Мистер Мелвин Моркел был скупым на эмоции человеком. Он говорил мало, только по существу, и всегда старался делать всё идеально. Мелвин был невысок, но недостаток его роста с лихвой заменяло спортивное телосложение и гордая осанка. Правда, за последние годы мистер Моркел стал тоньше, да и от постоянного сидения за столом его плечи немного ссутулились. У него были светлые волосы, которые он постоянно прилизывал специальной помадой, бледная кожа и морщинка на лбу. Когда мистер Моркел был чем-то недоволен - а он часто сердился на глупых бездельников - он сжимал губы в тонкую полоску и сердито барабанил по столу пальцами.
С таким характером мистер Моркел стал замечательным счетоводом - мало болтовни, много ответственности. Вот уже пятнадцать лет он трудился на грозосветную фабрику, которая выпускала лампочки для фонарей. Он носил немаркую серую форму, которую аккуратно вешал на плечики каждый вечер.
Каждый день он вставал ровно в половину шестого утра, принимал душ, брился. Затем, без пяти минут шесть он будил сына.
- Морган, пять минут на подъём, - и он возвращался в свою комнату.
На то, чтобы застелить постель и надеть носки, брюки и свежевыглаженую рубашку, которую приносила нянюшка Мамаша Бойл, уходило две минуты. Потом мистер Моркел застёгивал пуговицы рубашки, считая про себя - первая, вторая, третья. На четвёртой он уже знал, что Гану остаётся нежиться в постели ровно две минуты, тридцать секунд.
- Тридцать секунд, - кричал он из ванной, когда его причёска становилась идеально гладкой.
Затем он выходил из ванной и пропускал вперёд себя малыша Моргана, который на фоне отца выглядел совершенно неприбранным - пижама помята, тёмные каштановые волосы торчат во все стороны, как воронье гнездо. Морган всегда выходил из комнаты заспанным, он тёр глаза и не смотрел под ноги, поэтому мистер Моркел знал - стоит сыну пошире зевнуть, и он тут же потеряет бдительность и налетит на дверной косяк.
- Осторожно, косяк, - раз в неделю повторял мистер Моркел.
Пока Морган приводил себя в порядок, мистер Моркел спускался вниз, просил Мамашу Бойл сделать радио погромче. Он выпивал чашку кофе пока длилась ежедневная новостная программа "Всё по порядку" и, когда сын садился за стол - как и был в пижаме, мистер Моркел сердито поджимал губы и говорил, что Морган должен спускаться вниз уже одетым.
- Нет, есть будем вместе, - отвечал мистер Моркел, посмотрев на часы. - Оденешься после завтрака.
Морган садился поудобнее, хватал свою большую синюю кружку чая обеими руками и проверял расплывается ли на янтарной жидкости молочная медуза, которая ему так нравилась. Вообще-то Морган терпеть не мог молоко, ну если только чуть-чуть в каше, ну или как у папы - в кофе. Мистер Моркел, разумеется, не разрешал сыну пить кофе, и поэтому добавлял немного молока в чай.
Далее Мамаша Бойл убавляла радио, оно начинало размеренно жужжать, и мистер Моркел, не отвлекаясь ни на что другое, принимался методично опускать ложку в тарелку с овсянкой, пока не съедал всё до дна.
Затем, ровно в шесть-тридцать, мистер Моркел давал сыну десять центов на дорогу до школы и обратно и не забывал про ежедневное наставление.
- Школа, музыкальные классы, дом, обед, уроки, приду проверю. Слушайся Мамашу, - наставление было ясным и лаконичным. И обязательное. - Сын, оправдай мои надежды.
Будние дни мистера Моркела наполняли многие радости - короткая прогулка до остановки омнибуса, приветственные кивки коллегам, ехавшим этим же рейсом (и менее сердечные тем, кто приезжал на следующем, к самому началу рабочего дня), вид яркой вывески в форме молнии: "Грозосветная фабрика Изгибинс и Хайт", безлюдная проходная, в которой шаги первых работников, спешащих на службу, звучали гулким эхом.
Мистеру Моркелу нравилось слушать всю симфонию фабрики - первые звуки шагов, хлопки стеклянных дверей, сигналы слотов, в которые опускаются табельные карты, тихий шепоток людей, растекающийся потоком по всей территории фабрики, громыханье, которое издают установки при первом холостом запуске, скрип деревянных перил, шорох бумаг... далёкое грохотанье конвейеров, сигнал к обеду, который мистер Моркел слушал, пока не растает последнее эхо. И только когда наступала полная тишина, он шёл в столовую, самым последним выходя из кабинета. И то же самое в обратном порядке - затихание фабрики, гаснущие огни кабинетов и цехов, дорога домой.
Обратно мистер Моркел возвращался ровно в четыре-сорок и как раз успевал переодеться и отдохнуть перед пятичасовым чаем.
Затем мистер Моркел проверял уроки, которые Ган выполнял перед самым приходом отца - и потому писал поспешно и неразборчиво. Мистер Моркел кивал, особенно уделяя время проверке математики, отдавал тетрадь Гану и велел переписать всё начистовик.
Вечера всегда были одинаковыми - радио, книги, звуки пианино из гостиной когда Морган рупетировал, чай, ужин.
Но были и дни, которые мистер Моркел выделял особенно. Например, обязательно праздновалось Рождество - по такому случаю мистер Моркел жертвовал деньги из своей небольшой зарплаты и высылал их сиротам Юджинского приюта. Мистер Моркел и сам когда-то жил в этом приюте, и с тех пор считал семью самой великой ценностью и старался помогать тем, кто такого богатства лишён.
Не удивительно, что семейный праздник мистер Моркел отмечал, ревностно соблюдая традиции. Он обязательно принимал приглашение Сэмона Ами - его товарища по Юджинскому приюту - и Моркелы отправлялись в Лондград. Семья Ами была куда больше - Сэмон, его мать и отчим, жена Лидия, её родители, дочь Мила и сын Реми - и разместиться всем в доме Моркелов было просто невозможно.
В качестве подарка мистер Моркел наказывал Мамаше Бойл испечь ровно десять килограммов кексов с разной начинкой. Их он прятал от Моргана и Реми Ами на самую верхнюю полку шкафа, куда и сам с трудом мог достать. В итоге, большую часть кексов, как самый высокий, съедал Сэмон, известный гурман и истинный отец сына-сладкоежки.
Так же мистер Моркел обязательно выделял один день в полгода для генеральной уборки, один день в месяц для прогулки с сыном в кино и парикмахерскую, и каждое воскресенье - для похода в церковь.
Жизнь Моркелов была размеренной - и в это заслуга главы семьи.
Всё, что окружало Моргана, было результатом чёткого планирования, в котором мистер Моркел был мастером.
Первым большим достижением мистера Моркела был его дом. Озон, район Гранде Ниц, улица Чистикса, семь. К обретению дома мистер Моркел шёл, просчитав каждый шаг.
Когда ему исполнилось восемнадцать, мистер Моркел получил комнатушку от Юджинского приюта - у самых северных Выселок. Там он прожил несколько дней. Уже в первых числах октября, когда он приступил к работе на фабрике, мистер Моркел перебрался ближе к центру Гранде Ниц. Четыре месяца спустя Мелоди Немо исполнилось восемнадцать, она тоже получила комнатку от Юджинского приюта, и Мелвин, разумно полагая, что теперь жизнь налаживается и дальше ждать - смысла нет, только время зря потеряешь - предложил Мелоди руку и сердце. И сделал он это во второй раз в жизни.
Сэмон за два года до своего совершеннолетия вернулся из приюта к матери, чтобы помогать в семейном деле новообретённого отчима. Тогда Мелвин и подружился с Мелоди. Впервые предложение прозвучало ещё в приюте, когда Мелвин и Мелоди стали друзьями не разлей-вода. Ей было тринадцать, ему четырнадцать, и их не называли иначе, как Мэл и Мэл. Никто и не удивился, что оба раза Мэл ответила Мэлу "да".
Свадьбу справляли в день Святого Валентина, уже в доме номер семь по улице Чистикса. Приглашены были Ами - тогда их было только (на тот момент - уже) трое. А через девять месяцев и тринадцать дней, и Моркелов тоже стало трое.
Мир обретал завершённую форму. Мистер Моркел довольно взирал на плоды своих многолетних расчётов, с радостью принимая поправки Мелоди. Она вносила в его мир радость, новые открытия. Именно она наполнила дом жизнью и лёгкостью. И маленький Морган был её копией. Конечно, прямой нос и волевой подбородок у него были отцовские, а вот золотистые глаза, каштановый волосы и живость - материны.
Дом Моркелов жался к соседским домам как замёрзший котёнок. Выглядел он по-настоящему уютным: сложенный из рыжего кирпича, с белыми ступеньками крыльца и с изумрудно-зелёной крышей. Но главной гордостью Мелоди был её миниатюрный садик и молодое деревце, посаженное под окном в день рождения сына.
Крошечный передний двор Моркелов был королевством гортензий. Венценосные кусты нехотя расступались над дорожкой, выложенной белой галькой вперемешку с разноцветными стекляшками. Дорожка эта загадочно сверкала в лучах солнца, и создавалось впечатление, что ведёт она прямиком в сказку.
Возможно, так оно и было, пока в один осенний вечер небо не покрылось серой хмарью облаков. Цветастая дорожка сразу же поблёкла, а белые камешки намокли под дождём и потемнели, будто бы они могли знать, что ничто отныне не будет прежним.
Вечер двадцать седьмого ноября был одним из тех, которые в календаре мистера Моркела выделены красным. Моргану исполнилось четыре года. Никогда прежде Мелоди не была так красива, никогда прежде Мелвин так сильно не гордился своей семьёй. Они устроили музыкальный вечер и играли маленькие пьесы, веселясь как в последний раз. Это и был последний раз.
Три дня спустя всё изменилось.
***
30 ноября 1926
Озон
Мелоди накинула пальто на свои узкие плечи. Она неторопливо застегнула пуговицы и ещё раз оглядела прихожую, выглядевшую взъерошенной. Дверь платяного шкафа была открыта, внутри виднелось множество пустых вешалок. У лестницы громоздились чемоданы и сумки, набитые до отказа. Из одного чемодана как язык торчал рукав свитера.
Стараясь ступать осторожно, чтобы каблучки туфель не стучали о пол, Мелоди подошла к комоду и взяла саквояж, который собирала сама. Все остальные вещи паковал её муж, которого никогда прежде она не видела в ярости.
Конечно, ярость эта была от бессилия. Мелвин понял, что Мелоди не останется. Он не кричал и не умолял её одуматься, он просто стал методично собирать вещи. Отлично - говорил он своим молчанием - скатертью дорожка.
Мелвин раскладывал платья по цвету, сортировал вещи по временам года, начищал обувь. Но чем дольше продолжалась его молчаливая акция, тем небрежнее складывались вещи, и под конец Мелвин начал хватать с полок всё подряд и пихать в чемоданы, не глядя. Морган думал, что папа играет, и помогал ему - кидал в разные стороны носки. Когда запал прошёл, Мелвин, не говоря ни слова, взял Моргана за руку и отвёл его наверх.
За спиной раздался хриплый смешок, и Мелоди вздрогнула. Она выронила саквояж, и пол отозвался глухим ударом. На первой ступеньке лестницы стоял Мелвин.
- Уйдёшь, не попрощавшись? - он сжал губы в тонкую полоску.
- Прощай, - безразлично отозвалась Мелоди.
- Не попрощавшись с сыном, - сухо добавил он.
- Он ещё слишком мал, чтобы понять.
Мелвин проницательно взглянул на жену, но она поспешила отвести взгляд.
Она повернулась к зеркалу и кокетливо поправила брошку-стрекозу, приколотую к пальто. Бросив критический взгляд на своё отражение, она открыла ящик комода. В ящике лежал лишь тюбик губной помады. Мелоди достала помаду и накрасила губы.
Мелвин с нескрываемым осуждением следил за действиями жены. Складывалось впечатление, что Мелоди нарочно хочет его позлить.
- Я старше его, но и я не понимаю... зачем ты уходишь теперь, когда наши мечты воплощаются? Теперь всё будет так, как мы хотели, - страстно прошептал Мелвин.
- Всё будет гораздо лучше, - пропела Мелоди. - Светские приёмы, балы, путешествия, новые города и целый новый мир... Одна мысль об открывающихся перспективах захватывает. Я вся дрожу.
В серых глазах Мелвина промелькнул огонёк, а щёки вспыхнули алым. Но уже спустя миг бледность вернулась на его лицо. Мелвин поправил причёску, будто боялся, что выбилась хоть одна прядка волос.
- Неужели возможности Золотого Округа значат для тебя больше семьи? Значит, ты предала нашу мечту... и за что? За мираж величия и пару новых туфель?
Мелвин смотрел на её отражение - сегодня Мелоди была красива как никогда, и это причиняло ещё больше страданий. Потому что красота эта была ледяной, отталкивающей. Даже её золотистые, как янтарь, глаза больше не дарили тепла. Они смотрели по-новому: презрительно и с насмешкой.
- Брось, дорогой, к чему пустые слова? Мы оба знаем, что такой уникальный шанс выпадает раз в жизни.
Похоже, его терпению пришёл конец. Мелвин яростно толкнул дверь шкафа, и та с грохотом захлопнулась. Где-то наверху послышались торопливые шаги.
- Шанс? - крикнул Мелвин, и поспешно понизил голос. Он пристально глянул на потолок, будто хотел увидеть что происходит на втором этаже. - Наш шанс в сыне. Не обрекай его на то, что довелось пережить нам в сиротском приюте. Разве ты забыла что такое жизнь без родителей?
Мелоди аккуратно положила губную помаду обратно и вцепилась в ящик так, что побелели костяшки пальцев. В какой-то момент показалось, что она готова разбить комод в щепки, но спустя мгновение, она плавно закрыла ящик, и тот лишь угрюмо отозвался эхом перекатывающегося в нём тюбика.
- Твой сын не сможет вечно быть ребёнком. Однажды он вырастет и ты никогда не узнаешь каким он был, о чём мечтал, какие у него были страхи и болезни. Время нельзя повернуть вспять, - Мелвин со значением поглядел на жену. - Это невозможно.
- Невозможно, - согласилась Мелоди.
- Значит сын для тебя - всего лишь упущенная возможность?
- Вовсе нет. Всё зависит от его выбора, - она внезапно посуровела и прошептала как заклинание. - Ты позволишь ему сделать выбор. Ты не остановишь его, когда придёт время.
- Я не хочу потерять и его тоже, - глухим голосом произнёс Мелвин и откашлялся.
- Поклянись, - прошептала она. - Поклянись, что позволишь Гану быть свободным.
Мелоди бросила долгий взгляд на мужа. Его желваки раздувались, будто Мелвин сдерживал слова, которые так и рвались на волю. Мелоди хмыкнула, гордо распрямила плечи и повернулась к мужу спиной. Поколебавшись, она отстегнула от пальто брошку и положила её на комод. Потом она вновь подняла саквояж и вышла за дверь. Она кивнула, услышав за спиной тихое: 'Я позабочусь о Моргане, это моя клятва'.
Она спустилась по ступеням, сделала несколько шагов по дорожке и нагнулась, чтобы взять синий кусочек стекла: однажды он был частью большого целого, но потом случай разбил единое на осколки. Время и мягкие волны океана обточили острые края, превратили болезненно тонкие грани в гладкие.
Мелоди выпрямилась, твердой поступью пересекла двор, хлопнула калиткой и скрылась за поворотом. В её памяти надолго ещё отпечатается личико Моргана, смотрящее из-за окна: его каштановые волосы и золотые глаза, доставшиеся от матери, прямой нос и волевой подбородок, унаследованные от отца. Память - это всё, что она забирает с собой. Память и надежду, что осколки однажды перестанут причинять боль и калечить душу.
Улица была пустынной, и Мелоди радовалась тому, что сам вечер дарит ей возможность побыть наедине с городом, который так много обещал ей. Так много надежд - и так мало времени. Её время подходило к концу, и ничего общего с этим городом, огоньками в вечерних окнах и силуэтами людей, угадывающимися за задёрнутыми шторами, Мелоди Моркел уже не имела.
Один миг, один короткий взгляд, и вспыхнувшие фонари залили улицу холодным голубым сиянием. Глубокие тени хищно ощерились, тревожно залаяла собака: город почуял чужака в той, что простилась с ним. Оставалось лишь проститься с собой прежней.
Долгое мгновение темноты, слезинка, скатившаяся по щеке, и Мелоди вновь распахнула глаза. Прошлое оплакано, настоящее же легло веером дорог, и все они вели к обретению свободы. Но прежде...
- Вы всё сделали верно.
Мелоди обернулась на звук. Мужчина вышел на свет. На нём был лётный костюм с вышитыми на груди золотым ключом и закрытым замком. Его лицо скрывали тёмные очки. В их зеркальной поверхности отражалось лицо Мелоди. Широкий рот мужчины, казалось, сам собой складывался в ухмылку.
- Ближе к делу, - хмыкнул контроллер. - Ваш сын будет получать причитающиеся алименты, хочу сказать, что сумма весьма значительная. Учитывая вашу легенду, иначе быть не может.
- Но любовь за деньги не купить, - без эмоций, лишь эхом самой себя отозвалась Мелоди. - Муж и сын возненавидят меня.
- Мы можем выполнить ещё одну небольшую услугу. Они могут вас забыть.
- Нет, - воскликнула она и оглянулась. - Нет, я хочу, чтобы они помнили. Я хочу заслужить прощение.
- Хорошо, пусть думают, что вы сбежали к лучшей жизни в Золотом Округе, - покладисто отозвался О'Бриз.
- Лучшая жизнь... что вы знаете об этом? Ни богатство, ни слава не сравнятся с семьёй. Я же теряю две семьи.
В её голосе звучала такая печаль, что контроллер растерялся. Он внимательно посмотрел на Мелоди, и на короткое мгновение ему показалось, что она гораздо старше своих лет. О'Бриза испугал пронзительный взгляд её золотых глаз - это был взгляд гордого сокола, которому связали крылья. Наконец, он понимающе кивнул.
- Вы называете семьёй банду подпольщиков?
- Нет никакой банды подпольщиков, - отрезала она. - Вы сами знаете, что это было задание Олимпуса.
- Конечно, банды нет и не было, но остальным об этом - молчок. Там, куда вы отправляетесь, послужной список важнее красивого лица. Впрочем, кто знает, кто знает... - замялся контроллер. - Но, честное слово, нам всем долго придётся работать, чтобы хоть чуточку приблизиться к вашему уровню мастерства секретного агента. Даже не представляю откуда в Юджиновском приюте такие сокровища.
Глаза Мелоди странно блеснули, но её собеседник не заметил этого.
"Я тоже этого не знаю, но очень хотела бы выяснить", - подумала она про себя.
- Если сын унаследовал ваши качества, то он может стать очередной находкой Управления.
- Время покажет, - проговорила Мелоди и сжала кулак.
В руке она всё ещё держала осколок стекла. Стараясь сделать это незаметно, Мелоди положила синюю стекляшку в карман.
- Ваши люди получат награду. Одному из них уготовано место в Олимпусе.
Контроллер приблизился. Стройный, он походил на иголку, сшивающую край тени с освещённым пятном асфальта.
- Позвольте ваш саквояж... там что, кирпичи? - усмехнулся он, взвешивая в руке багаж. - Какая ирония, ведь им придётся строить всё заново...
- Не нужно разговоров, - перебила Мелоди, раздражённо морщась, как если бы ей не понравилась его неуместная шутка. - Я хочу покончить с этим раз и навсегда.
О'Бриз нащупал одному ему ведомую дверь и распахнул её. Прямоугольник висел в воздухе, а внутри него скрывалась кабина катера. Странная иллюзия таяла при более пристальном взгляде - кирпичики стены искривлялись, как в мареве или в увеличительном стекле. Контроллер помог Мелоди забраться на пассажирское сидение. Затем он сел на место пилота и хлопнул дверью. Кабина была тесной и обволакивающей.
- Теперь последняя формальность, - деловито сказал он.
- Я готова забыть, - что-то в суровом тоне Мелоди заставило О'Бриза вздрогнуть.
- Отлично.
Контроллер достал из кармана ампулу - стеклянную, с хитроумным переплетением тончайших трубочек внутри неё и острой иглой вместо навершия. Внутри неё мерцали жёлтые всполохи, похожие на свечные огоньки.
- Вам знакома ампула Мнемо? - сказал он. - Занятная вещица эта ампула, особенно в умелых руках. Она блокирует доступ к памяти, так что вы можете не беспокоиться - вас не раскусят если вы сами того не захотите. Недавние воспоминания исчезнут, но они появятся спустя некоторое время.
Мелоди протянула руку. Тонкие пальцы легли на её запястье, и О'Бриз сделал укол. Жёлтые всполохи перетекли в вены Мелоди. Её глаза широко распахнулись, и в них что-то погасло. Веки опустились, и Мелоди упала на сидение без чувств.
Когда ампула опустела, О'Бриз вытащил иглу из кожи. Он раздавил пустышку и выбросил осколки за борт. Затем, его руки легли на клавиатуру панели управления - точь-в-точь такую же, как у фортепиано. Контроллер сыграл мелодию направления, и клавиатура отозвалась тонким голосом. Катер завибрировал и оторвался от земли. Он набирал скорость и высоту.
Скоро внизу странным созвездием раскинулся Озон. Сеть голубых звёздочек пронизала город. На северо-западе сверкали бесчисленные огоньки района Гранд Нитс. Мигали, готовясь погаснуть перед комендантским часом, фонари улиц административного центра. Лента электроведука сияющей нитью протянулась по берегу Клайда, и её отражение дробилось в бесконечных волнах реки. Три красных фонаря обозначили высшие точки города: шпиль Игло-Башни в районе Тишин, грозосветную фабрику - в центре Гранд Нитс и верхушку универститета Апполо в округе Студиум.
Город стремительно уменьшался. Он превратился в одно озеро света. Земля вокруг Озона была черна. Редкие проблески света освещали пригороды, но они тонули в сгущающейся тьме.
В небе клубились тяжёлые серые тучи. Они двигались со стороны океана, медленно, но неумолимо затягивая небо саваном. Но катер был быстрее. Он со звоном нырнул в брюхо тучи, и в тот же миг раздался гром. Сверкнула молния и обвилась вокруг невидимого катера странным коконом. Фюзеляж осзарился, вспыхнули голубым капли на обзорном стекле. Катер рухнул в воздушную яму, но через секунду взмыл над неспокойным морем туч.
В чернильной вышине сверкала полная Луна. Её серебряный свет ложился на задумчивое лицо контроллера.
- Мы уже прибыли в Олимпус? - раздался за его спиной сонный голос.
О'Бриз вздрогнул от неожиданности. Он повернулся и внимательно вгляделся в лицо Мелоди. Она выглядела заспанной, и ни следа грусти или сожаления не было в её глазах.
- Скоро будем, выходим на пятую октаву, - кивнул он.
- Замечательно! - она хлопнула в ладоши и беззаботно рассмеялась. По всему было ясно, что ампула Мнемо лишила её воспоминаний. - Конец ожиданиям!
- Конец, - пробормотал О'Бриз.
***
В тускло освещённом помещении, без окон и дверей, царил беспорядок. На столе, сколоченном из разномастных досок, неаккуратном и кривоногом, громоздилась огромная куча пустых жестяных банок. Единственная лампочка мигала на издыхании. Жирный паук, оплетающий провод паутиной, хищно протягивал лапы к стеклянной колбе, пушистой от пыли.
Прямо под лампочкой, на столе, лежал молодой человек в рабочем комбинезоне, пестревшем свежими и застарелыми пятнами грязи. Его заострённое лицо без единого выражения смотрело на потолок, где тень паука кралась за тенью бабочки. Кожа юноши была серой, как если бы давно не видела солнечного света, и в голубом сиянии лампочки казалась абсолютно безжизненной. Если бы его веки изредка не вздрагивали, то можно было подумать, что юноша мёртв. Впечатление места преступления довершали засохшие потёки красного на рукавах рубашки и на бумагах, которые сжимал юноша.
Спустя некоторое время молодой человек поднялся на локтях, пошарил в банках вокруг себя и окунул палец в одну из них, намереваясь облизать его. С пальца капала густая алая паста, но юноша забыл обо всём и углубился в чтение. Минуту спустя, он вытер руку о комбинезон. Неверный свет выхватил из темноты строки:
Не переживай за меня, Икс-Шестой, я знаю, что делаю. Моё общество теперь может быть опасным - мне придётся пойти на многое, чтобы заслужить доверие. Другого пути к знанию не существует.
Поскольку я являюсь Источником нашей банды, я должна забыть всё, чтобы вы не пострадали. Грустно, что всё заканчивается вот так... нет, грустно, что всё заканчивается! Но, кто знает, если память не проснётся, может, тайна ничего и не стоила.
Мелоди, Икс-Первая
P.S. Сжечь после прочтения.
P.P.S. Инструкция прилагается, ничего не перепутай и не забудь принять напиток Судьбы. Это мой подарок на прощание.
Тяжёлую, давящую тишину нарушал приглушённый звук, похожий на тревожную сирену. Юноша, которого звали Икс-Шестым, прислушался. Звуки складывались в слова затихающие, тающие.
- ...продолжаю вещание из своего бункера... спросите, где же моё укрытие... важно не место, а время... Я один из главных врагов Олимпуса, и моё местоположение всегда будет оставаться нераскрытым... на шаг впереди ищеек, им никогда не найти меня. Меня зовут Клемент Перп, и если вы слышите мой голос, это значит, что борьба продолжается! Наступил момент икс. Я призываю вас, мои неведомые соратники, не отступайте, боритесь за свободу!
Послышались шаги, снизу, всё ближе. Голос затих. Что-то громыхнуло, и в пол постучали. Три коротких удара, тишина, удар, тишина, два удара.
- Валяйте, - крикнул Икс-Шестой и столкнул несколько банок на пол, отчего они посыпались на голову человека, вырастающего из потайного люка.
- Да что ты творишь?! - хрипло ругнулся мужчина, в таком же комбинезоне, что и юноша. Его широкое лицо было всё перепачкано чёрным, и только вокруг глаз имелись круги чистой кожи, от которых расходились белые морщинки. - Ты думал, что это облава?
От ушибов его спас защитный шлем, с выбитым на нём буквами "АиД" - символом союза альпинистов и диггеров.
- Дуг, ты, - выдохнул юноша, присаживаясь на корточки.
- Дуг? - задумчиво пробормотал мужчина. - Пожалуй, что это моё имя. Скоро я забуду того Икс-Третьего, которым когда-то был.
Икс-Шестой перебил его.
- Ты опять перепутал сигнал. Три, один, три.
- Ерунда, - отмахнулся Дуг, сердито оглядывая беспорядок. - Теперь уже всё равно.
Широкоплечий, упитанный и высокий, Дуг всё же не казался слишком большим для комнаты - странным образом ему удавалось поместить себя даже в тесном пространстве. Он подошёл к столу, пригибаясь, чтобы не чиркнуть шлемом о потолок, и смёл банки в холщёвый мешок. Икс-Шестой не присоединился к другу, но в порядке компромисса он пригладил свои спутанные, давно не мытые волосы. Лоска от этого не прибавилось.
- Как ты думаешь, наша банда ещё когда-нибудь соберётся? - спросил юноша. Глаза его сверкали ностальгическими бликами.
- Там посмотрим.
- Скажи, ну просто ради интереса, что Мелоди завещала тебе?
- Ты ведь знаешь, что я не имею права рассказывать, - с неподдельной суровостью отрезал Дуг.
- Да, я просто проверял, - Икс-Шестой прикусил ноготок, в который раз прочитал инструкцию и скомкал бумажки. - Огонька не найдётся?
- Держи.
Чиркнуло колёсико зажигалки, россыпи искр сердитыми осами вцепились в бумагу, и та скукожилась от жара. Когда белое стало пеплом, юноша засунул руки в карманы.
- Вот и всё, - сказал Икс-Шестой и выпил из склянки, которая до сих пор лежала в его кармане.
- Всё, - кивнул Дуг и взглянул на наручные часы. - Время... Держи мешок, выкинешь где-нибудь подальше от укрытия. Буду рад вспомнить твоё имя, Икс-Шестой. И да, последний выключает свет.
Звук сирены становился громче. Мгновение, и Дуг повалился без чувств. Колченогий столик застонал, но выдержал тяжесть могучего тела.
Юноша с нескрываемым раздражением огляделся.
- Вечно мне самую тяжёлую и грязную работу.
Он распахнул люк и не без труда пропихнул товарища вслед за мешком с мусором. Спустившись на узкую площадку, он погасил свет, захлопнул люк и, подсветив зажигалкой, убедился, что крышка люка прилегает к каменным сводам настолько плотно, что её нельзя различить.
Зажигалка погасла, и юноша вложил в руку спящего товарища полупустую бутылку виски и столкнул его в боковой лаз. Мягкий шорох оповестил о том, что тот соскользнул без инцидентов. Схватив мешок с мусором, юноша съехал по противоположному ответвлению канализации. К счастью, этот участок канализации давно уже не использовали по назначению, а может и вовсе - никогда.
Трубы едва слышно звенели эхом далёкого сигнала. Звуки распадались на сотни голосов.
- Соратники, борцы невидимого фронта! - сказал Клемент Перп. Его хриплый голос затих и больше не раздавался под каменными сводами.
- Срочный вызов... скорая помощь в район Гранд Нитс... молодой человек, девятнадцати лет, истощение, - быстрая речь диспетчера растаяла эхом.
- Оракул предрекает вам жить долго и счастливо. Вам предписано распределение в строительный отряд, - металлический, безжизненный голос на одной ноте.
- Мы против насилия! Мы за счастливое будущее! Мы за ЗЕвС! - кричали экзальтированные голоса, высокие, надрывные.
- В этот час Олимпус совершает полёт на высоте пятой октавы, ветер западный, ожидается гроза, - приглушённые слова, будто нашептанные на ухо, перекрываются гремящим, звеняющим, рокочущим потрескиванием молний.
- И будем мы жить долго и счастливо, - прошептал юноша, хватаясь за голову.
Эхо голосов взорвалось и стало нестерпимо громким шипением.
Он шёл на ощушь, впиваясь пальцами во влажный камень стен. Ноги то и дело наступали в зловонные лужи. С потолка капало, и громкое эхо падающих капель разносилось по всему подземелью. За поворотом шумела подземная река. Добравшись до коллектора, юноша вытряхнул в пенную воронку содержимое мешка и с печальным взглядом проводил тонущие консервные банки.
Ноги налились свинцом, поэтому он поспешно сверил направление и перешёл по шаткому подвесному мосту на другую сторону бушующего потока. Дорога пошла в гору, и дышать стало легче. Вскоре на измождённое лицо юноши упала полосатая тень решётки. Он поднял голову. В сливное отверстие заглядывала полная луна - она как раз вынырнула из объятий серых туч.
Не теряя ни минуты, Икс-Шестой скинул с себя комбинезон, резиновые сапоги, под которыми оказались замшевые туфли, и засунул рабочую одежду в мешок. Аккуратно, чтобы не запачкаться, он поднялся вверх по скобам, вбитым в стену и отодвинул решётку.
Пахло приближающимся дождём. Выбравшись на поверхность, юноша поправил свитер. У первого же мусорного бака он избавился от своей ноши и, засунув руки в карманы брюк, направился к телефонной будке.
Он уже не помнил своего имени. Кажется, ещё пару минут назад всё было куда более ясным, теперь же в голове клубился туман. Кто он? Чего он ищет? Зачем ему нужен телефон?
Совершенно не понимая, что он делает, юноша открыл кабинку и зашёл внутрь. К горлу подступила дурнота, а ноги предательски задрожали. В этот момент раздался звонок, и юноша, как утопающий хватает спасательный круг, вцепился в трубку.
- Да? - проговорил он. - Я вас слушаю.
- Сынок, это ты? Умоляю, возвращайся, я жду тебя, - взволнованный женский голос казался смутно знакомым. - Эди, знай, я никогда не поддерживала твоего отца! Я никогда не осуждала тебя! Дорогой, возвращайся, мне так плохо одной!
- Мама? - спросил юноша и потерял сознание.
Долгие гудки в трубке сменились сигналом скорой помощи. Чёрное стало белым, и мягкая ладонь легла на исхудавшее лицо.
С души будто камень свалился. Теперь юноша чувствовал себя свободным. Он дома, он добрался.