Двадцать лет назад ей было четыре, и мир был устроен очень просто. У нее была любимая игрушка - красная деревянная тележка с зелеными колесиками, она называла ее шурум-бурум. В нее надо было забраться с ногами, прижать подбородок к коленкам - и вот и все! Можно отправляться в путешествие. Конечно, сам по себе шурум-бурум был просто крашенной самодельной тележкой, и чтобы привести его в действие, надо было крикнуть "Хайн!" Именно после этого все вокруг чудесным образом начинало двигаться и меняться. Облака, деревья, палисадники, двери и крыши, номера домов и таблички с названиями улиц, фабричные трубы - за ними заканчивался асфальт и начиналась грунтовая дорога, вдоль которой слева тянулись лесопилки, а справа огороды. Волшебная тележка заставляла прохожих ускорять шаги, быстрее приподнимать шляпы и шире улыбаться. Сначала рядом с домом они все говорили "Guten Tag!" и Хайн с Литти хором отвечали "Guten Tag!" Но если на перекрестке повернуть не к скверу, а направо, то прохожие начинали говорить "Dzień dobry!", и Хайн с Литти хором отвечали "Dzień dobry!" Бывало, что кто-то неодобрительно смотрел им вслед и, качая головой, думал "Niemcy", а иногда кто-то по ошибке кривил рот и бормотал "die Polen", но им было все равно. Взрослые часто злились друг на друга, но они точно про себя знали, что они дети, и что самое интересное у них впереди.
Самое интересное начиналось там, где заканчивался город. Тележку трясло на кочках, а тропинка петляла по пригоркам.
- Сильный встречный ветер! - кричал Хайн, с трудом втаскивая тележку наверх. - Порывы до тридцати узлов! Не нравится мне это все, шкипер. Как бы не угодить нам в шторм.
Литти не знала, кто такой шкипер, но ей нравилось, когда Хайн ее так называл. Правда, она не была уверена, что он обращается к ней, но все равно звучало красиво.
- Уф! - говорил Хайн, вытирая рукавом лоб и оглядывая горизонт из-под козырька ладони. - Я боюсь за нашу старушку, - он доверительно наклонялся к Литти и похлопывал рукой по борту тележки. - Грот-мачта может не выдержать.
Литти кивала со знанием дела, хотя не понимала ни слова.
И тут налетал шторм. Мачты скрипели, лопались шкоты, а волны обрушивались на палубу с высоты небес.
- Обрасопить реи! Обезветрить паруса! А ну шевелитесь, черти! Все на реи!
Хайн воодушевленно размахивал руками и нес какую-то околесицу.
- Берегись! Волна!
Схватив Литти подмышки, Хайн раскачивал ее в воздухе. "Шторм - это весело!", - думала довольная Литти.
- Течь в корме! Мы тонем, шкипер!
- Оставить судно! Всем в шлюпки!
- Волна-а-а! - и тележка мчалась под гору со скоростью шлюпки, слетающей с гребня волны.
Затем Литти снова оказывалась в воздухе, точнее, за бортом. Шлюпка разбивалась о риф, а Хайн с Литти сооружали плот из обломков такелажа тонущего корабля. Затем шторм стихал, и они три дня и три ночи болтались в открытом море, пока Хайн, не вытянувшись во весь рост не начинал кричать:
- Земля! Вижу землю прямо по курсу!
И тогда они оказывались на Острове.
- Сейчас, потерпи немного, я найду воды и еды, - говорил Хайн, усаживая Литти под пальмой, и она согласно кивала, хотя ей совершенно не хотелось ни есть, ни пить. Ей хотелось только одного - чтобы не идти домой. Едой и водой чаще всего оказывался раскрошившийся бисквит, завалявшийся в кармане Хайна, или спрятавшаяся в кармане у Литти карамелька. Потом они сидели молча, зарыв ноги в белый песок и привалившись к стволу диковинного дерева, названия которого они не знали.
Затем начинало темнеть и с поля возвращался знакомый трактор.
- Тсс! Пиратский корабль! - шептал ей на ухо Хайн, прижимая к земле. - Не шевелись, а то они нас заметят. Это Остров сокровищ, понимаешь? Остров, где пираты делят награбленное золото.
В сумерках Остров, кишащий пиратами и скелетами, пугал Литти и она начинала проситься к маме. Тогда за ними приплывала большая белая яхта и отвозила домой.
Дома, протирая слипающиеся глаза, она обнимала плюшевого мишку и сквозь сон бормотала "Спокойной ночи, Хайн".
И так оно продолжалось, пока ей не исполнилось шесть. Тогда в мире что-то сломалось и магия, на которой работал шурум-бурум, исчезла. Однажды утром, когда ей было шесть, а Хайн был на девять лет старше, он встал, обул правый ботинок, затем обул левый ботинок и вышел из дома. Он ушел так далеко, что совершенно скрылся из виду. Там он сел на автобус, который шел до Штетина, где он сел на поезд, который отвез его в Гамбург. В Гамбурге Хайн поступил на корабль и вышел в море.
- Он уже большой и может сам о себе позаботиться, - вдруг сказал папа Макс, глядя в пространство поверх газеты.
Литти целыми днями сидела в никчемной, словно приклеенной к полу, тележке. На слова "Харальд", "Эрих" и "Курт" шурум-бурум не откликался. Потому что волшебным заклинанием было "Хайн", а Хайна не было.
- Прогулка после сольфеджио! - всегда отвечал брат Курт.
- Литти, поиграй в куклы, у меня завтра экзамен по латыни, - стонал брат Эрих.
- Хорошо, только я должен доделать химию, - отзывался брат Харальд.
И почему Хайн никогда не делал химию, не учил латынь и не надоедал ей с сольфеджио, думала Литти, разглядывая ползущую по бортику тележки божью коровку. Эх, все равно старшие понятия не имеют, что такое настоящий шторм. Какой смысл с ними играть?
Прошло три месяца, но Хайн не вернулся. Прошло еще две недели, но его опять не было. Прошло еще две недели и Хайна объявили пропавшим без вести. "Господи, Господи", - без конца повторял отец, а мать настолько окаменела, что на нее даже смотреть было больно. На день рожденья Литти хотела только одного - чтобы Хайн не пропал. И он вернулся. Осипший, простуженный, но теплый и родной. Шурум-буром с визгом рассекал глубокие октябрьские лужи, оставляя в кильватере страхи, сомнения и зазевавшихся прохожих.
Когда выпал снег, тележку переделали в санки. Теперь отважные исследователи Арктики мерзли во льдах и искали Северный морской путь, но целью путешествия неизменно оставался Остров. Остров никогда их не разочаровывал. Ведь на нем можно было просто стоять без слов и смотреть, как падает снег.
Хайн снова ушел в плаванье, а Литти по вечерам, перед тем, как лечь спать, обводила пальцем далекие материки и океаны и, уткнувшись носом в тропик Козерога, шептала "Спокойной ночи, Хайн".
Годы шли один за другим. Шурум-бурум совсем расклеился и при очередном переезде его просто выбросили. В мире сломалось что-то очень большое и важное. Литти было девятнадцать, она носила изящные брючные пары, курила, чтобы казаться старше, и играла Вивальди так, что брат Курт вздыхал и говорил "божественно!" Теперь они жили не в Берлинхене, а в самом настоящем Берлине. Теперь они жили каждый сам по себе, часто злились, ссорились и ругались, но крупинки волшебства еще не до конца стерлись с их пальцев.
- Два билета до Острова, пожалуйста, - говорил Хайн, облокачиваясь на фортепиано.
- Путешествуете с супругой? - ядовито спрашивала Литти, не отрывая взгляда от сборника этюдов и не переставая играть. Ведь у нее скоро экзамен.
- Что? Нет. Со мной будет одна визглявая малявка метр ростом. Впрочем, я думаю, ее можно упаковать в чемодан.
И они шли по весеннему Берлину, в поисках Острова, который неожиданно выныривал из-за афиши кинотеатра, обнаруживался на дне фужера с мороженным или просто тихо шелестел в ветвях Унтер-ден-Линден.
На следующее утро, когда Литти было девятнадцать, а Хайн был на девять лет старше, он встал, обул сапоги и ушел на фронт. Он вышел из дома, а у дверей его ждал шофер, которой отвез хауптштурмфюрера на вокзал, откуда поезд его доставил в Брюссель, откуда он добирался в район дюнкерского котла, где вел бои моторизованный полк, в который Хайн получил назначение. Он совершенно скрылся из виду.
"Он уже большой и может сам о себе позаботиться", - хмурилась Литти, вспоминая слова отца.
Годы становились все тяжелее, все неказистее и неповоротливее. Они маршировали, чеканя шаг, и мир разваливался на куски под их тяжелой поступью. Каждый день давался с трудом. Сломалось все, что только могло сломаться.
Однажды утром, когда Литти было двадцать четыре, а Хайн был на девять лет старше, она встала, обула сапоги, открыла входную дверь и вытащила из почтового ящика похоронку. В ней было написано, где и когда он погиб, но она прочитала совсем другое: "До встречи на Острове. Спокойной ночи. Хайн"