На прямую трассу до Москвы я выбралась в час дня. По дороге стелилась позёмка, скрадывая её очертания и навевая дрёму. Я остановила автомобиль у обочины, достала термос из сумки и соорудила себе бутерброд. Наспех перекусив импровизированным завтраком, перекрестилась, завела мотор и вырулила на дорогу. Конечно, страшновато было одной пускаться в столь далёкий путь до Москвы, всё-таки тысяча с лишним километров, с несчётным количеством камер ДПС и постов ГИБДД.
Я позвонила Вене на сотовый, от имени его тёти Клавы:
- Привет, племянничек! Как дела? Жив, здоров? Это тётя Клава из Челнов. Узнал? Поздравляю тебя с новым годом! Дела у меня идут отлично! Вот собираюсь съездить в Москву через пару недель. Встретишь тётку? Да, на ж/д вокзале. Как куплю билеты, ещё тебе позвоню. Ну ладно, бывай племянничек.
Этот разговор был давно спланирован самим Веней и означал, что меня всё-таки нашли. Я направляюсь в Москву и буду ждать его на 45 километре МКАД.
Примерно 3 года назад, Веня с нарочным передал мне письмо, в котором предупреждал, что меня по-прежнему ищут, и ещё долго будут искать. И поиски эти ведутся очень серьёзно, с привлечением всех возможных средств, в том числе отслеживаются съёмки дорожных камер. Как только бандиты вычислят мой новый паспорт и манёвры в городе, определят, какой автомобиль я приобрела, они тут же пустятся по моему следу.
Я все никак не могла понять такую настойчивость со стороны бандитов. Подумаешь, продала им завод по производству микросхем, а он на следующий день сгорел дотла! Так это же их вина - не доглядели. Какой смысл за мной гоняться по всей России целых пять лет? Неужели надеяться стребовать деньги обратно?
Мысленно я вернулась в события пятилетней давности.
Мой муж Виктор все чаще стал приходить с работы уставшим, измученным, что было на него не похоже. На все мои вопросы о том, что происходит, отшучивался. В итоге я решила - если захочет, расскажет сам. Так прошёл месяц или два, и однажды вечером вместо Виктора приехал Веня, мой друг, которого я не видела с тех пор как вышла замуж. Внезапно он пришёл ко мне и, пряча глаза, сообщил, что муж и сын попали в аварию. Оба погибли на месте.
В тот миг время для меня остановилось. Горе охватило всю мою сущность и защемило сердце в тиски. Мне хотелось просто исчезнуть. Нет, не умереть, а именно исчезнуть, чтобы не было больше этих душевных мук.
Веня не пустил меня ни на место аварии, ни в морг на опознание. Все распоряжения о похоронах он делал по телефону, не отходя от меня ни на шаг. Мне казалась напрасной его обеспокоенность, я не думала о самоубийстве, ведь это грех. Мне было плохо, и я просто хотела исчезнуть.
Когда на следующий день раздался дверной звонок, в квартиру вошли три шкафоподобных мужчины в черных пальто и предложили продать им завод Виктора, я чуть не впала в истерику. Я ещё не успела его похоронить, а они как воронье слетелись делить его имущество. Только привычка всегда держать лицо, выработанная строгим воспитанием, и присутствие Вени в соседней комнате, позволили мне выдержать все это.
Я не стала отвергать предложение и практически тут же подписала контракт на продажу завода, тем более цена была хорошая. Ведь я знала, что если откажусь, они не оставят меня в покое пока я не сдамся. Слишком уж сильно этим бандитам приглянулся завод моего мужа. Они ушли довольные.
После их ухода из соседней комнаты вышел Веня, обнял меня за плечи и сказал, что нужно собираться в дорогу. Я не понимала, о чем он говорит. Какая дорога? А как же похороны? Мне же нужно проводить Виктора и сынишку Егора в последний путь.
Чтобы скрыть вновь выступившие слезы я подошла к окну. В том, мире за окном было все по-прежнему - дети играли на площадке, соседка Вера развешивала бельё на балконе, весело чирикали воробьи, затеяв драку. Один из них сел на капот машины, за ним прыгнула дворовая кошка и вдруг раздался оглушительный взрыв. Я инстинктивно закрыла лицо руками, а когда отвела ладони, увидела пламя и черные клубы дыма над моей машиной. В этот миг я поняла, что мой муж и сын были хладнокровно убиты ради несчастного завода микросхем. А я должна была последовать за ними, как только бы села за руль. Казалось, что весь мой мир рухнул окончательно. Видимо, этот взрыв стал последней каплей для моей души, потому что после этого я потеряла сознание и в себя не приходила почти три дня.
Сознание ко мне вернулось уже в домике бабы Матрёны. Все случилось именно так, как мне и хотелось - я исчезла, потому что от пережитого стресса полностью потеряла память. Не зря говорят: бойся желаний своих! Полгода я прожила без памяти, почти не реагируя на окружающий мир, забывая, что нужно спать, есть, просто жить. Однако Матрёна сумела меня выходить, вымолить. Я потихонечку стала вспоминать, кто я и что со мной произошло. Каждое воспоминание вначале казалось мутной картинкой из чужого сна, постепенно приобретающей ясность.
Первыми вернулись приятные воспоминания из детства. Воспоминания о том, как мы жили вместе с мамой в небольшом доме в посёлке городского типа. Мама работала учительницей английского языка в школе. Жили мы довольно скромно, потому что выжить в 90-е годы на зарплату учительницы было почти не реально. Спасало лишь то, что мама зарабатывала репетиторством. Несмотря на трудности с деньгами, мы жили весело и счастливо.
По утрам мы вместе шли в школу, а вечером мама занималась со мной языками. Днём, когда она была на работе, я посещала другую школу - музыкальную, обучалась играть на фортепьяно. Мне нравилось учиться. Хотя, как и все дети, я больше всего любила каникулы, когда мы с мамой намного дней оставались практически вдвоём: вместе ходили по магазинам, готовили, читали, рисовали и вышивали. При этом большую часть времени мы говорили на английском, французском или корейском языках. Когда что-либо делали по дому, пели корейские народные песни. Сейчас вспоминая это, я осознала, что никогда не спрашивала маму, откуда она знала так много корейских песен.
В нашем доме не было телевизора, поэтому у нас было много времени друг для друга. Мама говорила, что из-за телевизора многие люди тратят свою жизнь впустую - ежедневно утыкаясь в него, забывают общаться друг с другом, копируют те шаблоны поведения, которые им преподносят с экрана. Выдуманные сценаристами истории им кажутся реальными, также как и поступки героев кино. Увидев на экране как люди скандалят, изменяют, обманывают и предают им становится легко оправдывать себя, совершая такие же поступки. Они думают, что они не хуже других или хотя бы как все. При этом они забывают, что ситуация на экране придумана кем-то и ещё не известно были ли настолько плохие люди в реальном мире. Однако, вероятность того, что они появились после выхода в свет этого кино или программы существенно увеличилась.
К сожалению, я не слушала маму и часто ходила к своей лучшей подруге Варьке в гости с ночёвкой, чтобы посмотреть очередной интересный фильм. Меня восхищало умение актёров и актрис так правдиво изображать чью-то жизнь. Втайне от мамы я мечтала стать известной актрисой, которой бы восхищалась вся страна.
Чуть позже я вспомнила, что прежде чем переехать в этот посёлок мы с мамой два года прожили в небольшой подмосковной деревне. Там я заново училась говорить, читать и писать. Мама рассказала мне, что мы попали в аварию, я сильно разбила голову и потеряла много крови, пока меня доставили в больницу и оказали первую помощь. Из-за этой аварии у меня остался шрам на голове, и я полностью утратила помять. Даже сейчас я помню своё детство только с 11 лет. Помню, как мне потребовался год, чтобы восстановиться и ещё год, чтобы изучить пройденную моими сверстниками школьную программу и сдать все экзамены экстерном. Как только мы получили справку о том, что я могу в следующем учебном году пойти учиться в школу наравне со своими одногодками, мы с мамой и переехали в этот посёлок.
Мама тогда запретила мне кому-либо рассказывать об этом. Она сказала, что если я проговорюсь, то меня могут не понять и будут дразнить за мою слабость. Это был наш с ней секрет, о котором, мы со временем перестали говорить и вспоминать. И когда спустя несколько лет я окончила музыкальную школу, а затем и обычную школу с отличием, мама очень гордилась мной.
Вспоминая это сейчас, я думаю, насколько же интересно складывалась моя судьба - с самого детства мне приходиться что-либо скрывать от окружающих меня людей. И каждый раз от меня почти ничего не зависит. Хотя, это не правда! Всегда есть возможность всё честно рассказать о себе. Только интересно, нужна ли эта абсолютная честность кому-то кроме нас самих?
С годами моих тайн становилось все больше и больше.
Как водится, после окончания школы я поступила в институт, и в не какой-нибудь, а в МГУ. Провинциалке, поступить в 1999 году в такой известный университет на экономический факультет, было сродни фантастике. Однако как медалистка я сдала один экзамен и сразу была зачислена на бюджетное место.
На самом деле, мне вовсе не хотелось ехать учиться в Москву, большой город пугал меня. Мне казалось, что я не приживусь там - не смогу завести друзей и буду скучать по сельской жизни. Но мама в этот раз была просто несгибаема: говорила, что я просто обязана, как и она учиться в МГУ. В итоге осенью я перебралась жить в университетское общежитие. Несмотря на столь яркие отзывы окружающих о Москве, тогда она меня не впечатлила. Большой, красивый, шумный город и только-то. Город, в котором оказалось, почти нет места для уединения.
Прошло немного времени, и Москва мне стала нравиться - меня покорила её кипучая жизнь. Будучи студенткой, мне постоянно приходилось курсировать между учебными корпусами и библиотекой, осваивать непостижимую на первой взгляд экономику. Поэтому не успела я опомниться, как влилась в студенческие ряды, завела друзей и стала привыкать к быстрому темпу учебной жизни. Жаль, что моя весёлая и непоседливая студенческая жизнь длилась всего два года.
Это случилось летом, когда я сдавала последние предметы сессии первого курса. Позвонила мама и сказала, что в школе занятия уже закончились, и она скоро сможет приехать ко мне в Москву. К сожалению, в день её приезда нашей группе поставили экзамен, пропуск которого мог привести к потере бюджетного места.
Экзамен затянулся почти до вечера, студентов было много, отвечали они вяло, старались всяческими способами списать и оттянуть время ответа. Как я не порывалась побыстрее вырваться из аудитории, мне это не удалось. Хоть я и знала, что мама хорошо знает город, все равно весь день не находила себе места. Когда мне, наконец, удалось добраться до общежития, мамы там не оказалось. Я стала уговаривать себя, что все хорошо и возможно она просто задержалась в дороге. Для того чтобы успокоить себя сбегала на телеграф, заказала переговоры с посёлком, но трубку дома так никто и не снял. Вернувшись в общежитие, я решила, что подожду до утра, и завтра съезжу на вокзал, благо следующий экзамен будет только через неделю.
Ночь я провела как в бреду, просыпаясь через каждые 15 минут и с трудом вспоминая обрывки тяжёлого и мутного сна. Утром я чувствовала себя выжатой как лимон. Тем не менее, после контрастного душа, напялила джинсы, толстовку и уже надевала кроссовки, когда в дверь моей комнаты постучали.
Я, не задумываясь, широко её распахнула. На пороге стоял незнакомый мне парень лет 25, аккуратно причёсанный, гладко выбритый, в модных чёрных джинсах и лёгком свитере на голое тело. В его серо-зелёных глазах отражался интерес и какая-то затаённая печаль. Это был Веня, полное имя Раубфогель Вениамин Авраамович.
Да, именно тогда я и познакомилась с Веней. Он хорошо знал мою маму, и как выяснилось позже - бабушку и дедушку, которые все это время благополучно проживали в Москве. В этот день он приехал, чтобы сообщить плохие вести - моя мама, дедушка и бабушка, которых я не помнила, 2 дня назад погибли в автокатастрофе и сегодня состояться их похороны.
Он сказал это мягко, прежде заботливо усадив меня на стул, и предупредив, что принёс мне печальные вести. Но все равно я не была готова, и какое-то время просидела, молча уставившись в точку. Слез не было, на душе было так, как будто в миг вокруг меня пропал весь кислород и мне нечем дышать, и как дальше жить я уже не знаю. Возможно, я бы так и сидела, ловя ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, но Веня решил все за меня - он надавал мне пощёчин и сказал, чтобы я не смела, расклеиваться, и имела мужество достойно проводить свою маму в последний путь.
Гневная отповедь Вени меня отрезвила, и мы вместе сходили в магазин за черным платьем и туфлями для похорон. А потом Веня на своей машине повёз меня прощаться с мамой, дедушкой и бабушкой. Он притормозил недалеко у ворот Ваганьковского кладбища, заглушил мотор и помог мне выйти из машины. Мне до сих пор казалось, что все это всего лишь жуткий сон. Тем не менее, Веня вёл меня по центральной аллее все дальше, вглубь кладбища и с каждым шагом я осознавала реальность происходящего. До места похорон мы не дошли, оставшись стоять невдалеке у одной из свежих могил. На мой вопросительный взгляд, Веня лишь шепнул: "Так надо!". Спорить и возмущаться - не было сил. Я лишь стояла и смотрела, как после небольшой проповеди священника, слов которой я не расслышала, три гроба по очереди предали земле.
Боль перенесённых утрат вновь сжала моё сердце, слезы заволокли глаза, и я была вынуждена остановится на краю дороги, чтобы бессильно положить голову на руль и тихо поплакать о том, что уже никогда не вернёшь. Когда слезы утихли, я выбралась из машины и походила вдоль высоких сугробов, разминая уставшие мышцы. Зимнее солнышко уже приблизилось к горизонту. Я посмотрела на часики, зябко повела плечами и снова забралась в тёплый салон автомобиля.
Вырулив вновь на дорогу, какое-то время бездумно смотрела вперёд на машины, мчащиеся по встречной полосе, потом снова нырнула мыслями в воспоминания.
После похорон матери, я подружилась с Веней и по его настоянию перебралась в дедушкину квартиру в центре Москвы, доставшуюся мне в наследство. Оказалось, что Веня хорошо знал не только моих дедушку и бабушку, так как жил по соседству и в последний год стал их адвокатом, но и мою маму, которая давным-давно приезжала к ним в гости. Вообще для меня до сих пор остаётся загадкой, почему они скрывали от меня факт своего существования.
Когда я узнала, что мой дедушка до перестройки был послом в Южной Корее, многие моменты в моей жизни стали более понятны. Например, почему я на большие праздники получала заграничные подарки, хотя на учительскую зарплату моей мамы их купить было просто невозможно, да и достать тоже. И то, что я так легко была принята в МГУ. И, конечно же, это объясняло, откуда мама так хорошо знает корейский язык.
Все лето после похорон я провела в Москве, так как возвращаться в наш дом в деревне, где каждая вещь напоминает о маме, просто не было сил. Вместо меня в деревню съездил Веня, привёз наиболее ценные для меня вещи, а остальное - просто распродал, так как я уже решила, что больше туда не вернусь.
Спустя полгода боль утраты отошла на второй план, потому что тогда я познакомилась с Виктором и жизнь приобрела новый смысл. Я вновь стала счастливой - меня появился родной для меня человек, любимый, нежный, внимательный. Он был на семь лет старше меня, вполне зрелый мужчина, который всего добился сам.
Виктор был сиротой. Он вырос в одном из подмосковных детских домов, поэтому, несмотря на возраст и успех, отчаянно нуждался в душевном тепле и заботе. Также сильно как в этом нуждалась и я. Может именно это послужило причиной нашего быстрого сближения и скорой свадьбы, чрез год после которой родился Егорка.
В груди защемило от невыразимой тоски о так скоро ушедших муже и сыне. В голове прозвучал, уже неизвестно в какой раз, полувопрос и возмущённый крик души: "Почему?!". Я снова заплакала от боли невосполнимой потери. Эта боль успела стать привычной, уже не такой сильной, как несколько лет назад, когда ко мне вернулась память.
До этого дня моя жизнь в доме бабушки Матрёны была почти безмятежной. Я уже знала, кто я и где прошла моя юность. Вспомнила лицо мамы и учёбу в Москве. Но в один из солнечных дней, взглянув на сына соседки Наташи, я увидела в нем другого малыша - своего Егора. События прожитых с Виктором лет ворвались в моё сознание мутным бурлящим потоком, захлестнув мою душу болью и отчаянием. Я вскрикнула и неестественно осела на землю. Матрёна была поблизости, заметив это она быстро ко мне подошла, села рядом на скамеечку, обхватила тёплыми ладонями моё лицо, погладила по волосам, успокаивая: "Всё будет хорошо, доченька. А что было, того уж не вернёшь. Нельзя человеку печалиться и убиваться о минувшем. Нужно жить... Все живут... Все теряют родных и любимых и всё равно живут. Успокойся голубушка". Меня сотрясали рыдания, из груди рвался крик отчаяния, но я лишь беззвучно раскрывала рот, рукой ударяя в грудь и бессознательно пытаясь протолкнуть застрявший в ней режущий комок боли.
Я могу с уверенностью сказать, что это была самая страшная боль для меня. Когда болит рука или зуб, можно принять лекарство и боль отступит. Когда же в твоём сердце только тоска по любимым, ты ощущаешь боль сродни физической, но она следует за тобой неотступно везде, где бы ты ни был, чтобы ты не делал.
Месяц я прожила с бескрайней пустотой в душе. Казалось, что пережитое потрясение выжгло все и на этом пепелище уже ничего не построишь. Однако человек сам не знает, на что он способен до тех пор, пока жизнь не поставит его в жёсткие рамки.
У бабы Матрёны случился инсульт, половина туловища отнялась. Наступила моя очередь ухаживать за ней. Теперь уже я стала неизменной сиделкой у её постели. Каждый день был наполнен делами и заботами настолько, что не оставалось времени вспоминать о прошлом. Постепенно боль отступила, и я научилась жить - жить одним днём, не оглядываясь назад и не забегая вперёд. Так незаметно в ежедневных заботах о бабушке Матрёне, которая так и не смогла встать с постели, прошли последние годы. Лишь два месяца назад, когда моя самая родная и любимая старушка тихо умерла во сне, я поняла, что пришло время что-то менять в своей жизни. Однако я трусила. И если бы не внезапный приезд этих неугомонных бандитов я бы ещё долго цеплялась за размеренную и тихую сельскую жизнь.
За окнами автомобиля давно стемнело. Встречные машины попадались все реже и реже. Чаще всего это были большие рефрижераторы и тяжелогружёные фуры. Было страшно ехать ночью одной по безлюдной трассе, проезжая мимо небольших стоянок с остановившимися на ночёвку большегрузами. Тем не менее, выбора не было - нужно как можно быстрее добраться до Вени.
Я понимала, что здесь на дороге я совсем беззащитна и меня легко могут остановить. Поэтому нацепила на голову свою старую бейсболку, чтобы в свете фар казалось, что за рулём сидит парень. Всё же, как мала свобода женщины, особенно молодой - вдали от дома, как только наступает ночь, она превращается в потенциальную жертву.
Ужасно хотелось остановится у обочины дороги, вылезти из машины и размять ноги и затёкшую с непривычки спину. Но страх непроглядной темноты ночи был сильнее. Временами на дороге встречались небольшие деревни с одним или двумя фонарями. Их свет и вид обжитых подворий с расчищенными от снега дорожками позволял ненадолго прийти в себя и передохнуть от пугающей ночной темени.
Безумно хотелось спать, выпитый кофе не помогал, глаза все равно слипались. Только монотонные подсказки и слабый свет GPS-навигатора поддерживали во мне стремление быстрее оказаться на МКАД. До которого я добралась только в пять утра. Когда навигатор пробормотал: "45 километр МКАД", я со вздохом облегчения заглушила мотор, сложила слегка подрагивающие руки на руль и обессиленно опустила голову.