Аннотация: В моей руке растаял снег, В твоей истлела сигарета. Мы прекратим безумный бег От одиночества до лета.
Новопашин Сергей Николаевич, 34 года
Контактный телефон 8-916-721-19-38
- Здравствуйте, дорогая редакция.
- А, это ты... - Редакция выключает радиоприемник и с тоскою смотрит на недоеденный пончик. - Что у тебя?
- Все тоже - "Побег".- Я скромно пристраиваюсь на краешек стула
- Когда ж ты уже прибежишь-то? - Редакция со вздохом берет рукопись.
- Когда опубликуете - наглею я.
- Да я хоть завтра. Только кто ж твой бред читать будет, ты подумал?
Я представляю большой актовый зал психиатрической клиники. На сцене главврач: "А теперь, Господа психи "Побег"!
- И чего ты принес? - редакция штангенциркулем измеряет толщину рукописи.- В письме мы четко указали необходимый для публикации размер. А здесь даже на лист не тянет.
- Я на компьютере печатаю слишком долго, - оправдываюь я.- Вы бы посмотрели начало и если заинтересуетесь, я остальное наверстаю. А так я буду этих восемь листов год печатать и окажется, что зря.
- Ладно, оставь это здесь. О результате мы тебе сообщим.
Как только за моей спиной закрывается дверь, Редакция бросает рукопись в измельчитель, достает пончик и включает радио.
"И последние новости из психиатрической клиники: двадцать восемь пациентов и главврач до сих пор не найдены. По неподтвержденным данным, именно главврач подстрекал больных к побегу!"
Любителям душевного пива, больным псориазом и моему сломанному телевизору посвящается.
Шедевр современной прозы, вершина вдохновения, итог неимоверного напряжения души, руки и ручки.
Роман "Побег"
(Аплодисменты4 восторженные крики: "Браво!", "Бис!"; море цветов, поклонниц, денег; признание; слава; "Нобель"; алкоголь; наркотики; морг; снова цветы; слезы; темнота...- "где это я?, неужели?...)
Вместо эпиграфа, эпилога, предисловия, постскриптума, теоремы Ферма и прочей чепухи:
В моей руке растаял снег,
В твоей истлела сигарета.
Мы прекратим безумный бег
От одиночества до лета.
Newpashin (ранее и раненое)
Глава намба уан.
Мы стоим на высоком берегу реки и смотрим вниз, на воду. Это очень странная река- у нее нет течения. Ни всплеска, на ряби. Миллионы тонн воды просто стоят на месте, напоминая пыльное зеркало в желтой оправе песка. Как буд-то время здесь остановилось, зацепившись за корягу разочарования и в ожидании движения забыло о своем предназначении. Жуткое зрелище.
_Это мертвая река,- произносит Белла,- и вода в ней мертва.
"Рыба, наверное, тоже"- думаю я.
В это время на уровне глаз, в метрах двадцати от берега очень медленно и абсолютно бесшумно, как предвестник будущей катастрофы, летит большой пассажирский самолет, Даже не летит, скорее проплывает. В иллюминаторах, словно на портретах в какой-нибудь галерее, люди. Они смотрят на нас с тупой обреченностью. Им уже невозможно помочь, да и не нужно.
-Они умрут,- констатирует Белла.
Самолет все так же тихо скрывается за горизонтом. Я напряженно ожидаю взрыва, но его нет. Вместо этого, там, где исчез лайнер, появляется огромное облако пыли. Оно растет и приближается к нам. В нем, как на футболе, проявляются какие-то круторогие животные. Звук сотни, тысячи копыт нарастает. Они сметут нас, как прошлогодние листья, втопчут в землю и ничего поделать нельзя. Но, как не странно, страха нет. Чувство никчемности и одиночества наполняет душу.
-Бежим!- Белла резко дергает меня за рукав, выводя из ступора.
Бежим? Да-да, надо обязательно убежать, спрятаться, скрыться от неизбежного. Я устремляюсь за Беллой.
В городе еще никто не знает о надвигающейся угрозе. Люди в режиме "обыденность" занимаются своими делами. Я пытаюсь на них не смотреть. Они как те, в самолете уже не существуют. Есть только я и Белла, потому что мы знаем ЭТО и именно ЭТО делает нас живыми и настоящими. Это Побег. И у деревьев бывают побеги. У них от ствола. А если ствол железный, холодный и смотрит тебе в лоб. Вот это уже неприятно и даже опасно для жизни. Так что лучше думать про бег, ну или про беговую дорожку на худой конец. Кто-то же придумал этот странный тренажер. Ведь можно и так бежать, да и к тому е куда глаза глядят, а не напрягать мозги и зренье подсчетом километража и частоты пульса. Возможно это придумал слепой, ну или какой-нибудь фантазер с завода, где был обычный конвейер и фамилия у него была дурацкая, типа, Кетлер. Просто накачался однажды этот парень LSD, башню ему снесло, и он вместо детали сам залез на конвейер и помчался, бедолага.
Веер в ушах, вокруг золоте пшеничное поле, солнце, размером с апельсин, дорога лентой вдаль... и он такой чешет. Красота! Механик-гад все удовольствие обломал. Видит, человек не работает - не порядок! Как даст ему кувалдой по ногам.
И уже намного позже этого случая, рассекая на инвалидной коляске, Кетлер изобрел это бесполезную вещь. Правда, прожил потом не долго - ни к чему хорошему LSD привести не может.
А к чему может привести меня моя доверчивость, я не знаю. Надеюсь, пока не знаю. А на допросе я так и скажу: "это все Белла виновата. Бежим, да бежим. Ну, я глупый, и рванул".
Глава 2. Из дневника.
Я стою в колодце, по колено в грязи, по уши в соплях 9насморк). Наипоскуднейшая работа. Двести тоненьких проводков с одной стороны и двести с другой ждут, когда я соединю их между собой.
Быстро тлеет сигарета, а я все не могу настроиться. От неожиданной вибрации в кармане и звонка "Я не могу без тебя..." вздрагиваю. Надо будет отключить вибро и сменить мелодию на мобильном, а то нервы стали не к черту.
Высветилось "Белла"
- Да? - надо было "Але?"
- Ты где?- вместо приветствия, самый популярный вопрос в сети. Голос у белы мягкий, успокаивающий.
- В сауне, с девчонками, - пытаюсь изобразить соответственное выражение лица, скосив глаза и скривив рот.
- Повезло тебе, - почему не верит, вдруг я действительно там, - Можешь со мной в Москву сегодня?
Белла, наверное, вся в белом, сидит в уютном кресле и прихлебывает кофе из фарфоровой чашки. Я в грязной робе, резиновых сапогах, на два метра ниже уровня асфальта.
- Что ты говоришь? - сверху в колодец заглядывает лысая голова напарника.
- Я в трубку, -глядя на коллегу:
- Ну если девочки отпустят...
- А-а, - протягивает напарник и исчезает из виду.
Сигарета типа умирает, но не тонет.
- Ну если отпустят, то в пять в баре. О"кей? - и кофе у Беллы, наверняка, хороший, крепкий.
- О"кей! - надо было "Салют!"
Круг неба наверху голубой-голубой, но звезд все равно не видно.
Двести пар проводов все так же внимательно смотрят на мои пальцы и ждут. Ждут встречи. Каждый день - от встречи к встрече. Вся жизнь.
- И почему так!?
- Че почему? - голос сверху и, увы, не проведенья.
- Да пошел ты! - послал же Бог коллегу.
Из ста получившихся пар две так и не встретились. А, может быть, именно им и нужно было больше всех поговорить. Возможно, даже между собой.
Глава 3.
Ненадолго зацепившись за фабричную трубу, солнце кануло в лес. Что характерно, фабрика и труба остались. Фабрика forever!! Все мы на ней работаем. С утра до вечера, с вечера до пятницы, с пятницы до года, с года до смерти. Ведь надо работать, чтобы есть. А есть, чтобы жить! Какая деревянная логика! Жить-то тогда для чего. Для продолжения рода. Ну да, и род за родом будем продолжаться. Как замечательно!
- Спасибо, Адам. Персональное спасибо Еве. Будите у нас на фабрике, заходите на чай, поболтаем. Как у нас? Да все по-прежнему, что и миллионы лет назад, продолжаемся. - Федя Бамбуки почесал за ухом и взялся опять за ножовку. Надо еще кубометр дров напилить, а то что же будет кушать Анастасия Филипповна.
А что же буду есть я?*
- Белл, извини, что отвлекаю, у меня тут вопрос возник. Она резко останавливается, и я с ней сталкиваюсь. Лицом к лицу. Какая она все-таки красивая. И эти глаза! Если рисовать портрет Беллы на фоне голубого неба, глаз не будет видно.
*Рецепт непосредственно для тех, кто работает на ферме, пропивает мизерную зарплату, лишается за прогулы премии и при этом (как не странно) очень хочет есть, а кроме нескольких кусков мяса в холодильнике ничего нет.
Итак, первое: Вынимаем исходный (исдохший) материал из морозильника, можно из сетки за окном, можно, не парясь, сразу из стада и с вожделением пускаем слюни (обязательно!). Когда сей поток здорового аппетита иссякнет, споласкиваем это самое мясо в теплой воде(масса, цвет, наличие самого мяса на костях особой роли не играют). Если вы в детстве не ходили на баскетбол, аккуратно опускаете продукт в кастрюлю(желательно, но можно использовать ведро, лохань (о слово-то откопал!), в кофеварку и пр., главное, чтоб все куски поместились). Заливаем опять же водой, в целях экономии тайма(engl.) горячей из-под крана и ставим на огонь (пионерские и индейские навыки не рекомендуются). Чтоб понять, когда вода закипела, не обязательно опускать в кастрюлю свой градусник. Достаточно поместить над кастрюлей лицо. Оно очень быстро вспотело, значит процесс варки пошел. Добавляем соль(для особо одаренных - это белый мелкий порошок, на вкус соленый. Если последний критерий отсутствует, засуньте себе пальцы в рот и попробуйте найти там язык. На месте? Что ж, тогда это не соль..., но вполне может сойти за приправу).
Приправа - это особый разговор. Соберите в кучу все баночки-скляночки, которые есть на кухне, в аптечке, слесарной мастерской по соседству. Возьмите по щепотке или стакану (не принципиально) из всего найденного и сыпаните с загадочной улыбкой в кастрюлю. Взрыва не произошло - вы на правильном пути, шеф! Теперь садимся на табурет(обязательно колченогий) перед плитой и с нетерпением ждем результата. Чтоб определить точное окончание вари, советую спеть раз 20 что-нибудь на отвлеченную тему, типа: "Виновата ли я (2раза),
Виновата ли я, что люблю..."
Впрочем, если рядом уже стоит старуха с косой и ждет вашей голодной смерти, можете вообще не ждать. Берете большую, нет, огромную вилку или просто левую руку, ну или шпагу, в зависимости от происхождения, и подцепив на ваш безумный взгляд самый аппетитный кусок немедленно отправляйте его в рот.
И вообще, этот рецепт не я придумал, а древние якуты. А с животом у вас, может, и до этого плохо было. Да и старуха, рядом которая, зря что ли пришла. А сейчас в небе повис вопрос и немного удивления.
- Если не секрет, то куда мы бежим?
Вопрос исчез, но удивление во взгляде увеличилось. Я начинаю жалеть о том, что спросил. Такое ощущение, что спорол несусветную глупость.
- Нава*, ты меня любишь?
Вот так оборот! Такого я совершенно не ожидал. Обухом, да по голове! И конечно сразу не знаешь, что сказать. Язык, как на приеме у логопед, шевелится, но не говорит. Мысли, как мыши с тонущего корабля, в разные стороны. - Куда вы, сволочи, мы еще не тонем, у нас не "Титаник", у нас ледокол "Ермак"! Не послушались, и вид у меня поэтому явно глупый.
- Это так неожиданно... - начинаю я мямлить. Не дать - не взять, купеческая дочка на выданье: "Да что вы, сударь, хи-хи, так прям и замуж?"
Белла видит, что "Ермак" тоже тонет и сама приходит на помощь:
- Если любишь, то верь. Если нет- оставайся.
Остаться на фабрике или во что-то верить. "Врагу не сдается наш гордый "Варяг"...- поют мыши и окончательно тонут.
- Бежим - бежим! А то опоздаем, - ляпаю я и нетерпеливо киваю головой.
У Беллы в улыбке ослепительно белый рот, а у меня нет семи зубов и сломана челюсть, но челюсть не нога. Вперед и только вперед!
Федя Бамбукин пришел домой, поел борща, посмотрел телевизор и лег спать. Ему снился Эдем и какой-то бородатый мужик.
Глава 4. Из дневника.
На телефоне 17.46. Над стойкой бара 17,51. А по Гринвичу? Гринвич в далекой Англии потеребил бороду, поковырял пальцем в носу, но так ничего и не ответил. Вот е сволочь!
Четвертая кружка пива. Первая была от жажды, вторая по инерции, третья для успокоения нервов, четвертая- гори все синим пламенем!
"Я не буду. Я не буду целовать холодных рук..." - эта мелодия на мобильном явно спокойней. На табло "Белла" и миникартинка какого-то дерева. Возможно это ясень.
- Да? - черт, опять не то сказал.
- Ты где? - не похоже, чтоб издевалась.
- В прострации, - отвечаем я и четвертая кружка.
- Слушай, sorry, буду минут через 15, о"кей?
- Салют! - немного не в строчку, зато не забыл.
Кроме положения стрелок на часах в баре ничего не изменилось. На подоконниках вековая пыль. На занавеске паутина. В голове легкий туман. На Белле новая куртка. Ей очень идет.
- День просто сумасшедший, - она плюхается напротив.
- Когда я заходил в бар, он был еще в уме.
- Ну, я же извинилась, - Белла залпом допивает мое пятое пиво. Конечно жара, жажда, инерция... - Так, автобус, - смотрит на часы, - и через семь минут. Айда!
Я расплачиваюсь за нетрезвость и мы едем на станцию. Автобус приходит минут через двадцать.
В далекой-далекой Англии сэр Гринвич со злостью плюет на пол и ругает последними словами Цельсия. Цельсий в не менее далекой Франции смотрит на песчаные часы и улыбается. А я смотрю на вспотевшего водителя и думаю о теории относительности Эйнштейна.
Глава 5.
Раз- первая нога, левая нога; два - левая нога, правая рука. Автоматизм движений сначала напрягает, но постепенно начинает пугать. Что если не так? Пытаюсь выкинуть это из головы, не получается. Маленький человечек в башке с хитрым прищуром упорно донимает: "А ты попробуй по-другому". "отстань, гад, по-другому нельзя". "можно, можно, даже лучше получится, быстрее". Ну как с ним спорить? И я, не совладав с руками и ногами, падаю и, как положено, в грязь лицом, руками в щебень. Вот ведь послушался. А этот мелкий паразит сразу куда-то исчез. Затаился, наверное, где-нибудь в извилине и хихикает там. Зато появилась боль, досада и почти сразу кровь. Уж лучше б одно из трех.
Боль (возмущенно): Ну куда же я без досады и крови? Кровь и досада (одновременно): куда тебе без нас!
Неизвестно откуда взявшееся, четвертое лицо: Бывает и без них, но тогда мне очень плохо.
Досада: А это кто пискнул?
Кровь: Нет, кто это прыснул?
Боль (с издевкой): Ах, да неужели это наша душенька проснулась! Вот уж не ждали, не гадали. Доброе утречко, родная!
Досада: Да уж, сюрприз!
Кровь: А давайте набьем ей морду!
Душа (спохватившись): Ой, мне кажется пора. (Смотрит на часы и быстро покидает сцену).
Занавес.
Аплодировать, значит звать на бис, потому что на правой ладони появляются три гематомы, как у божьей коровки пятна.
- Белл, а божья коровка с тремя точками на спине бывает? Хоть я и не видел, мне кажется она существует и даже смотрит на нас сейчас с какой-нибудь травки.
- Нет, она сейчас спит, как убитая, - звучит как аксиома. Как если б Белла сама дала ей снотворного росинку, поправила подушку-одуванчик и тихо-тихо вышла, а то, не дай бог, проснется и будет смотреть нам вслед злыми глазами.
На всякий случай я плюю три раза на гематому и через левое плечо.
Глава 6. Из дневника.
Москва меняется постоянно. Красная площадь становится серой, Волга - иволгой, а ГУМ просто гам. И метро опять подорожало, а кафе-бар в алкогольно-дымовую камеру для добровольцев. Добровольцы сидят и впаривают друг другу свои проблемы, обильно смакуя свою неповторимость. Какая-то девка в углу даже плачет. Я ей не верю. Пьяные слезы не катят на откровенность.
Белла разговаривает по телефону. Не со мной. Чувствую себя уязвленным. От нечего делать иду в туалет и долго мою руки душистым мылом. Запах до боли знакомый, но как не пытаюсь вспомнить не могу. Кажется, было лето.
Парень со стеклянными глазами и зрачками в точку стоит рядом и тупо смотрит в зеркало. Кого он там увидел? Может "Радугу" Айвазовского.
Когда выхожу бела уже вживую трепется с каким-то белобрысым дядькой. От него даже на расстоянии несет голубизной и дорогими духами. Мне он совсем не нравится. Интересно, зачем я вообще поехал?
- Сергей, это Эдик - Эдик, это Сергей.
Да уж и имечко соответственное - Эдичка.
Делаю гримасу радостного открытия. А этот гад похоже на самом деле улыбается или делает это очень искусно. Уже натурально начинаю злиться, на себя, на Эдика, на Беллу и на всю Москву вместе взятую. Может это просто ревность?
Ревность: А я-то здесь при чем? Это все Злость!
Злость: Конечно, валите все на мен. Я убила Джульетту, распяла Христа, спалила Хатынь, не выдала зарплату Бамбукину Феде, все я!
Эдик: Ну все, пока, созвонимся.
Ревность и Злость: ладно, что-то и мы задержались. Пойдем, проводим Эдуарда.
Белла облегченно вздыхает: - Ух, теперь можно и расслабится.
Меня это определенно радует, но все равно язвительно и гордо выдаю:
- Мне тоже?
- А зачем же мы приехали?
Ключевое слово было "расслабиться", но ревнивый муж еще стоит у шкафа:
- К Эдичке конечно.
- От Алика, кстати, это его настоящее имя. Мне нужны только деньги, не переживай.
- А почему тогда Эдик?
- Не нравится оно ему. Говорит, от этого имени педиком пахнет. Ну что заказываем?
Альберт... Кто бы мог подумать. Тут я где-то дал промашку.
В меня взгляд сразу почему-то цепляется за: "водка "Путинка", но в голове возникает образ президента, грозящего мне пальцем: "В сортирах мочить будем!" Что вы, что вы, я и не думал, дяденька.
- Мне гавайского рома, виски "Джон Уокер", пиво "Гиннес" и рябину на коньяке. Все в одном стакане, но не смешивать.
Официант в недоумении, Белла в улыбке:
- Мне тоже, только с зонтиком.
Смотрю на гарсона и понимаю, что с юмором у него совсем плохо.
- Да ладно, мы пошутили.
- Конечно-конечно, -прыскает Белла,- зонтик не надо.
Посмеявшись, заказываем текилу, лимон и смену соли на столе. Официант с недовольной рожей исчезает. Появляется вновь минут через пятнадцать. Следом за ним Злость: "Ну зануда этот Эдик, не подраться не может, не нахамить. Ревность А это ты у Беллы спроси. Пойду лучше с гарсоном погуляю - лицо у него подходящее".
Пока Белла колдует с лимоном и солью, я по-простому уговариваю рюмку.
- Как быстро всасывается в кровь// твоя румяная текила// Я позабуду про любовь// Конечно, если ты забыла.
- Грандиозно! - В глазах Беллы восторг и бенгальские огоньки, - Пушкин, по сравнению с тобой, грязный пискля.
- Конечно, Пушкин - рифмоплет,
Он был еще тот забияка.
Я настоящий патриот,
Я Я и бардовая собака!
Так меня несет около часа. Торможу только на станциях: "Текила", "Сигарета" и "Восторженные комментарии Беллы". За это время люди в баре начинают вести себя явно не адекватно. Кто качается, кто раздваивается, но, что характерно, почти у всех счастливы лица.
Сквозь гам из бара доносится радостный звонок простого телефона: "Привет, Серега, как дела?" В. Не помню какой по счету, рюмке текилы, замечаю блеск знакомых звезд. Да и откуда им взяться на дне колодца.
Что? Конечная станция? Да-да выхожу.
Глава 7.
Там, где мы были нас уже нет, там где мы будем - еще не известно. А где мы сейчас? В настоящем? Нет, потому что его не существует. Есть только два времени или просто его обозначения: прошлое и будущее, между ними нет остановки. Даже если будешь сидеть парализованным в звуконепроницаемой черной коробке, движение не остановится, не в голове, не в теле, а уж тем более, вне коробки. Настоящее лишь время глагола. Лежу, стою, бегу...
Поэтому можно сказать, что с Беллой мы бежим в будущее. От этого на душе становится радостнее. Просто праздник какой-то! Плюс, у белы великолепная фигура. И почему до сих пор мы с ней не занимались сексом?
- Почему, Белл?
- Нава, ты ж голубой!
Опять небо. На сей раз я, но это не правильно. Это Белла голубая, а я, скорее, какой-нибудь сиреневый, нет, лучше белый. Ведь если это пропустить через спектр, сколько цветов получится. Целая радуга. Ура, я радуга, радуга! Только в какой же мне спектр стоит залезть, чтобы она получилась? Не в мясорубку же. Очень может быть, что в собственную душу. Хорошо бы. Прихватить с собой еще и Беллу. Можно так же Фрейда, собаку-инвалидку, кресло-качалку. Вот уж мы бы оторвались. Белла варит мне малиновый кофе, Фрейд читает вслух Хармса, собака виляет перламутровым хвостом, а я сижу в крессе-качалке, смотрю на все это и тихо радуюсь.
А может как раз в мою душу мы и бежим? Тогда откуда Белла знает дорогу? Ба-а, и как я раньше не додумался: она же проводник - Сталкер!
Червь сожаления: а на фабрике сейчас обед...
Желудок: Точно-точно, пельмени в горшочке, салат-оливье и персиковый нектар. Я сам меню готовил.
И в самом деле есть охота.
А ведь где-то в жаркой Африке растут пальмы и негры едят апельсины. Возможно даже в данный момент, сидит эдакий Буба на песочке у моря, зевает, почесывается нехотя банан надкусывае. Мысли у него текут плавно так, привольно, как волны прибоя. И тут! ... Из пены морской рев: "Мясо-о-о!" Дрожь буквально пробирает Бубу и холодный пот выступает на черном лбу. "Неужто Боги прогневались на меня?" - Задается вопросом негр и с тревогой вглядывается в горизонт. И что же он там видит? "О-о! Это чудо"... Я! На белом зипуне (что это я не знаю0. Тыбыдык - тыбыдык! Скок на берег! Тут Буба понятно мне падает в ноги и начинает просить прощения за все подряд: за себя, за брата, за пальму и за то, что не выспался. Ну, меня так просто не проймешь. Молнии летят из глаз, слюни изо рта: "как ты посмел нечистым рылом здесь чистое мутить питье мое!" "да это не я все, а Патриса Лумумба" - оправдывается негр, пытаясь прикинуться корягой черного дерева на берегу. Но я-то эти штучки знаю и ему на всем скаку шашкой голову рубаю. "получи фашист за все!" Голова летит в песок, успевая вслух подумать: "это ж надо так лохануться". Я доедаю Бубин банан, скакун - нега. И всем хорошо.
Так всегда: сколько не говори о радуге, душе и прекрасном вообще, последнее слово всегда за желудком. Слово всегда за желудком.
Глава 8. Из дневника.
Дома персиковый диван наконец-то кричит: "О, наконец-то ты вернулся!" Я так же рад его видеть и уже хочу обнять, поговорить про кому, но алкоголь в крови упорно промывает мозг: "Еще успеешь отоспаться, надо еще столько всего сделать, поругаться с соседями, разбить окно в подъезде, напугать унитаз, мебель какую-нибудь сломать, чтоб не мешалась, подлечиться в конце концов. А еще можно сбегать за пузырем на станцию, подраться там с местной шпаной, просадить все деньги в автоматы и показать ментам дорогу до вытрезвителя, это же драйв!"
Немножко покалебавшись, начинаю с первого пункта.
- Васька! (это не смотря на то, что ему за шестьдесят, па мне в два раза меньше) у тебя телефон работает?
Сосед, явно не ожидая такого вопроса в час ночи, долго пыхтит и кряхтит за дверью, но аппарат проверяет. Знает, гад, что я на узле связи работаю.
- Да, - голосом, как лучше б он не работал.
- Значит, не ты.
Кто-то другой сидит у безмолвствующего аппарата и ждет. Возможно, даже плачет. Ну нет у него мобильного, п поговорить так нужно, просто необходимо.
И сразу Блок лезет в душу, зацепив с собой улицу, фонарь и аптеку. Ну, хоть аптеку-то оставь, там столько деприссантов! Гляди послушал, но достаточно и того, что притащил, чтоб впасть в прострацию.
- Алле, Бел, ты уже дома? У тебя домашний телефон работает?
- Работает,- голос усталый, но не злой,- тебе же на работу только к восьми или это уже профессиональное?
- Нет, маниакальное.
- Слава богу, успокоил.
- А ты меня нет. Спокойной ночи.
Что там дальше по плану? Не помню.
- Вась, давай в шахматы? - молчание,- Ну и хрен с тобой, Каспаров! Я сам с собою поиграю.
Через полчаса усиленной работы, соглашаюсь на ничью. Блок не возражает и тушит фонарь за окном. Персиковый диван опять весело кричит: "О! Наконец-то ты вернулся!"
Глава 9. Сон
- Э-эх, прокачу, барин!
Ямщик мертвецки пьян. Он орет во все свое луженое горло про Стеньку Разина, кастерит лошадь, себя и меня заодно. И всех троих периодически охаживает кнутом. В редкие периоды затишья просит у меня водки, чаевые и какую-то грамоту. Я прикрываю шапку перчатками, пытаюсь отшучиваться и с тоскою вспоминаю неторопливые прогулки в парке. Как меня угораздило так неудачно выбрать транспорт?
Лошадь поворачивает ко мне вспененную морду смутными глазами и с неуместным оптимизмом ухмыляется:
- Это еще что! Это только цветочки. Давеча со Степанычем трех барышень катали. Двоих в обмороке в Слиф свезли, а третью вообще где-то посеяли. Во я ржала, когда Степаныч с них же неустойку просил, за эту, третью. Помню, нас тогда батогами из приемной выгоняли. Но его-то понятно, пьянь деревенская, но меня-то за что по рылу? Я и бахилы одела и халат. А-а, Геростраты хреновы!
- Ах, тить, мать, вать! Приехали что ли, Барин? - ямщик перегаром мог бы закалачивать гвозди.
Я смотрю на безлюдное, заснеженное поле окрест и почти согласен, что это и есть Манежная площадь. Но перспектива замерзнуть здесь, совсем не радует.
- Я передумал, Яшка, гони обратно.
Ямщик уставившись себе на переносицу явно соображает, где это "обратно", но так и не вспомнив перекладывает всю ответственность на лошадь:
-Э-эх. Залетная, давай обратно!
Залетная ничуть не сомневаясь в своем умении ориентироваться, с удалью пожилого ишака, рвет все так же вперед. Оспаривать ее знание местности я не решаюсь. Вперед, так вперед. Все лучше, чем в поле.
Уже в сумерках подъезжаем к какому-то одинокому трактиру на обочине. Пьянь с ямщика уже вышла, но дури точно прибавилось. Он поворачивает ко мне свою опухшую рожу?
-Ну что, старуха, вот мы и дома!
- Ты что, дурень, мне ж Манежную надо, а это, - я указывая на убогое строение, - неизвестно что.
-Мать, бать, хать! - это уже лошадь, - То им манежную, то нумера, то девочек, то обратно, а теперь им трактир не нравится. Ну ка гони гривенник, буржуй, а то выпить охота с самого Кронштата!
Ямщик, наконец докумекав, что я не старуха, блеснув недобрыми глазами, лезет себе за пазуху. Знать, что там у него лежит совсем не хочется, поэтому я и сую ему в нос полтинник и поспешно прыгаю на землю. Ноги за время поездки отекли и я не сразу их почувствовав падаю в снег.
- ты только погляди, Степаныч, он же пьяный в стельку, а еще господином прикидывался.
Они берут меня с двух сторон под руки и буквально волоком втаскивают в трактир.
- Нам с барином литр водки и занюхать!
Толстая барменша в грязном фартуке перестает ковыряься вилкой в зубах и исчезает за занавеской. Я даже не успеваю сказать, что я не с ними.
- Чувак, расслабься! - фамильярность этой лошади меня уже не удивляет. Удивляет то. Что ее хозяин опять лезет себе за пазуху.
- Ну, послушай, Яшка, это же свинство. Я за дорогу уже рассчитался.
- Это не свинство, это неадекватное восприятие действительности вследствие интоксикации организма.- Вдруг выдает Сергеевна, но, спохватившись, добавляет. - Да блохи его заели, ерунда!
Наверное, я все-таки ослышался.
Появляется барменша и смахнув вонючим полотенцем тараканов со стола, выставляет перед нами бутыль какой-то мутной жидкости и открытую консерву килек в томатном соусе.
Ощущение дежавю, но когда это было и где не могу вспомнить. Как будто в другой жизни.
- О, это по-нашему! - энтузиазм лошади не исчерпаем, - Мировой закусон, с Херсона мечтала.
Ямщик, очевидно, вспомнив, что делу время - потехе час, оперативно разливает спиртное и не менее проворно выпивает, причем из всех трех стаканов. Я хоть и небольшой любитель подозрительных напитков, чувствую себя обманутым.
Залетная, за время яшкинских манипуляций, успевает только жадно и громко взглотнуть. Однако быстро приходит в себя и в себя же выливает остатки бутылки. Я, чтоб не выглядеть круглым идиотом, решаюсь спороть-таки кильку, но и тут опаздываю. Никуда не уходившая барменша прямо из банки отправляет себе в рот все содержимое.
- Нет, я не понял, это что игра такая: кто успел, тот и съел, назыввается?
Лошадь закуривает огромную козью ножку и, мечтательно уставившись в потолок, изрекает:
- Каждый индивидуум способен к абстрактному мышлению. Но не каждый может абстрагироваться от реальности, заключенной в материальную субстанцию. Я пытаюсь возразить, но меня перебивает Яшка:
-Чунга-Чанга, синий небосвод, - его подхватывает разом повеселевшая барменша, - Чунга-Чанга, весело живет!
Стойко дослушав сей экспромт до конца, спрашиваю у солистки насчет ночлега.
- Очень даже запросто, двухместный номер Люкс! Шика-арные апартаменты!
- Точно, Барин, это ты хорошо придумал, - на плечо ложится копыто Сергеевны, - а то ноги ломит аж с Барнаула. А Яшку-пьяницу здесь оставим.
- Я с вами! - дурным голосом кричит ямщик и падает со стула.
Ах вы мебель ломать! - еще дурнее орет Барменша и бьет пустой бутылкой меня по голове.
Радужные круги, как на черной воде пятна мазута, плывут перед глазами. Конечно это сон, бред. Этого просто не может быть. Сейчас двадцать первый век, рассвет цивилизации, люди живут в мегаполисах, ездят на бензине, мучают космос, жуют трансгены, убивают за карикатуры... Прогресс очевиден. Сейчас я открою глаза и увижу: огромный город, машины, заводы, небоскребы, самолеты.
Словно в свинцовом тумане, шатаясь. Выхожу на улицу. Перед глазами бескрайнее заснеженное поле и памятником неизбежности телега. Из трактира доносится скрипучий Яшкин голос: "Из-за острова, на стрежень"...
Глава 10.
- А долго еще, Белл?
Я еще не устал, но немножко жалею.
- Я и сама не знаю.
Вот тебе и здрасте. А ты Сталкер, Сталкер.
- Это знаешь только ты.
Еще не лучше. Что я знаю? Буквы, цифры, расстояние от Луны, столицу Мадагаскара, меняю на сегодня и еще массу ненужной информации. Только подумать, сколько мусора отравляет мою и без того ограниченную память. Вот бы еще подсчитать, как на компьютере. Оставить самое необходимое и приятное, а остальное в корзину, корзину в топку, топку в паровоз, паровоз от откос.
Так, конспирация, о есть конфигурация, тьфу ты концентрация. Получается, Белла - проводник. Оназнает путь и ведет нас к цели. А я тогда кто, таймер что ли? Если так, то видимо, сломанный, раз не знаю, когда остановиться. Мотаю время в холостую. * Шлеп, шлеп, шлеп.
Может ко мне должно прийти прозрение. Интересно, как я пойму, что это оно и как оно вообще придет? Может его позвать надо. "Алло, прозрение, есть кто дома?" Видимо, нет. Вышло за хлебом и попало под машину. Вот ведь задача. Что мне теперь прикажите делать? Бежать в морг и напирая на жалость заставить прозрение воскреснуть. Или дать ему в рыло, а потом напиться и орать, лежа в сточной канаве: "Куда уехал цирк?"
Безнадега какая-то получается. Остается ждать, когда оно само заявится.
- Здорово, а вот и я, не ждали?
- Как же, как же, очень даже. Вот вам стул и балалайка. Внимательно Вас слушаем.
-Ну, значит, дело было так. Кривой в форточку, я на атасе. Тут шухер - менты! Я шмалять по-темному. Кривой в окно: "Мочи их, Прозенька! Я к мотору, там засада. Через забор и ходу. Еле ноги унесла!
Вот тебе и Прозенька! Стоило так упираться, ее ожидаючи. Может, действительно, не стоит. Работать себе спокойно на фабрике с утра до вечера. Жевать каждый день хлебушек и думать по выходным, сидя у телевизора с пивом, что жизнь удалась. Нет, при определенной сноровке, можно плавать на яхте, купаться в шампанском, жрать деликатесы, но смысл-то не меняется.
Просто Прозенька, тьфу ты, прозрение не то пришло. То иное, настоящее.
- А вот и Я - Прозрена! - громовой голос, - не ждали, суки!
Опять не то. Ладно, буду надеяться, что когда прозренье придет, я его как-нибудь замечу.
Глава 12 (11 дальше)
У Беллы День Рождения зимой и у меня зимою, но это не делает нас почему-то не полярниками, не снеговиками, к сожалению. А как было бы здорово.
Я в эскимосской шубе из натурального тюленя пру по заснеженной Антарктиде на вездеходе к мысу оброй надежды за пивом. Тут голос из белой вьюги.
-Нава, привет! Сколько лет, сколько зим.
Настраиваю фокус в пургу. Три снежных шара друг на друге, на верхнем ведро и морковка, шарф полосатый полощется на ветру, в руках, вернее где-то сбоку - метла.
- Ба-а, какие лю..., Белла! Вот так встреча. Не ожидал тебя здесь увидеть, ты ж вроде мороженое в Якутии продавала.
- Было дело, - застеснялась, - теперь здесь продаю.
- Ну и как бизнес? От пингвинов, поди, отбоя нет?
- Да, как сказать. Не так чтоб очень.
- Да ты не прибедняйся. Садись, к Доброй Надьке сгоняем, хряпнем по маленькой для сугре..., ну за встречу, а?
- Только я в кузове, жар у меня.
- Конечно, подметешь заодно, инвентарь с собою.
Хорошо, что Белла не умеет читать мысли, а то наверняка обиделась бы, особенно, за инвентарь. И на душе так весело, как если б спер из колхозного сада яблоки, а наказали за это Тимура.
- Да не я это, братцы, не я! - голос дрожит, вот-вот заплачет, - Я просто мимо проходил, смотрю яблоко на земле лежит. Что, думаю, добру пропадать, ну и поднял. А тут, откуда ни возьмись, сторож, и давай меня, почем зря, дрыном охаживать. А сам, между прочим, эти яблоки в соседней деревне на самогон меняет, честное пионерское.