Довольно необычный этой зимой холод заставлял мои зубы колотиться друг о друга все сильнее. Но уходить нельзя, никак нельзя. К тому же я суеверен: раз уж выбрал местечко, надо ждать. Как ни горько признавать, но за пару дней до Луперкалий я оказался на мели. Прокутив все, что было, раздавая от щедрот направо и налево нищим и убогим, я коченел теперь без гроша в кармане в темном переулке. Только влюбленная парочка, крепко обнявшись и ничего не замечая вокруг, пересекла место засады некоторое время назад, и все! Лишь промозглый стылый воздух да гнетущая тишина предлагали себя в качестве спутников. Чтобы хоть как-то отвлечься, я полистал свою жизнь с того момента, как обнаружил полное отсутствие денег.
Сраный ростовщик приперся первым, обгадив утреннее похмелье и весь оставшийся день. Конечно, выдворить его удалось, но завтра он вернется, а значит, сегодня нужна добыча.
Потом еще эта расфуфыренная дура. "Мой папа..." Да будь у меня деньги, я купил бы тебя вместе с твоим вонючим папашой и заставил лизать мои пятки, да чтобы при этом насвистывали еще что-нибудь бодренькое. Сучка недорезанная.
На рынке уже прознали, что я без денег: все торгаши подозрительно косились в мою сторону. Так и не удалось ничего украсть. Сволочи, чтоб вас всех поимел любвеобильный Юпитер!
А тот юродивый, что пристал вечером! Определенно, я понимаю императора, приказавшего уничтожать этих тварей, пристающих на каждом углу со своей паршивой новой религией. "Покайся, друг мой", - блеет он мне. - "Бог выслушает тебя и простит!" Ну да, а жить на что? И все это свелось в итоге к тому, что я должен пожертвовать этому нищему беспомощному богу денег, чтобы он помог потом мне. Я оттолкнул мерзкого старикашку в грязной тоге подальше и поспешил домой, готовясь к ночному заработку. Но что-то никого не видать. Хотя, тихо!
Едва мои чуткие уши уловили звуки движения, я начал тихонько перемещаться вдоль стены, определяя лучшую позицию в тени. Натужно пыхтящий толстячок показался из-за угла, и я внимательно рассмотрел жертву в лунном свете, пока он быстро перебирал пухлыми ножками навстречу своей судьбе. Похоже, безденежье закончилось. Когда незнакомец проходил мимо, я мягко выскользнул ему за спину и, разворачивая руку с кинжалом, негромко скомандовал:
- Стоять!
Он замер от неожиданности, нервно прижимая какую-то сумку к груди. Я осторожно приблизился, уперев острие ножа в спину.
- Будешь молчать - уйдешь живым.
Поразительно, каким странным образом действует банальное предложение на всех, почти без исключений. Этот также не разочаровал: дернувшись, он попытался завопить и убежать. Напрасно, напрасно. В длинном прыжке я превратил его писклявый вопль в сдавленный хрип. Для надежности вонзив нож в содрогающееся тело еще дважды, я замер на корточках, прислушиваясь, какой эффект возымела попытка старого неудачника привлечь внимание. Как будто никакого. Нашарив заветный мешочек с деньгами, я попробовал его отвязать от пояса, но замерзшие руки совсем не слушались. Плюнув, я просто срезал кошель, затем выдрал из судорожно сжатых ладоней небольшую торбу. Судя по звукам, доносящимся из мешка во время этой трудоемкой операции, там находились какие-то склянки. Бегло обшарив укромные уголки богато расшитого плаща, я поднялся, собираясь уходить со своей богатой добычей. Дома разберусь, что из этого хлама представляет ценность. И тут я замер. С той стороны улицы, в которой я рассчитывал спрятать тело и скрыться, донеслись шаги. Все произошло настолько быстро, что я, от неожиданности потеряв несколько драгоценных мгновений, не успел смыться. В лунном свете возникли очертания широкоплечего мускулистого мужчины. Видимо, увлекшись обыском, я не услышал его. Вот еще же неприятности на мою голову! А мужчина, мгновенно оценив обстановку, остановился, заняв позицию, и извлек из-под накидки широкий меч. Слегка выдвинув вперед левую руку, он короткими полушагами начал ко мне приближаться. Надо же, похоже, Фемида наконец проснулась и послала по мою душу гонца. Явно солдат и, судя по возрасту, бывалый триарий. Меркурий, ты еще со мной?
Легионер подходил, покачивая мечом и тихим голосом уговаривая меня:
- Не глупи, парень. Спокойно положи нож и сдавайся.
Нашел дурака. Однако, как же смыться, не поворачиваясь к нему спиной? Я отступал в том же ритме, что и ветеран, рассчитывая дать деру за каким-нибудь углом. Сражаться с ним я и не собирался, понимая, что нет никаких шансов одолеть легионера в честной схватке. А нечестность никак не придумывалась. В это время триарий, поняв мою цель, вдруг рванулся вперед, оттолкнув чуть в сторону мой клинок, после чего сделал широкий шаг вправо, перекрывая путь к отступлению. И замер, прислушиваясь. Скотина, он хочет меня живым взять. И с пониманием этого в душе родился и стал неумолимо разрастаться панический страх. Еще несколько мгновений, и я забыл о мертвецком холоде и недавнем отсутствии денег, вообще обо всем, ужас навис над сознанием черным римским орлом. Я слишком много слышал россказней о том, как пытали подобных мне воров и убийц. Меркурий, неужели ты позволишь твоему верному слуге проверить на собственной шкуре достоверность этих сказок? Солдат вдруг издал протяжный свист. Тут же из темноты донесся ответный. Что означало немедленный конец, без вариантов. Видимо, мой бог не оставил своего служителя в беде: в тот миг, когда легионер отвлекся, вслушиваясь в сигнал товарища, я кинулся к нему, даже не успев осознать, что меня сейчас проткнут насквозь. Солдат легко увернулся, пропуская подмигивающую лунным светом сталь вдоль правой руки и отталкивая ее своим лезвием. Левая же рука рефлекторно приподнялась, защищая левый бок незримым щитом. Вот под эту руку и скользнула моя сжатая кисть, вонзая в оплошавшего ветерана маленький ножик, обычно спрятанный мною от посторонних глаз в складках одежды. От удивления триарий выпучил глаза и наотмашь рубанул правой, но я уже вжимался в камни у его ног, уйдя от смертельного удара. Тут же откатившись к стене, я вскочил, не выпуская из поля зрения солдата. Тот завалился на колено, зажимая рану ладонью, а глаза сверлили меня злобой и ненавистью. Ну, как-нибудь увидимся, мир тесен. Времени терять нельзя. И я рванул по пустынным улицам, виляя и петляя, пытаясь оторваться от вероятной погони и замести следы. Потом, забившись в укромный уголок, я просмотрел то, что награбил, дабы избавиться от лишнего. Деньги, даже не пересчитывая, я подвесил к поясу, а вот на содержимом котомки остановился поподробнее. Она была забита склянками и свертками с какими-то снадобьями. В отдельной каморке были аккуратно сложены сушеные цветы, всякие травы, корешки. Врач, значит. Сердце стрельнуло укором. Надо же, отобрал жизнь у того, кто поклялся ее дарить. Переживал я недолго. Все эти врачи - шарлатаны, обманом выманивающие деньги у богатеньких. Деньги, вот что всем движет, а потому этим медикам и наплевать на обычных людей, вроде меня. Усмехнувшись, я решил воспользоваться редкой возможностью и подлечиться разом от всех недугов, возможно уже ведущих меня в царство мертвых. Не пропадать же добру! Я принялся открывать пузырьки и, осторожно принюхиваясь, отправлял небольшие дозы себе в рот. Все подряд. Надо сказать, покойный заботился о приличном вкусе и запахе приготовленных снадобий - было очень приятно поглощать лекарства, одновременно ощущая себя здорово подлечившимся. Покончив с самолечением, я заглянул в содержимое небольшого свертка, кувыркавшегося доселе среди бутылочек. Развернув, я обнаружил внутри несколько документов. Бегло пробежав их, я узнал, что убитого звали Валентином, и считался он весьма приличным лекарем. Благодарность от какого-то легата, несколько префектов подтверждали целительные свойства опробованных мной зелий, свидетельство о спасении жизни некоего центуриона после кровавой драки. Бойкий был старик! Свернув, я бросил все это обратно в мешок и затянул узел. Пусть пока останется. Да и снадобья пригодятся, мало ли что.
И я спокойно зашагал домой. Но оказалось, что неприятности только начинались. Уже почти у порога своего лежбища я столкнулся с патрулем. Я бы смог отбрехаться, как обычно, но эти солдаты были уже изрядно пьяны. Хохоча и веселясь от души, они принялись лупить меня, и избивали, пока старшему не наскучила потеха. Тогда он с размаху саданул меня плоской стороной меча по затылку. Большего и не требовалось: обрадованный разум с готовностью покинул измученное тело.
Пробуждение было чудовищным. Вместе со скрипом несмазанной двери в голову вонзились страшная боль и мучительная жажда. Кто-то протянул чашу. С трудом разбирая окружающее, едва разлепив ссохшиеся от крови веки, я с благодарностью принял из рук незнакомца подарок и осушил чашку до дна. Божественная вода, спасибо, Меркурий, что не позволил умереть! Едва сдерживая рвущиеся наружу стоны, я принялся шарить по сторонам рукой.
- Вот ваши вещи, - тихий нежный голосок. Я с трудом принял нормальное положение и попытался сфокусироваться на голосе. Она. Это была женщина, даже, наверное, девушка. Трудновато сквозь боль и кровь разглядеть, что находится перед тобой, но я попытался. И увидел, что в руках у нее уже находится тряпица, а рядом стоит еще одна плошка с водой. Я понял. Приняв протянутую ткань, я смочил ее и, ругаясь и шипя, принялся приводить свое лицо в порядок. Смыв запекшуюся кровь, освежив морду, я почувствовал себя намного лучше. Теперь следующий шаг. Мешочек лежал у ее ног, и я вновь принялся откупоривать все подряд и запихивать в рот. Что-то ведь должно помочь! Попробовал даже пожевать несколько корешков, но, сморщившись от мерзкого вкуса (все-таки приготовленные усопшим микстурки были гораздо приятнее), бросил эту затею. Запив весь курс лечебных процедур вином из солидной бутылочки бывшего врача, я отложил мешок в сторону и прислушался к себе. Да, существенно лучше. Теперь девушка.
Маленькая, хрупкая, простые черты лица. Ничего особенного. Может, только глаза, обрамленные густыми красивыми ресницами. Но, попытавшись всмотреться в ее прекрасные глаза, я понял. Она слепа. Увы, но ей не дано видеть всю прелесть этого мира. С другой стороны, ответил я себе, всю мерзость этого мира она тоже пропускает. Боги, как всегда, мудры. Я откашлялся. Она моментально отреагировала на звук, спросив:
- Вам лучше?
- Ммм. Да, спасибо, можно сказать, лучше. Где я?
- О, - она широко улыбнулась, и мое мнение о ее личике стало изменяться. - Папа поговорит с вами, подождите.
Она вспорхнула с колен и скрылась за приоткрытой дверью. Я не успел даже оглядеться, как передо мной возник седой старикашка с печальным лицом. Старый хрыч, за дверью что ли стоял, честь дочери блюдя?
Дед придвинулся ко мне и с жалобной мордой заговорил:
- Уважаемый, вы так известны, вы так всесильны, умоляю, помогите нам. Моя дочь слепа, но вы, вы, чудотворец, исцеляющий многие недуги, вы, я уверен, сможете помочь в этой беде. Не откажите, я заплачу, сколь попросите, только помогите...
Он продолжал бормотать свои жалкие просьбы, а я пытался понять, что происходит. Известны? Что за бред? Но когда дед, уже переходя на умоляющий шепот, произнес "известный Валентин", догадка молнией вспыхнула в мозгу. Они думают, что я тот самый тип, которого я прикончил вчера! Наверняка покопались в котомке, прочли грамоты. Сразу завертелись колесики, пытаясь понять, как это можно с выгодой использовать. Но сначала, сначала логичный вопрос:
- Постой, старик. Где я?
Он остановил поток своих излияний и ошарашенно уставился на меня.
- А вы не помните?
Старый засранец! Интересно, а ты вообще выжил бы, если б к тебе приложились пятеро пьяных солдат? Но, вживаясь в роль, сдержанно ответил:
- Нет. Итак, где?
Он заморгал седыми ресницами, судорожно сглотнул и забормотал:
- В тюрьме, здесь, значит, в тюрьме. Недоразумение случилось, недоразумение. Говорят, нападение на патруль, дебош... Завтра приедет консул, лично разберется, все уладится, выясним, виновных накажем, все...
Я прервал его поток нетерпеливым жестом, проникаясь ситуацией. Завтра все, конечно, прояснится. После чего от смерти не спасет меня уже никакое чудо. Потому что консул однозначно признает во мне самозванца. Да и тело, наверное, уже опознали, просто этот старик еще не прознал. Надо смываться сегодня, надо, но как? Старик выжидающе молчал, и я доверительно взял его за руку.
- Понимаешь, дед, мне нельзя ввязываться в публичный скандал, никак нельзя. Доброе имя, и все такое, - пока я нес этот бред, старый пень понимающе кивал, внимая каждому слову. Тьфу.
- Я помогу твоей дочери, а ты помоги мне, - при этих словах его лицо оживилось, и глаза засияли надеждой. Я начал чувствовать себя сволочью. Но продолжал.
- Я правильно понимаю, что ты управляешь этой тюрьмой?
Он только коротко кивнул, ожидая.
- Я дам ей лекарство, назначу курс, а ты выведешь сегодня ночью меня отсюда, ну и подстроишь, чтобы тебя не наказали, будто я сам, ведь сможешь? По рукам?
- А как же...
Он растерянно переминался с ноги на ногу, и я ободряюще похлопал его по плечу, пытаясь растянуть разбитые губы в подобие улыбки:
- Да все нормально будет, я вернусь через пару дней, прослежу за твоей дочерью, все будет хорошо.
Это его убедило. Когда человек озабочен чем-то серьезным, на все остальное он просто не обращает внимания. Похоже, ради дочери он был готов на все, и в этот шанс нельзя упускать. Я продолжил пудрить несчастные стариковские мозги:
- Приготовьте коня, я должен добраться до своих запасов в укромном месте. Вернусь послезавтра - мне нужно встретиться с одним сенатором. Потом привезу целебный отвар. Не волнуйтесь, мне знакома эта проблема, я уже лечил подобное.
Наблюдая, как подобострастно болтается вверх-вниз его тупая башка, я поражался тому, какую только чушь ни проглатывают люди, когда в их сердца вторгается надежда. Воистину, страшная штука. Конечно, я подонок, но один дополнительный грех уже не сильно изменит расстановку на чашах Фемиды. А бежать из этого места я должен во что бы то ни стало.
Тюремщик бормотал несколько минут, на ходу сочиняя вполне себе дееспособный план (что зародило у меня подозрение, что пройдоха уже заработал немало серебряников таким образом), после чего подобострастно склонившись, покинул помещение. Не забыв, однако, запереть пока дверь с той стороны. Я же растянулся на вонючей соломе, пытаясь выбросить из головы боль в изжеванном кулаками пьяных солдат бедном теле. Видимо, удалось, поскольку следующее, что я осознал, это скрип двери в полутемной камере. Кряхтя, я приподнялся и взглянул на гостя. Гостью. Дочь тюремщика, грациозно прикрыв вход в камеру, скользнула в мою сторону, и я поразился, с какой легкостью она ориентируется здесь. Осторожно присев, она протянула мне принесенную плошку с едой, отставив в сторону кувшин. В полном молчании она ждала, а я с жадностью поглощал скудный рацион, утоляя зверский голод. Девушка встрепенулась лишь тогда, когда я отставил в сторону почти пустой кувшин, и приготовился расспросить ее о моей судьбе. Она опередила меня:
- Вы правда поможете мне?
Тихий мелодичный голосок, приятный и успокаивающий, без тени этого ублюдочного сверхпочтения, расточаемого ее папашей. Мне стало неуютно рядом с этим созданием, бедой которого я собирался воспользоваться, чтобы бежать.
- Папа переживает очень сильно, боится, что вы обманете нас и не вернетесь, зачем вам, говорит, у вас и так полно клиентов, да за солидную плату.
Старый козел. Ты знаешь, но все равно поможешь мне, потому что у тебя нет выбора. Я молча слушал ее, но следующие слова острой стрелой вонзились в сердце:
- Но я вам верю, вы вернетесь.
Как хорошо, что она не может видеть выражение моего лица в этот миг. Думаю, там было написано все. Особенно теперь:
- И даже если ничего не получится, я знаю, что вы сделаете все возможное. Правда?
Я едва смог выдавить что-то вроде "конечно". Странно, я полагал, что не способен в принципе испытывать угрызения совести, потому что до сих пор просто не находил таковую у себя. Надо же, как сильно может ударить простота и наивность! Чтобы прервать затянувшуюся паузу, я нервно потянул к себе мешок со снадобьями. С трудом справившись дрожащими руками с узлом, я одним движением вывалил его содержимое на пол. Помнится, было несколько пузырьков с мазями. Может, они и не для того, но хуже, надеюсь, не будет. Очень надеюсь. Лихорадочно раскидывая в стороны ненужное, я наконец наткнулся на то, что искал. Отложив четыре бутылька, я собрал оставшееся в мешок, соображая, как лучше соврать. Все это время она, молча, слегка склонив голову набок и едва улыбаясь уголками губ, прислушивалась к шуму, производимому мной. Я откашлялся и, запинаясь, поведал ей о придуманном только что весьма эффективном курсе втирания мази в кожу век на ночь и утром. Всех четырех типов, для усиления воздействия. Увы, ее безжизненные глаза не выдавали ничего, а по милой улыбке никак не удавалось понять, поверила ли она хоть одному моему слову. Нервничая, я вновь развязал мешок и нашарил наугад что-то из сушеных трав. Вытянул наружу. Это оказался шафран. Ну, не лучше и не хуже других цветов, а я надеялся, что боги услышали мои молитвы и направили руку в верном направлении.
- А это надо прикладывать раз в день к глазам и оставлять ненадолго. Для эффекта, так сказать.
Она кивнула, и в сердце впилась еще одна стрела укора.
А потом мы просто болтали. Она рассказывала о себе, своем отце, о причинах их теперешнего существования. О матери, которую она никогда не видела и брате, погибшем в одной из многочисленных войн и о своих мечтах, прекрасных, как нежный утренний ветерок. А я врал о прекрасном благородном целителе Валентине, спасающем людские жизни. Красивом статном мужчине, который умеет прогонять боль и уменьшать человеческие страдания. Не мог же я бросить в этого ребенка правду о беспринципной скотине, живущей обманом, грабежами и убийствами. Даже такая тварь, как я, не способна раздавить мечты маленькой хрупкой девчушки, искренне верящей в меня и мою чудодейственную силу. Она поднялась, заслышав шаги отца, когда я уже даже не мог различить в мрачных сумерках черт ее лица, только смутное очертание гибкого тела. И мне было очень больно, когда они поменялись местами. Я встретил старика растерянным и опустошенным, но тот ничего не заметил, сразу начав свое обычное бормотание:
- Никак, никак не получается, нету лошади, никак не выходит. Сейчас выведу, но никак...
Я раздраженно прервал его излияния.
- Хватит ныть! Нет, так нет. Поспешим, еще много дел впереди.
Он кивнул, явно повеселев, но тут же опять занервничал. Быстро проведя меня наружу, он вдруг схватил меня за руку и, низко склонившись, залебезил:
- Ждем, мы ждем вас, спасибо за участие, спасибо, возвращайтесь.
Вырвать руку из его цепких лап удалось с трудом. Тюремщик же, радостно скалясь, извлек пухленький позвякивающий кошель и протянул его мне. И тут я с трудом поверил сам в то, что сделал. Сдержанно оттолкнув протянутое вознаграждение, я коротко бросил:
- Заплатишь, когда вернусь.
И торопливо побежал прочь, боясь, что передумаю. Но на душе все равно было срано.
Я быстро пересекал темные переулки, надеясь добраться до своего жилища, собрать все необходимые вещи и валить, валить из этого города. Измученная душа уже не верила в благополучный исход, но все получилось. Никем не замеченный я очутился у себя и принялся за сборы. Усталость, неземная усталость вдруг придавила меня. Почти ничего не соображая, я едва доплелся до лежанки, рухнул и заснул, сраженный вереницей бурных происшествий последних суток.
Зато проснулся бодрый и почти здоровый. Подобрав свои немногочисленные вещи, я оглядел в последний раз свой приют и тронулся в путь, полагая, что все уже позади. Увы, боги имели свое мнение на сей счет.
Уже почти у городских ворот я столкнулся нос к носу с тем самым служителем новой нищей религии, которого послал два дня назад. Вряд ли он узнал меня, хотя и стал, по сути моей судьбой. На этот раз он был настойчивей, ухватив меня за одежду крепкими руками и взывая к моему разуму. Он орал что-то грядущем мессии, об истинном едином боге, о вере и любви, но при этом повис на мне почти всем своим тощим телом, мешая достать деньги, чтобы отделаться от этого гада побыстрее. С тревогой я наблюдал, как вечно гомонящая толпа быстро рассеивается, образуя вокруг нас пустое пространство. Еще бы, приказ императора был кристально ясен! В панике я извернулся и вытащил все-таки кошель, собираясь швырнуть его этому помешанному. Конечно, именно в этот момент и появился патруль, привлеченный непонятным шумом. Я попытался быстренько отделаться от кошелька, но добился лишь того, что юродивый завопил на всю округу о щедрости и жертвенности нового слуги своего бога. Глаза приближающихся солдат торжествующе заблестели. Один из них отцепил наконец от меня придурка, швырнув его в пыль. Я повернулся к их декану, уже заготовив объяснение, и слова замерзли у меня на устах. Да, пожалуй, теперь точно понадобится чудо, чтобы выкарабкаться. Когда-то он был центурионом, как я слышал. Хороший солдат, напившись, он умудрялся просаживать огромные деньги в кабаках и на играх. Однажды и я приложил к его банкротству лапу, надув его на кругленькую сумму и вогнав в страшные долги. Он даже и не пытался скрыть свою ярость. Уверен, она еще больше усилилась, когда двое подосланных им легионеров так и не вернулись в расположение лагеря. Их тела нашли в канализации, естественно, вдали от моего дома. И теперь этот вонючий неудачник имел прекрасную возможность спокойно разделаться со мной. Его горящий взор и наглая ухмылка на давно небритой морде так прямо и говорили: возможность не будет упущена. Один из солдат взглянул на своего командира и, уловив короткий кивок, шагнул к неуклюже барахтающемуся в пыли виновнику моих бед. Быстрым движением он вонзил клинок ему в живот. Благодарственные молитвы перешли в проклинающие хрипы, и я заворожено смотрел, как умирает, корчась на земле, распространитель истинной веры. Следующим буду я.
- Ну а тебя, проклятый ублюдок, якшающийся с христианами, мы сожжем! - подтвердил он то, что я и так понимал. Я находился в полной прострации. Как близко была свобода, безопасность, счастливая жизнь. Как извращенно смеялись надо мной боги в этот миг, когда на меня набрасывали петлю и мощными толчками в спину гнали к площади, по пути объявляя, что со мной сделают и почему. Праздную толпу это безусловно интересовало, и когда на площади были завершены приготовления к экзекуции, народу привалило немало. Поразительно, утомленный разум был абсолютно пуст. Я смирился. Только в душе немножечко закололо, когда я вспомнил о дочери тюремщика. С запоздалым сожалением я вдруг вспомнил, что даже не знаю ее имени. Впрочем, очень скоро это не будет иметь никакого значения.
И тут, когда мои руки разводили в стороны и привязывали к наспех сколоченному кресту, я увидел ее. Она с трудом пробиралась сквозь жадно смотрящую толпу, не сводя с меня взгляда своих прекрасных глаз. А когда довольно улыбающийся легионер подносил горящий факел к моим ногам, я вдруг понял, что она видит все. Бурлящих людей, ржущих солдат, крест и меня, начинающего утопать в огне. Девушка что-то горячо шептала, прорываясь в первые ряды, а я тоскливо смотрел на ее спутанные волосы, красные от возбуждения щеки и сверкающие отчаянием глаза. В руках она сжимала тот самый чахлый желтоватый шафран, который был выдан для эффекта. Я забился на веревках, ощущая, как боль обнимает мои ступни - пламя разгоралось. Толпа возбужденно загомонила, им нравились мои мучения. А девушка уже пробилась вперед, но дальше путь ей преградил крепкий солдат. Она застыла, с ужасом глядя, как пламя растет и набирает силы. Дышать становилось почти невозможно, и я выдохнул последние остатки воздуха в неистовый крик. Отчаяние и только лишь мелькнувшая теплая мысль: пусть и неведомо как, но я все-таки помог бедному ребенку. А затем снова кровавое отчаяние. И в самом конце сквозь огонь, глотающий мою душу, я увидел две огромные слезинки, скатывающиеся от ее прекрасных глаз к трепещущим губам.