Аннотация: Россию и Германию связывают и разъединяют вековые отношения. Народы наших стран всегда испытывали друг к другу неподдельный интерес. Какими представляли себе немцев простые русские люди в 18-19 вв.?
В 18-19 вв. народная культура как система представлений об окружающем, "картина мира", свойственная русским крестьянам и городскому простонародью близка была к "коллективному бессознательному" - тому, что мы называем ментальностью. Она формируется еще в детском возрасте в общении ребенка с родителями, с другими людьми, с природой, в приобщении его к религии, в повседневной жизни, в процессе включения подрастающего человека в общество и усвоения его обычаев, представлений, способов поведения и ценностных ориентаций.
Культура образованных людей всегда тесно связана с народной культурой через общее всем архаическое фольклорное мышление. Примером может служить одинаковое отношение людей, принадлежащих к самым разным слоям общества, к "чужим". Они - "другие". Заложенное на ментальном уровне недоверчивое, критическое отношение к ним, конечно, изменяется на уровне рефлективном, но основа, заложенная в ментальности и отраженная в народной культуре, остается в сознании в качестве неизменной компоненты. Вот и о немцах и простые крестьяне, и люди "из общества" в повседневной жизни могли высказать одинаковые тривиальные оценки и характеристики, использовать одинаковые шутки и прозвища.
В данной статье мы рассмотрим представления о немцах в народной культуре 18-19 вв.
Но существовал ли тогда у простых людей образ немца как человека определенной национальной принадлежности? Известный этнограф и беллетрист 19 в. С.В. Максимов передает свою беседу со старым матросом Ершовым, прослужившим на флоте 25 лет, дважды обошедшем вокруг света и повидавшем многие страны. Разговор идет о том, как случалось драться с французами и англичанами. На вопрос о других народах матрос неожиданно отвечает:
"- Других народов нету.
- А немцы?
- Об этих и говорить не стоит. С этими мы на мысе Доброй Надежды подрались - руки только раззудили: и работать нечего было".
Для матроса Ершова "весь мир развалился на три главных народа: французов, англичан и русских. Немец был что-то среднее, межеумок, как бы переход к другим народам" (Максимов С.В. В кают-компании // Русское слово. 1862. Љ 1. С. 14.)
Как объяснить странные речи матроса? Пониманием слова "немцы" в духе 16-17 вв., когда "немцами" называли вообще чужеземцев? Но ведь разговор идет уже во второй половине 19 в., и сам Ершов различает англичан и французов. Его неосведомленностью? Трудно ответить на эти вопросы. Скорее всего, в голове у матроса порядочная каша. Но его слова все-таки отражают находящий и другие подтверждения факт, что представление о немцах как о людях четко обозначенной нации и отделенной от других групп, живущих на собственной земле, было среди русских необразованных людей весьма смутным. Впрочем, это касается не только немцев. В 19 в. среди крестьян (часто и в среде городского простонародья) царили весьма неопределенные, порой фантастические представления о других народах. О существовании некоторых народов, даже европейских, просто не знали.
Редкий и чрезвычайно интересный материал по этому вопросу можно найти в книге "Что читать народу?", составленной группой харьковских учительниц под руководством педагога и литератора Х.Д. Алчевской ("Что читать народу? Критический указатель книг для народного и детского чтения. Составлен учительницами Харьковской частной женской воскресной школы". Т.2. СПб, 1889).
В "Отделе географическом" этой книги помещены материалы опроса крестьян об их географических представлениях. В рассуждениях крестьян о том, чем жители других земель отличаются от русских, на первом месте стоит различие в вере: крещеные - некрещеные, христиане - магометане, причем, похоже, истинными христианами, верующими в истинного Бога, оказываются только русские. У крестьян нет четкого представления ни о различиях между религиями, ни о том, кто к какой вере принадлежит. О китайцах в некоторых ответах говорят как о крещеных, одной с русскими веры, в других, напротив, они определяются как некрещеные; о турках в одном ответе сказано, что они магометане и "поклоняются предметам разным"; другой сообщает, что турки "веры католической". К католикам отнесены и англичане, а также и татары. Немцы "в Христа не веруют", а евреи "в Бога веруют, а в Христа нет". Поляки - это те же русские, но "не по-нашему крест кладут". Калмыки "веруют в лукавого, что человека искушает".
Много самых фантастических представлений было связано с Китаем. Один крестьянин сказал, что он слышал, будто скорый конец света произойдет после того, как некий "Китай-царь" пройдет через весь свет. "Там 400 медведей в латах сидят в погребах; когда их выпустят, они всю Россию пройдут, и тогда китайцы всех обратят в магометанство, тогда конец миру" (Что читать народу? Т.2. С. 806.). Об англичанах говорят так: "Англичанский народ очень хитрый. Все хитрости происходят от них". Выделяется общее мнение, что там "народ промышленный". Англичане "выдумали чугунку", изобретают "разные действующие инструменты", (Там же. С. 802-805). О других народах есть лишь отрывочные высказывания: австрийцы способны на разное "рукомесло". Швейцарцы трудолюбивы.
О стране Германии - велика ли эта страна, о германских государствах - каковы их отношения с Россией - не знали почти ничего. Образа Германии как единой родины немцев в народной культуре не существовало. Что же касается самих немцев, то с ними в России были хорошо знакомы, в том числе и крестьяне, и городское простонародье. Но это были не те далекие немцы, о которых практически ничего не знал матрос Ершов, а "русские немцы", переселенцы из германских государств, в городах жившие на соседней улице, а в сельской местности - в своих колониях. И крестьянину, и рабочему, и подмастерью часто приходилось встречаться с немцами - управляющими, инженерами, мастерами, докторами, чиновниками.
О немцах-колонистах крестьяне знали мало. Живут в домах, устроенных на свой лад, привержены чистоте и порядку, усердные и успешные хозяева. Для городских жителей немцы были привычной частью обыденной жизни.
Петербургским жителям приходилось каждый день встречаться с героями гоголевского "Невского проспекта" Шиллером и Гофманом. Но то был "...не тот Шиллер, который написал "Вильгельма Телля" и "Историю Тридцатилетней войны", но известный Шиллер, жестяных дел мастер в Мещанской улице ... не писатель Гофман, но довольно хороший сапожник с Офицерской улицы" (Гоголь Н.В. Невский проспект // Собр. соч.: в 6-ти т. М., 1949. Т. 3. С. 33).
. Такое близкое знакомство, во всяком случае с городскими немцами, играло большую роль в формировании отношения к немцам вообще и оказалось решающим в представлении о немцах.
Но мы собираемся говорить о том, какие представления о немцах существовали в народной культуре. А возможно ли услышать голос народа и выявить в нем такую частность, как представление о немцах? Ведь никаких письменных свидетельств об этом, исходящих от самих крестьян или городского простонародья, не существует.
После долгих поисков я решила использовать в качестве источника лубочные или народные картинки и лубочные книжки. Они были порождением народной культуры и в то же время ее формировали, создавая представления, образы, превращавшиеся в стереотипы сознания. Один из первых собирателей и исследователей русских лубочных картинок, профессор И.М. Снегирев писал: "Вызванные естественной потребностью выражать себя, олицетворять свои чувствования и мысли, они проявляют народность в форме и предмете" (Снегирев И.М. Лубочные картинки русского народа в Московском мире. М., 1861. С. 4.). В них я и искала ответ на вопрос о том, как в России представляли себе немца. Еще более прямым источником явились тексты представлений народных театров, тексты раешников, песни, пословицы, анекдоты.
Начнем с лубочных картинок. В Западной Европе печатание картинок с деревянных досок началось по крайней мере с 15 в., еще до изобретения книгопечатания. Одновременно с книгопечатанием во второй половине 16 в. лубочные картинки пришли в Россию и приобрели у нас необыкновенную популярность. Даже в 19 в. они составляли, по словам известного литературного критика Н.Н. Страхова, "особую народную библиотеку" и "на подхват раскупались простым народом" (Цит. по: Некрылова А.Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища (конец 18 - начало 20 в.). Л., 1988. С.100.).
Первыми лубочными картинками, распространявшимися в России, были листы, копирующие иконы. В крестьянской избе, а иногда и в захолустной церкви они заменяли или дополняли дорогие иконы. В конце 17 в. появились первые картины светского содержания. Их вклеивали в рукописные книги в качестве иллюстраций. Лубочные листы украшали постельные палаты царевичей и царевен. Известно, что для царевича Алексея Михайловича их покупали в Овощном ряду, а дядька царевича Петра Никита Зотов обучал своего воспитанника по развешенным на стенах лубочным листам. Лубочные картинки украшали и стены боярских домов. В деревне их можно было увидеть на стенах избы и на внутренней стороне крышки сундука. И Петр I, полагая, что лубочные листы должны стать наглядной энциклопедией различных знаний и сведений, всячески поощрял лубочное производство.
Можно ли считать лубочные картинки действительно народными? В "Словаре граверов", составленном в 1870 г. известным коллекционером лубочных картинок и автором нескольких работ о них, Д.А. Ровинским, собраны сведения о русских граверах 17-18 вв. (См.: Русские граверы и их произведения с 1564 года до основания Академии художеств. Исследование Д. Ровинского. М., 1870). Многие народные картинки были изготовлены с их досок. Следовательно, часть народных картинок была выполнена специально обучавшимися художниками. Многие картинки копировались с иностранных образцов. Но авторы большинства картинок все-таки неизвестны. Круг художников и сочинителей подписей к картинкам был очень широк и отнюдь не ограничивался профессионалами. Среди них были и странники - "калики перехожие", которые пели на ярмарках сочиненные ими самими или услышанные неизвестно где сказания, "справщики типографские", корректоры и переводчики Посольского приказа; скрывавшие свои имена раскольники, в слободах тайно печатавшие листы как духовного, так и светского, преимущественно сатирического, содержания. Ходили слухи, что некоторые "балагурные" картинки придумал известный шут Петра I И.А. Балакирев.
Если взглянуть на русские лубочные картинки с точки зрения их художественной природы, то народный характер выступает еще явственнее. Это блестяще показал Ю.М. Лотман. Он убедительно доказал, что лубок "живет... в особой атмосфере комплексной, жанрово неразделенной, игровой художественности, которая органична для фольклора и в принципе чужда письменным формам культуры". Лубок - это соединение картинки и словесного текста как темы и ее развития, где одно дополняет другое. Подписи как бы разыгрывают рисунок, придавая ему характер действия. Происходит нечто вроде игры с текстом, что сближает лубок с народным театром (Лотман Ю.М. Художественная природа русских народных картинок // Народная гравюра и фольклор... С. 247).
Первым лубочным листом, где упоминаются немцы, была, по-видимому, знаменитая картинка 18 в. "Мыши кота погребают" - сатирическое, аллегорическое изображение похорон Петра I и в то же время пародия на любимые им шутовские забавы. Эта картинка, украшавшая скромное жилище капитана Миронова в "Капитанской дочке" А.С. Пушкина, была, вероятно, придумана ненавидевшими Петра раскольниками, хотя сюжет был заимствован на Западе из имевшей там хождение картинки, изображавшей похороны охотника зверями и птицами.
На картинке "Мыши кота погребают" был изображен привязанный спиной к тележке мертвый кот. Тележку окружает множество мышей, торжествующих смерть своего врага. Около многих мышей написан текст, смешной и часто неприличный. Известно много вариантов этой картинки. В некоторых значится: "Искустная мышка из Немецкой лавки, взявши свирель в лапки, умильно играет, кота проклинает". (Ровинский Д.А. Русские народные картинки. СПб., 1881. Кн. 1. С. 396). Но здесь речь идет, вернее всего, вообще о чужеземцах. Точно так же на картинке, изображающей грешников в аду, написано "немец", но имеется в виду, конечно, иностранец, иноверец.
Вероятно, об иностранце вообще идет речь и в подписи к картинке 19 в. "Немец и батрак". "Немец нанял себе батрака, деревенского мужика. Чтобы год ему служил, не пьянствовал бы, а воду только пил... за дочками глядеть и дома бы сидеть. Ты должен глядеть и за женой, гляди и надо мной". Как только немец вышел из дому, батрак принялся хлестать его плетью и таскать за волосы, приговаривая: "Я с тем рядился, я вас всех кнутом буду бить, перестанете без спросу выходить" (Там же. С. 450-451). Повторяющийся в сказках и отчасти вошедший в "Сказку о попе и работнике его Балде" образ заносчивого и глупого хозяина, пусть речь шла об иностранце вообще, все-таки связывался со словом "немец". Образ этот жил еще и 200 лет спустя и в конце 19 в. уже наверняка относился именно к немцам. Актер и режиссер-постановщик в Народном театре А.Я. Алексеев-Яковлев вспоминал, что в 60-70-х годах в Москве на народных гуляньях он видел разыгранные двумя "балконными комиками" сценки, в которых один изображал прижимистого, но глупого хозяина - немца, а другой - его батрака, смышленого русского парня (Русские народные гулянья по рассказам А.Я. Алексеева-Яковлева в записи и обработке Евг. Кузнецова. Л., М., 1948. С. 66).
Но вот на лубочной картинке XVIII в. находим изображение, бесспорно, именно немца в современном понимании - жителя германской земли. Подпись составлена на основе заметки из "Московских ведомостей" от 28 октября 1776 г., озаглавленной "С нижней реки Елбы". Врач, искусный в повивальном деле, "неслыханно скупой", был позван к жене дровосека. Родильница была при смерти. Врач осмотрел ее и "с холодным духом" сказал, что он один может ей помочь, но потребовал большую плату вперед. Мужик принес 1 талер и 8 грошей, обещая потом хоть по миру собрать остальное, на коленях умолял помочь. "Но как и сие не привело в жалость жестокосердого скупяги", мужик схватил топор. Испугавшись, врач сделал все, что нужно. Дровосек бросил ему под ноги свои гроши с проклятиями. "Обруганный только скупяга... подобрал брошенные с полу деньги до последнего гроша и пошел домой" (Ровинский Д.А. Указ. соч. СПб., 1881. Кн. 2. С. 129).
На двух картинках 18 в., имеющих несколько вариантов, изображена нарядная молодая женщина, держащая на коленях запеленатого старика в шляпе и кормящая его с пальца. Рядом служанка с кастрюлей в руках и молодой человек с плетью. Подпись: "Молодая немка да приданая ее девка старова немечина питали, с пальца в рот кашу пихали. Ешь, старой, не плачь, кашка молошна сварена про тебя нарошно, а станешь плакать, будем по жопе ляпать и не будем любить, велим больно плетью бить" (Там же. Кн. 1. С. 448).
Лубочная картинка "Немка верхом на старике" передает известный, много раз воспроизводившийся в средние века в Европе в словесных текстах, рисунках, в изображениях на домашней утвари рассказ об Аристотеле, оседланном любовницей Александра Македонского Филидой. Аристотель, обучавший великого полководца, сына царя Филиппа, пожаловался тому, что его воспитанник проводит время с Филидой. Филида, желая отомстить, принялась кокетничать со старым философом и, когда тот стал умолять ее о любви, заставила стать на четвереньки и погнала его по дорожкам сада. На русской картинке, воспроизводящей этот сюжет, изображена женщина верхом на старике, упирающемся клюкой спереди и роняющим сзади кал. Она держит в руках штоф с вином и кувшин с пивом. "Немка" одета в европейское платье. Текст полупристойный, высмеивающий старика, которому немка посулила "скляницу вина да курган пива" (Ровинский Д.А. Указ. соч. Кн. 1. С 448).
Хотя в листах 17-18 вв. слова и понятия "немец" и "чужеземец" часто сливаются, переходят друг в друга, к этому же времени относятся многие картинки об англичанах, испанцах, итальянцах, которых вовсе не называют немцами. Полагаю, что в названных выше картинках содержится насмешка именно над немцами. Но, как заметил еще Ровинский, "какой-то серьезной, затаенной злобы в них и намека нет" (Ровинский Д.А. Указ. соч. Кн. 5. С. 275).
Что касается Германской земли как отечества немцев, то в народных картинках распространялись о ней самые расплывчатые и порой даже фантастические сведения. В начале 17 в. была напечатана большая картина "Космография". Простые люди могли извлечь из нее сведения о четырех странах света, землях, государствах и их жителях. Слово "немец" употребляется в подписях для обозначения всех не русских. Но страна Германия выделяется: "Земля германская родима овощем и скотом"; "земля Бранденбургская: немцы богатые за цесарем"; "земля Саксонская за цесарем"; "земля Прусская, пространство невелико, но богата. Немцы купеческие и воинские. Родима хлебом и овощем" (Там же. С. 270-272). В другой редакции прибавлено, что раньше пруссаки жили на Дону, но "ищуще плодовитой земли прошли до Пруссии и тамо засели" (Там же. с. 65). Наконец, в третьей редакции значится: "Земля Германия. Человецы ласковы и смирны и слабы ко пианству и к покою телесному" (Там же. С. 466).
Несколько лубочных картинок дошли до нас со времен Семилетней войны 1756-1763 гг. В июле 1759 г. на ограде Церкви Казанской Божьей матери были вывешены несколько картинок о победах русских войск. Они служили источником информации о военных событиях. В пропагандистских целях информация была художественно обработана в народном духе.
На картинке "Прусские драгуны и русский казак" ловкий казак, вооруженный палашом да пикой, сражается с двумя прусскими драгунами. Одновременно одного он поразил пикой, на другого замахнулся палашом. Пруссаки вооружены ружьями (Ровинский Д.А. Указ. соч. Кн. 2. С. 66). Другое изображение карикатурно. Казаки лихо побивают толстобрюхих, с трубками во рту, неповоротливых противников. Те даже не успевают вытащить палаши или выстрелить. В подписи к картинке "Победа фельдмаршала графа Салтыкова над пруссаками при Франкфурте 12 августа 1759 г." содержится подробная информация о битве, в которой пруссаки "жестоко наступали как гладные звери", а русские воины "храбро наступили как львы к неприятельской армии и так разбили и привели их в великий страх и большую конфузию", что те "начали бегать яко овцы от диких зверей, не надеяся своего спасения, а другие сдавались без всякого сопротивления" (Там же. С. 64).
В этой серии военного лубка наиболее интересна обратившая на себя внимание Ю.М. Лотмана картинка "Разговор прусского короля Фридриха II с фельдмаршалом своим Венделем июля 30 дня 1759 году". В середине картинки - прусский король за столом в походной палатке. Перед ним стоит фельдмаршал Вендель. По бокам и внизу - изображение битвы между русскими и пруссаками. Подпись очень длинная, это целый рассказ с юмористическим оттенком. В начале сражения Фридрих наказывает Венделю, чтобы командиры обучили солдат говорить по-русски: "Когда русские будут в полон отдаваться, чтобы им сказали по-русски, брось палаш, положи ружье". Но бой пошел совсем иначе. Король, взяв знамя, уговаривает своих солдат стоять твердо, сулит им жалованье сразу за год. Те отвечают: "Хотя лет за пять, только стоять больше невозможно". Вендель советует отступать. Король: "Стыдно мне будет, что я от русских буду бегать, я их всегда солдатами не называл и крайне пренебрегал их". После долгих уговоров Фридрих все же склоняется к отступлению и замирению (Там же. С. 60-61).
В картинках о Семилетней войне, где уже нет и не может быть смешения понятий "немец" и "чужеземец", речь идет о немцах-пруссаках, о военных противниках. Подчеркивается особая храбрость и удальство русских солдат, которым все нипочем - прусские драгуны и вооружены лучше и телом покрепче, но казаки пикой да палашом орудуют ловчее и, конечно, неизменно побеждают. Прусский король русских даже "солдатами не называл", а они заставили его бежать. Пруссаки рвутся "как гладные звери", а русские наступают, "как львы". В сопоставлении с русскими вырисовывается образ прусского солдата - самоуверенный, но неповоротливый, он "терпит конфузию". В разгар боя король предлагает солдатам деньги - ведь немец, как помним, "скупяга"! Так возникает пренебрежение к чужаку, у которого все по-другому, не по-русски. Звучит уверенность, что этого противника мы, русские, "шапками закидаем". Этот мотив звучит и в картинках, относящихся к эпохе наполеоновских войн. В одной из них, выпущенной в 1805 г., - о подвиге русского гренадера, отставшего от своих и в одиночку одолевшего четверых французов, помещен текст песни:
Нутко, русские солдаты, станем немцев выручать,
Они немного трусоваты, мы станем за них отвечать.
Расщелкаем эту сволочь, завоюем их полки,
Нам не очень нужна помощь,
Не очень нужны пруссаки
(Там же. С. 136.)
Сохранилось несколько подлинных народных песен о Семилетней войне, записанных П.В. Киреевским. В них звучит мотив иронического сочувствия прусскому королю Фридриху:
Расбесчастненький, бесталанненький
Наш-то король прусский.
Он на вороне на коничке король разъезжает,
Ничего-то король про свою армеюшку не знает,
Ничего не знает.
Король "читает газетушки", читает и плачет: "Не воюет-то наша армеюшка" (Эта песня была записана П.В. Киреевским в дер. Воронки Звенигородского уезда Московской губ. в 1838 г. См.: Песни, собранные П.В. Киреевским. М., 1872. Ч. 3. Вып. 8-9. С. 110).
. В других песнях 17-18 вв. и начала 19 в. образ Фридриха имеет эпические черты. Его называют "лютой король", "лютой враг прусский король". Например:
У лютого короля чужа сила, не своя,
Полонена, нанята, золота казна дана -
Сорок тысяч серебра
(Там же. С. 99).
Среди портретов королей и полководцев разных стран на лубочных листах есть много портретов Фридриха II.
В народных картинках 17-18 вв., а также в народных песнях постепенно вырисовываются чуждые русскому характеру черты немца - чужака, немного смешного, отчасти и отталкивающего расчетливостью и даже скупостью противника, которого не трудно было победить в бою. Первые представления о немцах, отразившиеся в этих картинках, были, по-видимому, порождены смутным недовольством от появления в России множества живущих по-своему, более удачливых иноземцев, и усилением их влияния при дворе. Во второй половине 18 в. прибавились впечатления солдат, участвовавших в Семилетней войне, а затем и в наполеоновских войнах.
Формирование стереотипов происходило и под влиянием исходившей от властей пропаганды. Порой ее направление круто менялось. В создавшиеся уже представления о пруссаках и прусском короле, проникнутые органической иронией, вторгается, например, вряд ли вышедшая из недр народа песня, представляющая пруссаков как союзников в войне против Наполеона. Она была перепечатана в нескольких песенниках начала 19 в. и предлагалась солдатским хорам для исполнения на мотив песни "Ах вы, сени мои, сени":
Он привык тебя звать братом и владеть, как ты, штыком.
Хор:
О, согласие сердечно, процветай меж нами вечно!
(Там же. С. 165)
Но хотя пропаганде и случалось обращаться к образу "сердечного согласия", все же ранее сложившиеся стереотипы сохраняли устойчивость, и информация иного рода и тогда, и в будущем вряд ли могла их изменить. Из тех времен пришли в обыденное сознание русских людей пословицы о немцах, которые записал и включил в свой сборник В.И. Даль: "Русский немцу задал перцу", "Прусский гут, а русский гутее", "Что русскому здорово, то немцу смерть" (Даль В.И. Пословицы русского народа. М., 1984. Т.1. С. 258, 271).
Представления о немцах, принявшие характер стереотипов, начали складываться, таким образом, с момента появления немцев на русской земле и затем - во время встреч с ними на земле германской. Удивительно, но некоторые из них оказались такими устойчивыми, что и позже, когда немцев узнали гораздо ближе, и ученая культура Германии стала предметом увлечения русских образованных людей, и потом на протяжении всего 19 века представления о внешних и внутренних чертах немцев, нашедшие, в частности, отражение в лубочных картинках 17-18 вв., неизменно повторялись в разговорах, в письмах и дневниках русских людей, в записках о путешествиях в Германию, наконец, в художественной литературе. Пиво, трубка, табак как обязательные внешние признаки не только немецкого быта, но и самих немцев, воспринимались почти что как их органические свойства. Представление о таких чертах немецкого характера, как расчетливость, переходящая в скупость, аккуратность, переливающаяся в педантизм, присутствовало в описаниях и оценках по адресу немцев всегда. Наконец, образ немецкого "Михеля", неповоротливого увальня, не способного к решительным действиям, связанный и с впечатлениями Семилетней войны, и со всей историей германских государств начала 19 в., когда немцы обнаруживали вялость и незадачливость в попытках решения своих национальных проблем, тоже оказался необыкновенно устойчивым и только к концу столетия эту устойчивость утратил.
В 19 в. голос народа можно еще услышать в площадных представлениях, в народном театре. На святках и в дни масленицы в городах устраивались памятные всем современникам народные гулянья. По свидетельству А.Н. Бенуа, даже еще в 80-х годах, когда гулянья перестали быть стихийными и приобрели "организованный" характер и в них, по выражению художника, "водворились начала квасного патриотизма и дидактичности", на масленице на Адмиралтейском бульваре в Петербурге "стон стоял от мычащих оркестрионов...гудела и бубнила огромная площадь так громко, что даже до Гостиного двора и до Дворцовой площади долетали отголоски этой чудесной какофонии. Все еще чад от каруселей, качелей и гор дурманил головы, все еще клубились облака пара от уличных самоваров и от барака, в котором под рожею немецкого "Кладерадатша" (имеется в виду заставка к популярному немецкому сатирическому журналу "Kladderadatsch" (пощечина), известному в России.) пеклись "берлинские пышки"...(Цит. по: Лейферт А. Балаганы. Пг., 1922. С. 14-15). На городских народных гуляньях, равно как и на больших сельских ярмарках, разыгрывались театральные представления.
Кукольный театр Петрушки предлагал зрителю традиционную комедию с постоянно действующими лицами: Петрушка, его жена, цыган, доктор, квартальный ("фатальный"), немец. Вот неизменно повторявшееся, разумеется, с вариантами и сильным элементом импровизации, содержание комедии. Петрушка с женой сначала танцуют, потом дерутся. Появляется обманщик-цыган, продающий лошадь. После комического торга при первой же попытке Петрушки сесть верхом лошадь сбивает его с ног. На стоны больного является доктор. В ответ на вопросы доктора или же в виде платы за лечение Петрушка колотит его палкой и убивает. Приходит квартальный, учиняет допрос. Является клоун-немец, Петрушка убивает и его. Смерть вовсе не воспринимается зрителями как нечто ужасное - это "смерть в шутку", смерть понарошку, составная часть комедии. Иногда представление завершалось "веселыми похоронами" немца, когда Петрушка кричит музыкантам: "Играй камаринского, немца хоронить будем" (Народно-поэтическая сатира. Л., 1960. С. 258; см также: Русские народные гулянья...)
В разных вариантах комедии Петрушки возникали и другие действующие лица. Но фигура немца и вся история с ним присутствовали всегда. В Москве особенно популярна была сцена, в которой Петрушка учит немца говорить по-русски. Комические эффекты, связанные с пародированием речи "русских" немцев, неизменно вызывали смех зрителей.
- Доннер веттер! - кричал немец, получив удар палкой. Петрушка переспрашивал:
- Что...дунул ветер? Да ты говори не по-вороньи, а по-ярославски!
- Вас?
- Ква-а-а-с? Какой тут квас? Пошел вон от нас, мы не хотим знать вас
(Там же. С. 257).
В подписях к лубочным картинкам 19 в., в текстах площадных представлений, в лубочных книжках, юмористических рассказах, пьесках, в песенниках широко применялся этот прием комического воспроизведения речи "русских немцев", того, как писал Пушкин, "русского наречия, которое мы без смеха...слышать не можем" (Пушкин А.С. Гробовщик // Полн. собр. соч.: в 10-ти т. М.. 1957. Т.6. С. 121).
Так, например, в песеннике, изданном в 1818 г., было напечатано стихотворение "Немец и слуга":
Жил немец в улице не знаю то какой
С одним слугой,
Которого он поутру к себе призвал
И так ему сказал:
"Пашоль на больша долга ринка,
Купай мне десять шорни рибка;
У них есть уса длинна,
А глаза смотрят бистра
И нок имеет мнок"
(Новейший, полный и всеобщий песенник, содержащий в себе собрание отборных и всех доселе неизвестных употребительных и новейших всякого рода песен. СПб., 1818. С. 151-152).
В конце выясняется, что хозяин наказывал слуге купить раков. Это стихотворение основано на народной присказке-дразнилке, которую записал В.И. Даль: " Ноги много, глáза быстры, а шейка шлёп-шлёп (рак, так дразнят немцев)" (Даль В.И. Указ. соч. Т.2. С. 271).
"Простая публика" очень ценила диалоги Петрушки с музыкантами и с нею самой. Толпы собирались иногда возле "балконных комиков", сидевших на балконе каруселей и либо разыгрывавших небольшие импровизированные сценки, либо зазывавших зрителей. Особенно популярен был дед-зазывала, громко выкрикивавший остроумные шутки. Среди "балконных комиков" попадались и своеобразные таланты - некоторые из них без всякого напряжения говорили в рифму, вступая в разговор с публикой. Зрители охотно перекрикивались с импровизатором.
Тексты этих сценок, несомненно, сочиняли сами исполнители, их искусство было истинно народным. В немногих записанных наблюдателями текстах также встречаются упоминания немцев. Вот одна из таких записей. "Дедушка с пеньковой бородой вещает с балкона карусели:
Был, касатики, за морем я,
Видел, как бессеребреный немец
Добывает себе хлебец,
Живет, засучив рукава.
Мы-то за морем утех себе ищем,
А после дома в кулак свищем.
Сказано: немец не бывает дурак.
Он, вишь ты, сыт крупицей, пьян водицей.
Шилом бреется, а дымом греется
(Генслер И. Масленица: Народное гулянье у гор в Петербурге // Воскресный досуг. СПб., 1863. Т.1. Љ 3. С. 39-40).
Это один из немногих случаев, когда речь идет о немецкой земле, о немцах, живущих у себя на родине. Несмотря на юмористический оттенок, без которого немыслима была речь деда-зазывалы, здесь звучит, несомненно, уважение к работнику, который живет, "засучив рукава". Уважение к немецкой "мастеровитости" отражено в пословице "У немца на все струмент есть". "Немецкая ученость", - говорили в России, желая подчеркнуть точность и широту знаний. "Настоящим немцем" называли человека, отличавшегося пунктуальностью и педантичностью (Даль В.И. Указ. соч. Т. 1. С. 271). Отметим, однако, что, по определению Даля, немецкой ученостью называли и школярство, а выражение "настоящий немец" относили и к человеку с причудами.
Популярным в России городским увеселительным зрелищем был раек или панорама. В небольшом ящике, снабженном увеличительным стеклом, помещались картинки, преимущественно раскрашенные лубочные. Владелец райка, раешник, крутил ручку, и с помощью несложного устройства картинки сменяли друг друга. Раешник сопровождал картинки чтением текста, большей частью сочиненного им самим, "бойким, метким, а иногда и весьма остроумным пояснением" (Забелин И.Е. Опыты изучения русских древностей в истории. М., 1873. Ч.2. С. 392). Записанные и напечатанные тексты раешников, относящиеся ко второй половине 19 в., - это мерная рифмованная речь, очень похожая на подписи к старым лубочным картинкам 17-18 вв. Раешниками чаще всего были отставные солдаты, выходцы из крестьян, знавшие вкусы простого народа. Любопытно отметить, что среди них встречались немцы. В.А. Слепцов описывает виденную им картину: в Петербурге перед Гостиным двором "старый немец в картузе с большим козырьком вертит ручку панорамы и объясняет: Gemalde-Galerie - Дрезден, Sanct-Stephans Kirche - у Вьен" (Слепцов В.А. Уличные сцены // Соч.: в 2-х т. М., 1957. Т. 1. С. 52)..
Раешники показывали картинки с изображениями коронации государей, приема иностранных гостей, примечательных событий, портреты, виды иностранных городов, в частности, Берлина, Дрездена, Гамбурга. Тексты несут на себе печать политических процессов, протекавших внутри и вне России. Уже произошла потрясшая Европу франко-прусская война 1870-1871 гг., и на месте раздробленной Германии возникла мощная Германская империя, что было тесно связано с именем Бисмарка. И образ Бисмарка со страниц газет и журналов перекочевал в раек. На одной из раешных картинок видим бессчетно повторявшуюся в печати карикатуру - лысая голова и три волоска надо лбом; подпись: "Имеет три волоса, а поет на тридцать три голоса" (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 51. С. 106). Антинемецкие настроения, развившиеся среди городского населения в 80-х гг., связанные и с изменением внешнеполитической ориентации правительства Александра III, и с активным участием и успехами немцев в предпринимательстве и в финансовой сфере, нашли отражение в раешниках. Их авторы переделывали прочитанное и услышанное, приспосабливая к уровню и вкусу зрителей и слушателей. Вот один из таких текстов:
А вот, извольте видеть, город Берлин!
Живет в нем Бисмарк-господин!
Его политика богата. Только интригами таровата!
В Неметчине народ грубый, на все точит зубы.
Им давно хочется на Балтийский край броситься.
Да боятся, как бы сдуру не лишились бы сами шкуры
(Русская народная драма 17-20 вв. М., 1953. С. 126-127).
В 1883 г. в Петербурге один раешник показывал "Карту Европы в лицах", взятую вернее всего из какого-нибудь юмористического или иллюстрированного журнала. На "карте" Германская империя изображена в виде "Гостиницы Германии". Это уродливое здание с многочисленными пристройками. У входа - Бисмарк, с трудом на вытянутых руках удерживающий верхнюю часть фасада нелепого дома. Текст, которым раешник сопровождал демонстрацию этой картинки, гласил: "А вот Бисмарк Германию поддержать старается, а то она по швам расползается - в гостинице что-то съехавшиеся немцы не уживаются... Так-то!" Такова была сатирическая реакция на объединение Германии. Впрочем, эта картинка была, вероятно, старой - к 1883 г единая Германская империя существовала уже 12 лет.
С начала 80-х гг., когда немецкие капиталы все больше проникали в Россию, укрепляется возникший еще в середине 18 в. стереотип превосходства всего русского над иностранным. На картинке 1857 г. изображена первая в России железная дорога: вагоны в виде маленьких домиков на колесах, впереди на открытых платформах пассажиры. В стороне наблюдающая публика, два мужика обсуждают увиденное. Их беседа изложена в длинном стихотворном тексте. Вот его конец:
До чего народ доходит, самовар в упряжке ходит.
Слушай, матушка Москва, я промолвлю слова два.
Немцы, вишь, нагородили, что машину сочинили.
Нет, голубчики, нихт вар. Русью пахнет самовар
(Иванов Е.П. Русский народный лубок. Л., 1937. С. 83).
Такое отношение к немцам звучит и в некоторых пословицах. Конечно, "немец хитер: обезьяну выдумал", "немец без штуки и с лавки не свалится", однако и русского голыми руками не возьмешь: "немец своим разумом доходит, а русский глазами" (Даль В.И. Указ. соч. Т. 1. С. 271). Даль объясняет эту пословицу так: немец во всем исходит из науки, русский умелец легко и ловко перенимает увиденное, русские немцев за пояс заткнут.
И все-таки и во второй половине 19 в. в народной культуре немец остается главным образом фигурой комической. Очень смешна лубочная картинка "Воздушное путешествие. Вот как в трубу вылетают, кредиторов удивляют" (Собрание лубочных картинок в Отделе редкой книги Российской гос. библиотеки. ЛБ II 03. 2-в). Рисунок таков: из трубы большого дома вылетают три веселых купца. У одного в руках бутылка, второй тянет за собой женщину, третий показывает колоду карт. Снизу глядит на них растерянный господин в клетчатых брюках. В подписи объясняется, что это кредитор, немец Карл Карлыч (Карл Карлыч - шутливое наименование "русского" городского немца. Даль указывает, что немцев называли также Иван Иваныч и Адам Адамыч. См.: Даль В.И. Там же.). Он обращается к летящим с упреками и увещеваниями: "Ах, моя, моя Сергей Фоминишна, постой, куда твоя летит, твоей должна моей десяти тысяч. Ворочайся, ворочайся... Ой, моя не слушает, карауль, карауль...летает, моя деньга пропадает". Прохожий мужик, в сапогах и картузе, важно, иронически и пренебрежительно говорит: "Полно тебе, немецкое благородие, глотку-то задарма надрывать. Теперича их уж никакой караул не догонит, ишь как шибко летят, уж теперь шабаш, денежкам-то надо поклониться".
Городской немец нередко становился персонажем лубочных книжек, во множестве выходивших во второй половине 19в. В Москве на Никольской улице были сосредоточены их изготовление и продажа. Тоненькие, в бумажных обложках, на толстой серой бумаге, грубо раскрашенные лубочные книжки издавались большими тиражами (самый малый - 6 тыс. экз., бывали и миллионные тиражи) и с помощью офеней, "ходебщиков" и "картинщиков" попадали на ярмарки и в провинциальные книжные лавки.
Многие авторы были выходцами из простонародья. По словам известного лубочного сочинителя конца 19 в. И. Кассирова (И.С. Ивин), авторы лубочных книжек были люди из народа и писали для своего брата - мужика. Сочиняли лубочные книжки также сотрудники мелких издательств. Они были пограмотнее и порой не стеснялись выдавать за собственные сочинения переложения произведений Гоголя, Пушкина, Тургенева.
Вот книжка, принадлежащая бойкому перу одного из самых известных лубочных сочинителей Миши Евстигнеева - "Бешеные бабы или Хабер-суп". Небогатый жилец въезжает в квартиру, которую сдает "вежливая немка в чепце". Объявляя свои условия, она предупреждает, что, заботясь о здоровье жильцов, кормит их весьма умеренно. Не будет жильцу ни "щец с говядинкой", ни "горошку со свининой", а будет к обеду "хабер-суп" и картофель; а "ужин ошень тяжель для желудок", поэтому вечером только чай. Жилец отправляется к своей прежней хозяйке Кулине Лазаревне, они обсуждают "немецкое кушанье фабер-суп из овсяных круп на речной воде". "Жадный народ, - говорит Кулина Лазаревна, - на чужой голод дома себе хотят построить". Вместе идут к немке. Когда за обедом та подает свой "хабер-суп, Кулина Лазаревна восклицает: "Ну годится ли русскому человеку такое кушанье есть, как твой хабер?...Что с тобой, нехристем басурманкой, разговаривать? Живодеры!" (Евстигнеев М. Бешеные бабы или Хабер-суп. М., 1873. С. 29-31). Столь грубо выраженное возмущение на поверку оказывается не таким уж серьезным. Хотя Кулина Лазаревна забирает к себе прежнего жильца, в заключительной сцене в суде происходит общее примирение.
В материалах, которые удалось привлечь, на первое место, как видим, выступает свой, живущий рядом "русский немец". Это в значительной степени определяет характер образа. Сколько существовало в 19 в. присказок, прибауток о немцах, сколько прозвищ! "Немец-перец", "немец-шмерец", "немец-копченый", "колбаса", "колбасник", "сосиска", "штуки-шпеки немецки человеки", "шпрехен зи дейч, Иван Андреич?", "Вас ист дас? Кислый квас". "Все это не более, как бессвязная насмешка ... - определял Ровинский. - Въелся немец в русскую жизнь, куда ни оглянись. Везде он, вверху и внизу, сидит и работает... В иных местах больше иного русского русским сделался...За что же станет его народ корить? Немца бить - значит себя по щеке ударить, ну а потрунить над Иван Иванычем - нельзя не потрунить..." (Ровинский Д.А. Указ. соч. Кн. 5. С. 275-276).
Этот немец - сосед; он рачительный и аккуратный хозяин, и это, конечно, заслуживает уважения; он прилежный, умелый работник и мастер на все руки. Но он скуп, и это плохо. Так и не выучившийся русскому языку, он безбожно и смешно коверкает русские слова; он учен и, случается, кичится своей ученостью и превосходством, но не знает чего-то самого простого; его можно обвести вокруг пальца. Позволю себе относящееся к 1896 г. почти курьезное воспоминание А.Н. Бенуа. Только что приехавшая из глухой деревни, совершенно неграмотная восемнадцатилетняя няня его маленькой дочери, нисколько не боявшаяся отправиться с семьей Бенуа за границу, в поезде, мчавшемся по полям Восточной Пруссии, безучастно поглядывала в окно, но вдруг оживилась и, приникая к стеклу, сказала: "Ну и немцы! Картошку и ту копать не умеют! Нешто так копают картошку?" Бенуа был поражен этим выражением чисто русской, по его мнению, черты: русский крестьянин полагает, что от рождения "все лучше знает", чем немцы и вообще иностранцы, и учиться ему не нужно (Бенуа А.Н. Указ. соч. С. 108).
Однако Бенуа не вполне прав. Русские крестьяне, как правило, признавали ученость немцев, их способность до всего дойти своим умом, но совершенно невозможным представлялась им перспектива воспользоваться их опытом, его считали неприменимым для русского человека и для русских условий жизни. И "немецкий" характер отношений тоже считался неприемлемым. Сошлюсь на свидетельства основателя русской агрохимии А.Н Энгельгардта (1832-1893). За участие в беспорядках в Петербургском Земледельческом институте в 1871 г. он был лишен права жить в столицах и выезжать за границу и поселился в своем имении в Смоленской губернии, где занялся практическим хозяйством и добился за несколько лет блестящих результатов. С 1872 по 1887 гг. он написал получившие широкую известность двенадцать писем в журнал "Отечественные записки" и "Вестник Европы". Эти письма затем неоднократно издавались отдельной книгой. Помимо описания и анализа собственного опыта хозяйствования, он излагал в этих письмах свои наблюдения над самыми различными сторонами жизни крестьян и их отношением к действительности.
Одним из первых его недоуменных столкновений с миром крестьянских представлений был случай, когда весной в его усадьбе прорвало плотину, что привело в негодность дорогу. Для починки плотины и ремонта дороги он решил нанять мужиков, запросивших дорогую плату. Но его знакомый крестьянин Степан объяснил, что так в деревне не делают. Нужно позвать людей "на толоку". На слова Энгельгардта, что за деньги работу проще сделать, Степан возразил: "Оно проще по-немецки, а по-нашему выходит не проще... У вас плотину прорвало - вы сейчас на деньги нанимаете, значит, по-соседски жить не желаете, значит, все по-немецки на деньги идти будет. Сегодня вам нужно плотину чинить - вы деньги платите; завтра нам что-нибудь понадобится - мы вам деньги плати. Лучше же по-соседски жить - мы вам поможем, и вы нас обижать не будете... по-соседски, по-божески" (Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем 1872-1887. М., 1987. С. 100).
Однажды на посевы льна напали земляные блохи. Когда Энгельгардт сообщил старосте мнение немецких ученых, что всходы надо посыпать золой, тот стал рассказывать, как насылают "порчу" на урожай, затем сказал: "Как прикажете, только по-моему, Александр Николаевич, лучше бы всего за попами спосылать, богомолебствие совершить. Бог не без милости, даст дождика, и все будет хорошо" (Там же. С. 118). В то же время, когда Энгельгардт начал применять у себя фосфоритные удобрения, которые добывал в соседнем уезде путем простого размола фосфоритных камней, и на примере своего успеха все-таки убедил мужиков в выгоде такого дела, крестьяне говорили: "Доходят же люди! Немцы, небось, всё?" ( Там же. С. 606).
* * *
В представлениях простых русских людей о немцах соседствовали и пренебрежение, и уважение, и добродушная насмешка, и готовность к критике. Наблюдая за немцами и оценивая их, русские исходили из собственных представлений о мире и собственного стиля жизни. Известное, привычное, свойственное им самим они сравнивали с непривычным, чуждым - тем, что они видели в людях, пришедших из другого мира и его сохраняющих, отмечали то, что расходилось с их правилами поведения, и то, что вообще, по их мнению, не свойственно было русскому народу. Так в образе немца отражалось представление о самом себе, происходило осмысление собственного образа. Обнаруживая превосходство, проявляли и уважение, и зависть, но стремились слегка принизить образ чужого и уверить себя, что русский человек не хуже.
В 18-19 вв. в отношении к немцам различение "своего" и "чужого", конечно, существует, но образа врага нет. Характерны добродушный юмор, спокойное признание существования рядом человека иного склада, чем свой, русский, и наивное убеждение в том, что русский народ обладает якобы чем-то, что выше и учености, и ловкости, и хитрости, и богатства. "Русские блоху подковали" - этим образом Лескова можно было бы выразить одну часть подобного строя мыслей. "Шапками закидаем" - это выражение годится, пожалуй, для другой его части, возникшей под влиянием встреч с пруссаками во время Семилетней войны.
В обществе образованных людей представления о немцах и отношение к ним на протяжении 18-19 столетий претерпело заметные изменения. Важным рубежом стала франко-прусская война 1870-1871 гг., в которой объединяющаяся Германия выступила в роли агрессора. На волне победы над Францией в Версальском дворце в 1871 г. было торжественно провозглашено создание единой Германской империи. Все это серьезно настораживало. И немец представлялся уже не добродушным неповоротливым "Михелем", а хорошо вооруженным и обученным прусским солдатом.
Но мир народных представлений более устойчив и изменяется гораздо медленнее. Хотя в разные периоды времени в 18-19 вв. среди крестьян и городского простонародья в представлениях о немцах выделялись разные черты, в целом на протяжении этих двух столетий эти представления оставались неизменными, точно так же, как не изменялось и отношение к немцам. Оно оставалось прежним во всяком случае до начала первой мировой войны.