Почтенного ювелира, чья лавка на углу Ткацкой и Кузнечной осталась на попечении совсем молодого и слегка вороватого подмастерья, звали Рене Агийар. Родившись в небогатой семье мелкого лавочника, Рене сумел, что называется, выбиться в люди, используя для этого все отпущенные ему для этого природой дары: предприимчивость, смекалку, отсутствие излишних моральных предубеждений, а также интуицию торговца - способность найти, что плохо лежит и затем подобрать это. Кроме этого, он умел не высовываться - если его маленький магазин драгоценностей приносил хорошую прибыль, то что еще надо? Только того, чтобы об этом никто не знал. "Жизнь не любит выскочек", - не раз говорил он себе, проходя мимо площади Шардан, где он неоднократно имел честь в последний раз наблюдать за перекошенными лицами не в меру энергичных искателей чужого богатства. Быть даже не сожженным - повешенным на глазах у многих тех, кто хаживал к нему в лавку и отчаянно торговался за низкую цену: фу, как пошло и неприятно! Правда, при этом еще один природный дар почтенного ювелира оставался в полных минусах - его неудовлетворенное самолюбие.
Он хотел бы кататься в пышных каретах по центральным улицам и сидеть где-то в Магистрате, на видном месте, чтобы чувствовать себя совсем хорошо, но низкое происхождение и страх, а точнее сказать, осторожность, провороваться и оказаться на площади Шардан не в качестве зрителя не оставляли ему шансов. Поэтому свой неизрасходованный пыл и рвение Рене обращал в знания. Знания о камнях, самых мелких и редких, о том, что происходит в столице, куда послали новый караван, что нового создала наука. Для этой цели он выписывал себе все городские газеты и при каждом удобном случае наведывался в библиотеку. Какой-то системы в его познаниях не было. Только камни - все остальное его не интересовало ни в малейшей степени. Не будучи способным попасть в число "привилегированных", он старался стать хотя бы "ученым". Но, разумеется - тс-с-с!..- тихо и незаметно, так сказать, для самоуважения. Возможно, тут сказывались семейные корни. Его брат Рожерио тоже "выбился в люди", став одним из придворных алхимиков.
Перемен в его жизни не наблюдалось. Он жил холостяком, поскольку женщины не привлекали его в сексуальном плане. Не тянуло его и к юношам. Если бы он только мог, то женился бы на себе самом, но, увы, Святая Церковь не допускала подобных браков.
Судьба пришла к нему однажды вечером в лице молодого паренька, принесшего под пазухой очередной драгоценный камень. По тому, как робко и неуверенно держался парень, это было явно не "наследство тетушки из столицы". Но Рене это волновало мало. Чья бы то ни была драгоценность - что с возу упало, того уж не видать. Он знал, кому сбыть подобный "товар". Но этот камень и вправду оказался особенным.
Рене смотрел через линзу и не мог поверить глазам. Таких совпадений просто не бывает. Если бы это не было совершенно невозможно, то перед ним лежал камень Наследника, о котором было столько шума, тот самый, легендарный, на котором был основан этот город, который не имеет аналогов в мире, и непонятно как возник, о котором он столько всего слышал, с которым связано прелюбопытнейшее предание... Одна из газет успела опубликовать статью, которую Рене прочел в библиотеке, прежде, чем был изъят весь тираж, посвященную убийству Наместника и похищенному камню из короны, история которого оказалась намного сложнее, чем можно было представить. Случайно вспыхнувший манускрипт в мадридской библиотеке открыл миру эту тайну, которую кое-кто попытался скрыть. Кучка монахов, склонившихся над почернелым пергаментом, на котором проступили новые строки, поверх тех, которые были, и эти строки принадлежали Древним... Легендарное пророчество... Тогда Рене прочел статью, как красивую сказку, однако рисунок и описание камня до сих пор, как живые, стояли перед его глазами, а пропавший камень лежал в каком-то метре от него. Ювелир сквозь очки внимательно посмотрел на паренька, который мялся у прилавка, нервно поглядывая по сторонам. Подмастерье дремал на табуретке, а на самом деле следил за руками посетителя. Парень или слишком глуп, если это он... невероятно даже подумать...украл камень из короны, или же... или, конечно же, он ничего не подозревает. Рене почувствовал, что его даже слегка передернуло от волны охватившего его сильнейшего возбуждения, которое он попытался унять.
Разумеется, он должен сообщить об этом в гвардию, а паренька задержать. Его посадят в тюрьму, а скорее повесят, а камень вернется в корону. Но если этот камень действительно может то...о чем толкуют в народе, то... То скажите на милость, что ему делать в короне?
"Но тебя же повесят", - сказал ему голос разума. - "Повесят, как пить дать. Ты не знаешь, на что замыслил!". Странно, но сейчас он этого совсем не боялся. Будь, что будет, но камень - это его шанс, о котором он мечтал. И другого уже не будет.
Рене ласково посмотрел на паренька. "Дружок, боюсь тебя разочаровать: этот камень почти ничего не стоит. Твоя тетушка не могла одарить тебя получше?.." С этими с ловами он пренебрежительно отложил, почти отбросил, камень. "Но как же, он же драгоценный!.." - аж подскочил тот, бережно схватив камень, чтобы тот не упал, и снова подсунул его под самый нос ювелиру. - "Вы только посмотрите внимательней!.." Рене скорбно покачал головой, вздохнул, снова взял камень, осмотрел его и предложил минимальную цену. Начался торг. В итоге, парню пришлось заплатить не так уж мало (цепкий оказался, да и Рене хотелось побыстрее завладеть камнем), но что это по сравнению с его истинной ценностью? Если он только не ошибся, ради всего святого.
Сразу после ухода паренька Рене стал собирать вещи. Он не брал с собой многого - только самое необходимое. Строго предупредив обалдевшего подмастерья, что он оставляет лавку на него до его приезда - и что пусть лучше все будет как надо!!! - Рене растворился в наступивших сумерках.
- Изабу?.. - человек, сидящий за длинным мраморным столом, смахивающим во тьме своими очертаниями на могильную плиту, вздронул. - Я ждал тебя, но...
- ...Я умею появиться неожиданно? - Изабель серебристо рассмеялась, точно звон колокольчика мягко раскатился по просторному залу, эхом отозвавшись в далеких и темных его углах. - Что да, то да. У моего нынешнего... состояния... есть свои привлекательные стороны. - горькая ирония прозвучала в ее голосе.
- Не стоит говорить об этом. Где ты?
- Я здесь, - голос прозвучал, прошелестел совсем близко, где-то рядом с ним.
- Ты на диване? Изабу, ты не против, если я зажгу свечи?
- Разве я могу отказать в чем-то моему спасителю? Зажги.
Немолодой мужчина в парике подошел к стенному шкафчику напротив стола, раздвинул створки, достал оттуда позолоченные подсвечники и поставил их на стол. Нажал выступающий сбоку небольшой рычажок - последовала вспышка, и зародившееся неровное пламя трех свечей осветило пространство вокруг стола. Тотчас из тьмы выплыло, точно плавный силуэт проступил навстречу, сквозь воздушную ткань, красивое овальное женское лицо с тонкими, очаровательно изящными чертами, только очень бледное, мертвенно бледное, а темные большие глаза на нем одновременно и восхищали, и ужасали. Казалось, смотря в них ты заглядывал в ледяную бездну, холодную и пугающе бездонную, однако сейчас в них брезжило легкое тепло, точно блики зимнего солнца, отсвечивающие на зеркальной глади. Бледная полоска тонких губ, словно бы приклеенная к лицу, скривилась в легкой полуулыбке. Слегка вьющиеся темные волосы были собраны за спиной в тугой пучок, однако отдельные непокорные пряди все равно выбивались из-под узла, как будто змеи с головы легендарной Медеи. На плечи Изабель была накинута черная накидка, из-под которой выглядывали оборки светлого кружевного платья. Она положила на стол маленькие, столь же бледные и необычайно изящные и аккуратные пальцы рук, которые, казалось, могли принадлежать только ангелу. Однако же, они, эти чудесные руки и прекрасный лик принадлежали вампиру, питающемуся человеческой кровью.
- Что привело тебя сюда вновь, Изабу? - спросил он. - Я получил твое послание, но, признаться, не понял его. Ты знаешь, какой опасности ты здесь подвергаешься?
- Какой опасности? Умереть? - Изабель рассмеялась, и от этого ее холодные губы ожили, стали почти розовыми, цветными. - Уже много лет я прошу судьбу лишь об этом. Кому нечего потерять, тот может лишь найти.
- Но что именно привело тебя снова в этот город? Неужели, месть?..
- Месть? Кому?.. - она пожала плечами. - Старый Герцог умер, будь навсегда проклята его черная душа, а больше мне некому мстить. Ужель тем несчастным людям, которые по своему недомыслию и зову своей натуры жаждали меня сжечь на площади Шардан? И от которых ты меня спас? Я не держу на них зла, они мне глубоко безразличны. И потом, разве они не правы в своем желании избавить землю от нежити?... - Изабель снова горько рассмеялась. - Как знать, может их желание скоро осуществится.
- Не говори так! - мужчина протестующее поднял руку. - Я знаю, тебя многое не устраивает в этом положении...
- Многое? - перебила она, и глаза ее гневно заблистали. - Я ненавижу все это, мое жалкое окоченевшее тело, скорбные оковы хладной плоти, которая все еще, вопреки природе и законам этого мира продолжает двигаться!.. Я ненавижу, я так устала убивать, снова и снова убивать... чтобы выжить. Просто выжить. - ее голос дрогнул, а руки соскользнули прочь со стола, спрятавщись под накидку. - Я ненавижу себя.
- Ты так говоришь, - тихо сказал он, - что я начинаю сомневаться, верно ли я сделал, когда спас тебя от костра, обреча тем самым на все эти мучения...
- Нет, что ты! - она порывисто встала из-за стола, точно одержимая порывом броситься к нему, через стол, но усилием воли заставила себя сесть. - Никто и ничто в этом мире не заставит меня позабыть о том, ЧТО ты для меня сделал... Поверь, моя благодарность к тебе не знает границ, чтобы я не говорила... Впрочем, - она лукаво усмехнулась, - я очень хотела тебя как-то отблагодарить, и даже предложила тебе все, что у меня осталось, мое молодое и неплохо сохранившееся тело...
- Не стоит... - начал было мужчина, но она продолжила:
-...но ты отказался. Что еще больше заставляет меня уважать и любить Вас, сенатор. Вы сделали свой выбор, а я свой. Да, я убиваю и пью кровь, но у меня осталось сердце. И в любой день и любую ночь Вы вправе потребовать то, что Вам принадлежит по праву - все, что Вы захотите, и все, что будет мне подвластно в моем обличье. Я же приехала сюда не для того, чтобы досаждать Вам своей пустой болтовней или же жалобами... В этом городе должно свершиться или не свершиться мое предназначение, то, ради чего я еще не умерла окончательно, и ради чего я здесь.
- О чем ты говоришь, Изабу? - нахмурил брови сенатор.
- О, Вы узнаете первым об это, в свое время... если только мои уста в силах будут донести до Вас эту благую весть. - она таинственно улыбнулась и протянула свою тонкую худую руку через стол, в ответ сенатор пожал ее. - Я обязательно зайду к тебе, попрощаться перед отъездом... если на то будет своя воля.
- Рад, что ты не забываешь старика. - сенатор улыбнулся. - И еще более радует мое сердце то, что у тебя появилась надежда. Буду молить господа, чтобы она сбылась. Ты всегда, сколько я тебя знаю, была такая сильная и... живая, да простит меня господь, умница ты моя. Ты найдешь свой путь. Как жаль, что тогда ты попалась на пути у этого негодяя, Герцог Арруамаррена, в котором никто и не подозревал вампира, он поломал твою жизнь...
- Жаль, что ты не принял тогда моего приглашения, сенатор. - она открыто и прямо взглянула на него через стол, поднимаясь на ноги. - Мне пора, но я еще вернусь.
Сенатор на секунду отвернулся. Затем поднял голову, и голос его прозвучал твердо, когда он говорил:
- Все, что не делается - делается к лучшему, моя милая Изабу.
ХХХ
О высокой темной башне, окруженной широкой стеной, невежественные крестьяне меж собой рассказывали много чего интересного. О том, как по ночам из нее вдруг сыплются золотистые искры, и один за другим вылетают духи, чтобы устроить шабаш. О псах-убийцах на территории замка, которые заживо разодрали и затем сожрали многих, кто пытался забраться вовнутрь и узнать, что там происходит. О том, что хозяин замка на самом деле - дьявол, и это место - хранилище душ.
На самом деле просвещенные люди хорошо знали, что здесь живет придворный алхимик, Рожерио де Агийар, и у ворот неоднократно останавливаются кареты, из которых выходят люди, которых затем пускают в замок, а через некоторое время они возвращаются и уезжают целые и невредимые. Очевидно, получив требуемую помощь от метра Рожерио.
Однако, просвещенных людей, как известно, меньшинство, поэтому дурная слава об этой башне (точнее, башнях, ибо их на самом деле было две, только одна побольше и помощнее, а другая, чуть поменьше и поскромнее, вплотную примыкала к первой, словно сливаясь с ней в единое целое) давно гуляла по всей округе, а возница напрочь отказался подвозить Рене к воротам замка.
--
Там живет дьявол, - упрямо твердил он, тряся косматыми кудрями. - Не поеду! И ты, господин, возвращайся, пока не поздно - неужто смерти хочешь?
--
Да пойми ты, дурья башка, - пытался втолковать ему Рене, - Там брат мой живет, понял?! Какой, к черту, дьявол?
Но возница ему не верил, подъехать так и не подъехал, высадил в тридцати шагах, а когда Рене вылез из кареты, еще сплюнул и перекрестился.
Ххх
Когда она открывает глаза, то понимает, что все снова хорошо. Она не помнит, где и почему ей было плохо и больно...
(...что-то темное и бесконечное...)
...но теперь все в порядке. Она в своей кровати, мамины руки ласково гладят ее, так тепло и приятно...горит очаг. Она долго болела...и сейчас ее тело точно пронизано тысячей иголок, но все это пустяки, боль постепенно затихает...ее раны затягиваются. Мама говорит, что все будет хорошо, и она верит...хотя в коридоре, кажется, кто-то кричит. Звуки доносятся до нее от куда-то издалека, так, словно ей в уши напхали ваты. Вбегает ее младший брат... на его бледном лице отчаяние. "Они идут!.." - слышит она. Кто "они", и почему так дрожат мамины руки, хотя она все еще утешающе поглаживает ее волосы, разметанные по подушке?.. Она спрашивает их, но губы не слушаются ее. "Где отец?" - хочет спросить она, но ей мешает какой-то назойливый звук...нарастающий рокот. Паника охватывает ее. Почему она не чувствует своего тела, не чувствует так, как должна... Все другое, и боль, это ерунда в сравнении с этим ощущением неправильности. Она пытается глубоко вздохнуть, и это ей удается, сразу сотни, нет, тысячи, разнообразных ощущений врываются в нее, щемят грудь. Запахи мамы, брата, отца, горящих поленьев, потрескивающих в камине, всего милого и родного вокруг нее...и острый запах тревоги вонзается в нее, подобно острию егерского копья, сразу овладевая ею. Что-то не так, близко плохие люди. Они идут, чтобы... о боже!.. "НЕТ, НЕТ, НЕ НАДО!.."-кричит она, но ее слова заглушает этот ужасный рокот, рычание какого-то дикого зверя, совсем рядом с ней. И внезапно она с ужасом осознает, что источник этих пугающих звуков находится в ней. Она сама - этот дикий зверь.
Вздрогнув, она очнулась. Было совсем темно, но она видела сквозь тьму. Она в каком-то подземелье, потолок уходит высоко над ее головой. Ее окружают голоса. Они шепчут ей в самые уши что-то непонятное, на незнакомом языке, но она понимает, что они хотят, чтобы она ушла. Она здесь чужая, каждый камень в этих стенах отвергает ее. Но она не может уйти, она ищет...что-то, она не знает точно, что-то сияющее, не имеющее цены. Что-то, могущее дать ей свободу. Повороты мелькают один за другим, она точно скользит меж каменных сводов.
(Люди, пытавшиеся помешать ей...их больше нет. Они исчезли)
...И вот она - свобода! Обжигающий ветер хлещет ей в лицу, пытается стащить вниз, но она твердо стоит на всех ногах. Она - на вершине горы. Огромный великан разинул свой каменный зев внизу, ожидая, когда кто-то попадет в него. Нет, она ему не по зубам. Сердце бьется часто-часто, кровь горит в ней, словно зажигательная смесь. От внезапного острого счастья ей хочется кричать, но вместо этого ее горло издает пронзительный вой, от которого содрогается все ущелье, и даже ветер в смущении умолкает. Она - повелительница мира!...
Но она - человек.
Человек, у которого отобрали семью, имя, честь и даже надежду. Ее "собратья" преследуют ее, ненавидят, боятся и мечтают убить. Снять шкуру и повесить у себя в доме, над кроватью, вместо коврика. Как больно даже думать об этом. Можно перенести все, кроме одиночества.
У нее не осталось даже выбора с тех пор, как случилось невозможное, и камень позвал ее. Она чувствовала его в своем сердце, и больше не была одна. Ей стали снится странные сны о мире, совсем не похожем на этот. Ее счастье возможно, говорил он, оно близко, стоит лишь держать этот камень в руке и вслушиваться в его истории. А если сбудется пророчество...
Даниэль проснулась в своей кровати и почувствовала облегчение. Значит, все это дурной сон, и сейчас мама погладит и утешит ее, как обычно. Нет, это была не ее кровать. Она почувствовала этот сразу, как лепестки многослойных видений отлетели под дуновением неумолимой реальности: сильно болел живот, да что там, все тело. Где она и что с ней? Она в чье-то комнате, вполне уютной на вид, диссонанс вносит разбитое зеркало по правую руку от кровати, и были основания полагать, что здесь не обошлось без ее скромного участия. Посреди комнаты стоял стол, на котором стояли две тарелки. В одной из них - хлеб и несколько кусочков вареного мяса, в другой - остывший суп. Видимо, для нее. Из окна, сквозь завешенные занавески пробивался яркий солнечный свет. Сколько ж она спала? И где она, черт возьми? Даниэль смутно помнила, как петляла по подземелью, раненая, почти без сил...но что было до этого?.. с кем-то она сражалась за... КАМЕНЬ!.. уже на поверхности... солдаты...боль...камень был у нее! Она взяла его! Даниэль судорожно стала ощупывать себя, и вдруг поняла, что она не в своих лохмотьях, а в чистой накрахмаленной ночной сорочке. И камня не было!.. Полувсхлип-полурычание вырвалось из ее горла. Они украли его! Они ответят за это! В бешенстве рукой она смахнула тарелки на пол, заплескав супом пол и низ своей сорочки. Послышались шаги. Быстро оглядевшись, она не увидела ничего подходящего - ни ножа, ни вилки, ни чего-то такого - но гнев взял вверх над благоразумием, и когда дверь распахнулась, она стремительно набросилась на вошедшего, надеясь выцарапать ему глаза, прежде чем он опомнится.
Филипп не ждал столь "теплого" приема, но вчерашние фокусы нежданной гостьи заставляли его держаться настороже. Поэтому, когда мегера набросилась на него, целя ногтями исключительно в ценный источник его зрения в количестве двух штук, ему удалось локтем отразить нападение (правда, локоть при этом малость пострадал, самую чуточку, просто царапина), а затем быстрым движением оказаться за спиной у девушки и, обхватив ее руки, плотно прижать к туловищу, схватив в кольцо. В результате он оказался напрочь прижатым ко своей пыхтящей, плюющейся волосами, упавшими на лицо, но все равно прекрасной пленнице.
-Так-то вы встречаете своих спасителей? - иронично поинтересовался он, в тоже время ощущая, что такая тесность их тел начинает зарождать в нем вполне недвусмысленную реакцию и изо всех сил стараясь не допустить этого.
- Во-первых, мы ничего даже не думали у вас брать - благо брать-то нечего, - чувствуя себя уязвленным, возразил Филипп. - Во-вторых, давайте договоримся так: я вас сейчас отпущу, а вы не будете ни кусаться, ни царапаться, ни драться, ни даже кричать, и мы нормально поговорим. Идет?
Она кивнула. А что ей оставалось? Филипп отпустил ее, и она почти без сил, опустошенная, опустилась на кровать, закрыла лицо руками и дала волю слезам.
- Ну-ну, не надо же плакать, - чувствуя себя полным идиотом, стал утешать Филипп. - Все хорошо, вы в гостях у добрых людей, никто не сделает вам ничего плохого. У вас никто ничего не брал, ваша, с позволения сказать, "одежда" лежит внизу, ее не выкидывали...
Озаренная внезапной надеждой, Даниэль подняла голову. "Господи, как же она красива", - подумал Филипп, и ему сразу же захотелось удавиться от этой мысли. Он без ума от красоты заплаканной нищенки, которая уже второй раз кидается на него с целью нанесения тяжелых телесных повреждений!
- Я хочу посмотреть на нее, - сказала она. Почти приказала, если точнее, подметил Филипп.
- Ладно, идемте. - пожал он плечами. - Только сначала вытрите слезы, прошу вас. - он протянул ей платок. Она взяла его. Добрый знак - уже минуту ничего не разрушено.
Ее лохмотья лежали внизу, на комоде. Она с воодушевлением схватила их и стала обыскивать, но спустя небольшое время снова обессилено опустилась на деревянную скамью. Камня не было и в помине.
- Я не знаю, что вы ищете, но в любом случае, думаю, не стоит так убиваться, - заметил Филипп, присаживаясь рядом с ней. - Послушайте, как вас зовут?
- Какого черта вам сдалось мое имя?.. - гневно сверкнула она глазами, выходя из прострации. - Вам мало того, что вы получили?..
- Во-первых, перестаньте разговаривать в таком тоне! - отчеканил Филипп, выходя, наконец, из себя. - Я-то ладно, но мой брат вчера фактически вырвал вас из рук солдат и принес сюда, когда у вас не было ни сил, ни этого гонора! Вы хоть представляете, что бы с вами было, не вмешайся он, нет?.. Какое же вы имеете право, какой же нужно обладать совестью, чтобы обвинять после этого его, или меня, в воровстве!..
Гневная вспышка Филиппа, как ни странно, подействовала на нее отрезвляюще. Она вспомнила: да, солдаты...они били ее... и тот невысокий полный господин, он защищал ее...потом провал в памяти. Вполне возможно, что ей говорят правду, а значит...значит она неблагодарная свинья, если не сказать хуже. Впервые она взглянула на Филиппа с интересом: не юноша, но молодой мужчина, высокий, лицо приятное, даже располагающее... непохоже, что врет ей... красивые глаза, темно-коричневые с тонкими ресницами, как у девушки, ироничный взгляд, в котором светится ум...черноволосый, волосы вьются, хотя ей наверняка больше понравилось, если б они были прямые... и эта сильная грудь за полураспахнутой рубашкой... курчавые вьющиеся волосы, в которые хочется запустить пальцы, зарыться в них... дьявол, о какой ерунде она сейчас думает?!.. "Камень", - напомнила себе Дани. - "думай о Камне".
- Во-вторых, - уже мягче продолжил Филипп, - имя обычно нужно другому человеку, чтобы упростить общение и сделаться немного ближе собеседнику. Я же не хочу с вами постоянно драться и ссориться! Не вижу в этом никакого удовольствия. Меня, например, зовут Филипп. А вас?
Она была почти готова улыбнуться и сказать, что ее зовут Дани, когда неожиданный мысленный образ дня вчерашнего вдруг стремительно ворвалась в ее голову, как будто рухнула плотина, сдерживавшая бурный горный поток: она бежит, солдаты преследуют ее, и словно со стороны она видит, как камень выскальзывает из-за пазухи и падает на мостовую. Она бежит дальше, не видя, не чувствуя этого, и солдаты за ней, но один из них, совсем юный солдат (она видит это, хотя живая картина удаляется дальше и дальше), останавливается и подбирает ее сокровище, добытое с таким трудом. Это он, камень, он зовет ее, он нуждается в ее защите!..
Она вскочила на ноги. "Простите-меня-вы-правы-но-я-очень-спешу", - скороговоркой произнесла она и побежала к двери.
- Вы так и пойдете, в ночной сорочке? - услышала она сзади голос Филиппа и, осознав всю неуместность ситуации, остановилась.
- Да, вы правы, - признала она, - я должна сначала переодеться. Я должна...
И внезапно Даниэль стала оседать на пол, так, что Филипп едва успел подхватить ее. Незалеченные раны, выброс энергии, не остались для организма незамеченными - дополнительных ресурсов после ночи в подземелье у него не оставалось.
- Бедняжка... - только и сказал Филипп, укладывая ее, бесчувственную, обратно в постель. Он погладил ее по щеке. Такая нежная, чистая кожа - как она возможна у нищенки?.. Тут было над чем поразмыслить.
Но первым делом нужно убрать разлитый суп и несчастные, отвергнутые кусочки хлеба и мяса, что остались на полу.
Ххх
Уже вечерело. Облака в лучах предзакатного солнца казались исполинскими фигурами великанов, которые с каждой минутой словно наливались все более грозной силой и мощью. Подойдя поближе к громадным серым воротам, Рене громко и требовательно затарабанил в них. "Эй, кто там, отворяйте!.." - заорал он. С той стороны сразу взбесились собаки, подняв невыносимый шум, от их истошного лая, с хрипотцой, хотелось заткнуть уши. Послышался щелчок, и из железной коробки над головой Рене раздался суровый голос: "Кто вы, сеньор, и чего вам тут угодно?" "Мне угодно моего брата, мэтра Рожерио. Да уберите этих собак, поживее, они мне на нервы действуют!.."
После минутной заминки, послышались негромкие команды, собачий лай стал стихать и отдаляться. Наконец, ворота дрогнули и стали отползать вбок.
Войдя вовнутрь, он прежде всего увидел, что двор вовсе не так широк и просторен, как можно было представлять. С левой стороны находился собачий загон, где сейчас орудовал палкой широкоплечий усач, голый по пояс, понуждая последних псов вернуться в их укрытие, и крохотный низкорослый садик. В правой половине двора находились многочисленные тележки с песком и другими материалами, несколько маленьких бараков, каменный колодец, возвышающийся над стенами пост наблюдения, две небольшие пушки и гигантский чан то ли с водой, то ли еще с какой жидкостью.
Но сама башня была великолепна - массивное монолитное сооружение, уходящее своим стержнем ввысь, к темным облакам-великанам. У ее подножия стоял сутулый полноватый человек невысокого роста с невыразительным гладким лицом, зябко кутаясь в синюю просторную мантию. Это и был его брат.
Они обнялись, похлопали друг друга по плечам. "Какими судьбами?.." - с некоторым удивлением поинтересовался Рожерио. Рене знаками показал, что им надо переговорить наедине.
На самый верх башни вела скрученная винтовая лестница, настолько отвесная, что подниматься по ней было занятием не из приятных. Она казалась хрупкой и непрочной, но на самом деле металлические поручни, поддерживающие ее, уходили, по меньшей мере, метров на пять в стены башни и обеспечивали совершенную надежность конструкции. И все равно, Рене запыхался, устал, и пот ручьем тек с его лица, когда они, наконец, сошли с чертовой лестницы (которая уходила выше) в коридор направо, и, отворив, тяжелую дубовую дверь, оказались в широком тихом зале, посреди которого стоял большой стол. По углам горели массивные подсвечники. Рене кулем свалился на стул, тяжело дыша. Маг, напротив, не выказал малейших признаков усталости. "Я сейчас прикажу слугам, чтобы они приготовили тебе чего-то с дороги, да и сам с удовольствием поужинаю," - сказал он. - "Здесь ты можешь быть спокоен, нас никто не услышит." "А слуги?.." - возразил брат. "Все мои слуги - глухие", - невозмутимо ответил брат. - "По крайней мере до той поры, пока я не позволю им слышать". Они уселись за стол, маг щелкнул тонкими пальцами, зажигая камин, откинулся в кресле, закинув ногу на ногу. Определенно, ему не было чуждо некое тщеславное артистическое начало.
Мэтр Рожерио был полноватого телосложения, лицо его было обычно нервным, бледным, слегка одутловатым и не особо симпатичным, зато в глазах был ясно виден живой острый ум. "Он почти не постарел за это время, не то что я", - с некоторой досадой подумал Рене. - "Видно, все эта магия". "Итак?.. Прости меня, не то, чтобы я спешил, просто я готовлю особый состав, который позволит мне, если я правильно рассчитал, м-м-м...становиться невидимым... на какое-то время...я как раз занимался этим, когда ты появился." "Я думаю", - с усмешкой сказал Рене, - "тебе можно будет отложить все свои дурацкие занятия, когда я тебе расскажу кое-что. Но прежде: я деловой человек, и люблю все уточнять, прежде чем действовать. Хоть ты мне и брат, но не пойми меня неправильно..." "Да нет, зачем же", - насторожившись, процедил маг, нахмурив брови. Его темные глаза на секунду вспыхнули нехорошим блеском и тут же погасли. - "Я тоже деловой человек. О чем идет речь? Я чувствую в тебе какую-то магию, но не могу сказать какую. Это странно..." Улыбнувшись, Рене поправил очки (не такой уж великий маг его брат, каким пытается себя показать!) и продолжил: "Что если я скажу тебе, что речь идет о чем-то, что может сделать нас обоих могущественными. Неизмеримо могущественными и богатыми. Но мне нужна твоя помощь, а тебе не обойтись без меня. Предлагаю дележ: 50 на 50, чтоб без обид. Будь то деньги... или власть." "Согласен", - веселея, сказал Рожерио. - "Не знаю, что там у тебя, старый хитрец, но условия мне кажутся справедливыми. Ну давай, крой карту!.." Порывшись в небольшом сундучке, прихваченном с собой, Рене вытащил черный футляр. Из него - еще один футляр. А уже оттуда - нечто замотанное в тряпки, что он бережно передал в руки мага.
Блеснул оранжевый огонь, озарив комнату. Послышались шаги слуги, несущего на подносе обильный ужин. Рожерио набросил тряпки обратно на камень и в прострации откинулся в кресле. Его губы ошеломленно шевелились, не издавая не звука. Слуга поставил поднос с тарелками на стол и, не поднимая головы, ушел. "Но как?.. КАК, черт возьми, он у тебя оказался?!.." - маг никак не мог собраться с мыслями. "Удача. Слепое везение, только и всего", - молвил улыбающийся Рене, довольный произведенный эффектом. "Черт возьми!!! Вот дьявол!" - воскликнул маг, вскакивая с кресла, и широкими шагами принялся мерить пространство зала. - "Да этот камень сейчас разыскивает вся Империя!.." "Теперь вот что, брат," - сказал ювелир, насладившись произведенным эффектом. - "Расскажи мне про этот камень все, чего я не знаю. Про магию, связанную с ним. Я кое-что слышал, но боюсь этому верить." "М-да", - наконец, сказал Рожерио, снова усаживаясь в кресле. - "А ты не бойся. С этим камнем все должны бояться нас, вот что. Хотя до поры до времени это лишь обычный кристалл.