Снег был грязный и совсем не хрустел, когда Дед, упираясь в сугробы старыми валенками, тащил через опушку перелатанный мешок с подарками. Он сам не знал, что было понапихано в него. Шеф как всегда делает сюрпризы. Этот пидар сам получает заявки, сам же их и выполняет. А Деду только и остается, что, надрывая пупок, доставлять эту "радость" населению. Если бы он ещё платил хоть нормально. А то нет! Себе забирал здоровенный куш, а работникам отстегивал тот мизер, который только позволял не протянуть ноги.

- Все, уйду с работы. К ёбанной матери все эти праздники! - ворчал Дед. - Куплю дачу где-нибудь у черта на куличках и буду ходить на охоту, а старуха моя будет готовить заячью похлебку.

Старик размечтался, запыхтел чаще и мешок уже не казался таким тяжёлым. Перевалив через перелесок, Дед вышел на дорогу и поволок свою ношу по утоптанной дорожке, ведущей к новому посёлку. Раньше его здесь не было: все поля да перелески. В молодости, когда Михей (так звали Деда) работал почтальоном, он исколесил этот район вдоль и поперёк, переезжая на своём велосипеде от деревни к деревне. Мужики были добрые: кто стакан поднесёт, кто закусочкой угостит, - как не крути, а заметная экономия заработка. А сейчас?

Бурча себе под нос проклятия в адрес Шефа, Дед подошел к первому дому, который стоял на отшибе. Здесь он ещё не бывал: котеджик построили весной и двухэтажная постройка возвышалась над всем посёлком. Окна в доме горели елочными лампочками и из открытой форточки раздавались голоса: низкий - мужской и высокий - мальчишеский. Визг пацана иногда срывался в фальцете, иногда переходил на низкие ноты, мужской (видимо отца) отвечал ему как-то неуверенно и чувствовалось, что перебранка уже подходит к концу.

В доме стихло и дверь, слабо поскрипывая, потихоньку начала открываться. В проеме появилась прилизанная на пробор голова подростка с оттопыренными ушами. Лицо его украшала широкая улыбка во все зубы. Черный смокинг ловко обтягивал его стройную фигуру, а галстук ярко красного цвета с зеленым крокодилом на узле мило добавлял изысканность к его веснушкам.

- Ага, вот и дождались! А ты старый козел, - мальчишка плюнул в сторону отца,- держи свои яйца в кулаке и не перечь мне! Следующий раз я тебе этого не спущу. Ишь что надумал! К молоденькой девке решил пристроиться. У тебя же яйца уже плесенью покрылись. А всё туда же. Мать бы пожалел: вон как мается,- завершил монолог прыщ и пнул ногой лежащую у двери женщину в юбке с разрезом до самой талии.

Глаза у той были закрыты, но вздымающаяся волнами грудь готова была оторвать пуговки на розовой кофточке. Зеленоватая блевотина тонкой струйкой стекала с её перламутровых губ и капала в лужу несварившегося ужина. Из двери наружу вырывался запах борща, подгорелых котлет, французских духов и блевотной кислятины.

Протиснувшись сквозь неширокий дверной проём (женские ноги, обутые в лаковые туфли на высоком каблуке уперлись в дверь и мешали ей открыться полностью), Дед ввалился в большую прихожую, увешанную гирляндами, фонарями и прочей новогодней мишурой.

Посредине прихожей, рядом с дверью на кухню стоял, растопырив ноги, высокий сухопарый мужчина. Его голова виновато склонилась набок, а под носом дрожала, отливая радужным светом, сопля. Вот она вытянулась и, качнувшись вправо, капнула на белоснежную рубашку с вышитыми украинскими узорами, расплывшись в виде перламутровой броши. В этом придурке не было ничего интеллигентного, хотя он был и в очках. Большая роговая оправа закрывала пол-лица и придавала её хозяину вид мудрствующего двоечника.

Дед поставил свой мешок на пышные бедра хозяйки дома, так удобно расположившейся под вешалкой, развязал его и сунул туда руку, попав во что-то липкое.

- Варенье, наверное, пролилось, - огорчился Дед и вытащил из мешка... голову девчушки. Остатки волос зашевелились под париком у старика и ватные усы встали дыбом.

- Эт... как... тут... что.. ы..., - было запричитал он, но пацан схватил окровавленную голову за косичку и впился в её губы.

- Ага, не хотела по-хорошему, получай по-плохому! - взвизнул недоросток и откусил у нее нос.

Выхватив из-за пазухи кухонный нож, он наотмашь полоснул по лицу Деда: нос повис на тоненькой кожице и болтался от ударов алой струи. Пацан схватил этот недорезанный нос, дернул, оторвал и запихал себе в рот. Дед сел на пол и тихонько завыл.

- Мало того,- пронеслось у него в стареющих извилинах, - что на мокрое дело попал, так ещё и инвалидом оставят. Не убили бы.

Женщина у двери пошевелилась, задвигала бёдрами и через разрез в юбке показалась удивительной белизны нога без колготок. Выше колена нежной розой расцвёл синяк, расплывшийся по всему бедру. Мешок покачнулся, накренился и плюхнулся в блевотину, брызги которой нежными фиалками украсили стройную голень красавицы.

- Мой подарок! - папаня нагнулся к мешку и вытащил... остальную часть убиенной.

- Хуй тебе в жопу, салага! У тебя еще яйца не отросли! - старший потащил труп девушки в комнату и кинул его на кровать, раздвинув той ноги: из влагалища торчала кровавая тряпка.

- А, дармоеды, - папаша запустил в Деда старым ботинком, - нигде работать не умеете. Даже радость человеку в Новый Год не можете доставить.

Перевернувшись на живот, жена некрофила подобрала под себя ноги и стала подниматься. Сначала она задрала свой зад, постояла так раскорячившись несколько секунд, а потом отжалась на руках. В этой позе она стала медленно поворачиваться в поисках подходящей опоры для придания своему телу вертикального положения. Глаза бабенки были все еще закрыты и она шарила левой рукой впереди себя. Наткнувшись на косяк двери ведущей в комнату, она стала медленно подниматься.

Распахнув свои небесно-голубые глаза, женщина увидела труп на своей кровати и вскрикнула; но ударившись головой о косяк, грациозно рухнула на пол. Пуговички на кофточке отлетели за чучело сиамской кошки, стоящей у двери в туалет, и левая грудь, вырвавшись на свободу, шлепнулась в остатки блевотины, весёлым ручейком вытекающей из-под мешка с подарками.

Тем временем папаша дергал за тряпку, но она не поддавалась. Тогда, упершись ногами в посиневший живот бывшей соседки, отец ублюдка дернул сильней. Это что-то оторвалось и папаша отлетел в угол комнаты: в руках у него была матка убитой.

Он бросился из комнаты, но споткнувшись о тело жены, кубарем влетел в прихожую, ухватив Деда за вонючий валенок, уже испачканного кровью, вытекшей из отрезанного носа.

Сын, улучшив момент, подскочил к отцу, выхватил матку и вцепился в неё зубами. Крепкие молодые зубы прокусили нежную ткань и по подбородку потекла густая струя бурой крови, окрашивая крокодильчика на галстуке в несвойственный ему цвет.

- Это же человеческий зародыш, я в книжке такой видел! Откуда он у нее? Ты что, старый козел, спал с ней, а мне лапшу на уши вешал?

- Ага, блядища! Ноги уже расставила и ждёшь своего козла вонючего. На получай! - с этими словами он стал запихивать ей во влагалище отрезанный член родителя. Тот не пролезал, гнулся, да и застывшая кровь липким месивом мешала "совокуплению".

Все тем же ножом, орудуя в промежности, бывший воздыхатель белокурой соседки расширил проход и впихнул отцовский член в то место, которого он так безуспешно добивался сам.

Воспользовавшись суматохой, Дед выполз из дома и, оставляя за собой кровавый след, двинул в сторону леса, откуда и пришел.