|
|
||
Отец говорит, Психо напугал его до усрачки. С тех пор он ходит в душ только вместе с собакой. Отцу шестьдесят один, а собака ссытся всякий раз, когда мимо их дома проносится карета парамедиков. Селина ненавидит их. Селина щурится, но не надевает очки. У неё их нет. Кто вообще носит очки в семнадцать? В чате пишут: "Засунь бутылку в жопу". Удалить. Удалить. Удалить. - Селина! "Засунь бутылку себе в жопу!" Удалить. Удалить. Удалить. - Селина, мать твою! Ужин! "Засунь её в жопу и спой Dance Monkey". Удалить. - Селина! - Иду я, хватит орать, придурок! Ленард - он не плохой, просто не понимает. Пару недель назад он записал Селину на курсы медицинской терминологии, чтобы она могла устроиться в госпиталь или дом престарелых, а там, как он говорит, все пути открыты: хоть говно подтирай, хоть капельницы ставь. От газировочки до бритв. Нужно жить тихо и стабильно, где-нибудь на Олд Сэмбро, там даже цены на дома не меняются, просто болота, но что же, зато все друг друга знают, старая школа, хорошие соседи, почти пластиковые, не разлагаются-не отсвечивают, да и воздух ничего, солёный, как скотч, как свиная щека, как каперсы. А для этого нужно знать, что такое катетер, миома и герпес. - Я последний раз... - Да завали ты! Дай минуту! "Отпей чуток, рыгни и помацай сисечку". Уда... впрочем. Теперь нужно спуститься, прожевать зити, прикинуться ветошью, пока Ленард поучает весь ареал, а потом выблевать рикотту с пассатой прямо на лестнице, мол, не здоровится, нужно прилечь. На спину желательно. Зубами вверх. Мама уберёт. Она-то точно не урабатывается, сидит весь день со студентиками, фантазирует, чуть ли к стулу не прилипает. С час-полтора из-под ковра будет доноситься гундёж, оттуда - снизу, из комнаты с диваном и телевизором, где Ленард проводит часов шесть перед сном с бутылкой Лэмб'с, воюет с бактериями, а потом рычит и воет, как псина, пытаясь высрать собственную кухню, он даже флакон духов из Зары поставил у раковины, думает, никто не заметит его трупный парфюм, если он разок-другой спрыснет уборную Ворм Блэк. Фантазёр, блядь. Гинзберг с Соломоном у него списывали. Мужчина с женским смехом. Но Ленард - он не плохой. Старый, больной, душный, какой угодно, только не плохой. День на третий-четвёртый он бы точно стал буддой. "Как тебя зовут, деточка? На дом выезжаешь? У меня есть сатисфаеры, масла всякие". Удалить. Удалить. Удалить. Скоро на смену. Селине нужно вздремнуть. Селине нравится спать. Там всё не взаправду. Иногда страшно, иногда тревожно, но больно - никогда. *** Раджагопал - карикатурный индусина. Как бульдог на торпеде - качает головой из стороны в сторону в такт каждому слогу. Раджагопал Селине нравится. У него всё просто. Когда плохо, когда клиенты швыряют кофе обратно в окошечко, потому что обычно вместо молока Шанталь ухает смертельную дозу сливок, чаевых хватает разве что на дезодорант для ног, а менеджер забывает посчитать часы - все, кроме своих, разумеется - Радж говорит: - И ладно. Нахрен их. Ты всё равно не можешь ничего изменить. - Так что расслабься. Скоро перерыв. - Я куплю тебе смузи из авокадо. И покупает. Обычно они сидят на крыше торгового центра, кидаются в посетителей фисташками из Лоутонс и поют какие-нибудь водевильные песенки, коверкая слова до последней фонемы. Радж всё знает: и о фентаниле, и о Ленарде, и о вебкаме. И даже о брате. - Как там Глен? - Лежит в лазарете. Говорят, как только поправится, отправят домой. - Он рад? - Наверное, не знаю, - Селина бросает скорлупу в какого-то корейца. - Что Ленард говорит? - Говорит, нам всем не хватает дисциплины. Вот раньше мы пахали в шахтах, на рыбных заводах, водили автобусы. - Типа это мы во всём виноваты? - Ага. Охотились, собирали ягоду, у костра сидели, срали в кустах. - Сам-то он не против на албанцев работать. Это другое. Его поколение заслужило спокойную старость, ямку рядом с жертвами Титаника и хорошую пенсию. Его поколение настрадалось и насмотрелось. Дальше жить некуда и думать, в общем-то, не во что. - Не мне судить, сладкая, но это какая-то лицемерная хуй... ...ня. - Мне всё равно, Радж. Лишь бы они меня не трогали. И Глена. Хотя поздновато уже. - Что с курсами? - выдержав паузу, поинтересовался Раджагопал. - Всё хорошо. Получу сертификат и положу его в ящик. Либо сожгу. - Можешь устроиться в регистратуру при госпитале. Платят на три доллара в час больше, чем здесь. Да и рапсом не воняешь после смены. - Могу, старина. Могу. Селина наденет халат, сядет за стол, введёт логин и пароль, откроет НСХИС, нальёт кофе, зевнёт раз-два, спросит у какой-нибудь виртуальной Николь, вечно подтягивающей треники так, что её верблюжье копыто выпирает пуще грыжи, как прошли выходные, та скажет, мол, готовила зити, дети играли в догонялки, муж получил повышение, все обнимутся, заплачут, сторгуются на счастливый конец, подрочат друг другу, даже забьются встретить вместе новый год и пропустят тысячу звонков. Когда кто-нибудь умрёт, они сделают вид, что ничего не произошло. Когда кто-нибудь умрёт, разум оглянется, но ничего и не произойдёт. - Дома я был бухгалтером, - выдыхает Радж. - Хорошим. - Знаю. А теперь ты подаёшь жирдяям двойной квотер паундер с картошкой. Почти одно и то же, приятель. - И правда. Глен пишет: "Подберёшь меня?" Как ракушку. "Подберу", - отвечает Селина. "Как сопли". - Говно твой смузи, Радж. Но спасибо. *** Ленард перебрал. Утлый остов наполовину сполз с дивана, пузо оголилось, вот-вот тулово разобьётся о паркет, пепел с головы облетит, но бокал в руке не волнуется. Один к одному - Лэмб'с и Пепси. Кола утратила всякое доверие, поддержав БЛМ, всех этих черножопых бандитов и головорезов. В обществе Ленард следит за языком. Он как бы окей. Как бы преданный друг всякой нигры. Дома же им всем крепко достаётся - демократам, гуталинам... центристам... всем этим чёрным. Вот он и сидит дряблый, будто часами якобы оспаривал исключительную самость, что-то срыгивает в пустоту, но, завидев Селину, подбирает вялые члены и торжественно вопит: - Дочь! Подойди! Селина знает. Она садится на диван, но чуть поодаль. - Поближе! - Мне и здесь неплохо. - Селина привыкла. - Ты что-то хотел? - Я? Это ты что-то хотела, - парировал Ленард, смяв гримасу оскорблённой шлюхи. В какой-то момент, вероятно, когда Глен уехал в Виннипег, как и любой сестроёб из Ньюфаундленда, отец решил: чем ближе к кости, тем слаще мясо. И мясо чаще всего само напрашивается. - Нет, я только пришла с работы и хочу спать. - Спать, ссать - кому оно... Где твоя мать? - Спит, наверно, - неуверенно отвечает Селина. Но мать никогда не спит. Лежит, слушает, вкидывается алпразоламом. - Вот и хорошо. Вот-и-хо-ро-шо, - пододвигая всю едва живую машинерию к Селине, бормочет Ленард и силится вписать немного шарма в контекст пропитой тарабарщины. - Ты уже... уже взрослая женщина, Селина. - Я это слышала, пап. - Не перебивай! - Ленард наотмашь ударил Селину по лицу. - Прости, кисонька. Ты же знаешь, что я люблю тебя. Он всегда так. Берёт её руку и кладёт на собственное бедро. Так Ленард извиняется, ведь Ленард - он не плохой. Запутался, наверное. Перепил, пережил. Выдохся. Однако его хищнический алгоритм сбоев не даёт. Дальше всё будет так. Селина плакать не станет. Однажды она уже ошиблась. Она просто поддастся, подыграет, даже схватит отца за яйца, может, поцелует его, стараясь не дышать, не вдыхать, не ощущать на себе его кисловатое дыхание - так он, авось, кончит себе в штаны, отключится на полу с приспущенными Кархартами, а утром проснётся, причмокнет пару раз, поскулит секунду-другую, почешет задницу и попросит маму принести ему воды, и пить её он будет так, словно разучился пить. Или учится. Так оно и будет. Или нет. Может, он схватит её за волосы, Селина взвизгнет, и в какой-то момент обмякший член Ленарда в густой немоте будет пульсировать у неё во рту, на языке. Рвота со вкусом авокадо подкатит, постучится, но отступит через секунду, Селина побежит в ванную, почистит зубы и ляжет спать. "Подберёшь меня? Завтра, в одиннадцать" "Как собаку". *** Всего этого как будто и нет. Селина давно поняла: жидкости - это всего лишь жидкости. Секс - это всего лишь секс. Если не придавать им значения, можно прожить сравнительно долгую жизнь и не покончить с собой в ванне на Ботрейи. Глен молчит, сидит на пассажирском, подпирая голову перемотанной рукой, капает на собственный череп, смотря в магистраль, а та ускользает, плутает меж холмами, укрытыми жёлтыми клёнами - то исчезает, то выныривает, то вздымается, то замирает. Селина наезжает на разделительную полосу, почти случайно, Хонда начинает вибрировать, дребезжать, стонать, и этого оказывается достаточно, чтобы вырвать Глена из полусна. - Он всё пьёт? - Пьёт, - выдыхает Селина. - А ты? - Что - я? - Передумал? Глен передумал. Наверное, он никогда и не думал. Ему сказали, что у военных хорошая пенсия, что военных все уважают, что военным быть престижно, что форма круто смотрится даже на инвалиде, вот он и позарился. А потом захотел убить себя. Таких в армии не держат. Ленард расстроился, поплакал немного под Эйс оф Бейс, сказал маме, мол, та пиздёнка ему больше не сын. Даже позвонил руководству Эйр Дивижн и принёс личные извинения за маленькую ссыкуху с куцыми яйчишками. В Эйр Дивижн не оценили Сатурна, но Глена всё равно списали. Ему только исполнилось девятнадцать. - Какие планы? - Не знаю, - соврал Глен и умолк. Теперь уже окончательно, как горы. Напоследок он бросил лишь: "Нужно заехать в Честер". *** Красный, синий. Красный, синий. Бледный, бледный, бледный. Внутри коробки - просто ещё одна коробка. Между долготой и широтой дни пожирают самих себя, отрыгивая сны на обочину неподалёку от всего на свете. Селина приноровилась, пришлось нехотя поддаться, но она привыкла. То ли она снится времени, то ли время снится ей, но они то и дело просыпаются. Иногда вместе, иногда порознь, Селина собирает сумку - ключи, прероллы, риталин - и едет в Макдональдс. Уара-пам-пам-паам, могу принять ваш заказ? Уара-пам-пам-паам, что вам подать? Если бы это было сном, просыпаться стало бы легче. Вырывать себя из летаргии, чтобы спускаться прямиком в ад - как-то это неправильно, считает Селина. Красный, синий. Красный, синий. Бледный, бледный, бледный. Она уже знает, как всё будет. Всё это уже как-то и с кем-то случалось. Сначала ей казалось, что у неё дар, особое сокровище, и ей повезло. Позже Селина стала пытаться всё изменить: найти другую работу, сбежать из дома, завести друзей, позвонить копам, социальным работникам, не родиться, убить себя, сделать аборт на девятом месяце, сменить фамилию, пойти учиться. Но всё заканчивалось так. Именно так. В фартуке, в соплях на Мамфорд Роуд, где одно кладбище подпирает другое, а дома - серее пыли. Фентанил помогает, всегда помогал. Два диска и - уара-пам-пам-паам. - Эй, я знаю тебя. Ты - та шалава с нсхорс-дот-ком. Селина тоже знает себя. - А ты, видимо, один из тех дрочил, что мне платят. И мне, кстати, нет восемнадцати, извращенец. Кабан раскраснелся, забрал свои наггетсы и поспешил скрыться. Раджагопал хихикнул в кулачок и подбодрил Селину: - Этим стоит заниматься хотя бы ради таких моментов. Красный, синий. Красный, синий. Бледный, бледный, бледный. Засунь бутылку себе в жопу. Ужин готов. Бульдог на торпеде. Помацай сисечку. Ваш кофе - говно. Уара-пам-пам-паам. Ты уже взрослая женщина, Селина, ты - та шалава. Бери свои ключи и поезжай домой. *** Селина паркует Цивик перед гаражом, вылезает, садится на капот и закуривает. Говорят, беспристрастие - величайшее из искусств. Несколько раз она пробовала вмешаться: кричала, умоляла, рыдала, звала соседей, отговаривала Глена заезжать в Честер, звонила Ленарду, но всё заканчивалось одинаково, потому теперь она просто ждёт. Вспышек будет ровно три. Как поросёнка. Армады рваных облаков принесут с собой вой сирен, улицу зальёт красным, синим, красным, синим. Перрины, Фрэйлики, Липсманы - все повыскакивают из своих домиков, точно при пожаре, начнут воздыхать и кукситься, прикрывать пасти руками, бледнеть и покачиваться, словно гнилые кипарисы на ветру. Офицер спросит, всё ли с ней в порядке, отведёт к машине парамедиков и пойдёт разгонять зевак. Говорят, раз уж твоё ремесло - быть убитым, нельзя выпендриваться, надо поступать так, словно жизнь продолжается. В какой-то момент Селине разрешат войти, она перешагнёт через Ленарда, наступив на руку матери, склонится над Гленом и покачает головой, как будто одобряя его мрачный пароксизм. Ещё всего один раз взглянет на отверстие в его голове, залитой кровью, потом бросит взгляд на серую шрапнель его мозга на полочках из ИКЕИ и выйдет прочь. Сядет в свой Цивик и придумает, как в этот раз, пусть лишь на мгновение, ей со всем этим покончить, не дожидаясь болезненной старости.
|