Авторы: O'Driscoll, Скай (Langolin)

Все права на героев принадлежат Дж.Р.Р. Толкиену и его наследникам

"Однако мать Маэглин любил больше, чем отца. Он часто слушал ее рассказы об Эльдамаре и Дома Финголфина и запомнил, что у Тургона нет наследника. Ему хотелось увидеть Нолдор и для начала поговорить с сыновьями Феанаро. Однако, когда об этом узнал Эол, то разгневался, поскольку не любил Нолдор".

J.R.R.Tolkien, "Quenta Silmarillion"

Форт находился на юго-западной границе Химлада. Как и все пограничные крепости, он был невелик. Узкий округлый двор огораживало высокое кольцо стен, единственная дозорная башня, вытянутая и стройная, заметно утонялась кверху и несла на своей вершине зубчатую площадку.

Вокруг были сплошные сосновые леса, щедро перемешанные с ольховниками и зарослями бузины. Густые и, на первый взгляд, совершенно незаселенные, они редели только дальше к югу, и, прерванные неширокой пустошью и руслом Кэлон, переходили в лес Нан-Эльмот, который, в отличие от Химлада, еще никому не принадлежал.

Крепость почти все время оставалась под прикрытием леса. Она обнаруживала свое присутствие лишь на расстоянии выстрела, открываясь с единственного незанятого подлеском места - излучины реки. Река была неглубокой, каменистой и очень холодной. Шепча и перекатываясь в своем жестком русле, она лилась среди гранитных валунов, и кони каждый раз вздрагивали, входя в воду.

Гарнизон насчитывал два десятка нолдор. Все они были проверенными бойцами, и в построении по головам можно было посчитать тех, кто не помнил открытого моря. Князья нередко приезжали сюда. Для Куруфинвэ и Тьелкормо этот пограничный форт служил местом для неофициальных встреч и переговоров того рода, что никогда не предназначается для чужих ушей.

В тот год ноябрь пришел очень рано и скоро. Ольховые листья устлали все пространство вокруг реки, мох сделался влажным и мягким, постепенно теряя в зелени. Продрогшие камни стояли в утихающей осенней воде, и день за днем по сосновому лесу, вокруг гладкого каменного тела башни, струился туман. Он становился то реже, то гуще, превращался в мокрую дождевую взвесь или пропускал солнечные лучи, но никогда не пропадал совсем.

"Он мешает мне охотится!"

На крепостную стену поднялся Тьелкормо. Куруфинвэ уже четверть часа дожидался его там и немного замерз. Братья уговорились встретиться в форте, но младший поспел в крепость на полдня раньше, и ночной приезд старшего попросту проспал.

Тьелкормо был растрепан и, как часто бывало с ним по утрам, немного не в духе. Направляясь к брату, он мазнул ладонью по зубцу крепостной стены, зачерпнул росы и в дружеском объятии прижал холодную мокрую руку к его теплой спине под плащом.

Куруфинвэ зашипел, и в следующую секунду Тьелкормо сам оказался прижат лопатками к ледяному зубцу.

"Ай", - сказал он.

Куруфинвэ отступил и улыбнулся. Затем оба князя повернулись спиной к дозорной башне и чинно направились вдоль по стене.

"О чем ты хотел говорить?"

Куруфинвэ, облаченный в узкую темную рубашку, шагал немного шире своего брата. Сапоги его медленно выстукивали каблуками по каменным плитам, а кромка плаща бесшумно плыла над дождевыми лужами, цветом своим напоминавшими зеркальные рыбьи бока.

"К нам кое-кто собрался в гости".

Младший приподнял левую бровь и вопросительно взглянул на старшего, но тот, очевидно, решил выдержать паузу.

Какое-то время оба шли молча.

"Ириссе", - наконец сказал Тьелкормо. Он разглядывал башню, явно прикидывая, каков будет туман на плотность, скажем, к полудню.

"Ириссе?..."

"Послушай, я не уверен, - Тьелкормо повернулся к брату, - Ее нигде не было все эти годы, но четверть луны тому назад она вдруг возникла - как из-под земли. Ищет нас".

Куруфинвэ сдвинул брови, хотя лицо его осталось прохладным.

"Она просит помощи? Ты с ней говорил?"

"Еще нет".

Тьелкормо снова уставился на башню.

Новости нужно было обдумать, и какое-то время Куруфинвэ шел молча. Они замкнули один круг и начали второй. Солнце взошло в тумане, и восточная сторона крепости окрасилась в мягкий молочный тон.

"Если бы Турукано погиб, она поехала бы в Хисиломэ", - наконец предположил он.

Тьелкормо кивнул.

"Может, произошла ссора?"

Тьелкормо пожал плечами, но затем сказал:

"Тогда бы она тоже отправилась к отцу".

"Да".

Куруфинвэ скрестил руки на груди и плотнее запахнулся в плащ. Его брат как будто не замечал холода, и вышагивал по стене в тонкой белой рубашке и льняных штанах. Замшевые сапоги его, надетые, как показалось Куруфинвэ, на босу ногу, совершенно промокли.

"Что тебя останавливает?" - наконец спросил младший из братьев. Он имел в виду необходимость выслать отряд, который защитил бы Ириссе в землях за границами их владений.

"Я не думаю, что мне самому следует ехать".

"Тогда отправляйся в Аглон и оставь это мне".

"Но я хочу!"

Куруфинвэ только вздохнул. Старшая из кузин никогда не была в Первом доме темой для разговора, однако он знал, что после не слишком гладкого воссоединения трех Домов на Митриме, и, в особенности, после внезапного исчезновения Турукано с сестрой, Тьелкормо каждое лето уезжал в поля один и устраивал бешеные скачки с самим собою наперегонки. В точности, думал Куруфинвэ, как когда-то делал вместе с Ириссе.

Молочный тон превратился в золотой, и сквозь матовый полог у крепости проглянула река. Тьелкормо заметно нахохлился. Сапоги его из светло-серых уже сделались почти черными.

"Завтракать, - сказал Куруфинвэ и решительно развернул брата к выходу со стены, - Пойдем, озвучу тебе пару мыслей".

Спустя час оба уже сидели в небольшом кабинете. Дверь они замкнули на ключ и закрыли на засов. Жарко пылал камин, окна во двор были закрыты плотными портьерами.

Куруфинвэ сосредоточенно растирал в небольшой ступке сухие побеги какого-то растения. Тьелкормо сидел на столешнице рядом с ним.

"Ты что, всегда его с собой возишь?"

Старший брат ловко подцепил еще не растертый стебелек и покрутил его в пальцах. Запаха растение не имело, цвета было неясного - не то зеленое, не то темно-лиловое, как сухой базилик. Впрочем, все дело, наверное, было в скудном освещении.

"Нет, набрал по дороге".

Тьелкормо приподнял брови.

Его брат, не отрываясь от своего занятия, едва заметно улыбнулся и высыпал темную пыльцу в небольшой котелок, на дне которого уже лежали какие-то порошки.

"Все?"

Старший соскочил со стола. Он немного нервничал.

"Осталось вскипятить", - ответил Куруфинвэ.

Он подвесил котелок на перекладину у огня, пододвинул табурет и уселся у камина. Тьелкормо опустился на корточки рядом с ним.

"Все запомнил?" - тихо спросил младший.

Тьелкормо кивнул.

Вскоре жидкость в котелке закипела. Куруфинвэ снял ее с огня и, ловко ухватив рукавом, перелил в кубок.

"Резать?" - его брат стоял у камина с небольшим кинжалом в руке. Лезвием он кровожадно водил по ладони, как будто пытался заточить его о собственную кожу.

"Сядь, - Куруфинвэ бросил на него взгляд исподлобья, - Подождем, пока остынет".

От кубка шел белый пар. Запаха не было никакого, поэтому казалось, что через него в комнату затекает туман.

Прошло еще минут десять. Младший брат наклонился и подержал над отваром вытянутые пальцы.

"В самый раз", - сказал он, поставил кубок на табурет и поднялся на ноги.

Тьелкормо тоже встал. Он коротко и с силой провел кинжалом по ладони, сжал кулак и выдавил в отвар несколько капель крови. Затем он передал кинжал брату, и тот сделал то же самое.

"Обмотай", - Куруфинвэ протянул ему белую тряпицу. Свою руку он обвернул такой же, потом наклонился и взял кубок обеими руками. Тьелкормо положил свои ладони поверх его. Братья подняли головы и посмотрели друг на друга.

"Двое из семерых - вместе. Путь наш лежал во тьму - к мести. Горе вливалось в кровь - ядом. Но оставался ты рядом".

Голоса звучали в лад и в ритм, хотя поодиночке их никогда нельзя было перепутать.

"Радость пришла с войной - всё же, рядом остался ты тоже. Крепости далеко. Правда, близко к руке лежит гарда"

В комнате сделалось жарко, кровь горячими толчками пульсировала в разрезанных руках.

"Близко луна идет к звёздам. Близок к воде туман - воздух. Близкий и жизнью мне - кратный, стань же сегодня мной, брат мой!"

Князья отпили из кубка и шагнули назад, одним складным движением опустив его обратно на табурет.

"Невероятно", - прошептал Куруфинвэ. Он медленно поднял сначала правую кисть, затем левую, разглядывая их. Тьелкормо ухмыльнулся и скрестил руки на груди. Если бы какой-нибудь нерадивый оруженосец осмелился в этот день подглядывать в замочную скважину, он с удивлением отметил бы, что братья, неведомо когда, успели поменяться местами и одеждой.

Куруфинвэ перестал рассматривать свои пальцы и подошел к брату.

"У тебя ворот перекосило", - пояснил он, расправляя на Тьелкормо рубашку.

Спустя четверть часа князья покинули кабинет. На этот раз вдвоем они пробыли в крепости совсем недолго. Уже к полудню князь Тьелкормо, по своему обыкновению, отправился в охотничьи угодья к северо-востоку от форта, и затем - к брату в Таргелион, а князь Куруфинвэ, по своему, остался осматривать гарнизоны, начав с самого южного.

***

Возлюбленный мой, ты прекрасен. Черными соболями разлетаются твои брови. Нехожеными снегами белеют твои ланиты. Алыми маками дурманят твои уста. Ты прекрасен, возлюбленный мой.

- Aya! Мы ищем дорогу к замку Туркафинве Тьелкормо.

Всадница сидела верхом по-мужски. На белом плаще виднелся перекинутый через плечо ремень налучья. Резко осадив кобылу, она остановилась в шаге от дозорного из пограничного разъезда.

Судя по стременам, окованным серебром и капюшону с меховой опушкой, перед ним была знатная дама. "Из голодрим". Ошибиться было невозможно: говорила она на высоком наречии, запрещенном в Потаенном королевстве.

- Здесь дороги нет! - синда замахал руками.

Следом за дамой на опушке Нелдоретского леса появилась группа рыцарей с оруженосцами.

- Нет дороги! Разворачивайте коней! - На крик дозорного из леса выскочили еще четверо синдар. - Здесь начинаются владения короля Тингола. Никому из вашего народа нет проезда по землям короля.

- Singollo? - с удивлением переспросила всадница. - La, Tyelkormo. Я - дочь короля Нолофинве, и я хочу проехать в земли моего кузена Тьелкормо. Hanyalyen?

Синда смутился. Он понимал, но не мог ответить на ее языке из-за приказа короля.

- Нельзя. Вы не можете ехать через Дориат. Если вам надо в Химлад, земли Келегорма, езжайте через Димбар, - синда махнул рукой на восток, - вдоль северных границ Нелдорета, иначе никак. По Восточному Тракту через Нан Дунгортеб до Иант Иаур на Эсгалдуине.

Во взгляде всадницы читалось недоумение и недовольство. Кобыла грызла удила, ей не стоялось на месте. Вместе с ней теряла терпение и всадница.

- Только знайте, арвен, на Нан Дунгортеб сейчас неспокойно. Особенно в такую туманную пору. Разное рассказывают...

Но уж она-то была не из тех, кого прельщало спокойствие! Наконец-то вырвавшись из-под опеки старшего брата, она мечтала только об одном - скакать, лететь, мчаться навстречу ветру, навстречу неизвестности, не разбирая дороги, не думая ни о чем.

- ... потом, как выедете на Дор Динен, возьмите к северу и доедете до Арросиаха, а там уже и до Химлада рукой подать.

- A vanta. - принцесса похлопала кобылу по шее и сжала шенкелями рыжеватые бока.

- Hannad! - крикнул один из рыцарей, направляя коня следом за своей госпожой.

- Пусть солнце всегда освещает твой путь, - тихо ответил синда, не надеясь, что его кто-то услышит или поймет.

Светлыми озерами блестят твои очи. Я жажду, любимый, дай мне напиться. Сладкими плодами пьянит твоя кожа. Я голодна, любимый, дай мне насытиться. Первой травой нежны твои длани. Я блуждаю, любимый, укажи мне дорогу.

Месяц Хиссиме выдался довольно теплым. Первых заморозков еще не было, и дорога, размытая дождями, хлюпала и чавкала грязью, доходившей лошадям до бабок. Воздух был пропитан влагой.

"Прав был тот дозорный на счет тумана. Как бы нам не разбрестись..."

- Эй! Держитесь плотнее и смотрите, чтоб никто не отстал. Файланно и Нэкте, езжайте вперед, разведайте путь.

Туман, словно молоко, заливал долину. Все тонуло в нем, и ничего не было видно уже на расстоянии двадцати ярдов. Кони неуверенно трусили по осеннему бездорожью.

"Засветло не успеем".

"Рассказывают, что туман в этих местах особый".

Восточный тракт жался к Нелдоретскому лесу, словно в страхе перед зловещей долиной и горами, окаймлявшими ее с севера.

"Рассказывают... Да что за чушь!" - нолдэ расправила плечи, не позволяя тени страха коснуться своего сердца. "Лучший способ преодолеть опасность - не замечать ее!" - вспомнила она слова отца. "Да и нет никакой опасности! Только грязь да туман". Тем не менее, она осторожно покосилась на ехавшего слева спутника. Посторонний бы не заметил на его лице ничего примечательного, но Ириссе не была ему посторонней и уловила признаки беспокойства.

"Не мы первые и не мы последние едем по Тракту из западного Хекельмара в восточный". Тху бы побрал этого Синголо! Она сжала зубы. Им нельзя проехать по его землям!

Справа виднелась сплошная стена черных стволов, слева - открытое пространство, затопленное белесой полупрозрачной взвесью. Если вдруг им понадобится помощь, то просить ее у тех, что безмолвно таятся за деревьями, бессмысленно. Они не дали нолдор переступить границу Лестаноре, они не покинут ее, чтобы прийти на помощь. Ириссе чувствовала, что лес ей враждебен, что он стережет каждый ее шаг и зорко следит, чтобы она не свернула с дороги. И все же, стрелы лесных жителей казались не так страшны, как безжизненная пустошь долины Смерти.

"Мерзкая тварь была настолько сильна, что даже Враг не мог с ней справиться. Дюжина валараукар бились с ней, но не одолели. Говорят, плоть ее сгнила, но дух не развеялся"

Ириссе до боли закусила губу.

Вдруг сзади раздался крик, и она вздрогнула всем телом.

- Салмо! Салмо! Где ты?

- Что случилось?

- Он только что был тут, в трех шагах от меня. Отстал на полкорпуса, я через минуту поворачиваюсь, его нет!

- Сейчас догонит. Проклятый туман. Эй, Салмо!

Туман поглотил звуки их голосов. Все толпились вокруг принцессы в напряженном ожидании.

Вдруг вдалеке послышался жалобный зов рога.

- Слышали?

- Это не он, точно.

- Это Файланно и Нэкте. Это рог Файланно, они поехали вперед.

- Но почему звук идет с севера?

Зов раздался снова. На этот раз он походил на сдавленные стенания. У Ириссе побежали мурашки по коже.

- Заплутали в тумане.

- Так ответьте же им!

Ее отваге и мужеству позавидовал бы любой воин. Но здесь не было ни опасности, ни врагов. Только липкий душный туман.

"Дух Унгвелианте, величайшей из айнур, что были совращены Моринготто, поселился здесь и слился с долиной".

Туилиндо, рыцарь, стоявший по левую руку принцессы, снял с пояса рог и протрубил несколько раз. Больше с севера не доносилось ни звука. Молча, они двинулись дальше. Молчать о том, что случилось, было тяжело, но говорить о том, что может случиться, было страшно.

- Смотрите, следы! - вдруг крикнул один из оруженосцев. - Здесь недавно проехал небольшой отряд. Мы их нагоним!

- Это наши собственные следы, - едва слышно ответил Туилиндо. - Вот мой мерин, вот ваша кобыла, ваше высочество. - Нолдо показал пальцем на шедшие параллельно отпечатки. - Это несомненно те следы, которые мы оставили час тому назад.

- Но мы же никуда не сворачивали, мы ехали все время прямо!

Никто не ответил. Они действительно ехали все время прямо на восток. Ответа на вопрос, почему они снова оказались на том месте, которое должно лежать у них за спиной, не было.

Горло сжал страх. Она уже не пыталась отогнать его от себя.

- Начинает темнеть, ваше высочество.

"Прикажите возвращаться! Нам не суждено попасть в Химбеланде", - мысленно продолжил Туилиндо.

"Мы потеряли троих", - почему-то "потеряли" прозвучало не в том смысле, который принцесса вкладывала в это слово, - "но путь наш еще не окончен".

- Вперед! Мост не может быть далеко, как только доберемся до него, устроим привал.

Ее голос прозвучал далеко не так уверенно, как ей бы хотелось.

Туман сгустился и обложил всадников словно пакля. Ехали молча. Туилиндо всматривался в грязь, надеясь найти следы тех двоих, что поехали вперед узнать дорогу, но так и не вернулись. Вдруг из тумана вынырнула лошадь с пустым седлом, промчалась мимо них и снова скрылась в неизвестности. Это был конь Салмо.

Неодолимой броней одеты твои перси. Я страшусь, любимый мой, дай мне защиты.

Черненым доспехом покрыты твои рамена. Я мечусь, любимый мой, дай мне покоя. Непреклонной башней высится твоя выя. Я стремлюсь к тебе, любимый мой, дай мне увидеть тебя.

Она мчалась наугад, сбившись с пути и растеряв половину своей свиты. По правую руку давно уже не было видно никакого леса. Давно уже не было никакой дороги и ни малейшего представления, в какую сторону она скачет. "Как долго?" - стучало у нее в голове. Как долго еще она вынесет эту сводящую с ума скачку? Как долго протянет ее лошадь, прежде чем свалится замертво? Иногда сзади раздавались невнятные звуки. Иногда казалось, что кто-то кричит впереди.

Туман и мрак словно сговорились. Один за другим ее слуги и провожатые растворялись в белой мгле. Иногда она слышала, как они зовут ее. Иногда она сама звала их. Но в ответ доносился то плач, то хохот, то звук ее собственного охрипшего голоса. От ужаса мутилось сознание. Обернувшись, чтобы посмотреть, где Туилиндо, она увидела на его месте клубы тумана. Прильнув к шее кобылы, Ириссе ударила пятками по ее бокам и отдалась на волю случая.

"До моста, до моста", - твердила она как молитву. Добраться бы до моста, до Сире-ну-Васар. Сердце колотилось о ребра с утроенной силой.

Загнанная кобыла хрипела и, не обращая внимания на шпоры, перешла на рысь, а затем и вовсе остановилась. Ириссе мельком глянула назад, не успела ничего разглядеть, но на всякий случай выхватила кинжал. Она была не из тех, кто будет просить о пощаде.

Но силы оставляли ее. Их едва хватило на то, чтобы удержаться в седле, когда лошадь снова сделала шаг. Почувствовав, что всадница выпустила поводья, лошадь потащила ее, не разбирая дороги.

***

Тьелкормо плохо спал. Ему снились лошади в тумане. Их седла были пусты, а в глазах читался страх.

Сначала по правую руку у него был лес, потом лес пропал. Тьелкормо видел только грязную истоптанную дорогу под копытами своего коня, и высохшую бурую траву, которая спутанными клоками росла по обочинам и уходила дальше в туман.

Он ехал наугад, разглядывая следы. Четыре жеребца, три кобылы. Все без без седоков.

Нет.

Он наклонился к земле.

Лошадей было восемь, а не семь, как он подумал сначала. След последней, местами отчетливо вдавленный во влажный грунт, а местами едва заметный, вился под следами всех остальных. И либо ее владелец выехал в поход на беременной кобыле, либо эта кобыла все еще несла на своей спине всадника.

"Весьма легкого", - отметил про себя Тьелкормо.

Он выпрямился и хлопнул своего коня по шее, побуждая перейти на рысь. Лошадь, которую им следовало найти, шла сбивчиво, а значит, далеко быть не могла.

В тумане можно было искать не только по следам, но и на ощупь - мысленно, словно длинной бесплотной рукой. Белая пелена вокруг глотала звуки и очертания, но он отчетливо чувствовал страх и растерянность всадника. Страх, растерянность и любовь.

Сердце неприятно сжалось. Тьелкормо поехал быстрее.

"Твое второе сердце бьется в груди справа", - так, кажется, говорила когда-то старшая из его кузин. Сейчас он отчетливо чувствовал это сердце, и оно задыхалось от испуга. Его собственное было спокойно.

Спокойнее второго.

Или нет?

"Ириссе!" - крикнул Тьелкормо в туман. Имя увязло в дымке впереди, как в подушке.

Он перешел на галоп. Сухие пучки и дорожная грязь прыгали перед глазами, но он ни на минуту не терял из виду цепь отпечатков на дороге.

Вот передняя лошадь перешла с галопа на рысь, теряя в скорости. Всадница почти не управляла ею и шептала, больше про себя, чем вслух, что-то про черненый доспех и башню.

Он не понимал.

"Selernin!" - снова позвал он.

Всадница была совсем близко. Она оставлял за собой явственный след из чувств, и набор этих чувств заставлял сердце Тьелкормо заходиться едва ли не быстрее, чем мелькали в воздухе конские копыта, с хрустом разрывавшие застывшую дорожную грязь.

Наконец он услышал ее впереди. "До моста, до моста, до моста!" - твердила она. Слева, в мутной глубине тумана, что-то следовало бок о бок с ней, постепенно сближая свой путь с дорогой.

Тьелкормо пригнулся в седле. Атаковать было бесполезно - только потеряешь копье.

Ириссе, такая же согнутая и перепачканная, как он сам, вывалилась на него из тумана так внезапно, словно ее вместе с лошадью выдвинули на дорогу. Длинная коса девушки наполовину расплелась, плащ на одном плече расстегнулся, лежал на седле и был весь забрызган грязью.

Тьелкормо быстро поравнялся с сестрой и увидел, что лицо ее бледно и бессмысленно, как будто она уже не осознает себя.

Он остановил своего коня и схватил лошадь Ириссе за повод. "Вперед, вперед!" - шептал он. Морда у кобылы была вся в пене, она еле плелась, но, хоть и была напугана, послушалась.

Постепенно обе лошади перешли на галоп. То, что шло рядом с ними в тумане, немного отстало, но когда до моста оставалось несколько ярдов, Тьелкормо почувствовал, что оно все же выкатилось на дорогу позади них.

"Быстрее!!"

Лошади были в ужасе и почти летели.

Вот под копытами загрохотали вытертые доски моста.

"Закрыть, закрыть!" - бормотал он, вслепую, за спину вычерчивая рукой знак, запиравший вход на мост. Переправа находилась под чарами и так, но кто знал, что могло преследовать их.

Они стрелой вылетели с досок на твердую землю. Тьелкормо остановил лошадей, выхватил из стременных петель копье и стремительно обернулся. Дощатая лента была нетронута и пуста. Потревоженный туман колебался над нею, черная вода текла внизу, медленно и густо, как смола.

Вдали, на дороге, Тьелокормо уловил движение. Оно было направлено прочь от реки, но то, что только что было у переправы, оставило за собой борозду шириной во весь тракт. Тьелкормо показалось, что он успел увидеть в тумане невнятные очертания. Больше всего они напоминали живой подвижный камень очень большого размера. Если только камни способны вылезать из земли и давить в тумане зазевавшихся конных путников.

***

Она пришла в себя, когда солнце уже высоко стояло на небосводе. Она лежала на берегу реки в зарослях ольховника.

При свете дня события прошлой ночи, блуждание в тумане, безумная скачка, кошмары и страхи казались невозможными и несущественными. Она не могла вспомнить, ни как она сюда попала, ни как давно уже лежит около воды.

Она привстала, свистнула, и на ее свист из зарослей показалась каурая голова с белой проточиной.

- Виста, девочка моя, иди сюда. - Ириссе поманила кобылу, и та пошла к хозяйке. - Что ж это было? Что же с нами приключилось?

Лошадь была покрыта грязью с ног до головы. Ириссе с трудом встала, расседлала кобылу и повела ее купать.

- Где все? - она осмотрелась. Никого. Ни следов, ни знаков того, что здесь кто-то был. - Да и где мы? А?

"Мост. Мы должны были пересечь мост".

Но никакого моста видно не было. Ни выше, ни ниже по течению. Зато выше по течению виднелся брод, а рядом с ним среди сосен белела дозорная башня.

"Ароссиах. Это не Эсгалдуин, это уже Арос. И когда мы только успели проскакать Дор Динен?"

Она попыталась вспомнить, что же произошло прошлой ночью, но отрывочные воспоминания не выстраивались в связную цепь. Последнее, что она ясно помнила, был разговор с дозорным на границе Лестаноре. Дальше все перемешалось и слепилось в один ком. Хотя... у нее было отчетливое ощущение, что после того, как она осталась одна, а изнуренная лошадь отказалась двигаться дальше, кто-то - кто-то очень знакомый - подъехал к ней, взял Висту за повод и повел... Если бы это не было плодом ее усталого воображения, она бы сказала, что это был он.

Вдруг прямо на нее из зарослей выпрыгнула лань, процокала копытцами по каменистому дну брода и понеслась куда-то на юг. Следом за ней из-за деревьев показался охотник.

Он не сильно переживал из-за своей неудачи, но на всякий случай спросил у молодой госпожи, которая, несмотря на роскошный наряд, сама скребла бока своей кобылы:

- Aiya! Не пробегал ли здесь олень?

Красавица залилась звонким смехом, потом пристальным взглядом окинула юношу с ног до головы и сказала:

- Тебя-то мне и надо. Ты, видимо, из свиты Куруфинве Атаринке? Как же мне повезло, что я тебя встретила!

Нолдо чуть не открыл рот от изумления. Эта незнакомка знала не только его лорда, но еще и его самого!

- Как вы догадались? - прошептал он восхищенно.

- Только истинно сведущие в камнях и металлах не могут отличить оленя от лани! И звезда на твоей котте говорит, что твой господин где-то недалеко. Вот и отлично, веди меня к нему!

- Это все вам моя звезда сказала... - снова изумился паж и посмотрел на вышитый на груди герб.

- Ага! Звезды, они вообще, довольно болтливы, - снова засмеялась незнакомка. - Так что же мы стоим? До замка далеко?

Последние слова были сказаны повелительным тоном, каким обычно отдавал распоряжения его принц, и юный паж тут же бросился седлать для нее лошадь.

Когда они уже сидели в седлах, ему вдруг в голову пришла мысль, что хорошо бы спросить, как ее имя, но он не осмелился. Судя по гордой посадке головы и ясным глазам, которые не привыкли отводить взгляд, перед ним была знатная дама. "К тому же она знает принца", - успокаивал себя паж тем, что он не кого попало ведет в пограничную крепость и что, обрадовавшись гостье, принц позабудет дать ему нагоняй.

***

Он заметил ее из окна. Ириссе ехала по крепостной дороге, усыпанной мягкой светло-коричневой хвоей, а вслед за ней, на почтительном расстоянии, трусил на своем сером коньке Ристанаро, молоденький оруженосец Курво, высланный утром в лес "посмотреть, не спускалась ли к водопою лань". "Лань", само собой, была эффемизмом, однако расчет оказался верным: после злополучного моста Ириссе, и впрямь, держалась речного русла, чтобы не потеряться в лесу.

Туман почти рассеялся, и клубился теперь в сорока футах над землей, создавая над крепостью матовый купол. Неба видно не было, зеленые сосновые кроны терялись в дымке. Пахло прозрачной влажностью и увядавшим подлеском.

Тьелокормо пригляделся к фигурам на дороге внимательнее и вздрогнул. Сестра была одета точно, как в его сне, и ехала на той же самой лошади.

"Уймись", - сказал он себе и отошел от окна.

Он спустился по узкой лестнице к главному входу. Кто-то, поклонившись, распахнул перед ним малую дверь в более крупном створе башни.

***

Навстречу ей быстрым шагом шел высокий черноволосый нолдо.

Ты прекрасен, возлюбленный мой! Ударами моего сердца звучит твоя поступь. Ночами моей бессонницы темнеет твоя коса.

Он подал ей руку, она приняла ее. Она спешилась, он не отнял руку.

И только встретившись с ним взглядом, она сказала:

- Aiya... Курво, - и в смущении опустила глаза.

Они обнялись, расцеловались, он проводил ее наверх башни, сказав, что будет ждать внизу, в общем зале. Как только за ним закрылась дверь, она сползла по стене на пол. Как она могла перепутать?

Кто-то из стражников - женщин в крепости не было - принес ей горячей воды и чистой одежды.

- Скажи-ка, - она выпрямила руку, чтобы задержать его, - а в крепости только принц Куруфинве?

- Да, моя госпожа, - поклонился стражник, - его высочество Тьелкормо уехал к брату в Таргелион сегодня утром.

- Хорошо, можешь идти, - задумчиво ответила она, и стражник вышел.

"Разминулись".

"Все-таки он был здесь".

Она огляделась. Видно было, что комнату для нее освободили только что, наспех. А одежда?.. Она взяла принесенную котту и тут же прижалась к ней лицом. Его!

Где же ты, возлюбленный мой? Черствее камня сердце твое, я зову тебя, но не слышу ответа. Суше песка душа твоя, я молю, но получаю отказы. Холоднее льда любовь твоя, я спешу к тебе, но не ты выходишь навстречу.

Где-то в солнечном сплетении у нее сидела игла. Она появилась давно, и иногда давала о себе знать. Но сейчас боль стала невыносимой.

"Он знал. Не мог не почувствовать, значит не хотел видеть. Значит... значит что? Сбежал, повернулся спиной, оставил Курво, чтоб тот прочел мне наставление с моралью. Все ясно, все ясно. Не хотел видеть. Значит...", - она мерила комнату шагами не в силах справиться с болью, - "... завтра в Хисиломе. Нет...", - она резко остановилась, - "...сегодня же!"

Светло-серая, расшитая мелким речным жемчугом котта была прекрасна, но ей она оказалась велика.

Курво сидел в зале в полном одиночестве. Он отослал всех и сам прислуживал ей, пока она ела. "Чтобы избежать лишних разговоров об Ондолинде", - оценила она деликатность кузена. Разумеется, все в крепости уже и так знали, кто она и откуда, но наедине с родственником ей не придется взвешивать каждое слово, чтобы потом праздные умы не толковали его вкривь и вкось.

Курво ни о чем ее не спрашивал. Он был рассеян и как-то странно на нее смотрел. Спрашивала в основном она.

- Как братья? Как Аратанис, Артафинде и вообще все они, Третий Дом?

Он отвечал про всех понемногу.

- ... Артафинде закрылся в своем городе, никто не знает, где. Айканаро и Ангамайте держат крепость на Ард-Гален, - Курво поднялся и принялся расхаживать по залу у нее за спиной, - У Артаресто с женой родилась девочка. А Артанис - представь себе, вышла замуж за Тьелпорно!

Кусок встал у нее поперек горла. "Единый! Я сейчас умру!" Игла вонзилась так глубоко, что она не могла сделать вдох. "Как он мог!"

Ты смеешься надо мной, возлюбленный мой! Орлиными когтями рвешь ты мне сердце. Но не вырвать из него мою любовь. Горькой полынью травишь ты мне душу. Но не вытравить из нее образ твой. Смеешься ты надо мной. Другую ты взял за себя. Другую назвал женой. Меня же оставил как зачумленный град. Прекрасен ты, но жесток, возлюбленный мой

- За кого? - прохрипела она.

"Теперь все ясно, конечно, теперь ясно, почему он уехал. К чему ему эта встреча?"

Пока кузен не видел ее лица, она позволила одной слезе скатиться вниз по щеке.

- За одного синда, Келеборна. Родственника Синголо.

"Послышалось! Слава небесам..."

-... И живет она вместе с ним в Дориате... Тебе что-то другое послышалось?

Она подняла на него глаза.

"Все-таки они с братом очень похожи".

- Тьелкормо. Я подумала, она вышла за Тьелкормо.

Курво хохотал как безумный.

- Нет, нет, нет. Что ты...

Вдруг он сделал еще более странную вещь. Он наклонился и поцеловал ее.

Она отпрянула, но он положил руку ей на затылок и снова его губы настойчиво стали искать ответа.

Игла царапнула сладко и нежно. Из царапины засочился дурман, который постепенно разливался по всему ее телу.

Возлюбленный мой, я нашла тебя! В каждой капле росы я искала тебя, ты же пришел проливным осенним дождем. В каждой былинке я искала тебя, ты же пришел пряным летним разнотравьем.

Она потянулась вверх, он подхватил ее и прижал к себе.

Он перестал сутулить плечи, исчезла складка между бровями, смягчилась линия подбородка, а глаза потемнели и распахнулись ей навстречу, обнажая душу. Его пальцы мягко и уверенно скользили по ее шее, ключицам и груди.

***

"Тише, моя милая, тише. Не дрожи так. Успокойся".

На ощупь, не смея разомкнуть век, он гладил ее точеное лицо и мочки ушей. Мир был покрыт туманом, и в нем не осталось больше ни одной крепости, ни моря, ни птиц в лесах, ни звезд.

Все птицы были здесь.

Влажные крылышки ресниц мазнули по его щеке, когда Ириссе разомкнула поцелуй и прижалась лицом к его лицу.

"Я люблю тебя", - сказал он.

Она вдохнула эти слова и снова прижалась к его губам. Она пила, как из родника. Вода в пустыне, подумал он, вода и пища.

"Я люблю тебя тоже".

Пространство сомкнулось. Они стояли в маленькой натопленной комнате, прижавшись друг к другу, как будто это был последний жилой островок посреди бездны, поглотившей мир.

Он медленно гладил ее плечи и спину и целовал лицо, но ему казалось, что теперь он осязает не ладонями и губами, а душой. Это чувство было почти невыносимым. Он не двигался с места, но хотел отпрянуть, закричать и разрыдаться, потому что это чувство было слишком большим.

"Тьелкормо", - шелестел ее голос.

Занавеси покрывали окна, но все прочие покровы и ложные лица осыпались, словно засохшие листья, на укрытый теплым ковром пол.

Он еще никогда не чувствовал себя таким уязвимым, и это было сладостно и страшно. Огромные колеса поворачивались и передвигались в небесах над его головой, все обретало краски, форму и плоть.

"Больше никогда не будет, как раньше", - в панике думал он.

Белый шелк простынь, морем лежавший вокруг, был белым льдом, когда-то разделившим их, и он понял, что чувство вины глубоко, словно море.

Камин давно угас, но внутри все сжималось и горело, и он увидел, что любовь горяча и болезненна, как рана, и спасения нет.

"Ириссе", - шептал он, и не знал, произносит ли ее имя вслух. Он читал ее, как слепой, и в мягкой мраморной темноте видел, что ее кожа источает едва различимый свет.

Лунные излучины.

Алые сады.

Он сомкнул веки.

Это было похоже на смерть, но так умирали только в реках или в огне.

Звезды.

Мир сгорел, и он сгорел вместе с миром. Он был разделен на две половины, вплетенный в какое-то новое, незнакомое, не принадлежавшее ему полотно.

Очертания разбредались и тонули в жемчужном тумане, который стремительно заливал всю комнату до потолка.

"Твое второе сердце бьется в груди справа", - сказал Тьелкормо.

***

Ириссе проснулась до зари от того, что заскрипела дверь. Кто-то тихонько вышел, чтобы ее не разбудить. Она подняла затекшую шею... и тут же рывком села в постели. "Куруфинве!" Она закусила указательный палец, чтобы не закричать. "Нет, нет. Только не это!" Словно слепая она водила ладонью по еще теплой простыне. "Кто, кто это был?"

Сердце говорило: "Турко!", но разум говорил: "Его высочество Тьелкормо уехал к брату в Таргелион".

Дрожащие пальцы плохо справлялись с завязками и пуговицами.

"Нет, это же был Турко. Я помню, уверена. Разве я могу перепутать любимого с кем бы то ни было на свете? Он и никто другой. Я же знаю, я чувствую". Но разум говорил: "Курво. Он действительно очень похож на брата".

Кое-как она оделась и сунула ноги в сапоги.

Игла кромсала ее грудную клетку, разбрасывая куски живой плоти налево и направо.

Одним прыжком она проскочила лестницу, внутренний двор, конюшню, ворота, редкий сосняк к югу от крепости и вылетела на голую бескрайнюю равнину.

Занималась заря. Насколько хватало глаз, перед ней стелилось бурое полотнище земли, к которому на горизонте была пришита грязно-серая полоска неба.

Виста шла широким галопом.

Она мчалась на восток. Или на юг. Разницы не было. Ветер трепал не убранные волосы и выдувал из головы все мысли до единой. Никаких вопросов, главное - не задавать себе никаких вопросов. Она чувствовала, что достаточно одного слова, и она сломается, как сухая хворостинка.

Она мчалась от самой себя, но осознание случившегося все-таки настигло ее, когда на горизонте затемнел какой-то лес. Солнце уже вошло в зенит. Виста выдохлась и едва плелась. Они добрались до реки, протекавшей на границе леса, и пока лошадь жадно пила холодную воду, ее хозяйку накрыла волна нервного смеха.

"А благовоспитанная Артанис вышла замуж..."

Она с силой била хлыстом по сапогу, не замечая, что делает.

"...А я..." - ее трясло, грудь ходила ходуном от беззвучного злого хохота, - "... отдалась первому встречному феанорингу, даже не спросив, как зовут! Да, кузина, представляешь", - ее лицо исказила шутовская гримаса, - "я так и не поняла, кто это был. Ложилась вечером спать, был один, проснулась утром - другой. А может и оба сразу, кузина, я не знаю".

Она опустилась на землю и уткнулась лицом в колени.

"Что же мне делать, Единый? Что-о..." Какой теперь Хисиломе, какой Ломиноре, ни брата, ни отца она видеть не могла. Лгать, притворяться, делать вид, что все хорошо, когда все на самом деле летит под откос, она не могла. Ее чуть не стошнило, когда она представила себе их лица и их заботливое: "Ну, как добралась?"

"Нужно время, нужно время, чтобы все улеглось".

Но времени у нее как раз и не было. Осенний ветер не располагал к долгим прогулкам. Плащ она оставила в крепости, ни коймаса, ни огнива, ни меха с вином. Все это было в седельной сумке, которая осталась в конюшне. Назад она не вернется. Ни за что. Ее бросило в жар при мысли, что снова придется смотреть в глаза... кому-то из них. Но куда-то ехать все-таки было нужно. Пока она сидела на берегу реки, день, который казалось, только что разгорелся, начал клониться к вечеру.

"Стемнеет через пару часов", - Ириссе оторвалась от своих мыслей и огляделась по сторонам. Виста жалобно заржала. Жиденькая пожухлая трава не могла сравниться с сочным сеном, а предстоящая ночь под открытым небом не шла ни в какое сравнение с сухим, теплым стойлом.

"Надо ехать".

Но ехать было некуда. Во всем огромном Хекельмаре для нее, дочери верховного короля, не было места.

"Если это был Турко, то я ни о чем не жалею. Если другой - наложу на себя руки". Она не признавала полумер, и неизвестность мучила ее сильнее всего на свете.

"Если он правда уехал в Таргелион, нет ничего проще. Надо ехать туда и спросить, не видели ли его там. Но если он действительно в Таргелионе, значит", - она провела рукой по лбу, - "я была с Куруфинве".

Значит, Курво, как последний негодяй, опоил ее и воспользовался ее чувствами к старшему брату. "Но Курво бы так не поступил". Не потому что такая гадость не в его характере - Ириссе язвительно усмехнулась, перводомный яд медленно разливался по ее жилам - а просто потому, что ночь любви с чокнутой кузиной была слишком ничтожной целью в глазах Куруфинве, ради такого он не стал бы себя беспокоить. К тому же в глубине своего сердца, вопреки всем доводам разума она верила, что провела эту ночь с Тьелкормо.

"Значит..." Что же все это значит, Единый? Турко принял образ брата?... Но зачем, Единый, зачем?

Да, жизнь была намного сложнее и разнообразнее, чем могла вообразить кузина Артанис.

Ириссе подозвала Висту и вплавь на ней переправилась через реку. По ее представлениям, Таргелион лежал где-то там, за лесом.

***

Он чуть не загнал коня насмерть, пока искал ее.

Или двух коней?

Он не помнил.

Ночь следовала за днем, снова наступал день, но ничего не менялось: сосны, камни, туман. Туман, сосны, камни.

Он был бы счастлив проснуться, но происходящее не было сном.

"Сестра!" - звал он сорванным голосом - вымокший, грязный, исхлестанный ветками.

Ее нигде не было. Тьелкормо пытался достать мысленно, но она была закрыта. Она страдала и стыдилась, и это было хуже всего.

Он проверил мост и проверил реку, но там не было ее следа. Ириссе бежала из форта в смятении, бросив все, с чем приехала. Очертания чувств, такие четкие в его сне, теперь не выдавали ее - чувства развеялись в воздухе и впитались во влажную сосновую кору.

"Разделила ложе с братом", - читал Тьелкормо на стволах и стеблях травы.

Ерунда, бред! Они любят друг друга, о каких условностях может быть речь?!

"Ириссе!" - кричал он. Крик летел сквозь продрогший воздух и замирал где-то вдалеке.

В конце концов, он позвал Куруфинвэ. Тот так и не успел уехать далеко - для виду повернув на Таргелион, он затем сделал петлю и по лесу вернулся обратно к южной границе, остановившись в другой малой крепости.

Куруфинвэ нашел брата через четыре часа, когда тот пешим пробирался сквозь валежник. Увидев его, Тьелкормо вздрогнул. Лощеный и встревоженный, Курво был похож на зеркало, которое показывало прошлое, но миловало с настоящим.

"Верни все назад", - сказал Тьелкормо. Он стоял среди поваленных и поломанных недавней бурей стволов, и был весь перепачкан смолой, землей и собственной кровью.

"Иди сюда", - сказал Куруфинвэ.

Он спешился, легко запрыгнул на одну из лежавших на земле сосен, подошел к Тьелкормо по стволам и протянул ему руку. Тот тоже забрался на ствол, и вдвоем они вышли на свободную землю. Там Куруфинвэ снял с луки седла мех с вином, вытащил пробку и отдал его брату. Когда Тьелкормо напился, он тихо спросил:

"Что ты сделал?"

Тьелкормо помотал головой и сжал веки.

"Она убежала от тебя?"

"Да, - выдохнул Тьелкормо, - Я отпустил лошадь, отдай мне свою! Надо искать!"

Куруфинвэ подошел к нему.

"Дай мне руку", - сказал он, и Тьелкормо послушался.

Быстрым движением, как будто он собирался высечь искру, Куруфивнэ полоснул ему по ладони кинжалом, затем стремительно разрезал свою собственную ладонь и схватил брата за руку так, что раны соприкоснулись.

"Что мне говорить?!" - у Тьелкормо в глазах читалась паника, зрачки были узкими, как у кошки.

"Обратно!" - коротко выкрикнул его брат.

Тьелкормо обрушился на землю, как подкошенный. Он снова был собой, но остался таким же грязным и оборванным.

"Мы любили друг друга", - проговорил Тьелкормо сдавленно.

Куруфинвэ изумленно поднял брови, а потом нахмурился.

"Тогда зачем тебе потребовалось..."

"Я хотел избежать того, что случилось, но при этом все же ее увидеть! - его брат вскочил, метнулся обратно к валежнику, вернулся, - Где она сейчас, что с ней произошло? Что если она погибнет из-за меня?! Я думал, если я буду тобой, я точно ничего себе не позволю..."

"Не понимаю, - Куруфинвэ подошел к поваленной сосне и сел, - Если она любит тебя, зачем сбежала?"

"Подумала, что легла в постель с тобой! Может, она любит тебя?! - Тьелкормо был похож на гончую, потерявшую след, - Она тебя любит, Курво! Она к тебе ехала!"

"Ты противоречишь себе, - Куруфинвэ оставался спокоен; он все еще пытался разложить все произошедшее по полочкам, - Если бы она любила меня и думала, что легла со мной - осталась бы в крепости".

"Да", - Тьелкормо обессилено остановился.

"Нужно ее найти".

"Дай мне лошадь!"

"Мы сейчас вдвоем поедем в крепость и возьмем свежих лошадей".

"Ты спятил?! На это уйдет полдня!"

"Ты собираешься возникнуть перед Ириссе в гордом одиночестве и рассказать, что на время поменялся со мной обличием?"

Тьелкормо тихонько завыл.

"Где ты бросил коня?" - его брат уже сидел в седле.

Тьелкормо неопределенно кивнул куда-то в сторону валежника.

"Здесь меня жди", - сказал Куруфинвэ и поехал прочь.

***

Не успела она углубиться в лес, как перед ней, словно из-под земли, возникло маленькое существо, забавный старичок, как ей показалось на первый взгляд. У него была длинная борода, заплетенная в две косицы, а в руке он держал увесистую секиру. Именно эта секира и еще, пожалуй, сросшиеся на переносице брови начисто лишали коротышку милой трогательности и придавали его виду нечто угрюмое и угрожающее.

- Suilanyel!- поприветствовала она странное существо, одновременное вспоминая, что кузен ей вчера рассказывал про этих... naucor или casar. Их земли лежат где-то далеко на востоке. Вообще они не отличаются дружелюбием и общительностью, живут замкнуто, но, несмотря на это, Морифинве, который, впрочем, и сам от мягкости нрава не страдает, сумел с ними подружиться.

Науко молча глядел на нее исподлобья, но уходить с тропинки не собирался.

- Я отведу тебя к uzbad, - неожиданно проговорил он. Ириссе сначала не поняла, ей ли были адресованы эти слова.

- Пойдем со мной, - сказал гном и, повернувшись к ней спиной, пошел по тропинке в чащу. Ему было все равно, кто она и откуда. Судя по ее подавленному и растерянному виду, с ней что-то случилось, и нужна была помощь.

- Но...

- Поешь и отдохнешь, - на ломаном синдарине проворчал гном, для которого одинаково было невозможно бросить даму в беде и составить фразу длиннее трех слов.

- Как называется лес? - спросила Ириссе как можно мягче, чтобы вызвать поменьше неудовольствия у своего сердитого провожатого.

- Нанэлмат, - неразборчиво буркнул гном и больше не проронил ни звука.

Шли они довольно долго, и никаких признаков жилища, постоянного или временного, видно не было. Но когда нетерпеливая Ириссе уже хотела было окликнуть гнома, между деревьями блеснула вода и они вышли к крошечному лесному озеру. На противоположном берегу виднелся сплошной частокол, огораживавший небольшую усадьбу.

Ворота отворились, и она увидела бревенчатый дом на высоких сваях. К крыльцу вела широкая лестница в два пролета. Перила, наличники и ставни были украшены резьбой. Но, несмотря на опрятность и даже некоторую нарядность, от дома исходил неприятный дух. Дух бедности. Нет, не той бедности, когда нет ничего кроме куска хлеба, а бедности, когда имеешь стадо откормленных тельцов и закрома ломятся от отборной пшеницы, бедности, от которой не спасут ни сундуки золота, ни ларцы с алмазами. От дома веяло чем-то слежавшимся, застоявшимся, распиханным по углам и запрятанным по чердакам. А значит те, кто здесь жили, считали себя бедными.

Как отличался изящный паж со звездой на груди от кряжистого гнома в тяжелых сабо, так же разительно отличалась белая крепость нолдор от огромного потемневшего от времени деревянного дома.

- Это и есть узбад? - спросила Ириссе, наклоняя голову, чтобы не задеть притолоку. Снаружи дом казался больше, чем изнутри.

Гном фыркнул. Это означало то же самое, как если бы нолдо улыбнулся.

- Это дом. Узбад сейчас придет.

"Ага", - подумала Ириссе, - "Узбад" ходит! И он явно не науко". Дом был построен не гномами, а кем-то из квенди, потому что, не считая низковатых потолков и небольших оконец, все остальные предметы были привычного размера.

Она была слегка заинтригована. Кто живет в такой глуши? Да еще с гномами?

- Вот, - не то хрюкнул, не то крякнул гном, и в комнату вошел странного вида квендо.

Он был в фартуке кузнеца, волосы на лбу были перевязаны тесьмой. Несмотря на свой немалый рост и отсутствие бороды, он тоже чем-то походил на гнома.

- Приветствую в Нан Эльмот. Располагайтесь, - сказал он и уже собрался повернуться к дверям, даже не взглянув на гостью, но Ириссе остановила его вопросом:

- Далеко ли отсюда до Таргелиона?

Тут он посмотрел на нее, и сердце его чуть не разорвалось. Первый раз в жизни он видел такую замечательную красавицу. Первый раз в жизни он видел такие белые праздные руки, не раздавленные работой, такое белое лицо, не обветренное на морозе и не опаленное на солнце, такой спокойный светлый взгляд, не скрывавший ничего дурного.

- Таргелион, арвен?

- Да, земли Морифинве Карнистира.

- Никогда не слышал, арвен. За лесом начинается Эстолад, а дальше на восток - Талат Рунен. Я вассал короля Элу и с народом, пришедшим из-за моря, мало общаюсь.

- Но... - если бы не робость и даже некоторая смиренность в голосе хозяина, Ириссе бы подумала, что он лжет, - но сыновья Феанаро ваши соседи, вы же должны знать... В долине по ту сторону реки видны два замка...

- Я редко покидаю свой лес и даже не припомню, когда это было последний раз. Мое имя Эол. - Он поклонился, извиняясь за то, что не назвался раньше.

- Я Ириссе... дочь Нололиндо. - Неожиданно ей захотелось скрыть правду, как будто та могла быть опасной. - Я ищу одного родственника, мужа моего брата... то есть, брата моего... нет, - она помахала рукой, словно отгоняя ненужные слова, - у меня есть брат и я его ищу. Он поехал в Таргелион к своему брату.

"Выходит, брат твоего брата тебе не брат, моя королевна", - на лице Эола мелькнула гномья усмешка, которая означала то же самое, как если бы нолдо злобно осклабился.

Но Ириссе ничего не заметила. Она сильно устала и теперь думала только о том, как бы поскорей забыться сном.

"Завтра разберусь", - подумала она, - может, в усадьбе кто знает".

Утром Ириссе вынырнула из сна, как из черного омута. Не было ни привычной утренней бодрости, ни радости от пробуждения. Она чувствовала себя такой же уставшей и обессиленной, как накануне вечером. Она подумала, что если любезный хозяин предложит ей остаться еще на денек, то она не откажется. Он предложил. Она осталась.

На следующий день Эол сказал, что хорошо бы переподковать ее лошадь.

- Видно, что она проделала большой путь.

- Да... - ответила Ириссе и опять запнулась. Язык не поворачивался сказать, как оно было на самом деле, - из Хисиломе до Нан Эльмота путь неблизкий.

- И вы все время ехали одна?

- Нет... то есть, мои спутники... задержались в Димбаре. - "Почему не сказать, что свита потерялась в туманах Нан Дунгортеба?" - Мой брат - капитан лучников в Таргелионе, - сказала она и сама удивилась, как складно у нее получилось. За сестру ремесленника она вряд ли сойдет, а за мелкую дворянку - вполне, как ей казалось.

- Это его вы разыскиваете?

- Нет, это младший, а я ищу старшего, который поехал навестить младшего... - все-таки вранье давалось ей с трудом, она чувствовала, что если Эол продолжит расспросы, то она неминуемо попадется.

Но Эол ни о чем не спрашивал. Он прекрасно знал, что мелкие дворянки не ездят на кобылах, которые стоят больше, чем сотня лучников вместе со стрелами и всеми потрохами. И уж тем более сестры лучников, пусть даже капитанов, не носят одежду "сыновей Феанаро" - по-видимому, как раз одного из тех, чей замок "виден в долине по ту сторону реки". Эол покидал свой лес намного чаще, чем считал нужным признавать.

Раньше Восточный Белерианд был пуст и тих. Изредка появлялись орки, но Эола они особо не беспокоили. В Нан Эльмот они не совались, о существовании усадьбы не догадывались, а больше поживиться в лесу было нечем. Теперь же, с такими беспокойными соседями, окружившими его владения со всех сторон, надо было держать ухо востро. Между Таргелионом, Химладом, Химрингом и Эстоладом постоянно сновали гонцы, скрипели колесами телеги, топали копейщики. Равнина наполнилась голосами. Недавно появились Смертные, или, как они себя называют, Люди. Они распахали поля и развели скот. О спокойной жизни можно было забыть.

Особое же его неудовольствие вызывал тот самый нахальный мальчишка, чьи земли начинались сразу же за Кэлон. Он постоянно устраивал то турниры с пирами, то охоты, то просто без толку носился по долине, напрасно изнуряя лошадей. Именно в его котту сейчас была одета красавица-гостья, у которой один брат жил в Таргелионе, а другой туда недавно отправился.

В день, когда Фабур привел Ириссе в Нан Эльмот, Эол действительно видел всадника на северной границе леса. И хотя любитель уединения не имел ни малейшего представления о сыновьях Феанора, да и всадник был закутан в плащ с ног до головы, Эол сразу же узнал в нем принца Куруфинве, или, как его звали на синдарский манер, Куруфина. Принц довольно часто разъезжал между замками братьев, и его появление на рассвете на дороге в Таргелион ничуть Эола не удивило. Однако лесной отшельник, ничего не знавший, но стремившийся узнать как можно больше о жизни нолдорских принцев, заметил, что Куруфин отправился в путь без свиты и очень спешит. Кроме того, он заметил, что тот одет в ярко-красный плащ, в котором часто красовался его брат, которого на синдаре звали Келегормом. Это была завязка. Когда вечером в Нан Эльмоте в полуобморочном состоянии появилась еще одна особа королевской крови, которая точно так же стремилась в Таргелион, разыскивая какого-то не то брата, не то не брата, Эол начал о многом догадываться. Однако он всеми силами скрывал свою осведомленность от прекрасной гостьи. Какой бы ни была развязка у этой истории - а Эол чувствовал, что развязка недалеко и что она зреет в душе принцессы как гнойник, который вот-вот прорвет, - какой бы развязка ни была, он не выпустит нолдорскую деву из-под сени своего леса ни за что на свете. "Она должна остаться здесь, чего бы мне это ни стоило!""

Ей же он сказал, что кузнец, подковывавший Висту, занозил лошади копыто. Он извинялся, ругал кузнеца, предлагал взять любого из его коней, которые, конечно, и в четверть не так хороши, как ее кобыла, если дело срочное, он сам был готов скакать в Таргелион. Он, правда, никогда не слыхал о таком месте, но готов хоть пешком идти на край света, чтобы найти ее брата и привести сюда. Да ради нее он готов хоть в огонь, хоть в воду! Лишь бы она не сердилась на него из-за этой досадной задержки в пути. Висту холили и лелеяли, по три раза в день меняли повязки с мазями и кормили сладким свежим сеном, которое не так просто было найти в диком лесу в Хиссиме месяце.

Ириссе была тронута его заботой, его простыми, но сдержанными манерами, его искренностью.

Она пришла в этот дом незваным гостем, а через три дня вся усадьба кланялась ей в пояс и смотрела с обожанием. Эол относился к ней как любящий родитель, для которого единственная отрада в жизни - это потакать прихотям своего любимого чада.

Он рассказывал ей кое-что о себе, о жизни в Белерианде до прихода нолдор. О том, как впервые увидел гнома, об их обычаях и привычках, иногда смешных, иногда странных.

- Мой кузен Морьо, говорят, тоже дружит с наукор, может вы слышали... - она не договорила, хлопнула себя по губам и залилась краской.

Эол и бровью не повел. Только когда она засмеялась над своей неумелой хитростью, он тоже благодушно улыбнулся.

- Ну, да... проболталась! Морифинве мой кузен, а мои братья, конечно, отнюдь не капитаны лучников, мой отец - Нолофинве...

- Нет нужды объяснять, арвен, - Эол поклонился и мягко взял ее руку в свои. - Я все понял в тот самый момент, когда вас увидел.

Он замолчал. Она удивленно на него посмотрела.

- Такие прекрасные глаза могут быть только у потомков благородного Финве. - Он аккуратно поцеловал ей руку. - Я не мог не узнать этот блеск, этот согревающий свет. Вы похожи на своего славного деда, арвен.

- Вы знали его? - Ириссе на секунду задумалась, перебирая родню. - Говорят, больше всех на него похож мой кузен Тьелкормо. Только глаза у него, как у его бабки Мириэль.

Эол едва приметно улыбнулся.

- Тогда он должно быть самый прекрасный из всех ныне живущих! - воскликнул он, прижимая руки к груди.

- Несомненно, так оно и есть, - тихо ответила Ириссе.

"Попалась!" - загадка была разгадана, и капкан захлопнулся.

- Я бы с удовольствием на него посмотрел. - Эол мечтательно поднял глаза к небу, словно, пытаясь себе вообразить, как выглядит тот самый прекрасный внук Финве, которого он обычно иначе как "щенком" не называл. - Наверно, у него густые черные волосы и тонкие черные брови, они оттеняют белизну кожи и яркие краски губ...

- Да, да!

- Изящный профиль, нежный подбородок...

- Да! Это он! - воскликнула зачарованная его словами Ириссе. Она воочию увидела Тьелкормо. Он возник перед ней из воздуха, и она готова была умереть от счастья. Она хотела плакать и смеяться одновременно.

- ... а бездонные глаза сияют в мягком полумраке ресниц.

Игла, едва касаясь, заскользила вверх-вниз по ее груди.

Все, что люблю и все, что вижу, все, что живет и все, что дышит, все скрытое и сложное, все простое и явное, все истинное и ложное, все творящее и тварное, все предельное и бесконечное, все мгновенное и предвечное, все, что здесь есть, все, что будет везде - все тобою наполнено, все это в тебе.

- И стан его прям, и ...

- Да, да, да!

- Мне кажется, арвен, я видел его! - Эол с силой хлопнул себя по лбу. - Накануне того дня, когда вы появились здесь, я видел всадника на северной границе леса, он ехал медленно и я успел хорошо его разглядеть и запомнить черты его лица. Да! Теперь я уверен, я вижу сходство в ваших лицах... У него еще собака такая большая, белая...

- Борзая, - сказала Ириссе, ища мутным взглядом, на что бы опереться. Слова Эола подписали ее приговор.

- Не знаю, я в собаках не разбираюсь, морда у нее такая вытянутая ...

- Да, Хуан. Это был он!

- И ехал он как раз на восток. Как же я не догадался сразу об этом вам рассказать!

Ноги у нее подгибались, и она ухватилась за первое, что подвернулось под руку - за Эола.

"Это был Курво, значит, я была с Курво".

Игла с хрустом вонзилась ей в горло. Мир скрылся за багровой пеленой.

Эол легко подхватил ее на руки и понес к дому, свою бесценную добычу.

Она кричала во сне, кричала, что убьет себя, кричала, что умрет, если не увидит его, звала его по имени, по всем именам, которые сама ему давала. Она бредила, у нее был жар. Эол ходил за ней, утешал, как мог. Она все ему рассказала. Игла, наконец, пробила то место, где столько лет копились ее слезы, и они потекли наружу. Она рассказала все, начиная с того момента, когда ее старший брат привел домой двух друзей - одного рыжего и одного темноволосого. Эол гладил ее по голове и понимающе молчал. Иногда он восклицал: "Что я могу сделать для тебя? Хочешь, я найду и убью Куруфина?" Она качала головой. "Хочешь, я отвезу тебя к отцу?" Она снова отрицательно мотала головой. Она ничего не хотела. Единственным ее желанием было умереть. "Нам не суждено попасть в Химбеланде".

Возлюбленный мой, есть места, куда мне не суждено попасть. Есть сады, которые цветут не для меня и крепости, чьи ворота не распахнутся мне навстречу. Есть солнце, которое не для меня светит и реки, которые текут не для меня. Есть счастье, которого мне не суждено изведать и жизнь, которую мне не суждено прожить.

На сердце у нее была черная прореха, кое-как залатанная белыми нитками. А под сердцем она носила дитя.

Когда об этом узнал Эол, он встал перед ней на колени и сказал:

- Я буду мужем тебе и отцом твоему ребенку. Если ты позволишь.

Она смеялась. Над собой. Еще месяц назад она не знала, кто он такой и понятия не имела, где находятся его владения. Теперь он будет ее мужем. Еще месяц назад она была окружена стенами Ондолинде и величайшим несчастьем считала потерю пуговицы. Теперь она потеряла саму себя. "Еще месяц назад у меня были принципы, прям как у кузины Артанис!" Смех становился все злее и беспощаднее. "Как у нас много общего, кузина. Как низко мы пали! Вплоть до того, что женили на себе порядочных синдар и нацепили личины хранительниц семейного очага. Не знаю, как в твоем очаге, дорогая, но в моем лишь пепел да паутина".

Она чувствовала, что Эол не тот, кем казался ей вначале. Он был проницателен и умен. Но, несмотря на всю свою проницательность и весь свой ум, он даже не догадывался о том, что Ириссе не та, кем она ему кажется.

"Тоже мне, нашел прекрасную принцессочку! Заблудшую овечку!" А за душой у принцессочки были и Вздыбленный Лед и сожранные Деревья, братоубийства и кровная вражда, мы предали их, они предали нас, мы проклинали, нас прокляли. Своими глазами она видела и Сильмариллы, и Черного Врага, и Клятву, и кровь убитого деда. И Тьму, и хаос, и зарево горящих кораблей, отчаяние и ненависть. И зависть, и злобу, и равнодушие, и много всего другого, все это она видела в своих родных, в себе самой. И бездну, бездну в душе, пустоту и непокой. Мы все прокляты, но каждый по-своему. Турукано пытается от проклятия спрятаться, я пытаюсь от него убежать, отец хочет встретиться с ним лицом к лицу. Но все тщетно, все напрасно.

Мы прокляты, возлюбленный мой! Похоронены под завалами чужих страстей, замурованы заживо в стену чужой вражды. Белой паутиной оплела нас ложь. Черной кручей разделила нас ненависть. Алой кровью истекает наша любовь. Мы прокляты, а потому мы навеки ни врозь ни вместе.

"Ну что ж, значит, будем изображать принцессочку!" И она изводила прислугу капризами, что несказанно нравилось Эолу, потому что давало ему иллюзию, что он прав и что он в ней не ошибся. Он вообще лучше понимал отношения между вещами, чем между личностями.

Когда родился ребенок, мальчик, мать нарекла его Ломионом, а отец... отец ничего не знал о его существовании. Эол же его назвал Маэглином.