Дома Гана ждала огромная кипа молнеграмм. В окошке "получатель" значилось его имя - и так на каждом листке.
- Они перестали приходить только полчаса назад, - пояснила Мамаша Бойл. - Не спеши отвечать, сначала внимательно прочитай каждую.
- Что-то не хочется, - буркнул Ган. Голова кипела, её разрывала такая боль, как будто кто-то злой сидел внутри и топал тяжёлыми ботинками.
И всё-таки, ему пришлось просмотреть молнеграммы. Мамаша Бойл оценила его состояние как неудовлетворительное и силком заставила лечь под одеяло. Ган держал поднос с обедом и без интереса просматривал рекламные проспекты.
"Институт Апполо предлагает факультет музыки, исследований и истории искусства".
"Народный ансамбль "Джиг Гурда" приглашает Вас в свои ряды. Интересное времяпрепровождение и новые друзья".
"Малый академический оркестр Озона поздравляет Вас с днём рождения и желает счастья и успехов в новых начинаниях. И предлагает...".
Всё не то. Конечно, Гану льстило, что все эти люди борятся за него. Но именно этих писем следовало ждать. В Герместорг его хотел отправить папа, в Апполо и оркестрах знают о его музыкальных успехах. Которые он, к слову сказать, никогда не воспринимал всерьёз. Правда, после разговора с Солем в Гане что-то перевернулось. Он будто увидел звезду надежды, которая указывала, что его что-то связывает с мамой. Что-то общее, чего нельзя потерять даже спустя десять лет разлуки.
Ган выудил из стопки непрочитанные молнеграммы:
"Поздравляем с наступлением возраста ответственности. Верности и трудолюбия. Ученический профсоюз".
"Дорогой Морган, поздравлю тебя от всей души. Не сбивайся со своего пути. У тебя всё получится. С любовью, мисс Гудфеллоу".
Письмо мисс Гудфеллоу так и лучилось заботой, и Ган, таясь от самого себя, вытер глаза. Он спрятал письмо под подушку и пролистал оставшиеся бумаги: поздравления от Майкла, Джереми, пожелание скорейшего выздоровления, приглашение на Андреевский вечер, где будут проводиться ежегодное празднование дня морвоздушного флота и бал Посвящения. Ган переложил письма на тумбочку и вздохнул. Только одного письма не было. Того, которое он ждал десять лет. Он наделся, что, может быть сегодня, мама поздравит его, но ошибся.
- Суп остыл! - сообщила Мамаша Бойл, вернувшись за подносом. - Ты так ни к чему не притронулся!
- Я не хочу...
- Никаких возражений, - заявила нянюшка и сунула палец в тарелку с супом. Полминуты, и от супа повалил пар. - Ешь, это твой любимый, куриный.
- Спасибо, Мами, - вяло отозвался Ган. - Что бы я без тебя делал.
Пока Ган ел суп, нянюшка подоткнула его одеяло, проверила закрыто ли окно и забрала его испачканную форму.
- Я заберу письма. Позже решишь. А пока, отдыхай.
Маленькая, совсем не похожая на Матильду, Мамаша Бойл была округлой, с плавными чертами лица и шлемом в форме причёски карэ. Совсем как у мамы на старой фотографии... Это открытие так взволновало Гана, что он чуть не поперхнулся.
- Мами... я... - и замолк.
- Что такое?
- Я... я поел, - сбивчиво проговорил Ган и передал поднос. - Спасибо.
Тепло разлилось по его венам, и необоримая дремота повалила на подушки. В окно билась ветка ясеня, завывал ветер, внизу Мамаша Бойл надела войлочные тапки, чтобы приглушить звуки шагов. Пахло лечебной травой - наверняка Мамаша Бойл бросила в вентиляционный распылитель что-то из своих запасов, чтобы Ган поскорее поправился. Вдыхая пряный аромат, и слушая колыбельную ветра, Ган сам не заметил, как тревога покинула его сердце, и он заснул.
Пробуждение было внезапным. Дом замер, тени выбрались из своих углов и затопили всю комнату. Окно светилось голубым. Вечер - понял Ган. На стене замерла тень, похожая на костлявую руку, и Ган вздрогнул. Всего лишь ветка ясеня, но почему-то это не успокоило. Ган вспомнил дом Харроу, леденящий душу крик, истории про плач брошенных домов. Нет, это всё глупости, страшилки.
Но ещё тень напомнила руки О'Коннора, Ока, как называл учёного Зоннэ. Думать про учёного было не многим приятнее, чем о призраках. Было в нём что-то такое, от чего у Гана волосы на затылке вставали дыбом. Взгляд наверное, будто пронзающий плоть. И все недомолвки.
Чувствовал себя Ган гораздо лучше, правда, от долгого сна ломило тело, и он вскочил с кровати. Что-то белое слетело на пол с одеяла, и Ган нагнулся. Ещё одно письмо, наверное раньше не заметил. Странно, в конверте. Ган распечатал. Это была не молнеграмма - написано отруки. Всего три предложения, сложенные из кривых букв:
"Используй золотую фишку как можно быстрее. Такой шанс выпадает раз в жизни. Я тебя прикрою".
Странные шутки. Конверт был абсолютно чист: ни имени отправителя, ни адреса получателя. Как-будто письмо доставили самолично... в поле зрения попал стул. На нём уже висела чистая и выглаженная форма. Ган натурально ударил себя по лицу. Мамаша Бойл! Она же стирала его брюки и, наверняка, нашла золотую фишку и тот загадочный прибор. Вот доказательство - золотая фишка и аппарат лежат на тумбочке. Ган взволнованно потёр руки. Что, если с нянюшкой произошло то же самое, что с Матильдой? Что, если дотронувшись до аппарата, она сошла с ума? Вон, письма уже оставляет.
Ган выбежал из комнаты и, перепрыгивая через ступени, спустился по лестнице. В прихожей было темно, а в гостиной горел ночник. Странные звуки, будто кто-то крался, насторожили Гана, он тихонько приблизился к гостиной и чуть не замер с раскрытым ртом от удивления. То, что он увидел, было невероятным. В кресле сидела женщина! Пышные кудри, мягкая улыбка - это мисс Гудфеллоу. На ней было надето её лучшее платье.
Мистер Моркел стоял рядом, с бутылкой вина. Его движения были неловкими, зажатыми. Очевидно, что отец стеснялся. Ган догадался, что мисс Гудфеллоу пришла вовсе не по общественному вопросу.
- Открыл, - смущённо проговорил отец, наливая вино в бокал мисс Гудфеллоу.
- Спасибо, - тихо отозвалась учительница и угостилась. - За здоровье Моргана.
Минуту молчали. Мистер Моркел налил себе и пригубил вино. Он присел на краешек дивана. Выглядел отец довольно нелепо. Ган фыркнул, следя за тем как он выпрямляет спину, будто для того, чтобы казаться выше.
- Вы знаете как это бывает? - выдохнула мисс Гудфеллоу. - Ждёшь, ждёшь, а когда загаданное исполняется - боишься, что счастье раз, и исчезнет.
- Думаю, что понимаю вас.
- Я устала бояться, - призналась она. - Но давайте не будем об этом?
Губы отца сжались в тонкую полоску, как в те мгновения, когда он был рассержен или недоволен чем-то. Он кивнул, и мисс Гудфелллоу рассмеялась.
- Какая нелепица. Мы все так перепугались днём... я рассказывала вам по телефону. А оказалось, что Морган так сверкал из-за того, что его руки были влажными. Высокая проводимость... О'Коннор сказал что-то в этом роде. Он утверждает, что это безопасно. Но я, честно признаюсь, подумала о самом худшем, - и она снова рассмеялась, тщетно пытаясь скрыть отголоски былого страха. Уж Ган помнил как она перепугалась.
- Значит, я могу гордиться результатами?
- Несомненно, - жарко проговорила мисс Гудфеллоу. - Мелометр лишь подтвердил репутацию, которую заслужил Морган.
- Репутацию... честно скажу, что в этом семестре он меня печалит, - сухо произнёс отец. - Он небрежен в учёбе, не уделяет время музыке и стал совершенно нелюдимым. Конечно, некоторых людей стоит избегать, например, дворовые компании. Но меня беспокоит, что он прекратил всякое общение с Рондой Ли.
- Переходный возраст, - урезонила мисс Гудфеллоу. - И смею предположить, что есть куда более веская причина.
Ган не без интереса заметил, как вздрогнуло папино лицо. Его жилистые пальцы сжали бокал.
- Думаю, дело в самой малышке Ли, - пояснила мисс Гудфеллоу, и лицо мистера Моркела заметно посветлело. - Думаю, он просто влюбился и не нашёл взаимности. От того Морган избегает привычного окружения.
- А что вы можете сказать про его новых знакомцев - Аронса и Дженкинса? Они достаточно прилежны в учёбе?
- Не настолько, насколько могли бы, - нахмурилась мисс Гудфеллоу. - Как бы объяснить.
Она задумалась. Впервые Ган слышал, чтобы она высказывала своё мнение об учениках. Обычно деликатная, она говорила правду без прикрас.
- Они противоположность Хайта и Трона. Не скажу, что те двое примерные ученики, но они хотя бы знают себе цену. Может, и несколько преувеличивают собственную значимость, но никогда не упустят своего. Люди вроде Аронса и Дженкинса не прилагают усилий, только для того, чтобы не выделяться. Живут где-то посередине. Ни на дне, ни в лидерах. Даже если бы могли сделать что-то большее, никогда не рискнут взять ответственность на себя.
На этот раз губы мистера Моркела сжались так сильно, что стали совсем неразличимы.
- То есть, вы считаете, что каждый непременно должен стремиться выделиться, проявить себя, распушить перья?
Ган поражался - как это мисс Гудфеллоу может улыбаться, когда папа так сердится. Сам бы он давно уже скис под таким взглядом. Хорошо хоть, что папа пока не барабанил пальцами по столу. Если начнёт - то совсем худо дело, раскочегарится на неделю. И будет ходить смурной и бубнить: "Сын, веди себя как джентльмен. Сын, ты должен. Сын, ты обязан".
- Я думаю только то, что у каждого в жизни бывает момент, когда надо приложить все силы, смелость и терпение, чтобы победить. Победы бывают маленькими. Но даже маленький шаг для человека может быть большим шагом для всего человечества.
Мистер Моркел слегка расслабился. Он кивнул, и Ган выдохнул с облегчением.
- Я вас понял. Знавал я таких середнячков. Работают в полсилы, и положиться на них нельзя, - согласился он.
- Но, конечно, это только моё мнение. Вешать ярлыки на ребят я не имею права. У каждого есть право на ошибку и шанс исправить её. Конечно, Морган мог бы стать хорошим примером для них, но боюсь, он сейчас сам запутался. Он в таком возрасте, когда легко поддаться чужому влиянию. Моргану нужен достойный пример, чтобы он уверился в своих способностях.
- Разве не достаточно моего примера?
- Ой, что вы, не подумайте, что я хотела вас оскорбить! Ни в коей мере, - запаниковала мисс Гудфеллоу. - Я имела в виду ровесника. Друга.
- Друга? - нахмурился мистер Моркел. - У него есть друг. Немного старше, Зоннэ Шайнус, очень способный студент. Кстати, метит в помощники знаменитого О'Коннора.
- Студент? То есть Старший Товарищ? - мисс Гудфеллоу снисходительно улыбнулась. - Старший Товарищ - это программа наставничества. Зоннэ и Морган не выбирали друг друга. Это обязательный курс обучения. Я же говорю про такого друга, который будет рядом всегда, даже если только мысленно. Такой, который будет служить примером верности и долга.
- О, я, кажется понял, - кивнул мистер Моркел. На его лбу не разглаживалась морщинка - это значило, что он относится к идее весьма скептически. - Но вот в чём проблема. Кто-то всегда отдаёт больше. Я не хочу, чтобы Морган был кому-то должен. Или чтобы кто-то был должен ему.
- Но дружба тем и хороша, что она не ждёт выгоды. Друг верен даром.
- Даром... - эхом отозвался отец. - Не все это понимают.
Они снова замолчали, и Ган уже сердился на себя за то, что подслушал их. Интересно, как разговор о бескорыстной дружбе сочетается с заявлением, что дружить нужно лишь с тем, от кого может быть польза. Взрослые сами себе противоречат.
Время позднее - на часах четверть одиннадцатого - подумалось Гану, а взрослые, похоже, не собирались расходиться. Он смутился и уже подумал о том, чтобы уйти, но замер.
Мисс Гудфеллоу наклонилась к журнальному столику, и, будто бы невзначай, откинула голову набок. Её тяжёлые локоны упали на лицо, открывая взору шею и плечо. Отец поспешил отвести взгляд и уткнулся в свой бокал с вином. Он пялился на дно несколько минут, будто там было что-то интересное.
- Вы слишком долго были одни, - тихо произнесла она. - Вы оба. Это тяжело. Я понимаю вас.
Она робко дотронулась до руки мистера Моркела. Ган ожидал, что вот сейчас, отец отдёрнет руку, скажет что-то резкое. Но вместо этого, отец сжал узкую ладонь мисс Гудфеллоу.
- Я отравлен прошлым, - с горечью проговорил он. - Вижу, как становлюсь брюзгой, но ничего не могу поделать с собой. Как говорится, всё знаю, всё понимаю, а воли нет.
- Вы потеряли веру? - в голосе мисс Гудфеллоу звучали слёзы.
Ган понимал её. Его сердце уколола боль. А веди он и сам начал забывать каким папа был прежде - душевным, добродушным человеком. У него будто закончились улыбки, и тёплые слова, а в сухом остатке было лишь стремление делать всё безупречно.
- Моя вера давно уже голодает, - мрачно ответил отец.
В кухне что-то рухнуло с оглушительным звоном, и все трое вздрогнули. Мамаша Бойл - испугался Ган, сломалась как и Матильда! Но спустя минуту, нянюшка, целая и невредимая, зашла в гостиную. Ган успел заметить странный изучающий взгляд, с которым мисс Гудфеллоу посмотрела на робота.
Мамаша Бойл выглядела как обычно, ничего странного в её облике не было.
- Тарталетки готовы, - известила она и поставила поднос на стол.
Мисс Гудфеллоу помедлила, но спустя секунду улыбнулась своей самой тёплой улыбкой и откинула волосы на спину.
- Мамаша, я потом сам уберу.
- Как скажете, - кивнула нянюшка и вышла в коридор.
В темноте, она едва не наступила на Гана. Он затаился, ожидая, что вот сейчас её осветительные вспышки громко зажужжат, и она выдаст его. Но его страхи не оправдались. Мамаша Бойл тихо протопала в свой чулан и поманила Гана пальцем. Ган оторопел, но послушался и притворил за собой дверь.
- Я оставила тебе записку, - заговорщически прошептала она. - У тебя есть всего несколько минут, чтобы вернуться в комнату, закрыть дверь на ключ и спуститься через окно.
- Закрыть дверь на ключ? - удивился Ган.
- Разумеется, чтобы я или папа не зашли в комнату и не заметили твоего отсутствия, - и увидев непонимание на его лице, пояснила. - Отец, если он вдруг захочет проверить твой сон, не сможет зайти.
- Он никогда не проверяет мой сон.
- Глупый мальчишка, - отмахнулась Мамаша. - А я скоро перестану быть добренькой. И режим "опасливая нянюшка" включится вновь.
Говорила это Мамаша с явной самоиронией. Самоиронией? Что за глупость. ОНА - РОБОТ! Бесчувственный!
- Слушай, в коротких словах, - прошептала она. - У тебя в кармане брюк лежал подавитель. Эта штука блокирует или, наоборот, активирует подавляемые алгоритмы схемума. Проще говоря, если робот тронет подавитель, то станет вести себя не так, как запрограммирован, а с точностью да наоборот.
- Кажется, я понимаю, - кивнул Ган. То-то же Матильда стала такой непослушной. - Но зачем этот прибор был в шоколадомате?
- Некоторые роботы настолько ладно сработаны, что их нужно слегка подпортить, чтобы получить прибыль. Некоторые недобросовестные техники ставят подавители на аппараты, чтобы иметь постоянную работу.
- О-па, - хмыкнул Ган. И тут же нахмурился. - А тебе почём знать?
- Имела возможность подслушать разговор тех самых техников. Клещи на ребре подавителя - ты же должен был вспомнить, что это символ...
- Гефестехно! - прошептал Ган. - Вот что Матильда имела в виду - взрослые только притворяются.
- Так вот, ступай, если не хочешь притворяться кем-то другим. Заодно узнаешь, кто ты сам.
- Но ведь комендантский час, меня заметут и тогда...
Мамаша Бойл глянула на него с сожалением. Совсем как Зоннэ, когда Ган отказался быть частью его секрета. И тут внутри Гана всё закипело. Хайт, его компания, даже Ронда - бывают в убежище и нарушают половину правил Озона. Даже взрослым нельзя выпивать ничего крепче вина, а им, значит, можно? А комендантский час - это такая ерунда. Всего год, и Гану можно будет возвращаться домой после десяти.
- Может, дождаться утра? - засомневался Ган, вспомнив, что сейчас уже больше десяти вечера.
- Кто рано встаёт - тому Бог подаёт, - загадочно проговорила Мамаша Бойл. - Кто приходит раньше - забирает барыш.
- Чего?
- Чем раньше ты испытаешь шанс, тем больше вероятность, что никто другой не заберёт то, чего хочешь ты.
- А, - кивнул Ган. А сам подумал - да никто уже давным-давно не ходит к Оракулу.
Когда они вместе поднялись наверх, стараясь ступать тихо, чтобы не услышали в гостиной, Ган повернулся к нянюшке.
- А ты клёвая, может, всегда будешь такой?
- Ещё чего, - фыркнула Мамаша Бойл. - Быть подростком-роботом хорошо, но я создана для другого.
Ухмыльнувшись, Ган зашёл в комнату и закрыл дверь на ключ. Странный день. Два робота, впавших в детство - это что-то интересное. Да и Характеризацию сложно было назвать скучной, но хорошо, что всё обошлось. Как Ронда расстроится, когда узнает, что никакого сбоя с ним не произошло.
Больше всех, пожалуй, Гана удивили трое - Зоннэ, мисс Гудфеллоу и отец. Мисс Гудфеллоу Гану нравилась. Как бы сильно он ни пытался убедить себя в том, что она всего лишь нудная училка, аргументов в защиту этой версии не находилось. А ещё, его лоб до сих пор помнил нежное прикосновение её ладони.
А вот отец... от отца такого странного поведения Ган не ожидал: сидит, воркует, вино попивает. Он что, не знает сколько времени? Гости так поздно не засиживаются. Ган отдышался. Да нет, ничего такого особенного не произошло. Мисс Гудфеллоу просто решила навестить Гана, поздравить его с днём рождения и убедиться, что он здоров. Всего-то. Но почему-то Ган сам себе не верил. Было что-то большее. Или он просто хотел видеть это большее?
Конечно не хотел! Он не представлял папу ни с кем другим, кроме мамы. Конечно, глупо было отрицать тот факт, что чем дольше они ждали, тем призрачнее становилась надежда. Но Ган не хотел расставаться с мыслью, что мама может вернуться. Принять в дом мисс Гудфеллоу или кого-либо ещё, значило бы бесповоротно смириться с тем, что ничто не вернётся к истокам.
Гана охватило сильное желание выкинуть из головы неприятную тему. И он вспомнил Зоннэ. Благодатная тема! Ах этот Зоннэ... Конечно, он был тем ещё фруктом, но вот такого Ган от него не ждал. Покрывать малолетних нарушителей, которые по всей школе ходили с такими лицами, будто им все двери открыты! Это - удар под дых.
Интересно, а что бы Ган думал про всю эту петрушку, если бы он был частью убежища? Наверняка, он даже не подумал бы общаться с Джереми и Майклом. Хорошо, что это было не так. Ронда - докучливая всезнайка, которая кичится своим умом на весь Озон. Хайт - выскочка, затычка в каждой дырке. Лицемеры.
А Ган... Может, Зоннэ прав, и никакой он не хороший мальчик, а обычный трусишка? Вон как он утром испугался заброшенного дома. И в убежище он не хотел спускаться только из-за того, что боялся наказания.
Разозлившись, Ган сделал широкий шаг к тумбочке, схватил золотую фишку и подавитель. Быстро натянув повседневные брюки, пару свитеров потолще - чтобы не брать куртку - Ган поднял окно. По столу забравшись на подоконник, он за ветку подтянул к себе ствол ясеня. Поблагодарив небо за то, что оно наградило его сильными руками и крепкой хваткой, Ган спустился по стволу и спрыгнул на землю.
Безлюдная улица была залита холодным сиянием фонарей, сизые облака то и дело наползали на луну, но признаков скорого дождя не наблюдалось.
Словно во сне, Ган шагнул по направлению к площади Оракула. Делая каждый новый шаг, он ругал себя за безрассудство. Но желание поскорее узнать пророчество, подстёгивало его.
Тишину улиц прорезал треск грозосветов. Накаркал.
За углом вырастали светящиеся круги. Всё ближе. Ган нервно хихикнул - в третий раз за день земля уходила из-под ног. Как он ошибался, когда думал, что ничего хуже призрака не может быть. Бояться нужно людей. Звуки Дозора всё нарастали.
- Отличная ночка, чтобы поймать маленького негодника.
Маленького негодника? Ну уж нет.
Не долго думая, Ган рванулся к тёмному углу улицы Тихонь. Нужно затеряться между домами, и всех делов. Несколько минут он петлял по узким переулкам, но голоса не отставали. Такое впечатление, что они чуяли куда нужно идти.
Впереди, как червоточина в ровном строе изгородей, замаячил покосившийся забор - очень знакомый на вид. Точно! Это задний двор дома Ронана Ронини. Заброшенного дома. Вспомнился призрак, и Гана как огрели по голове - ну ведь ясно - то был робот-дворецкий. Старые модели роботов-помощников были связаны с домом, и не удивительно, что их оставляли на произвол судьбы и ржавчины. А что, если и у Ронана есть робот-помощник?
Ган протиснулся сквозь дыру в заборе. Сбитое дыхание требовало обильной порции воздуха, но нескольких минут, нужных для того, чтобы отдышаться, у него не было. Он глянул в дырку между досками, и желудок сделал сальто-мортале. Сбросить хвост не удалось - преследователи, словно борзые, взявшие след, шли точно в тот конец улицы, где прятался Ган.
Да уж, если бы прежняя Мамаша Бойл узнала, что Ган вышел на улицу в комендантский час, то посадила бы его под замок на месяц - не меньше. И тогда Гану пришлось бы сносить не только причитания домработницы, но и двойную порцию отцовских наставлений. Сын, будь послушным... сын, наберись терпения... сын, не нарушай правил... Что ж, нарушение правил несёт за собой наказание, и виноватых искать не приходилось.
Но, прежде чем корить себя и сдаваться, Ган хотел побороться. Решать приходилось на месте - если в доме есть робот, то его можно будет приструнить подавителем. Ган огляделся в темноте погасших фонарей, и, наконец, приметил узкий лаз в подвал. Спустившись внутрь, он задвинул вход валявшейся рядом старой жестяной вывеской.
Стараясь не шуметь, он сделал несколько шагов в сторону. Ступив на разбитое стекло, тихо всплакнувшее от тяжести, он замер, весь превращаясь в слух.
Зоркий луч разрезала тень забора, но всё же тонкие полосы света смогли дотянуться до спасительного закутка. Они просочились в едва заметные щели между ходом в подвал и ненадёжной загородью, выхватив из полумрака надпись 'Паб Эмиральд'. Липнущие к кирпичу щупальца света коснулись щеки Гана, и он тут же сделал ещё один шаг в сторону, моля небо о том, чтобы осколки больше не хрустели под ногами. Свет же, не найдя добычу, уполз восвояси.
За громким стуком сердца Ган едва различал слова, раздающиеся снаружи. Но, вроде бы, никто не приказывал ему вылезать из укрытия - и это значило, что ему повезло. Сдержав вздох облегчения, он без сил сполз по стене и сел на что-то мягкое... и живое.
С молниеносной реакцией, он оседлал незнакомца и зажал ему рот, не давая возгласу удивления ни единого шанса быть услышанным. Последовала короткая борьба, незнакомец что-то промычал и попытался скинуть Гана, но ему это не удалось.
- Тихо, - прошептал Ган, прислушиваясь к звукам улицы - удаляющиеся шаги дозорных звучали эхом, прерывающимся потрескиванием грозосветов.
Ган стерпел несколько несильных тычков локтём в бок, пока резкая боль в ладони не привела его в чувство.
- Ты чего кусаешься? - обиженно пробормотал он, потирая руку.
- Я чего? - голос звучал одновременно и звонко, и с хрипотцой. Такой же голос бывает у Джереми Дженкинса, когда тот простужается. - Я вообще никого не трогаю... а ты тут... расселся. Кто тебя вообще звал? Чуть хвост не притащил! Что ты здесь делаешь? Это мой подвал!
- Никакой это не твой подвал. Это дом старика Ронана.
- Не знаю никакого Ронана. Дом был ничейный, теперь он мой.
- Ага, а что же тогда прячешься в подвале? Или не нашёл ключ от замка?
- Кто не нашёл? - переспросил незнакомец.
- Ну, ясен день, ты не нашёл. Не я же по подвалам... - замялся Ган.
- Продолжай, - ехидно поддакнул незнакомец.
- Не важно, - махнул рукой Ган. Он потерял всякий интерес к спору. - Да ладно, мне-то что, дом всё равно пустует - если тебе надо, живи здесь. Мне вообще всё равно кто здесь и чего делает.
- Ну-ну, - усмехнулся незнакомец. - А вот мне не всё равно кто здесь и чего делает. Особенно когда эти кто-то прыгают на меня и зажимают рот... как на такое реагировать? Не терпеть же... да слезь уже с меня!
Незнакомец, наконец, отпихнул Гана, и тот сел на что-то, показавшееся в темноте кучей тряпья. Он устроился вполне удобно, не смотря на то, что в тряпьё, похоже, было завёрнуто что-то жёсткое.
- Прячемся от дозорных?
- Прячемся, - буркнул Ган и догадался. - Так это тебя они искали?
- Они всегда кого-то ищут, - уклончиво ответил незнакомец. - Так, где мой рюкзак?
Ган не представлял, какого ответа ждал незнакомец. Вопрос повторился.
- Где же рюкзак? Он был где-то тут... так, это ты... а это... Это ни в какие ворота не лезет! Слезь! Говорю же, слезь с рюкзака!
- Есть! - незнакомец издал победный клич, и, вынырнув из рюкзака, зажёг искрящееся пламя грозосвета. - Тебе повезло, что ты ничего не раздавил.
В свете потрескивающей молнии, накрытой стеклянно-зеркальным куполом, Ган увидел того, с кем разговаривал. И в тот же миг он понял, насколько ошибался: незнакомец оказался незнакомкой. И почему ему вообще пришло в голову, что он говорил с мальчишкой?
На вид ей было лет четырнадцать. Взгляд Гана упал на пухлые губы, вздёрнутые в усмешке. Смутившись, он посмотрел на свои ладони - чтобы спрятать взгляд, а когда ему пришло в голову, что вот этими самыми руками он дотрагивался до её губ, то его лицо нещадно залила краска.
- Ну, рассказывай, - выдохнула она. - Что ты делал на улице в комендантский час?
- Не твоего ума дело, - нехотя отмахнулся Ган, ловя себя на мысли, что уже минуту пялится на её тёмно-русые локоны.
Она склонила голову так, будто оценивала, чего достоин Ган. Ган почему-то сразу вспомнил, как сегодня утром Зоннэ говорил ему эти же слова и с тем же хитрым прищуром.
- Вижу, вы здесь совсем одичали... или тебе папа не говорил, как нужно вести себя с леди?
Леди? Да она себя видела? Одета как мальчишка: рубашка навыпуск, брюки из грубого полотна, на ногах - ботинки, армейские... разве леди такие носят? Леди носят туфли на каблуках - такие как у Мамаши Бойл, только меньше. Впрочем, Ган считал, что это её вовсе не портит - и странный наряд, и спутанные волосы.
- Ну, так почему ты гуляешь по улицам в комендантский час? Или ты не знаешь, что это нарушение?
- Знаю, - кивнул он. - Тебя это не остановило.
- Ты знаешь, что за нарушения судят? - она проигнорировала его замечание.
- Знаю, - Ган, словно под гипнозом, отвечал на пронзительный взгляд. Девчонка не мигала, и Ган старался не мигать.
- А ты знаешь, что случается с осуждёнными? - она усмехнулась, увидев, как дрогнули его брови.
- Да, я знаю, - и сердито буркнул, - нарушителей отправляют в Город Отверженных. Так что если что, вместе отправимся.
Она хмыкнула. Целую минуту в подвале было слышно лишь потрескивание грозосвета.
- И почему же зная об этом, ты рискнул нарушить правила? - наконец, спросила она и приняла из его протянутой руки монету, сверкнувшую золотом.
Впервые в её глазах отразилось искреннее изумление, и голос, ставший ещё тоньше от волнения, задрожал, как стекло. Ган был рад, что ему удалось прогнать с её лица самодовольное выражение.
- Откуда это у тебя... это же... это... это правда то, о чём я подумала?
- Да, - Ган с вызовом посмотрел на неё, хотя сам не понимал, отчего в его груди проснулась гордость... ведь то, что он завладел монеткой, было случайностью...
- Это не может быть случайностью, - прошептала она, прижимая к губам руку. Будто, решившись на что-то, она поправила волосы. - Золотые фишки с небес не падают...
- Вообще-то, - Ган выглядел смущённым, - вообще-то, она упала с неба...
Несколько секунд девчонка переводила взгляд с одного его глаза на другой, будто пыталась поймать их на обмане. Но очень скоро она сдалась, выдавив из себя нервный смешок.
- Хох... И всё равно нет ничего случайного... не даром я, - она запнулась и рассмеялась. - Я такая голодная...
Она залезла в свой рюкзак и достала из него две жестяные банки, пару ложек и хлеб.
- Кстати, я Норель Мак Гром, - она кинула одну из банок Гану. - А ты кто?
- Амброзиус консервированный... - прочитал Ган этикетку. - Спасибо, я не голоден...
- Как, как тебя зовут? - не поняла Норель и посмотрела на Гана, изучающего этикетку. - А, да, амброзиус - здесь его не найти. Попробуй, тебе понравится. Я умираю, есть хочу. А за компанию веселее.
- Морган Моркел, можно Ган - он кивнул, открывая крышку за кольцо и недоверчиво нюхая содержимое. - Сойдёт, вроде бы... а что значит не найти здесь? Ты не местная?
- А разве не заметно? - она горделиво выпятила грудь, на которой блестнул серебряный медальон. - Морган Моркел, говоришь? Сойдёт, вроде бы.
Ган заметил медальон, но не мог задать вопрос из-за того, что этот консервированный амброзиус оказался очень вкусным - как если бы в одну банку запихнули все его любимые блюда, но так, чтобы получилась не вкусовое месиво, а набор приятных ощущений. Решить, на что именно похож амброзиус и какого он вкуса, Ган не мог. А вот медальон, висящий на шее Норель, своими очертаниями навевал весьма конкретные ассоциации... но Ган был слишком увлечён поглощением пищи, чтобы думать какие именно. Правда, когда грозосвет осветил символ, изображённый на серебряной глади, Ган чуть не поперхнулся особенно большим куском хлеба с амброзиусом.
- Ничего себе, - он откашлялся и вытер выступившие слёзы. - Так ты... ты... того... а это... ну ничего себе.
- Я того чего? - сделала вид, будто не понимает.
- Ястреб... - с благоговением выдохнул парень, кивнув на значок с выгравированной на нём хищной птицей.
- А, это? - Норель небрежно взглянула на значок и спрятала его под майку, с явным удовольствием наблюдая за реакцией Гана. У мальчика возникло ощущение, что она специально устроила это маленькое представление. В любом случае, эффект произвести удалось. - Подумаешь, я только учусь.
- Ну да...
- Что значит 'ну да'? - рассердилась.
- Ну, то, что ты того, очень... молодая для Ястреба.
- А ты знаешь, какие они Ястребы? - снова усмешка.
- Ну, - Ган призадумался - а ведь и правда, он никогда не видел Ястребов так близко, если только в кино. А в кино они были совсем другими - мускулистыми красавцами, похожими на греческих богов. - Ну, я думал, что они... другие.
- Старше?
- Ну, типа того.
- Сильнее?
- Ну... может быть.
- Мальчишки?
- Да, - по инерции ответил Ган, а когда понял, что сморозил глупость, с опаской взглянул на Норель, которая яростно зашнуровывала свои ботинки.
- Такой же, как все... - глухо проговорила она, вырывая свою руку из хватки Гана, выглядевшего виноватым. - Отпусти!
- Да куда ты собралась? Там же дозорные!
- Я не трус, мне можно.
- Тогда вот, возьми золотую фишку, - Ган лихорадочно рылся в кармане, а, найдя монетку, сунул её в ладонь Норель. - Скажешь, что стеснялась испытывать её днём, когда все будут смотреть.
- И ты думаешь, что это объяснение прокатит? - она успокоилась, поражённая щедростью Гана. - Всё-таки, тебе повезло, что тебя не схватили. Мальчишки такие глу-упые.
- Да, - кивнул Ган, лишь бы она никуда не уходила.
- Хотя, если подумать, - она прикусила ноготок, - я бы поступила так же. Решено! Мы пойдём к Оракулу вместе. И прямо сейчас. Нам по пути. Только делай всё так, как я скажу. Меня послали, чтобы я выполнила секретное задание. И какой-то там Дозор не должен мне помешать. Секретность, и ещё раз - секретность.
Ган кивнул, с чётким ощущением, что сам не понимает, на что соглашается. Странная эта девчонка... а он, будто забыл обо всём на свете. Он помог ей закинуть рюкзак на спину. Решили, что лучше воспользоваться входной дверью, а не вылезать через окно подвала - Дозор может поджидать их за поворотом, да и дверь выводит на улицу, ведущую к Оракулу самым быстрым путём.
Осторожно поднимались по лестнице. Норель шла впереди, прикрывая грозосвет рукой - от этого на стены ложились тени, похожие на крылья птицы. Полоски света освещали брошенные вещи, которые оказались ненужными бывшему хозяину дома.
- А где хозяин? Ронан или как его там, - Норель заговорила первой, нарушив неловкое молчание.
- Он в Городе Отверженных, - глухим голосом отозвался Ган. - Он держал паб, но после утверждения ЗЕвСа, Эмиральд закрыли. А Ронан продолжил продавать выпивку... правда, отец говорил, что Ронана судили не за это - оказалось, что у него было подпольное казино, - Ган переступил через торшер, лежащий поперёк коридора. - Его срок должен завершиться через пару лет... и тогда он вернётся.
- Не все возвращаются оттуда, - Ган не понял, какие чувства сейчас звучали в голосе Норель. - Попомни мои слова, тот, кто не хочет меняться, меняться не будет. Я знаю, что происходит в Городе Отверженных.
- Это правда, что там можно всё? - парень старался скрыть восторг в голосе.
- Ты не представляешь, насколько всё, - сталь в её голосе отбила у Гана всякое желание спрашивать дальше. Будто почувствовав это, она пояснила. - Для некоторых тюрьма - это ЗЕвС - земля, единая в смирении.
Они вошли в зал, когда-то бывший баром. Перевёрнутые столы и стулья выглядели павшими воинами. Норель и Ган залезли на барную стойку, и, пройдя по ней в другой конец зала, спрыгнули на пол. Перед ними оказалась дверь, но, прежде чем выйти, Норель отогнула кусок бумаги, закрывающей широкое окно, и удостоверилась, что путь чистый.
- Всё тихо. Положение следующее: до Оракула пять кварталов по Гранд Нитс и три квартала по Сити. Но этот район Сити ночью не освещают. Там только здания муниципалетета. Прорвёмся.
- Может, подождём рассвета? - прошептал Ган.
- Нет. Мне нужно успеть выполнить поручение и улететь до светла.
- Улететь? Так где-то здесь твой катер?
- Глупый вопрос, а как я могла тут оказаться?
- А для чего ты здесь? Может, расскажешь?
- Секрет Олимпуса, - отмахнулась. - Прежде чем мы пойдём, обещай, что никому не скажешь, что видел меня.
- Обещаю.
- Поклянись водами Стикса! - Норель плюнула на ладонь и протянула её Гану.
Делать было нечего. Ган брезгливо поморщился, но повторил процедуру и сжал ладонь Норель.
- Клянусь водами Стикса.
- А если нарушишь, то гореть тебе вечным пламенем!
- Угу.
- Ну пошли, - поманила Норель.
Они старались прижиматься к стенам домов, чтобы слиться с темнотой, изрешеченной светом фонарей. Дозоров поблизости не оказалось, и ребята беспрепятственно добрались до площади Оракула. Как и сказала Норель, в Сити фонари не горели, поэтому под конец пути, Ган немного расслабился.
Он первым шагнул к металлической махине, застывшей под оком луны. Полированные бока робота отражали лицо Гана, смотрящее с надеждой и страхом.
- Ты ведь знаешь, что тебе повезло? - спросила Норель, и Ган кивнул, не поворачиваясь к ней. - Многие готовы отдать за такую фишку всё, что они имеют - и даже этого бывает недостаточно. Многие готовы отправиться в Город Отверженных, чтобы поставить свою жизнь в казино - и даже тогда удача улыбается не всякому. За золотую фишку готовы убить. Она даёт шанс, но не всякий готов к новому... Если готов, испытай свою судьбу.
На какое-то мгновение, Ган заколебался. Он подумал - а стоит ли испытывать фишку так рано. Подумаешь, его проблемы не шли ни в какое сравнение с проблемами сотен детей, живущих в неблагополучных зонах. Его жизнь могла бы стать мечтой для многих из них. Есть отец, нянюшка - мало у кого был свой искро-робот.
Но тут же он вспомнил Ронду и Хайта, которые считали себя достойными большего, чем другие. А кто для них Ган? Всего лишь сын клерка, заигравшийся в исключительность. Да и матери у него нет - только нянюшка. Не нужен матери такой никчёмный ребёнок - сколько он ни старается, она не написала ему ни одной строчки, ни одного-единственного словечка.
И всё-таки душа сопротивлялась разуму. Сопротивление - именно так сказал Око. Ну конечно, все недавние неудачи случились лишь из-за того, что Ган боялся, что мечты - это всего лишь морок, обман. 'Но мечты - всё что у меня есть', - подумал он, и сомнения тут же развеялись.
- А какое оно, небо? - Ган, наконец, решился задать вопрос.
- Бескрайнее, - тихо прошептала Норель, сжимая свой медальон.
Ган, словно зачарованный, подошёл к протянутой ладони Оракула и вставил золотую монетку в прорезь. Внутри робота раздалось эхо, и Ган встретился взглядом со сверкающими молниями в глазах Оракула. Рот прорицателя раскрылся, и Ган посмотрел на Норель, отступившую в сторону. Оракул исторгнул из себя скрежет, сменившийся утробным голосом.
- Бумага в принтере закончилась, - и тишина.
- Постой, а как же... - Ган забеспокоился, но глаза Оракула, щёлкнули затворами, и тишина вновь сменилась громыханьем.
- Ну же, - шептал Ган. Он чувствовал, что ещё чуть-чуть и он не выдержит. Мрачное предчувствие говорило о том, что его ждёт что-то отвратительное - например стать дворецким Хайта и вечно терпеть его издёвки.
- ...в колледж Эола, - сказал Оракул и замолк.
Ган сказал громкое: 'А?'. Сильный хлопок по спине привёл его в чувство.
- Бежим, Дозор приближается, - шепнула Норель, указывая в сторону одного из переулков.
Они метнулись в противоположном направлении, и добежав до перекрёстка, остановились.
- Слушай, может я могу тебе чем-то помочь? - выдохнул Ган.
- Помочь. Он хочет помочь! - сердито прошептала Норель и взглянула на Гана так зло, что он даже ойкнул. - Кто ты такой, чтобы мне помогать? Кто ты такой? Откуда ты такой добренький взялся, а?
- В чём дело? - ошеломлённый, Ган не мог понять о чём говорит Норель.
- В чём дело? Ни в чём! Вообще ничего не произошло, - всё злее и злее шипела она. - Я просто поражаюсь...
- Чему? - нахмурился Ган.
- Мировой несправедливости.
Дозор снова дал о себе знать. Сердитые голоса дежурных разлетались по всему кварталу.
- Мне направо, - сказал Ган, оглянувшись по сторонам.
- А мне побоку, - буркнула она и изучающе уставилась на Гана. - Ты правда хотел отдать золотую фишку мне?
Он не опустил взгляда.
- Сомневаешься? Думаешь, что все мальчишки - хвастуны, а когда дойдёт до дела... - с вызовом бросил он.
Она невесело ухмыльнулась.
- Ляпнул неподумав, - Норель поправила лямку рюкзака. Она закусила губу и отступила на шаг. - Доброта меня погубит. Беги, счастливчик, я прикрою.