В этот раз отказать Михалычу не вышло. Вранье про завал по работе слишком затянулось, да и к тому же крупы с тушенкой подходили к концу. Оплату за пару заказов, связанных с дизайном сайтов, наконец перевели, а лишний раз утруждать Веру не хотелось. После ее слов о том, как с ним, Егором, тяжело общаться - особенно.
Михалыч после того, как ему дали отмашку в духе "бери, что считаешь нужным", притащил огромные пакеты с продуктами - благо, средства, позволяли. Про выпивку, конечно, тоже не забыл.
- Я двое суток отпахал: свою смену и еще за одного товарища - он в больницу загремел с аппендицитом. Как раз после меня заступать должен был. А еще один в отпуске - и хана. Пока дозвонились ему, а он в деревне у матери, да еще и ехать оттуда - мама дорогая! - кому-то работать надо, - рассказывал он, разливая водку по стопкам. - В цеху жара за тридцать, а если к оборудованию подходить, так и вовсе закипишь, все шумит, громыхает, голова кругом! Тут свою-то смену дай бог до конца дотянуть. Инженер еще на нервы капает - работа у него такая. Устал я, сил нет. И домой идти неохота, там опять высер мозга от Машки - а я отдохнуть хочу, расслабиться. А через сутки опять туда - отпускника нашего сменять. Хотя, какой он теперь отпускник? Отозвали его из отпуска.
Егор опрокинул в себя водку, ощущая, как приятно разливается внутри алкоголь, и одновременно думая, что не должен был этого делать, чтобы не вышло, как в прошлый раз - запоя на несколько дней, дурацкой игры в прятки и претензий Веры.
- А с я твоей соседкой познакомился, - сказал вдруг Михалыч, словно угадав его мысли.
- Что? Как? - чуть не поперхнулся Егор.
- Ой, да очень просто! - Михалыч беззаботно махнул своей широкой ладонью. - Во дворе. Она шины подкачивала на Ниве, а я помочь навязался. Она, знаешь, как рада была? Я, говорю, что ж ты сама все, мужик твой не помогает? А она мне: "А был бы мужик!". Она, значит, свободна, понимаешь?
Егор понимал. Еще как! Он и раньше тешил себя надеждами, что, если не замечал, чтобы Вера приводила мужиков, то, может, у нее никого и нет. Но после слов Михалыча едва сдержал довольную ухмылку, которая вот-вот готова была расплыться на лице.
- Так ты не теряйся, - продолжил Михалыч, хлопнув его по плечу. - Мужик бабе зачем еще нужен, как не по хозяйству помогать? Все остальное она и сама получить может.
Егор ощутил, как кровь ударила в виски. Да еще и водка все усугубила.
- Ну и как ты себе это представляешь? - вспылил он. - Как бы я по-твоему ей помогал те же шины подкачивать? Или еще чего. Какой ей от меня толк? - "Кроме траха мозга", - хотел было добавить он, но промолчал. Без того сболтнул лишнего. Теперь Михалыч, и так задолбавший со своими сватовскими идеями, и вовсе мог убедиться в собственной правоте.
- Не знаю, - пожал плечами тот. - Придумай что-нибудь. Ты же ведь больше общаешься с... - как ее? - Верой? Может, ей в чем-то еще помощь нужна. Наверняка ведь нужна. Как и любой одинокой бабе.
Егор демонстративно фыркнул, но задумался. Попроси его Вера о чем-то, он, пожалуй, расшибся бы в лепешку, но сделал. Наверное даже, если бы это было чем-то почти невозможным... Или нет? Подкачать шины во дворе - для этого потребовалось бы выбраться из квартиры, спуститься на лифте и как-то преодолеть проклятые девять ступеней без пандуса, которые отделяли лестничную площадку первого этажа от площадки, которая примыкала к двери подъезда. А там - за дверью - еще три раздолбанных, выщербленных посередине и почти округлых ступени - уже на улице. И еще бордюры - они не особо сложнее балконного порога, но все же. И взгляды соседей и прохожих. Да и как бы он управился с насосом? Чтобы подкачать шины на Димкиной старой "шестерке", которую подарил (точнее, отдал) ему отец за поступление в универ, требовалось поработать ногами. Хорош был бы Егор теперь, если бы корячился на виду у всех, пытаясь управиться с помощью рук. Нет уж! При таком раскладе Вере проще было бы обойтись самой. Или, вон, попросить того же Михалыча. Или еще кого... Тут Егор включил фантазию, и стало совсем плохо. Настолько, что потребовалось еще выпить.
"Да и вообще, - подумал он после очередной стопки, - Вера ведь никогда ни о чем не просит. Даже на помощи с мытьем посуды я сам настоял". И как надо было действовать - непонятно. Наобум перебирать поводы в надежде, что хоть где-то потребуются те его услуги, какие он сможет оказать? Даже представить смешно! И как нелепо и навязчиво это будет выглядеть со стороны! А Веру его неадекватность и так уже достала...
А потом Егор осекся. О чем он вообще думает? Михалыча послушать - все так просто! А на деле, будь Егор даже здоровым мужиком, без этой ненавистной инвалидной коляски, мог бы он на что-то рассчитывать с Верой? Конечно, нет! Она птица другого полета, с которой у него общего разве что решетка между балконами да тяга к курению.
Вот со Светой все было иначе. С тех пор, как в старших классах она с родителями переехала в квартиру в его подъезде, только двумя этажами выше, они учились в одном классе. Мать Егора подружилась со Светиной. Семьями они ходили друг к другу в гости (хотя мать до той поры и не любила это дело), и как-то сразу было понятно, что все у всех совпадает - и у взрослых, и у детей: взгляды, ценности (о которых недавно говорила Вера), интересы... Егор понял, что сейчас даже не может толком ничего вычленить или сформулировать, но знает точно: все было правильным и закономерным. Он влюбился в Свету почти сразу, а она спустя время и ряд выполненных условий позволила случиться отношениям.
Что же до Веры, она была словно стихия - бурная и совершенно непонятная. В других обстоятельствах Егор бы даже, пожалуй, не то, чтобы ей не заинтересовался, но и постарался держаться подальше - мало ли что?
- Ну что ты тушуешься? - снова взялся за свое Михалыч. - Попробуй: не одно, так другое! Что тут сложного?
- Ты вообще как себе представляешь наши с ней отношения? - огрызнулся Егор. - Она здоровая девушка, а я инвалид!
- Вот и хорошо же! - развел руками Михалыч. - Будет тебе помогать.
- Ты уж определись, кто кому помогать должен: я ей или она мне? - едко ввернул Егор.
Михалыч растерялся. Тряхнул копной седых - некогда русых - волос. За последние несколько лет их естественный цвет почти совсем ушел, и шевелюра превратилась в подобие снежной шапки. Стричься Михалыч не особенно любил, хотя такие патлы, какие были у Егора до недавних пор, у него никогда не отрастали.
- Да неважно! - в конце концов отмахнулся Михалыч. - Оба должны заботиться друг о друге. Так-то. Только все равно я тебя не пойму, чего ты так боишься? - плеснув еще водки, он снова принялся за свое. - Вера же не такая, как твоя бывшая - это понятно. Я хоть со Светкой этой и не общался лично, но ее и со стороны насквозь видно - как она нос задирает. А Вера простая и веселая - мечта, а не баба! Эх, где мои тридцать лет? Уж я бы не упустил такую!
Егор злобно глянул на него - такие слова как ножом по сердцу! И ревность бесполезная вскипает, и от бессилия - только локти кусать!
- Ты заткнешься уже или нет? - прошипел он, глянув Михалычу в глаза.
- А что такого? - искренне изумился тот. - Дело-то, парень, житейское. Да и кто тебе, кроме меня, совет даст?
На Егоровы яростные выпады Михалыч никогда не реагировал всерьез - в отличие от Машкиного гнева.
- Ну что ты уперся рогом в свою инвалидность, а? После Второй Мировой знаешь, какими мужики домой возвращалась? Без рук, без ног! А жены радовались: "Слава богу, живой!". Знаешь, анекдот даже старый есть. Мол, раздают мужиков после войны, бабы всех расхватывают - и увечных, и калечных. А потом командир объявляет: "Остался последний. Молодой, красивый, руки-ноги на месте, но член взрывом оторвало". А бабы в ответ: "Ну и нахрена нам такой инвалид?".
Егор глянул на него исподлобья и потянулся за сигаретой.
- Одно дело, если ног нет, - нехотя произнес он после первой, долгой, затяжки. - И совсем другое, если ниже пояса все парализовано. Не велика разница с тем инвалидом без члена из анекдота.
Он одним махом осушил стопку, заблаговременно наполненную Михалычем, - это была слишком гадкая тема!
- Так у тебя стоит или нет? - Михалыч с интересом уставился на него своими голубыми глазами, которые с возрастом потеряли часть цвета, став какими-то водянистыми. Из-за этого странного оттенка - или еще из-за чего - выдерживать его долгие взгляды всегда было неприятно.
Егор отвернулся и затянулся сигаретой. Михалыч и раньше этак по-простецки расспрашивал его о вещах ниже пояса. Приходилось отшучиваться или говорить, мол, все в норме - очень коротко и сдержанно. Бывало, Михалыч не унимался - тогда и до скандалов доходило. Даже по сильной пьяни Егор не мог обсуждать такое, хоть и иной раз и было желание. Внутри будто стена стояла, из-за которой откровенничать - язык не поворачивался. Со временем Михалыч вытянул наружу много интимных подробностей об отношениях со Светой своими грубыми и одновременно наивными вопросами в духе: "А это у вас было?", "А так вы пробовали?", "А вот это знаешь, как делать?". Но Егор так и не позволил ему допытаться до правды о том, что было после травмы.
- Стоит, - нехотя бросил он, очень надеясь, что выйдет отделаться легко и быстро.
Не тут-то было!
- Так в чем тогда проблема? - не унимался Михалыч.
Егор ощутил, как заливаясь краской, начинают гореть уши и лицо. Даже дыхание перехватило. Пришлось выпить еще - для успокоения.
Совсем некстати вспомнилась Света. Как она пришла в палату к Егору, когда его уже перевели из подмосковного военного госпиталя домой, в родной город, в обычную больницу. Недели, месяцы он сходил с ума, желая увидеть ее и боясь этого одновременно. Оказалось, боялся не зря. Мать рассказывала, что Света и ее родители очень беспокоятся за Егора и постоянно спрашивают о нем. Но навестить его не могут - работа, заболевшая бабушка, которая нуждается в уходе, а у Светы еще и аспирантура в другом городе. Егор до сих пор не мог понять, верила ли его мать в их отговорки на самом деле или просто не желала лишний раз его беспокоить и ранить, рассказывая все с искренней убежденностью, звучавшей в голосе и сиявшей в глазах. Он и сам хотел верить этому тогда, потому что докапываться до правды было слишком больно.
- Ты же понимаешь, что мы больше не можем быть вместе, - набрав воздуху в грудь, сказала Света, когда со сдержанными, формальными приветствиями и вопросами о самочувствии было покончено. - Ты можешь думать, что я сейчас плохо, гадко поступаю. Что я предаю тебя. Это твое право. Но я не хочу никого обманывать - ни себя, ни тебя. Мне двадцать два, у меня только жизнь начинается. У меня еще все впереди. И я не хочу хоронить себя заживо - это слишком! Я хочу нормальной, обычной жизни, а не героических никому не нужных подвигов в браке с инвалидом. Господи, я даже этот брак этот себе с трудом представляю! Ну что мне делать с тобой? Быть твоей сиделкой до конца жизни? У нас даже секса не будет, ну как так? Все равно, что в монастырь постричься! А я детей хочу, и мужа, который мне будет опорой.
Света в итоге разревелась, а Егор как сейчас помнил, что хотел обнять ее и успокоить. Но возможности не было - она не подходила к его койке достаточно близко, да и не нужно ей это было, он понимал. Только после, когда она ушла, волнами, одна за другой, начал накатывать смысл сказанных ею слов - и безысходность.
Почему ни Света, ни ее родители не навещали его раньше, стало ясно совершенно точно - ждали окончательного диагноза. И когда приговор врачей о том, что ходить Егор уже никогда не сможет, был озвучен, Света привела в исполнение свой.
Егор тогда рыдал, зарываясь лицом в подушку, и никак не мог успокоиться. Сосед по палате говорил что-то, чего он не слышал, а медсестра, застав его в таком виде, позвала лечащего врача. Ему сделали укол успокоительного и прописали вместе с основными лекарствами феназепам - по две таблетки в день.
Наутро, когда он хоть и проспался, но чувствовал себя больше овощем, чем человеком (во всех отношениях), сосед по палате, тертый мужик лет сорока, такой же спинальник, провел с ним просветительскую беседу. Тогда впрок она не пошла - Егор просто не поверил ни слову. Ребенок у этого соседа родился еще до получения травмы, жена не бросила, а в то, что со временем организм частично восстановится - и в плане эрекции в частности - верилось слабо.
- А в том, Михалыч, проблема, - с трудом, сцеживая слова сквозь зубы и даже не вполне веря, что наконец об этом говорит, начал Егор, - что стояк, может, и есть, но толку? Я же ничего не чувствую. Да еще и пошевелиться не могу - ну, сам понимаешь. И какой из меня любовник?
Михалыч тоже закурил.
- Не понимаю я, - наконец сказал он, поморщившись. - Разве так бывает, чтобы стояк был, а ощущений не было?
Егор прикрыл лицо рукой. Ну какого черта после стольких лет общения эта тема наконец поднялась всерьез? Он даже думать об этом был не всегда готов - не то, что говорить. Впрочем, это очень походило на его личные заморочки. У парней в больницах - и таких же колясочников, как и он, и у обладателей прочих увечий - тема ниже пояса была одной из излюбленных. Ее мусолили во всех возможных аспектах и интонациях. И так спокойно и деликатно, как рассказывал об этом когда-то сосед по палате после Светиного визита, говорили редко. В основном все крутилось вокруг тех же пресловутых стояков или не-стояков (тут уж кому как везло с травмой) или способов самоудовлетворения. Находились и те, кто женщин презирал и ненавидел, и те, кто рассказывал о своих донжуанских подвигах, мол, при должных навыках инвалидность сексу не помеха. Егор всегда молчал при этом и только слушал. Впрочем, он вообще почти никогда и ни с кем не общался, он старался быть как можно незаметнее - и это в большинстве случаев удавалось.
- Ну так как это? - не унимался Михалыч.
- Как-как! Да вот так! - вспылил Егор. - Как и у всех иногда бывает - с утра, например, или когда просто телу приятно, если, допустим, с холода попадаешь в тепло и согреваешься. Я хоть ничего не чувствую, но рефлексы-то остались. Какие-то...
Михалыч задумчиво поскреб затылок.
- Вот оно как, парень...
Егор уже собрался было послать его с очередным вопросом куда подальше да еще так, чтобы отвязался раз и навсегда, но Михалыч наконец угомонился. Или просто догадался, к чему все в итоге придет.
* * *
Остатки водки после визита Михалыча Егор спрятал - сам от себя - глаза не видят, и трубы не горят. Ну, по крайней мере, не настолько сильно.
На дворе был конец недели, и Егор ждал от Веры очередного подвоха с сабантуями и гостями. Подвох, конечно, случился, но на сей раз опять из-за работы. "Конец семестра близится, - говорила Вера, - и это только самое начало грандиозной жопы! Сейчас работы заказывают либо самые ответственные, кто о зачетах думает заблаговременно, либо те, кто еще зимнюю сессию не закрыл. А еще чуть-чуть - и повалят все весенние: и дипломники, и обычные студенты с рефератами и курсовыми. Вот уж где борьба мотивов: денег хочется, а сил и времени на все заказы не хватит - приходится выбирать: что интересно, что потяну, а на что расценки выше". Егор все это отлично понимал - авось сам фрилансил уже много лет кряду, и не раз оказывался, если не в таких точно ситуациях, то хотя бы в похожих.
Он работал до глубокой ночи, как это частенько и бывало. И очень удивился, услышав, что Вера курит на балконе. В такой поздний час она обычно не выходила.
- Не спится? - спросил Егор, выбравшись наружу. Было прохладно, и пришлось не только накидывать на себя ветровку, но и застегивать ее на молнию до самого горла.
- Только что курсовую доделала и выслала заказчику, - потирая переносицу, устало сказала Вера. Она сидела, откинувшись в кресле, со взлохмаченными волосами и очками в роговой оправе, надетыми на голове на манер ободка. Как и Егор, Вера была в куртке, зато на ногах были ее обычные домашние штанишки до колена. Он хотел было сделать ей замечание, но сдержался.
- У тебя, вроде, были другие очки, - вместо этого сказал он, припомнив серебристую оправу.
- Ага, - кивнула Вера, выпустив облачко дыма изо рта. - У меня дома их штук пять.
- Это какая-то дань моде? - осторожно поинтересовался Егор. Всех этих подбираний цвета туфлей под цвет платья он никогда не понимал - с этим заморачивалась и мать, и Света, и многие девчонки в универе, разговоры которых на подобную тему иногда доводилось слышать.
Вера рассмеялась.
- Нет, это дань не моде, а моему склерозу. Или рассеянности - тут уж как ни назови. Я иной раз оставляю очки на видном, казалось бы, месте, а потом их найти не могу - бывает, что даже неделями. А без очков тяжко. У меня такая коллекция и собралась, потому что не раз приходилось новые покупать взамен потерянных. А те находились рано или поздно.
Егор с удивлением посмотрел на Веру. Она напротив всегда казалась ему очень внимательной и собранной. Неужели это проявлялось не во всем?
- Есть хочу просто ужасно. И готовить уже сил нет, - пожаловалась Вера, сделав очередную затяжку. - Хорошо хоть завтра выходной - отосплюсь.
До Егора не сразу дошел смысл сказанного - тот, который дал бы возможность проявить себя с лучшей стороны.
- У меня есть пельмени, могу их отварить. Хочешь? - спросил он, когда докурил свою сигарету уже до половины. Из тех вариантов, какие были возможны с имеющимися дома продуктами, этот казался самым простым, быстрым, и накосячить с ним даже при кривых руках было труднее всего.
- Пельмени среди ночи? - Вера, лукаво прищурившись, глянула на Егора. - Отлично! Давно не ела!
С варкой пельменей Егор обычно не заморачивался (как, впрочем, и с прочей готовкой), потому, видно, они и выходили то недоваренные, то раскисшие - порой настолько, что приходилось их есть вместе с бульоном, от которого они были неотделимы. Теперь же он внимательно прочитал инструкцию на упаковке и намеревался сделать все в лучшем виде. Дождался, пока закипит вода, поминутно заглядывая под крышку. Долго примеривался с количеством соли, боясь ошибиться. На моменте, который был описан в инструкции как "дождитесь, пока пельмени всплывут на поверхность", нервы все-таки сдали - слишком хотелось сделать все, как можно лучше.
Егор достал из духовки бутылку с остатками водки - на самом донышке, на пару пальцев - и залпом допил. Хорошо, что другую, более полную, он спрятал надежней.
Пельмени начали всплывать, и следовало засечь время, но Егор вертел в руках пустую бутылку и не знал, как теперь быть. Не показываться Вере на глаза после того, как пообещал ее накормить, было бы полнейшей глупостью, не вязавшейся ни с каким подобием адекватного поведения. Оставалось лишь надеяться, что выпил он немного, и запах алкоголя будет неочевиден. Да и вообще, грамм сто - или сколько там было? - не такой уж и большой грех. Это ведь не напиться в слюни. К тому же, он приготовил еду...
Про пельмени он вспомнил, когда было уже поздно - они переварились. Тесто на многих расползлось и теперь плавало в воде подобием убитых, разорванных штормом медуз. Вообще-то настоящих, не по телевизору, медуз Егор никогда не видел, но полагал, что примерно так они должны выглядеть в посмертии.
- Получилось не очень, - сообщил он, протягивая Вере тарелку. Дышать при этом он старался в сторону в надежде, что так запах водки будет сложнее определить. А еще покурил прежде, чем появляться на балконе - тоже на всякий случай, чтобы перебить ненужные ароматы.
- Ничего, - сказала Вера, попробовав. - Вполне съедобно. И вообще, знаешь, какая еда самая вкусная? Которую готовил не ты.
Егор недоверчиво хмыкнул. К его кулинарным способностям это высказывание относилось прямо и непосредственно, но в то, что эти развякшие магазинные пельмени могут быть в чем-то лучше Вериной стряпни, поверить было почти невозможно.
Но все же ее слова прозвучали приятно! И получалось, что Вере он угодил.
Он подцепил вилкой пельмень из своей тарелки - оказалось вполне съедобно. И то ли он так сильно обрадовался из-за этого маленького успеха, то ли водка, хоть ее и было немного, все же дала по мозгам, но Егор вдруг расхрабрился:
- Ты можешь спросить у меня о чем-нибудь. Обещаю, что буду вести себя адекватно.
- Неужели? - Вера вскинула брови. В неярком электрическом свете, лившемся из окон их квартир, разобрать, какой у нее взгляд, было трудно. Но Егору показалось, что в ее глазах было что-то вроде помеси интереса и недоверия - то же, что прозвучало и в ее голосе.
- Нет, правда! - чуть обиженно бросил Егор. - Или думаешь, я не смогу?
- И я могу спросить тебя о чем угодно? - осторожно поинтересовалась Вера.
- Можешь, - подтвердил Егор. Он подцепил было вилкой сразу два пельменя (стоило разделаться с едой быстрее, чтобы не остыла на холоде и не стала совсем уж гадкой), но до рта так и не донес - заподозрил подвох в том, на что только что подписался.
- Ты как-то говорил, что не получаешь пенсию по инвалидности, - напомнила Вера, и Егор понял, что его подозрения были оправданны. - Почему?
Он молчал, уронив вилку с насаженными на нее пельменями обратно в тарелку.
- Если не хочешь, можешь не отвечать, - тихо сказала Вера. - Правда.
Егор помедлил и мотнул головой. Нет уж! Он сам на это подписался! Хотел казаться адекватным - получай!
- Нет, я расскажу, - ответил он. - Это не сложно.
Наверное, не сложно. Тарелку со своей порцией пельменей он поставил на пол - все равно есть не хотелось, он просто думал, что хорошо будет составить Вере компанию - и сцепил в замок пальцы на руках.
- В общем, с этим делом такая штука... - начал он, с трудом подбирая слова. - Чтобы получать пенсию при первой группе - пожизненно - надо пройти пять комиссий в течение пяти лет. Подряд, естественно. Год пропустил - не смог, болел, еще почему - не важно - и до свидания! Начинай все сначала. Ну, а я пропустил, как ты понимаешь. Только первые три года эти комиссии проходил. А потом бросил.
- Почему? - тихо спросила Вера. Свою вилку она тоже положила в тарелку и теперь внимательно смотрела на Егора.
Он облизнул мгновенно ссохшиеся губы. Сложно было отвечать. Стыдно - и вообще. И просто вспоминать не хотелось, и рассказывать - Вере особенно. Без того хватало моментов, когда он выглядел жалким в ее глазах.
- Ну, знаешь, - все же пересилив себя, начал он, - система такая: чтобы пройти эту самую комиссию, надо отлежать в больнице, а чтобы попасть в больницу - пройти осмотр в обычной поликлинике, с обходным листом, где тебе все врачи проставят свои закорючки о состоянии здоровья, еще куча анализов - кровь, моча, ЭКГ, которые годны только десять дней, а значит, нельзя все затягивать. Как соберешь все, отправляешься к терапевту, и он выписывает направление в больницу. Только так. И так - каждый год.
- А в чем проблема? - поинтересовалась Вера. Она поставила свою тарелку на табуретку и теперь, сидя в кресле, подтянула к себе ноги и обхватила колени руками.
- Проблема? - вздохнул Егор. - Да во всем проблема. Мне из подъезда выйти уже проблема - ступеньки. А поликлиника наша местная - старая, еще советская - такое ощущение, что исключительно для здоровых, ходячих строилась. Не бывала там? - Вера помотала головой, а Егор продолжил: - Ну так зайди, посмотри при случае. Три этажа, без лифта, и пандус только на крыльце перед входом. А врачи, естественно, на всех трех этажах. И как мне туда попасть на коляске?
- А врачи на дом не приходят разве? - Вера удивленно вскинула брови.
Егор помотал головой:
- Только терапевты. Как и ко всем - по вызову, когда заболел и сам не можешь прийти на прием. А врачи по направлениям - нет, только в поликлинике принимают. Говорят, к совсем уж недвижимым можно выбить комиссию на дом - и то такой геморрой, хоть застрелись. Но я же не из тех.
- А если попросить кого-нибудь помочь? - спросила Вера.
Егор опустил голову. Перед глазами так и стояли картины их с матерью мытарств. Те самые два поганых года. Два - не три, как он сказал Вере. В первый год пенсию выплачивали по документам из военного госпиталя. А потом умерла мать, и Егор наотрез отказался все это повторять, хоть Димка и настаивал. Даже отпуск собирался брать, чтобы помотаться с ним по поликлиникам. Хороший он все-таки друг - такой, какого Егор не заслуживал.
- Оно того не стоит, правда, - помотал он головой.
- Почему, Егор? - всплеснула рукам Вера. - Это же твои деньги, ты имеешь право их получать!
Право... Оно слишком дорого стоило. Не в финансовом плане - в моральном.
Егор помнил, словно это было вчера, как мать, со своим слабым сердцем и вечным повышенным давлением, корячилась, толкая вверх по бесконечным, раздолбанным ступеням поликлиники его коляску, в то время как он, упираясь изо всех сил, крутил колеса. Иногда находились доброхоты, помогавшие взобраться наверх, но было не легче - от ощущения чужой жалости и собственной беспоспомощности. И в очередях к дурацким окулистам, кардиологам и неврологам, без которых и так все было понятно, было не легче. Одни отворачивались, делая вид, что не замечают инвалида, но все равно косились, думая, что Егор не видит их взглядов. Другие, в основном бабульки или сердобольные тетки за сорок, принимались расспрашивать о нем - всегда у матери, будто Егора не было рядом или у него не работали не только ноги, но еще и голова и язык. Находились особо додельные - те, что начинали давать советы по лечению: травами, молочными продуктами, орехами и рыбой - в них ведь много кальция! - как будто поврежденному спинному мозгу это могло помочь! - растирками и мазями и даже молитвами и причастиями! А мать, как назло, отвечала им всем и заводила долгие беседы о диагнозе, врачах, о том, как он получил травму и о дурацкой, бестолковой армии, где это все произошло, и где только калечат молодых парней. Иногда Егор терпел молча, сжимая пальцы на руках так, что костяшки белели, иногда срывался и начинал скандалить, требуя все это прекратить. Но молчать было все же лучше - так он привлекал к себе меньше внимания и испытывал меньше стыда, когда все заканчивалось, и ярость отпускала.
- Вот что, Вера, - сказал он жестче, чем следовало, - право - не право, мне на это плевать. Я могу заработать себе на жизнь - сам. Мне хватает этого. И никакие подачки от государства мне не нужны! Я больше не хочу говорить об этом - тема закрыта!
Вера покусала губы и примирительно развела руками:
- Не хочешь - не надо. Прости, что спросила.
Егор прикрыл глаза, чувствуя, что его трясет. И пальцы, сцепленные в замок, почти онемели - как и тогда, когда он терпел весь этот позор в долгих очередях.
И алкоголь, как назло, весь выветрился (или просто так казалось), а немного градуса в голове сейчас бы ох как не помешало!
- Не извиняйся, - постаравшись успокоиться, сказал Егор.
Еще не хватало, чтобы Вера просила у него прощения! Уж она-то всегда относилась к нему так, будто его коляски и не замечала. Впрочем, это мало меняло дело. Даже будучи здоров, он бы вряд ли был интересен ей как мужчина. Даже тот мальчишка-оборотень из романа Сазоновой имел куда больше шансов с такой женщиной как Вера.
- Пельмени остыли. Теперь, наверное, они совсем гадкие, - отметил он. И припомнил, как сама Вера недавно переживала за остывший суп.
- Да ничего, я уже перекусила. Мне в такой час много не надо, а порция большая. Я бы все равно не справилась. Ты, похоже, решил накормить меня на неделю вперед. - Егор поднял глаза и увидел, что она улыбается. Теперь, в тусклом сером свете разгоравшейся зари уже можно было разглядеть черты ее лица - и особенно ямочки на щеках, которые так нравились Егору.
- На неделю - вряд ли, - усмехнулся он. - Но хоть что-то сделать для тебя... Ты же обо мне заботишься.
Вера, кажется, смутилась и опустила взгляд.
- Спасибо. Это очень приятно, - сказала она.
- Ты говори мне, если что-то нужно, - на выдохе сказал - почти выпалил - Егор.
- Ладно, - коротко пообещала Вера. Прозвучало не очень убедительно. Кажется, играть в угадайку, чтобы оказываться полезным, все же предстоит. Не потому что Михалыч советовал и не потому что Егор надеялся так завоевать Веру. Просто так надо было - по-человечески - чтобы отплатить добром за добро.