Аннотация: Эту историю и через пятьдесят лет вспоминают жители Бердичева. Имена изменены.
Возьми молодую Шиксу, сделай из нее Нэкэйвэс
1.
Город Житомир был большим культурным центром. После Бердичева, конечно. Здесь был трамвай. Первый в России. Была синагога, и даже церкви, работал театр, сахарный и кожевенный заводы, чугунолитейка, железнодорожный вокзал, чтобы ехать в Киев и дальше. И все умные люди отдыхали в ресторанах и публичном доме мадам Софьи. Мадам знали все, ее имя произносили с загадочной улыбкой, а в присутствии дам - шепотом.
Этот дом стоял немного на отшибе от центра города, в начале тракта на Дэныши - Высокую Печь, разрешен был городским головой , платил в городскую казну и был знаменит всегда молодыми и свежими девочками. Которые старше или не совсем здоровы, тех решением хозяйки переводили в "двойку". Это, где услуга стоила два рубля. В основном же доме, "тройке", услуга стоила три рубля, был небольшой зал для развлечений, танцев, можно было заказать шампанское и легкую закуску. Если гости желали угостить своих дам ужином, то его можно было заказать через экономку в ресторане, что держал грек Лисилиди, и находился наискосок, через дорогу. Доставляли через пятнадцать минут. В дальнем углу небольшое возвышение, на котором стоял рояль и стулья для музыкантов. К началу рабочего времени музыканты собирались, играли только на заказ клиентов, которые платили и за выбранных ими девочек и за музыку и за иные услуги начальнице зала, она - же сестра хозяйки. Потом хозяйка распределяла заработанные средства между персоналом и музыкантами, но к распределению подпадала половина, вторую же половину хозяйка забирала себе. Эти деньги предназначались и для постоянных платежей администрации города, взятки полицейским, оставшееся, это прибыль, прибыль - хозяйке. Девочки, при хорошей работе, получали от клиентов отдельное вознаграждение. "Двойка" тоже принадлежала этому же хозяину, и там правили хозяйские родственники. Настоящего хозяина никто не знал и не видел, хозяйкой считалась и выполняла всю полноту власти мадам Софья.
Нет, и, наверное, не будет лучшего бытописателя Российских публичных домов, чем гениальный Александр Иванович Куприн. Мне, пишущему эти строки, нет резона сравнивать себя с великими писателями, тем более, что к описыванию фона и эмоций приступать уже некогда, хватило бы энтузиазма и времени освящать только факты из пройденного жизненного пути. И о пути людей, встретившихся и повлиявших на мировоззрение... Пусть читатель, если таковой найдется, применяет и воспринимает публичный дом в Житомире таким же, как описанный в произведениях Александра Ивановича. Различий не было, да и описываемое время, и даже годы событий в первой части совпадают.
Пианист из аристократического ресторана "Версаль", Исаак Зеликман, молодой, двадцати с небольшим лет, всегда щегольски одетый, без традиционных пейсов, в котелке на английский манер. Выходец из Бердичевских торговых евреев, изменил торговому делу отца в связи с большой способностью к музыке. Он начинал свою, самостоятельную , как он говорил - рабочую жизнь в губернском городе, но родных пенатов не забывал, один раз в месяц он с подарками матери и сестрам бывал дома, благо, до Бердичева сорок два километра. Пару часов поездом. Отец не одобрял его занятий и считал музыкальные упражнения сына вредными и отрывающими его от настоящего дела. Конфликт был вялотекущим. Пока же Исаак снимал комнату в порядочной еврейской семье. В Житомире.
В будние дни, когда за полночь прекращалась работа в ресторане молодые музыканты искали развлечений и однажды склонили ранее уклонявшегося Исаака к поездке на извозчике к мадам Соне.
Особенно старался приемный сын Жмеринского раввина , скрипач, прохиндей Ромка. Он не пошел по стопам своего приемного отца, не стал служить в Синагоге, несмотря на религиозное воспитание и знания Талмуда и национальных обрядов, а пристрастился к другим , более увлекательным занятиям, только одним из них была игра на скрипке. Приемный отец часто говорил:
- Что Вы хотите? В семье не без урода.
В этом рассказе не буду соблюдать Бердичевского разговорного колорита и акцента, чтобы не отвлекать читателя от важных и действительно произошедших событий. Так было бы забавнее, но забавляться этой проблемой не достойно.
Ромка постоянно повторял, что, мол, еще поскрипит годик на скрипке и начнет играть на бирже. Пока же он для пользы делу дружил с пианистом Исааком и склонял его начать развратную жизнь.
-Там уютно, чисто, есть премиленькие барышни.
- Наш рэбэ говорил, что это грех, и по заповедям относится к запретам.
- Ваш рэбэ прав, это один из 365 запретов Талмуда. И еще 248 заповедей. Он сам не соблюдает все 613 . Главное, это признать свой грех, и бог всегда прощает. Пойдем, тебе тоже надо жить.
- А что я расскажу отцу?
- В заповедях не сказано, что надо все рассказывать отцам.
- От отца нельзя скрывать.
- От рэбэ нельзя скрывать. И только то, что ты считаешь нарушением заповедей. А ты не дурак, и не считаешь.
- И что я там буду делать?
- Заплатишь три рубля, присмотришь, которая нравится, а она сама покажет, что тебе делать. Лучше любить девушку, чем "Дуньку Кулакову". В твоем возрасте все , которые боятся отца и рэбэ живут в свой кулак. И не рассказывают ни рэбэ, ни попэ ни момэ.
- Три рубля, я за сегодня всего заработал восемь рублей с полтиной. И это большой заработок, ты же знаешь, если бы не пьяный торговец пшеницей, мы бы заработали намного меньше.
- Так тебе хватит пять рублей завтра на хлеб и молоко. Ты больше ничего не покупаешь. Борщ с рыбой и кашу варит квартирная хозяйка.
- Ну, я бы пошел, но вы там далеко от меня не уходите.
- Далеко не уйду, только домой будешь добираться самостоятельно. Я свою любимую беру на всю ночь.
- На всю ночь, а сколько это стоит?
- Пять рублей и рубль надо дать любимой.
- И правда, что она твоя любимая?
- А кто же еще? Она тоже еврейка, пришла сюда на работу недавно. Не хочу, чтобы ее покупали другие в этот день.
- Как некрасиво, покупать.
- Зато она красивая. Так едешь со мной?
- Ладно. Я уже очень рискую. У меня еще женщин не было, но я все время об этом думаю. Мне уже давно отец нашел невесту, но я все откладываю, уже и скандалы были.
Доехали на извозчике за тридцать копеек.
Дом выглядел в ночную пору нарядным. Горели осветительные керосиновые фонари, а над самым входом еще один фонарь. Красного цвета. Чтобы понятно. И было понятно. Зашли, попали в небольшую, метров двадцать квадратных прихожую, их встретил дядька, по культурному - швейцар. В фуражке с белой тульей, с усами генерала Скобелева, с хитроватыми глазами, а рожа наглая. В доме электричество.
- Пожалте в залу.
Сказал, принимая котелки и модные тогда трости.
В "зале" был полумрак, освещение было только по периметру, чтобы лучше можно было рассмотреть девиц, которые нарядно одетые сидели на стульях и , будто безразличны к мужчинам и заработкам, оживленно о чем то беседовали.
У входа в залу сидела распорядительница, за маленьким столиком, сразу брала "задаток" три рубля с каждого входящего, предупреждала, что, когда молодые люди познакомятся с девицами и решат , на время, или на всю ночь, надо будет ей назвать девицу и если будет необходимость - доплатить. Это если на всю ночь.
Ромка и Исаак двинулись в глубину помещения, Роман на правах завсегдатая вышагивал уверенной походкой экскурсовода.
Особняком, немного в сторонке, сидели и вели тихую беседу две девицы, явно семитского происхождения. Роман направился прямым назначением в их угол, и веселым голосом представил "дамам" своего коллегу и друга, который давно хотел с ними познакомиться.
- Это Ева, моя любимая.
- А я Розочка. Представилась вторая. Кокетливо.
Прохиндей Ромка заказал для всех ликеру. Четыре рюмки на подносе сразу принесла горничная, вышедшая в тираж и оставшаяся верной своим хозяевам бывшая работница этого дома, а сейчас помощница распорядительницы. Она разносила заказанные напитки и всякое по номерам, подавала заказы в зале.
Самым естественным образом Розочка прилепилась к Исааку, понимая, что у подруги постоянный клиент.
Исаак не возражал против ответного ухаживания, видел вполне определенное превосходство в красоте и развитии своей дамы над Евой, но на вкус и на цвет ... И сам начал задавать приличествующие случаю вопросы, никакой вульгарщины, все четверо вели себя так, как вели бы молодые еврейские люди, встретившись в провинциальном городке Украины и имеющие взаимный интерес.
- Интересуюсь спросить, произнес осторожно Исаак, а давно мадмуазель Роза работает на этом месте?
- На эту работу меня определили моя тетя восемь месяцев и четырнадцать дней от сегодня.
- И Вам нравится?
- Что, Вы, здесь не может нравиться, я считаю каждый день, немного привыкла. Теперь научилась. Многому. Подруги подсказывают. Сначала было тяжело, очень, особенно, когда тебя захотят четыре, или пять мужчин за одну ночь. И противно. А хорошие и молодые евреи приходят редко. Не с кем поговорить. Как с родным.
- Ну, вот, я и пришел.
- Ой, спасибочки. Таки надо идти ко мне в кабинет.
- Подожди, Рома, ты на всю ночь?
- А как же?
- Так я тоже.
- Что, понравилась? Я тебе говорил. Пойдем, доплатим бандерше.
Парни пошли к входной двери, где сидела родственница хозяйки, оплатили услуги проституток, заказали в номера ситро, пирожные и ликер, вернулись к девушкам. Наступила фаза, когда хозяйки отдельных кабинетов возглавили шествие клиентов к себе.
Исаак и Роман договорились встретиться на выходе, в общей зале в девять часов утра, на чем попрощались, пожелав друг другу спокойной ночи. Картинно сверили свои карманные огромного размера часы.
Ночь не обещала быть спокойной, У Исаака руки дрожали крупной дрожью, он шел на неизведанное, запретное, шел впервые познать женщину. И не так, как добропорядочный мещанин, а, как развратный, пьяный гой.
"Кабинет" был скромный, но все было аккуратно и чисто. Широкая кровать, с чистым бельем, тумбочка - столик, на окнах цветные занавески и тюль, над столиком большое зеркало. Все в стиле спальни без излишеств. Таз на табурете, кувшин с водой, большой ночной фаянсовый с крышкой горшок у кровати - символ ночной культуры того времени.
Зашла все та же горничная и поставила на стол заказанные напитки и пирожные. Роза суетилась, желая поудобнее устроить своего клиента. Роман ей успел шепнуть, что Исааку нужна наука, как первооткрывателю человеческой страсти. Исаак продолжал сам мелко дрожать, руки дрожали не в ритме общей дрожи, а противно, крупно.
- Дорогой Исаак, давайте выпьем нашего фирменного Шартрезу. Мне нравится Шартрез, немного в нем всех запахов травы, фруктов, осенних цветов.
Они выпили, и сразу повторили. За два раза освободили весь лафитник. Роза спокойно ела пирожное, запивая ситро из большого бокала. У Исаака пересохло в горле и он тоже выпил этого газированного напитка. Это была смесь вишневого сока с Сельтерской водой. Немного успокоился, сидя на кровати решил перейти к разговорам, что не входило в планы его дамы. Но отвечать на вопросы клиента надо было, и она вела беседу, пока сидя на некотором расстоянии. Но придвигалась все ближе.
Из исповеди Розы выходило, что она сирота. Ее родители умерли от холеры когда она была еще пятилетним ребенком и жила у своего дедушки в Виннице. А родители , отвезя ее к дедушке и бабушке решали свои вопросы в Одессе, где и погибли от заморской заразы, пришедшей тогда из Турции. Дедушка и бабушка прожили недолго, она осталась в семье тети. На положении служанки. Имущество ее родителей досталось тете, но в семье тетки постоянно ей давали понять, что она живет из милости и на положении дармоеда. Чем старше она становилась, тем тяжелее ей было выслушивать упреки сестры матери и ее мужа. И, когда ей исполнилось восемнадцать лет, дядя просто ее продал в публичный дом. И она до того была измотана внутрисемейными скандалами, что дала на это рабство добровольное согласие, и даже подписала об этом документ. В присутствии полицейского. Так она попала сюда, но уже давно отработала заплаченные за нее деньги и считает дни, когда сможет уйти от мадам Софии. Да только за первую ночь с богатым господином хозяйка получила десять раз столько, сколько уплатила тете и дяде. Но уйти можно только, если ее выкупят и возьмут на содержание. Другого пути нет. Хотя она и скопила немного денег от клиентов.
Пока она отвечала на вопросы и рассказывала свою историю - не забывала обхаживать молодого человека. Уже были сняты сюртук, галстук, расстегнута рубаха, и Розочка ласково поглаживала молодого человека по голой груди. Целовала его в грудь, шею, губы, и ему это было приятно, и хотелось повторения каждого ее движения и больше. Сама была незаметно быстро переодета в легкий халат, расстегнув который продемонстрировала отличное телосложение с еще упругой грудью и узкой талией. От этого тела уже невозможно было оторвать глаза. И Исаак был уже по - настоящему влюблен в это тело.
Раздевание влюбленного юноши шло быстро, он сам начал помогать, уже не думая о целомудрии, и что подумают родители или священнослужители. И ЭТО случилось. Легко и быстро с помощью опытной, как партнера, Розы. И продолжало случаться до утра, и даже Розе это нравилось и хотелось снова и снова.
Когда на Землю пришел рассвет, они оба были в состоянии бодрствования, а около шести часов утра Роза предложила поспать немного. Они, обнявшись крепко, не выпуская из объятий партнера, уснули, кажется, но спали какие то минуты. Этого оказалось достаточно для отдыха, и Исаак снова бросился в бой. И так до самой встречи с коллегой в зале. Конечно, Роза добросовестно отработала и те деньги, что за нее уплачены администратору, и тот рубль, который ей на стол положил, не без болезненных колебаний,
новый любовник.
Парни встретились, пошли по Житомирским улицам пешком, походка у вновь испеченного мужчины была, как у подпившего лакея. А мысли его были сосредоточены на том, что и сегодня неплохо было бы заработать деньги и снова повидать красивую, ласковую, развратную. Ему очень , всем существом, не хотелось, чтобы она принадлежала другим клиентам "Веселого дома".
До вечера он спал , не просыпаясь, на работу в ресторан прибыл за несколько минут до торжественного марша. Прохиндей Ромка на него смотрел загадочно и нагло.
И второй раз Исаак был у Розы через день, и третий, и четвертый, и даже пятый день он не мог допустить, чтобы к ней приходили другие клиенты. Появилась настоящая юношеская влюбленность, с которой он ничего не мог поделать. Он хотел постоянно быть с предметом своей страсти, а она старалась принимать клиентов не более, чем на два часа, с вечера, чтобы к приходу постоянного Исаака быть свободной, и провести с ним остаток ночи. И весь публичный дом знал об этом, сочувствовал ей и ему, все это выдавалось за истинную любовь, никто не смел шутить или смеяться. Такие отношения в таком месте были большой редкостью и ценились обитателями дома. Исааку уже делались небольшие скидки, за ликер и Сельтерскую воду, подаваемую молодым людям за счет заведения.
А в голове нашего героя зрели другие мысли, он начал мечтать о будущем совместно со своей любимой. Это будущее ему рисовалось радужным, но для осуществления мечты нужно было сделать очень много. Во-первых, тетя и дядя должны будут выкупить свою племянницу, уплатив определенную в бумагах сумму, и в этих бумагах в присутствии поверенного или полицейского начальника должны расписаться и дядя, и мадам Софья, и Розочка, и поверенный.
Во-вторых, нужно будет преодолеть борьбу со своими родителями, которые хотят его женить на девушке, которую сами подобрали, и уже шли осторожные переговоры с родителями девушки.
В-третьих, нужно обернуть дело так, чтобы родители ни в коем случае не узнали прошлого невесты, а, значит, свадьба должна быть в Бердичеве, и никто из Житомирских друзей и знакомых не должен знать о его женитьбе.
В следующий раз подарки родным при поездке в Бердичев были скромнее. Никто не обратил внимания.
У Исаака были накопления, он держал в банке у Кривошапки пятьсот пятьдесят рублей ассигнациями, но уже месяц, как счет не пополнялся. Ему снился новый музыкальный инструмент, но обстоятельства толкали его к другим тратам.
Ресторан, основное место дохода, закрывался на две недели для внутреннего ремонта, все перекрашивалось, менялись полы, шторы, люстры, а персонал был отпущен в отпуск. В отпуск ушли и музыканты. Они вынуждены будут это время перебиваться временными заработками: на свадьбах, домашних празднествах, банкетах, немногочисленных концертах в богатых домах. Играли в недалеких деревнях.
Эти свободные дни Исаак использовал, чтобы побывать у родственников Розы в Виннице, обговорить все вопросы, узнать истинную цену возвратных денег, и, самое главное, решить вопрос, чтобы они были готовы выступить в качестве ее родителей на свадьбе в Бердичеве. Роза об этом их плане ни с кем не должна была говорить, ждать его возвращения и дрожать от ожидания неизвестного. Она сама себе не верила в замаячившую невдалеке надежду на семейное и человеческое счастье.
Поездка в Винницу заняла меньше суток. Он выехал рано утром до Винницы через Жмеринку, там на пересадку ушло не более часа.
Родственники Розочки имели при Винницком базаре свою небольшую овощную лавку, покупали у крестьян и пригородного мещанства мелким оптом овощи, фрукты и торговали в розницу. Торговля небольшая, но в не базарные дни, когда нет привоза свежих фруктов и овощей, к ним активно приходили местные хозяйки купить фунт чесноку, луку, или моркови с капустой, ягод и фруктов детям.. На жизнь зарабатывали.
Совсем неожиданно молодого человека хозяева встретили с оттенком удовлетворения и надежды на то, что, наконец, наша Розочка устроится в жизни. Когда посмотрели документ, по которому они могли забрать свою Розу, то оказалось, что возвратные деньги не такие большие, всего сто рублей, как неустойка за упущенную выгоду от потери работницы. Да пять рублей с копейками надо было уплатить в полицейский участок, чтобы , сдав "желтый билет", получить взамен него натуральный паспорт.
Родственники с радостью согласились, что о жизненном этапе нахождения Розы в публичном доме не будет разговора, и что об этом факте они тоже старательно забудут.
Они просто выдают замуж сироту, оставшуюся от умершей полтора десятка лет сестры и ее мужа. Издержки по возвращению сироты к нормальной жизни и, даже, на ее содержание у родственников (пятнадцать рублей в месяц) в Виннице до того времени, пока Исаак решит все вопросы со своими родителями и синагогой, он брал на себя.
Родственники дали обещание в ближайший вторник быть в Житомире и совместно с Исааком решить все вопросы практически. Вплоть до получения паспорта. И решили, что Роза уедет с ними в Винницу сразу, после решения всех формальностей.
Получилось все по задумке. Формальности были решены, Роза покинула публичный дом, с большой неохотой ехала к дяде и тете, которые ее уже один раз предали, но без этого было не обойтись. Ведь после того, как Исаак со своими родителями решит вопрос в принципе, его родители захотят познакомиться с семьей невесты. А знакомиться с семьей мелкого торговца овощами семья успешного коммерсанта, почетного гражданина Бердичева, попечителя Бердичевского коммерческого училища не очень хотела.
Опустим все разговоры в его семье и скандалы с отцом, мать молчаливо держала сторону отца, но, когда сын заявил, что он , женясь на сироте , просто выполнит пункт 35 заповедей Торы ( Вдовы и сироты не притесняй), отец, скрипя зубами, согласился посмотреть на свою будущую невестку и после этого решить, разрешать этот брак или нет. Тем более, что за сиротой в семью Исаака ничего материального не придет. " Я буду работать, на кусок хлеба и молоко заработаю", заявил Исаак.
Решили ехать так, чтобы не захватить субботу. А остановиться в Винницкой центральной гостинице, чтобы не было неправильных толкований со стороны будущих сватов.
Поездка состоялась, богатства в семье будущих родственников отец не заметил, понял, что ее вырастили и содержали из милости, но невеста ему понравилась, красивая, скромная, сразу поставила перед стариком и его сыном стаканы и графин с водой, быстро удалилась, чтобы не мешать переговорам. А переговоры между будущими родственниками проходили быстро и успешно. Отец сразу дал согласие, что жена сына будет проживать в его семье, а приданное молодые наживут сами. Опускалось, как несуществующее , положение , что Исаак третий наследник, и что после перехода отца на покой, приличная часть принадлежащего ему имущества перейдет в руки сына.
В семье Розы Исаак с отцом находились большую половину дня, обедали в семье, потом отдыхали в гостинице, и на следующий день уехали. Отец, однажды приняв решение, его больше не обсуждал, предстояло решить организационные вопросы с Бердичевским Раввином той синагоги, в которой было постоянное место семьи Зеликман, и где отец вкладывал приличные средства для поддержания веры.
Все образовалось, день бракосочетания назначен, о чем жених не преминул известить невесту и ее семью.
Хупа была сооружена в самом светлом и одновременно строгом молитвенном доме иудеев - синагоге, где главным раввином был многоуважаемый Моше Абрамович. Хупа представляет собой палатку, покрытую материалом, который не достает до пола и прихожанам видны действия раввина, кантора и брачующихся.
Кантор, господин Израиль Мильман подсказывал молодым как действовать и как себя вести. Раввин читал молитву.
Невеста, будущая жена ходила вокруг будущего мужа, создавая таинственные круги - символ его защиты от дурных людей и поступков.
В определенный момент жених произносит : " Если я забуду Иерусалим, то забуду свою правую руку".
Кантор подал жениху бокал с вином, Исаак выпил вино до дна, перед этим выслушав семь свадебных благословений. Осторожно, чтобы не разбить, он положил бокал на пол и резким движением ноги, каблуком, раздавил бокал. Это у многих народов трактуется по - разному. Но разбитый после выпивки вина бокал всегда символизировал переход к этапу удачи, или счастья.
После церемонии разбивания бокала Исаак достал из кармана коробочку с кольцами, в этот момент раввин задал ему вопрос : " Скажи Исаак, а на свои деньги ты купил эти кольца?" И Исаак с гордостью сообщил, что на свои.
И после того, как произошел этот диалог, жених одел золотое кольцо своей будущей жене на указательный палец левой руки.
В это время кантор пригласил свидетелей, в присутствии которых молодой муж подписал ктубу, своего рода свадебный контракт, или соглашение. Это обязательство, в котором перечислены права жены и обязанности мужа. Как того требует Тора, пищи, одежды и супружеской близости муж не лишает жены.
Содержание ктубы перед всеми присутствующими огласил лично раввин.
После оглашения ктубы, кантор исполнил древнееврейское песнопение, в котором провозгласил жениха и невесту мужем и женой.
К молодым устремились родственники , а потом друзья с поздравлениями.
Отец Исаака пригласил всех присутствующих перейти в свадебный зал. Сразу зазвучала музыка. Первое музыкальное произведение все слушали стоя по периметру зала, потом пошла танцевальная музыка. Танцевали мужчины, танец был хорошо отрепетирован столетиями, и был дружным.
Потом был танец для женщин.
Потом пригласили всех за свадебный стол.
Дядя и тетя молодой жены переночевали в семье Зеликманов, и на следующее утро их проводили на поезд. Старый Зеликман похвалил их за то, что они не хотят надолго оставлять свою торговую точку.
Двор семьи Зеликманов представлял собой четырех угольное каре, каждой строной которого был дом . Один, главный дом, был для жизни и встреч всей семьи, три остальных - родители построили в надежде, что все сыновья с невестками будут жить в одном дворе, каждый в своем доме. На момент свадьбы все съехались в родительский двор, но, так получилось, что все сыновья жили в других городах, и каждый своей жизнью, правда, не оторванной от коммерции отца. Старшие сыновья были поставщиками товаров, и , одновременно хозяевами магазинов, один - в Киеве (Егупец), другой - в Проскурове. Но все считали своим домом и родиной Бердичев. Благодаря их местоположениям очень удобно было осуществлять и оптовую и розничную торговлю. Из Киева поступали в Бердичев и Проскуров промышленные товары, из Проскурова и Бердичева в Киев шли товары сельхоз. производства. Этой семье не нужны были сторонние поставщики.
Только младший брат оказался среди троих пролетарием, старшие ему предлагали множество вариантов, но ни один из них не подходил Исааку. Его интересовала только музыка, да теперь еще молодая жена.
Розу нельзя было показывать в Житомире, Исааку нельзя было отрываться от своей , довольно выгодной , для его положения работы в ресторане. Надо было устраиваться. Для начала пришлось молодую жену оставить на попечение родителей, благо, за годы , прожитые с семьей тети Роза отлично усвоила приемы и методы ведения домашнего хозяйства, так, что мать Исаака не могла нарадоваться на невестку. А молодой муж приезжал утром в субботу и проводил с женой два дня, в оркестре он вынужден был сказать, что родители строгим образом не разрешают ему работать в субботний день. Его держали за высокий профессионализм и готовность играть хоть круглосуточно. Уже в ресторане исполнялись песни и романсы его сочинения и его музыка.
Через полгода Исааку удалось снять небольшую квартирку в пригороде Житомира - на тракте в сторону Бердичева. Поселок Гуйва. Там они с Розочкой припеваючи жили, никуда не выезжали и не выходили, все необходимое молодой муж доставлял на извозчике. Спали они долго, работа в ресторане заканчивалась за полночь, на извозчике Исаак добирался домой во второй половине ночи. Денег, которые зарабатывал пианист за вечер, хватало, чтобы прожить два - три дня, они не бедствовали.
Прохиндей Ромка объявил, что уходит с этой работы, что уезжает в Киев, но надо дать последнюю гастроль. И довольно настоятельно пригласил друга в публичный дом, на что Исаак вынужден был рассказать, что он уже женат, и у него дома женщина каждый день, и ночь, даром есть.
Роман сказал, что он все знает, ему обо всем с большой завистью поведала подруга Розы, но он только ждал, когда Исаак расскажет другу сам. И друг рассказал, а Роман поклялся никому не рассказывать, попросился в гости, и был в гостях. Розочка даже испугалась, но принимала старого знакомого хорошо. Со времени их первого знакомства прошло более года. И он бесцеремонно спросил:
- А когда будут дети?
- Пока Адонай нам не дал, ответил Исаак.
- Но вы живете уже давно. Уже пора.
- Ну, если ты сказал, что пора, сегодня и начнем, пошутил Исаак.
Но шутка шуткой, а вопрос друга насторожил. Да он и сам с недавнего времени задумывался над этим вопросом. Роза краснела, как роза.
Был выходной день, солнце клонилось к закату, обед был обильным, более у хозяев делать Ромке было нечего, и он откланялся. Исаак пошел его провожать. До города было километра три, надо было поймать лихача или извозчика. Медленно шли по дороге, беседовали.
- Ну, скажи, ты счастлив?
- Да, я счастлив, но, меня постоянно начала мучить мысль, что жена - и проститутка.
- Но ты не нарушаешь Тору, не лишаешь ее близости?
- Как можно, друг, конечно, не лишаю, все отдаю, и всегда хочу.
- Вот это самое главное в семейных отношениях. Жену нельзя ни в чем ущемлять. А что касается твоих переживаний, что она бывшая проститутка. Мне говорил один раввин, что если взять молодую шиксу, и сделать из нее нэкэйву, то Адонай тебе все грехи простит, и твоей жене. Так, что если ты , не нарушая супружеских обязательств , переспишь с нееврейкой, то это поможет и твоей жене получить прощение Яхвэ. Это серьезно.
- Я так не смогу. Я люблю ее.
- Ты молодой дурень . Вы с женой одно целое. И если ты когото поимел, то она должна знать, что это ВЫ поимели. А, вот, если твою жену поимеют, то это тебя поимеют. Думай, у тебя большая жизнь.
На том друзья расстались, и больше их судьба не сводила никогда.
Прошло время, годы, отсутствие Ромки в городе слегка успокоило молодую семью, они смогли перебраться ближе к центру города, сняв квартиру в одном из доходных домов. Кроме работы в ресторане Исаак стал подрабатывать при театре концертмейстером, участвовал в дневных репетициях, занимался с артистами индивидуально. Потихоньку стал давать уроки игры на фортепьяно и входившем в те времена в моду русском баяне, детям местных богатеев, это приносило значительные заработки и возможность два раза в месяц ездить с женой в Бердичев, к родителям. Их всегда хорошо принимали, невестка матери нравилась, но с некоторых пор отец стал задавать сыну вопросы, касающиеся деторождения. Исаак ничего не мог ответить.
Конечно, любовь стала не столь горячей, Исаак все чаще вспоминал рекомендации друга, но дальше единичной кисло постной связи с провинциальными актерками, которых он натаскивал на мелодии, у него никаких грехов не было. Да и те дамы, надо сказать, были не первой свежести и не давали чувствовать себя победителем. А потенциал у него был громадный, чисто иудейский. Гены наших праотцев.
В Петербурге, в Москве, в Киеве и других городах случился Октябрьский переворот. К Исааку впервые за семь лет со дня свадьбы приехал отец. Серьезный разговор.
Отец сбрил бороду, обрезал пейсы, сделал в парикмахерской Шнеерсона модную стрижку, вместо лапсердака на нем была костюмная тройка, и внешне отец был похож на служащего или коммерсанта средней руки, и, если бы не акцент жителя Бердичева, то в нем нельзя было узнать всем известного в своем городе еврея.
- Послушай, сын, хорошо, что ты был упрямым, и у меня есть надежда, что хоть тебя не будут грабить революционеры. На нас уже было несколько нападений местной голытьбы, два магазина разграбили, начали добираться до нашего дома, а ты знаешь, сколько труда мы с братьями положили в эти дома. Что будет дальше, не знает никто. А ты бедный учитель музыки. Тебя не тронут. Говорят, что при новой власти будут запрещены погромы и ты не должен пострадать, как еврей. Что случится с нами в Бердичеве, мы не знаем.
- Чем тебе помочь, отец? Может быть, Вы с мамой переедете сюда, к нам?
- Тогда нас будут искать, и, наконец, найдут у тебя и тебя. А я привез тебе на сохранение все наши накопления. Здесь портфель. Мамины драгоценности, а главное, золотые червонцы. Мы с братьями копили и переводили в эти червонцы всю прибыль. Тебе с Розочкой поручается сохранить. Здесь четыре доли, моя, братьев, и твоя. Постарайся в смутное время не попадаться и не активничать ни при новой власти, ни при временных. Смутное время, я знаю, будет несколько лет. Потом начнем жизнь снова. При таких деньгах. И только ты сможешь их спасти. Магазины братьев уже конфисковали, Киевский магазин сгорел, брата держат в революционной тюрьме. Миша из Проскурова сумел уехать в Польшу, со всей семьей. Уже прислал небольшую весточку. Хорошо, что у него в Теребовле был еще один магазинчик, да квартира во Львове. Надеюсь, выживут.
- Дорогой отец, мы с Розой приложим все силы к тому, чтобы жить тихо и сохранить твои накопления.
- Исаак, чтобы мы с матерью были спокойны, не появляйся в Бердичеве, я там пущу слух, что ты связался с революционерами, и что ты - неизвестно где. И еще, тебе надо опять переехать в пригород, неизвестно, как большевики будут делить и заселять доходные дома. С этим поспеши. На этом свидание с отцом окончилось, когда отец приехал домой его ждали разгромленные и разворованные дома, и ему разрешили жить в одном из сыновних. Жену он нашел у соседей, через два двора. Постарались скромно устроиться. Старый Зеликман на удивление знакомым и соседям был бодр. Его радовало, что он успел таки побывать у младшего сына и вывез от разграбления самое главное.
Младший сын по старым своим адресам был снова принят в Гуйве у хозяев, которые имели излишки (полдома с отдельным входом) жилой площади и это жилье было значительно дешевле городского, да и удалось хозяев убедить, что в эти трудные времена живется бедно и средств на содержание городской квартиры не хватает. Роза была предана своему мужу и тестю собачей преданностью, никуда из квартиры не выходила, сама считала своей обязанностью сохранить тот заветный, привезенный старым Зеликманом портфель. В доме они с мужем по ночам сумели создать нехитрый тайник, но, даже в случае погрома он не мог быть обнаружен.
Отец, уже в двадцатом году, приехал в Житомир к сыну, разыскал его через театр, побывал у них дома, убедился, что дети живут в достатке , и за счет относительно неплохих заработков сына, как учителя музыки. Желающих получать музыкальное образование становилось все больше. Похвалил за усилия по сохранению семейного достояния. Рассказал, что старший сын, арестованный новыми властями в Киеве бесследно исчез, а у среднего в Польше все , относительно, в порядке. Если бы не сильно разгулявшийся на то время антисемитизм. Здесь , вроде, в этом отношении спокойнее.
Задерживаться не стал, после обеда отдохнул и в тот же вечер уехал домой.
Отец умер от инфаркта в 1925 году. Мать сумела сообщить, прислав к Исааку племянника, Исаак был на похоронах без жены. У Розочки были свои, очень важные обязанности. Она их строго блюла. Главная хранительница.
Встал вопрос о том, чтобы мать жила с ними, но мать уговорила Исаака переехать в Бердичев. Ближе к могиле отца. Им оставили, окончательно один дом, на него городские власти даже дали справку, в которой говорится, что три дома у семьи Зеликман изъяты в пользу пролетарской власти, а один дом по тому же адресу остается в постоянном пользовании семьи Боруха Зеликман. Здесь, в Бердичеве, тоже открывался народный театр, где нужны были специалисты, а учеников , нуждавшихся в хороших преподавателях было в достатке. И в начале двадцать шестого года, закруглив свои дела в Житомире, Исаак с женой переехали на родину, в Бердичев. Работы, действительно было вдоволь, его сразу приняли на работу концертмейстером, да еще играть во время спектаклей, так, что занятость была полная, его знали и уважали, как своего, доморощенного гения музыки. В доме Исаак оборудовал комнату - класс и принимал учеников и учениц, хотя, приходилось опасаться налоговых притязаний за незаконное предпринимательство. Потом бушевал НЭП. Разрешили предпринимательство, но, следуя рекомендациям мудрого отца, Исаак не проявлял активности.
Маму похоронили в тридцать девятом году. От братьев не было никаких вестей. Советское государство было прочно отделено от остального мира. Но жили надеждами. Заработки позволяли существовать безбедно, свои ценности Исаак надежно закопал, предварительно завернув в промасленную бумагу в погребе, и пол в этом погребе покрыл самостоятельно цементно-песчаным слоем - стяжкой. Пока не видно было перспектив на применение царских золотых червонцев.
В 39 году Исаак с женой выехали в Одесскую область, поселок Куяльник в надежде на то, что за два месяца каникул Розочка подлечится. Там лечили женское бесплодие. Но было уже поздно лечиться, ей перевалило за сорок, давно. Исаак вплотную приблизился к пятидесяти пяти годам. Просто, раньше не было возможностей и условий лечиться, ни материальных, ни временных, ни по занятости.
Пришел 1941 год. Снова решили поехать на отдых, и надо же было, им предложили в Среднюю Азию, в город Чирчик, недалеко от Ташкента. Новый рабочий город, новое водохранилище, новый дом отдыха трудящихся на берегу водохранилища, образовавшегося при строительстве каскада гидроэлектростанций, и ожидались новые впечатления. В те годы строился каскад гидроэлектростанций на реке Чирчик - притоке Сыр - Дарьи. Интересное путешествие, в мир других культур и религий, в особенности для не обремененных большим семейством людей. Путевку им предложили в профкоме завода Прогресс, в Бердичеве, где Исаак руководил самодеятельностью рабочих в клубе.
Добрались до дома отдыха двадцатого июня. Устроились, получили "семейную" комнату, прошли регистрацию у врачей, ходили на прогулки к водохранилищу, добирались до высокой запруды, через которую с шумом падала вода, избыток, который не участвовал в процессе вращения турбин. Добрались до своей комнаты усталые, с массой впечатлений, с чувством удовлетворенности жизнью легли спать.
22 июня. Война. Известие о войне пришло после завтрака, ближе к обеду, и не оставляло других тем для разговоров, как между отдыхающими, так и между сотрудниками дома отдыха. Все пришли к выводу, что война закончится через десяток дней, что немцы нарвались на полный разгром. И, "нас не трогай, мы не тронем, а затронешь - спуску не дадим". Или : "если завтра война, если завтра в поход..." или другие песни, заклинания с высоких трибун съездов... Не может быстро сдаться такая "огромная , могучая, никем не победимая ..."
А, между тем, отдыхающих становилось все меньше, уехали почти все, кто постоянно проживал на европейской части СССР. Но некоторые, кому не надо было спешить к работе, к семье и производству, продолжали отдых. Сводки с войны и ее фронтов приходили скупые. И вот, когда уже заканчивался отпуск, до конца срока путевки оставалось несколько дней, короткая сводка с фронта : " Наши войска по состоянию на 9 июля обороняются на линии Проскуров - Бердичев - Житомир" .
Исаак слышал это своими ушами, имея отличный слух музыканта, он только мог подумать, что у него галлюцинации, но под рупором громкоговорителя сидело еще несколько человек, и эта новость была ударом не только по надеждам семьи Зеликманов, но и по надеждам и расчетам других отдыхающих. Значит, "своей земли" отдали уже не одну пядь. И бахвальные песни здесь не при чем.
Поговорили с Розой, вед им ехать некуда. Побывали на железнодорожном вокзале, поинтересовались билетами, оказалось, что билеты на Украину вообще запретили продавать. Вот это было уже жизненной ловушкой.
Исаак решил посоветоваться с директором дома отдыха. Директор встретил его нормально, выслушал, поддержал мнение о том, что ехать некуда. Он сказал, что получил распоряжение переоборудовать дом отдыха в общежитие для прибывающих рабочих, которые будут в срочном порядке вести реконструкцию электрохимкомбината и строить новые заводы. Люди должны начать приезжать двадцать пятого числа. Вдвоем пришли к выводу, что Исаак должен побывать на химкомбинате и попросить работу. И тогда он сможет остаться в той же комнате, пока не определится возможность возвращения домой.
И на химкомбинате сразу предложили ему должность заведующего клубом, вместо призванного и убывшего в армию . Чтобы они с Розой занимали два места в общежитии на законном основании ей предложили работу в детском садике. Нянечкой, за неимением специальности. Роза с радостью согласилась. У нее был опыт , она занималась еще в юности детишками тети. Здесь были , конечно, заботы в более широком смысле, но, через два дня работы она полностью освоилась, ей, даже нравилось, ее полюбили дети, очень часто слышался чей то голосок: "тетя Роза!", приходила после работы очень усталая, но у Исаака забот о том, что ей нечего дома делать и она одна , не было.
Так для их семьи началась война, в этом качестве они провели все годы , пока Украина была оккупирована врагом. Все образовалось и с их бытом, Роза питалась в детском доме, Исаак в заводской столовой, в свое время они получат рабочие продовольственные карточки. Выживут несмотря ни на что. И выжили, все годы.
2.
В 1955 году по Бердичеву ходил глубокий старик, в потертой одежде, слегка сгорбленный, неопрятный, худой, на нем висело пальто, как на вешалке, это пальто он не снимал ни зимой, ни летом. Материал пальто - шерсть, покрытая приставшим пухом. Воротник , ранее бывший меховым, был лысым и в вытертых местах блестел. Потухшие глаза моментально оживали, если он видел перед собой красивую девушку, а, некоторые, избранные им и судьбой, удостаивались его слюнявых поцелуев. И девушки, как ни странно, не уклонялись.
Это был Исаак Борисович, городская кличка "композитор". Он жил в своем доме, который пощадила война, но не пощадило время, дом облупился и разрушался, усилием и при помощи друзей, правда, была перекрыта крыша, в дом введен газ. Магистральный. В те времена завершили газификацию города , через него проходил газопровод Дашава - Киев. Газопровод строился под гордым именем Комсомольской стройки в послевоенные пятилетки. Благодаря этому в доме было тепло и Роза, старая уже Роза не мерзла и могла создать условия своему мужу для того, чтобы он продолжал заниматься музыкой и давать уроки на дому. За старостью и другими факторами к нему , как частному учителю власти не придирались человек, заслуженный пенсионер, подрабатывал себе на кусочек масла к хлебу. Все родственники в Киеве и во Львове были расстреляны немцами в ходе Второй
Мировой войны.
Исаак Борисович очень любил свою работу, и очень любил давать уроки молодым девушкам. И его жена была им хорошо настроена на идеи, высказанные пятьдесят лет тому назад другом Романом, и старалась помочь мужу, если удавалось ему затащить в постель молодую особу. Она всю жизнь знала, что она бывшая проститутка и что ее спас Исаак, и что им обоим нужно прощение в загробной жизни. Такова была его и ее идеология. Каждый старался, как мог.
Молодой офицер - танкист, еврейского происхождения, Виктор Рабинович, очень любил одну из учительниц музыкальной школы, Майю Змиевскую, назначал ей свидания, старательно добивался взаимности, приглашал в кино, ходил с ней в ресторан, на городской пляж, и все шло к тому, что офицеры полка будут пить и плясать на его свадьбе. Что его поражало, так это ее отношение к поползновениям ухажера обнять, поцеловать, приласкать. Она отворачивалась. Хотя на все другие атрибуты ухаживания отзывалась положительно.
Девушка она была видная, носила одежды спортивного покроя, модные юбки и в талию куртки, у нее была стрижка по тогдашней моде "Сессун". Все привлекало молодого ухажера , но он не мог понять ее строптивости. Однажды на улице они встретились с противным стариком, и, каково же было удивление, когда старик, со словами: "Ты моя красавица", поцеловал Майю в губы, и она , казалось, ответила на его долгий поцелуй. От этого поцелуя нормальный человек должен был содрогнуться. Но его барышня резко оживилась и защебетала о своем, музыкальном, об успехах учеников, о том, как здоровье какой то Розы Марковны.
Когда попрощались, она сказала - "Это мой любимый учитель музыки. Без него и его уроков я бы ничего не достигла".
За старостью учителя Виктор не стал более расстраиваться или удивляться. Вскоре, через месяц с небольшим, когда у Виктора и Майи уже было договорено в принципе, что они станут мужем и женой, по городу пронесся сенсационный слух. Арестовали "композитора" . Об этом говорил весь город, и гражданское население, и офицеры со своими семьями обеих дивизий, дислоцировавшихся в Бердичеве.
Тринадцатилетняя Света пришла домой с музыкальных занятий от Исаака Борисовича совершенно больная, с повышенной температурой. Она с трудом несла на спине баян, лицо ее горело нездоровым румянцем. Мать была дома, они жили в военном городке на Красной горке. Жены офицеров работают редко.
Ее состояние не ускользнуло от матери. Ребенок уходил на урок совершенно здоровым. Прошло не более трех часов, и ее вид стал нездоровым, а разговаривала она с мамой невпопад. И , взволнованная мать стала с пристрастием выспрашивать у Светочки, что с ней произошло. А не произойти, по всем показателям не могло. Светочка, вдруг, заплакала, и сказала, что это все учитель.
- Как учитель?
- Уже давно учитель со мной делал глупости, а сегодня - еще хуже.
- Какие глупости?
- Когда я играла, он все время хвалил, гладил меня по голове, целовал. А потом начал гладить по плечам, по груди, сжимал в своей руке коленку, и выше.
- Не может быть!
- Может. Сказала Света, и заплакала еще сильней.
- И что было потом?
- Потом он начал отстегивать мои чулки и гладил ноги выше чулок. Дней десять тому назад он во время урока стащил с меня трусики и стал щекотать пипку. Я перестала играть, хотела встать и уйти, но мне было стыдно, я была без трусов, да и он меня удерживал одной рукой, а второй не отпускал мою пипку, и мне даже начало нравиться.
- Как нравиться, ведь это очень плохо.
- Я знаю, что плохо, и я стеснялась тебе рассказать.
- Что же было потом?
- Уже несколько уроков я почти не играю. Когда я прихожу, учитель сразу старается меня раздеть. И все время гладит, щекочет, говорит, что без этого не может быть настоящего музыканта. А последние разы он меня раздевает совсем, и целует в грудь, и весь живот, и опять гладит пипку. И мне стало нравиться.
Сегодня его жена передала ему какую то мазь, и он намазал мне этой мазью все спереди и водил по письке вверх - вниз, долго долго, сначала рукой, потом вытащил свою письку, она у него большая и твердая, и начал ею меня по моей письке щекотать, а потом всунул мне ее прямо в мою, и мне стало больно, я даже закричала, а он говорит: "ничего, ничего, детка, больно только первый раз, а потом привыкнешь". И начал двигать - туда - сюда, долго, потом сам задрожал и лег на спину. Я встала, хотела уходить, зашла его жена, и сказала - "вот тебе тазик, подмойся". Я помыла, а там кровь, как при том, что ты называешь менструацией.
Мать , тоже плачет, но заставила Свету быстро одеться и пошла с ней в милицию. Там без проволочек им дали женщину , следователя прокуратуры, прокуратура сразу взяла этот случай на контроль, зам прокурора некто Колточник лично руководил расследованием.
Следователь, Эмма Аркадьевна, не теряя времени даром, организовала обследование девочки у врача - гинеколога, и приступила к составлению протокола. В процессе беседы Света рассказала еще о двух подружках, которые были на год старше нее и тоже подвергались ласкам и домогательствам учителя. Этих подружек Эмма Аркадьевна сумела допросить в присутствии их родителей в тот же день вечером, и оказалось, что и они прошли через все, о чем рассказала Света, но они были старше и перенесли менее болезненно. Их тоже обследовал врач. Родители были в шоке. Вопрос ареста "композитора" Колточник санкционировал в тот же вечер.
Таким образом, судьба старого развратника была решена и он был арестован ночью того - же дня. У всех дети, и все переживали и возмущались, никто "композитору" не посочувствовал.
Быстро образовалась бригада следователей из трех человек. Один из следователей занимался только Исааком, другой - изучал, и быстро выявил более двадцати его учениц, которые получили музыкальное образование частным порядком за последние десять лет. С самого того времени, когда Зеликман со своей женой возвратился из Узбекистана.
Эмма Аркадьевна занималась только девочками , не достигшими совершеннолетия и которые учились у Исаака в последнее время.
Стало почти закономерным, что из повзрослевших девушек, уже определившихся в жизни, вышедших замуж, или имеющих определенное положение в обществе, никто не хотел давать показания против своего бывшего учителя, тем самым избегал ставить под сомнение свою нравственность. И единственная, кто из взрослых и уже бывших учениц старого ловеласа самостоятельно пришла к следователю - Майя Змиевская. Она согласовала свои действия с Виктором, рассказала ему обо всех унижениях, которые ей пришлось пережить от учителя в недалеком прошлом.
- И если ты после моего рассказа меня возненавидишь, или бросишь, если расстроится наша свадьба, то я все равно должна все рассказать следователю. Конечно, будет лучше, если во время суда я не покажусь народу, и меня не будут осуждать кумушки и досужие сплетники.
- Ничего не бойся. Мы поженимся, и через месяц уедем из этого города, мне сегодня предложили перевод в район Чукотки, на три года, а потом мы выберем себе место службы в любом округе. А в Бердичеве у тебя никого не осталось, и нам здесь и появлятья не будет надобности. Майя обняла Виктора, и впервые от всего сердца поцеловала. У нее был комплекс вины перед женихом, что она уже не девственница, и он будет ее всю жизнь подозревать в недозволенных связях. Но ее порядочность и решительность были на высоте. Виктор не придавал значения общепринятым и отживающим условностям, но ему было вдвойне приятно, что от него не скрывают истину. Рождалась новая, хорошая, крепкая семья. Навсегда.
Показания Майи были важными и создавали стойкое представление у следствия, что деятельность учителя музыки в направлении развращения девочек была не сегодняшней, что он этим занимался уже много лет. Майе удалось уговорить еще одну подругу , проживающую в другом городе Украины, дать аналогичные показания.
Что же касается Исаака Борисовича, то он с первой минуты после ареста симулировал сумасшествие, и следователю не удавалось от него добиться ни одного ответа.
На вопрос: " Назовите свое полное имя", подследственный отвечал : " Пятью шесть - тридцать шесть". И здесь старался называть неправду.
Если его спрашивали, как долго он занимается преподавательской деятельностью, он отвечал, что только первый год. До этого был грузчиком на заводе "Прогресс".
Его возили на экспертизу в Житомирскую психиатрическую больницу. Диагноз врачей был однозначным - симуляция. А экспертиза длилась долго, больше месяца.
С возвращением подследственного в Бердичев он снова нес на допросах околесицу.
Уже протоколы всех допросов свидетелей и пострадавших были готовы, уже прошли медицинские экспертизы более десятка девочек, а признательных показаний от Исаака Борисовича не было. Следствие изменило тактику. Подследственного не вызывали на допрос более недели, он сидел в общей камере, к нему приходила систематическая передача от жены, он не страдал аппетитом, довольно вразумительно благодарил жену своими записками, но со следователем "валял дурака". В камере кроме него было еще три человека уголовников. Каждый ждал своего часа, постоянно велись разговоры о совершенных преступлениях и воры по памяти цитировали инкриминируемые им статьи Закона.
Незнакомый в Бердичеве следователь, приглашенный из Винницы, был подсажен в эту камеру, якобы за ограбление кассы предприятия. Откровенно и открыто рассказал историю ограбления и как его взяли, не дав хорошенько погулять и истратить все деньги, которые он взял. И его рассказ был настолько убедителен, что когда он задал вопрос:
-А ты , дед, за что сидишь? С правнуком в футбол играл и окно разбили?
- Нет, отвечал дед, за блядство.
- Как за блядство? Ты же старый.
- Мне всего семьдесят лет. Не такой и старый.
- На чем же ты залетел? Жену прокурора трахнул?
- Да нет. У меня жена проститутка.
- Сколько же ей?
- Шестьдесят два года. Но она не сейчас. Я ее взял из публичного дома, до революции. Потом она не занималась этой специальностью.
- Так чего тебя посадили? Не за то, что она была проституткой сорок лет тому назад.
- Нет. Я умный еврей. Я знаю Талмуд. Знаю Тору. И я не нарушал запретов Торы. Я не лишал жену ни пищи, ни одежды, ни супружеской близости. Но она уже двадцать лет не может, а мне надо. Она хорошая жена. И мне помогала. Всегда. Она была проституткой, и не знает, как ревновать, если я переспал с другой девочкой. И я имел девочек. Молодых, мне много лет тому назад сказали, что если я лишу невинности шиксу, то попаду в рай вместе с женой. И жена знает об этом. Правда, я не придерживался одного. Я не только совращал одну - другую шиксу, я имел и евреек, и узбечек, и татарка была, и , даже тувинка. Скажу тебе, еврейки лучше всех. Они бьются под тобой как рыбки, а если потренировать, то это чудо.
Когда Исаака Борисовича в очередной раз вызвали на допрос, за столом следователя сидел давешний знакомый, который предложил сразу прочесть и подписать уже готовые протоколы - весь рассказ старика в камере. Остальные заключенные, которые присутствовали при рассказе новоявленного Казановы, с удовольствием подписали показания о том, что лично слышали его хвалебный рассказ. Действия старого развратника не вызывали никаких симпатий даже в уголовном мире. Уклоняться было бесполезно, иначе добавлялась статья о введении следствия в заблуждение и даче ложных показаний.
Деда убедили с трех раз. Признательные показания были подписаны, но оставалось множество вопросов, один из них - количественные показатели развратных действий с малолетними и несовершеннолетними девочками и девушками. Здесь он просто отвечал : " Много, всю жизнь". " можете смело бросать на счеты две девушки в месяц, да умножьте на годы, что я преподавал, да играл в театрах, да занимался с самодеятельностью, еще молодым".
- И Вас никогда не мучила совесть за отнятую у девушек невинность?
- Ай, гражданин следователь, о какой совести Вы говорите? Человек, который всю жизнь жил с проституткой, который спас одну еврейскую душу, должен этим гордиться и ему прощаются все грехи.
- Расскажите, как Вы это делали? Как достигали положительного результата с каждой в отдельности девочкой.
- Все очень просто. Все люди, в том числе и девочки, и мальчики, все похожи друг на друга, и порядок , которому я следовал соблазняя, был всегда одинаков.
- Каков же этот порядок.
- Все любят похвалу и ласку. Каждую девушку надо сначала похвалить. Потом еще раз похвалить, потом , за удачно сыгранный этюд погладить по головке. Потом гладить надо чаще, и чаще хвалить. Девушка будет все больше стараться и уже не будет замечать твоих настойчивых поглаживаний по голове , по шейке, по плечикам.
- Ну, а как технически? Вы сразу после поглаживаний предлагали свои сексуальные услуги?
- Нет, зачем же? Вы знаете, что такое Русский Баян? А что такое Венский, и какая между ними разница? Так я таки, знаю и могу учить на том и другом. Во - первых, для баянисток у меня была изготовлена высокая табуретка, по уровню моей кровати, без спинки. А стояла вплотную к высокой кровати. Я приучал девушек сидеть ровно, за счет спины . Сам я сижу обычно на более низком стуле. Который дает мне возможность дотянуться руками до любого участка тела ученицы. И показать на клавиатуре. Когда подходило время, я просто опрокидывал девушку спиной на кровать. Снять баян с нее, когда она готова, не сложно.
И долго, несколько уроков, я приучал девочек к ласкам лежа, не пытаясь ею овладеть. Надо усыпить ее защитные силы. У девок этих сил много, но, когда она сама уже хочет, то перестает сопротивляться. И ей даже хочется, чтобы ее взяли. С ученицами на пианино другая метода.
Видавший всяких преступников следователь, занимавшийся распутыванием самых невероятных преступлений, не мог долго разговаривать с циничным стариком, который в действительности, считал, что все девушки на свете и музыка создавались всевышним для него. Это был эгоизм, помноженный на скотские инстинкты и знание человеческих слабостей. И следователь переносил окончание разговора и признательных показаний на следующий день.
И на следующий день в подробностях старый Исаак излагал историю своего грехопадения и обнищания духа перед могучим натиском эгоизма и гормональной распущенности. И все это оправдывалось теориями, преподанными беспринципным Ромкой с большой долей ссылок на несуществующие положения Талмуда и Торы.
Розу допрашивала следователь Эмма Аркадьевна, она , как уже зрелая женщина, и тоже еврейского происхождения, должна была найти общий язык с малограмотной свидетельницей, жизнь которой была исковеркана еще дореволюционными условиями и продолжала подвергаться давлению психологии своего мужа, не вполне социально полноценного типа.
- И что я вам скажу, гражданка следователь. Вы же знаете, какая жизнь может быть у сироты, которая стала проституткой. Это тебя все могут бить, не палкой, или арапником или кнутом, а словами, действиями, и каждый может тебя обидеть, назвав своим именем твою профессию. Исаак меня пожалел, спасибо ему. Он для всех людей освободил меня, а для него я все равно оставалась проституткой. Это он мне говорил всю жизнь. Я не обижалась. Он говорил правду. И если он с порядочной девушкой или женщиной имел отношения, то я должна была радоваться, и я радовалась. Это не у него, а у нас были отношения с порядочным человеком.
Когда мы жили в Житомире, я боялась высунуть свой еврейский нос за ворота дома, чтобы не попался злой человек, который провел со мной ночь, или скорые два часа, за три рубля. А, за почти год таких людей накопилось , наверное тысяча. И каждый меня мог обидеть или рассказать обо мне плохое. Так я и жила в квартире или в садике при домике на Гуйве. Привыкла быть одна. А когда приходил Исаак, то это каждую ночь был праздник, я старалась его встретить ласково, с радостью и , чтобы он чувствовал, что я его все время жду.
А здесь, в Бердичеве, до войны, мне стало немного легче, я занималась домашним хозяйством, помогала свекрови, я уже чувствовала , что у меня семья, и муж, и его хорошая мама.
- Расскажите, Роза, как Вы жили и что делали в период войны.
- О, в тот период, о котором Вы, уважаемая следователь спрашиваете, мы жили хорошо. По сравнению с теми, кого расстреляли, или кто воевал и вернулся калекой. Или теми евреями, которые должны были называть себя русскими или украинцами и, даже, взять украинские фамилии.
Знаете, когда мы уезжали в санаторий, шестнадцатого июня сорок первого года, наши хорошие соседи были Мильман, это потомки кантора, который нас воспевал в Синагоге, а теперь они вернулись из Чернигова, куда их забросила судьба, и они - Кравченко. Там их догнали немцы, и там господь бог дал им ума, чтобы сменить фамилию и сгореть свои документы. И никак не могут опять стать Мильман. А у них все родственники - это полкладбища. И все Мильман.
А мы жили в войну не хуже других узбеков там, и русских. Имели рабочие карточки, покупали на базаре баранину, да и на работе нас кормили. Даже виделись с моим Исааком не каждый день, столько было работы и у него и у меня.
Я Вам скажу по секрету, только там я почувствовала, что такое счастье. Женщина должна быть всегда с маленькими детьми. Даже если эти дети - чужие. Дети - это единственное чудо, которое создал для нас Адоний. И, если у человека нет детей, как у меня, до это, и только это можно назвать человеческим горем. А здесь: " Тетя Роза, я хочу пить", или " Тетя Роза, я уже хочу писять", наконец, "Тетя Роза, я уже покакал!". И все это такими милыми тонкими, я скажу, музыкальными голосами, будто скрипка, или баян моего Исаака, но еще музыкальнее. И радостно, и приятно, и навсегда хочется выполнять просьбы маленьких деток. Я им была нужна и, даже не хотела идти домой. Я за мужа была спокойна.
И я себе часто гадала : " Какие несчастные женщины, у которых нет своих детей", и я много раз жалела, что не смогла с молодых лет уговорить мужа хотя бы взять сироту. Это был бы свет в нашем окне. А так, темно в нашем окне. И если Исаака посадят, а я скоро умру, то никто не будет плакать. Даже наоборот, будут говорить, что у Бердичеве на два плохих еврея меньше. И знаю, как к нам говорят и что за нас думают. И без перехода - скажите, гражданка следователь, а у Вас, есть детки? Вы их любите?
- К сожалению, нет.
- Бедная, как мне тебя жалко, переходя на "Ты", произнесла грустно старая Роза.
- Роза Марковна, как Вы относитесь к деяниям Вашего мужа? Вы осуждаете его действия?
- Как я могу осуждать своего мужа? Это же грех. Он мой муж и знает как крутиться. И он всегда работал, кормил меня и одевал. И все остальное. Нет, я его не обсуждаю.
- Но он же лишал невинности молоденьких девочек.
- Наверное так хотели они, и так хотел наш бог.
На этом протокол последнего допроса Розы Марковны был закрыт и подписан сторонами. Следователь, ссылаясь на целый ряд положений и религиозных непреодолимых для человека ее возраста предрассудков, подвела к тому, что Розу даже не обвинили в соучастии. Хотя соучастником она была постоянным и прямым.
Суд был публичным. В клубе завода. Первые ряды были заняты пострадавшими и их родственниками. Свидетелей и потерпевших вызывали из фойе клуба, затем они оставались в общем зале.
Детей старались не травмировать, ограничились протоколами допросов, заслушивали их родителей. Сенсационными и резкими были показания взрослых потерпевших, которых все-таки набралось достаточно. И очень взволнованным и обличающим было выступление и показания Майи Змиевской.
В зале многие сидели со слезами в глазах, слышались выкрики, требующие высшей меры.
Судд длился несколько дней. После оглашения приговора - семь лет и шесть месяцев в колонии строгого режима Исаак воскликнул:
- Вот спасибо, гражданин судья, я думал , что столько не проживу, теперь вы мне хорошо добавили.
Прошло немногим более полугода после суда. Досужие и не досужие разговоры стали немного утихать. Следователь, Эмма Аркадьевна пришла к прокурору с заявлением о предоставлении ей отпуска по случаю предстоящего рождения ребенка. Ей было на тот момент тридцать шесть лет. У нее не было семьи. Не было перспектив на замужество. И в период, когда в СССРе не было секса, осуждались все и всякие попытки к самостоятельности, к отклонениям в общепринятых неписанных правилах, она героически решилась. Ее сознание и психику сломила старая Роза.
Бердичев и сегодня, через добрых пятьдесят лет помнит эту историю.