Первая её жизнь была хороша, но теперь вспоминалась с трудом. Слишком давно то прошлое исчезло, рассыпалось сухой пылью в памяти. Зеленая степь, хлебные поля, родители, старший брат. Они жили дружно и весело. В достатке, тогда казалось, иначе и не может быть: все работящие, земля богата, свой скот есть. А к тому же мать известная мастерица, ей кружево на год вперед заказывали знатные купцы для северного торга в столице бороев.
Не каждому дано прожить и одну жизнь, она узнала это очень скоро. В её родной деревне засуха погубила немало младенцев, укоротив отведенный им срок до ничтожных месяцев, наполненных слезами и болью.
Жажда страшна, доказала вторая жизнь. Сидда помнила не только её. Сначала пришла весть о большой беде и войне. О безумии, охватившем соседей на западе, лишивших степь воды. Почти половина мужчин деревни ушла отвоевывать жизнь для них, в первую сухую весну мимо проходили большие отряды. Только никто не вернулся. И хотя кровь впиталась в землю, над степью не упала ни одна слеза дождя.
Осенью хлеб не собирали впервые за её коротенькую жизнь. Потому что колосья не налились, стояли сухие и мертвые, а поля трескались под напором небывалой жары. И тогда на запад уехали сын и брат старосты. Молча, не сказав никому ни слова ободрения. Почему? Это стало понятно, когда они вернулись: не для деревни искали жизнь и воду. Для себя, и в том преуспели.
Теперь староста звался "местоблюстителем достойного повелителя княжества Карн". Он выделял право на воду, он решал, кому выжить в зиму, а кому стать платой за это. Каждый третий ребенок старше 18 должен быть отправлен к новым хозяевам. Три сына старосты в указанное число не попали, и дети его брата тоже. Зато Сидда вполне сгодилась.
Их погнали по старой дороге вдоль гор, как скот. Пощелкивая кнутами, покрикивая из седел на усталых рабов. Обсуждая цену за тот или иной "товар". Её не надеялись продать с выгодой. Тощая, с трудом пережившая свое первое сиротское лето: её отец и брат ушли с оружием, когда позвали. Мама не осилила зиму. А она зачем-то уцелела.
Купцы на брусов нашелся прежде, чем горный хребет стал пологим и наметил седловину перевала, ведущего в земли новых хозяев. Люди с уверенными манерами, толстыми мешочками золота и взглядами, прокалывающими ледяным страхом. Она сразу поняла: для этих рабы даже не скот. Случатся, видно, и похуже. Их осмотрели и разделили на две неравные части. Странным купцам не были нужны красивые или сильные. Только молодые, здоровые и обязательно из разных мест, желательно не слишком дорогие. Она как раз сгодилась - и просили дешево, и жизненных сил в худой изможденной девушке нашли еще достаточно.
Вторая жизнь была короткой. Лютая зима, смерть родных, бесконечное страшное лето, путь на юг вдоль гор в ошейнике, торг, поездка в странной повозке без окон, тесной и душной. Непривычное и малопонятное место, где их снова осмотрели и одного за другим погрузили в сон смерти. Она всё видела, была последней в очереди к страшному столу. Людей на него укладывали, привязывали и прижимали к плечу нечто непонятное. А потом краски жизни уходили с их лиц, искаженных страданием. Бледных и неподвижных увозили и упаковывали в длинные блеклые ящики, которые тотчас находили свое место в стене. Высокой и ячеистой, как пчелиные соты. Она тоже заснула, став чьим-то запасом. Последнее, что Сидда запомнила во второй жизни - безразличный взгляд одного из новых хозяев, от которого ей стало окончательно страшно. Потому что с полной отчетливостью бруса поняла: однажды её вернут и заставят снова жить. И та жизнь будет страшнее этой, полной потерь и отчаяния.
Третья жизнь началась в точном соответствии с опасениями.
Она очнулась в негодном для существования холоде, словно сила полузабытого взгляда оледенила воздух. Не только: еще и отравила. Первый же вдох обернулся спазмом, её вырвало желчью, ведь желудок был уже давно пуст. Она вдохнула снова, почти против воли, и застонала. Теперь даже желчи нет, только мучительная боль и ощущение вывернутого наизнанку естества. Дышать невозможно, не дышать тоже. Сознание несколько раз проваливалось и снова всплывало к поверхности кошмара, который теперь был её единственной реальностью. Постепенно легкие привыкли гореть, часто вздрагивать, гоняя почти не дающий надышаться бесполезный вонючий воздух, его нехватка застучала молоточком в висках, сделала мир серым, вполовину убавив возможности зрения. Но постепенно Сидда смогла осознавать себя: привязанную к железной кровати, голую и грязную. Желчь стекала по шее тонкой струйкой.
Рядом стояли хозяева и смеялись, не думая помогать. Им было забавно смотреть, как она корчится. Отстегнули, рванули за волосы, поднимая. Ударили наотмашь бичом, когда попыталась вцепиться в прутья кровати, не найдя равновесия. Затем один из хозяев снова рванул за волосы, развернул, указал кончиком хлыста на рвотное пятно. И выпорол. Каждый удар прожигал кожу и цепенил тело. Она насчитала всего-то три, прежде чем сознание отключилось. Здесь бьют куда больнее, чем в прежней жизни. Очнулась, хозяин стоял и ждал. Снова рванул за волосы, застегнул на шее шипастый обруч. Дернул, срывая кожу и удушая, повел в клетку, где уже лежал корм: брошенные на пол плитки и выплеснутая в выемку грязная вода. Привыкай быть никем, вот что все это означало, она поняла.
День за днем существа, похожие на людей и явно считающие себя чем-то иным, высшим, причиняли боль и знакомили с ролью рабыни: подчинением, унижением, страхом. На пятый, как ей казалось, день Сидда окончательно осознала: это не жизнь. В новом мире нет солнца, неба и тепла. Просто когда-то раньше она, сама того не помня, совершила нечто ужасное и за грехи угодила сюда, в ледяной край демонов. На шестой день один из хозяев пришел и заговорил на понятном языке. Её ждет новая кара, пояснил он: отдают дикому зверю, который любит рвать живое мясо человеков. Сказал и рассмеялся знакомо - сухо, будто закашлял. Сидда обреченно подумала: может, и к лучшему, отмучаться сразу, а не умирать под бичом каждый день. Холод сковал тело, ноги едва слушались, рук она не ощущала давно. Её тащили и снова били, потом осознали бесполезность угроз и просто волокли.
Она именно так представляла себе демона: с желтыми звериными глазами, огромный, могучий, опасный. Совершенно не человек. Впрочем, в ледяном мире все оказалось наизнанку. Желтоглазый её накормил, согрел и пожалел. Рядом с ним существовало то единственное в мире без солнца место, где никто не мог её обижать. Когда на следующий день Сидда споткнулась в коридоре, хозяин привычно размотал кнут. Но удар пришелся по широкой спине её нового защитника. Второй попытки наказать не случилось. Кажется, её демона всерьёз боялись даже вооруженные владельцы ледяного мира. А она не боялась. Потому что сразу поняла: страшный, могучий и опасный - для других. Для неё же просто самый лучший. Он вернул ей все, что невозможно вернуть, и дал еще больше. Общину - её приняли, и странный мир стал родным. Близких: едва она научилась различать "демонов", как нашла одного из них похожим на своего погибшего брата.
Со временем у неё появилась семья. Настоящая. Её Йялл, рядом с которым жить радостно и легко. Возле мужа воздух свежее, вода вкуснее, тепла больше. И не только от тела, всегда готового для неё стать настоящей грелкой. Он умел делать ладони такими горячими, что казалось, еще немного - и обожжешься. Учил её уворачиваться от ударов и смягчать их. Но важнее и ценнее иное: у волвека оказалась замечательно добрая душа, целиком принадлежащая ей, готовая согревать и оберегать от любых бед.
Его удивительно острое зрение различало недоступное её глазам. И не могло заметить, что волосы теперь грязны и висят сосульками, что коса вылезла от ужасной гнилой воды и напоенного болезнью воздуха, превратившись в жалкие хвостики, с трудом прикрывающие лопатки, что без солнца её лицо стало бледным и желтоватым, а глаза потускнели. Сидда удивленно осознавала: так любить не умеет больше никто. Да еще и благодарно, Йялл полагал, что научила его любить и жить семьей именно она. И это самое главное открытие всей его жизни - умение быть не злым и сильным разведчиком Третьим, а Йяллом, заботливым, счастливым вопреки всему, мужем.
Ночами Сидда иногда просыпалась и думала, тихо глотая слезы. Потому что ей никто больше не причинял зла, а Йяллу и прочим доставалось от вечных. Они умели переносить боль, но куда страшнее и для них была безысходность. Ледяной мир замкнут, Сидда додумалась до этой идеи быстро, выслушав всю историю Гнезда от мужа. Если даже хозяева дышат тем же гнилым воздухом - значит, выхода нет. Очень трудно так думать. И неправильно. Со временем Сидда научилась верить в иное, куда более светлое: её Йялл, демон, называемый правильно волвеком, просто не осознает своей силы полностью. Но когда поймет её, обязательно спасет всех. Он умный и замечательно добрый. Он постарается и придумает. Как научить его, Сидда не знала. Маленькая бруса могла лишь жить целиком для своего Йялла.
Но, кажется, ему и этого хватило.
И потому однажды Сидда удивленно обнаружила себя, не погибшую вопреки всему от ножа и кнута хозяев, уже в четвертой жизни. Здесь была свобода, воздух снова оказался чист, вода - вкусна, а её, теперь уже нелепо сомневаться, искренне считали очень важной, умной и ценной для общины. Женщины вздыхали почти завистливо (впрочем, в стае никто не умеет копить злобу) - красавица, домовитая, лучшая. Мужчины уважали, а к тому же косились восторженно: везет Третьему! Дети липли к ней и звали мамкой, все до единого. Лайл заглядывал, чтобы отечески порадоваться на семью Йялла и посоветоваться с ней по поводу воспитания младших.
И муж был рядом, и сын. А еще у неё появилась сестра Яли, тоже замечательная. И даже бабушка, добрая и приветливая. Сидда ходила в подаренном мужем красивом платье, достойном княгини. Жила в удивительной комнате. Волосы все более густели, хотя едва ли они станут прежними, как в детстве, до колен, но разве это важно? Главное - и в новой жизни уцелели их семья и их любовь.
Сидде даже неудобно казалось чувствовать себя такой окончательно счастливой, ведь рядом погибают те, кто откликнулся на зов Йялла и спас их. Она снова плакала ночами и крепче обнимала мужа. Он замечательный! Обязательно придумает, как спасти хороших айри. Только ему надо торопиться: не сегодня, так завтра станет поздно.
Вечерний сон высушил слезы.
Вообще-то ей не снилось ничего уютного и мирного про Релат со дня расставания с родным миром. Сидда обрадовалась: хороший знак, скоро вживую увидит все это: родную степь, высокие холмы, горы у самого горизонта, знакомую реку. Правда, возле неё странный поселок, таких она не помнила. Но времени-то сколько прошло, подумать невозможно!
Трава молодая и свежая, там теперь весна. Птицы поют, она уже забыла их голоса из далекого детства. И удивленно узнавала заново. Присела на высоком холме над рекой, вздохнула полной грудью, погладила ершистый ковыль, еще не отрастивший мягкие длинные метелки, не вылинявший до серебряного взрослого цвета. Вечернее солнце золотило волосы. Ветерок причесывал, заботливо вплетая в пряди запахи первого цветения. Хорошо-то как, дома опять есть вода, степь живет и дышит. Пожалуй, куда зеленее прежнего стала. И дома красивые, большие, добротные, а люди в них живут уютно и мирно, она это чует наверняка.
Улыбнулась, приветливо кивнула: рядом пристроился незнакомец. Из прибрежного поселка? Нет... почти такого она видела в рубке, во время сеанса связи с Релатом. Риан, она сразу запомнила имя, как можно иначе, при таких-то добрых и ясных глазах.
- Здравствуй, Сидда. Наконец-то ты услышала меня, - улыбнулся он в ответ.
- И вы будьте здоровы, господин Риан, - вежливо поклонилась она.
- О, Риан пока так ходить в чужие сны не умеет, издалека добираясь, - рассмеялся айри, - она уже не сомневалась, что именно к этому народу принадлежит незнакомец. - Меня снави обычно зовут Дан, если мы встречаемся во снах или в яви.
- Очень приятно, - вежливо кивнула снова Сидда. - Вот только я не снавь.
- В понимании Релата? Может, пока и не была. Хьёртт обустраивает иной дракон. Он видишь как все перевернул: дар вложен у вас в каждого, насколько сможешь быть его достойным, столько и получишь. Но разбудить настоящий может лишь снавь. Та, у кого душа теплая. Ты для Хьёртта - первая настоящая снавь, умеешь искать и выращивать лучшее в душах. Ты изменила всю общину, девочка. Раньше они жили в первую очередь злостью, готовили месть. Может, даже не осознавая этого. А с твоим приходом научились ставить выше иное, чего прежде и не знали. Ты все отдала Йяллу, и он принял дар. Третий бы не докричался до Релата. А волвек с именем Йялл, стремящийся спасти родных - смог. И Лайл ему не отказал в помощи, он ведь тоже тебя любит по-своему. Настоящая любовь на Хьёртте значит даже больше, чем у меня на Релате. Может, он и прав, ваш дракон.
- А Ника? - забеспокоилась бруса. - Тоже настоящая и вот, все у них пока плохо.
- О, эта нахальная девчонка получила немало, да и отдавать она умеет, не сберегая про запас, - вздохнул Дан. - Как и твой Йялл. Они признаны двумя мирами. Я зашел сказать, что и ты тоже.
- То есть вы дракон? Вы болели, когда нас украли из мира, мне Ника рассказала, - распахнула глаза Сидда, наконец признавая очевидное. - Вы Великий и так далее... учитель.
- Насчет и так далее - не знаю. А вообще, это твой сон, - развел руками Дан. - Как решишь, так и будет. Только выкать больше не смей, и 'господин' - тоже не для меня слово. За айков не переживай, Ника упрямая, она их вытащит. Всех, кого надо, позовет ребят спасать. Главное - ты очень постарайся докричаться до вашего дракона. Он еще молод, толком себя не сознает, ему трудно успевать всюду. Зато я полагаю, ты одна и знаешь, кто он.
- Мне так показалось, - смутилась Сидда.
- Постарайся уверенно разбираться в том, что говорит тебе дар. Впрочем, пока ты только в начале пути. Отдыхай, у вас будет трудная ночь.
Сидда снова улыбнулась - и проснулась. Рядом пульсировал взгляд Йялла. Она долго не могла привыкнуть к его умению видеть в полной темноте. Даже стеснялась, смешно вспомнить, суетливо прихорашивала грязные сосульки волос. Лишь постепенно осознала, что переживает по иному поводу: она для него всегда открыта, полностью, до последней мысли. Души соединились, и такое куда сложнее принять. И отдать. Вот теперь её Йялл знает сон так, словно сидел на холме рядом.
Обнял, уткнулся в макушку, знакомо взъерошил носом волосы. Усмехнулся и повел плечами. Понятно, опять по привычке греет её, а здесь уже нет нужды, в комнате тепло. Когда у него ладони такие горячие - и жарко, пожалуй. Правда, она тоже привыкла и вечерами специально настраивает погоду в комнате попрохладнее, Ника научила. Йялл приходит, принюхивается к опасному холоду и начинает опекать и согревать. Боится простуды и кашля, он заботливый. Конечно, муж знает её маленькую хитрость, но усердно не замечает, ни разу не поворачивал регулятор к теплу.
- Красивый ковыль, - сообщил Йялл то, что разнюхал в её волосах. - Только почему он считает, что я не знаю нашего Великого? Старый Второй, который погиб в Гнезде. Его Нимар лепит, мы все знаем.
- И Второй тоже.
- Как же так, - возмутился Йялл, плотнее устраиваясь у бока жены и знакомо подрыкивая от наигранного возмущения. - Хитрющая моя Сидда, ты опять знаешь больше прочих. Не зря к тебе драконы во сны прилетают. Чужие, я даже забеспокоился сперва. Из нашей подушки делать посадочную площадку, вот еще новость!
Завозилась, тряхнула головой, извлекая свою расплетенную косу из-под одеяла. Поделила волосы надвое и, довольно хихикая, связала 'веревки' на затылке мужа. Все же здорово, что волосы не вылезли окончательно в жутком Гнезде вечных. И спасибо Нике, истратившей немало сил на восстановление косы. Арагни умница, сама догадалась, как это для Сидды важно. Йялл для вида подергался в путах, сдался и смиренно погладил её пальцы. Не получилось пошуметь - он тихо раздобудет нужное. Вот например можно для начала поцеловать мизинец.
Сидда фыркнула и потянула к губам ухо любознательного волвека.
- Я думаю, дракон жил в стае всегда. Жил, умирал, возвращался. Я знаю, потому что сама живу уже четвертую жизнь, самую счастливую. Он менял вас, уговаривая Богов не отворачиваться от тех, кто погибает в жестоком рабстве. Ему было тоже больно. Как тебе, когда ты докричался. Душу отдавать кому-то целиком - дело серьезное. А он отдавал, даже не зная еще, кому. Всем волвекам.
- Я тебя укушу, - нервно пообещал не слишком терпеливый Йялл. - Что, все Вторые? Не томи, я в таком состоянии опасен.
- Не знаю. Только наш Великий - тоже дракон. Бывший, - она пискнула и уверенно всадила маленький кулачок под железной прочности ребра. - Не кусайся, уже давно не дикий!
- Хочешь, извинюсь? Сползаю и перецелую мизинцы на твоих вечно замерзших задних лапах.
- И так уже говорю. Нимар умеет видеть, он необычный, вот и лепит двоих. Первое и последнее из живших в мире воплощений дракона.
- Я пополз. Потому что ты права, о мудрейшая. И мне очень жаль нашего дракона, ему досталось с нами. Что, велено звать к айкам?
- А то не слышал! От тебя тайком и одной мысли подумать не удается. Ну куда ты ползешь, одевайся. Скоро звать, а ты у нас особо крикливый, пригодишься. Да, как управимся, пойдем тесто месить, так что надень старую майку, обязательно извозишься. Все дети стаи так не пачкаются, как их воспитатель.
- Я по другому поводу ползу. Ты ночами с залетными драконами болтаешь, вот пожалуйста, постарайся с пользой: чтобы второй у нас была девочка. Волки, конечно, это хорошо. Но хотелось бы еще одну ма-аленькую сиддочку. Сиддочурку. Ар-р, не лягайся. Могу озвереть, я серьезно...