Я вполне современная женщина и как таковая живу в компьютерном мире. Конечно, совсем не так, как знаменитый герой Пелевинского рассказа и не так, как живут настоящие невыдуманные компьютерщики, но все же. От прежней, докомпьютерной эпохи моей жизни остались странные напоминания в виде необходимости и умения выполнять некоторые обыкновенные, скажем так, земные действия.

Я на работе. Готовлюсь прочитать лекцию на какую-либо историческую тему для съехавшихся из провинциальных городов работников риэлтерских контор. Приспособить лекцию к их профессиональным занятиям? История архитектуры? Принципы строительства (начнем с египетских пирамид)? Организация поселений? Фу, какие глупости! Какое отношение все это имеет к занятиям риэлтеров? Ну, ладно, начинаю блуждать в интернете. Ничего не нахожу. Какая-то реклама, пальмы, тексты; да ладно, как-нибудь обойдется. Впереди еще целый день. Принцип "как-нибудства" процветает у нас, как везде.

У нас все сотрудники постоянно меняются ролями, это такой новый метод работы, подобный школьной игре, когда ученики превращаются в учителей. Сменю-ка и я свой статус и свое занятие. В нашем огромном здании можно найти что угодно. Лифт возносит меня на 22 этаж. Здесь расположено какое-то подобие школы; здесь я иногда даю уроки, но сегодня я ученица, происходит всеобщее литературно-компьютерное обучение. Усаживаюсь среди других учеников, таких же великовозрастных, как и я. На экране клеточки, которые нужно заполнять словами и рисункам, цветные таблицы. Вот сейчас предлагается составить пары антонимов и включить их определенным образом в эти таблицы. Например: "трусость - смелость", "любовь - ненависть"... Одна пара, другая, третья, десятая... Быстро, быстро, четко, точно! Сбой происходит у меня на слове "неискренность", не могу подобрать к нему пару! А казалось бы, чего уж проще.

Для развлечения, что ли, высвечивается новое задание под названием "компьютерная пирамида". Если вставлю нужные слова в клеточки, нарисованные на одной стороне пирамиды, на вершине загорится картинка - желто-розовый китайский пейзаж: деревья, лодочки на воде. Какая искусственная красота, думаю я; впрочем, может быть, дело в том, что она просто чужая.

И вдруг, словно отвечая на мою мысль, на экране монитора высветился совсем иной пейзаж. На краю необъятного вспаханного поля - небольшой ярко-зеленый лужок; с одной его стороны - тропинка, с другой - край оврага. И среди травки, свежей, июньской, родные ромашки и васильки - будто кто-то рассыпал их здесь, украшая этот небольшой клочок земли. Краски были чуть-чуть более яркими, чем в действительности, но я все равно просто задохнулась от восторга и к тому же увидела, что на краю ромашково-василькового лужка, не решаясь вступить на него, чтобы ничего не помять, стоит моя Полина. Стоит, чуть-чуть приподнявшись над землей, и смотрит на меня из своих неведомых заоблачных высей снисходительно и с улыбкой прощения.

Не могу я не подойти к Полине, я так соскучилась по ней, мне так ее не хватает, и надо нам, наконец, объясниться по поводу тех ноябрьских событий, когда мне чуть было не пришлось ее расстрелять. И я решительно шагнула к ней в экранное пространство. Но зеленый лужок тотчас же пропал, исчезла и Полина.

Но шагнула я все-таки не зря: слава Богу, я уже не в искусственном виртуальном мире компьютера. Я стояла на берегу небольшой спокойной речки, полузакрытой густо растущими по берегам ивами и ветлами; их склоняющиеся ветви касались воды, и сквозь густую листву еле виднелась привязанная к колышку лодка. Послышался шорох песка и мелких камешков, и на самый край берега спустились с пригорка двое. Один - священнослужитель, полный мужчина средних лет в черной сутане, с длинной цепью и крестом на груди, другой - молодой паренек в джинсах и футболке, на голове - бейсболка задом наперед. "Меня зовут Вадим, - сказал он, - Вы нас ждете"?

Я кивнула, и мы спустились к лодке. Вадим размотал цепь, прикреплявшую лодку к колышку и предложил своему спутнику садиться. Тот не спеша подобрал полы сутаны, из под которой выглянули вполне цивильные полосатые брюки и хорошо вычищенные ботинки, и шагнул в лодку, сильно ее покачнув. Вадим кивнул мне, я тоже села, и, слегка толкнув лодку, Вадим уже из воды прыгнул через борт и взялся за весла. И наша лодочка двинулась; ветки деревьев иногда почти совсем накрывали ее, и кругом было очень тихо, тишину не нарушали, а только подчеркивали равномерные влажные звуки всплесков воды под ударами весел. Я не знала, куда и зачем мы плывем, да это и неважно было, мне казалось, что смыслом и целью нашего путешествия была эта тихая красота, далекая от виртуальной реальности и немыслимая в ней.

Но тут Вадим обратился ко мне: "Ну, что же, пора начинать". И я тотчас сообразила, что мы везем на небольшую экскурсию отца Сигизмунда из Варшавы, он член международной комиссии по охране памятников старины. Я буду рассказывать, а Вадим - переводить мой рассказ на польский. Вдали, на берегу, полускрытая буйной июньской зеленью, показалась приземистая, выкрашенная в розоватый цвет церковь и необыкновенно высокая колокольня. Я принялась рассказывать, что это - достопримечательность города Шуи Ивановской области, Воскресенский собор, памятник церковной архитектуры начала XIX века, в котором примечательна, собственно, именно колокольня с очень высоким шпилем, на котором виднеется сверкающий в солнечных лучах золотой крест. Вадим переводил, отец Сигизмунд молча слушал, рассеянно поглядывая на собор, но больше смотрел почему-то на меня. Может быть, просто потому, что я рассказывала? Но я уловила в его взгляде другой интерес, связанный не с памятником архитектуры начала XIX века, а со мной лично. И, вбирая в себя его внимательный и пытливый взгляд, я вдруг стала вслух вспоминать свои детско-юношеские годы в Шуе, этом маленьком городе, для меня - городе светлой памяти, светлой, несмотря на то, что в эту память была вмешана горечь потерь. Принялась рассказывать о детском доме, где я прожила почти пять лет, о своих детдомовских подругах, о простых событиях того далекого времени, в котором смешались ранние беды и молодая жажда жизни.

"Ну, хорошо, - спросил отец Сигизмунд, - а в Воскресенском соборе вы тогда бывали?" Конечно, мы не бывали в этом соборе, церковь была разорена, а колокольню не снесли только потому, что своей высотой она побивала какие-то рекорды. А вот другую шуйскую церковь мы посещали довольно часто, потому что, обезглавленная, она была обращена в кинотеатр, носивший кощунственное название "Безбожник". Но мы все и сами были безбожниками и оставались безбожниками много, много лет. Отец Сигизмунд покачал головой и не стал больше ни о чем спрашивать. Я продолжила свой рассказ о Воскресенском соборе и о городе Шуе вообще, Вадим переводил. А потом мы причалили где-то, и отец Сигизмунд с Вадимом ушли, и я осталась одна на берегу странным образом изменившейся реки. Она была в этом месте широкая и холодная, ни единого деревца, только жесткие кусты окаймляли с одной стороны прибрежную полосу песка. Песок был сырой, неприятный, идти по нему было трудно. И погода изменилась - по хмурому небу стремительно неслись темные, узкие рваные облака. Между тем, следовало спешить, потому что предстояла еще одна экскурсия с отцом Сигизмундом, и нужно было найти нового переводчика.

Мысли мои были, однако, заняты совсем другим. Как он покачал головой, когда я говорила о том, что все мы были безбожниками! Да, были, действительно были! А теперь? Как редка и все еще непривычна для меня молитва, думала я, шагая по хмурому берегу. Молюсь и словно слежу за собой со стороны. Вот почему в этой проклятой компьютерной игре я не могла найти пару для слова "неискренность"! А если быть до конца искренней и не обманывать себя, что для меня Господь? Господь - это красота, думала я, пусть высшая, непостижимая, но именно красота. Недаром же так бесконечно красивы библейские тексты и так красивы и трогательны молитвы! "Аще бо праведника спасеши, ничтоже велие, и аще чистаго помилуеши, ничтоже дивно: достойни бо суть милости Твоея. Но на мне, грешном, удиви милость Твою: о сем яви человеколюбие Твое, да не одолеет моя злоба Твоей неизглаголанней благости и милосердию..." А молитва Честному Кресту вообще звучит как стихотворение: "Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога..."

И земная красота, вот те васильки и ромашки, и тихая река в зарослях деревьев - это для меня воплощение Бога. Но ощущение и понимание красоты - есть ли это вера? И когда я молюсь - это искренность или неискренность?

Так думала я, с трудом шагая по сырому песку, который то и дело забивался в туфли; приходилось останавливаться, снимать и вытряхивать их. Наконец, пляж, однако, кончился, я поднялась на высокий берег и по деревянному мосту перешла на другую сторону. И вот я слышу знакомые беспорядочные звуки раскинувшегося недалеко шуйского базара. Сегодня воскресенье, там, очевидно много приезжих из деревень. Иду к Базарной площади и с разочарованием вижу, что она имеет совсем не тот вид, какой открывался нам в детские годы. Теперь базар состоит из рядов прижавшихся друг к другу вполне современных и таких привычных, почти протокольных палаток, киосков, где можно купить все что угодно - одежду, обувь, косметику, хозтовары, а продукты - вовсе не деревенские, а те же самые, что в любом магазине.

Я растерянно огляделась вокруг, не понимая, чего же я здесь ищу. Но все произошло так, как и должно было произойти: у киоска с книгами - на прилавке Маринина, Донцова, Дашкова - я увидела знакомую фигуру Полины. Да где ж ей и быть, как не у книжного прилавка? Она и в земной жизни, приходя в гости, прежде всего устремлялась к книжным полкам, по их составу легко определяла, с кем имеет дело. И детективы она любила. Вот и здесь, на шуйском базаре берет одну за другой тоненькие книжонки, перелистывает, не задерживаясь ни на чем, но никак не может оторваться.

"Полина!", окликаю я ее. Она оборачивается ко мне с неудовольствием и машет рукой: да погоди ты! Я спешу к ней.

- Ты забыла, что ли, отец Сигизмунд ждет нас!

- А что такое?

- Да ты же переводить будешь, мы сейчас едем в Краснореченский бор.

- Слушай, а нельзя отложить, тут, на этом базаре, так интересно. Я ведь так давно не была на Земле.

- Так это правда?

- Конечно...

- Лина, а там красиво?

Она не отвечает, тихо кладет на прилавок книжку, спокойно улыбается, тихо-тихо смотрит на меня - с сожалением, сочувствием, любовью. Еле шелестит ее удаляющийся голос: "Я тебе помогу, не бойся..." И милые ее черты расплываются и медленно исчезают.

Утих шум базара, кругом ни души, какое-то невыразимое словами чувство, словно огромное светлое облако, обволакивает меня. Это меня обнимает Полина.

Снова и снова повторяю: Верую, Господи, помоги моему неверию...