не удалось разодрать сонную артерию, иначе со мной было бы покончено. Кровь медленно сочилась из раны, текла на грудь и плечо. Ведьма облизала губы и опять потянулась к моему горлу. Считала, что жертва ошеломлена, остается ее только съесть, совсем забыла, что имеет дело с таким же хищником, как сама. Я набросил цепь ей на шею и потянул. В ответ раздался отвратительный хрип, кровь вытекала из оскаленного рта.
Когда она потеряла сознание, я поднялся на ноги и тогда уже приложился всем телом. Видел, как цепь впивается ей в горло, оставляя за собой багровый след. Как хлещет ее... на этот раз ее... кровь. Еще одно усилие и шейные позвонки окончательно хрустнули. Голова высоко подлетела вверх и упала носом в землю. Я опустился на колени, тяжело дыша.
Отдыхал недолго, лишь перевел дыхание и набросился на обрубок ее шеи, отрывая зубами куски мяса. Нестерпимо хотел есть, плоть почти не пережевывал, запивал теплой кровью, хлещущей из раны. Шея оказалось жилистой и совершенно невкусной. Вскоре я это понял и перекинулся на другие части тела - предплечья, грудь... Там я задержался надолго, голод довольно урчал в желудке, затихая. Жаль, у меня не было ножа, кожу в некоторых местах оказалось сложно разгрызть, зубы лишь скользили и никак не могли зацепиться. Приходилось широко разевать рот, и почему у меня не вытянутая вперед челюсть, как у волка?
Я избавил ее от одежды, когда дошел до ног и того, что между ног, неожиданно почувствовал желание. Почему бы и нет? Самка моей расы, ее можно даже назвать красивой, несмотря на отсутствующую голову. Даже не пришлось снимать то, что когда-то именовалось штанами, мой член благополучно выглянул сквозь одну из многочисленных дыр. Кое как расширив рукой лоно, я затолкал туда свой жаждущий орган.
Ерзал по ней, яростно рычал, иногда вгрызался зубами в желанную плоть и продолжал прерванную трапезу. В исступлении не замечал ничего, того, что не одного меня привлекает запах свежей крови... Не животных следовало бояться, не водятся нынче львы и гиены, нет даже шакалов и волков. Но есть кое-кто похуже любого зверя...
Меня схватили за ноги и отшвырнули прочь. Могли убить с легкостью, только зачем?.. Двое здоровых мужиков, они тоже были голодны, поэтому сначала огрызли по кусочку. Я вскочил и бросился на них, спасая свою добычу.
Меня отшвырнули ударом ноги. Потом они удалились, почти бегом и забрали с собой труп. Боялись не меня, из темноты раздавались новые крики и вой, сверкали чьи-то глаза. Потом явились опоздавшие...
Трое или четверо придавили меня к земле, кромсая тело зубами и когтями. Теряя сознание, я увидел блеск факелов - дикие у костра услышали крики, и пришли отогнать хищников от деревни. Мои мучители разбежались, один какое-то время пытался умыкнуть и добычу, не замечая, что она прикована к колодцу.
Когда огонь поднесли ближе, я уже был далеко оттуда, хотя тело продолжало дергаться.