Как зайдешь в гарнизон, на Лысую гору, слева стоит двухэтажное строение, ДОС - дом офицерского состава, на два подъезда, в торце его - общественный туалет, на улице, с мусоросборником, а напротив магазин военторга, который, единственный, обеспечивал офицерский состав трех полков и четырех отдельных батальонов продуктами питания и кое-какими промышленными товарами.
В магазине было всегда полно народа, здесь - же толпились и солдаты, желающие прикупить что-то из военного ассортимента, и, заодно какую ни будь сладость, или просто булку и халвы с газированной водой.
Конечно, в магазине всегда шумно, разговоры с продавцами, разговоры покупателей между собой, разговоры солдат, совершенно не стеснявшихся всласть поматериться в присутствии дивизионных дам. И это не могло не раздражать.
Ответственным за порядок в магазине, его охрану и обеспечение транспортом, внутренний порядок был командир 103 полка полковник Жох. К нему то и направилась делегация женщин, чтобы он принял меры по наведению порядка в этой торговой точке.
Сидит за столом в своем кабинете полковник, к нему заходит дежурный по полку и докладывает, что де, прибыла делегация женщин и просит их принять.
- Ну, давай сюда этих боевых подруг.
- Слушаюсь, товарищ полковник!
Заходят две женщины, жены офицеров, обе млолдые и привлекательные, да еще подмакияженные, перед ответственной аудиенцией.
- Ну, слушаю, Вас, красавицы.
- Гаврила Мыколаевич, мы пришли по причине очень деликатной, у нас в магазине солдаты все время нецензурно выражаются. А мы туда ходим с детьми, часто подолгу стоим в очереди, приходится выслушивать много плохих, нецензурных слов. ( Мыколаевич - это он так требовал себя называть, чтобы подчеркнуть свое украинское происхождение).
- Гм, затяжка табаком из трубки - носогрейки, и как я могу повлиять на тысячу хамов?
- Ну, может быть разъяснение, воспитание, или приказ...
- Во! Приказ, это хорошо, дежурный, вызови ко мне начальника штаба.
Приходит начальник штаба, подполковник Баландин, с глубочайшего похмелья, глазки красные, слезятся, руки дрожат, физиономия красная, склеротичная. Его только вчера отловили вместе с его служебной машиной и водителем Сашкой, который уже несколько дней мотался со своим "хозяином" по кабакам и другим подозрительным местам. И все знали, что этот запой длится четыре дня после получки. По возрасту Баландин был самым старым в полку, а по заслуженности - самым заслуженным, ордена и медали не умещались на левой поле кителя. Из-за пристрастия к спиртному он не имел продвижения по службе, находился в подполковничем звании уже более десяти лет. С войны. И чувство постоянной вины перед командованием съедало все его человеческие качества.
- Слушай, начальник штаба, ебни там приказом по полку, чтобы наших боевых подруг блядями, вслух, не называли.
Естественная реакция, не ожидавших этого "боевых подруг". Они уходили ускоренным шагом.
- Ну, вот, по душам не получилось. А нам еще с Прусаком разбираться. И везде блядство. Нинка Курбатова пришла?
- Никак нет, доложил дежурный по полку.
- вызови ее ко мне, скажем, после обеда, часа на три. А мне еще надо командира второго батальона до обеда вые.... . Уж больно слабо он провел вчера батальонные учения, распустил и свои сопли и своих ротных. Да, не забудь, чтобы сам Прусак к пяти часам был на стреме.
А с майором Прусаком произошло вот, что.
Жил он со своей женой и двумя малыми детьми в ДОСе Љ1, на первом этаже. Жили всем подъездом дружно. Делились последним. Вместе праздновали все праздники, помогали одна семья другой и деньгами и советами.
В те времена Советская армия содержала большую группу войск в Германии, офицеры в Германской Демократической республике жили без жен, на побывку ездили в Советский Союз два раза в год, чтобы с женами, значится, повстречаться, да и потребности, как ни скажи многие, конечно, эти потребности удовлетворяли в большинстве, с женщинами немецкого происхождения, хотя, это , на словах, возбранялось. Да глаза закрывались.
Нина Курбатова была женой майора, служившего в Германии, для ее страстного тела и натуры двухнедельного посещения мужем один раз в полгода было совершенно недостаточно.
А внизу, на первом этаже , живет интересный самец, высокий, строцный, плодовитый, жена за три года дважды приносила ему детей, моралью не страдал, его любили не только бабы, но и сослуживцы всех категорий. ОН пользовался любовью солдат, с которыми обходился довольно строго, справедливо, его уважали младшие офицеры, поскольку во внеслужебное время он со всеми был на равных. Хотя по службе очень много требовал. Такой был сосед у Нинки, и она положила на него свой ненасытный глаз. Да мешала близость с его женой, как ни как подруги. Соседки. Нинка по пять раз в день заскакивала к Прусакам, любила повозиться с из детками. Своих у нее не было, и, сплетничали, что не будет.
Как они с Михаилом, и когда договорились, на какой дорожке встретились и пришли к согласию - история умалчивает, но, однажды, майор пришел домой, сказал своей жене, что заступает на суточное дежурство, с субботы на воскресенье, пообедал, поспал, сменил белье, нечистился, и ушел на развод караулов.
Когда хорошо стемнело, Михаил по двум связанным простыням забрался через окно на второй этаж к проказнице Нинке. По лестнице подъезда опасно было, грозила встреча с женой, соседями, Курбатовскими соседями. В общем, безопаснее по простыням, в окно.
Мишка у Нинки провел сутки. Не выходя в коридор, на кухню и т.п. , квартира Нинки была коммунальной, с двумя еще соседями, которые могли заподозрить в этой истории прелюбодеяние серьезных людей. Да и на взаимоотношениях в семьях могло, ой, как отразиться. Значит, и помыться, и другие туалетные дела Нинка обеспечивала ему безвыходно из комнаты.
А вечером, когда соседи Нинки были во дворе, встречали своих отцов со службы, Мишка спокойно спустился на первый этаж, пришел, якобы с дежурства, усталый, жена его пожалела, налила сто граммов водки, покормила, и уложила отдыхать. А спать ему страшно хотелось, ведь с Нинкой - не уснешь.
Жизнь продолжалась своим чередом. Пару раз Прусак срывался в служебное время, и встречался, естественно, не без греха, с Нинкой, на стыке границы полигона и дивизионных тылов, там, где тылы ограничены рекой Гнилопять, где разрослись деревья и кустарники, очень маняще они росли. Эти кустарники оберегались многими любовниками, здесь можно было, не отлучаясь за пределы территории части, встречаться и утолять потребности в страстях. Бывало, что пересекались пути офицеров и солдат. Солидарность была полная, никто никогда не сплетничал о виденном. Всем было удобно.
И все было бы хорошо, если бы не сама Нинка, которая во гневе ( темпераментная полька) не выдала и себя и Михаила.
Во дворе, напротив дома, между деревьев висели веревки, на которых жильцы после стирки вывешивали белье для просушки. Кто его знает, чьи это были веревки изначально, но они считались достоянием общественным и ими пользовались все. Естественно, если случалось, что одновременно в доме стирок было больше, чем могли уместить веревки, получались перебранки, плавно переходящие в скандал. Интересно было слушать и наблюдать за этими милыми инциндентами со стороны. А это для окружающих было дополнительной забавой, ведь жены офицеров в своем большинстве нигде не работали, постоянно находились дома, и единственным занятием в перерывах между кухней и обслуживанием детей, было времяпрепровождение, связанное с перемыванием косточек друг друга, обсуждением поведения соседей, мужей, любовников своих и чужих, служебных успехов своих мужей, да их карьера... А здесь, веревка. Какая веская причина для перебранки, какой замечательный повод!
Нинка схлестнулась с женой Прусака за эту злополучную веревку.
- Я первая постирала, всех предупредила, что у меня сегодня большая стирка, заявила Прусиха, как ее звали во дворе.
- А мне все - равно, что ты кого то предупреждала, мне тоже пришло время стирать, и я никому не уступлю, я сгребу твое белье в сторону и повешаю свое. И плевать, что у тебя большая стирка! Восклицала Нинка.
Но Прусиха уступать не собираась и продолжала развешивать детские вещички. Обстановка накалялась. Собирались женщины со всего двора, подходили жительницы другого подъезда. Нинка сбегала к себе, принесла таз с постиранным бельем. Стала требовать, чтобы Прусиха убрала половину своего белья. Прусиха не соглашалась. И тогда Нинку прорвало:
- Ты, Прусиха, блядь! Твой Мишка ко мне на свидания ходит, а иногда по простыням забирается в мою комнату, и мы с ним такое вытворяем, что тебе и не снилось! Я заберу у тебя Мишку. А ты можешь ждать на побывку Курбатова. Тебе все равно, что с мужиком, что без мужика. Потому, что ты - блядь!
Жена Прусака стояла с открытым ртом от поражения и удивления, а Курбатиха не могла остановиться. Нинка сама блядует, а обиженную жену блядью называет. Соседки, кто хихикал, кто пытался остановить и утихомирить не в меру расходившуюся фурию, а , некоторые злорадно предвкушали семейный скандал у, казалось, спокойной и благополучной семьи Прусака.
Рассвирипевшая Нинка, снедаемая завистью голодной до мужика самки, потеряла контроль над собой, и, вопреки всякой логике, оскорбила недобрым словом ни в чем не повинную жену Михаила.
Произошла немая сцена. Одна из присутствующих баб говорит:
- Наверное это правда. Мне неделю тому назад старший сын говорил, что когда он возвращался с гулянки, поздно вечером, то видел, как в окно квартиры вашего подъезда некто забирался по веревке на второй этаж. Но подумал, что ему показалось.
Бабы все зашумели, каждая хотела высказать свое отношение к предмету, а Прусиха бросила свое белье и побежала домой. Через несколько минут, две наиболее авторитетные соседки направились за ней , а остальные стали увещевать Нинку и разъяснять ей, что не имело здравого смысла так распаляться, и столь шумно заявлять о своем тайном бабьем счастье.
Нинка, вроде, даже пожалела о содеянном. Хотя, никаких извинений и примирений не произошло. Нинка уже давно высказывала Михаилу, что не хочет его делить с его женой, и ее раздражает, что он после работы приходит домой, к жене и детям, а не к ней.
Среди принимавших участие в разговоре с Нинкой была жена заместителя командира одного из батальонов по политической части. Майора Вонюшко. В этом же батальоне Прусак был заместителем по строевой части. Этого замполита не уважали ни офицеры, ни солдаты, его нарицательным именем было - "вонючка". Он был начисто лишен человеческих качеств, очень любил разбор конфликтных ситуаций, на любую тематику, лишь бы можно было поучать с позиций требований ВКПб и резонерствовать с положения политического "деятеля".
Через этого "вонючку" и дошли сведения о моральном падении майора Прусак до командира полка. Официально, рапортом. Надо разбираться. Таков порядок. Не оставлять без воздействия ни одного проступка подчиненных.
"вонючка" весь день следил из окна казармы когда к командиру полка пойдут Прусак и Нинка. Очень хотелось поучаствовать.
Дежурный по полку бегал, то к Прусаку, то в жилой городок, а к командиру полка никто не шел. Наступало время обеда, замполиту уже и есть хотелось, и уже мимо его окон прошли все офицеры батальона к своим домам, а Прусак все сидел в своем кабинете, Нинка не шла. Командир полка спокойным шагом прошагал в солдатскую столовую. Отдать должное: полковник Жох был настоящий "отец солдата" и не пропускал ни одного приема пищи, лично старался убедиться в качественном и количественном состоянии приготовленных блюд.
Был случай, когда он с большим скандалом выгнал из полка врача, который не каждый день снимал пробу солдатской пищи и не делал об этом соответствующих записей в журнал.
"Вонючка" сидит, следит за всеми передвижениями вдоль казармы, уже и Прусак двинул в офицерскую столовую военторга, видно, домой ему было идти не с руки. А скандала все нет. Обидно. Кончился солдатский обед, роты с песнями проследовали в казармы. Побежал домой на обед и доносчик. Доложил жене о всех сложностях, возникших у него при подглядывании, слежке и доносе, и решили вместе с женой выработать порядок дальнейших действий по " воспитанию" майора Прусак.
А в это время, командиру полка докладывал дежурный по полку, дескать, Нина Курбатова просила передать, что она командиру полка не подчинена, и не пошла бы к нему, если бы ее муж продолжал служить под его началом. А если он хочет поучаствовать в бабьих сплетнях, то он - не командир.
- Хорошо сказала Нинка. Давай сюда Прусака.
- Товарищ полковник, майор Прусак по вашему приказанию прибыл.
- молодец. Ты физрука полка знаешь?
- Так, точно, знаком.
- Пойди к нему и скажи, что я приказал дать тебе веревочную лестницу, потом спишу с учета. И не вздумай больше лазить по простыням. Эта курва может плохо связать, или взять старые. А мне нужны здоровые офицеры. И целые, без переломов рук - ног. Все понял?
- Так точно.
- Можешь идти, только не бей морду замполиту. Разбирательство может быть вонючим.
- Слушаюсь!
Так закончилась история с этим доносом. Прусак в тот же день пришел домой, купил детям подарки, жене - отрез шелка на платье, который выпросил у начальника военторга. Тогда все было дефицитом.
Жена, по совету опытных подруг, и в результате длительно вырабатываемой тактики, ни разу не вспомнила об "измене" и не упрекнула мужа.
Эта "измена" носила лишь биологический характер, подогреваемый похотью изголодавшейся Нинки. Никакого отношения к любви или ущемления семьи эта история не имела.
Курбатову, может, кто ни будь, сообщил, но, вряд ли, вскорости вышло разрешение брать за границу жен и муж вызвал Нинку в Германию.