Штабс-капитан Вержбицкий был неудачником. Причем всю жизнь. Ну, посудите сами: окончить Александровское училище по первому разряду и накануне производства вляпаться в историю с дамами. Скандал замяли (кому нужно пятно на училище) но никакой Лейб-гвардии, извольте ваше благородие господин подпоручик отправляться в город Великие Грязи в 14й полк служить так, сказать государю и отечеству. Гордившийся до сего момента своим отпрыском папенька сего афронта не перенес и содержание урезал, то есть совсем. Пришлось надеется только на свои силы, а вы знаете какое жалование у армейского подпоручика? Впрочем, Антон Модестович (так звали нашего героя) в отчаяние не впал, а усердно занялся самообразованием, решив, во что бы то ни было оседлать удачу. Поскольку в полку молодых людей тративших деньги на, весьма не дешевые кстати сказать, учебники вместо того что бы как подобает офицеру спускать их на кутежи и дам, мягко говоря недолюбливали, друзьями он не обзавелся. Упорно проучившись несколько лет и отправившись сдавать экзамены в академию Генерального штаба, молодой честолюбец полагал, что черная полоса в его жизни окончательно миновала. И что же вы думаете, успешно сдав почти все экзамены, Вержбицкий срезался... на французском языке! Да-да том самом, на котором он по свидетельству всех кто его знал, говорил гораздо лучше, чем на русском. Жизнь была кончена окончательно и бесповоротно! К отцу невозможно - стыдно, назад в полк тем паче. Твердо решив, застрелится Антон Модестович в первый раз в жизни, напился до положения риз и, перестаравшись не смог выполнить своего намерения. Утром застрелится хотелось еще больше, но уже по другому поводу. Поскольку дрожащие руки могли вторично помешать плану, половой (а дело происходило в заштатной гостинице) был послан, за чем ни будь.... Пока разбитной парень во фраке поверх косоворотки (господи какой ужас) расстарался его благородию опохмелится, глаза потенциального самоубийцы наткнулись на газету бог весть, какой давности, передовица которой была озаглавлена " Трансвааль в огне". Через две недели Антон Вержбицкий в Одессе вступил на борт парохода отправляющегося в южную Африку.
Чем занимался Вержбицкий в Натале и долине реки Оранжевой никто доподлинно не знал. Слухи ходили разные. Кто говорил что, едва попав на землю черного континента, он заболел и никакого участия в боевых действиях не принимал. Кто напротив, повествовал о небывалых геройствах русского офицера Тони кидавшегося на англичан с шашкой, в то время как сами буры не имели даже штыков. Сам Антон Модестович никогда об этом не распространялся. Известно было лишь то что, вернувшись с войны, он подал прошение о возращении на военную службу, которое было удовлетворенно. Как имеющего военный опыт Вержбицкого приняли с повышением и отправили на дальний восток в славную восточносибирскую стрелковую бригаду. По крайней мере, так было написано в его документах. В своем новом полку Вержбицкий оказался в странном положении. С одной стороны полковой адъютант поручик князь Гечикория переживший нападение хунхузов вместе с новым офицером восторженно отзывался о стрелковых талантах своего товарища.
-Клянусь честью господа! один выстрел один китаец. Один выстрел один китаец.
С другой стороны тщательно изучив, по доступным ему источникам, боевую деятельность своего полка во время китайской войны штабс-капитан хотя и воздержался, от каких либо публичных выводов, но скептического отношения к победам над вооруженными лишь холодным оружием боксерами не скрывал. Как впрочем, и над хоть и вооруженными, но крайне слабо обученными китайскими войсками. Так или иначе к Вержбицкому привыкли дали ему восьмую роту стрелков и не вмешивались когда он вместо того что бы учить своих солдат правильно маршировать занимался их стрелковой подготовкой.
Когда нежданно-негаданно японские миноносцы напали на Порт-артурскую эскадру, и началась война, Антон Модестович один во всем полку не разделял шапкозакидательских настроений своих сослуживцев. Конфликт случился в ближайшее воскресенье в большой старой фанзе игравшей роль полкового собрания. Когда Вержбицкий около двух часов по полудни появился в собрании дым уже стоял коромыслом столы сдвинуты и уставлены всевозможными напитками и некоторым количеством закусок. Присутствовало большинство офицеров полка бурно отмечавших начало войны и свои предстоящие успехи, а также ожидаемые в связи с этим награды. Верховодили командир первого батальона подполковник Ружин и командир первой роты в его батальоне капитан Сомов. Появление штабс-капитана не осталось незамеченным и оба заводилы громогласно перебивая друг друга стали звать новоприбывшего отрешится от своего поста и присоединиться к общему веселью. Надо сказать что отвращение Вержбицкого к пьянству было притчей во языцех. Нахмурившись Антон Модестович попробовал вежливо отказаться, но пьяного Сомова было не остановить.
-Неужели штабс-капитан вы не хотите выпить за нашу будущую победу над макаками!
-Ежели они и вправду макаки то нечего и праздновать! Коли наоборот, то рановато.
-А вы как будто сомневаетесь?
-Нет что вы. Просто моя нянька говорила мне в детстве: "не говори гоп, пока не перепрыгнешь". А вы господа именно этим и занимаетесь!
-Да что вы понимаете! Пока вы там неизвестно где, не поймешь чем, занимались, я со своей ротой гонял этих желтомордых как собак! Да одна моя рота их полка стоит! А может милостивый государь вы просто трус! При этих словах как по мановению волшебной палочки установилась тишина. Одни ошарашено смотрели на Сомова, другие на Вержбицкого. Сам Вержбицкий, прищурившись, смотрел на капитана, держа руку на кобуре. Надо сказать, что Антон Модестович единственный из полка постоянно носил на поясе не казенный наган, а привезенный им из Африки немецкий пистолет-карабин маузер в деревянной кобуре и кроме того был известен (хотя не всем, а в основном хунхузам) тем что не задумываясь пускал его в ход. Ситуацию попытался исправить всеобщий любимец Рожден Гечикория урожденный князь не то картлийский, не то еще какой.
- Нэт, он нэ трус! Я бил с ным под пуламы! От волнения князь всегда говорил с заметным акцентом совершенно не ощутимым в его речи в обычной обстановке. На свою беду Рожден по привычке приосанился и положил руку на богато украшенный серебром кинжал, висевший на его тонком кавказском ремешке на талии. Злые языки говорили, что этот кинжал да еще серебряные газыри и составляют все княжеское состояние и были в общем, не далеки от истины. Но пьяный Сомов увидев движение Рождена и бог знает что себе, вообразив, схватил со стола бутылку и попытался его ударить. В этот момент прозвучал выстрел. Бутылка разлетелась вдребезги. Мгновенно протрезвевший Сомов, даже не пытаясь вытереть с лица щедро окропившую его водку, с ужасом смотрел в дуло маузера в руке Вержбицкого.
-Мне кажется, вам уже хватит! Бесстрастно проговорил Вержбицкий.
На другой день штабс-капитан Вержбицкий предстал перед командиром полка полковником Ротманом, присутствовали также оба батальонных командира.
-Ну-с, и как прикажете это понимать. Строгим голосом провозгласил Ротман.
-Что именно ваше высокоблагородие? С некоторой ленцой в голосе ответил вопросом на вопрос штабс-капитан.
-Я имею в виду ваш подвиг в стиле Вильгельма Теля вчера в собрании. Ледяным тоном пояснил полковник. - Вы, очевидно, считаете стрельбу по бутылкам находящимися в руках своих товарищей невинной шалостью. И не допускаете мысли, что на подобную шалость в Российской Императорской Армии можно получить вызов.
-Как раз напротив не только допускаю, но и не вижу никакой разницы, между кем случится дуэль. С Сомовым и мной или вашим адъютантом князем Гечикория.
-Так, а Рожден тут причем? С все возрастающим интересом проговорил Ротман.
-Дело в том, что бутылкой, которую я так неловко разбил, уважаемый капитан Сомов собирался ударить князя по голове. Весело глядя на заерзавшего Ружина заявил Вержбицкий.
-Вы мне этого не говорили. Заметил Ротман, глядя на своих батальонных командиров.
-Очевидно, господин подполковник плохо помнют. Не удержался Вержбицкий.
-А вы милостивый государь извольте молчать! С вас вины никто не снимал! На лице полковника явственно читалось сокровенное: " откуда ты взялся на мою голову"! - Впрочем, любезнейший не долго мне терпеть ваши выкрутасы! Из штаба пришло предписание: отправить роту стрелков на соединение к отряду Мищенко. Вот вы у меня и отправитесь! Причем немедля!
-Осмелюсь заметить, что я единственный офицер в роте... Начал было Вержбицкий, но Ротман бесцеремонно его прервал.
-Па-а-аручик князь Гечикория!
-Я. Выскочил, как черт из табакерки Рожден.
-Вот вам и субалтерн! Поступаете в распоряжение господина штабс-капитана! До особого на то приказа. И-и-исполнять!
Через две недели рота Вержбицкого вступала в корейскую деревеньку с совершенно непроизносимым названием. Впереди отряда гарцевал на своем жеребце бывший полковой адъютант, за ним следовала колонна солдат, и замыкал небольшой обоз и две пароконные упряжки, тянувшие за собой по пулемету приданные роте для усиления.
-Ну, прямо отряд трех родов войск. Хмыкнул, оглядев воинство встреченный казачий есаул.
Впрочем, этот есаул был, как оказалось единственным казаком в новоявленном гарнизоне. Остальные носились по всему северу корейского полуострова, пользуясь отсутствием крупных сил японцев и занимаясь то ли разведкой, то ли грабежами. Находившиеся здесь же еще две роты стрелков из разных полков занимались в основном гарнизонным постоем, то есть решительно ничем. Если не считать, конечно, боевой деятельностью выставление караулов. Есаул Чекоданов встреченный при въезде и игравший роль начальника гарнизона указал вновь прибывшим, где встать на постой, счел свою миссию исполненной и удалился. Впрочем Вержбицкий не обращая никакого внимания на окружавшую его обстановку всеобщего ничего не делания в первый же день объехал все окрестности и сделав для себя определенные выводы на следующий день энергично приступил к строительству укреплений. Быстро появившиеся окопы в полный профиль козырьки для укрытия пехоты и блиндажи произвели эффект разорвавшейся бомбы. Офицеры других рот совершенно логично предположили, что рота Вержбицкого занимается всеми этими фортификационными работами не по прихоти своего командира, а по распоряжению неведомого начальства. И это самое неведомое начальство, не удосужившись оповестить подчиненных о своем приказе, вполне может строго спросить о его неисполнении. Так или иначе, но корейская деревушка скоро оказалась окружена окопами, редутами и всяческими люнетами.
-Послушай дорогой, почему мы строим такие странные укрепления? Задал как то вопрос Вержбицкому его субалтерн.
-Что ты имеешь в виду?
-Ну как что. Блиндажи для пулеметов, козырьки на окопах...
-Рожден. Ты когда-нибудь действие шрапнели видел?
-Нет.
- Вот как увидишь, поймешь.
Японцы появились через несколько дней. Сначала конный разъезд, потом стали подтягиваться пехотные колонны. Есаул Чекоданов собрал командиров рот на совет.
-Что будем делать, господа?
-У вас есть приказ на отход?
-Нет!
-Тогда держать оборону.
-Но это безумие!
-Отнюдь. Узость природного дефиле ограничивает маневр противника. Мы укреплены, находимся на возвышенности. Без артиллерии, у японцев нет шансов. У них есть артиллерия?
-Пока не видели.
-Вот пока не видели и держимся.
Сводный отряд отбил девять атак японцев, Вержбицкий погиб от случайной пули при отражении третьей. Атакующий японский полк потерял половину личного состава и отошел. Рожден Гечикория получил за этот бой георгиевский крест и назначение в пулеметную команду, направляемую в Порт-Артур. В сражении при Цзинчжоу пулеметы Гечикория укрытые в блиндажах и замаскированные сыграли решающую роль. Японцы так и не смогли взять русские позиции без осадной артиллерии. Когда много лет спустя у генерала князя Гечикория после лекции в кадетском корпусе спросили, кого он почитает величайшим тактиком Суворова или Наполеона. Он, положив руку на деревянную кобуру маузера, с которым по слухам никогда не расставался грустно сказал:
-С этими господами мне служить не довелось, а вот был я субалтерном у штабс-капитана Вержбицкого, вот доложу вам, тактик был! Впрочем, старый генерал был известен своими чудачествами и никто на его слова внимания не обратил.