Почти неправдободобная красота цветной подмосковной осени открывается в узком застекленном проеме балконной двери моего номера в пансионате. Вижу: яркая, светло-зеленая коротко подстриженная трава газона, на ней небольшие серебристые ели, между ними - ярко-красные цветы, дальше - клен, весь в золотых и красных листьях, еще дальше - стена темных больших елей. Над их острыми верхушками сиренево-розовое темнеющее небо и яркая-яркая полоска вечерней зари. Вот она скрылась, зато выше появился далекий самолет и прочертил в вечереющем небе блестящую светлую линию. Светло-серый чистый асфальт дорожек и белые фонари на высоких тонких стержнях кажутся уместными в этой картинке. Но вот все медленно погружается в полутьму, небо стало темно-серым, на нем - рябь словно расслаивающихся облаков, а под нею - утратившие изящество очертаний верхушки елок, их размыло темное небо.
Я сижу напротив двери в удобном кресле и размышляю о сравнительной реальности и нереальности действительной жизни и снов. Яркая и чистая красота ушла во тьму ночи, а там, в этой тьме, я знаю, сейчас откроется совсем другая жизнь, и постоянной величиной останусь только я сама. Здесь я живу в этой красоте, но там тоже живу реально, только в реальности сна сплелось прошлое и настоящее, виденное и не виденное никогда, и красота в снах иная, А часто там царит темный ужас страстей и опасностей. Но и сама я в той реальности иная. Там я слабая, трусоватая. Однако главное - нет и следа болезней, ноги легки и подвижны.
И все это уже совсем близко, я уже перехожу какую-то грань, готовая погрузиться в надвигающуюся "другую" жизнь.
Я протянула руку и зажгла лампу торшера. Взглянула на часы, прошло всего 20 минут, а кажется, что век прошел в этих смутных ощущениях и размывающихся мыслях. Надо бы встать и лечь в постель. Не могу, тело словно затекло, сил хватает только на то, чтобы щелкнуть выключателем и снова погрузиться во тьму; глаза тяжело закрываются сами собой, и вот я уже во власти сна. Слышу совершенно реальный тихий-тихий перестук кошачьих лапок, и под моей ладонью - маленькое, пушистое тельце, я ощущаю его теплоту; котенок пробирается ко мне на грудь. Нет сил поднять отяжелевшую руку, чтобы снять его, а я боюсь кошек по ночам. И к тому же котенок этот здесь неспроста, это какой-то знак, и тайный смысл его выясняется в следующее мгновение. Бесшумно отворяется дверь, в комнату входят двое или трое незнакомых мужчин, и я с ужасом вспоминаю, что недавно вступила в члены какой-то тайной организации и в прошлом сне даже выполняла какое-то ее поручение. Котенок предвещал новое задание.
Вспоминаю во сне, что мы с этими людьми уже пытались взорвать ко всем чертям этот пансионат со всеми его зелеными газонами, золотыми кленами и серебристыми елками, напоминающими Кремль. Елки-то и вызывают у нас особую ненависть. Но тогда ничего не вышло. Попытаемся сегодня.
Мы вышли во двор, оказывается, здесь уже сверкает солнечный день. Оглядываемся вокруг, никого, все благоприятствует нашему замыслу, который, впрочем, для меня остается нераскрытым. Одно только мне ясно: надо уходить, но только не спешить и не оглядываться. Выходим на шоссе, маленькой группой, с напряженной неспешностью идем в сторону станции; вот уже видна полосатая железнодорожная будка и шлагбаум. Только бы проскользнуть... Проскользнули, шлагбаум уже позади, но, откуда не возьмись, появились тут и там небольшие группки серых людей - то ли это солдаты, то ли... да нет, это "агенты" из моего кремлевского детства, одетые в одинаковые неопределенного цвета пальто, в сапогах и фуражках. Я вижу, что они поворачиваются вслед нам, следят за нами осторожно и внимательно. Давно уже пора бы грохнуть взрыву, минута идет за минутой, но ничего не происходит. И это еще хуже, потому что все внимание "агентов" сосредоточивается на нас, а так - все пустились бы бежать к месту взрыва. Мы уходим, уходим, убыстряя шаг, ожидая, что вот-вот эти "агенты" пустятся за нами в погоню.
Спутники мои исчезли, и вот я уже одна. Незаметно стемнело, опустилась прохладная, сыроватая ночь, я добралась до опушки леса и, кажется, спасена. Теперь скорее, скорее в чащу, подальше от города. Но белеющая в темноте узкая тропинка выводит меня на городскую улицу. "Эти люди" снова засекли меня и движутся за мной в некотором отдалении. Они спокойны, неторопливы, улыбчивы, знают, что жертва почти у них в руках. Идут, беседуют, обращаясь больше всего к человеку в черном пальто и шляпе. Боже, да это Анастас Иванович Микоян! А я -то думала, что он в таких операциях не участвует. Ну, все... В мгновение ока я представляю себе все, что меня ожидает, главное - пытки, и, теряя рассудок, пускаюсь бежать. И везде на моем пути меня встречают и провожают группы этих веселых извергов. Они, кажется, своими тайными способами руководят моим движением, направляют его, и я, наконец, попадаю в Кремль. Вбегаю через Боровицкие ворота, часовые меня не останавливают - видно предупреждены, что здесь меня и будут "брать", - и чуть не попадаю под колеса с бешеной скоростью летящего велосипеда. Мальчик лет 14-ти несется мимо ворот, под горку, вниз, в Тайницкий сад. Я знаю этого мальчика, это мой брат, не раз развлекавшийся таким рискованным способом. Подбегаю к высокому застекленному крыльцу "Детской половины" Георгиевского дворца, где мы жили когда-то, и попадаю в узкий высокий коридор, по стенам которого стоят большие сундуки. Ломлюсь в запертые высоченные двери с медными ручками в виде львиных голов, в одну, другую. Наконец, удается выбраться во двор, оттуда на улицу, залитую ярким солнечным светом. Слава Богу, я уже не в Кремле! Но какой ужас - в тени домов меня ждут солдаты в черных мундирах. Нет, не спаслась, не спаслась... Впрочем, справа виднеется сумрачная подворотня, я заворачиваю в нее; там на каменной тумбе сидит, опустив голову, плохо одетый серый человек. Спит он, что ли? "Ты кто?" - спрашиваю его с надеждой. Он медленно поднимает голову, медленно встает, ухмыляется, и я понимаю, что он тоже преследователь, только из другой команды. Всем своим существом чувствуя, что не убежала да и не могла убежать от веселых, равнодушных, беспощадных и вездесущих "агентов" 1937 года, я страшным усилием воли заставляю себя покинуть эту "другую" реальность, проснуться, разлепить веки, встать и не заснуть снова, не дать утянуть себя в тот давно ушедший мир, который, оказывается, все еще властен надо мной. И кто его знает - а вдруг "та" реальность снова вольется в нашу сегодняшнюю "здешнюю" жизнь? Пел же Окуджава: "А если все не так, а всё, как прежде будет?..."