Аннотация: Размышления по поводу недавно прочитанной книги
Недавно я прочитала книгу "Восточная Пруссия глазами советских переселенцев. Первые годы Калининградской области в воспоминаниях и документах.". Содержание этой книги показалось мне интересным. Главное же, она вызвала у меня размышления, касающиеся истории нашей страны. Хочется рассказать о содержании этой книги и поделиться с читателями своими размышлениями.
Прежде всего об истории этой книги
В 1988 г. на историческом факультете Калининградского университета была создана Ассоциация устной истории. Это направление исторической науки давно нашло распространение в странах Запада. Особое развитие оно получило в 90-х гг. в немецкой историографии в исследованиях по новейшей истории Германии, больше всего - истории национал-социализма и истории второй мировой войны.
В нашей стране устная история существует тоже не первый день. Много лет назад преподаватели и студенты Российского государственного гуманитарного университета (тогда - Историко-архивного института) провели несколько тематических экспедиций по истории эпохи Сталинского режима, во время которых было взято много интервью в российской глубинке. Эти экспедиции положили начало созданию при РГГУ так называемого "народного архива". Однако "устная история" развивается у нас довольно медленно - отчасти по причинам недостаточного технического оснащения, но главное, как мне кажется, вследствие неразработанности связанных с ней теоретических вопросов.
На истфаке Калининградского университета Ассоциация устной истории объединяет группу молодых преподавателей, студентов и выпускников университета, работающих в вузах, школах и музеях Калининградской области. Этой группой был разработан проект "Переселенцы", предполагавший интервьюирование тех, кто переселился в Калининградскую область с 1945 по 1950 гг. За 4 года работы в результате нескольких экспедиций, в том числе и в отдаленные районы области, было записано на магнитофонную ленту или застенографировано более 320 интервью в 51 населенном пункте. Затем собранные материалы перепечатывались и передавались авторам для дополнений, исправлений и утверждения. Подпись респондента, интервьюера, печать официального учреждения придавали текстам статус исторических документов. Они хранятся в архиве Калининградского Историко-художественного музея.
Книга была подготовлена к печати еще в 1992 г. Но ее судьба оказалась не простой. Лишь через 4 года, в 1996г. удалось найти необходимые средства, и началась подготовка к ее изданию в Калининградском книжном издательстве. Летом 1997 г., когда книга уже была подписана в печать, верстку затребовала чиновница областной администрации, отвечавшая за культуру. По ее указанию издательство потребовало изъять около 80 фрагментов интервью и убрать некоторые фотографии, якобы "очерняющие" наше прошлое. Авторы-составители отказались это сделать, и типографский набор был уничтожен. Вот почему эта книга вышла впервые на немецком языке в Германии в 1999г. (второе издание - в 2002 г.) и в Польше в 2000 г. В России она увидела свет только в 2002 г. в Петербургском издательстве "Бельведер".
* * *
Отправной точкой и центром исследования составителей этой книги стала судьба людей, решившихся на переселение в бывшую Восточную Пруссию после окончания Отечественной войны. Кто были эти люди? Что заставило их покинуть родные места и чего они ожидали в новых, в чем видели свои задачи ? Как их встречали? Как шла их повседневная жизнь? Что думают сегодня ветераны об истории области? Как складывались их отношения с немцами, остававшимися здесь еще до начала 50-х гг.? Особое внимание уделялось именно вопросам о взаимоотношениях переселенцев друг с другом и с немцами.
Эти вопросы интересны для всех, кто интересуется историей Калининградской области, которая нередко попадает в фокус внимания политиков.
Решением Потсдамской конференции третья часть Восточной Пруссии была передана СССР. 4 июля 1946 г. была образована Калининградская область, а город Кёнигсберг переименован в Калининград. После взятия Кёнигсбега советскими войсками в 1 апреле 1945 г. и до этого момента вся власть на местах осуществлялась военными комендатурами; был установлен фактически оккупационный режим. Теперь эти земли становились советскими, и этот режим предстояло сменить нормальными правовыми условиями существования, принятыми повсеместно в СССР.
Проблема организации жизни в землях, отошедших в результате войн к новым хозяевам, разумеется, не нова. Однако передача Кёнигсберга и окружающих его земель в собственность Советского Союза имела свои особенности и рождала особые проблемы. Кёнигсберг был центром Восточной Пруссии; в представлении советских властей, прежде всего - вековым центром и опорой германского милитаризма. В массовом сознании Восточная Пруссия тоже прочно ассоциируется с понятием германского милитаризма. Такое представление было вполне обоснованным. Стоит только подчеркнуть, что в XVIII и начале XIX в. Пруссия была очагом высокой культуры и дала Европе образцы административной системы.
Новым местным властям представлялось необходимым изменить здесь решительно все. Однако в условиях недавнего окончания войны, послевоенной разрухи это было, конечно, невозможно. Невозможно было просто уничтожить до основания все немецкое и даже просто освободить восточно-прусские земли от коренного населения. Переселение в Калининградскую область жителей России и других республик СССР было задумано как важнейшая мера на пути превращения бывшего Кёнигсберга и окружающих его районов в советские земли.
Массовое переселение в Калининградскую область началось в 1946 г. Впрочем, и до этого здесь оказалось немало новых людей - военнослужащие, кончившие здесь войну, которым просто некуда было ехать, вернувшиеся из Германии угнанные "остарбайтеры". "Организованные" переселенцы поехали сюда по партийным и комсомольским путевкам, а также в результате вербовки, проводившейся калининградскими промышленными предприятиями, нуждавшимися в рабочей силе, и колхозами и совхозами, которые начали создаваться на бывших немецких землях по указанию новых властей.
Жизнь первых переселенцев в Калининградской области была чрезвычайно трудной, особенно в первый год после приезда. Они не испытывали настоящего голода, как оставшиеся здесь немцы, значительная часть которых не получала продовольственных карточек. Но снабжение продуктами было все же очень скудным, полегчало только к осени 1947 г., когда дали первые урожаи приусадебные участки, освоение которых началось в 1946 г. Выжить, справиться со всем тяжелым, что пришлось пережить в первые годы жизни на новом месте помогла давняя привычка к тяжелым условиям существования, терпение, вечная надежда, что со временем все изменится к лучшему. В первое время жизнь переселенцев на новом месте шла параллельно существованию коренных жителей Восточной Пруссии, почти не пересекаясь с ним.
Хорошо известно, что русских связывали с немцами не только давние исторические и культурные отношения двух государств, но и существование на протяжении полутора столетий немецкой диаспоры. С ней варварски расправились в начале Отечественной войны 1941-1945 гг. путем уничтожением области их компактного проживания - автономной республики немцев Поволжья, депортации "русских немцев", и репрессиями в виде отправки "русских немцев" в так называемые трудовые армии, фактически представлявшими собой форму концлагерей.
Но у переселенцев из России и Белоруссии в Калининград и окружавшие его земли опыта общения с "русскими немцами" не было. Контакты с немцами во время только что закончившейся войны и воспоминания об этих контактах у многих были, конечно, очень тяжелыми.
Тут выступает на первый план естественный недостаток книги, вернее, ее вынужденная неполнота. Интервью, составляющие книгу, взяты у переселенцев в Калининградскую область не по горячим следам событий, а через 50 лет, когда многое уже стерлось в памяти. И оценки событий, несомненно, отличаются от тех, что могли быть даны тогда, когда война была еще недавним прошлым. Представления об отношении к немцам в Калининграде и окружающих землях и представления о постепенно складывавшихся взаимоотношениях с ними, конечно, изменило и сгладило время. Тем не менее, то, что сохранилось в памяти жителей Калининградской области, вызывает большой интерес.
Первое представление о жизни немцев и о них самих переселенцы получали в процессе знакомства с немецкой бытовой культурой. Поразительно то, как мало изменились представления о различиях между немецкой и российской бытовой культурой, по сравнению с тем, каковы они были полтора столетия тому назад. Все русские путешественники, побывавшие в Германии в начале XIX в., когда стали, наконец, возможными и широко распространились частные поездки русских людей за границу, восхищались устройством немецкого быта. Офицеры русской армии, побывавшие в германских землях в 1813 г. во время наполеоновских войн и оставившие свои записки об этом походе, были поражены порядком и чистотой в немецких крестьянских домах, Их восхищали рациональное ведение хозяйства, стремление к постоянным усовершенствованиям. Война еще не кончилась, подчеркивали они, а немцы уже приводят в порядок пострадавшие земли, заботливо и успешно восстанавливают свое отлично устроенное хозяйство.
Точно такие же впечатления мы находим в описаниях первого знакомства переселенцев 40-х гг. ХХ века с немецкими землями и немецкими поселениями. С одной стороны, отмечаются страшные разрушения, которые увидели прибывшие в Кёнигсберг переселенцы. Большинство зданий разрушено, стоят искореженные развалины, устойчивый запах гари преследует всех днем и ночью. Все кругом кажется чужим, необычным, немного пугающим. Но, отмечают многие респонденты, даже по остаткам зданий было видно, что здесь жили люди, заботившиеся не только о выживании, но и об удобстве и красоте повседневной жизни. Некоторые замечали, что, несмотря на чудовищные разрушения, было видно, как красив был Кенигсберг до войны.
Большое впечатление - особенно на переселенцев из деревень - производили немецкие дома, крытые черепицей, и внутреннее их устройство. "Сюда приехали и как в сказочную страну попали, - сообщил житель Калининградской области, - полы паркетные, печи кафельные, стены крашеные. Краска у нас тогда была редкостью. В России я до этого краски не видел" .
Как офицеры в 1813 г. восхищались немецкими дорогами, так и российские переселенцы второй половины ХХ в. удивлялись качеству немецких дорог. Приехавшая в Калининградскую область жительница Рязани вспоминает, что все были поражены тем, что дороги были обсажены деревьями ( точно то же восхищало офицеров 1813 г.) и покрыты асфальтом . Некоторые жители российской глубинки даже щупали его руками. Дороги... Вечное неустройство дорог в России при понимании того, что без них никакие достижения, да и вообще нормальная человеческая жизнь невозможны.
Вызывало удивление не угасшее стремление немцев, оставшихся в Кёнигсберге и окружающих местах украсить свою землю и свои жилища. В городе нет света. По улицам шныряют полчища крыс. Повсюду ржавое изуродованное железо. Казалось, этот город восстановить будет невозможно. Но страшные развалины утопали в цветах и зелени. По берегам реки - поля маргариток и фиалок. В отношении переселенцев к немецким бытовым традициям переплеталось удивление, даже восхищение, и оттенок пренебрежения, связанный с уверенностью, что все равно традиции эти у нас не привьются. "Несмотря на развалины, меня охватило чувство какого-то благоговения", - вспоминала А.А. Копылова. С другой - обычное, веками уже сложившееся мнение, что вся эта красота - нечто чуждое и совершенно недостижимое для русского человека. Раньше здесь жили люди, ценившие природу, красоту и собственный уют. Но у нас другие заботы и, конечно, другие возможности - эта мысль постоянно звучит в интервью бывших переселенцев. Они понимали, что и немцы, оставшиеся в Кенигсберге, больше всего были озабочены проблемой выживания и поражались тому, что и в условиях настоящего голода они находили силы и возможность ухаживать за тем, что осталось в природе от былой красоты и богатства. Авторы интервью все время вольно или невольно подчеркивают, что в таком отношении немцев к своему быту и окружающей природе есть нечто в корне отличное от того, что заложено в ментальности русских людей. Связанная с эстетикой быта практичность, умение извлечь из всего пользу, представляется им устойчивым свойством немецкого национального характера, в корне отличающегося от русского.
Одной из самых важных и больных в Калининградской области была тогда проблема жилья. Жилых помещений в брошенных бежавшими хозяевами домах, было предостаточно, но, во-первых, многие из них были полуразрушены - не было дверей, окон, а во-вторых переселенцы часто просто не знали, как распорядиться этим жилищным богатством. К тому же, в землях, откуда ушли те, кого еще недавно считали врагами, боязно было селиться отдельными семьями. Особняки превращались в большие коммуналки. Так было спокойнее, да и протопить особняк силами нескольких семей было легче.
Топить действительно было нечем. Можно было выписать дрова и провезти их из лесу. Приезжие наблюдали, как немецкие женщины ходили в лес с корзинками и собирали на топливо сухие сучья, тем самым к тому же очищая лес. Новоселы с одобрением наблюдали за этим, но сами поступали совсем по-другому. Ведь здесь, на чужой земле, ничего было не жалко. В качестве топлива использовали все, что попадалось под руку. Респондент, приехавший в Калининград 14-летним мальчишкой, вспоминает. К прибытию переселенцев немцы соорудили на улице дощатый общественный туалет из двух отделений - "женска" и "муженска". Но приезжие тотчас же разломали и растащили на топливо это в высшей степени полезное сооружение. В домах ломали и жгли дорогую мебель. Некоторые респонденты объясняли подобное поведение переселенцев тем, что приезжие из России поначалу не чувствовали себя хозяевами этой земли, а всего лишь временными жителями. Но все же какое-то время им предстояло прожить на этой земле, в этих жилищах!
С одной стороны, старались забрать себе как можно больше дорогих вещей, мебель, посуду. В одном доме, вспоминает Г. Роман, где поселились вполне интеллигентные люди, стояли два пианино, на которых никто не играл, и множество мебели, взятой из соседних особняков. С другой - переселенцы ничего не жалели в тех домах, где им же предстояло жить. Часто это было следствием непонимания и просто незнания другой бытовой культуры. Были случаи, когда новые жильцы разрушали великолепные немецкие кафельные печи, предпочитая им знакомую и испытанную русскую печь. В сельской местности, да и в городах часты были случаи использования жилых помещений для скота. Переселенцы из Мордовии в г. Славске, поселившись в особняке, использовали его таким образом: на первом этаже стояли коровы и лошади, на втором - свиньи и овцы, на третьем, где прежде располагались помещения для прислуги, жили новые хозяева. На вопрос о том, каково им тут жить, ответили: "Хорошо! Даже скот живет на паркете". В жилых помещениях устраивали склады дров, сена и т.д. Полы гнили, в домах было сыро, заводились крысы. Представители властей пытались навести порядок и обеспечить сохранение "жилого фонда", но в условиях разрухи сделать ничего не удавалось. Акты обследования жилых помещений в Калининграде выявляли ужасающие условия коммунального житья, иногда в совсем не приспособленных для жизни людей помещениях. Вместе с тем, респонденты вспоминают о том, что высокие офицерские чины и работники властных структур жили в роскоши; распространены были и махинации с квартирами в городах.
Отношение новых властей к бывшей немецкой земле было вполне определенным: Кенигсберг, города и деревни вокруг него должны были стать советскими, и невольными проводниками этой политики будут переселенцы. Одна из респонденток вспоминает свое восхищение остатками города и немецкой бытовой культурой и чувство, что она должна что-то сделать для этого города. Но что же именно? Нужно эту землю русской сделать - так думала она.
По сведениям, которые составители книги почерпнули из документов и из взятых ими интервью, в апреле 1945 г., когда советские войска вошли в Восточную Пруссию, в Кёнигсберге и прилегающих землях было около 60 тыс. немцев. Началось массовое бегство немцев на Запад. Уходили по разбитым дорогам, пытались бежать морем на плотах, автомобильных камерах, на всяких ненадежных подручных средствах. Многие утонули. После окончания войны в Кёнигсберге и области осталось около 40 тыс. немцев. Специальных репрессивных мер по отношению к ним власти не применяли до момента депортации, начавшейся осенью 1947 г.
Положение немцев, не успевших или не захотевших бежать, было чрезвычайно тяжелым. Большинство из них лишились прежнего жилья. Когда возникала необходимость устроить переселенцев из СССР, немецкие семьи выселяли, не принимая никаких возражений, предлагая в 24 часа покинуть дом, причем разрешалось взять с собой каждому только узел весом 2 кг. В случае лояльного отношения новых жильцов, бывшим хозяевам удавалось пристроиться в подвалах, на чердаках, в холодных мансардах, но многие оказались бездомными. В очень холодную зиму 1946-1947гг. бездомные погибали от мороза и от голода. Продовольственные карточки могли получить только работающие, а рабочих мест не хватало. В воинских частях подкармливали голодных немцев, главным образом, детей. Но это, конечно, не решало проблему. Новые власти занимались ею, но мест в ничтожном количестве домов для престарелых и в детских приютах не хватало, и средств на их расширение не было. Немцы питались отбросами, найденными на помойках, падалью. Все интервьюируемые сообщают, что видели немцев, умирающих на улицах . Зимой нередко можно было увидеть их трупы.
Отношение к немцам у переселенцев из Советского Союза определялось целым рядом факторов. Несомненно, имела место вполне понятная ненависть, рожденная впечатлениями недавно закончившейся войны. Эта ненависть, которую интервьюируемые называли "заочной", существовала у многих переселенцев задолго до приезда в Калининград. "Заочно" все считали немцев врагами, хотя и поверженными, относились к ним с недоверием и опаской.
Основания для недоверчивого отношения к немцам все же существовали. Правда, составители книги приходят к выводу, что случаи неповиновения новым властям и сопротивления были исключением, а в целом немцы проявляли лояльность. Можно считать безусловным, что организованного сопротивления не существовало. Но некоторые авторы интервью рассказывают о случаях личных столкновений и иногда - серьезных акций, направленных против новых жителей этих мест. Случались поджоги, вооруженные нападения отдельных, очевидно, отчаявшихся немцев на переселенцев. Бывали случаи отказа от работы в организованных в сельской местности совхозах.
Но ненависть и недоверие постепенно исчезали или, во всяком случае, сглаживались. Даже при первых встречах с новыми местами один только вид голодных немецких детей гасил у многих "заочную" ненависть. Ее постепенно снимали и непосредственные контакты с немцами. Складывались приемлемые взаимоотношения. Это определялось прежде всего наблюдением за тем, как немцы работали. Поначалу на сохранившихся в Кёнигсберге промышленных предприятиях работали преимущественно немцы. Они были заняты и на общественных работах - разбирали завалы, приводили в порядок улицы города. Они же составляли бОльшую часть работников сферы обслуживания. Немецкие врачи и медицинские сестры составляли немаловажную часть медицинского персонала. В трудовой деятельности происходила адаптация немцев к новым отношениям и знакомство с ними переселенцев; складывались в общем доброжелательные взаимоотношения
Все интервьюирумые в один голос говорят о непривычном для наших людей отношении немцев к труду. Работник одного из Калининградских заводов В. Годяев вспоминал, например, такой случай. Наши рабочие, замечал он, работали по известному принципу "Давай-давай!". В цех по ремонту автомашин пришел мастер и говорит немцу, работавшему тщательно и не торопясь: "Камрад, шнель! Давай-давай!" Немец терпел-терпел, потом подошел к мастеру и говорит: "шнель нихт гут". И действительно, в машину, отремонтированную немцами, можно было сесть и спокойно ехать. Машины, над которым трудились русские, приходилось тащить на буксире.
Немцы, вспоминают респонденты, всегда работали собственными инструментами, которые иногда сами изготовляли и внимательно за ними ухаживали. Все отмечают пунктуальность, аккуратность, привычку к чистоте на рабочем месте. Многие немцы устраивались работать прислугами у переселенцев. Никогда не было никаких наветов на них. Нельзя было представить себе, что они возьмут что-нибудь без спроса. Даже картофельные очистки, которые немки собирали и уносили с собой, они тоже всегда предъявляли хозяевам. Случалось, что между прислугой и хозяевами складывались почти дружеские отношения.
Совершенно особое положение сложилось в сельской местности. Порядки, существовавшие у немцев в быту и в сельскохозяйственном труде особенно удивляли жителей российских деревень - благоустроенные особняки, ухоженные приусадебные земли и все вообще ведение деревенского хозяйства.
Земли Калининградской области, ныне отнесенные у нас к неплодородной нечерноземной зоне, приносили прежде хорошие урожаи. Но с приходом переселенцев все переменилось. Прежде всего, по указанию властей, здесь стали создавать колхозы (немцев в колхозы не брали) и перестраивать всю работу в сельском хозяйстве по советскому образцу. Земли очень быстро были совершенно испорчены. Не разобравшись в структуре земли и в способах ее обработки, стали применять глубокую вспашку, разрушив и загубив тем самым неглубокий слой перегноя, располагавшийся у поверхности. К тому же, первая же пахота принесла новоселам странные сюрпризы. Плуг вместе с землей выворачивал на поверхность какие-то трубочки. Их собирали и выбрасывали. Так в большинстве районов была уничтожена дренажная система, игравшая важную роль в тамошнем хозяйстве.
Восточная Пруссия была краем хорошо развитого животноводства. Всех переселенцев поражал ухоженностью вид здешних коров и лошадей, устройство животноводческих ферм - чистота помещений, система уборки, сохранения и использования навоза, забота о чистоте коров; создание максимально комфортных условий для животных. Существовала апробированная система пастбищ, когда коров перегоняли с одного обширного огороженного лугового квадрата на другой, а в использованном тотчас подсевали траву. Тщательно вычищенные реки способствовали хорошему состоянию лугов. До войны, вспоминает один респондент, немцы брали в год три укоса, колхозникам в первые годы случалось взять два, а теперь и вовсе возможен только один укос. Пастбищная система здешних мест была, конечно, неизвестна новым колхозникам, но, не задумавшись над ней, сломали изгороди между луговыми квадратами, скот стали пасти без всякой системы.
Разобраться не спеша, ничего не разрушая, сохраняя все лучшее, что было в здешнем сельском хозяйстве, помешало введение колхозной системы и привычное руководство колхозами со стороны партийных организаций и партийно-советских властей. Так, например, партийные органы, как это было принято повсеместно в СССР, указывали председателям колхозов сроки посевов и за нарушение указаний отдавали их под суд. И.С. Блохин, приехавший сюда осенью 1946 г. и избранный председателем колхоза, рассказал, как он не послушался приказа о раннем севе. Сеял, когда считал нужным, и осенью дал два плана. И все равно был отдан под суд вместе со ста другими председателями, из которых лишь семеро в конечном счете были осуждены за воровство. Остальных отпустили, но наказали по партийной линии. Как и везде в СССР, колхозники и здесь были фактически прикреплены к месту работы: приехавшим в Калининградскую область по вербовке и работавшим в колхозах и совхозах запрещалось уезжать отсюда
Но было и другое. Составители книги указывают, что примеров желания и стремления освоить немецкие традиции сельского хозяйства со стороны самих крестьян им найти почти не удалось. Мешало, конечно, и отсутствие контактов с немцами из-за языкового барьера, Но в конце концов это препятствие возможно было бы преодолеть, если серьезно взяться за дело. Нет, действовала, как и сто лет назад, твердая ментальная установка: мы - русские, и ничто немецкое у нас все равно не привьется. Для нас, с нашими традициями отношения к труду и отношений между тружениками все эти новшества ни к чему. Прибавлялась и устойчивая привычка работать "за палочки", уверенность в том, что, как ни работай в колхозе, ничего не заработаешь.
* * *
В интервью, взятых у переселенцев, нет ни одного свидетельства интереса переселенцев к немецкой ученой культуре - к литературе (оставались же в брошенных бежавшими немцами домах книги!), живописи, музыке. Единственное, что занимало переселенцев (многих, к сожалению, совсем не бескорыстно - широко было распространено кладоискательство) - это архитектурные сооружения, судьба немецких зданий, знаменитого Королевского замка, Кафедрального собора, многочисленных немецких памятников в Калининграде, немецких кладбищ. Готическая архитектура Кёнигсбергских костелов производила большое впечатление: соединение мощи и суровости с легкостью, создающейся за счет стремления ввысь. Но она была совершенно чуждой русским традициям храмового строительства. Респонденты говорили, что здешние церкви казались им неприветливыми; православные храмы вспоминались как более теплые, близкие. Узкие улицы, застроенные серыми домами с черепичными крышами, также были непривычны и производили тягостное впечатление.
Конечно, на такое восприятие города большое влияние оказывало то, что , за редким исключением, сохранившиеся целыми здания соседствовали с развалинами, которые предстояло убрать. Завалы разбирали немцы, оставшиеся в городе, и военнопленные. Что касается переселенцев, то их отношение к вопросу о том, стоит ли восстанавливать разрушенные здания, было различным. Респонденты вспоминают, что молодежь была охвачена идеей не оставить здесь ничего немецкого. Эта идея усиленно подогревалась средствами массовой информации и пропаганды. Но все же, например, было немало споров о судьбе знаменитого Королевского замка - главной достопримечательности Кёнигсберга. Восстанавливать его или нет? Среди калининградской интеллигенции шли споры об этом, но в конце концов развалины замка были уничтожены. По слухам, переданным респондентом, вопрос решил Н. Косыгин, посетивший Калининград в середине 60-х гг. Когда ему сказали, что предполагается восстановить Королевский замок и устроить там краеведческий музей, он возразил: "Музей чему? Прусскому милитаризму? Чтобы завтра же его здесь не было". Неизвестно, соответствует ли этот слух действительности, но развалины были разобраны, от Королевского замка ничего не осталось.
К счастью, уцелел Кафедральный собор. Многие церкви сломали. Чаще всего указания исходили от властей, но бывали случаи и инициативы снизу, хотя вовсе не все это одобряли. Сохранившиеся кирхи использовали для всяких хозяйственных нужд, и они постепенно разрушались. Повсеместно были уничтожены немецкие кладбища. Надгробные плиты использовали для строительства, ими также мостили подъездные пути от шоссейных дорог к поселкам. Впрочем, составители книги отмечают, что о разрушении старых кладбищ все говорили с болью и горечью, тем более что часто действовали мародеры, они ломали входы в склепы, искали и похищали ценности, которые удавалось найти
Разрушены были немецкие памятники. Конечно, снесли памятники Вильгельму I и Бисмарку. Но не поздоровилось и памятнику Шиллеру, пострадавшему во время войны. Его чуть было не отправили на металлолом; исчез памятник Шуберту; уничтожили памятник павшим во время первой мировой войны. Повреждена была могила Канта - крышка саркофага сдвинута, а стены исписаны - сначала солдатами, вошедшими в Кёнигсберг, позже просто посетителями достопримечательностей.
* * *
В истории Калининградской области первых нескольких лет ее существования мы видим один из вариантов прямой встречи двух национальных культур. Возможности этой встречи, произошедшей в тяжелой обстановке послевоенной разрухи и естественного недоверия друг к другу, были весьма ограниченными. Но хотя отношения между немцами и русскими в бывшем Кёнигсберге осмысливались в массовом сознании как отношения между недавними противниками в великой войне, между победителями и побежденными, на уровне бытовых и хозяйственных традиций встреча культур, казалось бы, могла все-таки стать плодотворной. Все решительно респонденты, в том числе и те, кто подчеркивает вековое различие традиций, признают превосходство немецкой бытовой культуры и отмечают ее в высшей степени привлекательные черты. Признают также и превосходство методов работы в сельском хозяйстве и устройства всего, что с ним связано. Однако никакого разумного заимствования того лучшего, что было в этих областях немецкой культуры, не произошло. Это признают все опрошенные.
Отчасти это, несомненно, объяснялось историческим моментом. Многим переселенцам казалось необходимым вытравить все немецкое и внести в здешнюю жизнь привычные советские установления и традиции. Немало способствовала тому и политика партийных и советских властей, и антинемецкая пропаганда.
На бывшей немецкой земле тотчас после ее передачи в собственность СССР новые власти позаботились о введении привычных переселенцам советских порядков. Многие респонденты вспоминали, что, несмотря на тяжелые условия существования в первые послевоенные годы, они верили в светлое будущее, в мудрость партии и Сталина и одобряли политику, проводимую Калининградскими властями. Антинемецкие настроения, существовавшие в самое первое время, поддерживались антинемецкой пропагандой и внушением, что Калиниградская область и вообще Восточная Пруссия - исконно русская земля, историческая собственность России, что и в древние времена здешние земли населяли славяне. А.Альховик вспоминала, например, как года через два после переезда она слушала обстоятельный доклад некоего офицера об истории Калининграда. "Очень проникновенно рассказал всю историю, вспомнил Петра, Екатерину. И получалось, что это - русская земля". Нужно сказать, что совсем не новая ложная идея славянских корней населения Восточной Пруссии активно муссировалась в советской историографии.
Вспоминается сатира М.Е. Салтыкова-Щедрина, опубликованная в 1876 г. В вагоне поезда беседуют русские, возвращающиеся из-за границы, проехали Кёнигсберг. "А ведь это было когда-то все наше! - говорил Василий Иванович, указывая рукой на долину Прегеля... - Когда же? - заерзал на месте господин Курицын. - Да уж там когда бы то ни было, хоть при царе Горохе, а всё наше было. И это, и дальше всё. Отцы наши тут жили, мощи наших угодников почивали... - Да неужто это правда? - встревожился Сергей Федорыч. - Верно говорю, все наше было. Сам покойный Михайло Петрович (речь идет о М.П. Погодине - С.О.) мне сказывал: поедешь, говорит, за границу, не забудь Королевцу поклониться: наш, братец, был! И Данциг был наш - Гданском назывался, и Лейпциг - Липовец, и Дрезден - Дрозды, все наше! И Поморье всё было наше, а теперь немцы Померанией называют...Вот она где, наша Русь православная, была! - Странно! как же это мы так...оплошали! - Об том-то я и говорю, что сротозейничали".
Все пропагандистские атрибуты советской жизни - политинформации на предприятиях, университеты марксизма-ленинизма, лекции на политические темы, пропагандистские статьи в местной печати обеспечивали поддержку политических кампаний, проводимых в те годы в стране. Борьба с космополитизмом, разоблачение тех, кто преклоняется перед "иностранщиной" проходили и здесь. Правда, сколько-нибудь масштабных репрессий в Калининградской области не было, но отдельные случаи имели место. Так, составители книги приводят фрагменты из дневника Е. Коркиной, работавшей нормировщицей на ремонтной базе Балтфлота, арестованной в 1948г. Поводом послужило ее письмо в ЦК КПСС, в котором она сообщала о забастовке в Калининградском порту, вспыхнувшей в связи с бедственным положением рабочих. Среди прочего она рассказывала в этом письме, как увидела двух немецких детей, подбиравших остатки пищи из собачьей миски во дворе. Следователи обвиняли ее в том, что она жалеет немцев, тогда как немцы во время войны наших людей не жалели. Коркину осудили на 5 лет лагерей.
Вряд ли в этих условиях можно было надеяться на то, что новые жители Калининградской области захотят или смогут внедрить у себя какие-либо стороны немецкой культуры. Почти анекдотически звучат поэтому ответы на вопрос, научились ли переселенцы чему-нибудь у местных жителей. Только две респондентки ответили положительно: русские хозяйки переняли у немецких умение приготовлять компоты в банках, делать квас и варить патоку из свеклы.
Такое, на первый взгляд, странное неприятие того ценного, что признавали в немецкой культуре, имело исторические корни. Примерно то же самое происходило и сто лет тому назад, хотя никаких экстремальных обстоятельств тогда не существовало. В конце XVIII в., когда императрица Екатерина II приглашала немцев к переселению в Россию, она рассчитывала, как говорилось в ее указе, что германские переселенцы "могут приобретенным своим искусством, рукодельством, промыслами и разными незнаемыми еще в России машинами открыть подданным легчайшие и кратчайшие средства к обрабатыванию земель, к распространению домового скота, к разведению лесов... к заведению собственных фабрик, к управлению всего крестьянского домоводства".
В результате массового переселения немцев в XIX в. в России образовалась обширная немецкая диаспора. Но того, на что рассчитывала Екатерина, не произошло, и вовсе не по вине немцев. Отчасти сыграла свою роль правительственная политика замкнутого однородного поселения немцев. Реалии российского общества дореформенного периода также с неизбежностью вели к параллельному, не пересекающемуся существованию немцев и русских. Контакты возникали только в городах.
Существует множество свидетельств того, что русские крестьяне, охотно наблюдавшие за работой немцев, никогда не стремились что-либо у них перенять. Так было и при крепостном праве, и после его отмены в 1861 г.
Трудолюбие немцев, их усердие, аккуратность, умение рассчитать время, стремление к усовершенствованиям не подвергались сомнению. Все, кто в XIX в. наблюдали немецкую бытовую и трудовую культуру, подчеркивали и одобряли отсутствие в характере немцев "как-нибудства", свойственного русскому работнику. Однако манера работать и отношение к труду немцев полагались решительно не подходящими для русского человека. Причем положительным качествам немецких работников противопоставлялись особая смышленость, находчивость и бескорыстие русских. Собиратель русских пословиц Вл. Даль толкует русскую пословицу "у немца на все струмент есть" как неоспоримое доказательство того, что "русский любит браться за дело как можно проще, без затейливых снарядов", а немецкие сложности ему ни к чему.
Выдающийся ученый, сельский хозяин и публицист А.Н. Энгельгардт рассказывал, что в своем имении, где он жил в 70-80-х гг., не раз предлагал крестьянам перенять немецкий опыт в обработке земли и уходе за посевами и ни разу не добился согласия. Размышляя о том, как зависит характер крестьянского труда от особенностей русского климата, он писал: "наш работник не может, как немец, равномерно работать ежедневно в течение года - он работает порывами. Это уже внутреннее его свойство, качество, сложившееся под влиянием тех условий, при которых у нас производятся полевые работы, которые должны быть произведены в очень короткий срок... Под влиянием этих различных условий сложился и характер нашего рабочего, который не может работать аккуратно, как немец...". Это любопытное наблюдение, но оно не исчерпывает вопроса.
Читая воспоминания переселенцев 40-х гг. ХХ века, мы видим: прошло полтора столетия, все изменилось, а нежелание использовать чужой опыт для усовершенствования собственной жизни осталось прежним. Чем же можно это объяснить?
Мне кажется, что причины следует искать в вековых ментальных установках русского человека, ориентированного православием на смирение и пассивное восприятие действительности. Сыграли свою роль и исторические условия развития личности русского крестьянина, получившего освобождение от крепостной зависимости только в конце XIX столетия. Не менее важно и то, что годы Советской власти и колхозного строя, крестьяне в сущности вновь оказались в крепостной зависимости, пусть несколько иного рода.
* * *
Общение переселенцев с немцами было недолгим. Осенью 1947г. была начата депортация немецких жителей Калининградской области в Германию. В основном она завершилась осенью 1948 г. На некоторое время оставили только нужных на производстве специалистов, но и тех выселили в начале 50-х гг. Депортация проходила по-разному в разных районах, и воспоминания о ней у жителей Калининградской области тоже разные. Некоторые респонденты вспоминали, что немцы уезжали с радостью, но подавляющее большинство сообщает, что они не хотели уезжать из родных мест и что советские переселенцы относились к этой акции отрицательно. В некоторых районах сельской местности новые жители провожали немцев с сочувствием, помогали им, чем могли. По постановлению правительства уезжающие могли взять с собой 300 кг. груза на семью. Но это постановление никто не обнародовал, и в большинстве мест правило было такое - на одного человека один чемодан или узел.
Немало драматических моментов возникало во время депортации. К этому времени сложилось довольно много смешанных брачных союзов, росли уже дети от этих союзов. Официальные власти, конечно, не одобряли этого, такие браки не регистрировались. Переселенцы относились к ним вполе сочувственно. Респонденты вспомнили довольно много тяжелых, иногда - трагических случаев, связанных с депортацией. Молодая немка, жившая в союзе с русским лейтенантом, родила уже троих детей, но вынуждена была уехать вместе с детьми, несмотря на многочисленные обращения отца к властям с просьбой не разрушать его семью. После их отъезда молодой человек покончил с собой.
* * *
Вместо заключения. Из интервью.
Е.П. Кожевникова: "...Конечно, культура их вызывает восхищение. Если даже буду сравнивать со своим Курском - никакого сравнения...Надо не уничтожать, а поддерживать эту культуру и воспитывать на ней молодежь. Я считаю, немцам надо приезжать сюда, а также нашим детям и внукам. Они трудолюбивые, чистоплотные, прекрасный народ - ничего не скажешь. То, что бесноватые фюреры рождаются - они в любом народе могут родиться, не только у немцев".
А.И Рыжова: "Советский принцип: к новому - через уничтожение старого, но уже с примесью национализма. Осуждать нельзя: война только что кончилась. Калининград - город советский, со всеми плюсами и минусами. Город, неумело построенный на руинах некогда царственного града, не сохранивший ни его величия, ни его своеобразия. Город никакой культуры. Но призрак Кёнигсберга летает над городом...".