По одной пачке, потом две, потом дошёл до семи за раз.
Из меня извергся фонтан, облил микрофон и стоящую рядом девушку. На этом пришлось закончить в тот раз.
А сейчас же я продолжал трудиться в "Международной заботе", и подкатывался Новый год. Жить было негде. К тому же я ещё и приболел. Не помню уж, где я был в тот вечер, что делал. Я помню - была пятница, и естественный вопрос, который накатывался, был таков - где поспать. Впереди - воскресные дни. В будние-то я навострился ночевать на работе. Спал, благо там обнаружился толстый большой матрас. Ну а тут я не знал, как быть. Я решил пойти на Московский вокзал. Зайдя туда, понял, что это отпадает. И в подъезды надоело ходить. Ёлки-палки! Пойду-ка я в Катькин садик. Кто не знает - это место встреч всяких неформальноориентированных людей. Хватит прятаться по подвалам, решил я, вперёд! и ветер в лицо.
Перед Катькиным садиком работают художники. Когда-то (летом) я тоже тусовался на этой панели. Играл сначала на бубнах в группе одного парня, потом осмелел - сам взял гитару. Поэтому знал там кое-кого.
Мы выпили водки с художниками, и я стал окончательно созревшим для безумных действ. Я решил подцепить парня с баблом и хатой. Я сел на скамейку, жуя сухарики. Почти тут же ко мне подбежал парень и стал, прикуривая, звать к себе в гости. Но, поскольку гомик я только в мозгах, для поддержки и оборонительных акций мне нужно было присутствие девушки. Парень сказал, что он как раз с девушкой, и что мы все втроём можем поехать к нему. Прекрасно! Девушка была позвана, внимательно рассмотрена, и мы двинулись в метро.
Мы приехали к нему в однокомнатную мамину квартиру в спальном районе. Вещи, компьютер и мебель свидетельствовали о высоких доходах мамы. Сам он не производил впечатление человека, что-либо представляющего в жизни.
Я сразу завалился отдыхать на пышной двуспальной кровати, а он решил этим воспользоваться. Но ничего у него не получилось. Пока Яна бегала за вазелином, у него опал, и я проснулся, вскочил, потребовал ещё водки. Он тяжко вздохнул и уснул, а я схватил девчонку, свалил её на пол, и при полном несопротивлении, обошёлся с ней вежливо и нежно, как и подобает истинным джентльменам.
Какой-то в ней был спокойный, всё принимающий дух, какая-то свобода от схем. Она была похожа на Дягилеву.
Мы отбубнили своё на коврах и сели за столик, тихо беседуя, потягивая водку и закусывая деликатесами. Напились и обнявшись улеглись на пол, завернувшись в ковёр.
Проснулись вместе и потом весь день ели феназепам, пили водку, необидчивый Сергей отстирывал простынки, непонятно правда от чего. Мы лежали в хитровывернутых позах на кровати, смотрели телевизор, разговаривали о музыке. Сергей ходил на рынок, мы, воспользовавшись этим, снова любили.
Сергей решил ещё раз попробовать и стал на меня наскакивать. Но мне смотреть-то на него было противно, не то что прикасаться. Он не обижался, не выгонял. Мне некуда было идти, поэтому я оставался.
Опять ходили за водкой, мне было разрешено провести здесь ещё одну ночь, мы снова спали с Яной на полу, а утром встали вместе и - она поехала к маме, а я - поехал на работу.
Прошли 29, 30. Наступило 31, укороченный рабочий день. Заключался он в том, что мы, сотрудники склада, доели то, что не доели на праздничном банкете сотрудники офиса, я отоспался после вчерашнего, когда ночевал у Яны, где она живёт в хрущобе с такой же пышной двуспальной кроватью, которую обычно покупают женщины в период своей счастливой семейной жизни. Она тогда позвала свою подругу, сказав, что та одинока и может у нас с ней что-нибудь получится... Бескорыстный, короче, человек. Мы пили хорошую водку. Я попробовал оправдать доверие Яны, но не смог. Мы решили поспать - с утра у всех дела. Яна же напилась, включила свет, скакала по комнате, колотила по крышке магнитофона, бормотала что-то. Мы с девушкой делали вид, что спим. Но потом мне это надоело, я взял Яну под руку, захватил бутылку шампанского, и там, на кухне, на дощатом полу и на ковриках времён бабулек - ударниц труда отодрал её как сидорову козу, таким образом немного её успокоив. Зато завёлся сам, побежал, принял душ, сварил кофе, включил телевизор, ведь уже скоро пора было идти на работу.
Вот поэтому на складе отсыпался. Недурное, надо заметить, занятие.
И вот 31 Яна уезжает к своему другу в Петрозаводск. В 14.00 мы разошлись с работы, пожелав друг другу чего полагается, директор подбросил меня до ближайшей пивной, где мы вместе и выпили по 150 и ещё пива, и я поехал к Яне, чтобы помочь с вещами. Мы напились в пути до такой степени, что я упал на шпалы Ладожского вокзала и сломал банку пива. Еле выбрался оттуда, и что теперь делать?
Я отправился к Джоги. Джоги имел другие планы. Я отправился к Олегу Самородову, известному в некоторых кругах под именем Пегас. Там меня приняли.
Накануне я заглотнул упаковку терпинкода и теперь чувствовал себя хреново. Сразу лёг спать.
Проспавшись, чувствуя себя значительно лучше, я подключился к празднику. Время как раз подходило. Мы выпили, закусили и пожгли бенгальские огни. И тут появляются разные персонажи женского пола. Появляется Лена, поэтесса с разноцветными ногтями, приносит бутылку вина, появляется ещё кто-то, но мне опять плохо, у меня спирает дыхание и лицо покрывается красными пятнами, сердце колотится сухим шелестящим боем. Я опять иду спать. Иду на кухню, разложив вдоль стиральной машины кресло.
Вдруг, среди сна, включается свет, и мне говорит личико, которое светится: "Привет, а как тебя зовут?.." Она была Танюша. Маленькая и весёлая лисичка, взрослая дочь своей матери. Это с ней мы потом ещё ходили за водкой, это на ней был берет в стиле Че, с красной звездой посередине...
Но мы уже трахаемся. Прямо на этом разложенном кресле, и она шепчет мне "Серёжа, - шелестит, - Серёжа, я хочу тебя". Потом я протрезвел и даже проснулся, мы оделись и подсоединились к общему столу, где ещё добавилось женщин, где Олег, разругавшись со своей подругой, убегает, запахиваясь в пальто, и что в этот дом он больше ни ногой. А Танюша была с подругой, которая, когда я поворачивал свою уже мультипликационную голову из стороны в сторону, демонстрировала из-под чёрной чашечки лифчика рельефный толстый бурый сосок. А Танюша ведь ещё пришла и с мужчиной. И мы с ним разговаривали. И Олег, почему-то, именно на него разозлился. А мы с этим парнем, который был мне симпатичен, отошли в другой угол комнаты., туда, где стоял орущий музыку компьютер, и он только улыбался, по-доброму, и сам не понимал, из-за чего Олег так расстроился.
Но друг ушёл, а Танюша продолжала шептать: "Я хочу тебя, Серёжа, Серёжа, поедем ко мне, у меня есть марихуана, кокаин..."
Я прощаюсь со всеми, высказываю Лене, подруге Олега, версию его ухода и ухожу на кухню, в задвинутое кресло, и жду Таню, чтобы ехать к ней. Я готов.
Я слышу её совсем другой голос, который на предложение Вити, что зачем тебе это надо, оставайся здесь, места много, выпьем шампанского, что-нибудь придумаем, отвечает, что на хрен мне этот мальчик нужен, нет, ты думаешь зачем мне этот мальчик нужен? Я сижу и жду. И всё. И весь я словно кит под покровом Океана медленно переворачивается, переворачивается насовсем, навсегда, весь я вздыхаю всем телом и меняюсь. Тупо. Больно. Обидно. Но это неважно, потому что тупо. Я жду её.
Потом происходит рокировка - я уже в комнате и пью водку из горла. А Таня сидит рядом и спрашивает: чего мы ждём?
А чего мы ждём? Тут есть девушка Веста, она черноглазая, а за окном уже светло. И Вите смешно. И я уже не человек, а кукла. И всё же приятно быть, хотя бы и куклой.
Мы ловим машину и едем, она обнаруживает, что потеряла ключи, мы едем к её бойфренду, который в этот час уже на рабочем посту, я жду в машине, но и у него ключей не обнаруживается, это пиздец, придётся лезть в форточку, мы ругаемся в машине, я упрекаю её в "этом мальчике", она предлагает не напрягаться, а если не нравится, то убираться к чёртовой матери.
Мы приезжаем, она залезает в форточку, разбивает себе подбородок, впускает меня, и мы вваливаемся, валимся на матрас, на опять ту же пышную кровать, на турецкие подушки, мы голые, она голая, я пьяный, она голая и это потрясающе - маленькая, сумасшедшая сейчас, голая лисичка с глазами, знающими удовольствие. Анплагд "Нирваны" по телевизору целиком. Внезапные - "пошёл нахуй отсюда", и в коридоре, когда одеваюсь - "куда ты уходишь? не уходи, я не могу оставаться без тебя" - голос чарующий, это сирены. - "Да я, в общем, так, за пивом", - нестойкий Одиссей.
И так несколько раз, под коноплёй, под навалившейся усталостью, рядом с валянием то на подушках, то на кровати, в 8 придёт её парень, под сексом, под обнажённостью, под ненужностью никого никому, под слизыванием удовольствия, под пожиранием похоти, под недуманьем и туманом и туманом, сплошь.
Сплошь туман и мне пора уходить. И мне негде спать. Я пьян и туман. Еду в метро к Лене, с которой познакомился вчера на празднике, у которой взрослый сын, и в малюсенькой квартирке не пройти параллельно двум людям в разные стороны, у которой разные ногти, вы помните, она стелет мне на полу, между своей кроватью и кроватью сына спальник, и я прихожу в себя, и потом звоню разным людям, но ведь у всех свои заботы, и теперь сижу тут, в закусочной, недалеко от метро "Нарвская", пишу убористо всё это на картонках из-под сигаретных блоков, съел люля, как научила Лена, и пошёл дальше. Шире открывая глаза.
Ноль четвёртое, стоило бы добавить. А рассказ пойдёт о том, как я провёл лето ноль третьего. Лето - это маленькая жизнь - как сказал классик. Для нас же, северян, оно вообще играет огромную роль.
Итак, я выехал из Питера, где провёл безвылазно почти два года, наблюдал день за днём, как вырывают деревья и на их месте стелют гранитовые плиты, как поднимают весь булыжник мостовой на Дворцовой с целью, якобы, лучшего выравнивания, даже участвуя в этом процессе, простаивая двенадцатичасовую ночную смену на леденящем ветру с Невы, опершись о лопату, греясь у выставленных высоковаттных фонарей, в ожидании решения, которое должны принять прораб с бригадиром в плане того, чего вообще дальше-то делать? и потом наблюдать, что булыжная новая площадь такая же кривая, как и была, и понимать, что кто-то получил хорошие деньги...
Ну, или, целыми днями бегать по разным конторам, разносить полиграфическую продукцию, зимой, когда то лёд, то холод, то с крыш летит вода, все газоны превращаются в озёра, обувь выделяет соль будто живая, с крыш падают обломки водосточных труб, никто уже давно не обращает на это внимания, все движутся по узким улицам и мостовым, смотрят под ноги, стараются удержаться на ногах на бурых ледяных колдобинах, в каком-то караван-сараевском движении, буддистской циркуляции по анемичным артериям города, то есть центра. А Питер - это центр. Гранитный, как сейчас модно. Старинный - это всегда годно. И эти маски из цемента, Цирцеи, Медузы Горгоны, молчаливым хором опоясывающие статные особняки. Атланты, руки, простыни, бороды, кони с яйцами, парни с яйцами, все с яйцами, железными, как и подобает, со вздутыми металлическими жилами, вздор, руины, тут же витрины, витрины в руинах и наоборот. Есть чем гордиться, есть чем забыться. Огромное мещанское облако, словно полотно нежелания действовать, несвободы накрывает Балтийский город, погружая в человеческий голод, одиночества холод, страх, трепет и душевный ропот. Всё навыверт. Быстротекущий и ускользающий момент. Монумент несуществующий.
Ну и вот, целыми днями по городу шастаешь курьером, от нечего делать пьёшь постоянно. Всё время пьёшь, покупаешь радио, заводишь кошку, от лютых морозов забиваешь окно ковром, вечерами тёмными сидишь, закинув ноги куда-нибудь вверх, гладишь кошку, пьёшь портвейн, кропаешь всякий абсурд в квадратных клетках, потом понимаешь, что напился и не раздеваясь, перевернувшись на бок, засыпаешь.
С утра опять бежишь, чертыхаясь, спотыкаясь, на работе долго не утаишь, что бухаешь, наблюдая. как отношение высшего руководящего состава к тебе меняется или не меняется, что, в общем-то, без разницы. Работаешь так, потихоньку. Идут месяцы. Живёшь в легендарном городе.
А в это лето пришло сообщение, что мама, которая живёт в Екатеринбурге, нашла покупателя на нашу квартиру. Договорились два года назад, что как только это случится, мы все соберёмся и дальше решим, что делать, потому как все мы уже давно хотим жить отдельно. Я, в частности, выбрал Питер, сестра моя уже 2 года живёт в Торонто, а мать, как человек в возрасте и оседлый, решает продолжать жить и работать в Екб.
Изначально же, эту четырёхкомнатную квартиру получил отец по работе, а когда развёлся с матерью, оставил её нам, предугадывая, что однажды дети его подрастут и захотят разъехаться. Мы же Новосёловы, в конце концов.
Я помню фотоальбом, посвящённый их свадьбе. 100-метровый стол в занятом на весь день и всю ночь ресторане, уставленный яствами, десятки гостей в летней парадной форме и транспарант, натянутый над головами: "Едем мы, друзья, в дальние края, станем Новосёловыми, ты и я!" Потом появились мы с Дашкой и тоже потянулись в дальние края.
И вот я сажусь в плацкартный вагон, от духоты потеют стёкла, ибо вентиляция чисто косметическая, сажусь в последний день июня и в первый день июля приезжаю в Екатеринбург. Или - Катер, или - Ё-бург, кому как нравится.
Я шёл в резиновых сланцах от поезда и до дома, панельной девятиэтажки, где прожил 12 лет на 8-ом этаже, откуда из окна моей комнаты открывались небеса с клубами и квадратами, и целыми пирамидами облаков, высокие тополя с куполами листвы и странные сооружения типа башен из кирпича с какими-то пулемётными конструкциями на крышах. Ещё там были (и кстати, есть и будут) кирпичные трубы котельных и они дымили зимой, и закат становился красным, и мы любили употреблять всякие препараты и рассматривать в окна эти закаты. И фотографировать в качающейся комнате.
Питер, он топографически плоский, а Екатеринбург весь в холмах и взгорьях. Я удивлялся давно невиданным домам, построенным без расчёта на архитектуру, съёжившимся после столичного блеска, с пятнами отвалившейся штукатурки, и не хотел идти домой, не зная, как вести себя с матерью после двухгодичного перерыва.
Но встреча, хотя и не без нервозности, прошла нормально. Я распечатал окна в нежилых комнатах и стал думать, где мне поселиться. Здесь я оставаться не хотел - всё было покрыто двухлетней пылью забвения и опустошения детских мечт и амбиций. Всё было уже не то, не моё. Ни потолки, до которых я мог дотянуться рукой, ни ворохи книг, тщательно пережёванных в многочасовом ночном бдении, ни стопки кассет, заслушанных до генетического сродства. Ни стены комнаты, с ободранными обоями, когда-то разрисованными под психоделической уверенностью, а потом, в порыве отчаянья, в порыве порвать с этой недееспособной инфантильностью, сожжёнными ритуально на берегу озера. Откуда мне тогда было знать, что дело-то не обоях.
С участием отца, который теперь занимал какой-то пост на одной из кафедр местного легендарного ВУЗа, я устроился жить в физико-математическую общагу. Поскольку лето - пора каникул, там не было людно.
Тем временем, мы продали эту нашу квартиру, мама как-то зайдя туда то ли за остатками вещей, то ли ещё зачем-то, поразилась вдруг её светлости, т.е. освещённости и даже всплакнула. Как тут не всплакнуть... Я и сам плакал, тихо, беззвучно, уже потом, в октябре, стоя на балконе их (мама уже несколько лет жила с мужчиной, Владимиром Николаевичем, хорошим человеком, который по обыкновению всё делать самому, отравился лаком, пока покрывал им паркет) новой двухкомнатной квартиры, ёжась от холода, со стаканом вина, и рассматривал пыльное шоссе, по которому неслись огни новеньких и не очень машин и мост для переездов или объездов, и вышки высоковольтных линий, что проходят у них прямо под окнами, потрескивая, как августовские ночные насекомые. (Владимир Николаевич крепкий мужчина и поэтому уже через день он опять что-то отскабливал и подклеивал).
Теперь мне предстоит на выделенные деньги купить жильё. Я хочу, как уже говорил, жить в Питере. Я уже не питаю иллюзий относительно красоты и аристократичности духа этого города, но решаю выбрать меньшее из зол.
Я иду на встречу с отцом, чтобы всё обсудить. И по дороге встречаю своего одноклассника. Он видит мои шлёпанцы и спрашивает: "Ты чё, Серёга, ездил отдыхать?" Я говорю: "Точно!"
Мы встречаемся у памятника Кирова, заметьте разницу - не Кирову, а - Кирова. Накануне я праздновал день рождения своей приятельницы и напраздновался так, что сейчас еле шёл, если бы не бутылка вина, купленная ещё одной приятельницей, встреча наша, наверное, не состоялась бы.
А эта приятельница, которая купила вина и вообще, по ходу, была на бабосах, с утра, как сели пить, говорит, - "Серёжа, не можешь ли ты помочь мне сделать ремонт в квартире? Все мужики, которым я предлагала, почему-то сбегают на второй день..."
Значит, там нужно отскоблить извёстку в коридоре, на кухне, в ванной, ободрать обои, и как окажется после, не хило провести время, ведь кроме всего прочего, ей скучно. Мама в отъезде, папа умер. Деньги есть.
Короче, мы договариваемся, что завтра я к ней подъеду и посмотрю, и скажу своё слово.
Мы с отцом, не видевшие друг друга с весны, когда он приезжал в Питер в командировку, попутно оценив обстановку и что я "явно не Ломоносов", немногословно приветствуем друг друга. Потом следует монолог в духе -
"От тебя несёт, как от винной бочки, сходи-ка ты в церковь, чтоб я мог хотя бы за душу твою помолиться, потому что тело ты уже просрал".
Отец подавляет меня, он не может общаться со мной никак, кроме как с агрессивно-лидирующей позиции, видимо чувствуя, что ход моей жизни для него непонятен и тёмен, и не желает вдаваться в детали, которые могли бы может быть сбить его с толку. Я его понимаю. Но держаться на равных с ним не могу. (Да просто ты от него зависим, вот тебе и приходится отвечать - "Да, папа", ты даже стесняешься сказать ему в глаза - "отец", хотя таковым его и считаешь. И уважаешь-то именно за это).
"Так вот, - продолжает он, - денег, всех предназначенных тебе денег, я тебе не дам. Потому что знаю тебя - всё пропьёшь, проживёшь и опять вернёшься. Ведь ты привык жить на халяву. Я выделю тебе 1000 $, езжай в Питер, ищи себе жильё, найдёшь - позвонишь мне, я приеду, если мне понравится, я тебе его куплю".
У меня плохо ворочается душа. У него недавно умерла жена. Он подчёркнуто активен и независим. Я соболезную ему и люблю его.
Я помню, когда они развелись с матерью, он первые месяцы, а может и годы, часто приходил. Его институт находился неподалёку, и теперь-то я знаю это чувство одиночества и какого-то безволия, вызванного внутренней пустотой, когда неважно, куда пойти, неважно, как ты относишься и как оцениваешь каких-либо людей, главное, что знаешь - они примут тебя. И мать его принимала. Он тогда пил. И после работы приходил уже навеселе. То есть с матерью он не пил. Я с ним пил. Но спали вместе они.
И вот как-то раз, зимой, опорожнив накануне несколько бутылок красного вина "Кодрянка", он решает пойти к себе в кабинет, где у него ещё запасы банкнот. Этот путь мы совершаем вместе. Вдруг он останавливается и начинает блевать на сугроб кровью. Я в ужасе трясу его за плечи - "папа, папа, что с тобой?"
"Кодрянка", - отвечает он невозмутимо, и мы продолжаем наш путь.
Но сколько можно скитаться? Кто я? То есть по меткому выражению классика - "что я сделал для хип-хопа в свои годы?" Я размышляю и понимаю, что ехать в Питер сейчас не хочу, и что сумма, которую мне выдадут, будет достаточна для того, чтобы, наконец, заняться тем, чем хочу заняться уже давно, чем просто не было возможности заняться раньше - хип-хопом, т.е. музыкой. Я уже несколько месяцев назад договорился с парнями из одной местной студии, зная, что обязательно приеду на Урал, о том, чтобы поработать у них, с ними. Они согласились. Вопрос упирался в деньги. Теперь они у меня есть. Так вперёд, к осуществлению мечты, чего же ждать. А вернуться в Питер, устроиться на работу, искать жильё я всегда успею. И я остаюсь в Yo!бурге, начинаю собирать музыкантов, репетировать, записывать, играть, жить наконец так, как хочу. А хочу я реализации!
Потому что вера в свой дар, в свой талант никогда меня не отпускала.
Поэтому я живу в общаге, а в первые три недели после празднования дня рождения приятельницы, по большей части у Ольги, девушки, у которой я теперь работаю. Попутно мне режут варикозы под местным наркозом, и мама радостно говорит - "вот теперь ты сможешь летом ходить в шортах", я вспоминаю это сейчас с улыбкой, потому что прошёл уже год, поскольку изначальная дата, вынесенная в заглавие, была тоже давно, потому что сейчас я переписываю рассказ - а за окном - осень Питерских дождей, а страшные толстые бурые шрамы, в беспорядке покрывающие мою левую голень, не собираются даже бледнеть, не то что проходить.
Я работаю у Ольги, на Уралмаше. Мы, честно говоря, много пьём. С утра она идёт в универмаг и покупает литр водки. Я посоветовал ей одну питерскую фирму. Я в это время скоблю извёстку. Скоблю, скоблю, потом вспоминаю про пиво в холодильнике, потом опять скоблю. Надеваю марлевую повязку, поскольку по всему коридору непроглядная туча извёстки. Двери везде закрыты, но весь пол в квартире и предметы каждый день покрываются новым белым слоем. Солнце начинает жарить, в квартире становится невыносимо душно, мы выносим наше пиво и водку на балкончик, сидим там, курим, потеем вместе с балконным железом. Потом опять скоблю. Перекур с запивом. Потом скоблю. Потом падаю в кресло, включаю телевизор, время уже к вечеру, тут звонит мой братан Дэт и приглашает нас обоих в гости - жена с дочкой уехали на дачу, наконец есть возможность пообщаться после долгой разлуки. Мы туда приезжаем, напиваемся там до утренних петухов. А наутро Дэт выгоняет нас шутливо пылесосом, чтобы не было никаких следов. У него строгая и, видимо, примерная жена - Лиля, стоматолог.
Но основным моим занятием остаётся музыка и пиво. Поскольку встречаемся на студии мы раза 3 в неделю, остальное время я трачу или - использую на обдумывание и возлияния.
Ведь я 12 лет прожил в этом городе, пошёл здесь в 1-й класс, но, что интересно, все друзья, с которыми я хотел поскорее увидеться, любимые мои ребята и девчата, как-то отстранённо отнеслись ко мне. Ну вообще-то оно и понятно, все повзрослели, у всех появилась своя жизнь. А я остался такой же. "Инфантильный" - как сказала Оля. Поэтому так получилось, что я как обычно один. А заняться в свободное время совершенно нечем, вот я и пью. И утром встаю и запах зубной пасты вызывает тошноту. И практически всё лето у меня не было аппетита. Т.е. есть хочешь, а как откусишь - в рот не лезет. И имея деньги, выходя на улицу, я обязательно покупал бутылку пива, с которой начинались алкогольные происшествия этого дня. Поэтому в некоторые дни я попросту не выходил из комнаты, боясь своего безволия.
Но я усердно продолжал пить.
Может, просто умереть? Всё ведь понятно. Сначала грибы, потом пошли пятна ясности проступать. На стенах, в стенаниях, в псевдоизменах. Трамваи грохочут за окном танками. По оби обоих обоев ползут ветки теней танками. Всё ясно, день-то остаётся быть божьим, люди с насекомыми играют в игры. Это основа существования. Трудимся для кого-то, на кого-то. Что остаётся? - Радость бытия, уметь просто жить или радоваться жизни. Я не умею. Я промчался мимо этих райских кущей на поезде, теперь возвращаться невозможно. Значит надо работать - только труд делает из обезьяны человека. Это опять игра. Значит жизнь состоит из игры или игр. Я это прекрасно вижу. Значит прямое действие невозможно. И я как все продолжаю жить. Опять что-то не то. Теперь не важно. Слишком глубоко и вообще не отважно. Отважно - дальше трудиться - к такой мысли прихожу я, сидя с утра под грибами и прослушивая свои неокончательные мысли на магнитофоне. Мне всё ясно - то-то и то-то сделано хорошо, но недочётов гораздо больше. Там-то и там-то просто из рук вон, но ведь ничего не потеряно, для этого ведь Бог и изобрёл время, чтобы переделывать, учиться, вникать, записывать. Время - это на другом языке означает "успею".
Успею, решаю я, представляя как прыгаю из этой своей комнаты с третьего этажа и падаю лицом в газон, где вместо земли с травой насыпан гравий. Нормалды, думаю я и иду в магазин за портвейном, чтобы сняться с грибного прозрачно-зелёного депрессивного психоза.
Наступает осень. Наступает наступает. Наступает осень. Ё К Л М Н. Моё тело требует выплеска. Оно всё как бы чешется изнутри. Я участвую в больших и не очень пьянках, отдаюсь в руки телу. Оно хватает девчонок, стаскивает с них одежды, занимается с ними любовью, хотя какая же это любовь, если назавтра стыдно смотреть друг другу в глаза, а момент использования почему-то вызывает внезапную гордость. Хочется отношений, но сам же от них и бежишь, потому что не знаешь, как это делается, потому что всю свою жизнь прожил один, в себе, с собой, о себе и не знаешь ничего другого.
Но отношений всё равно хочется. Просится. Хватаешь с утра бутылку портвейна и идёшь по уже шуршащей листьями мостовой по городу, прислоняешься в переходе к стенке, слушая уличного музыканта, всматриваешься в лица, эпатируешь, подпрыгиваешь, ищешь человека, не можешь найти. Грустно.
Идёшь на автовокзал, говорят, там есть девочки. Нет девочек. Идёшь кругами, вернее, квадратами по городу. Нет никого. В конце концов уже ночью, у самой общаги, встречаешь своих старых приятелей, они несут в рюкзаке целый ком грибов, и вы устремляетесь по старой доброй памяти в неведомые страны, потом, на отходняке, опять идёте за портвейном. Город в это время спит.
И есть в Екатеринбурге такой парень - Андрюха Хазов. И как-то после большой пьянки у него я уезжаю домой, прихватив с собой ключ от его комнаты. Потом ещё пью, меня подвозит одна девчонка, я предлагаю ей подняться ко мне, но она отказывается - ей надо побыть одной и подумать о своих отношениях с мужем. А утром заходит Андрюха за ключами и даёт мне такой совет: "Серёга, ты смотри, так можно и гомиком стать. Ты знаешь что, ты подай объявление в газету: "Составлю пару любой женщине" - и "любой" подчеркни, а то дашь объявление - "Ищу привлекательную, симпатичную..." - и какая-нибудь страхолюдина попадётся. А так - "любой" - понимаешь?" Я говорю - "хороший совет, спасибо".
Потом мы ездили с парнями за грибами, нас там обули, при полном моём бездействии, то есть просто приехала тачка на поляну, у нас забрали грибы и укатили. Но мы потом ещё больше набрали и я возвращался от вокзала на такси, потом бухал с приятелем из соседней комнаты. Под грибами когда смотришь на себя в зеркало - видишь нечеловеческие глаза. А после двух стаканов смотришь - они у тебя уже пьяные и тоскливые...
Мы заканчивали работу над синглом. Записали 7 песен, отобрали 5 самых лучших. Я съехал с комнаты - потому что уже октябрь и студентам самим жить негде. Пожил две недели у матушки, да и поехал в Москву, чтобы предложить там на рынке сбыта свой музыкальный продукт.
Я ехал в поезде в неизведанное. И лучшее средство борьбы со страхом перед неизведанным - это упражнение для глаз. Вы просто их шире открываете. Попробуйте как-нибудь.
Зимний дневник или Ужасная инфантильность
Проснулся на Белоострове. Вписываюсь в избе вместе с уличным художником Валерой. Холодно. Валера позвал завтракать. Поели супа с картошкой. Сказал "спасибо" и отправился к себе в комнату. Валера уехал в город. Я остался наедине с радио и едой. Поел ещё несколько раз. Супа, Гречки, Хлеба с маслом. Сгущёнки. Чеснока. Чая. Засел за Экклезиаста.
Пришли хозяева. Объяснили, что одного проживающего для них достаточно... Мило пообщались. Стремительная жена принялась выключать обогреватели, вытаскивать из банок и ваз прошлогодние букетики, а мы с хозяином сели чаёвничать и обсуждать творческие планы, ибо он, Анатолий, собирается снять фильм, вот скоро в Москву поедет - доставать деньги, и ему нужен звукорежиссёр. От него несло перегаром. Разговор его был вялотекущим и тихим. Ну ладно, значит, меня выписывают. Я собрал все бутылки, которые там смог найти, и сдал их на 29 рублей. И не дожидаясь этих людей, которых, кстати, видел первый раз в жизни, поехал в город.
А получилось так. Я приехал из Москвы, где разнёс свои диски по звукозаписывающим компаниям, и теперь занялся покупкой жилья, а вот пока что жить было негде. Я как-то встретил на улице Сэма и говорю, слушай, не знаешь, где бы можно было пожить? А он говорит, да у меня целая изба есть за городом, хоть со всей группой можешь туда приехать и хоть зарепетируйтесь, места - навалом. Только там холодно. Я говорю, это сейчас не так актуально, мне бы просто где-нибудь пожить, пока не найду себе что-нибудь. Сэм говорит, есть такой художник - Валера, на Невском работает, подойди к нему, он там щас тоже вписывается, поговори, вечером вместе поедете.
Валера особого энтузиазма не выказал, но и не отказал. А изба эта оказалась не Сэма, а Сэма самого уже собирались гнать оттуда. Но Сэм в пьяном запале объяснил, что если кто меня будет выставлять, то он, блядь, разберётся, всех порвёт на разноцветные лоскутья.
Ну вот, выходной день, заняться совершенно нечем. Денег как обычно. Пошёл в кинотеатр. Посмотрел диснеевскую Белоснежку в полупустом зале, а потом контролёрша меня вытурила. Купил портвейна и пошёл к Джоги. - Как там насчёт вписки? - спрашиваю у Джоги. - Что-нибудь придумаем, - отвечает и уходит в свою комнату. Я сижу на кухне, пью портвейн, рассматриваю людей, Колю, готовящего макароны с колбасой, всяких типов - тусовщиков, отвязников и коматозников. Посидел, посидел да и ушёл. Пришёл к Ирине Анисимовой, попросился переночевать, а назавтра посидеть на телефоне. Согласилась. Спасибо, Ира.
Вчера был день рождения отца. Лёг спать. Так вот, ни фига. Притусовался Юра. Это пиздец ходячий, а не человек. Невозможность находиться с ним в одной квартире. Он сразу как зашёл и увидел чужую куртку, начал её швырять, топтать и орать. Накачанный пивом, что твоя шина "КАМАЗА". Увидел меня. "Сдрысни", - хрипит. - "Ладно, - говорю, щас сдрысну, не беспокойся".
Направился к Ольге, которая живёт с Мартом. Март в отъезде. Попросил одеяло вместе с возможностью переночевать. "Я тебя ненавижу, ты знаешь об этом?!" - кричит. - "За что?" - "За твою наглость!"
Господи, я бы тоже мог бы им сказать много. Всем, ёлки-палки. Но нужно молчать, ждать, терпеть. Хлопнув дверью, я никуда не уйду. Терпи. Мы всё это преодолеем. (Правда, кто "мы" не совсем понятно). Главное, что весело. Говорят, так начинают многие алкоголики.
Или так - если так всё обстоит, значит, есть какие-то причины. Может, стоит взяться за ум? Но не слишком ли много сейчас людей ходит по асфальтированным дорогам жизни, бережно и гордо неся в ладошках своё малюсенькое достоинство? Схема, блин, везде одна и та же. Все хотят жить красиво. Даже как-то неловко.
Пора бы и поспать. Разулся. Поставил перед диваном свой маленький любимый жёлтенький будильник.
Проснулся и пошёл занимать денег к своему бывшему директору по "Арт-Мастеру", фирме, где я полгода проработал курьером, Александру. Проще говоря, к Саше. Денег у него конечно нет - сам вложил в строящееся жильё, в рассрочку, сидит на чёрном хлебе и воде. Нормально. Пошлёпал дальше. Выпало полметра снега. Практически то же, что и зыбучие пески. Ощущения при ходьбе интересные.
Пошёл к Ирине. Купил справочник по жилью и "Работу для вас" - предварительно справившись по телефону у неё о местонахождении монстра Юры. Монстр ушёл ещё вчера. Прозванивал и выпивал вместе с Ирой и её бойфрендом Димой. Прозвонил и провыпивал до восьми вечера. Под конец даже отрезвел. Заболела голова. Пошёл к Леониду Ивановичу, прикинувшись только что приехавшим из Москвы. Под этим предлогом переночевал у него и
сегодня с утра занял у него 100 р.
Вчера выписал два наиболее приемлемых адреса, где мне сейчас можно найти работу. Поехал по первому из них.
Сторож на заводе. "Иногородним предоставляется общежитие", но без прописки не берут. У меня её нету.
На Васильевском. Если выйти из метро и перейти проспект, повернуть налево и дойти до угла 8-ой линии, там, в полуподвальном, но светлом и тёплом помещении можно обнаружить закусочную, где пекут пироги. Не пирожки там какие-нибудь, а огромные вкусные пироги с рифлёной каёмкой и смазанные яйцом, чтоб блестели. С грибами и луком, с рисом и с рыбой, с яблоками и курагой, да и с ещё всякой всячиной. Совсем недорого и очень вкусно. Я оставил там 30 р. и был сыт до вечера. (Кстати, отличный кофе.)
Поехал по второму адресу. Работа на фармацевтическом складе. Вроде бы - переставлять на полках баночки с препаратами, собирать по сериям заказы от аптек, паковать заказы в коробки и грузить в машины. Завтра и приступлю. Не работал я уже 5 месяцев. Так что в добрый путь.
На Ладожском вокзале, который так красив. Железные балки, формирующие долгий взлёт стеклянного купола, поражают не свойственным современности размахом. Буду спать на этих недавно привинченных сиденьях.
На улице сугробы осели, а под ними тёмная вода. Слякоть. Скользко. Зима.
За прошедшие дни я начал работать в фарм.фирме "Интеркэр", что означает "Международная забота". К девяти на работу, просыпаюсь где-то в районе шести. Час идти пешком, поскольку денег как обычно. Значит, утром - час и вечером - час. Здоровый образ жизни.
Так же, нашёл себе комнату. Маленькая, 10 кв.м, треугольная, свежеотремонтированная. Напоминает носовой трюм корабля (если такой бывает), устремлённый вперёд длинным острым углом с маленьким окошком у самого носа. Позавчера внёс залог, чтобы застолбить её за собой. Теперь - оформление документов. Это займёт двадцать дней. И мне их нужно будет прожить. Работа есть - хорошо. Но негде спать - а это плохо.
Нарезаю круги по городу, словно снимаю длинным серпантином кожуру с апельсина. В день, думаю, по 15-20 км. Вчера, например, пытался вписаться в четыре места. Не получилось. Ночевал в подъезде на Горьковской, подстелив газетки.
На складе можно взять спирту. Маленькие такие бутылочки. Беру с собой пару и разбавляю водой.
Иду от Бестужевской, где склад, через площадь Калинина по Кондратьевскому до Комсомола, до Финбана, через набережную либо к Литейному (там Наталья, зубной кабинет), либо к Троицкому, и там через Марсово поле на Мойку (там Март, Ольга), либо на Петроградку (Фенька, Джоги, Ирина и вся весёлая туса).
Надо что-то придумать насчёт ночёвок. Ещё осталось ждать 19 дней. Придумаем.
Встречался с агентом в блинной. Всё спрашивал, что требуется для ускорения процесса въезда в жильё. Она объясняла, шуршала множеством бумаг, перекладывала их из папки в папку, показывала мне и тут же убирала, а я сидел и пытался понять её пьяными уставшими мозгами. Сидели целый час. Договорились созваниваться.
Накануне приобрёл на складе в счёт зарплаты 80 бутыльков спирта - две коробки.
Думал, что пойду ночевать на Мосбан. Но после разговора с агентом, который, кстати, женщина, и выпив ещё спирта, подумал, что нафиг спать сидя. Вписался в парадняк на ул.Восстания, совсем недалеко от моего будущего жилья. Там наверху лежало аккуратно свёрнутое одеяло, забрался в одну половину, другой накрылся, включил звонок на будильнике и заснул. Всем спасибо!
"Мелочи жизни делают людей мелочными. Мелочи, мелочи. Сплошные мелочи".
Сижу пьяный на фарм.складе. Мне разрешили здесь ночевать в будние дни, т.е. у директора я не спрашивал, а начальница склада сказала, что меня никто и не увидит.
Сижу распустив по ветру крылья. Склад, он небольшой. Пол квадратных километра. Туалет. Комната для отдыха, подсобки. Я сижу в комнате. Я тут нашёл огромный мягкий матрас какого-то индуса, который был предыдущим директором, но его так шуганули, что он даже вещи не успел забрать, и вот на этом матрасе буду спать.
Почти 22 ноль-ноль. Единственное, что приходит на ум - после того, как мы не можем больше ждать - мы можем ещё немножко подождать. Ждать - функция, придуманная не нами. Рассуждать об этом можно сколько угодно.
19 дней ожидания прошли. Я вписывался у Феньки, у той девчонки, которую люблю, а у неё растёт лоб и золотятся волосы. Но мы не вместе, да? Так и не надо, я всё равно её люблю. Может быть, я к ней просто привязался за 5 лет, что мы знакомы, и как человек слабый и безвольный не могу усилием мысли разорвать эту привязанность, может просто, как сказала Наташа, просто больше некого любить? Это действительно так. Но есть ещё и другие действительно. Моё отношение к этой девчонке и её отношение ко мне - это светлый уголок внутри, огонёк, что согревает и щекочет душу. Сейчас я ей не интересен, ей нужно будет куда-то переезжать из этой мансарды на Большом П.С., ей нужны сейчас новые знакомства и новые возможности, я же каждый день после работы, а в выходные вообще круглый день, напиваюсь спиртом, ложусь спать, утром вскакиваю и ухожу. Она сидит дома, спит до 12, потом встаёт и целый день не спеша лепит из глины рыб и колокольчики, за которые ей платят.
Она ждёт. Тоже ждёт. Учится делать каждодневные вещи.
Я ищу для себя подходящую маску, за которой моя нежная душа могла бы укрыться, компромисс между собой и жизнью. Примериваюсь, притираюсь, а потом снова улетаю в прекрасные и грозовые саванны саморазрушения, которые есть не что иное, как нежелание искать этот компромисс. Всё это выглядит, наверное, смешно, ну что же, я не стесняюсь быть смешным. Позовите меня, когда будете смеяться!
... Закончились Новогодние праздники, я вновь вышел на работу, затем приехала моя мама, привезла деньги, и мы заплатили их, и я въехал в своё новое жильё. Это, как я уже говорил, треугольная комната в 350-метровой коммуналке недалеко от метро пл.Восстания, почти напротив БКЗ "Октябрьский". Мама побыла в Питере 3 дня и уехала.
Я всё пил и пил, но теперь уже вместе с Яной. Мы вместе сходили в магазин и купили магнитофон. Причём Яна, которая вообще человек добрый и поэтически настроенный по отношению к миру, работала дознавателем в ментовке...
И где-то в этот период я стал увлекаться феназепамом, которого на складе было завались. Огромная усталость 2-х месяцев бродяжничанья навалилась наконец на плечи, благо её теперь можно было где снять и развеять. Я занялся оборудованием комнаты, первый раз в жизни взяв в руки дрель и пилу, уволился со склада. Я выпиливал из больших кусков фанеры полки различной формы, чтоб навесить их одна над другой в самом неудобном, неестественно-вывернутом углу комнаты, пил портвейн и в результате допился до того, что желчный пузырь и поджелудочная железа не выдержали и напряглись. Я начал блевать желчью. На скорой помощи меня доставили в Мариинскую больницу (бывшую Куйбышевку).
Там я пробыл неделю, где испытал наслаждение от вливание через капельницу 3% р-ра новокаина, и вернулся домой. Врач посоветовал не пить отныне.