Франка, с тяжелой головой, выбралась из влажной, потом пропитанной постели, накинула на голое тело легкое ситцевое платье и вышла во двор, заросший полынью и другими сорняками. Потянулась со звучным зевком, откинула на затылок спутанные волосы, чтобы в глаза не лезли. По пути к покосившемуся, переполненному деревянному туалету громко прочистила нос в кулак, стряхнула, что было возможно, на дорожку, остальное вытерла о платье.
Туалет, историческое сооружение, дверь со щелями в ладонь на сыромятных петлях, построен был в двадцатых годах, когда на постое у ее матери Зоси Золотницкой проживал командир Красной кавалерийской сотни. За харч, но на дармовом самогоне и физиологической благосклонности хозяйки. Зося, была внебрачной дочерью, в свое время богатой по тем местам, шинкарки Станиславы, которая владела корчмой , выходившей своими воротами на скотский рынок. Продаваемых коров привязывали прямо за стойки ворот корчмы. И Станислава унаследовала корчму от своей матери, и тоже была незаконнорожденной. И только пять поколений тому пан Золотницкий, далекий предок, опекаемый католическим приходом Бердичева и "босыми кармелитами", процветал, как владелец корчмы. Последний мужчина в роду - владелец хозяйства и дела и семьи. Его отец, тоже шинкарь, встретил и проводил французов при нашествии Наполеона. Потом были только женщины, их пренебрежительно в народе называют "покрытки", которые покрыты мужиками вне брака, и каждая из них вынуждена была рожать детей от недолговечных и тайных любовников. Такова была идеология семьи, передаваемая от матери к дочери. Домик, в котором сейчас, в пятидесятые годы проживала Франка со своей матерью Зосей, раньше был предназначен для содержания работников, что трудились в корчме. Зося еще помнила далекие дореволюционные времена и "маенток" и корчму, и мамку-хозяйку, разливающую по сулеям "казенку" и няньку-Матрену, и возилась с выжившей из ума старой и ничего не помнящей бабой Станиславой. И ее тихий уход из жизни. И последние католические похороны.
Их домик, из двух комнат и "передней", она же кухня, с русской печкой, считался в округе шикарным. Обычные дома в этом районе принадлежали беднякам, промышлявшим при скотском рынке, и состояли из помещения для прожития людей, и помещения для скотины, все через один коридор. Направо люди, налево скотина, или наоборот. И крупная рогатая, и свиньи, и козы.
Географически , чтобы потом не отвлекаться, жили они в конце бывшего скотского рынка, напротив замостянского кладбища. Корчма, реквизированная Советской властью, была метров на триста ближе к мосту через Гнилопять. Потом на этом месте построили школу. Улица, и по сей день, была грунтовой.
И по сей день основным источником дохода у старой Зоси было самогоноварение. Комната, где она спала, в описываемое время, являла собой химическую лабораторию по изготовлению браги и выгонке самогона. Ранее, когда Зося еще принимала гостей мужеска пола, для самогоноварения использовалось помещение сарая, где жила одна коза. Вторая комната в настоящее время принадлежала Франке и ее делам с мужиками. Их бывало много, по очереди- сегодня один, завтра - другой. Никто не ревновал, Франка с гордостью заявляла, что она не проститутка, а любовница. "Что ж, если у меня любовников много, все любят, и всем я нужна"
Основным правилом морали в этой семье было - никогда не брать деньги за любовные услуги. Деньги должны зарабатываться при помощи труда другого рода, и головы, и изворотливости, и "гандлевать" ( купить дешевле, продать дороже) . Подарки мужчин - такое же благо, как и выручка от торговли. Но подарунки - это не плата, это выражение чувств. Подарунок, любого достоинства, в любом виде, то ли колечко, то ли кусок материала на яркое платье, то ли подвода дров или шмат сала с буханкой хлеба - всегда божий дар, всегда благо. И надо отблагодарить. Это уже не предмет торговли. Предметом торговли в семье всегда была водка. Казенка или самогонка, всегда был полный ассортимент, дело в цене и пристрастиях кавалера или просто покупателя. Это мамина наука.
С казенкой в пятидесятые годы было плохо. В магазинах бывала, но раскупалась не более, чем за два часа после привоза в магазин. Привоза ждали. Специальные люди. Скупали по два рубля шестьдесят копеек, продавали днем - по три рубля, ночью, кому не в терпеж, по пять. Надо соблюсти справедливость и сказать, что в Бердичевских забегаловках, которых было много, водка всегда была на разлив. Стандарт, как было написано на одном из этих "кафе" - "Продаеца адин бутирброт и пидисят грам водки". Хочешь сто грамм, съешь два бутерброда. Самогонка стоила "рубэль" за бутылку. И зачастую она была крепче и забористей казенной водки. Круговорот у Золотницких сахар - брага - самогоноварение был непрерывным. Ворованный сахар Зосе, постаревшей уже Зосе, к любовным делам уже не пригодной, привозил за полуцену шофер сахарного завода. Мешками. К деньгам еще был всегда награждаем первачем. Выгода была явная. И у него, и у самогонщицы.
В семье умели самогон настаивать на различных полевых травах, использовали зверобой, чебрец, мяту, вишневые молодые побеги, орехи молочно-восковой спелости, так, чтобы резались ножом поперек зерна. Особо ценным был первач с добавлением вишневого сока и сахара. На огороде выращивался золотой корень, и хозяйки знали, что настойка из этого корня хороша только для очень крепких сердцем людей, которым просто надо повысить физическую активность. Постоянная клиентура знала возможности хозяек и всегда для постоянных клиентов были настойки, ими любимые. Конечно, с наценкой за изысканность напитка.
Мы отвлеклись от раннего утра Франки, которая поднялась со своей постели в двенадцатом часу дня.
- Мамо, чуешь, мамо, в тэбэ е шось на похмилля?
- Ну, й нажэрлась дурна дивка, в синях визьмы глэчык з кысляком. Холодный, и враз всэ пройдэ. (кысляк-простокваша)
Мать уже давно занималась хозяйственными делами. Подоила козу, накормила порося, заварив ему хорошие полведра картошки с отрубями, приготовила себе и дочке немудреный завтрак, да сама уже давно позавтракала.
Коровы у них не было, коза попалась хорошая, с ней забот меньше. Козье молоко они меняли у соседей на коровье, добрая соседка за литр козьего давала два коровьего, да им больше не надо было.
- Шо цэ за хрукт у тэбэ був? Дэ ты його знайшла?
- Шофэром робыть , начальника РАЙЗО возыть.
- Ото я бачу, ще вдосвита побиг, мабуть до машыны, бо дужэ хутко.
- Вин казав, шо трэба вэзты начальныка з ранку, алэ пыв добрэ, та тилькы казенку. Гроши залышыв, ще й бильшэ. А тоби там лэжать камфэты, з самого Кийива, у щоколади.
- Ну, шо, голова пройшла? Можэ пойисы?
- Пойим, бо сьогодни мий любый охвыцер прыйдэ.
- Та то неэ охвыцэр, а старшына, алэ гарну рыбыну у той раз прынис, казав, що цэ "триска" звэться. Мы цилу нэдилю йилы. И юшка, з цыбулэю, и нажарылы. Казав робыть у солдацкий столовци. А шо, вин гарно любыть?
- Нэ кажить мамо, тилькы пъять хвылын, та й спаты. Та гарно спыть. А мэни байдужэ, для кохання есть багато другых. А цьому, мабуть и так гарно.
- Цэ правда, дочко, хай йому будэ добрэ, та хай думае, що ты задоволэна.
Этот откровенный разговор шел между двух женщин, много познавших и много перенесших в своей жизни. И не чувствовалось, что это мать и дочь, больше смахивало на откровения двух товарок, подруг, коллег по цеху разгула и разврата. Цинично, но в этом была их жизнь. Не наша, а их.
Франка родилась в 1929 году. Начало тридцатых годов на Украине, особенно 33 - 34 -35 были голодными, но благодаря специализации прабабушки, бабушки, мамы и благодаря тому, что они, как женщины известные в своем отечестве не подвергались гонениям, за исключением определенных и установленных властями конфискаций, все таки имели некоторые запасы и выжили. Еще и трудились на ниве самогоноварения, тайного приема любителей зеленого змия и любителей свободной любви. Любовь иногда, когда дело касается выживания, спасает.
В школу пошла в 1937 году, училась посредственно, но не плохо до самой войны, и уровень ее образования 4 класса, так и остался на всю жизнь. Далее она проходила жизненную школу, была все равно в семье самая грамотная и, по мнению бабушки, да и мамы в больших знаниях не нуждалась. Дамы старшего поколения семьи издавна руководили корчмой, работниками, своим подсобным хозяйством, и не имели никакого образования. И хорошо знали счет деньгам. А, здесь, четыре класса. Грамотейка, профессор.
Когда немцы вошли в конце июня 1941 года в Бердичев Зося была на ролях главы семьи и не очень горевала. Жили на замостянской окраине, война была страшной в городе, где немцы воевали с еврейским населением, стариками, женщинами, детьми, и дней десять в их "кутку" вообще не появлялись никакие военные. Пару раз по улице в сторону кладбища проезжали люди в полугражданской одежде, верхом на лошадях, с повязками на рукавах, с карабинами за спиной. Полицейские. Переметнувшиеся на сторону немцев местные хохлы. Преимущественно потомки раскулаченных Советской властью, да струсившие военнопленные, готовые на любые подлые поступки ради своей личной жизни и немецкой пайки. Позже, когда стали евреев расстреливать в крепости, когда возами на кладбище возились трупы, здесь местное население из своих дворов нос не высовывали. Боялись. От крепости до кладбища было близко, менее километра. А может быть и километр. Слышались из крепости выстрелы. Расправа над невинными людьми вершилась руками полицаев, немцы осуществляли контрольную функцию. И уже не интересовались транспортировкой и захоронением расстрелянных. Эти работы по захоронению выполнялись местным населением, мобилизованным для работ, немногими военнопленными и руководили этим безобразием ретивые и угодливые полицейские. Десятилетние дети в домах близких к кладбищу, уже все понимали. Двенадцатилетняя Франя со своей еще не старой мамой постоянно прятались у себя дома, сжимаясь от страха, в своих плотно закрытых комнатках при задернутых ситцевых занавесках, и боялись, что плохие люди , которые ведут войну с невинными людьми, коренным еврейским населением Бердичева, могут обидеть и их, беззащитных.
В соседнем доме скрывалась еврейская семья. Мать с двумя детьми. Отец по мобилизации в первый день войны был в Красной Армии. Они прибежали ранней ранью в тот день, когда должны были явиться по распоряжению военного коменданта города в крепость не позднее десяти часов. "Кто не явится на сборный пункт, будет расстрелян". Так гласили сотни объявлений, развешанных по всему городу. Прибежали к украинским друзьям по совместной работе, понимали, что это единственный шанс выжить. И их спрятали, соседи все знали, сами боялись, но никто не выдал. Позже мать Франки снабдила полицаев достаточным количеством самогона, и всем членам еврейской семьи были выписаны справки, что они жители села Хажин , их дом в ходе войны сгорел, документы погибли. В этих справках, вернее, в одной справке на мать и детей всем им была дана и совершенно другая фамилия с украинским звучанием. С этой фамилией они дождались конца войны, мать при немцах работала в Казатине, где их не знали, на вокзале уборщицей, эту фамилию они и оставили себе, чтобы увековечить ее значимость в верном спасении от смерти. В сорок пятом вернулся трижды раненный отец, семья воссоединилась, но так они решили, хотя отец был под своей фамилией, а в паспортах у матери и , потом, у детей было написано Мельниченко, национальность - еврей. Благородные порывы и поступки присущи всем слоям общества.
У Зоси были хорошие с довоенных времен , запасы сахара, спрятаны и от милиции в мирные времена, и она продолжала пользоваться этими глубоко спрятанными запасами и в начале оккупационного периода. И клиентура не заставила себя ждать. В том числе и немецкие солдаты, и полицейские из местных украинцев, и весь замостянский "куток", изредка в любом доме возникали потребности в спиртном, и Золотницкие продолжали играть свою значимую роль. Деньги были ненадежными, да вообще их не было, занимались прямым обменом.
Франя, уже повзрослевшая, двенадцати и далее до конца войны лет вела все внутреннее домашнее хозяйство, мать всячески помогала, поощряла и настраивала на то, что пока к самогонным делам ей подключаться не время. Зосе платили, кто чем мог, они не голодали.
У матери время от времени оставались ночевать подвыпившие клиенты, да и трезвые часто были не прочь оказаться в постели с разбитной бабенкой. И с двенадцатилетнего возраста для Франки не было секретом ни порядок и причины деторождения, ни сама природа человеческих страстей, низких и высоких. Мать просто, на словах разъяснила и убедила свою малолетнюю дочь не любопытствовать, не входить в комнату, где двое, не задавать лишних вопросов, все придет в свое время.
И время это пришло. В четырнадцатилетнем возрасте. Природное взросление и интерес к предмету, который постоянно подогревался мамашиными связями, в первом грехопадении Франки были, конечно, решающими.
Речка, небольшая речка Гнилопять, сразу за крепостью, там где начинался скотский рынок, в незапамятные времена была перегорожена "грэблей", а по-русски дамбой и мостом по дамбе, соединяющим левую и правую стороны города. Дамба играла существенную роль, она создавала запас воды для небольшого млына, который обеспечивал нужды населения помолом муки, но в советские времена мельник был репрессирован, мельница разрушена, но дамба и мостик остались, заводь , образованная дамбой была довольно большая и чистая, молодежь окружающих районов пользовалась заводью, как пляжем, в жаркое время, да еще в выходные дни это место привлекало массу парней и девчат. Здесь игрища, здесь катания на лодке , которая почему то называлась "каюк", с одним веслом, здесь влюблялись, отсюда образовывались союзы , перераставшие в семьи. Водное зеркало создавало уникальный климат, берега были заросшие крупными деревьями и кустарниками, из-за этого искусственного озера в округе тридцати километров никогда не было неурожая.
Жарким летом сорок третьего года, Франя, справившись с домашними делами, отпросилась на речку, чтобы искупаться. Был будний день, полдень, на речке не было никого. Франка быстро сбросила с себя платье, осталась в закрытом купальнике, бикини тогда еще не изобрели, не дошла еще до этого сексуальная мода, и бросилась в прохладную воду. Поплыла к средине заводи крупными, мальчишескими саженками. Немного поплавав, вернулась на берег, а у ее одежды расположился Петька, сын "хвершала", который обслуживал животных всей округи, а, главное, был неоспоримым авторитетом на скотском рынке по воскресеньям. К нему обращались многие покупатели, и его заключение о качестве животного были всегда гарантией, что не совершится ошибка при покупке.
- Ну, Франка, ты жваво плываешь. Зараз и я трохы скупаюсь.
И бросился в воду. Ему было шестнадцать лет, интересный молодой человек с потемневшими от первого волосяного покрова бакенбардами и усиками. "Голытыся", т. е. бриться, отец ему еще не разрешал, а уже можно было освободить нежное юношеское лицо от появившихся вторичных половых признаков. Купался недолго, вышел из воды и лег на спину рядом с Франкой.
Неизвестно, что явилось причиной его возбуждения, то ли близкое девичье тело, то ли ее уже оформившаяся обтянутая мокрым купальником грудь, или, скорее всего, буйно дававшая себя знать молодость парня. Его простые (не плавки сегодняшнего дня) трусы яро встопорщились, и ему неловко было скрыть это свое состояние, но Франка пришла на помощь:
- Яка в тэбэ зъявылася цикава штуковына. Я раниш такойи нэ бачыла.
- Та ты ж поруч лэжыш. Вона нэ могла нэ зъявытыся. Франя, покажы цыцю.
- Ось, дывысь.
И сбросила бретельку купальника, и Петро был ослеплен и удивлен смелостью девушки. Вторую грудь он освободил от купальника уже своими руками. У обоих кружились головы. Они потеряли чувство окружающего мира и пространства. Петя начал целовать ее плотные груди, соски, ранее расплывшиеся, набрякли, Франка ухватила его за "штуковину". И уже через несколько минут купальник был сброшен, трусы кавалера полетели в сторону, Франя направляла "штуковину" к себе, она давно знала куда, и зачем. Возбуждение достигло такой степени, что они почувствовали себя единым существом, а небольшая острая боль при начале акта, Франкой была воспринята, как дополнительное изъявление чего-то нужного, неизбежного и желанного. Они не обучены были ни ласкам, ни обычным в таких случаях прелюдиям, и не стеснялись друг друга. Лихорадочное совокупление прошло очень быстро и интересно для обоих, Петр не хотел останавливаться, молодые силы и возможности позволяли продолжать, не вынимая штуковину. Франя тихонько смеялась, чувствуя на своем лице и губах неловкие, но такие радостные поцелуи парня. Потихоньку к ней стала возвращаться реальность, они находились на самом открытом месте пляжа, и их могли застать нежелательные свидетели. В любой момент могли появиться другие купальщики.
- Стий, пидожды, Пэтю. Тут дужэ выдко. Пишлы в кущи.
Эти слова немного отрезвили вновь испеченного любовника, они собрали свои вещи и углубились в заросли ивняка, нашли очень уютную небольшую полянку и не выходили оттуда до конца дня.
Так началась первая настоящая любовь Франки, дочери потомственной любовницы околотка Зоси и эта юношеская любовь была обоюдной, и уже Петро заговаривал, что пусть только исполнится ей шестнадцать лет они поженятся и будут жить своим домом, и другие мечты, которым, к сожалению, не суждено было сбыться. Они встречались ежедневно, то на пляже в "кущах", то любимая прибегала и тайком проникала в сарай, хвершола, где хранились остатки прошлогоднего сена. Именно в это время пришла пора сенокоса, отец с сыном должны будут накосить травы, ее высушить и сложить в этом сарае, чтобы на зиму для скотины.
Сенокос не получился. Молодым людям посчастливилось встречаться меньше месяца. Пэтю вызвали в комендатуру, якобы, для регистрации, и уже он не вернулся, его наметили для отправки на работы в Германию. Пока, три дня держали молодежь, его все возраста, за крепкими воротами крепости. С родными свидания не допускались. У входа в крепость круглосуточно толпились родные, их прикладами трехлинеек отгоняли полицейские. Возможно было передать сыну узелок с одеждой или харчишками, это стоило "пляшку горилкы й шмат сала, желательно с хлебом". Правда полицейские выполняли функцию передачи честно.
Мгновенно постаревшие отец и мать Петра постоянно находились около крепости, передали ему все, что было возможным, на третий день немцы через своих подручных полицаев и переводчика, бывшего учителя, сообщили, что родственникам дадут возможность попрощаться со своими детьми, которые едут на работы в "Великую Германию". Прощание будет разрешено на вокзале. Второй тупик.
Бедные люди бросились ко второму тупику. Это километрах в четырех от крепости. Там уже были готовы к загрузке скотские "Пульманы". Оцеплены немецкими автоматчиками. Стали подъезжать грузовые машины с парнями. Каждая группа прибывших на машине разгружалась отдельно, их сразу окружили автоматчики, родные видели своих мальчиков, их стали пускать прощаться по три человека, прощанием руководил какой то младший чин, разрешал переброситься несколькими словами, и кричал "Раус!", и выталкивал из зоны построения мать или отца, пускали только одного родителя. Всего в Бердчеве загружалось три вагона по пятьдесят человек в каждом. На передней и задней площадке каждого вагона располагались автоматчики, на площадке первого и последнего вагонов, был установлен пулемет.
Петр шепнул отцу: "я нэ дойиду до йихнэго кордону, втэчу. Знайду змогу".
Отец на намерение сына бежать не смог никак ответить. А заявил сын решительно.
Франка не могла и по этическим и по другим соображениям, ведь ее связь с Петром была тайной, ни поучаствовать, ни попрощаться, ни проявить свою обеспокоенность перед мамой. На душе у девочки было, ой, как тяжело.
Эти отдельные три вагона за несколько часов были доставлены до Жмеринки. Здесь формировался эшелон с такими же бедолагами- будущими гастарбайтерами из нескольких районов и областей, Житомирской, Винницкой. Отцепили их на полустанке, немного не дотянув до здания вокзала, охрана сразу рассредоточилась вокруг вагонов, разрешили выходить, справлять нужду, прямо около вагонов, с постоянными криками "Швайне, , украинише ви ди русише, швайне!". Парни ничего не понимали, но вынуждены делать свое дело на виду друг друга. Подъехала полевая кухня. На прицепе к автомобилю. Жестами, подталкивая прикладами охраняющие направили своих пленных к кухне, здесь давали каждому по буханке черного хлеба, предупреждали, что это на "драй таге" (три дня), у немца повара было с десяток мисок алюминиевых, давали полную миску на двоих варенного горохового, то ли супа, то ли пюре. Страшно пересоленного, но парни, изголодавшиеся, ели с аппетитом, поевших сменяли другие, отходили, стараясь не трогать хлеба. Экономили, неизвестно, что далее. Вот здесь, думая, что немцы отвлечены охраной кухни, Петя попытался бежать. Вдоль полотна, потом хотел перебраться на другую сторону железной дороги, там виднелись дома селян.
-"Хальт!,Хальт" - послышались окрики, Петро бежал не оглядываясь.
Прозвучала автоматная очередь, потом другая. Парень не успел отбежать и пятидесяти метров. Видевшие все это ребята оцепенели. Все внимание было приковано к бегущей фигуре . После второй очереди Петро упал. Некоторые пытались уговорить конвоиров разрешить приблизиться к товарищу, но пошел лишь один из немцев, послышался одиночный выстрел. Добил. И немец спокойным шагом возвратился к остальным охранникам.
Так навсегда оборвалась жизнь отчаянного хлопца, который только и того, что вкусил шестнадцати лет жизни, да тайного плода любви. И эту любовь он унес с собой, а Франка обо всем об этом узнает, когда вернутся из Германии его знавшие и ехавшие одним эшелоном товарищи. Летом 1945 года. Ближе к осени. Да и этим товарищам существовавший режим КГБ СССР уже после войны не давал жизни человеческой. Преследовали, неизвестно за какие грехи. Все неоднократно бывали на допросах с большой подозрительностью. И это несмотря на то, что каждый был серьезно допрошен работниками армейской контрразведки непосредственно после освобождения в Германии, в лагере перемещенных лиц, логически, там, на местности, относящейся к разряду подозрений, можно было расследовать пребывание во вражеском стане, не покидая зону действия. Логика каждого подсказывала, что когда Красная армия бежала от немцев, этим ребятам было по двенадцать - тринадцать - четырнадцать лет. И они не могли быть причастны к умышленному переходу на сторону врага. Это их оставили на съедение зверя. Теперь обвиняли.
После отъезда Петра прошло пару месяцев. К нервному состоянию Франки прибавились не привычные ощущения в организме. Непонятная тошнота, головокружение. Пропали месячные. Мать обратила внимание на состояние единственной и всегда понятной дочери. И Франя, ничего не подозревая плохого, чистосердечно поведала маме о своем непонятном состоянии.
Зосе не много надо было размышлять над словами дочери. Она на весь "куток" слыла знатоком женских слабостей и чисто женских "хворей", не говоря уже о том, что многие местные бабы предпочитали ее помощь в принятии родов, " Наша шинкарка краще любой вченойи кушерки" говорили.
- Ты, курвысько, з кым переспала? И колы, заповсигда вдома?
- Мамочко, нэ лайтэся, мени дужэ сподобався Пэтька, сын хвершола.
- И як вин тэбэ вговорыв, ты ж щэ мала й дурна?!
- Нэ вговоряв, булы удвох на ричци. Та й получылося. Потим ще дэ килька разив зустричалыся, я й нэ знала, шо цэ зробыться так швыдко. Нэ лайтэся, мамочко.
- Дура, я нэ лаюся, трэба допомогты. Той Пэтька у Германию пойихав, учора стричала його маты, плачэ, уся почорнила. Увэсь час з батьком тилькы про сына й балачок.
- Мамо, а, можэ хай, само пройдэ? Трэба пидиждаты.
- Ни, доню, нэ трэба ждаты. Цэ такэ дило, що само в здоровойи дивкы нэ проблымаеця.
- И що мэни робыты? Можэ будэ дытына, а Пэтя вэрнэця й пожэнымось? Га?
- Ни , доню, однэ дило родыты у висимнадцять рокив покрыткою , бэз чоловика, тэбэ , навить, пожалиють, а в пъятнадцять, то кожный скажэ що цэ нэ дытына, а выблядок. Та й Пэтька тэбэ з дытыною нэ визьмэ. Такэ жыття. Батькы нэ дозвллять. Тоби трэба скынуты.
Разговор проходил вечером. Мать решила до утра подумать и начинать действовать не медля, завтра. Ночь для дочери была, как ночь, спала беззаботно. Не понимала всей сложности и ответственности, которую собиралась взять на себя мать. Мать всю ночь ворочалась, вспоминала все женские народные средства и методы, побуждающие к выкидышу, но ни один из простых народных припарок и примочек, применяемых опытными бабами, не был для дочери надежен. Молодая, и очень крепкая. Организм будет отчаянно сопротивляться. И оставлять беременность на потеху и сплетни людям было невозможно. Постепенно, к утру, к тяжелому осеннему утру пришло решение. Отчаянное, но верное, испытанное на себе и других. Аборт при помощи галоши.
После завтрака она послала Франку в сарай, приказав принести старые чуни (глубокие самодельные из автомобильной резины галоши). Одна галоша уже была порвана, от нее неоднократно отрезалось некоторое количество резины. Вот от этой, уже начатой, мать отрезала узкую полоску, зачистила ее, чтобы не было острых краев, в конце полоски прорезала небольшое отверстие, как у иглы, только покрупнее. "Ссукала" в четыре шелковую нитку, конец нитки привязала к отверстию в резиновой полоске. Все сооружение поставила кипятить в небольшой кастрюльке.
Девка с испугом наблюдала за мамиными приготовлениями. Мать приказала справить малую нужду, даже если та не хочет, тщательно " Усю пысю пидмыты", и быть готовой к не очень приятной процедуре. Возражения и рассуждения не принимались. Через полчаса подготовка была завершена. Зося уложила дочь на кровать, как та ни стеснялась, заставила ее развести ноги, как она делала перед Пэтькой, и ловким движением опытного гинеколога, за пару минут ввела резиновую полоску, довольно жесткую, в матку дочери. Девочку пронзила острая боль. Другой конец нитки , после того, как Франя одела трусы, привязала к очкуру. Не знаете что такое очкур? Это , когда о резинках в трусах можно было только мечтать, втягивался в них прочный шнурок, и завязывался на животе. Желательно на бантик, чтобы можно было быстро развязать в срочности.
Франка, уже лет семь раздевалась и мылась без помощи матери, была очень смущена и подавлена. Мать дала последнее и самое важное наставление.
- Ото дывысь, нэ вытягай ничого за кинэць ныткы, а колы зъявляться кровля, то клыч мэнэ. Так и ходы, и всэ по хати й на городи робы. Бо з хлопцэм ты була як вэлыка, то й у свому дивочому жытти будь вжэ дорослою. З двору никуды. Захочэш "на двир", то ходы, алэ нытку не чипай.
Подсознательно Франя понимала важность материных наставлений и безоговорочно всему подчинялась. Воля ее была, всем происходящим парализована. В доме воцарилось напряженное ожидание чего то неизведанного, опасного, и важного. Старую бабушку в курс событий не вводили, да она и не была в состоянии понять происходящее. Стара, и совершенно потеряла память, частично рассудок. Лежала. Для нее оборудовали комнатку в противоположной части дома, где по идее должно быть стойло коровы. Утеплили, сделали отдельную печурку. Так бабке спокойнее. Дочь, Зося, кормила ее с ложечки, убирала старуху, мыла , всячески обслуживала.
Прошло два дня, для Франи, как в тумане. К концу второго дня она почувствовала нечто необычное, некоторую боль, влагу. Сообщила маме. Та посадила ее на ночной горшок, велела напрячь мышцы живота, постараться справиться в горшок. " Нэначэ сэрэш". Началось кровотечение, мать выдернула за шнурок резинку, вместе с ней в горшок упал сгусток крови. "Оцэ, дочко, и всэ, тэпэр помыйся й лягай".
Гигиенические мероприятия, тампонирование, кормежка и поддержка от матери проходила в условиях исключительной доброжелательности и понимания жизненных ситуаций, от которых она не смогла уберечь и предупредить любимую и единственную дочь. И очень жаль, что это произошло с ее дочерью так рано. Оно неизбежно, но, надо бы , чтобы в возрасте более зрелом. Сама мать в свои сорок с небольшим лет еще очень привлекала мужчин. Любого положения и возраста.
Через пару дней мать разрешила дочери встать с постели, предупредила о необходимости беречься от физических нагрузок и усилий.
Жизнь вошла в свою колею. Необходимо отметить, что Франка длительное время избегала общения с мужчинами, она была уверена, что есть человеческая порядочность, верность, и надо дождаться любимого Пэтю и с ним продолжить и продолжать. До конца войны, и при немцах, и в период боев за освобождение Советскими войсками Бердичева, и после отпразднованной Победы бедная девочка была верна своему первому и неповторимому, ласковому и такому доброму Петру, а Петро уже два года , как был похоронен сельчанами пристанционного поселка у станции Жмеринка.
Только слезы по Пете после того, как прибыли его спутники по эшелону, смыли остатки нервного напряжения, два года разлуки притупили чувства, но, казалось, что жизнь кончена, больше ничего интересного не будет, и не будет такого сильного чувства, как было к ее первому мужчине. С которым были близки, с которым миловались, с которым мечтали о будущем. А будущего, просто, не будет. У Них. Со временем, а прошло почти два года, чувства Франки усилились и приобрели характер мечты о будущем. Наступила пора сплошного разочарования, сплошного безразличия, безвозвратной потери.
Маме Зосе в сорок пятом было не многим более сорока лет, и она не отказывала себе в удовольствии принять гостя, пусть на один раз, на одну ночь без надежд на что ни будь, но, сегодня - удовольствие и радость от общения и близости. Мать уже стала беспокоиться о нормальности дочки, тоже переживала, что у дочери нет воздыхателей и сама она ни по ком не вздыхает, хотя, была интересной, красивой, стройной, полной соблазнительных форм. Вся в мать свою, которая с честью несла память о некогда известном в округе поляке - владельце заезжего двора и корчмы.
Зося очень ревностно следила за своей внешностью и гигиеной. С ней, как со знатоком советовались очень многие жительницы этой окраины Бердичева, она, бескорыстно оказывала консультационные услуги и всегда бабы оставались довольны. Была авторитетом. Выше среднего роста, со стройной, юношеской талией, красивыми стройными ногами, она большое значение придавала прическе, и каждое утро подолгу сидела перед небольшим трельяжем, взбивая и налаживая свою волосяную, светло - русую гриву. На ночь, даже если у не был мужчина, она обязательно накручивала пряди волос на папильотки, голову завязывала платочком, чтобы не терялась эстетичность общения. А утром, чуть свет, уже раскручивала букли, укладывала, добиваясь идеального состояния прически, и так, с модельной, может быть только у нее в городе, прической работала самую затрапезную чистую и грязную работу, и всегда готова была встретить гостей во всеоружии. По округе всегда ходила с высоко и гордо поднятой головой. А гости в этом доме были ежедневно, некоторые, в особенности, в летнее время , здесь же в ее дворе могли и употребить приобретенный самогон, не дожидаясь более удобного времени и случая. В дом к себе пьяных и опустившихся мужиков она не пускала, напившихся провожала в сторону их дома на квартал от своего. И отпускала в свободное плавание. Никто на нее не таил обиды, жены знали своих мужей и их возможности, а в рассуждениях было: "Хай краще купэ у Зоськы за рубэль, ниж у дэржавы за тры, всэ едно выпье, дурэнь". Да и надо сказать, что добрая половина мужиков не вернулась с войны, которые погибли, которые по тюрьмам, а некоторые нашли других жен. Беда была с недостачей мужчин. Им прощалось многое.
Однажды, утром, проводив очередного старшину сверхсрочной службы , который ночевал у нее, Зося решила серьезно поговорить с дочерью.
-Зосю, йды но сюды, сидай до столу, хочу шось сказаты.
- Кажить, мамо.
- Бачу, ты зачинылася й пэрэживаешь в соби. И тэ, що Петро загынув, и тэ, що в тэбэ бильшэ никого нэма, й никуды нэ ходыш. Тоби скоро симнадцять, черэз мисяць. Дивчата тэбэ вчора клыкалы йты до литнього кина, шо на вулыци коло эродрома, та ты нэ пишла. Трэба йты.
- Мамо, мэни дужэ Пэтра жалько. Вин був такый добрый.
- Нэ ты й нэ я винни в його погыбэли. То вийна. Вона дужэ жорстока, а хто зостався живый, то повынэн житы. Я пэрэжила тры вийны. Усигда люды гынулы. Хто зостався жывый, хай жывэ и за сэбэ и за тых, що загынулы.
Ты МУСЫШ житы и за сэбэ и за Петра, твого любого. Ты тэпэр за двох. Зрозумила?
- Зрозумила, мамо, алэ мэни дужэ тяжко на сэрци.
- От вид цього розговору хай тоби будэ лэгчэ. И нэ затурбовуйся, ты и за сэбэ и за нього, починай ходыты "в Люды", до клубу, до кина. Тэбэ сусидски дивчата клычуть, то йды.
И не далее, как на следующий день Франя принарядилась и с соседскими девчатами, подругами детства пошла под вечер в солдатский клуб, который развернул киноэкран на свежем воздухе. Недалеко была авиационная часть, строился большой аэродром на месте старого , маленького, для "кукурузников". Показывали летчикам о летчиках, новую военных времен кинокомедию "Небесный тихоход". С перерывами для перезарядки пленки. Стайка девчат и множество несовершеннолетних мальчишек с большим вниманием смотрели этот фильм с замечательными артистами, тогда еще молодыми Крючковым, Меркурьевым, замечательной и тогда еще не очень старой Раневской, сыгравшей профессора медицины, девушками - артистками, сыгравшими летчиц и корреспондента Алешиной и Глазеевой. Нельзя забывать этих артистов, вселявших надежды в наших солдат, офицеров, мирное население, перенесшее страшную войну, в нашем прекрасном будущем.
Девушек окружили солдаты, сержанты, смотревшие картину, пошли знакомства, комплименты и заигрывания. Франка, которая может впервые в своей жизни, смотрела хорошую картину, с хорошим содержанием и в хорошем исполнении не могла физически реагировать на заигрывания окружающих военных парней. Да и опыта у нее в общении с незнакомыми , в особенности военными, мужчинами не было. Всю войну принято было скрываться и уклоняться от общения с немецкими солдатами и офицерами, а солдат Красной армии, просто не было. И как с ними вести себя Франка еще не знала, не могла знать.
Если вправду, то солдаты, прошедшие по полям сражений, во всех армиях, не исключение и Советской, набирались цинизма и им хотелось легкости во взаимоотношениях . И быстроты, без прелюдий, связи полов. Исключение составляли очень немногочисленные члены военного сообщества, которые не растеряли своей деликатности и культуры, ранее преподанной в хороших семьях. Но таких было очень мало.
Домой девчата шли ватагой, их солдаты провожали недалеко. Распорядок дня. Попрощались, отстали, за исключением отдельных пар, которые уже образовались, и которые шли попарно. Эти, по всей видимости, отпросились у начальства. Уж очень долго шла война, и долго у людей, особенно военных, не было спокойных безоблачных взаимоотношений. В ходе войны все было мимолетно, не прочно.
С посещения этого фильма, да предваряющей беседы матери Франка стала с большей заинтересованностью относиться к происходящим вокруг событиям. И уже не пропускала ни одного фильма, куда постоянно шастали девушки Замостья. Каждая надеялась на лучшее, каждая ждала знакомства и встречи со своим единственным, но уж больно нравы были после войны упрощены и огрубели. И мужчины и женщины. Бабы, млодайки, да , просто вдовы, так тем даже по нутру были нравы, привезенные с фронтов, без прелюдий, без иллюзий, все просто. А куда деваться девушкам? Молодым, еще мечтающим и неискушенным девушкам. К матери продолжал ходить старшина продовольственной службы части, пил в меру, в доме постоянно были продукты, которыми кормили летчиков, в малом количестве, но в достаточном, для прожития двух женщин. Другие семьи не имели ничего, выживали за счет огорода, чудом сохранившихся курочек, другой птицы, да подработка в воинских частях давала возможность оставаться с некоторым количеством хлеба. На счастье, строился аэродром, требовались рабочие, на тяжелых земляных работах трудились почти все женщины в округе. И мужчины, если они были в семьях.
Понемногу развивались городские структуры, функционировал рынок, в основном продовольственный, в центральной части города, в квартале от крепости, если ехать в сторону Житомира, да рядом с началом первого квартала, от центральной улицы толкучка менял. Здесь можно было выменять все, что угодно, на необходимый тебе товар, иногда через много ходов, и эти ходы в меняльном деле находили специальные маклеры, не оставаясь в накладе.
Была введена карточная система снабжения населения. Это уже говорило о больших достижениях, но для того, чтобы получить хлеб или другие товары по сегодняшнему талончику необходимо было вставать у магазина в очередь в пять часов утра. Хлеб привозили к семи, а к девяти на полках хлебного магазина уже ничего не было. Большая часть населения, которая не встала в очередь ранней ранью, оставалась без хлеба. Неизвестно, куда девался хлеб, который был предназначен владельцам карточек, не отоварившихся. Одним словом, желание порядка было, а порядка не было. Это характерный признак России. Со времен войны и по самое третье тысячелетие , шестьдесят лет, в нашей стране не сумели преодолеть неравенства в распределении . Не благ, но все необходимое должен получать каждый. Этого никогда не было сотни лет. В идеале, если человек не купил положенный ему по талону товар, то товар должен владельца талона дожидаться , хотя бы до конца рабочего дня. Потом можно искать и находить адрес применения излишкам. Школы, детские сады, больницы и пр.
А как быть ворам?
В очередной раз старшина Булега Нэчипор пришел в гости со своим начальником, недавно окончившим тыловое училище лейтенантом, которого отрекомендовал - лейтенант Миша. Мой начальник. Старшина вполне годился своему начальнику в отцы. Неизвестно, какую должность в продовольственной службе части лейтенант занимал, но было ясно, что хитрый Нэчипор хочет своего лейтенанта через угощение самогоном и семейной идиллией сделать Мишу соучастником своих не всегда чистоплотных в службе поступков.
Зося с дочкой быстро собрали на стол. Мать развлекала гостей, дочь у плиты дожаривала фирменную закуску - на "свинячому сали картоплю". Свои малосольные огурчики. Острые от перца, очень, кожа вокруг рта краснела от попадавшего на нее рассола. Сами огурчики крепкие и аппетитные. Когда Франка подала большую сковороду на стол, мать предложила ей сесть вместе со всеми, чего ранее не делала. Франя села на указанный матерью стул, рядом с лейтенантом. Нэчипор разливал самогон. Чокнулись, Франя поднесла к губам для приличия и поставила свою стопку. Миша тоже чокнулся, и, удивительно, не стал самоутверждаться, как принято у молодежи, выпить , подражая старшему поколению, а, тоже поставил свою стопку, не тронутой. Зося изобразила на лице удивление, но настаивать не стала. У нее были принципы, по которым, если "людына нэ пъе, то свий розум мае", и не надо ни в коем случае настаивать. Это отношение корчмарей и других людей, связанных с питейным делом, всегда культивировалось и ценилось в своих кругах. Обвинять владельцев питейных заведений было не в чем. Ни в России, ни на Украине, да и в других славянских землях, всегда пили, но осуждали, если человек "пропивает разум". Не пьющий - не напьется. Миша сидел в гостях недолго. С удовольствием поел жаренной картошки, выпил кружку "взвара"-концентрированный компот, и встал прощаться. Зосе понравилась его деликатность. А, заодно, и скромность. Франя проводила молодого гостя до калитки. Прощаясь, Миша робко спросил: " А можно, я к Вам еще приду, без старшины?". "Прыходьтэ", покраснев и потупившись , ответила Франка.
На следующий день гости пришли снова, несмотря на то, что Мише хотелось прийти без старшины, но уж больно привык сюда нырять после работы старшина. Он себя в этом доме чувствовал своим. Зося со своим кавалером настроились на ужин, а молодежь решила прогуляться к реке. Погодные условия располагали.
Миша рассказывал о своих годах в училище тыла, об эвакуации в Среднюю Азию, у Франки спрашивал, как здесь люди жили в период оккупации. Франя, не таясь рассказала своему кавалеру о трагедии с ее Петром, и о трагедиях в семьях соседей. Через год после войны подтвердилось, что не осталось ни одной семьи в России и на Украине, которой не коснулась жестокая година военных четырех годов. Родители и жены очень долго ждали возвращения с той войны своих родных и близких. Кавалер несмело взял Франку за руку, дама не противилась, это было выражением сочувствия с его стороны, и в таком дружном единении они долго гуляли под вековыми деревьями дикого сада, который образовался вдоль берега Гнилопяти.
Молодой человек проводил свою барышню домой, скромно, никаких поползновений на сближение не делал, но , прощаясь, попросил согласия на новую встречу. Они договорились встретиться завтра у летнего киноэкрана в воинской части.
Франя пришла домой за полночь, мать со своим старшиной давно уже спали, а Франка была взволнована свиданием и уже желанием близости, да так, что до рассвета не смогла уснуть. Все ей представлялись картины, и одна, соблазнительнее другой.
Рано утром старшина, справив гигиенические мероприятия со своей одеждой и физиономией, наскоро выпил взвар и помчался на службу, завтракать привык в части, тем более, что был специалистом по продовольственной части. Зося загремела ведрами, что было явным сигналом подъема для дочери.
И весь день, до самого культпохода с подружками в кино мать учила Франю как вести себя со вновь обретенным кавалером, чтобы избежать неприятности, вызванной предыдущей беременностью. Рассказывала все, вплоть до деталей близости и как поймать момент, когда может произойти извержение семени, и вытолкнуть ЕГО из себя, как "вымыть дитэй, покы за стинку маткы нэ вчипылысь". И, в качестве поощрения молодому человеку, после двух соитий на живот , или в кулак "як дойишь козу" на третий раз можно разрешить "в сэбэ". "Цэ прынэсэ задоволэння й тоби й йому. Вин молодый, тры разы для нього навить мало. Щэ захочэ. И тоби бэз врэда". С третьего раза детей не бывает.
Порекомендовала иметь два рушныка, с цветочками разного цвета. Одним, не стесняясь Франка должна обтереть "його", досуха, но себя после помывки вытирать только своим полотенцем. И много других хитростей Зося преподала своей дочке. И эти консультации были прямым разрешением Франке начинать активную половую жизнь. И не должна она ни на что надеяться, не строить планы на будущее, как только Франя заговорит о совместном будущем, так сразу молодой человек испугается и кончится так хорошо начинающийся роман. Надо просто жить " в свое задоволення" и для здоровья. "Бо жинци бэз мужчыны нэма здоровля".
В тот же день, вернее ночь у Франи и лейтенанта произошли мероприятия "для здоровля" в первый раз , но неоднократно, все было так как учила и предсказывала мама. Миша, действительно был молодым и не опытным в этих делах, но полным сил и желаний, и даме , хорошо просвещенной опытной матерью даме пришлось вести его по неизведанным путям страсти и исполнять все жизненные рекомендации. В те поры аптечных противозачаточных средств в природе СССРа не было, хотя Презерватив уже отпраздновал в Париже свое двухсотлетие. А в Генуе изобретения хирурга Габриеля Фаллопия было зарегистрировано еще раньше, в шестнадцатом веке. Химические средства и др. приспособления разрабатывались значительно позднее. Несмотря на прозу ухищрений у этой молодой пары все происходило достаточно романтично и очень близко к пониманию любовных отношений. Сну они отдали , может быть, два часа.
Миша , не умывшись даже, с рассветом убежал приводить себя в порядок к себе в общежитие, пообещав вечером прийти снова, как стемнеет. Вставший через некоторое время Нэчипор высказал удивление Зосе, что лейтенанта уже нету, Франя была еще в постели и делала вид, что спит. И уснула, намаявшись за ночь, мать ее не будила, долго. Правда, когда "дытына" в двенадцатом часу утра проснулась и умылась, мать потребовала полного и детального отчета за прошедшую ночь, и Франка, как могла, осветила правдиво и детально действия свои и кавалера. Отчетом мать осталась удовлетворена, только сказала, чтобы и впредь соблюдались все ее рекомендации.
Романы и дочери и матери продолжались, и все дружно и естественно.
Прошло около трех месяцев и Миша принес нерадостную, для обоих новость . Его переводят по службе в Овруч. Начальству виднее, где он нужнее. Ехать недалеко, но это разлука и надолго, если не насовсем. Франка, уже привыкшая к своему ухажеру и близости регулярной, потихоньку от матери плакала. Миша даже намека не делал на то, что будет приезжать или заберет ее к новому месту службы и они будут вместе, уже как муж и жена. Мать была на все сто процентов права. И когда узнала, то в спокойной манере опытного в жизни человека поведала, что таких Миш у нее будет в жизни много, чтобы не долго печалилась, а, лучше, снова начинала ходить с подругами "до кина". Уже была поздняя осень, летнее кино прекратило свое существование, но в клуб девушек, в солдатский клуб продолжали пускать.
За очень небольшой период романа с Мишей наша героиня превратилась в неотразимую красивую, привлекательную, мимо нее не могли, не оглянувшись ни мужчины, ни, даже женщины, которые с завистью смотрели на прекрасное лицо и стройную фигуру девушки. Даже родная мать однажды сказала, что Франка от "вплыва" мужика стала настоящая "цяця". "От тэпэр, якщо нэ спиймаеш чоловика, то будэш усэ жыття играшкою для чужых. Дывысь и нэ прозивай"
Но на что и где можно было "дывытыся", когда общества, в котором находят себе жен или мужей, у Франи не было. Только соседи и соседские девушки, все мечтавшие о замужестве, да недоросли, еще к жизни не приспособленные и не получившие в войну ни образования, ни специальностей, ни ремесла. И все были пока без определенного занятия. Звучали в околотке изредка, очень изредка, свадьбы, но преимущественно, то были браки, которые не успели совершиться до войны и брачующиеся по счастью, остались живы. Походы в кино давали некоторую отдушину от домашних дел, но ухаживания солдат, прослуживших всю войну и уже длительное время не уволенных после войны, носили однобокий, прямо скажем , потребительский характер, и они, эти ухаживания, больше подходили молодым вдовам и оставшимся в одиночестве старым девам. Девушки это понимали, понимала и Франка, и на взаимоотношения с временными притязателями не шли. Офицерский состав имел свои дома офицеров, и свой круг знакомых дам, преимущественно из местной интеллигенции, жен и дочерей сослуживцев.
Потихоньку стала возрождаться торговля скотом и ему сопутствующими товарами, как то сено, прошлогодняя солома, полова, залежалое, после перепрятывания в войну зерно, еще пригодное на корм скоту, привозили телят, курочек, изредка уцелевший крупный рогатый скот, яловых коров, бычков, поросят. Все с окружающих деревень и других районов, где удалось избежать разграбления в лихую годину. Все на гужевом, тогда еще редком транспорте. А людям надо было приобретать потребительские товары простейшего, но так необходимого жизненного ассортимента. И это начиная с одежды, мыла, хотя бы хозяйственного, топлива, огородного инвентаря, спичек, тетрадок для детей, письменных принадлежностей. Все это, и тысячи других наименований было в дефиците, но "достать", как всегда на Руси, было возможно, но за деньги, большие деньги, или в обмен на другие товары.
И все скотское и близкое к скоту по своему предназначению начало по воскресеньям воскрешаться перед домиком потомственных корчмарок.
Наступила весна с ее заботами и хлопотами. Теплые по-настоящему дни сменялись недолгим ненастьем, люди торопились подготовить свои огороды к весенним посадкам и севу, возрождались колхозы, народ потихоньку впрягался в восстановление всего разрушенного всерьез и навсегда. По воскресеньям продолжали функционировать возродившиеся базары, перед домом было людно, знающие люди заскакивали за бутылкой и этот, как теперь говорят "бизнес" приносил жительницам маленького домика возможность жить, не нуждаясь.
В воскресный день, еще ночью прошел небольшой дождь, старая трава была мокрой, но земля довольно мягкой, и это давало возможность с легкостью ее выдернуть и очистить палисадник перед домом для новой обработки почвы и новых посадок цветов. Рассада уже давно дала на подоконниках всходы. Франка, подоткнув повыше юбки, чтобы не намочить, споро выдергивала траву в палисаднике, планируя еще сегодня вскопать часть палисадника. Сколько успеет по хорошей погоде. Ярко и привлекательно светило апрельское солнце. Ярко и призывно сверкали белые оголенные далеко выше колен стройные женские ноги.
У калитки остановился молодой человек. Долго смотрел на трудящуюся девушку и, когда она на миг распрямила спину, вежливо спросил, не даст ли она ему напиться "водычкы". Франка, смущенно одернула юбки и с готовностью, присущей только украинским сельским девушкам, сказала: " зараз прынэсу", и быстро скрылась в доме. Вынесла не кружку, как просил, а граненный стакан, да еще на блюдечке, подала с поклоном. Мужчина был польщен вежливостью и выпил принесенную воду большими глотками. Поблагодарил. " Спасыби тоби , красуня, а чы можу я ще до тэбэ завитаты и попросыты воды?"
- Можэтэ и нэ тилькы воды, а й самогону.
- От як свого цапа продам, то й могорыч в тэбэ куплю. Вроди купэць коло моейи пидводы крутыця. Та дужэ торгуеця. Ну, ще раз спасыби, бувай соби здорова.
Приподнял военную фуражку. Одет был в солдатские галифе с сапогами, гражданский , видавший виды пиджак, щегольскую вышитую рубаху и завершал его наряд военный картуз без опознавательных знаков. Видно было по всему, что человек отслужил свое в армии и недавно вернулся в свои места, другой одеждой не обзавелся, впрочем, как и многие, вернувшиеся с фронтов в те времена. Абсолютное большинство мужчин всех слоев населения ходило в полу военной одежде, шинели в зимнее время носили чуть ли не восемьдесят процентов мужчин. После войны еще года три это было нормой. Без погон, конечно, но эта одежда с успехом заменяла отсутствующие гражданские одежды, и не давала замерзнуть. И эдакую полувоенную полу гражданскую одежду носили лица мужского рода во всех учреждениях, предприятиях, заведениях. Такое было время. Счастливое время, когда не было фронтов, когда никого явно не убивали, никто, кроме Западно-украинских оголтелых националистов - Бандеровцев не стрелял. Но до Западной Украины от Бердичева добрых четыреста - пятьсот километров.
Франка продолжала свою весеннее -полевую работу с настроением, по неизвестным причинам мажорным, тихо напевала песню. Подготовила копну вырванного бурьяна для сжигания, зашла в дом за спичками, а когда возвратилась, во дворе стоял давешний человек, со спутником постарше.
- От я и зъявывся, як обицяв. А цэ мий сусид. Жывэмо в одному сэли. Розпродалы свое и можэмо дозволыты соби пляшку. Чы нэ поможэш?
- Та чогож нэ допомогты добрым людям. Сидайтэ, зараз прынэсу.
И бысто метнулась в дом. Из дома вышла мать, уже с бутылкой самогона, двумя стаканами, небольшой кусок сала и хлеб, все на тарелке. Сюда добавила крупно нарезанный лук. Франя не выходила.
Мужчины, которые сидели за грубо сколоченным столом на скамьях, спросили что они должны хозяйке. Она ответила:
- За пляшку, то дэсять рублив, а за закуску, то як зможэтэ.
- Цэ дажэ багато, алэ, як Вы таки добродии, то спасыби.
Мужчины налили по полстакана, выпили за удачный базар. Вышла из дома Франка. Слегка, чтобы не явно, но приукрасила свой гардероб, переодела кофточку, на шею - яркую "хусточку". Явно не без подсказки матери.
- О, яка красуня в ций хати. А батько в вас э?
- Не, отвечала мать, батька нэма.
- Зараз таки часы, що у багатьох нэма батька. Сказал старший. И снова разлил по стаканам. Можэ хозяйка, чы дочка выпье з намы?
- Не, мы сами нэ пьем. Для добрых людэй дэржим.
- Отож и мий сусид нэ пье, тилькы сьогодни, мабудь тому, що таку гарну дивку побачыв, погодывся з моею пропозыциею. Будэм здорови.
Молодой человек не спускал с Франки глаз. Франя в это время поджигала костер, мать была около гостей. Те, выпив по второй, стали прощаться. Младший спросил, а можно ли заходить в этот дом еще. Уж больно понравилось.
- Заходьтэ, люды добри. Ответила мать, ей клиентура всегда нужна.
Через два дня появившийся уже знакомец не преминул заглянуть в этот дом. Ничего не заказывал, никаких причин своего появления не объяснял, но долго рассуждал о том, что после войны в селе скучно, интересных людей мало, и что ему очень понравилась дочь хозяйки, и не может ли он время от времени их посещать. Мать поняла все сразу, не говоря уже о Франке.
Понятливая Зося заторопилась к соседке, что через три дома, по делам, оставив молодых людей наедине. Матери долго не было, а результатом этого маневра было то, что уже со следующего дня парень Фэдя стал у Франки подночевывать. Иногда сталкивался со старшиной, продолжавшим навещать аппетитную Зосю. Здоровались.
О Фэде и его житье мать и дочь узнали много. И как воевал, и как побывал в самом Берлине, и много раз награжден и уволен из рядов Армии с почетом. Пришел Первомай. Особо почитаемый праздник в стране. На праздник, уж это редкость в те поры, подарил своей любовнице дамские часы, не вдаваясь в подробности, как они достались в ходе боев и всеобщего мародерства, мать получила шелковую блузку из тех же источников. Тогда трофеи были в почете и в населенных пунктах, и на рынках торговля шла только товарами беспошлинно завезенными в чемоданах, тоже благоприобретенных, да солдатских рюкзаках, если не достались при разграблении пустых немецких домов чемоданы.
Мать и дочь узнали, что Федора в селе агитируют на должность председателя сельсовета, что у его матери он единственный сын, что мать его воспитывала одна, отец по тайным, известным только КГБ причинам, исчез из села еще в тридцатые годы и никто не знает где он.
Федор стал председателем сельсовета, начал появляться очень изредка, надо отдать должное Франке, она не очень по нем тужила, но, все таки радовалась каждому его посещению. Фэдя неоднократно заговаривал о женитьбе, но после того, как они, Франка матерью, побывали у него в гостях, недолго побывали, с полдня, мать категорически заявила, чтобы Франка и не думала и не мыслила о переходе в разряд сельской рабыни и в эту абсолютную нищету. А тот факт, что Федор относится к касте начальства, то еще больше усугубит ее бесправное положение "робочойи скотыны". Деревни в те времена , действительно были бесправны, люди даже паспортов не имели, мигрировать не могли, работать в колхозах за бесплатно были обязаны. По результатам труда, трудодням, получали мизерную натур оплату. Пришлось мужику отказать, встречи стали чрезвычайно редки, пока он не нашел через пару месяцев себе "дивчыну" в своем селе. Женился, и приключение забылось. Франка время от времени вспоминала о нем, с гордостью одевала и носила дамские часы, по воскресеньям и праздникам, да при посещении "кина".
Ее мозг, ее психика, традиции семьи, внушенные матерью, все больше утверждали ее, Франку , что любовь - это блажь несусветная, что все женщины и все мужчины в равной степени принадлежат или могут принадлежать друг другу, и только мимолетное удовольствие от связи является вершиной человеческих отношений между мужчиной и женщиной. И этого нельзя упускать или уклоняться. Появлялись другие, уже недолговечные кавалеры. Франка их принимала, даже с удовольствием, и это ни в коем случае не могло называться проституцией, это были, как в художественной литературе называют - мимолетные увлечения. Прибыли не приносили, но приносили некоторую радость от присутствия и не допускали страшного состояния, которое называется одиночеством. Взаимоотношения были предельно простыми. Знакомство, заигрывание, ответная положительная реакция, подночевка, взаимное удовлетворение, некоторая, небольшая со стороны кавалера материальная благодарность и прощание, без жалости и слез. Все просто. В свои двадцать, с небольшим лет Франка уже была опытной и успешной любовницей многих в Бердичеве. К ней были и начальники различной степени, и их шофера, и офицеры жалованы ближайшего гарнизона. Начала выпивать наравне со своими кавалерами.
Очень популярной в летние месяцы она была со своей открыто призывной фигурой на городском пляже, открывавшемся на другой стороне речки, сразу за городской достопримечательностью - центральными банями. Там и парк, там и песочек, и живописные полянки, на которых располагались кучками каникулярствующие студенты и, уже почти самостоятельные, ученики старших классов школ. Франя предпочитала своему, замостянскому, где осталась ее невинность, именно этот пляж, здесь больше соблазнов и соблазнителей. Здесь и соблазняла. Люди, приезжающие в город к родным в отпуска, да и местные люди свободные от дневной работы, любили проводить жаркие летние дни здесь у воды. По понедельникам пляж заполоняли работники сферы обслуживания, торговые работники, парикмахеры, модистки со своими детишками, завсегдатаи рынка, рабочие завода "Прогресс", работающие во вторую - третью смены.
Франка лежала в свободной и соблазнительной позе, над ней остановилось двое молодых людей, явно семитского происхождения и вслух, так, чтобы она слышала, довольно смело стали обсуждать ее физические данные. Многоопытная уже Франка лежала и улыбалась За последние годы она усовершенствовала свой русский язык и в своем общении свободно переходила с украинского на русский.
-Смотри, Фима, говорил один, какая прекрасная фигура, как у нашей молодой математички. Когда она ведет урок, я все время хочу, чтобы она меня поучила, кое-чему другому.
- Не надейся, не поучит. Придется брать уроки у других учительниц.
- Да, а жаль, у нее почти такая фигура, как у этой девушки.
- И эта не поучит.
Франка смело вступила в разговор:
- Почему не поучить? Научу. Только приходите по одному.
Заявление было достаточно циничным и бесцеремонным. Хлопцы сконфузились и отошли к своему лежбищу. Через некоторое время приблизился один из них, которого называли Фима, осмелился спросить, как зовут такую смелую девушку. Франка представилась и рассказала, что она не шутит с парнем, у которого "таки барфатни" глаза и готова ждать его в гости. Без церемоний. Очень он ей понравился, и своей молодостью, и непосредственностью, и очень развитой фигурой спортсмена, и красивыми глубокими черными глазами, в которых утонет любая девушка.
Рассказала, как ее найти. " От пэрэйдэш грэблю, повэрны праворуч, и зразу з лива будэ вулыця Розы Люксембург. Пидэш до кладовыща. Чэрэз дорогу вид входа на цвынтарь побачиш хату з блакытнымы викнамы. Заходь смило. Я завтрього увэсь дэнь вдома буду"
- Хорошо, я обязательно приду. В какое время можно?
- Та приходи хоть с утра. Я вдома.
Фима обещал обязательно прийти.
Еще не было и одиннадцати часов, а страстно желающий науки Ефим был уже около дома потомственных любовниц. Его увидела Франка и позвала войти в калитку. Как истинный джентльмен, он пришел даже с небольшим, но свежим букетом цветов. Цветы в те времена не продавались, явно пострадала ночью одна из немногих городских клумб. Франка даже растерялась, она уже несколько лет выполняет важную миссию любовницы, встречается со многими мужчинами, но цветов за последние восемь лет ее деятельности на этом благородном поприще ей еще никто не дарил. Сказывалось хорошее воспитание мальчика из хорошей семьи. Набрался парень смелости, не спросясь у мамы и бабушки, пуститься в первое в своей жизни настоящее любовное приключение. Десятиклассник, как все дети войны переросток, он в этом году, в свои девятнадцать лет, закончил среднюю школу и ждал вызова из военкомата для поездки в Ленинград. Поступать в военное училище. Пока болтался по городу и искал приключения. Наконец, нашел. А парень красивый, высокий, стройный, спортсмен - разрядник. Кудрявая голова, и длинные ресницы, обрамляющие большие, добрые глаза. У Франки вселял надежду. И она не ошиблась.
Первые шаги молодого человека были неловкими, он боялся приблизиться, приласкать, но опыта у дамы не занимать, она быстро поставила на тумбочку рядом со своей кроватью большую кружку компота, знала, что пить клиент запросит. И приступила к первым шагам обучающей программы, начав с поцелуев, сначала в щечку, обрамленную первыми мягким и такими привлекательными бакенбардами. Быстро перешли к поцелуям в губы, и парень уже не помнил где он и что делает, и вскоре оказался полностью раздетым, в застенчивой позе девственника с дико восставшей плотью. И, вот, уже эту плоть Франка определяет в такое теплое и влажное место, и вот, он уже двигается в такт движениям дамы, и это, казалось, длится вечно. И оргазм, уже не тот, который вызван состоянием юношеской поллюции, и не тот, что получался от усвоенного в разговорах со сверстниками онанизма, а естественный и не дающий никаких альтернатив. И уже с этого времени только такой путь к удовлетворению мужской плоти и силы и будет верным.
Это соитие в яркую солнечную пору полдня в прохладной хате было для него первым и, как всегда первым прекрасным физическим ощущением, но и для Франки эта близость была дорога тем, что живо напомнила ей состояние, в которое ее приводила близость с таким родным и любимым Пэтей. Его уже давно нет, а чувства могут повторяться. И это прекрасно, что повторяется еще и еще то, которое , казалось, уже никогда не возникнет и не повторится. И у молодого человека, действительно, были силы и стремления повторять еще и еще, силы, помноженные на молодость и иудейский темперамент.
Прощаясь, Франка всерьез потребовала, чтобы Фима сразу и навсегда забыл все, что с ними было и никогда не приходил. "Такэ щастя бувае тилькы одын раз". И пусть дальнейшая его жизнь будет, хотя бы такой, а то и счастливее. Парень чуть не расплакался, он уже мечтал о завтрашней встрече и о том, что это будет еще более интересное свидание.
Шли годы. Франка уже несколько лет работала в офицерской столовой летной части судомойкой. У нее было всякое, кроме главного, что приносит в жизнь каждого человека стабильность. Не было своей семьи и не было детей, и не было надежд, что появится хоть намек на семейное счастье. Смолоду, совсем смолоду, она об этом не думала, а теперь, поняв, что не способна и забеременеть, только и находила утешение в случайных связях да в активном употреблении спиртных напитков. Курила. Говорить стала пропитым басом. Лицо носило багровый оттенок , появились глубокие и, такие предательские морщины пьющего человека. Мать уже постарела и мужчины ею не интересовались. Ремесло самогонщицы хорошо поддерживало и ее и Франку.
Летчики, технари в особенности, характеризовали Франку, как механизм простой по устройству и безотказный в работе. Несколько любвеобильных борт техников почти по графику посещали ее дома, приносили с собой каждый раз флягу спирта - ректификата, и его иногда набиралось столько, что отпадала необходимость в самогоноварении. Мать хорошо знала много рецептов, как этот спирт превратить во вполне востребованную, настоянную на различных травах и добавках водку. Без запаха сивухи. Даже на коре дуба, трехмесячной выдержки и фильтрации эта спирто - водяная смесь давала полную иллюзию хорошего коньяка. Вокруг Бердичева испокон веков было несколько спиртзаводов и эта продукция хорошо всегда воровалась и "для сэбэ" и на продажу.
Спирт в те времена использовался летчиками для противообледенительных мероприятий, опрыскивался винт, его лопасти, при прохождении зоны обледенения. Так борются с обледенением в винтовой авиации и вертолетчики даже сегодня. Всегда можно было взять у синоптиков справку о погоде, и списать лишних десяток литров С2Н5ОН, не обидев, конечно, синоптиков и начальство. Хватало и себе и на вынос.
К концу 1957 года лицо у Франки напоминало румяное моченое яблоко, фигура, ранее подтянутая, расплылась, потеряв свою привлекательность, разговаривала прокуренным, пропитым, простуженным голосом. При разговоре с человеком глаза беспокойно бегали от предмета к предмету, не останавливаясь на взоре собеседника .Ей не было еще и тридцати, а при глазомерном определении возраста любой определяющий мог смело дать сорок пять. И это результат беспутного, нездорового образа жизни и поведения в быту.
Бедная, она встречала новый 1958 год одна. Мать уже давно спала, была близка полночь, Франя сидела у себя на постели, перед ней была тумбочка, на которой стоял лафитник с водкой и чаркой, немудреная закуска и горела одинокая свеча. Ожидалась полночь. Чтобы "Встретить" новый, полный надежд год. А реальных надежд не было. Страшное понятие "Одиночество" ею не было сформулировано , но это было одиночество в самом натуральном и безнадежном виде. Она даже не унаследовала от матери ремесло самогонщицы, которая на людских слабостях зарабатывает себе на жизнь и сама слабостям не поддается.
Слабостям поддалась.
И зря она иногда провозглашала : " А я гордюся, шо до мэнэ увэсь Бэрдычив ночувать ходэ". Это была гордость сквозь слезы несчастий и жизненных неудач. Не может и не должен человек жить без семьи. Без близких, без продолжения рода своего. Богом определенное предназначение женщины.