Аннотация: Я - пилот самолета. А вам снится, что вы мужчина и скоро умрете? Вот мне - да.
Я знаю - будет печально, если кое-что забудется. Так что пусть они живут здесь.
1.
Я - пилот самолета. Мне еще нет сорока, я гладко бреюсь и ношу ботинки с фиксированным голеностопом. Я - военный летчик. За окном - война.
У меня большой дом - или, скорее, квартира в малоэтажном доме. Эта квартира слишком велика для меня, поэтому я сдаю две комнаты одной тридцатилетней женщине с ребенком. Женщина недурна собой, но в целом - ничего особенного. Ее дочь - с живыми глазами, но послушное дитя. Ей, наверное, около девяти лет. Слушайте, я плохо разбираюсь в детях.
Мой самолет - хорошая, надежная машина. Он мощный и маневренный, вооружение у него - серьезнее некуда: четыре пушки немалого калибра. Я его про себя называю бомбардировщиком, хотя, конечно, это истребитель тяжелого класса. Темно-коричневый узкий корпус переоборудован под запросы нового времени: сейчас у меня в задачах перевозка людей. Всю технику сейчас на это бросили, так что неудивительно, что и мне приходится этим заниматься. Могу взять не больше пятнадцати человек, и то - будет тесно. Эти люди - сотрудники какого-то важного правительственного центра, которых надо эвакуировать из зоны конфликта.
Да, идет гражданская война. Я работаю на правительство, делаю, что должен.
Устав сейчас по боку, но что будет, если все окажутся такими умными? Здесь, где действуют партизанские отряды, творится черти что - полная анархия в головах. Дома стоят полупустые, но не брошенные: везде, как муравьи, снуют люди по своим надобностям.
- Ада, спрячься! Самолет.
Она знает, что самолету нет дела до маленькой девочки, но все же послушно вжимается в бетон, прячется за какой-то железкой и продолжает наблюдать за небом. В длинном бараке, где они с мамой находились, всюду сновали люди. Большие мужчины вереницей шли вглубь, тащили кто что: кто ящик, кто большой тюк с одеждой, то какие-то карабины. Они в целом довольно равнодушны, не огрызаются, когда подходишь что-нибудь спросить. Иногда даже улыбаются в ответ.
А еще в потоке мелькают женщины с детьми, примотанными тряпками к животам и спинам. Глазищи-то, глазищи! Из-под тряпок, черные, так и блестят! А женщины другие: чуть что, отвечают резко, почти злобно. К ним лучше не соваться.
Ее мама тоже очень устала. Много молчит. Она помогает людям: подыскивает новое жилье, ведет переговоры. Организует раздачу еды. Важный, нужный человек мама. С ней всегда приветливо разговаривает крепкий спокойный мужчина, один из главных в этом бараке. Вон он, оглаживает свою щетину на щеке. Он неплохой.
- Воздух!
Только что поступил приказ. Мы переходим на другую позицию, мои пассажиры на борту - последние в этой зоне. Радостно, однако! Сделаю еще один челночный перелет, и все - моя карьера авиалайнера закончилась, вернусь в строй. Напоследок этот сукин сын сказал пострелять, запас на базу не нести. "Разнеси там все к чертовой матери", - придурок. Я вообще-то мастер. Хорошо делаю все эти загоны.
Вжимаю педаль в пол. Она туго поддается, мотор рычит и бьется подо мной, поднимает в небо меня и еще десять пассажиров. Какие-то девки офисные - на этот раз. Плюс пара дородных стариков. Ну что, покажу им чудеса пилотажа.
Красиво лечу, пушки бьют точно - полюбовался следом. Длинную крышу пустил справа под крыло. Пустая уже домина - прошил второй этаж.
Мне в ответ выстрелы. Не понял? Не пустая, однако, кубышка! Обратный пошел заход: надо разобраться, кто в скворечнике завелся такой зубастый. Прогладим.
- Мама, это он?
- Да, малыш. Наш сосед.
- Он ужасный.
- Он за правительство.
Что думает мама в этот момент? Лицо ее ничего не выражает.
Им некуда пока идти, но это ничего. Надо забрать вещи из их прошлого дома. Как ни страшно было возвращаться, пришлось.
На улицах тишина. Никто не летит по небу, никто не выходит. Там, наверное, за бетонными стенками, раненые стонут. Она не слышит, не хочет слышать, хоть и вслушивается.
Пустые, разбитые стекла. Осколки и ветер пронизывающий. Листья летают. Все.
В квартире темно. Ничего не изменилось. Те же полки, те же шкафы с книгами. Ящик только один открыт. Он его всегда запертым держал, она уже дергала и даже ключ искала у него в обувной стойке. Мама держала ее за руку, пока открывала дверь, потом пошла кидать одежду в кожаный кофр. Она же медленно потянула руку.
Сверху, на бурой картонной папке с пожелтевшими тесемками, лежала старая фотография и газетная вырезка. С фотографии смотрела еще не старая улыбчивая женщина, с красивой прической, в темном шерстяном платье с жемчужной ниткой на шее. Она взяла фотографию и повертела. Сзади неровными большими буквами - она лучше пишет! - было выведено "МАМА". В уголку - красивым круглым почерком - дата.
Газетная вырезка была скорее клочком, вырванным впопыхах.
Мама крикнула что-то из комнаты, и она побежала ей помочь. Газетный листочек тихонько упал на пол и застрял под ножкой стола, вперемешку с клоками пыли. Большие буквы статьи кричали фразу "ВРАГАМИ НАРО..". И много другого текста - она прочесть не успела.
- Смотри, мама! А это что? Казенная.
- Милая, это завещание. Не трогай. Давай руку, пошли.
На бумаге уверенной мужской рукой было выведено: "Аделине Юрьевой, внучке Г..."
Еще не старая улыбчивая женщина смотрела им вслед.