Сто третий танко - самоходный полк был сформирован и дислоцировался на Лысой горе (ранее он стоял в Мирополе) и в 1955 году переведен на скадрированный состав. Это, когда полный состав командования, вооружение на складах и техника в законсервированном состоянии. Солдат состояло в списках лишь механики-водители, а в основном сверхсрочники. В штате полка было два танковых батальона и один самоходный. Батальоны - трехротного состава.
Заместителем командира полка по политической части был подполковник, из Бердичевских, местных. Симонович. Небольшого роста, красивый, с кучерявой головой, черноглазый и чернобровый. " И на вид почти здоровый".
В самом начале подъема на Лысую гору, там, где встречаются три дороги из города, ул. Махновская, ул. Котовского и Фрунзе, и там, где стоят два непроходимых (мимо них не возможно было пройти идя на обед, или с работы в конце дня) чипка, или забегаловки, или рыгаловки, или "Голубых Дуная", это на местном диалекте, прямо напротив начинающегося подъема на гору немецкими военнопленными был построен "Рейхтаг". Трехэтажный жилой дом для офицерского состава вместимостью шестьдесят семейств. На каждом этаже имелось двадцать комнат для жилья, две кухни по десять газовых конфорок и десять столиков, которые устанавливались каждой семьей рядом со своей конфоркой. И никаких удобств. На кухнях у каждой семьи помещались индивидуальные рукомойники, а под ними тазы для воды после мытья. Такая была атмосфера элитного жилья победителей в войне.
Общественные туалеты были во дворе, мужской и дамский, на десять дырок каждый, без перегородок между посетителями, двери в эти, с позволения сказать, туалеты, были всегда оборваны, воду носили из колонки, тоже рядом с домом. А бетонированные мусорные ящики имели внизу отверстия для вытекания жидкости, выливаемой из помойных ведер жильцами. Эти жидкие отходы свободно растекались по рельефу, текли вдоль дороги, и за два километра можно было найти жилище привилегированной части офицерского состава дивизии. По запаху и навстречу потоку этой речки говнотечки.
На кухнях с утра до вечера шла непрекращающаяся конференция жен. Обсуждалось все, от меню дорогому мужу и его половой потенции до состояния гардероба каждой, и цен на рынке. Жены вынуждены были находиться весь день вместе, на кухне, где и готовилась еда, и производилась стирка белья, и было удобно выглянуть в коридор трехметровой ширины, где носились десятки шумных детей. Временами раздавался отчаянный плач одного из них. На этаже стоял постоянный и невообразимый шум, хлопали двери.
Эти квартиры получали только счастливчики или приближенные к командованию.
В каждой семье считалось вполне нормальным держать у входа внутри комнаты ведро с крышкой для ночных испражнений. Наиболее изобретательные и продвинутые хозяйки прикрывали эти ведра ширмами, делали закуток, при помощи стены и платяного шкафа. И незабываемая картина, когда утром, майоры и подполковники бежали во дворовые уборные с ведром, полным испражнений семьи. Отцы семейств. Таковы были условия жизни элиты танковых частей - победителей .
Симонович со своей красавицей женой имел комнату на втором этаже Рейхстага. Детей у них не было. Забот у Любки было, только накормить своего "тюфяка" , как она его называла, да часами сидеть перед зеркалом и заниматься прическами и гримировкой своего лица. Как женщины говорили: " У Любки морда гладкая, ну что твоя жопа у ребенка".
Симонович приходил домой всегда в восьмом часу вечера, ужинал, и с женой шел на прогулку по центру Бердичева, заходили к его родственникам, шли домой уставшие, и надо сказать, что эта прогулка была основной супружеской обязанностью Симоновича. На остальное его уже не хватало, хотя, семейное счастье этим не омрачалось. Любка с ним отдыхала от былой бурной жизни и тех времен, когда ее прелести в действующей армии были востребованы нарасхват. Служа в армии медицинской сестрой, она добровольно взяла на себя обязанность проводить "реабилитацию" выздоравливающим.
Офицеры тех времен не отличались высоким интеллектом, многие выросли по службе благодаря своей личной храбрости в боях второй Мировой войны, да за счет того, что командиров тоже убивали, и на их место надо было назначать опытных и знающих людей данного подразделения поименно и психологические качества каждого. Здесь не до Гегеля, тем более, что солдатам тоже трудно было привыкнуть к людям со стороны. Это учитывалось в кадровой политике. Многие лейтенанты и капитаны в 1950-1956 годах были в званиях, полученных еще во время войны , и они молили бога, чтобы дослужить хоть до двадцатилетнего стажа с учетом льготных военных лет и получить 30% пенсию.
В армии еще служили солдаты, которые захватили в своей службе боевые действия, и это были самые лучшие солдаты. Они не нуждались в так называемой боевой подготовке, и любую проверку готовы были сдать на отлично, или как прикажет командир... А почти все сверхсрочнослужащие прошли путь поражений Красной армии в войне и путь победы вплоть до Германии. В то время каждый, кто выслужил свой установленный законами срок и не был уволен по условиям продления службы за счет международной обстановки, мог перейти на сверхсрочную службу. Многие, которые решили жениться на Бердичевских красавицах и околобердичевских невестах, остались в армии до конца своих дней. Остальных, тысячи, безропотно ждали демобилизации. Жить в мирные времена было хорошо, безопасно, не стреляли, не бомбили, не убивали. Была надежда на счастливую гражданскую жизнь.
Прибыл на должность ротного в первую самоходную роту капитан, по фамилии Босяк. Боевой офицер, многократно награжденный орденами и медалями. Интересен он был во всех отношениях. Его рост вызывал сомнение, что он сможет втиснуться в танковую башню, около двух метров, широк в плечах, а каждая рука могла сжать солдатскую буханку хлеба или набрать вместо совковой лопаты большую порцию сыпучих грузов. Знаний, особенно в модной в те годы артиллерии, у него не было никаких. Стреляющим он быть не мог, хотя практические навыки в работе старшим на батарее у него были отличные. Солдаты к нему прониклись глубоким уважением сразу, без интервала на прием должности. Всю теоретическую часть обучения солдат и офицеров и ведение канцелярских дел он в первый же день распределил между ротными офицерами, оставив для себя лишь надзорные функции. Его требования к взводным и зампотеху были единственные - соблюдать распорядок дня, установленный в части. Во время приходить на службу, во время становиться в строй, а в течение дня можно было читать газеты, художественную литературу, играть в карты или отлучиться в дом офицеров и сгонять партию в бильярд. За какой то месяц все втянулись в этот режим, занятия с солдатами проводились, в основном, в составе роты, и выполнять требования командира оказалось совсем не трудно. Рядовой состав был дружен и исполнителен. Да и в роте было не более тридцати человек, с небольшим некомплектом.
Распорядок дня был такой, что прозанимавшись физической подготовкой на "Индийском часе" , можно было прерваться на часа полтора на туалет и завтрак, потом работали до двух, с двух до пяти часов дня - обеденный перерыв.
Многие офицеры , особенно низшего звена и холостяки жили на частных квартирах и успевали за это время сбегать домой, пообедать, часок вздремнуть, но в семнадцать ноль - ноль на построении должны были все стоять на местах, определенных строевым расчетом.
Ротный Босяк не явился на послеобеденное построение. Командирам взводов этот факт удалось скрыть от батальонного командования. На следующий день, воскресенье, все по плану, Босяка никто не хватился. В те годы суббота была рабочей и в предвыходной день работали без сокращений. И никто не подумал, что командир роты оказался в щекотливом положении. О его нахождении знал один офицер. Заместитель командира полка по политчасти подполковник Симонович. Босяк был весь обеденный перерыв в пятницу и все последующее время у жены замполита. Старая любовь не ржавеет. Любка вечером не пустила мужа домой. Муж стоял под дверью, а из - за тонкой филенчатой двери доносились стоны и вскрикивания его жены, громкие признания в вечной любви. И кому? Жорке Босяку, которого она уже не надеялась встретить, с которым не виделась около десяти лет, и которому клялась в вечной любви еще там, в полевом госпитале. В юном, двадцатилетнем возрасте. Это был конец 1944 года.
Они совокуплялись яростно. Можно было подумать, что это у них в первый и последний раз и они знают, что последний. У двери, кроме мужа, временами скапливались наиболее любопытные соседки, самые смелые давали советы Симоновичу, а некоторые не стеснялись громко рекомендовать свои любовные фантазии Любке и Босяку.
Симоновича от решительных действий удерживала высокая коммунистическая мораль.
Как они встретились, осталось загадкой для всех, но что Любка сразу после ухода мужа с обеда пошла в магазин и через десяток минут вернулась с Босяком, видели многие. А дальше, без пауз и передышки - сплошной любовный экстаз, и стоны, которые с удовольствием фиксировались ушами соседок. Многие из них бесконечно завидовали ее бабьему счастью. Так и признавались Во многих семьях в эту ночь было шумно , шло разбирательство своей , во многом не удавшейся или удавшейся не в такой мере сексуальной жизни. А положительный пример любовных отношений визжал и вскрикивал.
Симонович , как обухом оглушенный, стоял в коридоре и повторял: " Как это можно, как это можно, ах ее жалко, ах ее жалко"... А из - за тонкой двери неслось : Оййй, люблю навсегда, оййй как хорошо, какое счастье, от счастья хочу умереть!"
Появились соседские мужчины, начали политработника успокаивать, некоторые предложили переночевать у них по соседству, кто-то ехидно предложил почитать доклад Хрущева на последнем съезде партии, пока жена занята. Появился один, который предложил проводить подполковника к его родственникам, живущим в своем доме поблизости, на улице Фрунзе. Симонович с радостью и облегчением согласился.
Любка выходила из своей комнаты уже поздно ночью, когда дом спал. Сходила к колонке по воду, по нужде, нагрела чайник, приготовила немудрящую закуску, и закрылась со своим Босяком на все воскресенье, до понедельника.
А бедный муж, как только забрезжил рассвет, в воскресенье, был у дверей своей комнаты, но дверь ему так и не открыли. Он ушел, за сутки появлялся много раз, но на его просьбы и мольбу встретиться и объясниться никто не отозвался.
Люди видели, как капитан Жора в пятом часу понедельника бодрым шагом шагал в сторону Лысой горы. Чисто выбритый, наглаженный. Он участвовал в "Индийском часе" вместе с ротными офицерами , победил всех подчиненных по времени на полосе препятствий, а перед разводом пришел в кабинет командира полка.
Никто не знает, о чем был разговор у полкового командира с Босяком. Развод полка проводил начальник штаба, престарелый пьяница подполковник Баландин. Симонович стоял в строю на своем месте. В строю роты отсутствовал капитан Босяк.
Умнейший человек, командир полка, полковник, возглавлял армейскую разведку во время войны, решил все проблемы телефонным звонком своему начальнику боевых времен командующему армией, они сохраняли глубокое уважение и , можно назвать пристрастие друг к другу, как преданные однополчане.
Это был последний день Симоновича в полку, к обеду он убыл в распоряжение политотдела армии. Его вещи Любка собрала без его участия, их привезли на Виллисе начальника штаба. И с почетом провезли бывшего замполита по передней линейке в направлении вокзала.
Квартирный и семейный вопросы бывшего холостяка капитана Босяк были решены одним махом. Босяк переселился с частной квартиры в комнату, выделенную бывшему заместителю командира полка по политической части. И жили они долго и счастливо. Уже через три года у Жорки Ьосяка было двое деток и планировался третий. И ходили о их любви добрые сплетни далеко за пределами Рейхстага. Им завидовали.