Каждый год мы с мужем устраиваем себе маленькое путешествие в один из санаториев Крыма. На длительный отдых нас не хватает. Муж начинает скучать о работе, я - о доме, детях и оставленном дома компьютере.
Я нежусь на солнышке. В море торчат макушки отдыхающих чёрные, рыжие и лысые. Облака тащатся по гребню горы, как расплывающееся по праздничному пирогу безе...
- Дама, шо вы лыбитесь, как майская роза в сентябре? - пристаёт муж.
У него сегодня хорошее настроение.
Мой муж - дирижер и руководитель детского хора, непревзойдённый маэстро. Каждый урок со своими учениками он начинает традиционно:
- Здравствуйте, мои дорогие!
- Здравствуйте, дорогой наш Виктор Абрамович!
Ругать учеников у него не получается. Когда они что-то не выучили, он серьёзно им говорит:
- Я понимаю, место трудное, не все могут спеть. Спойте только умные. Остальные послушайте... А теперь поднимите руки, кто спел.
Лес рук. Никто не хочет, чтобы его считали неумным.
"Как это я не буду петь? Это же меня попросил Виктор Абрамович!"
Крым для Вити - это его жизнь. Он здесь родился.
"Где бы я ни был, - рассказывает он, - какие бы красивости ни доводилось видеть, через несколько дней меня начинает тянуть домой. Учился в Одессе, прекрасном южном колоритном городе, мои коллеги остались там жить и работать, а я, как ребёнок, который с трудом может оторваться от своей матери, скучал по дому.
Когда Вите было лет двенадцать, семья переехала в Свердловск.
"Мы прожили там четыре года, но я так и не привык. Друзьям взахлёб рассказывал о Крыме.
- А почему вы не возвращаетесь? Как можно любить эту землю и не жить там?", - недоумевали одноклассники.
Что я мог сделать? Через два года приехали в отпуск. От вокзала шли по бульвару Ленина и не могли надышаться. И всё друг другу удивлялись: "Надышаться не можем!""
У Вити была потрясающая мама.
- Эх, где мои семьдесят семь... - грустно вздыхала она в день своего девяностолетия.
- Почему семьдесят семь, мама?
- Я в те годы ещё на каблуках по Приморскому бульвару ходила!
Мать обожала Севастополь, но семья часто переезжала.
Каникулы Витя проводил в Симферополе у бабушки, которая любила его больше всех своих внуков. У бабушки всегда были собаки - помесь дворняг с кем-то породистым. Только кобельки, с обязательной кличкой Разбой. Первый Разбой, огромный, как телёнок, появился в начале войны.
- Мелбас, мелбас! Иди, дам тебе колбас! Сзади палка нету! - звал Разбоя немец Франц, живший на постое у бабушки.
Огромный пёс пятился, поджимал хвост и воротил морду. Немец сначала приманивал Разбоя колбасой, а затем бил палкой. Развлечение! Однажды Франц пожалел бабушку: за еду дал расклеить объявления. Бабушка расклеила... только вверх ногами. Не по умыслу - неграмотная была... Доложили офицеру. Офицер ругается, бабушка плачет. Но потом отпустил всё же, даже хлеба дал.
Где-то к концу оккупации сына Володю, белокурого, голубоглазого подростка, привлекли к подпольной работе: разносить листовки. Он часть расклеил, часть бабушка сожгла в печи. Наутро пришли из гестапо. Володю и старшего брата Семёна угнали в Севастополь. Бабушка пошла следом, пешком. Володю отпустили, а брата расстреляли...
Бабушкин брат Семён до войны работал в Симферопольской пекарне. В конце дня получал заработанные две буханки свежевыпеченного хлеба. Одну отдавал сестре, другую нёс своей семье. Бабушка прятала буханку за пазуху и спешила от ворот пекарни домой, к детям. Как-то, возвращаясь, столкнулась с колонной новобранцев.
- Дайте хлебушка, есть хочется, - жалобно попросил один.
Бабушка полезла за пазуху, отщипнула кусок и протянула солдату. И тут, ломая строй, налетели остальные, сбили с ног, вырвали и раскрошили хлеб...
Заплаканная, вернулась к брату.
- Всех не накормишь! - сердился тот, отдавая свою буханку.
- Но у него такие глаза были, такие...
Последний из Разбоев, крупная беспородная дворняга со спокойным характером, службу нёс исправно: гавкал. Летом, когда жарко, спускался в подвал, прятался от солнца.
Бабушка ходила в подвал мыть кружки, которыми накрывались бочки с солениями. Витя шёл следом.Бабушка наливала в тазик воду, и они осторожно по тёмной лестнице спускались вниз. Сумрачно, прохладно, тихо. И вдруг: тук-тук-тук! Между углём, дровами и тремя бочками солений с капустой, помидорами и огурцами - прятался Разбой. Тук-тук-тук! - стучал собачий хвост.
Больше всего Витю привлекала бочка с помидорами, стоявшая в самом углу подвала.Помидоры из бочки вынимались примятые.
- Вон ещё один... - внимательно следил за процессом доставания помидорного богатства Витя...
Оранжевый буёк подпрыгивает на волнах, и кажется, что это выныривает голова плывущего к горизонту спортсмена в оранжевой шапочке. Голуби, пляжные попрошайки, бойко клюют рассыпанные кем-то семечки.
На санаторском пляже слышатся крики, разговоры:
- Пап! Папа! Подбрось меня! А-а-а-а-а...
- Девушки, может, вы как-то по-другому ляжете?
- Не-е-е-е, мы по Фен-шую: попками на восток.
- Вы одна отдыхаете?
- Одна. Дома остались кот и муж-неудашечка.
- Кот - это хорошо! У меня их два. Иду домой с работы, а они уже на трансформаторной будке сидят. Меня увидят - и начинают орать. Соседку в лицо знают, представляете?
- А я одна живу. У нас в субботу град на даче выпал. Как картошка. Всё побил. На улице гремит, я по комнатам бегаю, крещусь: "Господи, не пробей крышу! Кто же мне её ремонтировать будет?"
Лето для крымчан - это приезд друзей, многочисленных родственников, знакомых и малознакомых членов их семей, спешащих передать приветы от оставшейся дома родни. Лето - это череда встреч и расставаний, поцелуев, ночного бдения у плиты, беготни по пунктам обмена валюты (а вдруг там больше?), укладывания чемоданов (и всё равно тапочки не вмещаются!), стирки белья, покупки подарков и других приятных мелочей. И когда уже все родственники развезены по курортам, и вы наслаждаетесь тишиной собственной квартиры, то вдруг замечаете, что начинаете грустить об этой милой суете.
Все мои друзья обожают Крым.
Вот Костя Фролов. Поэт, бард... Иногда мне кажется, что Костик заблудился в веках. Он откуда-то из девятнадцатого. И стихи его оттуда же.
...Я брожу по земле и гитарой звеню,
В ваши души стихами стучусь без подвоха.
И планиде скитальческой не изменю
До последней струны, до последнего вздоха.
А когда даже крепко заваренный чай
Не спасет от безмолвья гитару-подружку,
Моя новая песнь соскользнет невзначай
Одинокой слезой со щеки на подушку.
А ещё у Кости есть замечательные экспромты.
Встречаемся перед поездкой на фестиваль. Стоим, ждём автобус, говорим, по привычке, о политике. В Украине выбирают президента. Претендентов двое: Виктор Ющенко и Виктор Янукович. Я угощаю Костю фисташками. Костя замирает и через минуту выдаёт:
В стране бардак, дерутся два Витяшки
В стремленье всё отнять и поделить.
А мы стоим и щёлкаем фисташки -
Нам тоже есть о чём поговорить.
Или вот. Мыс Фиолент, близ Севастополя. Шестое июня, день рождения Пушкина. Стоим на лестнице у стены с барельефом поэта. Жара. Внизу море. Кто-то читает стихи Александра Сергеевича. Крымский поэт Виталий Фесенко громко декламирует что-то своё. Костя наклоняется:
На берегу, у этой самой стенки,
Устав от женщин, водки и сохи,
Стояли двое: Пушкин и Фесенко.
Фесенко Пушкину подсказывал стихи.
А строки на салфетках? Перед фуршетом, патетически:
Венец литературного процесса:
Упиться в хлам на фоне Херсонеса.
После, с грустинкой:
Писателям известна мера,
Но только, блин, не в этот раз.
Ну, а виной всему - "Мадера":
Стакан - и встреча сорвалась.
Вообще, поэтические фестивали в Крыму - это особый случай! Говорят, поэт живёт не миропониманием, а мироощущением. Пролонгированное ощущение мира -в стихах. Ни один фестиваль не обходится без разговоров о книгах, графомании, о том, что количество авторов никак не переходит в качество, а современная поэзия кажется "трикотажным узлом, который вяжет сумасшедшая Пеппи". Настроение приподнятое, шутки, смех.
- Он кто? переводчик? А что он переводит? Бумагу?
Фотографируемся на общее фото:
- Дайте зеркальце! Я какая-то лохматая!
- Я тоже сегодня не Копенгаген, скорее Осло...
- Володя, не люби мне мозги, стань рядом!
- Подождите фотографировать! Меня на асфальте распластали!
- Миша, подберите живот, меня не видно!
- Всё, что выше колен, Оленька, не живот, а военно-морская грудь!
Ну, и заключительный тост:
- Друзья, предлагаю поднять нашу телесную плоть до уровня нашего духа!
Я смотрю на кружевную пену волн, на кораблики, напоминающие плывущие утюги с хвостами белой пены, на кусты можжевельника, взбирающегося по серым камням к выступу скалы, и думаю о том, что каждый находит в Крыму что-то своё.
Мой друг, экстрасенс Серёжа, называет Крым местом силы и уже не первый год ищет подземные пирамиды, якобы расположенные от Судака до Севастополя. Он вообще считает, что отсутствие индивидуального эзотерического опыта и знания делает людей несовершенными, самонадеянными и преувеличивающими роль собственной персоны.
Может быть, и так.
"Время боится пирамид" - говорит арабская мудрость. Нам даны глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, но мы хотим видеть невидимое и слышать неслышимое. Зачем? Познать этот мир можно только так - и никак иначе. И не нужно ничего придумывать, измышлять, изображать сверхвозможности. Бог прикрыл глаза наши, защищая нас. Мы ещё успеем испугаться, увидев невидимое. Так зачем торопить время? Его отпущено ровно столько, чтобы мы могли познать тех, кто рядом. Протянуть руку - и прикоснуться к миру, созданному специально для нас: к низкорослым сосенкам и карликовым пирамидкам кипарисов, к кустам бессмертника на выступе скалы и небольшому расхристанному облаку, лежащему в ложбинке между двумя вершинами у пахнущего рыбьим жиром моря...
Море всё оправдывает и со всем примиряет, огромное, тёплое, удивительное. Примиряет с посредственным номером и столовским обедом, с жужжащей пилорамой строящегося рядом кафе. Ты начинаешь вдруг чувствовать, как море зовёт тебя во влажную мягкость: ших, ших, ших... Шумит, убаюкивает, как баюкает младенца в утробе звук сердца матери: ших, ших, ших...
У мужа звонит телефон.
- Да! Слушаю. Расписание?
Он забирается под тент - руководить своими коллегами на расстоянии. Кто-то сказал, что телефон - как пионерский галстук: сначала ходишь и всем его показываешь, а потом тихо ненавидишь.
Припекает. Мы собираемся в номер.
Я подхожу к воде и окунаю руки в прозрачное, с проглядывающими у берега камешками, море.
Как же я люблю Крым! Маленький "Орден на груди планеты Земля", как писал Пабло Неруда. И я знаю, что строка Бродского: "Лучше жить в провинции у моря" - это про нас. И пушкинское: "Мой дух к Юрзуфу прилетит" - тоже.
Потому что я уже "пошаталась" "по Европам". Сытно, красиво, удобно... Но через месяц начинает грызть тоска-ностальгия: домой! Хочу домой! В провинцию. Вдохнуть этот воздух, горьковато-полынный, с солёными брызгами, с запахом роз и магнолий - запах моего дома.
Я выхожу на балкон Свитского корпуса Ливадийского Дворца, устраиваюсь в шезлонге. Надо мной, покрикивая, как мартовские коты, по двое, по трое носятся чайки. У моих ног колышутся верхушки кипарисов и других прекрасных южнобережных деревьев, а поодаль разлеглось море с плывущими белыми корабликами и мяукающими чайками. Запах хвои, пение сверчков окутывают меня - и неизмеримая благодарность Творцу, создавшему это чудо, переполняет, пульсирует любовью к потрясающему великолепию Крыма.