За последние пятнадцать лет Москва стала одним из красивейших городов мира. Там нашли своё место множество толковых и талантливых личностей. Многокилометровые выставки-продажи произведений художников на набережной Москва-реки или возле Измайловского гостиничного комплекса заставляют предполагать значительное превышение правополушарных людей (мыслящими образами)над левополушарными (предпочитающими рассудительность).
Однако и те есть в столице. О трёх мой рассказ.
МОЛОДОЙ.
Удивил меня случай в Московском метро. На одной из остановок зашёл высокий, красивый, хорошо одетый молодой человек. Проходя по вагону, он громко декламировал стихи.
Кто он, зачем он это делал, его ли это были вирши? Осталось для меня загадкой.
МОРЯК
Несколько слов о Владимире Высоцком. При желании я мог бы знать его стихи лет тридцать назад. Тогда в течение десяти лет за стенкой у соседей с утра и до поздней ночи звучал хриплый, прокуренный и пропитый голос певца с характерными подвываниями. Недоумевая, как можно постоянно слушать такое, я не вникал в содержание песен. Даже когда однажды в поезде солидный полковник, не умолкая несколько часов, декламировал мне стихи этого актера с Таганки, не придал тому большого значения. Мало ли кто на чем зациклен? Купленная книга о Высоцком была просмотрена, но кроме удивления, что певец в одном из стихов просит моряков помочь ему ухватиться за корму корабля и не оставлять его одного, других эмоций не вызвала. Наконец, когда в 1999 году в одной книге прочитал два стиха Владимира Семеновича, понял, почему ему нужно была эта корма. Он знал о "русском корабле", который был создан И. А. Крыловым, В. А. Жуковским и А. С. Пушкиным для плаванья в вечность.
Его первый стих показывает, что зеленый цвет сочинений о предвидении, горный (гранитный) язык и приемы скрытия древними своих сообщений были ему известны, и он их тоже ни от кого не скрывал.
ПЕСНЯ О ВРЕМЕНИ (сокращено)
Замок времени скрыт и укутан, укрыт
В нежный плед из зеленых побегов,
Но ... развяжет язык молчаливый гранит -
И холодное прошлое заговорит
О походах, боях и победах.
Время подвиги эти не стерло:
Оторвать от него верхний пласт
Или взять его крепче за горло -
И оно свои тайны отдаст.
Упадут сто замков и спадут сто оков,
И сойдут сто потов с целой груды веков, -
И польются легенды из сотен стихов.
МОРЕПЛАВАТЕЛЬ - ОДИНОЧКА (сокращено)
Вот послал господь родителям сыночка:
Люльку в лодку переделать велел, -
Мореплаватель родился одиночка -
Сам укачивал себя, сам болел ...
Не по году он мужал - по денечку,
И уже из колыбели дерзал:
К мореплаванью готовясь в одиночку,
Из пеленок паруса вырезал.
И поведал он, что пьет он по глоточку,
Чтоб ни капли не пропасть в бороде, -
Мореплаватель, простите, в одиночку
Философию развел на воде.
"Не искусственную ли оболочку
Вы вокруг себя, мой друг, возвели?
Мореплаванию, простите, в одиночку
Наше общество предпочли?" Он ответил: "Вы попали прямо в точку!
Жаль на суше не пожать вам руки:
В море, плавая подолгу в одиночку,
Я по вас затосковал, моряки!"
Мы, услыша что-нибудь, сразу - в строчку,
Мы, завидя что-нибудь, - в негатив.
Так Высоцкий отозвался на появление в журнале "Днiпро" (N10 1966) народного предания "Люлька" Николая Косматенко, которое выглядело очень одиноко на фоне напечатанного. В старый текст о казаке Петре Очерете Косматенко искусно вставил аппликации, и ушло в будущее послание, передающее как достижения нашего времени, так и его позорные деяния.
А моряки на корабле - литераторы. По своему затворничеству - они одиночки, но по роду деятельности - это братья.
Прошло уже двадцать семь лет, как ушел живший среди нас ПОЭТ. Многим он жал руки, а я увидел его недавно уже памятником с гитарой за спиной и поднятыми вверх руками в Москве в сквере за кинотеатром "Россия".
ПОЭТ, ДОЖИВШИЙ ДО СТАРОСТИ.
В течение последних более десятка лет на Старом Арбате со стороны метро Смоленская сидел старик и продавал свои книжки стихов. Время от времени он выкрикивал: "Люди, не проходите мимо. Я же для вас пишу!" Но на пешеходной улице прохожие не обращали внимания на поэта.
Я несколько раз подходил и просматривал его сочинения. Количество их с годами росло. В последний раз уже было намерился приобрести у него переводы японских двустиший, но перед этим купил красиво изданные тома Овидия и Вергилия, и такое будущее соседство книг мне почему-то показалось несовместимым.
Поговорил со стариком о том, что поэты - это люди не от мира сего. Для него это было откровением. Он согласился и обещал написать об этом.
Листая книжечку, я заметил слова "похолодание в мае" в стихе 2003 года. Задал вопрос: "Неужели было это явление"? "Да", - был ответ.
"А о Хрущёвской оттепели у вас что-нибудь есть", - задал ему вопрос и сразу же пожалел об этом. Старик отскочил и начал внимательно меня рассматривать.
"Вы не русский", - заявил он. "Для русского человека в моих стихах всё понятно".
Я не стал возражать. Успокоил его словами, что отношусь с большим уважением к творческим личностям, и ушёл.