Огненный Дмитрий Владимирович : другие произведения.

Падающий в бездну Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У читателя вполне может возникнуть вопрос: зачем вообще был написан этот роман? Должен сказать, что мотив банален, хотя и претендует на определенную эстетичность: ПОИСК ИСТИНЫ, краеугольного камня нашей жизни, который, я верю, все-таки находится где-то среди нас, внутри нас самих. Надежда на успех мизерна, иллюзии довлеют над нами, сталкивая вниз, но ответьте мне: может ли быть что-то более интересное и захватывающее, чем фланирующий ПОЛЕТ в неизвестность? В БЕЗДНУ...
  ПАДАЮЩИЙ В БЕЗДНУ
  
  У читателя вполне может возникнуть вопрос: зачем вообще был написан этот роман? Должен сказать, что мотив банален, хотя и претендует на определенную эстетичность: ПОИСК ИСТИНЫ, краеугольного камня нашей жизни, который, я верю, все-таки находится где-то среди нас, внутри нас самих. Надежда на успех мизерна, иллюзии довлеют над нами, сталкивая вниз, но ответьте мне: может ли быть что-то более интересное и захватывающее, чем фланирующий ПОЛЕТ в неизвестность? В БЕЗДНУ...
  
  ...Он снова блуждал нескончаемо длинными коридорами. Поворот направо, налево, направо, прямо и опять направо... И только череда мутновато-серых стен неумолимо возвышалась над ним. Но он знал, что, как обычно, выйдет к двери, что-то непременно выведет его к ней, и смело шел вперед, даже не задумываясь. Он не ошибался - после одного из бесчисленных поворотов она предстала перед ним во всем своем загадочном величии. Обычная коричневая дубовая дверь без малейшего намека на ручку. Он посмотрел вверх. На высоте нескольких метров над его головой вился грязновато-белый туман, больше схожий то ли на дым от костра, то ли на грозовое облако. Верхняя часть двери как бы растворялась в этом клубящемся месиве. И все - только стены, туман и дверь прямо перед ним. Что-то завораживающее было в этом зрелище, мрачное, пугающее, но, одновременно, возбуждающее его. Он толкнул дверь. Та не поддалась. Он толкнул сильнее. Потом налег на нее со всех сил. Дверь не открывалась. Вдруг мутноватые стены, казалось, вздрогнули и начали надвигаться на него. Он знал, что это произойдет, и еще сильнее налег на дверь. Почему-то он был уверен, чувствовал, что назад пути уже нет... Только вперед, через эту дверь... Но он не мог заставить ее открыться. Стены все надвигались, он уже ощущал на своем теле их холодное пронизывающее дыхание. И тогда он повернулся и закричал - не от страха, нет, от досады, от бессилия. И лишь затем по-настоящему испугался - вместо звуков своего голоса он услышал хриплое карканье ворона. Не просто карканье - издевательский каркающий смех, въедающийся в уши вместе с хрустом ломающихся костей. Он знал, что умирал, что уже умер, но этот зловещий хохот продолжал звучать в его голове...
  
  Эдгар резко вскинул голову от подушки, на секунду замер - а затем звонко расхохотался. Потом взглянул на часы, висящие на стенке, возле кровати, и, спохватившись, мгновенно умолк. Часы показывали без 20-ти семь. В это время Полли особенно любила поспать, и будить ее таким образом не было никакого резона. Эдгар взглянул на нее. Полли лежала, уютно свернувшись 'калачиком', и звуки смеха лишь заставили ее слегка пошевелиться, хмыкнуть что-то под нос, но не смогли оторвать от столь желанной сейчас кровати. Эдгар улыбнулся - у нее всегда был очень крепкий сон, сколько он ее знал. И порой он даже пользовался этим в своих корыстных интересах... Он снова глянул на часы. Что ж - подъем, так подъем. Чувствовал себя Эдгар, как ни странно, отлично - выспавшимся и отдохнувшим.
  Надо сказать, что его неожиданному смеху способствовали на сей раз сразу две причины. Первая - Эдгар всегда хотел чувствовать себя спокойно и уверенно, предпочитая нападать, нежели защищаться, и большей частью ему это удавалось. Желание это распространялось даже на сны, однако, в этом кошмарном сне, который уже с давних пор время от времени посещал его, он неизменно оказывался в весьма затруднительном положении, что, естественно, не нравилось Эдгару. Но это же всего-навсего сон... Эдгар не без некоторой толики презрения относился ко всем снам. И с помощью смеха он доказывал самому себе, что царство Морфея кончилось, наступает реальность, которую он чертовски рад приветствовать и надеется на взаимность. Но сейчас у него была еще и другая, не менее достойная смеха причина - за окном было слышно, как где-то вдали наступающего рассвета каркают вороны, а совсем рядом, внизу, раздавался по-утреннему ранний детский смех. 'Да,' - подумал Эдгар, осторожно приподнимаясь с кровати, - 'Фрейдисты наверняка бы нашли в этом сне неудержимое стремление к половому акту, сдерживаемое лишь силой разума (стен) и условностями общества (дверь)...' И с некоторой долей сарказма Эдгар посмотрел на Полли. Она по-прежнему крепко спала, скрутившись, как только можно, лежа лицом вниз. Снова улыбнувшись, Эдгар начал одеваться.
  Спустя пять минут, профессор Кентуккского университета социальных наук Эдгар Мэйли сидел на кухне, за столом, уже одетый в строгий черный костюм, и пил чашечку горячего черного кофе. Весь вид кухни - аккуратность, сияющие чистотой сервизы, симметрично расположенная меблировка, радующие глаз светлые тона - неизменно вызывали в нем на редкость приятные ассоциации. Каждое утро он с огромным удовольствием пил здесь кофе, настраиваясь на предстоящий день. Даже эта белая чашечка, с едва заметной царапиной возле ручки, навевала на него легкость и уверенность в себе. 'Так, сегодня 26-е, вторник... Снова лекции. Отлично, я готов. Нужно будет еще встретиться с О.Брайеном. Затем эти дурацкие дела Комитета... В пол-пятого я буду в библиотеке, затем есть немного свободного времени. Может, зайти к Николь?' Немного подумав, он отвергнул этот вариант. 'Что ж, можно сходить куда-то с Полли, а можно поработать над материалами Конгресса. Скорее первое... Впрочем, посмотрим,' - привычным движением руки он поправил свою шевелюру, хоть и не столь пышную, как ранее, но сохранившую свою явную притягательность для женского пола. Еще немного поразмыслив над своими планами, он пришел к выводу, что если будет действовать четко и решительно, то сегодняшний день пройдет О.К. Как и большинство предыдущих. Он насмешливо приподнял правый уголок рта. 'Браво, Эд, я тобой доволен. Так держать, старина!..' Чашка кофе опустела. Он поставил ее на стол, рядом с небольшим синим кофейником, и его мысли перескочили на другое. 'Интересно, Полли проснется или нет? Держу сто против одного, что сейчас я услышу ее голос.' Как будто в ответ его мыслям, в спальне раздалось подозрительное шуршание. Прошло еще пол-минуты, и Полли, с заспанными глазами, выпорхнула из-за двери спальни в легком, наброшенном на плечи розовом халатике, отнюдь не скрывающем ее бесспорно заслуживающих всяческого внимания прелестей. Она была невысокой шатенкой, с выразительными карими глазами, маленьким изящным носиком, стройными ножками и обворожительно высоким бюстом. Любой мужчина, встретивший ее на улице, сказал бы себе, что она довольно миловидна и дьявольски сексуальна. Эдгар ограничился мысленным замечанием: 'Неплоха, черт побери, неплоха. Пожалуй, у нее есть лишь один реальный недостаток - она моя жена.'
  Полли и Эдгар поженились семь лет назад, когда ей было 22, а ему 27. Это не была любовь 'с первого взгляда', это был роман на основе теплой обоюдной симпатии и желания найти себе надежного партнера, разум сыграл в их союзе немалую роль. Сейчас, спустя 7 лет, их связь стала значительно крепче, они, так и не познав до конца многие тайники души друг друга, тем не менее неплохо спелись, получая многое из того, чего хотелось бы от своего супруга.
  'А все же очень неплоха,' - опять мелькнуло у Эдгара. - 'Доброе утро, крошка! Как спалось?' 'Нормально,' - ответила Полли звучным грудным голоском, перемежая сказанное маленькими зевками. - 'Ты к своим студентам?' 'Да, сегодня ведь вторник,' - ответил он, подойдя к ней и обняв ее гибкий стан. - 'Слушай, сходим сегодня куда-нибудь после работы?'. 'Ты серьезно? Идем! А у тебя сегодня большой завал? Мне вот нужно будет еще сходить в Супермаркет, в парикмахерскую, потом к этой несносной миссис Питерс... А еще так спать хочется...' - защебетала она, тщетно пытаясь не зевать через каждое предложение. 'Хорошо. Тогда увидимся вечером,' - мягко прервал он ее - 'Я думаю, буду в районе семи. Береги себя, отдыхай, если хочешь. Мне пора, можешь пожелать удачи.' 'Удачи,' - сказала Полли и поцеловала в щеку, хотя по ней было явно видно, что сейчас она желала одного: снова припасть к заветной кровати и поспать еще, эдак, часика два. 'Тебе тоже. До встречи, дорогая. Я люблю тебя', - с этими словами он запечатлел на ее щечке любвеобильный поцелуй главы семейства. Затем Эдгар вышел в коридор, взял элегантный черный дипломат и, в последний раз взглянув на часы, отправился из дому.
  Полли и Эдгар жили в небольшом, но очень уютном частном домике, расположенном на окраине Луисвилла. Каждое утро, ровно в 7.30, на остановке, совсем рядом с их домом появлялся ярко-красный автобус под номером 27, следовавший в центр города. Мысленно еще раз проверив, не забыл ли он чего, Мэйли неспешно зашел в автобус, уже гостеприимно распахнувший перед ним свои двери, и со всеми удобствами устроился справа на одном из первых сидений. Автобус тронулся с места, и, по привычному уже маршруту, повез Эдгара к его Университету.
  34-х летнего профессора истории, философии и социологии Эдгара Мэйли в силу ряда жизненных обстоятельств было трудно причислить к нормальным людям, в полном смысле этого слова, хотя внешне от них он ничем не отличался. С 5-ти лет мальчик рос без отца, и это наложило несомненный отпечаток на его будущую судьбу. Своего отца он не помнил, и его мать, хрупкая болезненная женщина, никогда ему о нем не рассказывала. С детства Эдгар отличался живым умом, рассудительностью и неплохим даром убеждения. Маленькая семья жила довольно бедно, а мать вечно болела. Братьев и сестер у него не было, всю свою любовь и нежность он отдавал своей матери. Видя бедственное положение семьи, мальчик поставил перед собой нелегкую задачу: развивать свои способности и, во что бы то ни стало, достичь успеха в этой жизни. В дальнейшем Эдгар не раз выделялся среди своих сверстников тем, что в сожных ситуациях он действовал значительно быстрее и точнее их, потому как ощущал на своих плечах большую недетскую ответственность. Эдгар не мог себе позволить упасть в собственных глазах. Труднее всего ему было с самоконтролем - он чувствовал в себе целый омут страстей, импульсов, его настроение часто бросало то вверх, то вниз, иногда безо всякой причины. Однако, долгими часами тренировок наедине с самим собой, перед зеркалом отрабатывая жесты, движения, мимику, речь, научившись расслабляться и, наоборот, вызывать в себе, когда нужно, приток энергии, Эдгар выработал привычку скрывать свои истинные мысли и чувства, да так глубоко, что порой не мог уловить их сам. Но он был доволен собой. Эдгар быстро поглощал в большом количестве библиотечные книжки по истории и философии, к которым с детства почувствовал сердечное влечение, а также по психологии, социологии, политологии, этике, ораторскому мастерству, логике и многие другие. Обладая отличной памятью, он блестяще оперировал имеющимися знаниями, умело решал поставленные перед ним задачи. Эдгар великолепно мог найти ответ практически на любой вопрос, касающийся сферы его познаний, ответ пусть и не истинный, но крайне схожий на него. Своим нестандартным умом и эрудированностью он быстро обратил на себя внимание учителей... и не только. С юных лет Эдгар пользовался огромной популярностью у противоположного пола и беззастенчиво этим пользовался. Брюнет, высокого роста, уверенные, чуть насмешливые глаза серого цвета, статная фигура, истинный джентельмен по манере поведения - все это заставляло вздрагивать и биться сильнее сердца не одного десятка дам. Всегда выдержанный, вежливый, с мягким звучным тембром голоса и, одновременно, сильный, уверенный в себе, он буквально распространял вокруг себя волны своего обаяния, безошибочно действующие на многих. Он не был пай-мальчиком, когда нужно было драться - он дрался и, хотя ему это и не нравилось, он иногда испытывал от этих простых мальчишеских схваток какое-то дикое наслаждение, чувствовал рвущуюся наружу силу. Но Эдгар был бы не Эдгар, если бы не мог сдержать это. Он знал, что страсти могут погубить его, вывести из игры, а ведь все определяется как раз конечным результатом! В итоге он прятал их поглубже в себя. И у него это получалось - еще бы! К 17-ти годам девочки были от него без ума, многочисленные друзья считали славным парнем, на которого можно положиться, а учителя - талантом, подающим большие надежды. И Эдгар их оправдывал - его экстерном перевели из школы в университет, в университете он тоже блистал - и ему предложили уже в 22 года преподавать в Кентукском университете социальных наук - солидном, пользующемся популярностью и уважением во всей Америке учреждении. Какой взлет! Эдгар был вне себя от радости, но это не мешало ему хладнокровно делать свою карьеру. Он не стеснялся того, что многие его студенты были старше самого преподавателя, вернее, в глубине души все-таки немного стеснялся, но внешне выглядел уверенно и непринужденно и вскоре завоевал полное доверие как со стороны студентов, так и со стороны руководства Университета. Его карьерный взлет был просто феерическим. В 30 лет он написал диссертацию на тему 'Социологические механизмы регулирования в современном американском обществе', которая получила блестящие отзывы критиков, и стал одним из самых молодых профессоров США. К тому времени он уже был включен в руководящий Комитет и стал также одной из наиболее важных фигур Университета. Умело находя контакт с нужными людьми, он мог смело надеяться стать со временем и главной фигурой... Но это - будущее, а жить нужно днем сегодняшним.
  К 30-ти годам у Эдгара сложилась собственная система взглядов на жизнь, которую он иногда демонстрировал между строками своих лекций, правда, скорее для самого себя, чем в надежде, что кто-то сможет понять его и стать последователем. Хотя от этого Эдгар явно бы не отказался... Его амбиции били в нем ключом, и если бы не постоянный контроль над собой, возможно, они могли бы вытеснить его самого. Но Эдгар был уверен в себе, и все пока что складывалось в его пользу. А атаковать он всегда любил больше, чем защищаться... Впрочем, те редкие неудачи, что были в его жизни, он принимал с, поистине, ангельским терпением и искал конечного успеха. Самым горьким в его жизни было, пожалуй, детство, о котором он не любил даже вспоминать. Особенно ударила по нему смерть матери, когда ему было всего 15 лет. Ее организм не выдержал изнурительной карусели болезней, подорванные в юности нервы не могли уже сносить тягости жизни - и она покинула Эдгара, ушла, не успев даже попрощаться. Один раз, прийдя из школы, он обнаружил мать неестественно спокойно сидящей в кресле, лицом к окну. Подойдя к ней и дотронувшись до холодной, как лед, руки он понял, что она мертва, и ему стало невыносимо больно и обидно. И Эдгар заплакал, в первый раз и пока последний в его жизни.
  Смерть матери еще сильнее подогрела его желание доказать всем, и в том числе самому себе, что он чего-то стоит. Эдгару всегда хотелось ощущать, что он может сделать то, что не сделает никто другой. Ему нравилось слышать шепотки за своей спиной: 'Это он!.. Вы знаете, да? Ну что Вы, его все знают. Да, Эдгар Мэйли. Потрясающий парень...' Эдгар хотел выделяться среди толпы. Ему доставляло удовольствие как бы возвещать кругом: 'Эх, расступитесь с дороги - идет Эдгар Мэйли!'. К счастью для Эдгара, при всем этом ему хватало прежде всего ума и чувства самосохранения, чтобы, по возможности, скрывать это, не задевая и не отталкивая от себя людей. Он никогда не держался надменно или вызывающе. Эдгар старался искать те самые заветные ключики от сердца каждого человека, которые помогают найти в общении с ним нужные слова и действия. Это было сложно, но тем не менее. Благо, его прирожденный дар убеждения, как говорится, располагал...
  Эдгару очень нравились исключения, ибо он сам таковым являлся. Впрочем, играть он предпочитал по правилам. Часто во время общения с достаточно умными людьми, его охватывало дикое желание противоречить их самым незыблемым утверждениям. Желание чаще всего так и оставалось просто желанием. Самое интересное, что он действительно чувствовал в себе силы доказать даже самому Господу Богу, что он Дьявол. В глубине души Эдгар не склонен был считаться с каким-либо авторитетом, кроме самого себя - это задевало его самолюбие.
  По натуре скорее волк-одиночка, Эдгар привык делить все свои радости и горести в первую очередь с самим собой. Полли он не любил, хотя ему было неплохо с ней. Он ценил Полли и старался давать ей все самое лучшее. Судя по всему, все же получалось... Он никого, пожалуй, не любил в своей жизни, кроме, конечно, матери, которая была для него ВСЕМ. Но она ушла от него, а ему предстояло еще идти и идти вперед. Куда именно? Эдгар предпочитал не думать об этом, а жить сегодняшним днем - от конкретной задачи к задаче. Порой все же задумываясь о смысле жизни, истине и прочих абстрактных категориях, он чувствовал какое-то смутное беспокойство. Ему хотелось верить в свое высокое предназначение, но его нынешняя жизнь, при всей ее целеустремленности, оставляла неприятное чувство неудовлетворения, незавершенности. Но как изменить свою жизнь, он не знал. Поэтому мыслительные поиски своей миссии, роли в этой жизни, заканчивались, как правило, безрезультатно, возвращением к насущным проблемам. Жить ими было легче и, как говорили психологи, правильнее. И все же туманные предчувствия нередко терзали его душу, нарушая внутренний покой. Немного смущал Эдгара и этот дурацкий сон с дверью, появляющийся с определенной периодичностью. Но, поколебавшись минуту-другую, Мэйли отметал сомнения, и мысли его шли уже в другом, более спокойном и практичном русле.
  Больше всего он опасался оказаться когда-либо бессильным или беспомощным перед лицом жизненных обстоятельств. Любые неудачи больно били по его самолюбию. Впрочем, Эдгар Мэйли умел бороться, и это вдохновляло его к успешному преодолению возникающих трудностей. Он хорошо помнил слова, прочитанные как-то в одной из бесчисленных книжек: 'Главная победа - это победа над самим собой.' Эти слова стали одним из его девизов. И сейчас, бодрый, полный сил и жизненной энергии, уверенный в себе профессор Кентуккского университета социальных наук Эдгар Мэйли, уютно устроившись на мягком сиденьи, по привычному уже автобусному маршруту ехал в свой Университет, где собирался достойно продолжить столь удачно начатый день.
  'Ну почему
  'Ну почему, почему как только что-то надо, этого вечно нет под рукой?' - раздраженно вопрошала себя Полли, ожесточенно гремя посудой. Ее любимый кухонный нож, как обычно, словно запропастился куда-то под землю. 'Вот так всегда! Ну да ничего, это же, в конце концов, не вселенская катастрофа и не сексуальная революция. Так что спокойней, Полли, и все получится. Ей часто приходилось напоминать себе о спокойствии, импульсивность Полли, казалось, не знала границ. Но, как ни удивительно, она, видимо, подчинялась каким-то неведомым законам логики. Ибо призывы к хладнокровию чаще всего так и оставались призывами, и тем не менее, у Полли получалось все или, по крайней мере, почти все. Это касалось и дел, и быта, да и всей ее жизни в целом. На кухне иногда стояла такая неразбериха, что наверное сам черт сломил бы тут ногу, но - никогда ничто не билось, не ломалось, в итоге все находило свои места и воцарялись красота и порядок. Подобно нерадивому, но талантливому студенту, Полли сплошь и рядом действовала исключительно нерационально, но в конечном счете все чудесным образом складывалось, как нельзя лучше. И сей раз не стал исключением - любимый ножик нашелся и занял подобающее видное место среди других приборов. Полли не без удовольствия оглядела кухню, как гладиатор ристалище после сражения. Красиво и чисто, ничего не скажешь. И зевнула. 'Нет, даже не думай, лентяйка! Отдохнуть, как следует, все равно не получилось, значит, придется что-то делать.' Полли не удалось продолжить свое путешествие в сонном царстве - после ухода Эдгара она прилегла, но сон почему-то не пришел. Промаявшись так с полчаса, она встала, переоделась, и принялась за хозяйские дела, продолжая, однако, время от времени демонстрировать возможному зрителю ряд маленьких острых зубиков в результате протяжных зевков. Ничего, проснется в течении дня. А день предстоял интересный. Тут Полли улыбнулась, вспомнив о приятном обещании Эдгара сходить с ней куда-то сегодня. Какой же он все-таки замечательный! Жаль только, что у нас нет детей. Эта мысль несколько омрачила радость Полли по поводу ожидаемого вечера.
  Детей у Эдгара и Полли не было и, судя по уверениям докторов, быть уже не могло. В юности своей ведя достаточно бурную половую жизнь, которая тогда считалась очень модной среди девушек ее возраста, Полли в один прекрасный день узнала, что беременна (скорее всего, это был гривастый парень по имени Стью, который любил называть ее 'бэби', а иногда возил на большом, пахнущем копотью и мужественностью мотоцикле доисторических времен) и решилась на аборт. Операция прошла успешно, почти безболезненно, но вскоре Полли узнала еще кое-что: доктор Магерт, ее врач, сообщил, что '..видите ли, мисс Грант...' - он остановился и провел рукой по сильно лысеющей голове... - 'ваша способность к деторождению, она несколько утеряна...' Она слушала эти слова как бы издалека и никак не могла понять: как она, Полли, могла вляпаться в такую глупость? Почему?!.. Доктора мягко, но решительно лишили ее почти всякой надежды, ограничиваясь нелепым 'разве что чудо'.. Полли была молода и уже тогда не верила ни в какие чудеса. Они происходят лишь в сказках, а это жизнь. Суровая, беспощадная жизнь, не признающая ошибок...
  Она проплакала три дня, но потом взяла себя в руки и зажила, как ни в чем не бывало. Правда, пересмотрев некоторые взгляды на спонтанный секс. Когда она встретила Эдгара, то интуиция подсказала ей: вот тот человек, с которым тебе может быть хорошо, Полли. Она не сразу остановила свой выбор на нем, были долгие встречи, прогулки под луной, душевные беседы с целью получше узнать, что у человека рядом с тобой на уме и на сердце. Когда Полли сказала ему про детей, то он улыбнулся, мягко обнял ее за плечи и сказал: 'Для меня это не главное. Я хочу, чтобы ты была со мной. А вместе мы что-то обязательно придумаем.' И он бережно поцеловал ее в губы. Возможно, именно после этого она окончательно решилась выйти за него, и сейчас, спустя 7 лет совместной семейной жизни, не жалела об этом. Эдгар был тем мужчиной, с которым любая женщина чувствовала себя спокойно. Он был настырен и всегда добивался своего, но вместе с тем ему хватало ума и чуткости, чтобы идти навстречу ее капризам и пожеланиям. Он передавал ей свое непробиваемое чувство уверенности, помогавшее ей наслаждаться красками жизни. К тому же, (и это немаловажно) Эдгару было хорошо с ней. Она, в свою очередь, старалась наделить его вниманием и женским теплом. Конечно же, у нее, как и у Эдгара (она была уверена в этом) за это время случались мелкие интрижки на стороне, но вряд ли они могли что-то значить. Из всех известных ей мужчин Эдгар был самым лучшим - во всем. И Полли скромно надеялась, что тоже заняла соответствующее место в сердце и уме Эдгара. Как женщина, она знала себе цену. Единственное, что ее смущало, это то, что порой он уходил в себя и плотно закрывал за собой створки, не впуская в свой мир никого, даже Полли. Некоторые его черты по-прежнему являлись для нее загадкой. И еще ей иногда почему-то казалось, что Эдгар в интиме не возбуждается до конца, словно что-то сдерживает его. Однако, это было лишь мимолетное ощущение, которое сразу забывалось после... Тут Полли снова улыбнулась (а она была очень мила, когда улыбалась, ненавязчиво подсказало кухонное зеркальце), вспомнив некоторые просто восхитительные мгновения прошедшей ночи. Милый Эдгар! Волна теплого чувства охватила ее тело, ей захотелось оказаться вмиг в его объятиях. Но тут же Полли вспомнила, сколько еще нужно сделать и решила приберечь свои желания к приходу Эдгара. Я думаю, что сумею его порадовать. И Полли не без некоторого кокетства оглядела себя с соблазнительно распахнутого ворота легкого халатика до ослепительно белых пят, осторожно выглядывающих из-под этого скромного одеяния. Затем Полли довольно рассмеялась. Нет, хорошая, что ни говори, штука - жизнь. С этой глубокой философской мыслью Полли с головой ушла в житейские хлопоты.
  
  Ровно в 8.30 прорфессор Мэйли вошел в большую светлую аудиторию, с бледно-серыми занавесками, стыдливо укутывающими широкие оконные рамы с левой стороны залы. Сейчас занавески были отодвинуты почти полностью, благодаря чему аудитория в достаточной мере освещалась естественным утренним солнцем, уже вскарабкавшимся на горизонт и стойко посылающим положенные ему лучи. Между окнами и плотными рядами студенческих деревянных откидных парт-скамеек был просторный проход, напротив которого и находился вход в аудиторию. На случай недостаточного солнечного освещения здесь, разумеется, были прилепленные к потолку могучие люстры в одинаковых стеклянных абажурах в виде сужающегося овала, выключатели находились на стене, справа, сразу за входом в крепкие дубовые двери, похожие на ворота. Сейчас солнца вполне хватало, даже самые дальние от окна столы были освещены ярко и равномерно. Посередине, у доски, возвышалась трибуна, из-за которой, впрочем, легко было выйти и говорить, прохаживаясь по прозрачному светло-коричневому паркету. К этому часто прибегал Эдгар во время лекций, когда трибуна казалась ему слишком статичной, неподходящей для живой и интересной темы лекции. От трибуны до передних рядов было метров 6-7. Подойдя к уже упомянутому окну можно было охватить взором простирающиеся прямо напротив волнистые мягкие линии университетского сада, бывшего достопримечательностью не только студенческой, но и всего Луисвилла. Отсюда просматривались долгие зеленые ряды насаждений, ухоженные плоские клумбы и витиеватые следы тропинок, которыми весьма был богат этот растительный рай. Сад простирался далеко вперед и влево от этой боковой части здания, где находилась аудитория. Центральный вход находился перпендикулярно справа, самая солидная, внушающая уважение часть. Всякий входящий через него находил Кентуккский университет весьма величественным и гордым, подобно пожилому, знающему себе цену потомку королевской крови. Зеленый фасад существенно украшал вид здания. Здесь же, слева от входа находилась стоянка для авто, куда (естественно, за определенную плату) могли заезжать как преподаватели, так и студены универа, а также его гости. По центру проходила ровная изящная аллея, ступая по которой обычно исполняешься духом торжественности; впрочем, таковы были правила игры для новоприбывших сюда. Студены со стажем уже давно привыкли ко всему этому, а потому шли здесь с фривольными разговорами и несоответствующими обстановке улыбками, а то и вовсе разражаясь громким неприличным ржанием. Будто сокрушаясь этому, на некотором отдалении от входа, справа, пребывала в глубоких раздумиях художественная скульптура Сократа. Еще правее находилась небольшая уютная площадочка с рядом летних скамеек (студенты особенно ценили это место), а чуть далее, примыкая к центральному зданию, раскинулась местная библиотека. Еще правее за ней было любимое всеми кафе 'Кентукки', где преподавателей и студентов, надо отметить, кормили с некоторой скидкой и вкусно, а обычных жителей города, заезжавших, как правило, с другой стороны, по дороге, непосредственно к кафе и прилегающим к нему ларечкам, мини-барчиками и столикам на нескольких персон. Всю территорию Кентуккского университета опоясывал большой высокий забор, символ частной собственности. Мимо центрального входа пролегало 26-е шоссе, змейкой искривляющееся снизу вверх. Именно по нему шел автобус Эдгара, почему-то в душе здорово не любящего машины, и, несмотря на наличие новенького 'Порше', предпочитающего почти дедовский способ поездок, а то и вовсе пешие переходы. За университетом располагался район Меррила, в котором жили в основном небогатые представители среднего слоя. Но уже в нескольких верстах справа начиналась Глэдиссон-стрит, деловой центр Луисвилла. Столь же респектабельные районы находились слева. Местоположение университета со всех точек зрения (эстетической, финансовой, удобства) можно было считать весьма успешным.
  Эдгар Мэйли вошел, держа в руках удобную коричневую папку на застежках. Аудитория встретила его хорошо знакомым студенческим шумом и сотней пытливых глаз, направленных в его сторону. Ему всегда нравилась подобная атмосфера. Это как будто каждый раз новое испытание, проверка, 'можешь ли ты', и надо снова и снова пройти ее с честью. Он ни капли не волновался. Подойдя к трибуне и положив на нее папку, он поймал себя на том, что он тихонько постукивает правым каблуком по полу. Это было признаком хорошего настроения. На секунду прищурившись, он взглянул в направлении окна, а затем поднял вверх левую руку в знак внимания. Шум почти мгновенно утих. Эдгар сделал небольшую паузу и окинул взором аудиторию. Большинство мест было занято. Что ж, его лекции всегда пользовались особой популярностью. Даже не самые интересные, как, например, эта. Приветственно улыбнувшись, он начал говорить:
  'С добрым днем, дамы и господа! Рад видеть вас всех в добром здравии и хорошем настроении. (шелест по аудитории) Это у студентов самое главное. Если настроение - на уровне, то и знания тоже. Будут. (новый шелест, кое-где - смех) Ну а тема нашей лекции достаточно серьезна, хотя и вызывает уже в течение нескольких веков ожесточенные дебаты между сторонниками и противниками религии. Речь пойдет о христианстве, главной мировой религии сегодняшнего и ближайшего завтрашнего дня. Тема звучит так: 'Возникновение и развитие христианства. Важнейшие представители течения.'
  Прежде всего условимся, что мы будем говорить об исторической, а не библейской личности Христа, чтобы не задевать чувства верующих, находящихся здесь. Мы говорим о том, что знает история своим скудным и сухим языком фактов о событиях, происшедших задолго до нас. Равно рассматривая предпосылки, факторы, версии этих событий. Давайте посмотрим на то, что у нас есть, а потом, может быть, поговорим о том, чего у нас нет.
  Итак, христианство, наряду с исламом и буддизмом зародилось во второй половине 1в. на территории необъятной Римской империи, ее провинции Иудеи, нынешний Израиль. Его истоки мы находим у древней иудейской секты эссенов или ессеев, как их еще называют, проповедовавшей полный отказ от какой-либо политической деятельности и ушедшей жить отдельно от всех, в окрестности Мертвого моря. В 1947 году неподалеку от Иерусалима в местечке Вали-Кумран были найдены так называемые кумранские свитки, раскрывающие быт и верования этой группы людей. Чтобы попасть в их общину, необходимо было выдержать 2-х - 3-х годичный испытательный срок. Ессеи верили в близость конца света и страшный суд, и настоятельно готовились к нему. В их письменах также утверждается основополагающая идея христианства - ожидаемый приход Мессии, по-иудейски Моишах - пришелец, избавитель. Ессеи отказались от частной собственности и всем владели сообща. Им не разрешалось вступать в брак, и лишь немногим женщинам был открыт доступ в эту секту. Они не ели мяса и имели свои ритуалы, связанные с водой, омовения, символизирующие таинство и чистоту. Несмотря на их миролюбие и отказ от борьбы, ессеи были изгнаны с территорий Мертвого моря и оказались рассеяны по Римской империи, где, само собой, активно проповедовали свои учения. Что не могло не оказать значительного влияния на дальнейшее развитие христианских идей. Необходимо отметить, что уже тогда они носили интерэтническую окраску - религия для всех и каждого, призванная спасти мир.
  Повсеместному распространению идеи Мессии сильно способствовало тяжелейшее положение иудейского народа. Римляне заправляли, как хотели, жестоко расправляясь с непокорными. Непомерные налоги, пытки, казни, например, то же распятие, принесенное римлянами на эту землю, где жил маленький народ, верующий в единого бога. Не веря в настоящее, люди смотрели в будущее. 'Мессианские чаяния', так называется этот период иудейской истории.
  И вот образ Мессии приобретает конкретную окраску - Иисус Христос. В пользу реальности этой исторической личности говорят множество письменных источников. В первую очередь - это четыре канонизированных Евангелия, от Иоанна, Луки, Марка, Матфея, затем не вошедшие в Библию Евангелия - Апокрифы. Самым ранним из всех является Евангелие от Иоанна. Затем есть свидетельство Тацита в его 'Аналах', великого римского историка, Иосифа Флавия, иудея, ставшего римлянином по политическим соображениям, его 'Иудейские древности' в одной из глав весьма напоминают Евангелия. Хотя Флавий был фарисеем, а не христианином. Впрочем, сразу должен заметить, что многие противоречия между христианами и фарисеями являются явно раздутыми поздними источниками. Фарисеи - сторонники устной Торы, главной книги евреев, они отстаивали права народа верить в бога и знать о нем, а не делать священные сведения достоянием узкой группы жрецов, как того хотели садуккеи - аристократическое течение. Фарисеи известны благодаря резкой критике, которой их подвергает Иисус в Новом Завете. Однако, их споры и взаимные обличительные слова вполне выдержаны в духе тогдашних внутрифарисейских богословских диспутов. Это было наподобие наших сегодняшних президентских дебатов. 'Ты - меня, я - тебя...' (смех в аудитории)
  Помимо этих источников есть свидетельство противника христианства, римского историка Целюса, который, однако, отмечает в своей 'Сумме против христиан' те же основные моменты, что и в Евангелии - приход Иисуса с учениками и его распятие. Правда, римлянин рассказывает об этом, как о закономерном наказании за воровство, якобы совершенное Иисусом, ничего не говоря ни о чудесах, ни о воскрешении. Впрочем, это и понятно. У русских есть замечательная пословица: 'Не выносите сор из своей избы'.
  Также не стоит забывать о существовании знаменитой туринской плащаницы, одежды, в которую завернули Иисуса после смерти. Ее подвергали радиоуглеродному анализу, который не может ни подтвердить, ни опровергнуть ее истинность. Церковь считает ее главной священной, если здесь применимо это слово, уликой.
  Таким образом, в целом можно признать, что события, описанные в Библии, имели место в действительности. Иисус Христос существовал. Но КЕМ он был - богом или человеком, Мессией или непризнанным гением, остается для нас загадкой...'
  - Может быть, у кого-то есть вопросы? - спросил Эдгар. Ведение лекций в форме диалога было привычным делом для университета, но он никогда не начинал его с самого начала. Эдгар придерживался мнения, что студентов необходимо немного разогреть, дать им определенный задел, чтобы созрели мысли. Также он не стремился превращать свои занятия в сплошной диалог - это, как он считал, будет уже шоу, а не образование. Пару вопросов, пару ответов, легкое оживление, отвлечение - и снова информация, это он находил оптимальной формой. Сейчас он заранеее мог предположить, какими будут вопросы, интересен только порядок...
  - Мистер Мэйли, верите ли вы в Бога? - руку поднял худой бледный парень в твидовом костюме, сидящий в переднем ряду. Да, это было неплохим началом.
  - Питер, я верю в то, что если он есть, то это просто замечательно, - с улыбкой ответил Эдгар. - Думаю, было бы верно говорить о ВЕРЕ в истинном ее смысле - это слишком личное для каждого из нас.
  Как человек я могу допускать существование Бога, желать его, но как историк, как преподаватель я обязан руководствоваться фактами и довести их вам такими, какими они есть. Если Бог даст мне какой-то знак или на меня снизойдет откровение, вы будете первыми, кто узнает об этом. Но, боюсь, что это случится нескоро. (гул, оживление в зале)
  - А вы говорите о христианском боге или боге вообще? - наморщив носик, спросила девушка из задних рядов с аккуратными стрижеными косичками и очень серьезным взглядом.
  - Это имеет значение? - Эдгар удивленно приподнял брови. - Я, например, не вижу, чем магометанский Будда или же зороастрийский Ахура-Мазда хуже или лучше иудейского Христа. Религии мира во многом похожи, у них и их богов масса общих черт. Назначение бога испокон веков было одно: нести людям свет и истину. Другой вопрос, способны ли люди объять это священное знание?
  - Не считаете ли вы, что наш технократический путь, путь...ну, американского общества, - запинаясь и волнуясь быстро и не очень понятно заговорила молодая девушка в очках, чье лицо было усеяно веснушками, - он ведет в тупик, иначе говоря, изживает сам себя?
  - Я вам отвечу, перефразируя слова Уинстона Черчилля, старой английской лисы: 'Наука это плохое орудие, но лучшего мы пока не придумали'. - разведя руками, с некоторой иронией произнес Эдгар. - Пути духа могут быть в сто раз эффективнее и действеннее, но они, во-первых, пока еще малоизведаны, а во-вторых, совершенно индивидуальны. Как говорил Иисус, 'кто ищет - тот находит', но ему же принадлежат слова 'пути господни неисповедимы'. Нам остается искать!
  - А вот Библия... - раскованно обратился парень в клетчатом пиджаке, с серьгой в левом ухе. - Я хотел спросить: это же великая книга? Неужели ее мог написать кто-то кроме Бога?
  Эдгар уперся руками о кафедру. Солнце становилось все ярче, но, к счастью, оно не слепило глаза.
  - Библия действительно потрясающая книга. Однако, давайте не будем недооценивать самих себя, возможностей нашего разума. Исследования показали, что ее писали реальные живые люди, несколько людей, что, впрочем, не умаляет значимости заложенного в ней знания. Библия - это как своеобразный многоуровневый, многогранный дешифратор, ее, если можно так выразиться, мощь просто поражает. Но человечество создавало и другие такие книги. Однажды известного философа Ницше спросили, что он думает о Библии, и он ответил: 'Я чувствую ее так, будто писал сам.' Он также говорил, что многие люди его поколения могли бы сами создать нечто подобное, и оно было бы столь же велико. Возможно, доля истины в этом есть. Например, то же христианство связано с именем Иисуса, его Словом, но развилось оно и стало главной, по сути, мировой религией лишь благодаря людям, которые были в этом заинтересованы, будь то собственной глубокой верой, будь то сухим расчетом. Давайте немножко отложим ваши вопросы, я вижу, что они есть, и это радует, говоря мне о том, что студенты ДУМАЮТ, а не принимают мои слова безоговорочно. Знаете, как обезьяна стала человеком? Она однажды пила воду у реки, взглянула на свое отражение и задумалась. Правда, некоторые до сих пор считают это самой большой ее ошибкой. (Смех)
  Ладно. Я не буду пересказывать вам библейские сюжеты, вы все достаточно взрослые и умные, чтобы хотя бы один раз прочесть Новый и Ветхий Заветы и составить свое мнение. Как дальше развивалось христианство? В чем суть этого учения? Давайте поговорим об этом.
  Солнечная полоса медленно придвигалась к трибуне, но похоже, занятие закончится быстрее, и Эдгар выиграет это соревнование. Он вел лекцию легко и непринужденно, не злоупотребляя, впрочем, жестикуляцией. Сейчас он вышел из-за трибуны и стал медленно прохаживаться туда-сюда по блестящему паркету, четко и лаконично формулируя вслух свои мысли. А точнее, один за другим вытаскивая из памяти факты и образы, хранящиеся там подобно сбережениям в несгораемом сейфе. Говорил он порой немножко суховато, но вытягивал за счет безупречных интонаций и внезапных переходов. Впрочем, на интересных лекциях он оживлялся, и тогда мог просто сыпать сравнениями, неожиданными примерами, захватывал целиком внимание аудитории. Честно говоря, тема сегодняшней лекции не слишком занимала его - история христианства была давно изучена им вдоль и поперек, он не раз выступал с нею на разных симпозиумах, посвященных этим вопросам. Что можно найти там, где перетерли свои зубы ведущие богословы и демагоги мира? Это не таинственные зороастрийцы или манихейцы, не скрытые друидские таинства, не утерянные боги инков. Это странный бог, который спустился с неба, дал себя распять негодным евреям и благодаря этому стал популярным во всем мире. Но упаси его бог проговориться на эту тему! Иисус был богом всей Америки, сомневаться в котором в приличном обществе было неприличным. Он расскажет им то, что знает, но уж, конечно, не то, что думает. Поэтому конкретно сейчас, несмотря на всю серьезность и возвышенность темы, Эдгара значительно больше интересовала девушка из 3-го ряда, сосредоточенно внимающая профессору. Он уже не раз останавливался на ней своим взором. Нет, на ней была длинная серая юбка, она не была ослепительно красива, скорее симпатична, но что-то несомненно привлекало его в ней. она выделялась среди других девушек. Или это просто он ее выделил? Эдгар впервые видел ее на своих лекциях. Девушка в серенькой юбочке и светлом джемпере, с умными глубокими глазами, излучающими тепло. Ему казалось, что она что-то рисует, не отрывая от него взгляда. Может, его портрет? Смешно. Эдгар, у тебя начинаются приступы самомнения. Он продолжал говорить, но взор нет-нет, да останавливался на ней, словно притягиваемый каким-то магнитом.
  ...А христиане, словно по Писанию, 'плодились и размножались'. Долгое время на них шла настоящая охота, репрессии, заставлявшие прятаться их в римских катакомбах. Им приписывали всякие мерзости. Например, император Нерон, в котором 'погиб великий артист', поджег свою столицу и обвинил в этом ... кого? Ну, конечно же, христиан. Но их число среди населения неуклонно растет. Относительная простота и понятность новой религии привлекает все больше сторонников. И вот, в 4 в., в г. Милане император Константин, в целях сохранения целостности империи, издает исторический указ, который провозглашает христианство государственной религией. На тот момент христианами было уже 80% населения. Вот так религия гонимых, преследуемых, сама получила право на гонения инакомыслящих. И они были, конечно, были. Церковь признает лишь 4 Евангелия из 39, устанавливает свои догмы. Добыча превращается в охотника, хотя до костров инквизиции еще очень далеко.
  ... Эдгар непроизвольно окинул зал и поразился пришедшему ему на ум сравнению: по сердцу словно прокатилась холодная волна. В полной тишине громко звучал его голос, и ему вдруг показалось, что аудитория похожа на стаю хищников, замершую в ожидании какого-то сигнала. Как только он замолчит, они накинутся на него и разорвут на части. Они станут неумолимой, безжалостной движущейся массой, и никто и ничто не сможет ее остановить. Но пока он говорит, он властвует над ними, это его время... Совершенно бредовая мысль. Он сморгнул, но не сбился с речи. Придет же такое в голову?!.
  ... Христианство в корне отвергает основной древний иудейский принцип - закон кровной мести, так называемый, талион. Однако, тут опять-таки возможны нюансы. 'Око за око, зуб за зуб', - так звучал этот принцип, якобы, произнесенный устами бога. Стоит ли воспринимать его буквально? Не звучит ли это по-библейски 'какой мерой вы даете, такой же и вам отмерится?' Этого исключать нельзя. Иносказаниями полон как Ветхий, так и Новый Завет. Истина должна быть простой, но чтобы постигнуть ее, прорубиться сквозь дебри намеков и толкований, необходимо проникнуться ее духом, чувствовать сердцем - таково мнение большинства христианских теологов.
  В основе христианства лежит идея непротивления злу. На небесах праведникам сполна воздастся за их лишения в этой жизни. 'Зло порождает зло, а добро множит добро', - говорит Библия, и люди должны помнить об этом. Зло будет покарано, но не нами, а высшей силой. Бог вправе вершить суд, а не люди. Когда Пилат говорит Иисусу, что он может отпустить его, а может казнить, тот возражает: 'Не ты подвесил эту ниточку, и не тебе перерубить ее.' Вместе с тем речь не идет о фатализме: человек может измениться и изменить свою судьбу. Злой человек может стать хорошим, ну и, соответственно, наоборот. Ведь даже библейский дьявол, как мы знаем, некогда был ангелом, ближайшим помощником бога, но возгордился и был низвергнут с небес.
  Сердце Эдгара участилось, когда он произнес эти слова. Он невольно представил себя на месте того ангела, и подумал, какое это унижение, причем публичное, быть взятым за шкирку и выкинутым с возвышения, на котором ты находился. Только за то... что ты - УВЕРОВАЛ В СВОИ СИЛЫ! Ведь это и есть гордость. И сразу - боль, страх, презрительный смех других ангелов, безнадежность. Он подумал, что дьявол не обязательно был таковым изначально. Скорее всего, он стал им только после перенесенного им безжалостного унижения - только тогда у него появилась ненависть, коварство и страшное желание ОТОМСТИТЬ. Дьявола заставили стать ДЬЯВОЛОМ. Просчет бога... или же хитроумный план? Впрочем, это же легенда, возможно, все было по-другому, а еще вероятнее, что не было вовсе. НО ОНО МОГЛО ТАК БЫТЬ!
  ...Огромное влияние на формирование и развитие христианства оказал известный христианский деятель и теолог Аврелий Августин Блаженный, одна из самых любопытных фигур своего времени. Родился в 354 году. Всю свою жизнь этот человек посвятил вере и различнейшим ее аспектам - в его трудах проглядывает сильный ум психолога, мистика, мастера ведения диспутов, мыслителя и исследователя. Для средневековья он был непререкаемым авторитетом в вопросах философии и религии вплоть до Фомы Аквинского. До настоящего времени к нему часто обращаются и цитируют в своих речах как протестантские, так и католические церковники.
  Свое мировоззрение Августин выражал словами: 'Без веры нет истины, нет знания.' Он видел истоки бога прежде всего в человеке, в, как он говорил, 'темных бездных его души'. В сущности, это звучит почти еретически - бог существует потому, что он нужен человеку, но для Августина это была одна из важнейших позиций его учения. Опережая свое время, еще до Ницше и других философов, он утверждал принцип воли - которая управляет действиями души и тела. Его основным догматом была 'воля к спасению'. Неудержимое стремление человека к иному миру, миру справедливости и истины.
  Августин не сразу пришел к христианству и стал 'Блаженным'. В течение 9 лет он был ревностным поклонником манихейского вероучения, последователем пророка Мани, возвестившего о вечной борьбе 'Света и Тьмы'. Добра и Зла. В 33 года, в 387 году он принимает крещение и становится одним из главных противников своего бывшего учения. Тем не менее, в его наиболее известном и сильном труде, трактате 'О граде божьем', 'De cvitus Divini', отчетливо прослеживаются именно те идеи, которые он так сильно порицал с некоторых пор. Кстати, причина перехода Августина в христианство остается невыясненной. В своей 'Исповеди' он говорит об этом так туманно и запутанно, будто не желая ничего прояснять. Так вот, в этом трактате он противопоставляет 'Град божий' - Свет и 'Град земной' - Тьму, ведущих извечную борьбу между собой. Дуализм очевиден. Град Божий - это идеал человеческого существования, доступный избранным. Так называемый 'Град земной' порождает любовь к себе, доведенную до презрения к богу. Произведение явно носит философско-абстрактный характер, но Августин насыщает его описательными деталями, относящимися к Божьему Граду. Якобы, он обнесен высокой мраморной стеной и состоит из двух высших ступеней: 1-я, конечно, Бог, а 2-я - архангелы. Поначалу их было четверо - Гавриил, Михаил, Рафаил и Уицраил, но последний, он же Сатана, был изгнан из Града Божьего за то, что захотел стать выше самого Бога и построить свой собственный Град. В принципе, вполне естественное желание: какой солдат не мечтает стать генералом!
  Эдгар улыбнулся и снова взглянул на ту девушку в 3-м ряду. Она все так же внимательно слушала. Ее глаза - кажется, они были карими - смотрели на него сосредоточенно и вдумчиво. Хотя ее рука водила по листу бумаги перед ней, видимо, непроизвольно. Она все больше интересовала его. Солнечная граница уже подкралась к самой трибуне. Что ж, осталось совсем немного.
  Но Бог не оценил его рвения, и Уицраилу ничего не оставалось, кроме как взяться за нас с вами, за наши 'темные душевные бездны'. На сегодня наша лекция подходит к завершению, но прежде чем мы скажем друг другу 'до свидания', я бы попросил вас об одной вещи. На ваших столах в углу лежат маленькие чистые листики. Если вас это не затруднит, пусть каждый, кто не считает это слишком личным, напишет кратко свое мнение, буквально несколько слов о том, что он думает о христианстве и боге в целом. Мне было бы очень интересно узнать ваше мнение, а на следующей лекции мы продолжим обсуждение этого вопроса, я расскажу о позднехристианских течениях и их видных деятелях, а вы сможете задать вопросы по всей теме. Я с радостью постараюсь ответить на них. Листики можете объединить и оставить на столах, их соберут. Все, спасибо за внимание!
  Эдгар подошел к кафедре и, впервые за все время открыв папку, посмотрел на план занятий. Нормально. Тем временем студенты, склонив голову над столами, предавали свои мысли бумаге. В отдельных местах раздавались легкие смешки. Видимо, американская прагматичность коснулась и бога. Только старшее поколение это тщательно скрывает, а молодежи проще и легче говорить правду. Возможно потому, что она их ничем не связывает.
  Спустя несколько минут гора записок легла на стол Эдгара, собранных студентами-помощниками. Эдгар аккуратно уложил их в папку, и, еще раз попрощавшись, направился к выходу. Перед этим он в последний раз взглянул на девушку из 3-го ряда, ставшую сегодня его добрым ангелом - источником положительных флюидов. На секунду ему показалось, что она тоже провожает его взглядом, но это могло быть самообманом. Тем не менее, покидая аудиторию, он лишний раз подумал о том, какой же все-таки сегодня чудесный день. Брызжущее изумрудно-фиолетовыми лучами, словно кукурузными хлопьями, солнце утверждало его в этом мнении. Его ждала встреча с О.Брайеном.
  ... Эдгар не заметил, что не только прелестная незнакомка проводила его взором. Еще один взгляд впился в спину профессора, подобно стальному клинку, стремящемуся пронзить его насквозь. Взгляд, полный холодного изучающего любопытства...
  
  Дженни продолжала комкать уже и без того крошечный бумажный комочек, словно желая превратить в ничто. Это был тот набросок, сделанный во время лекции. На нем искусная рука Дженни изобразила довольно пессимистичную косматую птичку о двух головах, похожую на ворона-мутанта. Ее вид показался ей настолько мрачным и даже угрожающим, что она немного испугалась. Черт, Дженни, глупо бояться собственных рисунков! Но сердце все еще сердито стучало, а пульсирующий страх замирал в голове отдаляющимся эхом.
  Рисовать что-то незаметно для себя было ее старой профессиональной привычкой. Ее художественная натура оставляла след на тетрадных листиках, рекламных проспектах, полях книг и даже спичечных коробках. И хотя ее карьера художницы временно застопорилась по воле обстоятельств, наброски у нее действительно получались здорово. Но этот...
  'Нет, Медуз-Горгон с меня на сегодня хватит!' - уже успокаиваясь, сказала себе мысленно Дженни, кидая себе в сумочку останки портрета пернатого монстрика, словно выходца из-под русского Чернобыля. Сегодняшняя лекция ей понравилась. Она впервые была на занятиях у Мэйли, и впечатление осталось самое благоприятное. Профессора было легко и приятно слушать, а сам он оказался молодым и... симпатичным. Дженни не могла этого не признать, он вызывал интерес у ее женской части, заставляя играть воображение. 'С таким мужчиной было бы приятно пообщаться в нерабочей атмосфере,' - подумала она и чуть улыбнулась этому. Флюиды всегда остаются флюидами, будь то люди преподавателями, учениками, поэтами или космонавтами. Они либо попадают на 'плюс' - притяжение, либо, разумеется, 'минус'... Вряд ли это можно как-то объяснить. Подхватив сумочку на плечо, Дженни направилась к выходу вслед за остальными ребятами.
  
  Перед тем, как отправиться к О.Брайену, Эдгар заскочил в преподавательскую и перебросился парой словечек со своим коллегой, Кейтом Дугласом, пожилым, но бодрым лысым здоровяком, с неизменной сигарой в зубах и несколько прямолинйным чувством юмора. Такие любят произнести уже довольно затасканную шуточку, а затем самому полчаса смеяться, игнорируя каменное лицо собеседника, хлопая его по плечу и задыхаясь во внешне безобидных приступах курильщицкого кашля. К счастью, на Кейта это находило нечасто, а преподавателем он был отменным. Его коронной областью было право и социально-правовые аспекты американских будней. Здесь он был неистощим, и с успехом излагал их студентам уже более 10-ти лет.
  От него Эдгар узнал, что, оказывается, институт ожидают какие-то крупные перемены, но еще никто не знает, какие. По крайней мере, Кейт находился в неведении. Вот-так-так! Эдгар ощутил, как у него в глубине промелькнуло легкое, вполне объяснимое раздражение: интересно, почему это он, один из ведущих представителей Комитета, должен получать новости из третьих рук? Неужели они не понимают, за кем будущее этого заведения?
  Под 'ними' разумелся руководящий триумвират, состоящий из 46-летнего Ральфа Степлера, 50-летнего Нила О.Брайена и, конечно, как его звали, 'Железного Дика', 62-х летнего Дика Рейнольда, ректора Кентуккского университета, личности, во многом уже успевшей стать легендарной в Луисвилле. Он стоял у руля Комитета уже 26 лет, и именно при нем Университет выбился в число ведущих ВУЗов страны, был неоднократно награждаем специальной Президентской премией за вклад в образование. До этого Дик работал 'ферзем' автобизнеса, в молодости добился права возглавить местный филиал японского концерна 'Хонда', казалось, не имевшего шансов на успешную прописку в Америке. Однако же, 'узкоглазое' качество на поверку оказалось сильнее патриотических чувств. 'Хонда' выстоял, а Дик обогатился. Тогда он впервые попробовал выдвинуть свою кандидатуру в Городской Совет, но провалился. Что ж, не беда. Неожиданно для многих Дик изменяет курс на 180 градусов, передав свою должность в концерне в обмен на щедрую пожизненную пенсию, он фактически приобретает место ректора в скромном на тот момент Кентуккском университете. И коренным образом меняет его политику, направленную теперь на высококачественное и престижное образование для средних слоев населения, по относительно невысоким расценкам. Меняется подход к делу - не жалеются инвестиции, происходит значительная реставрация зданий, входящих в университетский фонд, приглашается новый преподавательский состав, более профессиональный и эрудированный, который смело идет на эксперименты в общении со студентами. Дик также с трудом, но выбивает протекцию городских кругов. И скромный гадливый утенок начинает хорошеть! Американская молодежь со всех штатов начинает стекаться сюда, чтобы получить качественное гуманитарное образование. За 7-8 лет Университет твердо встал на ноги и стал приносить доход. Реформы Дика признают правильными и своевременными. О нем трубят СМИ по всей стране, воспевая его ум и прозорливость. Четыре года назад Дик снова баллотируется в Городской Совет, и на сей раз с легкостью побеждает своих конкурентов. Ходят слухи о высоких контактах Рейнольда, чуть ли не с самим Президентом, оказывающим ему свое покровительство. О некоторых его делишках, прокручиваемых в старом добром ключе 'я продаю - вы покупаете', иногда, якобы, даже в обход Конституции. О его нескончаемой цепочке сексуальных похождений, начавшихся еще в далекой молодости и тянущихся по сей день. Да мало ли о чем судачат втихомолку в городских барах? Эти слухи никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть. Но все сходились на том, что Дик - молодчина, хватка у него 'железная', как и полагается, дай ему бог долгих лет жизни и крепкого здоровья. И поднимали в его честь большой полный до краев бокал пива.
  С Ральфом и Нилом (особенно последним) у Эдгара были хорошие дружеские отношения. А вот с Диком наладить контакт как-то не удавалось, он держался несколько отстраненно, предпочитая со всеми поддерживать строгий рабочий нейтралитет. Что ж, старики имеют право на свои причуды. Тем более такие, как 'Железный Дик'.
  Стены в Университете были расцвечены в золотистые оттенки, кое-где переходили в лиловые, словно покрашенные самим солнцем на его восходе и закате, а вот паркет был темно-коричневым, как поджаренный каштан. Ходить по нему было одно удовольствие, причем совершенно бесплатное. Коридоры - широкие и просторные, не вызывающие клаустрофобии, плавно переходящие в лестничные закругления. По одному из них, находящемуся на третьем этаже, и шагал сейчас Эдгар, уже издалека заметив знакомую широченную фигуру О.Брайена, с которым у него предстояла встреча. Впрочем, его было трудно, а точнее просто невозможно не узнать тому, кто хотя бы раз общался с ним более, чем пол-минуты.
  Внешне неповоротливый, Нил на деле был настолько подвижен, что успевал всюду, где только можно, а иногда даже там, где нельзя. Весьма внушительная комплекция, остроконечная серая бородка, звучный бас, могущий сотрясать люстры под потолком словно при землеирясении, солнечная улыбка на резко очерченном лице потомственного ирландца позволяли обладателю сего нигде не оставаться незамеченным при своем появлении. Вы видели перед собой эдакого античного Геркулеса, только погрузневшего, посолидневшего, но движущегося со стремительностью Кернейской лани и ее же ловкостью, мечущего громы и молнии своим голосом подобно Зевсу, но знакомясь поближе, вы вдруг обнаруживали обходительного разумного Париса и даже тонкого романтичного Орфея. И понимали, что вы очарованы. Нил обезоруживал своей искренней открытой напористостью и замечательным чувством юмора. А пока вы приходили в себя, ваш собеседник уже успевал исчезнуть в неизвестном направлении, заставляя усомниться: а знакомились ли вы вообще с общительным добродушным гигантом, словно сошедшим со страниц учебников истории, или же вам это только приснилось.
  Некоторые даже утверждали, что О.Брайен обладает сверхъестественным даром присутствовать одновременно в нескольких местах, на что Нил только отшучивался, что, мол, лавры Калиостро ему пока не по плечу. Нил преподавал в Университете философию (что вполне соответствовало его складу ума). Он носил традиционно черные элегантные костюмы, с трудом вмещающие его могучую фигуру. У него было много друзей и несгибаемый авторитет в обществе. Пять лет назад Нил повторно женился, имел двое детей от первого брака.
   Подходя ближе, Эдгар увидел, что О.Брайен не один. С ним беседовал мужчина в сером костюме, и на секунду - неожиданную долю секунды - Эдгару показалось, что его лицо ему знакомо. Но память была глуха и мертва, что свидетельствовало об обратном - Мэйли обладал хорошей памятью на лица. 'Дежа вю', - мелькнуло у него в голове и еще возникло какое-то непонятное ощущение, но в следующее мгновение О.Брайен повернул к нему голову, и оно исчезло без следа.
  - Привет, Эд. Хорошо, что ты подошел. Позволь представить тебе Уильяма Стэмптона. Уильям - Эдгар Мэйли.
  Эдгар пожал руку Уильяма. Она оказалась мягкая, но холодная. 'Очень приятно,' - сказал его собеседник, Эдгара поразил его бархатный, даже, пожалуй, мелодичный тембр голоса, в котором, однако, слышались и стальные нотки. Уильям не был стар, скорее он выглядел моложаво, примерно тех же лет, что и Эдгар, а лицо было гладким и сухим, как стиральная доска, без морщин и каких-либо цветовых оттенков, над уверенными натянутыми скулами располагались пухлые ямочки, как у младенца. Глаза смотрели без особого выражения, словно сквозь него. 'Взаимно,' - ответил Эдгар, ощутив некотоорый интерес. Этого человека никогда здесь раньше не было, а значит...
  - Уиьлям - преуспевающий финансист, отныне он возглавит наш финансовый отдел, а также, в связи с рестурктуризацией Комитета, будет руководить выборной кампанией. Надеюсь, вы вместе будете работать над этим, - с некоторым нажимом сказал О.Брайен.
  - Подожди, Нил, какая реструктуризация?.. - непонимающе спросил Эдгар.
  - Я думаю, мы поговорим позднее, - обратился к О.Брайену Уильям. - Проясните пока профессору суть дела.
  - Хорошо, - сказал О.Брайен. - Тогда до встречи.
  - До свидания. - Уильям поочередно пожал на прощание руку Нилу, а затем Эдгару. - Мы с Вами еще обязательно увидимся, - пообещал он тоном, в котором, как показалось Эдгару, проскользнула легкая насмешка. Уильям ушел Его походка напомнила Эдгару кошачью: мягкая, аккуратная, неспешная. 'Любопытный человек', - снова мелькнуло у него. Затем Эдгар вопросительно перевел глаза на О.Брайена. Тот находился в каком-то задумчивом полутрансе. Затем вздохнул (как показалось Мэйли, с некоторым облегчением) и, усмехнувшись, сказал: 'Эд, идем-ка прогуляемся по саду, и я объясню тебе, что к чему. А то тут и у стен могут быть уши, в которых мы не заинтересованы.'
  Они спустились вниз, практически никого не встретив (занятия шли полным ходом, и только несколько студентов толклись в вестибюле, обсуждая, как водится, бейсбольные дела), вышли через центральный вход навстречу радостному солнечному дню, также набирающему ход. Благополучно окаменевший Сократ тужился в раздумиях, обласканный лучезарным светом. Взяв влево, Эдгар и Нил прошли вдоль нескольких гордо стоящих авто (среди них - 'Ролс-Ройс' самого О.Брайена), нырнули в небольшие деревянные воротца, крепкие и опрятно выглядящие, без запора, скорее символизирующие начало сада, чем им являющиеся, и оказались на главной аллее.
  Перед ними открылась небольшая поляна, на которой кружками размещались каменные клумбы с цветками. (Эдгар не имел даже приблизительного представления, как фикусы или герани там выращиваются.) Земля здесь была желтоватая, вперемешку с низко стелющейся травой. А уже метров через 50 начинались зеленые кустарные заросли, впрочем вполне цивилизованные, в которые углублялась почти прямая линия аллеи. Отчетливо раздавалось сочное пение птиц. Медленным шагом они направились вглубь. Тут царила освежающая прохлада, несмотря на то, что ветерок был легкий и
  почти незаметный. Лениво трепещущие листвой кусты и маленькие ветвистые деревьица словно бы приветствовали их присутствие.
  - Какое здесь хорошее место! - тихо сказал Нил, мечтательно покачивая головой. - Таким, наверное, должен быть рай - тишина, покой, уют, умиротворение, плохие мысли рассеиваются сами собой... Если бы это было возможно, я стал бы частью этого сада. Только здесь я по-настоящему отдыхаю душой... - Нил вздохнул. Природа по обыкновению наводила на него меланхоличность и поэтическое натроение. Эдгар же подумал, что это прекрасное место, если находиться здесь полчаса, час, ну, максимум два, но когда больше, а тем более становиться его частью - это, наверное, невыразимо скучно и постыло - СЛИШКОМ ТИХО, СЛИШКОМ СПОКОЙНО...
  - Ладно, Эд, - сказал Нил, стряхивая с себя очаровывающее наваждение, - все это, конечно, хорошо, но мы пришли немного побеседовать о делах земных, и делах, скажу тебе, очень важных. Знал бы я, что мне на старости лет придется заниматься этим... - Нил снова вздохнул, затем рассмеялся. - Эд, скажи, ты вообще в курсе всей той неразберихи, что происходит в Белом доме? Я имею в виду предстоящие выборы президента.
  - Говорят, что настоящий историк знает гораздо лучше строение черепа мамонта, чем собственной жены, - пошутил Эдгар и осторожно добавил. - Но я слышал, что дела у нынешнего президента не слишком хороши.
  - Не слишком хороши?! - Нил бурно рассмеялся, спугнув с куста с удивлением уставившегося на него воробья. - Деликатно, ничего не скажешь! Черт возьми, да они дышат на ладан! Гарри Ричардсон - славный малый, но он допустил несколько грубейших политических просчетов, которые американцы не могут ему простить. Я думаю, ты помнишь скандал с Демпси Уоллес, которую оппозиция довольно убедительно разрисовала невинной жертвой оголтелого жеребца - Ричардсона. Шли слухи даже про импичмент, дело замяли, пятно осталось. Но это еще цветочки. Как насчет пленки, запечатлевшей его 'на рогах' в самом нерезидентском виде? Конечно, администрация заявила, что это подлог, но у оппозиции глотки будут
  полуженнее. Но главное, что ему не могут забыть, это неудачное вторжение в Турцию, подорвавшее престиж Америки на международной арене. Да, в его правление снизились налоги, увеличился доход государства, стабилизировались отношения с Европейским блоком, это признают даже критиканы, но для американцев это все задний фон. Репутация - вот что действительно важно! У нас это довели до абсурда. Ну, строй себе дворцы, имей баб на стороне, интригуй с врагами, - но тихо, чтоб никто не знал, и тогда нет проблем: Америка дорожит презумпцией невиновности. Проще говоря - не пойман, не вор. Демократия оборачивается лицемерием. Ричардсон действовал по молодости и не по правилам - и теперь расплачивается. А то, что провал с Турцией целиком на совести этого осла Мэнсела, тупого генерала, которого просто навязала президенту именно оппозиция, такого себе взрывоопасного камикадзе - кто об этом сейчас помнит? Если нужен козел отпущения - то за все отвечает Президент. Его использовали как трехлетнее прикрытие, плацдарм для великодержавных планов консерватора Картера, который рвется к президентству, словно лиса в курятник. В общем, Ричардсон в полном дерьме. Последние опросы показали, что за него отдадут голоса максимум 3-4%. Дальше уже некуда. И никакие его дела или заявления неспособны изменить в корне ситуацию за оставшиеся месяцы до выборов. Америка отвернулась от него. Для нее он - 'политический труп', а ты знаешь, какое это страшное клеймо. Как ни странно, в рукаве президента остался лишь один действенный, хотя и сомнительный козырь. Ты понимаешь, куда я клоню, Эд?..
  - Молодость?!.. - автоматически вырвалось у Эдгара.
  Нил с изумлением посмотрел на Эдгара. - Ну и голова у тебя, Эд! - воскликнул он, торжествующе поведя седыми бровями. - Не зря мы приглашаем именно тебя. Да, молодость! Сыграть на этом - это его последний шанс на второй срок. Гарри всего 34 года, он самый молодой президент США за всю историю. Он умен, обаятелен, у него была хорошая команда. Сейчас она фактически развалилась. Но не до конца. Ты ведь помнишь, Эд, его потрясающую кампанию 3-х летней давности?
  - По-моему, он тогда обошел Картера уже у самой финишной ленточки. Во всем мире были весьма удивлены, большинство политиков ставило на Картера, - наморщив лоб, ответил Эдгар.
  - Именно. И сейчас он собирается с нашей помощью удивить его во второй раз. Потому что если Ричардсон проиграет выборы, то вряд ли когда-нибудь вернется, несмотря на свою молодость и несомненные достоинства, к рулю управления страной. 'Эксы' не возвращаются, это уже закон. Так что его выбор прост - пан или пропал... 'Цезарь' или 'ничто', как говорили конкистадоры. А теперь я объясню тебе, Эд, почему я уже целых 10 минут несу эту политическую дребедень.
  Дело в том, что у Ричардсона нет ни малейших шансов прямо и явно задействовать свой козырь с успешным исходом. Обращение к народу? Публичные демонстрации? Популистские акции? Все это ерунда. Так из 'политического трупа' он станет 'шутом', а это уже действительно крышка. Ричардсону необходимо затаиться, дать время, чтобы о нем забыли, а напомнить... да-да, уже на финишной ленточке! Сделать ставку на блиц-криг. Но для этого ему необходима сила, на которую он сможет опереться, сила, которая вынесет его 'из грязи в князи', в самый последний момент. Таким костылем можем стать только мы: Университеты и молодежь. Я не шучу.
  Все достаточно просто, хотя, может статься, и гениально. Так повелось, что университеты, образование, традиционно стоят в стороне от политической борьбы. Однако, самое время нарушить эту традицию. Несколько ведущих Униврситетов страны выдвинут от себя кандидатов в президенты на эти выборы. Их поддержку и раскрутку тайно для общественности берет на себя Ричардсон и его уцелевшая команда. Согласись, людей образования у нас в Америке особенно уважают и ценят, к ним прислушиваются, и если они будут достаточно убедительны, за них проголосуют. На нашей стороне тоже новизна - люди любят новое - а раньше такого никогда не было. Первоначально кандидатов будет несколько, затем останется только один, который аккумулирует все голоса. Консерваторы не будут рассматривать нас серьезно, как конкурента, и это тоже только плюс. И вот, за несколько недель непосредственно до выборов, 'эффект Х', то бишь наш кандидат (а он наберет не менее 15%, я в этом уверен - с таким-то финансированием...) делает, будем надеяться, решающий ход: обращается к народу с речью, в которой призывает к национальному согласию, единению, миру, и передает голоса Ричардсону, в которого он 'горячо верит и просит поверить народ, ибо будущее за молодостью - которая делает ошибки, но которая способна создавать новые ценности'. Или что-то подобное. Это - настоящая бомба, а тем временем Ричардсон необычайно активно входит в борьбу всеми своими силами. Интуиция подсказывает, что это должно пройти. Смелость и неожиданность всегда имели первоочередное значение в крупных исторических масштабах от Тамерлана до Гитлера. И мне, старику, сдается, что сегодня мало что изменилось.
  Ты прекрасно понимаешь, какие выгоды это принесет всей системе образования, да и непосредственно нашему Университету. Здесь речь идет о таких деньгах, за которые гибли целые народы. Причем даже в случае поражения мы ничего не теряем - об этом позаботится Дик, через которого пошла эта инициатива. Другое дело, что план строго засекречен. Если оппозиция пронюхает, а главное - если у нее будут доказательства, шум подымется такой, что мы здесь все полетим в тартарары вслед за Ричардсоном. Но если мы будем осторожны, этого не произойдет. Дик - старый опытный вояка, он раскрутит эту кампанию ниточка за ниточкой, не запутав клубок. Президент обратился по верному адресу, когда связался с Рейнольдом, он сделает все, как надо. Отныне мы - тайное ядро той силы, которая может и должна спутать карты многим провидцам в Белом доме. Из наших посвящены
  в суть Дик, Степлер, я и теперь ты. Возможно, привлечем кого-то еще, остальные должны знать только внешнюю сторону: Университет при поддержке финансовых структур города решил выдвинуть своего кандидата в президенты. Вот так. Уф, - шумно вздохнул Нил, проводя рукой по зеленым веточкам кустика, мимо которого они шли по ярко залитой солнцем аллее, одной из разветвлений главной, - сейчас бы добрый глоток вина совсем бы не помешал моему горлу. А то оно сейчас засохло, как осенний листочек.
  - Нил но почему я? - поинтересовался Эдгар.
  - А почему бы не ты?! - удивился гигант, сопроводив слова могучим раскатом смеха. - Эд, я тебя давно знаю, знаю, что тебе можно доверять, и что голова у тебя что надо. Ты полон сил и нерастраченной энергии, у тебя есть стимулы. Потом, знаешь, на твоем привлечении настоял Уильям.
  - Уильям?! - удивился Эдгар. - Мы же не знаем друг друга.
  - Да, но он изучал личные карты состава, прошлое и репутацию, и сказал, что без тебя нам не обойтись. Он тайный представитель президента, один из участников 'золотой' команды Ричардсона, причем не той, что была 'наверху', а той, что отвечала за закулисную сторону...., невидимый глазу стержень. Он прибыл сюда, как финансист, крупнейший мультимиллионер Америки, ищущий базу для своих инвестиций. Прикрытие надежное, ты знаешь, сколько сейчас этих Миллионеров?! - как собак нерезанных, честное слово. Стэмптон купил 30% акций нашего Университета и теперь является одним из его фактических совладельцев. Он, якобы, будет спонсором всей президентской кампании, на деле его расчетный счет постоянно пополняется переводами из швейцарского банка, со спецсчета Президента. Стэмптон будет управлять нашими денежными вопросами - внешне, а еще, конечно, кое-какими другими. Все полномочия Ричардсон возложил на него, видно рассчитывает, что этот человек сможет справиться. Что ж, дай то Бог. Он и Дик - два режиссера готовящегося действа. Завтра состоится внеочередное заседание Комитета, на котором мы дадим ему старт. Будет объявлено имя нашего канлдидата. - Нил сделал короткую паузу. - Им буду я.
  - Ты?! - вот тут Эдгар был действительно порядком удивлен, хотя... хотя это можно было предположить. Он не знал, то ли поздравлять Нила, то ли соболезновать ему. С одной стороны, слава, с другой - в случае возможной неудачи его репутация будет окончательно и бесповоротно загублена.
  - Авантюра, ты считаешь? - вдруг О.Брайен так озорно, по-мальчишески улыбнулся, враз помолодев лет на десять, так что Эдгар не смог не ответить ответной улыбкой. - Есть немного. Может это и старческая причуда, но я хочу в ней поучаствовать. Здесь игра по-крупному, и в случае успеха можно сорвать приличный куш. А неудача...- Нил пожал плечами. - От нее никто не застрахован. Кто не рискует, тот не пьет мартини. К тому же, знаешь, Эд, есть у меня еще такой интерес, можно сказать, чисто человеческая антипатия: - лицо Нила снова осветила задорная усмешка, - ну не люблю я этого козла с бородой, - он иллюстративно взялся за свою короткую бородку, - Картера! Нутром чую, ничего хорошего он, как президент, не сделает. Опять будет вопить про восточную угрозу, сплошная демагогия - а мы, страна, откатимся назад лет на шесть. У самого-то рыльце давно в пуху, просто маскируется хорошо своей внешней р-рэспэктабельностью! - О.Брайен скорчил кислую гримасу. - Ты же знаешь этих консерваторов, их будут тащить на кипящую сковородку, а они будут упираться и кричать о нарушении их конституционных прав. А вот Ричардсон мне нравится. Он не ахти что, но свой, открытый парень, который искренне хочет что-то сделать лучше. Я думаю, стоит дать ему шанс.
  Внезапно О.Брайен нахмурился, его густые брови сошлись в единую точку и он сказал:
  - Так что тут все о'кэй, но вот, этот Уильям, честно скажу, меня почему-то раздражает. Или даже не раздражает... мне сложно определиться. - О.Брайен пощелкал пальцами в воздухе. - Странный он какой-то, скользкий, что ли... Не знаю. И смотрит так холодно... Хотя президент за него поручился, когда они с Диком разговаривали по телефону. А ты что о нем думаешь, Эд?
  - Мне трудно что-то сказать, я его видел мельком. Нужно будет пригляднться повнимательнее, - осторожно ответил Эдгар. Открыто говорить о том смутном беспокойстве, которое вызвал у него Уильям, он не собирался. Нил, конечно, очень хороший парень, открытый, прямой, не лишенный чувствительности, но откровенничать с ним не было никакого смысла. Лучше пусть люди будут честными с тобой, чем ты с ними. Ради самого себя.
  - Ну, ладно... Впрочем, взялся он за дело неплохо, это уж не совру. Так ты согласен рискнуть с нами, Эд?
  - Скорее да, чем нет, но если бы ты объяснил мне более подробно все нюансы и то, в чем будет заключаться моя роль и что я за нее получу, то я был бы более уверен в своем ответе, - спокойно ответил Эдгар, прибегнув к уклончивому тону.
  Нил снова разразился взрывом громкого смеха и взглянул в небо, на уверенно висящее над горизонтом дневное солнце, похожее на упитанного довольного собой колобка.
  - Браво, Эд. Ты настоящий политик. Что касается твоей роли, ты сам определишься с ней позднее, в зависимости от твоего выбора. Несомненно она будет лежать в области организации и управления кампанией с учетом наших конечных планов. Насчет же остального... Давай тогда пройдем в мой кабинет и я кой-чего тебе покажу и расскажу, пока ты не скажешь 'хватит, Нил, я все понял, будем действовать'. О'кей? Жаль, не хочется покидать это прелестное местечко... - Нил зажмурился и потянул носом воздух, - запах-то какой!.. Но надо. Ну, пташки, травка и солнышко, я не говорю вам 'прощай', я говорю вам 'до свидания'. Идем, Эд.
  И они направились к выходу под аккомпанемент веселых птичьих трелей.
  
  Спустя несколько часов (четыре или пять) Эдгар уже ехал домой все на том же городском автобусе, находясь в непривычно возбужденном состоянии. Он даже не зашел, как предполагалось, в библиотеку. Успеется - то, что поведал ему О.Брайен, было, пожалуй, намного поважнее. В его кабинете они еще раз прокрутили предстоящий сценарий, Эдгар увидел уже готовые рекламные проспекты с Нилом на развороте, узнал, что уже заказано время на ТВ, радио, заложена информация в абонентскую систему, куплен личный транспорт для разъездов по стране. Размах был, поистине, невиданный, он ошеломлял Эдгара и кружил ему голову. В конце концов, это ведь был и его шанс, шанс не только заработать, но и выдвинуться, заявить о себе, реализовать свои скрытые честолюбивые замыслы. И ему доверили, его включили в число ИЗБРАННЫХ, осведомленных!.. Это дело не было простой авантюрой, несомненно нет, оно было сложной и чрезвычайно запутанной игрой, в которой победитель получал ключи от Белого дома. И пусть Ричардсона Эдгар знал лишь по телекартинкам, мысль о том, что он будет косвенно причастным к его неожиданному успеху, заставляла его сердце биться в учащенном ритме, а кровь горячо пульсировать по жилам. В его голове уже складывались определенные идеи, образы того, как можно построить эту кампанию, от чего плясать и на что делать ставку. СЛАВА и ДЕНЬГИ, ДЕНЬГИ и СЛАВА - эти слова звучали в его мозгу нестройным воодушевляющим гимном, словно чарующая мелодия заклинателя змей заставляла клубок идей подниматься из своего лукошка и виться перед его глазами в странном магическом хороводе. А все начинается уже завтра, на заседании Комитета... Эдгар глубоко вздохнул и отбросил от себя приятное наваждение: он, в элегентном костюме, что-то убедительно доказывающий затихшей аудитории, состоящей на этот раз не из студентов, а из самих ученых мужей и простых американцев. Нет, его роль была пока поскромнее, но это только начало. Без сомнения, это так.
  Прийдя домой, он - о, чудо! - застал Полли в полной боевой готовности. В небесно-голубом шикарном платье она, уже расправившаяся с хозяйскими заботами и жаждущая обещанных развлечений, смотрелась просто неотразимо. Что Эдгар не замедлил донести до слуха своей супруги. Сегодня он чувствовал себя счастливым и хотел поделиться этим с ней. Вместе они направились сначала в местный лунапарк, где получили массу незабываемых впечатлений от 'чертовой карусели' (Полли кричала, как сумасшедшая), а затем была романтическая прогулка под мерцающими звездами, сопровождающаяся обильными жаркими поцелуями. Неудивительно, что после такого вступления их ночной вояж на мягкой ласковой кровати выдался на редкость ярким и содержательным. Насытившись друг другом, они мирно заснули бок о бок в своих излюбленных позах: Полли - 'калачиком', а Эдгар - 'каланчой', прямо и ровно, вытянувшись на белом семейном ложе.
  Это был финальный аккорд удачно сложившегося дня. Пожалуй, эта ночь была у них одной из лучших за все время. Они спали, и их сны были легки и бездумны. Серповидный месяц сиял в ночном небе, похожий на ломтик счастья...
  Нилу О.Брайену, новоиспеченному кандидату в президенты, не нужно было долго уговаривать себя, чтобы принять решение. Образы прошлого нередко вертят колесами нашего будущего - так было и на этот раз. То, что Нил рассказал Эдгару, чем объяснил свое участие в этой небезопасной и рисковой затее, было правдой... но еще не всей правдой. Впрочем, с его стороны было бы глупо говорить Мэйли об этом, что имело значение только для него и ни для кого более. О той маленькой серой лошадке из его молодости.
  
  Отец Нила О.Брайена, мелкопромышленный ирландский коммерсант, переехал в Америку в 70-м году прошлого века, когда неожиданно разбогател и решил сменить место жительства - свое и своей небольшой семьи. Что явилось причиной тому - тайные долги, нежелательные связи либо просто скука - так и осталось загадкой для Нила. Ему было тогда 6 лет, когда страна 'больших свобод' распахнула им свои гостеприимные объятия. На удивление, старший О.Брайен сумел поставить свое дело и здесь и даже крепко встать на ноги. На удивление - потому что равнодушие к спиртному не являлось отличительной чертой характера Денниса. Частенько напиваясь до одурения, он поколачивал Кларенс, свою жену, впрочем, относящуюся к тому с редким спокойствием и смирением. Чеовеком Деннис при том был неглупым, добрым, но суровым, как высеченный кремень; он дожил до 70 лет и благополучно скончался в своей кровати, окруженный близкими: женой, пережившей его всего на полгода, Нилом, его братом Джекобом и теткой Шарлоттой, приехавшей из Ирландии чуть погодя, уже в обжитый дом. Наследство осталось не столь крупное, но хорошее, распределенное между двумя братьями и позволившее им существовать довоьно безбедно. Нил отличался от своего брата, Джекоба: тот пошел по стопам отца и продолжил его бизнес. Нил добровольно отказался от всего этого и стал на путь преподавателя. С детства он читал много книжек, особенно старых замечательных ирландских сказок, возможно, именно это подтолкнуло его на стезю философии. Где рождаются мифы - там рождается мысль и попытка объяснить мир, который, как был твердо убежден Нил, был дан человеку для познания.
  Его Ирландия... да, у него сохранились приятные детские воспоминания о его родине. Нил не забывал о своем происхождении. Но он полюбил Америку, он чувствовал себя настоящим американцем. Здесь прошла основная часть его жизни. Здесь он обрел свое призвание. Здесь он встретил свою любовь... с которой оставался и поныне - Мелисса Корнел, уже свыше четверти века О.Брайен.
  ...Это было уже давно, но он помнил, как будто это произошло только что. Тогда он только начал встречаться с Мелиссой, и еще не знал, к чему это приведет. Ему было 24, ей - 20. Они вместе отправились на городской ипподром - даже непонятно, что толкнуло его предложить ей именно такой поход. Ведь ни он, ри Мелисса в душе не являлись поклонниками гонок и азартных игр. И Нил знал это.
  Был жаркий июньский денек. (Давно уже не было таких - с тех пор, как озоновые дыры над Атлантикой основательно разошлись и недурно подшутили над цветом мировой учености. Вместо ожидаемого потепления наступило похолодание, довольно ощутимое, особенно ударившее по небогатым северным странам - вроде России, где теплолюбивые почвы перестали урождать злаки. Постепенно к этому привыкли в мир, и все же Нил не без грусти вспоминал солнечное лето времен своей молодости.) Он и Мелисса долго стояли у длинных списков с участниками предстоящих заездов, висящих на сероватом стенде, справа за которым находились кассы. Нил держал свою подругу, светловолосую длинноногую девчушку с миловидными, хотя и чуточку простенькими чертами лица, под локоть, судорожно пытаясь сообразить, что же ему делать, чтобы не испортить впечатления о себе. Мелисса несколько недоуменно поглядывала по сторонам, на мельтешащих оживленных людей, зараженных духом гоночных состязаний, ее голубоватые круглые глаза обращались на Нила с немым вопросом, а он не знал, что делать. Что дернуло его пойти сюда? Глупость. Стоять так далее было еще глупее. Нил уже подумывал о том, как бы найти предлог, чтобы убраться отсюда - может, посидеть в обычной кафешке напротив ипподрома, хотя это, конечно, было бы уже не то.
  В эту секунду он оглянулся... и увидел ее.
  Сквозь толстое выпуклое стекло, озаренное солнечными золотистыми лучами, его взгляд упал на обычную серую лошадку, неторопливо переминающуюся копытами возле беговой дорожки. Жокей, нагнувшись, разбирался с распутанными поводьями, свисающими до земли. На ее спине был прикреплен номер: '17'.
  В ней не было ничего особенного, но...
  Какая-то сила сдвинула его с места. Решительным шагом он подошел к левой кассе, вместе с Мелиссой. Ее теплая рука ободряюще сжимала его запястье, но Нил не думал об этом. Он, казалось, потерял способность размышлять, действуя по чистому наитию - как подсказывало, подталкивало его нечто внутри его груди, в которой вспыхивали и гасли короткие непонятные вспышки. Это было словно мгновенное опьянение, влекущий экстаз торжества. Он знал!
  - Скажите, в каком заезде будет эта лошадь? Под семнадцатым номером? - спросил он в окошко немолодого мужчину с седыми усами, указывая рукой в направлении окна, где, словно белоснежная невеста на фоне безликих серых свидетелей, стояла она. Его избранница.
  - Кассир даже не посмотрел в этом направлении, что даже как-то задело Нила. Его палец скользнул по лежащему перед ним списку и он без запинки ответил:
  - Семнадцатая - это Серебряная Грива. Она побежит в третьем круге. Будете делать ставку?
  - Да. Пожалуй, да, - нарочито беззаботно сказал Нил, засовывая руку в нагрудный карман, где лежал коричневый бумажник. На самом деле его сердце дико стучало, едва не выскакивая наружу. Кажется, Мелисса почувствовала это, потому что она удивленно взглянула на него, взмахнув шелковистыми ресничками, а ее рука крепче сжала его локоть. 'Все в порядке?' - означал этот жест. - 'Нил, с тобой все В ПОРЯДКЕ?'
  Он послал ей быструю ободрительную улыбку, которая вышла чересчур широкой и какой-то неестественной. Впрочем, вряд ли Мелисса успела это уловить. Он почти тут же пришел в себя. Что это с ним? Лошадь впервые увидел? Обычная ставка. Чтобы они могли спокойно проиграть здесь десять долларов и уйти домой, прибавив новых ощущений. Вот и все.
  Но в глубине души он знал, что это не так.
  ...Чувство вернулось позже, когда они стояли, тесно прижавшись друг к другу у белой перегородки, на возвышении над центральной дорожкой. Внизу мощные копыта вздымали густую пыль, гаревое покрытие буквально горело от невесомого прикосновения крупных атлетичных фигур лошадей, взмыленных, как и их вжавшиеся в круп наездники, слившиеся с ними в единое целое. В воздухе витал невообразимый шум. Казалось, все пространство вокруг них накалилось и готово было взорваться.
  И ослепительной молнией к финишу третьего заезда неслась та самая невзрачная серая лошадка, под номером семнадцать. Она на корпус шла впереди ближайшего преследователя. Он и Мелисса кричали. Кажется да, кричали. Он не совсем отчетливо помнил, как это было. Эти мгновения словно испепеляли сами себя. Но когда лошадка, их лошадь, 'семнадцатая', пересекла белеющую полоску первой, он запомнит это навсегда, они с Мелиссой поцеловались.
  Это было больше, чем просто поцелуй. Они впились в губы друг друга, страстно, жгуче, даря обещание, простиравшееся куда дальше, чем на то время, которым обычно измеряется человеческая жизнь. Этот поцелуй скрепил их, как он понимал теперь, именно он ознаменовал начало их долгого и успешного брака.
  Мелисса О.Брайен - Нил О.Брайен. Теперь ему уже 50, а ей 46. У них двое детей. Они никогда больше не ходили на ипподром с той поры. То был первый и последний раз, когда азарт проник в их сердца, овладел ими почти полностью.
  Выигрыш был не столь велик - 1 к 20. Он выиграл двести долларов. Но дело было не в деньгах. Оно было в ощущениях. Дело в том, что он точно знал, что ему нужно поставить на эту лошадь. И Нил не мог себе это объяснить. Наверное, и не очень хотел.
  Эта лошадка стала для него символом чего-то необъяснимо приятного, до дрожи в коленях и потных ладошек, сжатых в пьянящей эйфории восторга. Приторно сладкого, как тот страх, который испытывают ребятишки, рассказывающие друг другу в темноте страшные истории, в которых, они прекрасно знают, нет ни капли правды... и не будучи в силах не поверить в них всей душой. ОЩУЩЕНИЕ СКАЗКИ, происходящей наяву, хоть немного оно знакомо любому из нас.
  Нил О.Брайен не стал исключением. Он сохранит что-то вроде ностальгии... по тому мгновению, когда он увидел приподнятую кверху, словно в каком-то страстном призыве, темно-серую морду лошади. Лошади-победительницы.
  Именно поэтому он почти без колебаний согласится на предложение Рейнольдса, высказанное ему в кабинетной тиши, когда только тиканье настенных часов вклинивалось в четкий ход его мыслей. Предложение возглавить президентскую гонку. (Его счастливая лошадка. Она возвращается. Видит бог, она возвращается к нему!..)
  Второй раз за свою жизнь он собирался сыграть в ту же рискованную игру. Только сейчас ставки были куда выше.
  (Интересно, что же заставляет человека вновь и вновь возвращаться к своим недостижимым заоблачным пикам? С тем же неутешительным исходом. Некоторые вещи даются лишь один раз. Потому что число 'два' - это число смерти.)
  
  Худой плоский библиотечный стол, расположенный в конце залы, слева от высокой гряды стеллажей, заполненных пухлыми фолиантами человеческой мудрости, был привычным местом работы профессора Мэйли. Правда, эта работа в чем-то была для него и отдыхом. Здесь царили тишина и спокойствие, казалось, даже мухи старались шуметь лишь по внутреннему распорядку, редко и ненавязчиво. Всем здесь заведовал высокий седой Карл, как нельзя больше соответствующий духу этого заведения: неулыбчивый, с мягким тихим голосом, предупредительный, знающий. Такие люди созданы для того, чтобы быть библиотекарями, незаметным полезным приложением к письменным сокровищам, хранящимся здесь. Эдгар знал, что у Карла есть жена и двое детей, и предполагал, что они любят ходить в зоопарк, где, путешествуя от клетки к клетке, он рассказывал неизменно спокойным тоном о привычках каждой зверюшки, дети, открыв рты, слушали его, а жена с тихим умилением смотрела по сторонам и бледно улыбалась. Карл, наверняка, очень хороший рассказчик. Тот, кто распоряжается книгами, обычно читает часть их. Кроме того, по воскресным дням Карл с женой скорее всего посещает концерты симфонической музыки. Для них это что-то вроде ритуала. Вся их жизнь чем-то напоминает один большой ритуал, словно жрецы древнего языческого культа, они медленно, шаг за шагом, день за днем, возлагают на жертвенный алтарь времени самих себя. Эдгар подумал, что со стороны это кажется облагораживающим, а для Карла это, верно, столь же обычно и естественно, как утреннее посещение туалета.
  Перед профессором были разложены листики с мыслями студентов о Боге. Он медленно, не спеша, просматривал их одну за другой и раскладывал на три стопки: 'малоинтересные', 'любопытные', 'весьма любопытные'. Эта информация могла послужить ему основой для последующей социологической работы. Третья стопка была самой скудной, что вполне понятно. Если бы большинство людей могло с легкостью придумывать нечто новое и оригинальное в подобных областях, отпала бы всякая необходимость как в философах, так и теологах. Да и преподавателях тоже. Науки представления и компоновки чужих мыслей и образов. Самой внушительной, соответственно, выглядела первая стопка. 'МАЛОИНТЕРЕСНОЕ' ДЛЯ НЕГО, но, без всякого сомнения, очень ценное и важное ДЛЯ НИХ. Эдгар усмехнулся. Что же говорит сегодняшняя свободомыслящая молодежь?
  ':БОГ'.- 'Если он есть, то мне бы хотелось с ним познакомиться.' Справедливое желание. Но вряд ли осуществимое в рамках этой жизни. 'Я не верю в Него, но мой отец говорит, что он есть, а я верю моему отцу.' Замкнутый круг получается. 'Я верил в бога, меня научила этому мать. Но она погибла в катастрофе, и теперь я думаю: как он мог это допустить?! Ведь она была еще молодой и любила Его...' Увы, это жизнь. У человека современного есть два основных источника веры: готовые догмочки из имеющихся религий и личные ощущения. Почему бог допускает зло? Какой он после этого бог, средоточие добра? Вавриантов ответа - тысячи, и каждый подбирает какой-то более подходящий ему лично, если хочет ВЕРИТЬ. Личное всегда берет верх, если нет абсолютной уверенности. Откуда взяться ей у молодых в этом скептичном подвижном мире, где секс и марихуана служат скрытой опорой государственности? И все же: 'Я знаю, бог есть. Я чувствую это сердцем. Придет день, и Иисус откроется всем...' Этому юноше или девушке в чем-то можно позавидовать. Он (она) тверд(а) в себе и своей уверенности. А вот еще: 'Я хочу верить в бога, потому что иначе все теряет смысл: оно создавалось с какой-то целью, и мы тоже. Быть добрым, любить, делая мир лучше. Иначе зачем все это?' Да, хороший вопрос. Вера, как средство преодоления неопределенности, спасительный канат, вытягивающий из омута вопросов, которые задает бесконечность. Молодой ищет, старый устает искать, предпочитая думать, что нашел - ответы. Словно большое жизненное телешоу, наподобие 'Колеса фортуны': 'А теперь, в течении, скажем, 65 лет вы должны будете назвать секрет бытия. Н-ое количество букв, вы можете открывать какие хотите.' (в камеру к зрителям:) 'Вряд ли это поможет...' (улыбка ведущего) 'О, извините, время вышло. Как? Неужели... НЕТ ВАРИАНТОВ? Да, очень жаль, но все равно большое вам спасибо за участие, аплодисменты!..' (занавес)
  ':БОГ'- 'Мой бог - любовь, я ею живу! А остальное - ерунда.' Смело, дерзко, но не ново. Удовольствие. Не в нем ли искали смысл еще последователи эпикурейцев? Любовь угасает, тело увядает. Это не трагедия - если не относиться к этому слишком серьезно. Ну вот, уже любопытно: я вообще-то не
  думал о боге и таком, и не считаю это необходимым. Если человек хороший - он и есть хороший, а если плохой - то при чем здесь бог?' Верно, валить ни на кого не надо. Но сужение круга интересов не может быть идеальным. Впрочем, идеалистов сегодня мало. Может, это и к лучшему. 'Если у меня возникают вопросы, я обсуждаю их с близкими и друзьями и всегда прихожу к чему-то определенному.' Несомненно. Для этого и существует общество. 'Одни религии говорят - бог такой, другие, что он такой. Непонятно все это. Один он, или для каждого свой, или выдумки все это? Хотел бы знать.' А кто бы не хотел? Религия тем и ценна, что дает право выбора. В том числе, и право отказаться от выбора. Во многих религиях четко указано, что тот человек, который не верит в бога, не несет перед ним ответственности, возложенной на верующего. 'У меня нет четкой позиции по поводу бога.' Если это ведет к внутреннему разладу - то это плохо. Если нет, то вполне нормально. И честно. Придумать себе бога легко, только так ли легко будет потом от него избавиться?
  Стоп! Эдгар с нескрываемым удивлением оглядел очередную записку. Ничего себе!.. На мятом листике посередине было выведено крупными размашистыми буквами
  
  Далее стояла какая-то закорючка, словно писавший хотел продолжить, но потом передумал. Буквы прыгали, с нажимом. Большая 'Б' буквально прорвала бумагу с другой стороны. Кто-то писал с сильным чувством, не ради смеха. Кто-то, кому, видно, этот мир успел крепко досадить. Что ж, молодость - это время увлечений и разочарований самой разной амплитуды, а ненависть может быть столь же сильна, как любовь. Но избирать бога своей мишенью - по мньшей мере, странно. Впрочем, если это никак не отражается на окружающих, то ничего, но так бывает редко. Сильные чувства имеют тенденцию к самовоспламенению.
  Отложив листик в стопку 'весьма любопытное', Эдгар продолжил осмотр. До заседания кафедры бало еще два с половиной часа, так что можно особо не торопиться. Он хотел еще немного покопаться в истории розенкрейцеров. Словно на десерт, в одном из последних листиков он обнаружил... послание себе: 'Уважаемый профессор! На меня произвела большое впчатление Ваша сегодняшняя лекция, на которой я имела честь присутствовать. Не сочтите за нескромность, но мне бы хотелось познакомиться с Вами, как с человеком, в жизни. Если вам не покажется мой интерес странным или же обременительным, приходите завтра в 17.30 в кафе 'Алый парус' на Гвелисон-стрит, за третьим от входа столиком. Буду вам очень признательна.' Красивый элегантный женский почерк. Далее шла подпись, неразборчиво, но первая буква, кажется, 'Д'. Даян? Диана? Долли? Эдгара заинтриговала таинственная незнакомка. Почему бы не пойти? Если что, всегда можно деликатно отделаться от назойливой девчушки. 'Как с человеком...' Где человек, там и мужчина. Его настроение эта записка несомненно повысила, потешив самую чувствительную часть мужского организма: самомнение. Или самолюбие, кому как нравится. Эдгар отнюдь не был обделен женским вниманием, но когда старый товар заворачивают в новую бумагу... Казалось бы мелочь, а приятно. 'Как с человеком...' Что ж, он не видит в этом 'нескромности'. Студентки имеют право знать поближе своего преподавателя. И он не намерен лишать их его, нет. Придя к такому выводу, Эдгар подвел черту под своими раздумиями, равно как и заочным богословским диспутом, возвратив листки в положенную папку. Его ждали розенкрейцеры.
  
  ...На заседании Эдгар занимал позицию по левую руку от того места, где Нил О.Брайен водрузил свое массивное тело. Перед ними был длинный коричневый стол, как бы отделяющий основной состав Комитета от простых членов и общественности, разсместившейся на маленьких удобных креслицах с мягкой обивкой в дюжину рядов вглубь зала. Часть прессы находилась в стоячем положении, мелькали вспышки фотокамер. Нынешнее заседание было особенным, а потому открытым для посещения. Нилу предстояло произнести свою первую речь, посвященную его выдвижению и программе. А перед тем должен был выступить глава Комитета, Дик Рейнольд, и объявить о сем непреложном факте. Журналисты будут задавать свои вопросы, последуют ответы, в конце похлопают - ожидалась по сути довольно скучная официальная церемония, столь часто ошибочно выдаваемая СМИ за нечто выдающееся. Хотя ее значение трудно переоценить. Это был лишь первый шаг - шаг к цели, об истинной направленности которой знали весьма немногие. Рлэтому Эдгар не сетовал на официоз, бывший сейчас их невоьным союзником.
  ...Нил выступил довольно неплохо, речь оставила у собравшихся самое благоприятное впиечатление, а ее заключительные слова 'И я верю, что в моем лице Америка получит достойного президента!' были встречены овацией. Все прошло хорошо, без заминок и дурацких недоразумений. Сказалась качестенная предварительная подготовка к этому событию. Присутствовал и Стэмптон, он сидел по правую руку от 'Железного Дика' и, очень спокойно наблюдая за происходящим, что-то черкал в небольшом блокнотике. Внимательно приглядевшись, Эдгар удивился: там были какие-то непонятные цифры, хитросплетение символов - и никаких слов. Это что, шифровка информации или просто машинальная работа рук, вроде потирания ладоней или постукивания по столу? 'Неважно,' - насмешливо подумал Эдгар, - 'у каждого свои методы. Главное, чтобы они вели к успеху.'
  Заседание завершилось в районе половины шестого. Сразу после этого к Эдгару подошел Стэмртон и сказал, что им в ближайшее время необходимо встретиться и обсудить, как он выразился, 'общие вопросы'. 'Вы окажете нам неоценимую помощь, Эдгар,' - улыбаясь, сказал Стэмптон. Сейчас Мэйли предоставилась возможность как следует рассмотреть его. Уильям, как ему и показалось поначалу, выглядел довольно молодо, стройного телосложения, без жировых отложений, подтянуто ('похож на молоденького офицера полиции,' - подумал Эдгар), и только густая сеть небольших морщин под глазами и само непроницаемое выражение серых немигающих глаз, точно маленьких льдинок, выдавали в нем мужчину зрелого возраста. У него были короткостриженные русые волосы, аккуратный прямой нос и сжатые волевые бледноватые губы, напоминавшие выцветший бутончик, под стать бесцветному лицу без намека на румянец. Пальцы рук были худые и тонкие. Под рукавом серого пиджака Эдгар заметил что-то похожее на золотистый браслет. В его тихом вкрадчивом голосе время от времени проскальзывали металлические интонации человека, привыкшего командовать собой и другими. некоторая холодность его поведения, без сомнения, смягчалась прияностью манет. В этом человеке Эдгар отчетливо ощущал какую-то загадку, но он не понимал, какого она рода. 'Я присутствовал вчера на вашей лекции о христианстве,' - все так же улыбаясь сказал Сиэмптон, - 'должен сказать, она произвела на меня впечатление. Скажите, а если серьезно, вы верите в бога?' 'Да, верю,' - хладнокровно солгал Эдгар. 'А как насчет дуальности противоборствующих сил?' 'В дьявола? Чтож, кто верит в бога, тот вынужден верить в дьявола, ибо они как две стороны Луны - светлая и темная - неотделимы друг от друга,' - весьма вольно процитировал Эдгар. 'Да, да. вы правы, Гюго верно сформулировал это в своем 'Человеке, который смеется'. Замечательный роман, разве что конец слишком пессимистичный. Да, раз уж мы заговорили на историческую тему: вчера вы затронули, если не ошибаюсь, Августина Блаженного. Вам, конечно же, известно о тех новых документах, найденных в Северной Африке? Принадлежащих самому Августину и позволяющих оценить его с весьма неожиданной стороны.' 'Да? Нет, я об этом ничего не слышал,' - искренне удивился Эдгар. 'Вот как? Неудивительно, это засекреченный архив. Мне должны прислать их из Вашингтона, и я вас обязательно с ними познакомлю. Думаю, вам будет интересно. Я сейчас остановился в отеле 'Космос' на Коннель-стрит, комната ? 79. Придете, когда вам будет удобно, я буду вас ждать, и мы поговорим.' 'Я приду,' - уверенно пообещал Элгар. - 'В какое время мне лучше зайти?' 'Я уже сказал, в любое,' - усмехнувшись одними губами, сказал Стэмптон. - 'Я редко отлучаюсь, и всегда прихожу в нужное время. О'кей?' Эдгар кивнул, про себя отметив его редкую самоуверенность. 'Ну вот и прекрасно. Тогда до встречи!' - мелодично промурлыкал Уильям, и, пожав друг другу руки, они разошлись в противоположные стороны. Эдгара ждали Полли и вечерний ужин, а Уильям... Куда направился он, известно одному богу.
  
  Это было идеальное место для курильщиков, бездельников и влюбленных. Первые располагались в стороне, за отдельной стойкой, а у вторых и третьих, которых кое-кто из старожилов неизменно объединял в одну группу, популярностью пользовались летние столики, размещенные по периметру полукруга на достаточном отдалении друг от друга, создающих некие 'интимные зоны' вокруг каждого из них. Рядом беззаботно цвели молодые дубки. 'Алый парус' находился в глубине улицы, сюда практически не долетали выхлопы от автомобилей тех водителей, которые еще не сочли нужным подчиниться Закону об обязательном применении газофильтрации, подвергая себя угрозе штрафа. Место здесь было изначально тихое и спокойное. Курильщики радовались возможности предаться своей губительной привычке и немного побеседовать о жизни в укромном уголке, от влюбленных проблем не было, а бездельники, попав под общее влияние царящего здесь умиротворения, наслаждались своим статусом.
  Приблизительно через двадцать четыре часа после того, как он на прощание пожал руку Уильяма Стэмптона, Эдгар Мэйли очутился здесь, у 'Алого паруса', где его ждала встреча с Незнакомкой. Людей было немного, но за третьим столиком уже сидела леди, и, каково же было его удивление, надо заметить, приятное удивление, когда он узнал в ней ту самую девушку из 3-го ряда, которая привлекла его внимание на позавчерашней лекции. Она была в длинном, по коленки молочном платье с цветочками, довольно скромное декольте, тем не менее, позволяло оценить высокую красивую грудь ее хозяйки, а на голове была изящная соломенная шляпка, снова вошедшая в моду этой весной. Девушка повернула голову и, заметив его, приветственно улыбнулась. У нее было гладкое овальное личико, практически нетронутое косметикой, в которой оно, впрочем, не нуждалось: розовые упругие губки, прямой, может, чуточку курносый носик, легкий румянец, светлая бархатная на вид кожа, темно-карие глаза с пушистыми ресничками светились умом и теплотой, но не были лишены и какой-то дьяволинки, темные длинные волосы падали на плечи небрежным стремительным каскадом, маленький упрямый подбородок, говорящий о воле, ровные прямые плечи - все это убедительно свидетельствовало о хорошей работе резца капризного скульптора по имени Природа. Девушка была немножко худенькой, но это ее нисколько не портило. Вблизи Эдгар подметил маленькие симпатичные ямочки над щечками, и у него мелькнуло, что их очень приятно и удобно целовать, как исходную точку, поднимаясь впоследствии выше и ниже... Усаживаясь за столик, Эдгар заметил и еще кое-что: на гибкой артистичной руке девушки не было обручального кольца. Отбросив лишние мысли, Эдгар сказал: 'Добрый день! Знаете, это для меня немножко неожиданно. Увы, совсем не часто преподавателей приглашают на вечер молодые и привлекательные студентки.' Он ожидал встретить улыбку, но наткнулся на взгляд, полный глубокого недоумения и сразу же подумал, не ляпнул ли он какой-то глупости. Спустя короткую паузу, Дженни (а это была она), удивленно вздернув брови, спросила: 'Мое приглашение? Извините, профессор, но я пришла, потому что получила Ваше приглашение!' 'Мое?!' - Эдгар опешил. У него мелькнула мысль, что его разыгрывают. 'Да, да конечно, я вам сейчас покажу.' - Дженни достала из маленькой черной сумочки, висевшей на спинке белого стульчика листик бумаги и протянула Эдгару. Он прочитал: 'Мисс Дженни! Мне бы очень хотелось встретиться с Вами в личной обстановке и познакомиться со своей новой студенткой. Если не сочтете затруднительным - четверг, 17.30, кафе 'Алый парус', 3-й столик. Буду искренне рад.' И подпись: 'Эдгар Мэйли'. 'Да,' - несколько ошарашенно сказал Эдгар, - 'похоже, но это не мой почерк, и я этого не писал.' Уловив сомнение во взгляде девушки, он добавил 'Вот, взгляните на это', и вытащил из внутреннего кармана пиджака предусмотрительно захваченную записку, адресованную ему в потоке мнений о боге. Взяв ее, Дженни сразу сказала: 'Бог мой! Как похоже!' 'Значит, это не вы писали?' - с едва заметной язвительностью спросил Эдгар. 'Нет, конечно,' - ответила Дженни, прямо и честно взглянув ему в глаза. Эдгар чуть смутился и едва не отвел взгляд, увидев в них спокойную ясность и честность. Он устыдился своего подозрения. 'Хотя, не скрою, если бы у меня было побольше смелости, может быть, я бы и отправила что-то подобное,' - мягко добавила Дженни. Эдгар облегченно рассмеялся, а вслед за ним и она, и в эти секунды между ними установилось полное доверие. Барьер исчез. 'У некоторых наших студентов, видимо, замечательное чувство юмора,' - сказал Эдгар. - 'Но я им даже благодарен. Вы мне очень... он на мгновение запнулся и все-таки продолжил... понравились во время лекции. Так редко бывает, но это правда. И хотя этика преподавателей запрещает писать записки студенткам, для вас я, пожалуй, сделал бы исключение.' 'Спасибо,' - ответила Дженни. - 'Кстати, лекция была очень интересная. Вы хорошо говорите.' 'И вам спасибо (секундная пауза). Вы знаете, я действительно очень рад, что мы встретились,' - он сказал это, сам удивляясь себе, но слова шли легко, помимо его самого. Как ни странно, на этот раз он всего-навсего говорил то, что думал. - 'Я очень этому рад.' Дженни тихо рассмеялась. 'Вы знаете, мы сейчас наверное похожи на мальчика и девочку из средней школы, которые столкнулись лбами на лестнице и теперь говорят друг другу комплименты, чтобы загладить неловкость.' А затем она вдруг добавила, неожиданно для себя. 'И я тоже очень рада этой встрече. Мне почему-то кажется, что мы откуда-то уже давно знакомы.' Эдгар с изумлением осознал, что у него точно такое чувство, будто он знал эту девушку уже целую вечность. Дежа вю, это странное ощущение из глубин сознания... 'Мне тоже,' - сказал он. - 'Не знаю почему, но это приятно.' Они оба рассмеялись, и каждый ощутил, что сидящий напротив человек такой родной и близкий тебе, будто... будто... они искали и не могли найти подходящего сравнения. Их мысли плавали параллельными курсами, точно объединенные невидимым якорем. И вдруг Эдгар понял, что еще даже не знает имени собеседницы. 'Эдгар,' - сказал он, широко улыбнувшись. Многие знакомые сильно бы удивились, увидев его в тот момент. 'Дженни,' - ответила она и протянула руку. Подчиняясь инстинкту, он не поцеловал, а пожал ее, а затем... их руки не разжались, а плавно опустились на стол. Каждый из них нашел это вполне естественным. Они снова синхронно засмеялись, как двое влюбленных, внимающих друг другу сияющими взорами, для которых все вокруг кажется почему-то очень милым и радостным. И они заговорили. Продолжая держаться за руки, Эдгар и Дженни рассказывали о себе, о своей жизни. Разговор с легкостью перескакивал с одной темы на другую, ни на чем особо не задерживаясь. Ведь все то, что говорилось, они, казалось, знали уже давно, оно сладкой музыкой звучало в их головах, похоже, не один десяток лет. А сейчас они делились этим просто, чтоб напомнить, чтоб они могли в это время смотреть друг на друга, впитывая родной образ. Им хотелось еще и еще этого сладкого яда душевной близости. Идиотизм, скажете вы? Так говорят об этом некоторые старожилы, испуская в небо клубы густого сигаретного дыма, словно пары мудрости. Может быть. Но Эдгар и Дженни были по-настоящему счастливы. Впервые - за свою жизнь.
  
  Дженни
  С самого детства Дженни Брэнгстон была наделена всем тем необходимым набором благ, которые делают жизнь любого человека достаточно приятной. Она родилась в семье потомственного миллионера, Томми Брэнгстона, нефтяного магната, владельца контрольного пакета акций группы крупнейших нефтяных компаний Америки. Томми был очень умным, хитрым и жестоким человеком, прирожденным бизнесменом со стальным характером, но искренне любил свою небольшую семью. Русскую жену Олю, с которой он познакомился в 24-х летнем возрасте, во время дипломатического визита с предложениями о сотрудничестве (благо, предложения ни к чему не обязывают) он вывез из бывшего Союза, украинского Киева. Это не так уж сложно, когда есть деньги. Их брак длился уже 31 год, и они по-прежнему любили друг друга, может, не столь ярко, сильные чувства успели улечься, но остались теплота и привычка, две важнейшие связующие людей, миновавших эпоху молодости. На пятом году брака у них родилась дочка, которую они назвали Дженни, в честь бабушки Томаса. Отец был сильно загружен делами и не мог уделять много времени воспитанию девочки, поэтому основная тяжесть пришлась на Олю, крепкую невысокую женщину, довольно миловидную и, в отличие от своего мужа, обладающую мягким спокойным характером. Дженни же выросла высокой, красивой, умницей, но очень независимой и с таким характером - у-у! - что на пути лучше не становиться. Это она унаследовала от папы. Особенно это проявлялось в детстве, когда она заставила не одного мальчика жаловаться своей маме, что 'та высокая девочка меня обижает'. Она вовсю лазила по деревьям, принимала участие в играх наравне с сильным полом и нередко брала на себя инициативу в них. К 16-ти годам ее характер немного выровнялся, и тут парни с удивлением стали замечать, какая она женственная и привлекательная.
  С детства Дженни привлекало искусство, его различные ипостаси, и, начав с рисования в альбоме цветными мелками, она всерьез увлеклась живописью. Поначалу получалось не ахти, но уж чего-чего, а упрямства Дженни было не занимать. И вскоре обнаружилось, что у нее действительно есть к этому талант, причем весьма неординарный - она потрясающе чувствовала цветовую гамму, различала оттенки, умела видеть вещи под необычным углом. Она поступила в Художественную академию и занялась живописью профессионально. Увы, надо признать: стать популярной художницей пока (за 6 лет) ей так и не удалось. В ее работах присутствовало много непонятного, абстракций, высокая сложность задумок требовала внимательного вдумчивого анализа - и, в итоге, ее произведения не получали признания публики. Критики, да - те оценили, но что с того? Восторг простого зрителя - вот высшая награда мастера. От какой-либо финансовой помощи отца она, конечно же отказалась - еще чего! Она сама добьется успеха, своими силами, своим талантом, иначе какой в этом смысл? Она старалась, много работала года два подряд, но перелома не происходило, качественно содержание изменилось ненамного, и Дженни почувствовала некоторую пресыщенность - первый признак кризиса жанра. Теперь, в 25, трезво оценив ситуацию, она поняла, что ей следует хоть на некоторое время попробовать переключиться в другие сферы, отвлечься, сменить, как говорят, пластинку, иначе в своих картинах она будет перемалывать уже отдавшие свой сок зерна, изживая саму себя. С этой целью она и поступила в Кентуккский университет социальных наук, определив свою позицию как 'вольной слушательницы'. Дженни считала, что важнее пополнить свое образование, окунуться в свежую струю знаний, чем получить диплом. Она твердо решила продолжить свою карьеру живописца, как только почувствует, что глубже познала окружающий мир и сможет достойным образом выразить его на холсте, в идеях и образах. У нее получится, рано или поздно. О, да, Дженни была упрямой девочкой.
  За время юности она сменила несколько парней, но ни один, даже тот, кто лишил ее девственности, не оставил сколько-нибудь заметного следа в ее душе. Отец, чувствуя знакомый характер дочки, не вмешивался в ее личную жизнь (заметим, это ему давалось нелегко), за что она была ему очень благодарна. Она любила своего строгого отца и обожала милую маму, неизменно находящую доброе умное слово для своих родных, но теперь нечасто виделась с ними, в основном, по выходным. Встреча с Эдгаром Мэйли перевернула весь мир молодой девушки, осветив его новыми красками, среди которых преобладал розовый - цвет любви. Однако, ПЕРЕВЕРНУЛА ЛИ?.. Может быть, лишь поставила все на свои места?
  
  Их первое свидание завершилось почти платонически - одним единственным поцелуем. Но каким! В нем было все, в этом поцелуе: и признание в любви, и радость, красота, гармония, чувственность, дыхание весны и манящая неизвестность... За этот краткий миг познания друг друга они бы оба отдали сейчас все на свете. Эдгар и Дженни договорились о завтрашней встрече на том же месте. Как, разве любовь может ждать? К сведению, основными признаками влюбленных являются: а) нетерпимость к затяжкам б) возвышенность в мыслях в) пребывание в особом состоянии, подобном грогги у боксеров, именуемом 'любовной эйфорией', которое некоторые ошибочно принимают со стороны за глупость. Следует заметить, что вышеперечисленные признаки проявляются, как правило, в отношениях между самими влюбленными и близкими с ними людьми. В общении с посторонними и знакомыми они сохраняют свой прежний внешний облик и манеру поведения. Таковы условия игры, заданной Амуром.
  Итак, Эдгар и Дженни знали, что они оба будут жить в ожидании новой возможности увидеть друг друга. И, более того, они знали о том, что отныне так будет вечно...
  
  Эдгар возвращался домой поздно вечером (уже было около десяти) на привычном маршруте автобуса, до полного окончания движения которого оставалось еще полтора часа. Он возвращался с пустыми руками, оставив дипломат со своими документами в Университете - в принципе, это было вполне нормально; вряд ли они понадобятся до следующего утра, когда он снова будет на работе. Салон был залит изнутри мягким ровным светом, исходящим от продолговатых осветительных щитков, прикрепленных посередине крыши. По практически безлюдной трассе он набирал скорость, направляясь к отдаленному от центра дому профессора. Полумесяц свесился большой вопрошающей загогулиной, то и дело ныряя в густые лохматые облака, точно ночные собачки-сторожи. Погода завтра обещала быть ветреной. Но это, признаться, мало занимало Эдгара, всецело погруженного в свои мысли. Перед его глазами по-прежнему стоял светлый образ Дженни, ее мягкие, чуть припухловатые губы, большие теплые карие глаза, в которых можно было потеряться, как в глубоководной пещере, в них читались сильные ум и воля; мягкая трепетная кожа, ее дыхание, спокойное и уверенное, непокорные темные шелковистые волосы, которые так приятно перебирать руками, стройная ладная фигура... И все это - его, только его! Он чувствовал, он знал это. И что очень важно, он ощущал себя нужным ей. Две половинки единого целого - не правда ли, кажется глупой побасенкой, выдуманной чьей-то досужей фантазией - и только когда сталкиваешься с силой НАСТОЯЩЕЙ ЛЮБВИ, не какой-то мелкой страстишки, возделанной плотским вожделением, начинаешь понимать, нет, начинаешь верить в ее природное происхождение. Та вторая половина, которой ты можешь вверить себя без остатка и верить ей, как самой себе. Чувства возникают и исчезают, но когда они ЕСТЬ, мы не можем отрицать их, поистине, магическую силу. Крамольная мысль мелькнула в голове Эдгара: ну не может же быть ВСЕ так хорошо?!.. В течение одного дня он понял, что значит любить и быть любимым, а его перспективы заблистали заманчивыми горизонтами, о которых он только смел надеяться. Его прежняя жизнь теперь виделась им как бы с некой высоты, как будто самолет долго разгонялся по взлетно-посадочной полосе, прежде чем нашел в себе силы взлететь. У некоторых мнительных особ такой переход вызвал бы ощущение тревоги, неудержимое желание копаться в себе и мелочах; но Эдгар чувствовал себя исключительно прекрасно, не испытывая колебаний и сомнений, которые он всегда надежно хоронил даже в самые неприятные периоды своей жизни. Такой он был человек, и в этом он имел преимущество перед многими из нас.
  ...Подходя к дому, он уже окончательно заставил себя успокоиться, и на его лице играла невозмутимая улыбка уверенного в себе мужчины, внушающая доверие и уважение. Он думал о том, что ему совершенно не хочется спать сегодня с Полли, и заранее просчитывал варианты предлогов, чтобы уклониться, но... судьба смилостивилась над ним и здесь: в доме было темно и тихо, а на кухне горел свет. Пройдя туда, он увидел на столе записку. 'Дорогой, я ужасно устала и ложусь спать. Твои любимые креветки, салат по-австрийски и кое-что еще прямо перед тобой. Приятного аппетита! А я баиньки, спокойной ночи, твоя Полли-Хозяйка.' Эдгар улыбнулся. Милая Полли! Замечательная жена и хозяйка. Он подхватил двумя пальцами скользкую креветку и отправил ее в рот, затем запрокинул голову, наслаждаясь вкусом. 'Спасибо!' - вслух сказал он и отправился в ванную, чтобы помыться, переодеться и приступить к ужину, предвещавшему быть весьма аппетитным. Эдгар не чувствовал вины перед Полли. За что? Он не причинит ей боли. Она ни о чем не узнает, если только небо не упадет на землю. Он найдет компромиссный вариант, когда разум и чувства находятся в гармоничном равновесии, не притесняя друг друга. Он любит только Дженни, и всегда будет любить, но и Полли заслуживает самого лучшего. Поев, он перешел в спальную, улегся рядом с Полли, стараясь при этом не шуметь, и облегченно уткнулся носом в подушку. Только сейчас он почувствовал, как он устал за этот бурный день. Хороший день, замечательный день. Сон быстро сморил его сильное тело.
  
  Маленький дом семейства Мэйли. Он немного напоминал уютно свитое гнездышко, в котором вечно царит теплота и порядок, а также неизменное спокойствие, положительно характеризующее всех его обитателей. Он располагался на северо-западной окраине Луисвилла, недалеко от железной дороги, и тут было много таких маленьких уютных домишек, высоких образчиков американской частной собственности, стойко сохранявшей свои позиции среди веяний нового века. Соседи здесь жили не шумно и независимо. Опоясывающая этот район дорога, как мы знаем, вела прямиком в центр, что было довольно удобно. Не менее удобным было и то, что неподалеку, в каких-то двух-трех километрах находилась местная достопримечательность - Ланский парк, по совместительству луна- и зоопарк, куда и ходили Полли и Эдгар в тот вечер, когда он узнал от О.Брайена много интересного и неожиданного. Место для отдыха просто непревзойденное. Сеть магазинов располагалась в нескольких милях к востоку, оттуда же начинал брать верх городской образ жизни, отличавшийся суетливостью и помпезностью. Домик Мэйли находился в небольшой ложбинке, рядом с другими 'мини-виллами'. Он достался Полли от ее тетки, Лауры, 'рыжеволосой и крикливой бабы', как вкратце описывала ее сама нынешняя хозяйка. Эдгар переехал сюда, потому что, во-первых, жить тут было проще и приятнее, а во-вторых, дом его матери слегка давил на него печальными воспоминаниями. Он предпочел сдать его в аренду и получать дополнительную ренту. Здесь, в этом доме, было пять просторных комнат, а также уже описанная кухня, ванная и подвал, которым, впрочем не пользовались. У каждой из дверей лежал аккуратный прямоугольный половичок. Гостиная, самая большая комната, была выдержана преимущественно в голубых тонах. Две софы стояли перпендикулярно друг к другу, посреди размещался овальный черный столик для гостей и мягкие черные креслица вокруг него. Причудливо изогнутая люстра под потолком была накрыта перепончатым желто-коричневым абажуром. На столике обычно стояла только пепельница и все, поскольку гостей Эдгар и Полли принимали нечасто. Со спальной мы тоже немного знакомы. Отметим, что своим окном она выходила на соседский двор, где жила многодетная семья Финнеев, жизнерадостные голоса юных отпрысков которой Эдгар и слышал тем утром, проснувшись от своего странного сна с дверью. Они не доставляли, в общем-то, много хлопот, разве что выступали по утрам в качестве дополнительного будильника. Финнеи пытались возделывать свой участок, возились с живностью, Эдгар, равно как и Полли, были равнодушны к таким вещам. Во дворе, справа, у них стоял вполне современный гараж с новоприобретенным 'Опелом', на котором, в основном, каталась Полли - Эдгар, как уже говорилось, не очень-то жаловал автомобили. Но права имел и водил, в принципе, неплохо. Так, на всякий случай. Не было у них во дворе даже собаки )Эдгар был бы не против, но у Полли на них аллергия), зато была современная система сигнализации, которая пока не подвергалась испытаниям. Возвращаясь к комнатам, надо сказать, что интерес представлял, пожалуй, кабинет Эдгара. Тут в ряд стояли три шкафа, целиком заполненные книгами, а напротив - шкая для одежды. В углу был письменный столик с настольной лампочкой, на окнах - оранжевые солнечные занавески (его любимый цвет). Еще тут стояло бюро с архивами, которые могли пригодиться в будущем, подвижной столик для прессы - они регулярно получали 'Американ трибьюн', 'Луисвилл Ньюс' и 'Экономикл вик'. Телевизора тут не было - он, по предложению Эдгара, находился в комнате, смежной с гостиной, так называемой комнате 'семейного отдыха', в которой на стене сразу обращал на себя внимание гордый портрет Джорджа Вашингтона. Телефонный аппарат был в прихожей, на трюмо, под большим зеркалом в изящной деревянной оправе. Таким образом, перспектива стоять во время разговора как бы смягчалась возможностью самолюбования. Правда, чуть в стороне стоял маленький кожаный стульчик-табуретка. Такое себе чистенькое уютное гнездышко, если на первый взгляд. Хороший дом.
  
  'Дела пошли хорошо,' - говорил себе Эдгар и, пожалуй, это не было преувеличением. Дела пошли очень хорошо - так было бы даже точнее. Дни потекли куда живее и интереснее, насыщенные творческой работой и любовными нежностями. Эдгар уже определился для себя со своей ролью в проекте "Президент", конечно же он, как социолог, должен заняться маркетинговой частью, психологическими мотивами успеха. Он давно мечтал о такой работе. У него было много готового материала и свежих идей, которые он поверял бумаге в преддверии встречи со Стэмптоном. Вот где его знания и его ум могут принести ценный практический результат! Он нисколько не сомневался в своих силах. Он знает, что нужно сегодня американцам, недаром он изучал общественную среду в течение многих лет. Все просто, если уметь трезво заглянуть в подкорку - а это, увы (или к счастью?!) дано не многим. Иные и не хотят, даже среди его коллег, социологов. Они рассматривают внешний эффект, в лучшем случае обозначая его причины, но не выявляя причины этих причин...
  
  (продолжение следует)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"