Демченко Оксана : другие произведения.

Мир в подарок. Войти в мир

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Стоит быть осмотрительнее, высказывая несбыточные желания. Даже дома, наедине с собой и в плохом настроении. Потому что они могут исполниться. Правда, для этого придется тонуть в болоте, прыгать со скал, возвращать к жизни погибающих, не думая о собственном состоянии. То есть вести себя совсем не так, как в прошлой тихой жизни. Потому что загаданные желание все равно не сбудутся без упорства и труда. Да и плату за их исполнение стребуют по полной. Но они того стоят. А если так, надо ли быть осмотрительнее? Эх, была не была...
  (середина лета)
  Первый луч солнца вызолотил флаг на мачте, ветерок торжественно всколыхнул бордовое полотнище с геральдическим лебедем в орнаменте из сребролиста, словно салютуя восходу. И угас, прокатив тонкую рябь по темной еще воде.
  Ни одно облачко не легло складкой на розовое чело зари, уже улыбающейся миру из-за далеких, невидимых даже с верхушки мачты, хребтов Закатного кряжа. Назвать его так могли только сухопутные, живущие на берегу и числящие свои невысокие горы краем мира. Они и были краем, потому что океан принадлежал испокон века Архипелагу, а последние несколько поколений напряженного немирья корабли под материковыми флагами не решались выходить из дельты реки. Тем невероятнее смотрелась на стремительно светлеющем зеркале, отполированном штилем, одинокая церемониальная галера. Убрав немногочисленные и бесполезные сейчас паруса, на веслах, она ходко двигалась на восток, с каждым гребком удаляясь от безопасного берега.
  Лебедь, случись ему лететь в высоком светлом небе над флагом, несущим золотую вышивку птицы, мог бы различить по курсу, в туманной дали, лежащий в дрейфе четырехмачтовый барк, синий в серебряной отделке, допустимой лишь для рода Кормчих Индуза. И сообщить на галеру, что встреча, о которой не удавалось договориться вот уже семь лет, сегодня наконец состоится. Впередсмотрящий, не обладающий крыльями и зоркостью крылатого, увидел барк двумя часами позднее.
  Риннарх Тарпен Карн, властитель Карна, протектор Амита северного побережья Туннрёйз, управитель безводных степей от Тучегона до Безбрежного океана, покровитель Ирнасстэа, своим настроением успешно восполнял отсутствие туч и бурь, - по крайней мере, для безмолвно замерших на палубе подданных. Кроме, пожалуй, Крёйна, ничуть не опечаленного мрачным видом повелителя. Северянин под тяжелым взором князя лишь пожал плечами - всего не предусмотришь, что теперь зря нервничать.
  Пасмурным взор князя стал вовсе не потому, что его великолепная церемониальная галера рядом с барком цвета индиго казалась, мягко говоря, неуклюжей, старомодной и недостаточно представительной. Пусть, никто и так не смеет оспорить искусство корабелов Архипелага. Дело в том, что он ни на миг не усомнился в ответе на вопрос, почему Индуз выбрал барк. Владея почти неограниченным набором вариантов, в том числе парусно-гребных, как торговых, так и военных, он мог подобрать судно, куда более уместное в условиях полнейшего штиля, обычного в этих водах на изломе лета. Галеры, кстати, наверняка расположились там, за изгибом горизонта, в полудне неспешного пути.
  Кормчий хотел еще раз подчеркнуть, что прикованных к веслам рабов на Архипелаге нет.
  Стоило десять раз подумать и все же выбрать шхуну. На синий барк он поднимался, все еще не справившись со складкой раздражения меж бровей. Первый раунд уже проигран. При том, что действительно серьезные проблемы не у Индуза, а у него, Карна.
  Адмирал Лайл Бэнро ожидал гостя в великолепной каюте, без свиты, лишь в обществе своей обожаемой дочери Силье, унаследовавшей бурный нрав от отца и безупречную красоту - от матери, уроженки Таира, самого южного из островов Архипелага. Взрывоопасная смесь позволяла ей демонстрировать в глубочайшем декольте восхитительный бронзовый рельеф, странно дополняемый набором светлых на загорелой коже шрамов на руках и скуле. Их происхождение знающему человеку разъяснял кортик у пояса, в характерной отделке акульей кожи и золота, знак старшинства гвардии Рыбья кость, застревавшей в горле у многих желавших попробовать блюда с чужого стола.
  Складка на лбу повелителя исчезла под взглядом огромных фиолетовых очей, одновременно сочувствующих и насмешливых. Тарпен знал, что во многом переговоры оказались возможны благодаря ей, единственной, кто решался и умел спорить с непререкаемым адмиралом по самым невозможным вопросам. В семье Кормчего трое сыновей, и место единственной девочки отец видел где угодно, только не на мостике. Однако в этом дипломатическом плавании корабль доверил ей, а не старшему сыну и официальному наследнику.
  Кряжистый адмирал, погрузневший к пятидесяти, был среднего роста, с буйными выцветшими кудрями, кустистыми полуседыми бровями и темной короткой бородкой клинышком, по последней островной моде. Из-под богато украшенной резными мелкими морщинками маски невозмутимости цвета мореного дуба колко блестели блекло-голубые глаза, следящие за гостем без малейшей приязни. Высокие сапоги, ладно облегающие ноги его Могущества, с полным презрением к этикету лежали на диване, где помещался в ворохе подушек и сам Кормчий, одетый по-домашнему, в темные кожаные штаны и отделанную дорогим кружевом сорочку.
  Властитель Карна жестом отпустил Крёйна и гвардейцев, прикрыл дверь. Он выглядел на десяток лет моложе Кормчего, выше на голову и суше. Темноволосый и кареглазый, со слишком светлой кожей человека, привычного к помещению более, чем к открытому пространству. Выверенные движения, отсутствие заметной мимики на холодном лице - все подчеркивало привычку к непростой дворцовой жизни, полной двусмысленности и интриг. В длинных крепких пальцах гость сжимал горлышки пары бутылок. Рассмотрев печати поверх пробок, глазастая Силье довольно хмыкнула и потянулась за бокалами. Её присутствие князь предполагал, а слабость к красным винам из Ирнасстэа вызнал специально. Все же лучшие коллекционные дома Тэлия на Архипелаге редкость, довольно отметил он про себя.
  
  - А-а, приплыли выпить с моей девочкой? - поднял бровь адмирал, пальцем указывая на кресло возле своего дивана. - Похвальный вкус.
  - Ваша дочь, полагаю, устала от комплиментов, но удержаться трудно, она поистине унаследовала лучшее от родителей, а прочего добилась сама, - поклонился гость. - Но причина визита, увы, иная.
  - Морской воздух, - бархатным низким голосом подсказала Рыбья кость.
  - Мир. И надежда.
  
  Риннарх тяжело вздохнул, опускаясь в предложенной кресло. Он знал, что получить желаемое может лишь чудом. Но, увы, уже две сотни лет минуло с тех страшных времен, когда добрые чудеса в этом мире перевелись. Хотя о них просили богов ежедневно. С некоторых пор он подозревал, что скоро и просить станет слишком поздно.
  
  ***
  
  Так бывает.
  Уже который день пасмурно, и на улице, и на душе. Еще снег мокрый, серый, депрессивный... Так и хочется обобщить и сказать: жизнь не задалась. С невеселыми мыслями я сняла сапоги и куртку, бросила все в угол прихожей, швырнула ключи - и попала в угол шкафа, - промазав мимо столика, искать и доставать уже не стала. Потащилась в комнату. На двери висело большое, почти до пола, узкое зеркало, и остановившись перед ним в полумраке, я грустно усмехнулась: смотришь туда, за грань, и думаешь - уже давно тебе не 18, и самые светлые времена кончились. Тихо, пусто и уныло. Изменить что-то радикально в этой жизни уже не получится. А жаль...
  Жизнь проходит мимо, а из зеркала наблюдает безучастно усталое лицо - а чего ты хотела? Ну нельзя так придирчиво выбирать друзей и привязанности, потому что тогда выбора-то особого и не остается. Точнее, уже не осталось. И, главное, никакой вины за собой я не чувствовала. Эта пустота образовалась помимо меня, вопреки усилиям, и немалым. Просто над одними солнце светит, а над другими - нет. И второе, увы, я знаю это на богатом своем опыте, - про меня. Вот только не подумайте - я не сижу без денег и без работы, да и со знакомыми все как у большинства. Собаку что ли завести в добавок к коту?
  В целом - грех жаловаться. Дизайнер в наши дни не голодает, тем более в столице. Характер подходящий, угрюмой меня никто не назовет - разве немного отстраненной, не люблю эдакого панибратства с первого разговора. Есть такое дело - немного упряма, и, хотя могу долго терпеть и подстраиваться, доводить себя окружающим не рекомендую. Опять же, работаю я запойно.
  В общем, как раз устроиться на работу для меня не проблема, а вот со вкусом организовать все вне этой вездесущей работы - ну никак. Заколдованный круг. Ненужные встречи, случайные люди, пустые надежды. И друзья, настоящие - увы, в прошлом. Кто же знал, что самые дорогие могут уйти так рано, так невозвратно. И что пустоту, оставшуюся в душе, новые встречи и лица уже не заполнят. Скорее наоборот, создадут суету, иллюзию общения.
  С тех пор и не светит оно надо мной, теплое наше, пушистое, золотое. Ходит стороной, улыбается другим. И сама я стала улыбаться реже. И вдруг так захотелось - чтобы было все иначе, прямо сейчас, сию минуту. От острой потребности перевернуть размеренную жизнь меня буквально скрутила судорогой боль. Я так долго организовывала эту сытую стабильность! А теперь готова, не моргнув глазом, променять её на солнце над головой и друзей - настоящих, а не лишь бы провести вечер. Еще, пожалуй, любовь к тому единственному, которого в этом мире просто нет. А где-то все они обязательно есть, не может же не быть вовсе! Эта последняя мысль меня особенно зацепила, просто до слез. Я опять посмотрела в зеркало - точно, до слез. Фыркнула сердито - предвесенний депрессивный авитаминоз, да? В острой форме! Надо брать себя в руки и прекращать такие глупости.
  В расплывшемся нерезком отражении что-то неуловимо изменилось, проплыл золотой, как мои мечты о солнце, проблеск. Я торопливо сморгнула. Ну вот, меньше надо в монитор пялиться, глаза - это мое все, а тут никак не фокусируются, аж жутко. Невольно сделала шаг и вплотную приблизила лицо к зеркалу, потом, продолжая усердно-испуганно моргать, почти коснулась его рукой. Ну не на ощупь же мне это золото опознавать, что за глупость?
  Постепенно нечеткая дымка истаяла, уплыла куда-то в сторону и вверх из поля зрения. Я обнаружила там, в зеркале, незнакомое девичье личико. В первый миг хмыкнула - она, зараза, типичная любимица солнышка. Лет 17, хороша нечеловечески, лишь глаза мрачно-серые, словно накрытые тенью. Фигура лучами облита от макушки до стоп, и едва ли ей приходят в голову идиотские мысли о пасмурной судьбе, как ...
  Как такое может вообще быть???
  Рука завершила жест, повторенный неземной красоткой в точности, - и коснулась зеркала. Я вздрогнула, ощутив текучую ледяную влагу и прикосновение чужих пальцев. Один миг - и я уже падала, костенея от жути происходящего, невозможного и непонятного.
  Сзади отчаянно, на истерической ноте, заорал Ероха. Как же мой кот не вышел встречать сразу, к порогу, запоздало удивилась я, вплетаясь в тошнотный водоворот, быстро погасивший и эту невнятную мысль.
  
  Солнце было удивительным, я такого с детства и не припомню. Ярким, теплым, пушистым и очень ласковым. Предзакатное, и смотреть уже не больно, и золото - высшей пробы. Оно дробилось миллионами драгоценных текучих пологов и нитей в тонкой пелене водопада-зеркала и выгибалось танцующими радугами.
  Я тряхнула головой и потихоньку села, проводя мысленную перекличку: руки-ноги-голова...
  Все на местах и очень даже бодрые.
  Ага.
  Только не мои...
  Вздрогнув, пристальнее всмотрелась в вертикаль водопада - там, в зазеркалье, за нечеткой густеющей пеленой, с пола поднималась я, и смотрела на себя-золотую с таким нехорошим, незнакомым прищуром злобного торжества!
  Полно, этого выражения я на своем лице не могла даже представить. В следующее мгновение пришло осознание того, как же все нездорово и, неожиданно для себя, я испуганно заорала, подзывая кота. Кто бы там ни улыбался моими губами, этого серого домоседа она кормить не станет, точно. Почему-то судьба кота меня сейчас волновала сильнее, чем все прочее. Он же не выживет на улице, баловень!
  Ероха метнулся к зеркалу смазанной тенью - и в тот же миг картинка пропала, остался только водопад и белокурая моя-чужая перекошенная физиономия, искаженная струистым отражением и еще боле - страхом.
  Несколько секунд я тупо изучала это лицо, постепенно принимающее более спокойное выражение. Потом села поудобнее, умылась и сделала несколько глотков. Вода оказалась ледяной и удивительно вкусной. Ну и славно, вдох-выдох... Что мы имеем?
  Небо без единого облачка и следа самолета, воздух - не надышаться и воду прозрачнее хрусталя. Чужое тело, молодое и сильное. Красивое, зараза. Одетое в лучших традициях фольк-стиля. Тонкая сорочка ниже колен из типичного такого сероватого льна с рукавами чуть ниже локтя и поверх - более плотное крашеное в темно-бордовый цвет платье без рукавов, изящно вышитое более светлой ниткой по груди. На ногах - мягкие сандалии. Хмыкнула: спасибо не лапти, с ними мне без инструкции не справиться. Движемся далее... я глупо хихикнула, коса - девичья краса. Ниже пояса, толще руки, легкомысленного бледно-золотого цвета, с лентой в тон верхнему платью. Блондинкой я быть, вроде, никогда не собиралась. А чего я хотела-то?
  Последним желанием, как сейчас помню, даже жалобой на судьбу, скорее, в моем нормальном мире и теле, было что-то слезливо-бабское на тему большой любви и настоящих друзей. Н-да, дожаловались, значит. Аккуратнее надо просить и скромнее, что ли? Впрочем, если бы все нелепые пожелания людей себе и окружающим, произнесенные или загаданные в плохом настроении, сбывались, наш мир бы давно опустел. К тому же до сих пор никто не торопился исполнять мои капризы.
  Вывод? Достаточно вспомнить злобное торжество на своем "бывшем" лице... Я передернула плечами. Не мое желание сбылось, а ее.Что могла натворить эта юная особа такого, чего все ее нерядовые внешние данные, ум, а так же, возможно, магические способности, не смогли разрешить без экстремальных прыжков в мою скромную московскую прихожую?
  Я поднялась на ноги, потопталась, оглядывая себя снова со всех сторон в темнеющем хрустале водопада, и только на втором круге заметила аккуратный вертикальный ряд символов, нанесенных белым с обеих сторон от текучего зеркала, на обрамляющей его "раме" из двух каменных столбов.
  Нарисовали их только что - похожий на мел искрошенный осколок лежал рядом, взгляд нащупал его сразу, едва возникли первые удивленные мысли о рисунке. Почему-то я тут же и бездоказательно уверовала, что узор имел отношение к моему попаданию в неизвестное место. Наверное, перечитала фентэзи...
  От золотого сияния заката остались жалкие крохи, небо стремительно смуглело, уже проклюнулись первые веснушки звезд. Идти куда-либо в темноте по камням глупо. К тому же я заметила чуть в стороне плащ, предусмотрительно расстеленный под нависающей скалой. Очевидно, это тот самый случай, когда утро вечера мудренее. Уже засыпая, я снова вспомнила про кота, Ероха обычно укладывался в ногах. Как он там?
  Может, именно благодаря моим заботам, в первый же сон этот полосатый паршивец успешно пробрался, жалобно и ласково мурча и крутясь под ногами.
  Соску-у-чился. Впрочем, тут же исправил столь избыточное проявление внимания, резко метнувшись вперед с самым независимым видом, устремив вверх свой роскошный хвост. Что правда, то правда - таким и сама бы гордилась, будь я хвостатой. Хотя некоторые всех женщин считают немного хвостатыми, и, в конце концов, я же иду по этому невозможному коридору, обрамленному теряющимися в дымке колоннами. Проверить, что ли, как там хвост? Иду, кстати, к тусклому зеркалу. Что, опять? Ну, знаете...
  По крайней мере, второй раз вплотную не подойду и пальчиком невежливо тыкать не стану. Только гляну, что и как. Еще несколько осторожных шагов, по спине взбежал холодок нервного напряжения, я поежилась, повела плечами. В серой матовой поверхности ничего не отразилось. Зато по позвоночнику снова скользнул снизу вверх уже вполне осязаемый знобкий вьюн, без голоса шепнув в ухо: "Три вопроса".
  Только рыбки характерного цвета мне не хватает! Впрочем, во сне я воспринимала происходящее, уже как норму. Сразу вспомнила многострадальных героев анекдотов, успешно потративших все шансы уладить свои проблемы на прочистку горла и выражение разнообразных эмоций. Ладно, попробуем быть осмотрительнее.
  
  - От чего сбежала бывшая владелица этого тела?
  - Как всегда в таких случаях, от судьбы, - усмехнулся ветерок, льдистыми иглами покалывая шею, - Десять лет назад Мейджа задолжала свою жизнь тому, кто спас ее от участи многих одаренных - стать дровами в костре чужого дара. С первой встречи все эти годы она мечтала выйти за него, еще бы, хорош собой и к тому же сын князя, хоть и младший. Но вчера выяснилось, что ложь девушки лишила его выгод от этого брака, она давно не обладает и малой толикой дара, на который рассчитывал княжич. Без способностей Мейджа не нужна, как бы ни старалась быть полезной. Вчера она якобы разорвала брачное полотно, расторгнув тем помолвку. Свидетель - сестра нареченного, Катан-жи. А завтра Мейджа должна за это ответить. Плату определяет отвергнутый. Обычно подобное оскорбление карается смертью.
  - Могу ли я вернуться, это ведь не мое тело и не мой мир...
  - Ты сама выбрала путь и прошла его, у нее нет силы и дара. Сколько ни черти знаки - их не сделать мостиком меж мирами без позволения старших. Тебя услышали и тебе позволили. Значит, готова была к переменам. За них надо платить, так что привыкай к новому облику, выпутывайся из чужих проблем. Будет нужно и придет время - может, вернешься. Если выживешь, сумеешь и захочешь. Ты же видья, снавь, одаренная, говорящая с миром - продолжил шепоток подбирать синонимы. - Мир этот тебе понравился с первого взгляда. Да и ты ему очень нужна.
  - Как мне развить свои способности?
  - Как всем видьям - во сне, здесь. Это был третий вопрос, - ветерок почти угас, степлился, смысл уже с трудом различался, - Иди, выбирай свое место. Учись, пока утро не прогнало сон...
  
  Зеркало мягко истаяло, оставив меня в зыбкой пустоте, клубящейся невнятными образами. Я двигалась сквозь них неуверенно, не чувствуя пола под ногами, невольно балансируя разведенными пошире руками, и не могла сфокусировать взгляд ни на чем, пока не заметила отчетливый блик, переливающийся неярким перламутром.
  Стоило различить одну деталь, как вокруг нее стали проявляться, сплетая целый мир, яркие и внятные очертания, звуки, запахи, ощущения.
  Сначала вылепился отчетливым и реальным только крошечный островок в туманном окружении, и я с облегчением вступила в его границы, покидая призрачное ничто, нагнулась и подобрала раскрывшую створки речную ракушку. Она была, к моему восторгу, жива. А еще - у самой кромки одной из створок пристроился крохотный, как просяное зерно, жемчуг. Он завораживал взгляд своим лучащимся изнутри удивительным и чистым светло-сиреневым цветом. Его я оставила себе, а ракушку вернула в проступившее у ног озерко. Вода тихонько дрогнула у пальцев, словно здороваясь, по поверхности двинулось почти незаметное круговое возмущение, раздвигая пределы мира. Проступил дальний берег, старые изогнутые ивы, галечник, влажный туман.
  До утра было еще далеко, берег дышал покоем, наполнял ощущения ясностью, а сознание - удивительными озарениями восторженного понимания и приятия. Странный способ узнавать, минуя заучивание и тренировки, все - мгновенным наитием. Сколько зачерпнешь - твое. Озеру, лесу, легкому туману, льнувшему к теплой мелкой воде, пришедшей на водопой косуле, ночному мотыльку - всем им не жаль делиться со мной каждым прожитым мгновением. Мы вместе ткали узор ночи и я почему-то совсем не переживала о завтрашнем дне, который мог стать последним, по словам зеркала. Кто сказал бы вчера - не поверила б ни за что.
  В своем мире я была до боли рациональна, и эта сухая и расчетливая отрешенность, теперь я вижу, просто убивала меня. Всегда настороже, всегда в ожидании своей очередной непростительной ошибки, в вечном сомнении. Я оценивала поступки и людей, присматривалась к мелочам, искала признаки перемен и угроз в каждом слове и событии. Переживала предательства и обманы, обижалась на ложь, сгибалась под бременем ответственности, принятой по собственной, кстати, инициативе. Я боялась нестабильности, копила деньги, не курила, следила за тем, что говорю, вела себя как разумный взрослый человек... И с самого детства ни одного мига не была так бесконечно, до кружения головы, наполнена тишиной и радостью, как теперь.
  Как же, "солнце ей не светит"! Шторы раздвинь, а лучше шагни в мир без страха!
  Зачем всю жизнь думать о завтрашнем дне, если прямо сейчас вокруг столько невероятного, удивительного, волшебного... Мир не стоило оценивать, им надо было дышать. А я не дышала, оказывается, уже лет двадцать. Да пусть будет, что будет, я благодарна судьбе. Даже если остается один день, его солнце будет ярче всех, виденных за прошлую серую жизнь.
  Я проснулась, все еще улыбаясь.
  На душе было легко и светло, мир замер в тишине перед рассветом. Первым делом я аккуратно и тщательно стерла и смыла все руны с камней у водопада. Мало ли, как дело обернется, а знающему человеку они многое объяснят. Например, что я - не Мейджа и что мир мой, возможно, доступен для случайных визитеров. Если вдуматься, то кому приятно оказаться неизвестно где за несколько часов до казни? К тому же у людей и в прежнем моем мире жизнь вполне налажена: семьи, дети, работа, дача, кредиты... Ляпнешь в сердцах "глаза б вас не видели" - и на тебе, пожалуйста, билет в один конец. Мое одиночество в прежней жизни давало возможность не спешить с мыслями о возвращении. Ностальгия? Пока нет, может, когда исчезнет ощущение чудесного отпуска, в котором я не была не помню сколько лет. Этот мир щедр на подарки. Раньше у меня было пять слабеньких человеческих чувств. Здесь все изменилось, и обретенное богатство красок пьянило и кружило голову.
  И еще. Здесь я не могла страдать от одиночества, накрепко вплетенная своими новыми ощущениями в канву жизни.
  Закончив с уничтожением улик, я обратила все свое внимание на предстоящее утро. Теплое, едва перешагнувшее макушку лета и еще не склонившееся к урожайной, но тронутой увяданием осени. Листва не пропитана пылью, не иссушена солнцем. Травы еще не созрели, напаивая влажный предрассветный воздух пряным дурманом, хотя время весеннего акварельного пестроцветья уже миновало, уступив черед более зрелому изяществу соцветий с преобладанием тонов золота.
  Мир замер в ожидании прихода солнца - дарующего жизнь, несущего свет, читающего в сердцах. Быстро поднявшись на ноги, я полетела по тропке мимо знакомого зеркального водопадика - вверх, за поворот, огибая уступы узкого скального коридора и не чувствуя ног. Мир звал и шептал, что в нескольких десятках метров тропа закончится обрывом, открывающимся на восток.
  Я вылетела на уступ стрелой, едва успев остановиться у кромки скалы, словно срезанной одним точным ударом секиры местного Бога, решившего так доказать миру свою удаль. Каменный срез был чист и почти гладок, он являл миру узор многочисленных слоев-жил, напоминая первозданное время, когда замершие теперь каменные монолиты ворочались, живые и горячие, толкали друг друга, выбирая место, чтобы заснуть, остывая и успокаиваясь.
  Под ногами, в необозримой глубине, клубились темные облака. Они принадлежали ночи, впитав ее мрак, сны, тайные страхи и удивительные откровения. День рассеет их, развеяв страхи и сокрыв от неразумных опасные секреты безграничного могущества.
  Я подняла руки, повинуясь беззвучному пока зову и повернула ладони к рассвету.
  Пора.
  Оно явилось, повторяя каждодневную и предрешенную битву с сумраком, от вылазки первого отчаянного луча-разведчика до сияющей победной волны, сгоняющей остатки ночи все ниже, в самые тайные убежища тьмы.
  Я переживала его битву впервые, воспринимая ее, как видья. Я была птицей в небе, увидевшей солнце прежде восхода, камнем на вершине, до которого дотянулся первый луч; каплей росы на этом камне, вспыхнувшей сигнальным маяком; просыпающимся одуванчиком, спешащим в логово с удачной охоты ночным зверем, нахохлившимся в скальном гнезде рыжеглазым филином. И, конечно, человеком, родившимся в этом мире с рассветом. Теперь я не смогу назвать себя чужой здесь. Солнце осветило меня и вписало в книгу жизни, вычеркнув оттуда имя Мейджи, покинувшей мир. Солнце не обманешь чужим лицом.
  А людей - сколько угодно.
  
  Я осталась у кромки скал надолго, солнце уже раскалилось добела, высушив росу и нагрев камни. В мир людей меня вернули двое хмурых подростков, вооруженных весьма посредственными, даже на мой дилетантский взгляд, короткими мечами. Мятые рубахи, старые засаленные штаны, вытянутые на коленях. Идут вразвалку, устало приволакивая ноги. Впрочем, заметив меня, они оживились и приосанились. Понятно - на тупиковую тропку послали самых бесполезных, а искали сбежавшую горе-невесту, наверное, с вечера. Повезло дуракам отличиться, ничего не скажешь.
  Мой вид их почему-то потряс до глубины души. Красота сразила? Впечатлительные юноши...
  Ладно, послушаем их версию.
  
  - Значит, это правда, - обличительно ткнув мечом в мою сторону, начал с некоторым надрывом рослый конопатый заводила. - Ты не видья огня, раз сидишь тут без полога. Всю жизнь врала, бесстыжая, наш род как есть опозорила! Ну ничего, теперь за все ответишь по правде.
  - Огня? Чудные вы, ей Богу... до смешного узкая специализация, - пробормотала я вполголоса, - С чем пожаловали?
  
  Видимо, это было слишком. От моей наглости ребята ошалели, утратили высокий стиль нотации и сообщили немало подробностей, от адреса пребывания местной нечистой силы до своего частного мнения о моих внешности, совести и интеллекте. В конце они просовокупили требование идти с ними: "и без глупостей". Язык я воспринимала как родной, но вот непередаваемую игру слов, как говорили в одном известном фильме, выслушала с огромным интересом. Все было очень доходчиво, но повторить я бы не решилась. Аж завидно...
  Н-да, то ли еще будет, но идти с ними надо - долг Мейджи повис на мне, и оставлять его неоплаченным я не собиралась.
  Конечно, самая недоученная видья-однодневка легко отведет обоим глаза и будет такова. Но примерять в новом мире роль вечного дезертира - ниже моего достоинства. Посмотрим, чем все закончится "по правде". К тому же, вопреки моему прежнему гипер-осторожному характеру, внутри кипела веселая злость, требовавшая выхода, хотя бы в виде хорошего скандала, желательно с большим количеством участников. Может, она и была замешана на страхе, но точно без примеси пораженчества. Пить я вроде не пила, но рассвет подействовал круче спиртного, и меня захлестнула волна вседозволяющего нахального азарта. В общем, долой серые будни, не зажигайте костер без меня, а кого спалить - мы еще посмотрим.
  Плащ я бесцеремонно бросила одному из "воинов", озадачив второго требованием показать дорогу. Бедняга сильно задумался и посмотрел на меня с некоторым даже состраданием: тронулась девица со страху за ночь.
  
  - Куда идем-то? - окончательно призналась я в своей досадной неосведомленности.
  - На площадь Совета, куда ж еще, - буркнул тот, которому пришлось тащить плащ. И добавил уже почти нормальным тоном: - Мейджа, ты хоть понимаешь, что Совет тебя не станет защищать? После всех твоих вызывающих глупостей, после обмана. Без дара, без родни, ты никому не интересна, а слово княжича - закон. Подарят Радужному змею, и все дела...
  - Кому?
  - Да хватит придуриваться, - зло огрызнулся идущий впереди, - водопаду, конечно. Думаешь, Катан-го добренький и решит иначе? Он уже все объявил, на рассвете. Не вздумай бежать, на нижних тропах храмовые стражи в засадах. По мне, лучше в пропасть, чем на позор и поругание.
  
  Все замолчали.
  Я тихонько усмехнулась. Для Мейджи - человека без дара - водопад означал страшную смерть без единого шанса на спасение. Я приняла известие о предстоящей встрече с Радужным восторженно. Видью водопад не убьет, но приняв, обогатит не меньше, чем восход солнца. Вода так же первозданна, как огонь, и познать то и другое в один день - великое чудо, редкий дар Богов, переданный через глупых людей. Жестоких - отдать за одну провинность девчонку дикому потоку, роняющему бешеную пену, рычащему и мечущемуся в скальных теснинах! Ладно, мир не идеален, но в этом мире я кое-что могу. Вернее, смогу, когда разберусь в его законах и своих талантах. Пока же оставлю зарубочку на память: не нравится мне поселение, отдающее почти ребенка на смерть так безропотно и даже охотно. И княжичи кровожадные мне не по душе.
  Тропинка пыльным плющом вилась у скального бока, изредка пуская в стороны побеги-ответвления, теряющиеся в каменном крошеве осыпей. Без конвоиров, то есть провожатых, мне бы и не выбраться к людям. За очередным поворотом воздух разом увлажнился и пропитался отчетливыми отзвуками дальнего водопада. Стало прохладнее, свежее. Еще несколько шагов - и нам открылась уютная зеленая долинка с парой десятков веселых пряничных домиков в самой середине, свободно расположившихся в обрамлении невысоких фруктовых деревьев.
  За домами зелень редела, замощенная плитами, скромным вкладом цивилизации в горный пейзаж. Мраморные ромбики мягко поблескивали, как чешуйки на загривке крупного дракона. Долинка выглядела аккурат его спиной с широко распахнутыми крыльями уходящих ввысь горных круч по сторонам и деревенькой, нагло умостившейся на самом позвоночнике. Голова каменного ящера спряталась в расщелине меж двух скальных гряд. Наверное, это и есть дорога к водопаду, и она здесь почитаема. Значит, группа людей на "загривке" - пресловутый Совет. Мнутся, бедолаги, с самого утра, княжеских детишек развлекают до моего прибытия. Выходит, у них тут монархия?
  Посмотрим, когда присоединимся к потехе, я же сегодня - главное блюдо в драконьем, то есть змеином, меню. Такая честь, такая ответственность.
  Кстати, нас заметили, встрепенулись, стали торопливо ровнять ряды. Конвоиры мои приободрились, подтянулись и торопливо заскакали по камням, ссыпаясь с драконьего "хвоста" в долинку. Мы спустились быстро, сопровождаемые ручейками каменного крошева и вступили в настороженно примолкшее селение. Я прислушалась к растревоженному, как гудящий рой, вихрю чувств и намерений. За плотно задернутыми шторами в каждом домике метались тревога, тоска, страх, унижение, даже гнев. Но никто не вышел. Может, они и неплохие люди, но против князя идти - себя заживо хоронить...
  Вот и заперли двери изнутри, совесть свою сдерживая, сидят все по домам.
  Уютным, зажиточным, утопающим в цветах, окруженным курчавыми садиками, с игрушечными заборчиками по колено. Очень мирный и благостный вид. Мой утренний пьяный задор постепенно выветрился за дорогу, ему на смену пришла брезгливая жалость. Какой грустный сюжет! Видьи - свободные, могучие, живущие в сказочной долине безупречно красивого мира. О такой судьбе кажется, только и можно мечтать. На деле же они - покорные слуги, если не рабы, некоего князя, заранее мне несимпатичного. Изнанка получается мерзкая, а фасад полон тихим деревенским очарованием. Я так увлеклась видами, что не заметила, как домики кончились, и потому Совет предстал передо мной совершенно неожиданно. Я даже споткнулась, и было от чего.
  Семь фигур, надежно упакованных в широкие плотные серые плащи до пола, увенчанных... мексиканскими сомбреро с комично-огромными полями, да еще дивного бордового цвета. Совет живо напоминал группу балаганных клоунов, обрядившихся для детского праздника в нелепые старые костюмы грибов-подосиновиков. Их дар я ощутила, еще когда шла через селение. Теперь, вблизи, он мне очень не понравился. Все семеро моему обретенному недавно второму зрению казались клетками, удерживающими рвущийся на волю огонь. Пламя каждого стремилось соединиться с миром и расцвести под полуденным солнцем, но не могло вырваться из тесного кокона, замкнутое в темницу по воле хозяина. Вот как... значит, они это непотребство и называют - видья огня. Наверное, больше я к себе этого слова не применю. Противно.
  Я, новорожденная снавь, радовалась обретенному с рассветом удивительному говорящему миру, дышала им, принадлежала ему. А они, рожденные здесь, расхватали себе по кусочку и ВЛАДЕЛИ. Неужели они проживали ночью такие же сны? Разве хозяин может понять шепот листьев, тонкий вздох проклюнувшейся почки, скрип рвущей дерн травы, дыхание озера? Нет, их сны другие, без сомнения.
  И еще: они не видели моего дара. Смотрели слепыми глазами одинакового у всех цвета спелого каштана, с затаившимися в глубине зрачков сполохами плененного огня. Жалкое и страшное зрелище.
  
  - Даже голову не прикрыла, - презрительно усмехнулась стоящая чуть впереди "подберезовка", выделяющаяся среди прочих шикарной золотой отделкой плаща. - Раньше ты успешно маскировала свою полную бездарность. Как мы проглядели... такой позор для рода.
  - Загар необходим для здоровья, - я решила поделиться с ними общеизвестным медицинским фактом, - Без него человек испытывает проблемы с полноценным усвоением веществ. А это страшно опасно: сначала испорченный цвет кожи, затем депрессия, общая вялость, расшатанные нервы, больные зубы, хрупкие кости. Практически, ваш случай - физическое истощение к сорока годам. Так и помереть недолго!
  - Ты умрешь по другой причине, - уверенно сообщил мне энергичный голос из-за спины, - обещаю!
  
  Обернувшись, я уставилась на вновь прибывших, все трое были достойным пополнением нашего шутовского балагана, чем я их сразу и обрадовала. Не вдохновились. Даже обиделись, кажется. Впрочем, мне того и надо. Чем злее - тем невнимательнее.
  В центре композиции размещался, безусловно, сам господин Катан-го. Рослый и гибкий мужчина с неподражаемой внешностью Казановы в лучшие годы легендарного сердцееда. Уже не юноша, смотрит без наивного энтузиазма и пылкости. Но взгляд не угас, и в грации нет намека на тяжеловесность. Опасный, хищный зверь, и смотрит на меня, как на дохлую овцу, уже не представляющую даже гастрономического интереса. Любопытно: Мейджа любила его? Такие глянцевые герои действуют на девиц смертельно. Почти классическое лицо с правильными чертами и волевым подбородком, высокие брови с гордым изломом, волнующе-грустные собачьи глаза сизо-черного цвета затенены длиннейшими ресницами, густоте и блеску вороненых кудрей позавидует любая красотка, шея и грудь, открытые широком вырезом свободной шелковой туники атлетичны, тронутая легким загаром кожа безупречна. По правую руку от 'Казановы' разместилась его копия - в женском варианте. Кстати, упакованная по образцу местного Совета, но не в пример изящнее и дороже, наполненная тем же порабощенным огнем, поистине огромным в сравнении с кострами Совета. Видья, сестра-близнец. Слева и чуть сзади, за плечом господина, незыблемой скалой высился гориллоподобный монстр, увешанный оружием с ног до головы.
  
  - Здравствуй, любимый, - я скромно потупилась, затрепетала ресницами и виновато улыбнулась Катан-го, - соскучился? Весь день один, без милой невестушки, измаялся небось. Ты думал обо мне? Прибежал, запыхался... спешил увидеть! Я тоже так ждала нашей встречи, родной... Сейчас переоденусь только, минуточку.
  - Никак, она пьяна, - холодно удивилась сестра Катан-го. - Для храбрости приняла. Ну, не будем терять время, воля брата вам известна. Маленькая дрянь отправится на корм Змею. И без церемоний, нам пора ехать.
  - И ты мне не подашь руки? - грустно спросила я жениха, звереющего на глазах. - Не будь букой, это же наша с тобой последняя прогулка вдвоем, родной. Пойдем, я так много хотела тебе сказать... Ты выслушаешь и все поймешь. Нам надо быть вместе, любовь моя! Хотя бы прощальный поцелуй...
  
  К моему облегчению, он поступил именно так, как планировалось. Взревел раненным зверем и развернулся на пятках, коротко приказав своему массивному и исполнительному провожатому проследить за церемонией. Я обреченно развела руками и тоже повернулась к Катан-го спиной. Со стороны Совета меня продолжали буравить семь пар глаз. Царственным жестом стоящая впереди дама отрядила двоих самых "блеклых" советников мне в провожатые. Число свидетелей снова сократилось, просто замечательно! Жаль только, местный культ я не смогу изучить. Спросишь хоть что-то - и прощай, благообразная и безопасная кончина Мейджи.
  Путь к водопаду мы проделали вчетвером, отловившие меня парни остались отчитываться перед Советом. Сброс тела в Радужный прошел быстро, в обстановке деловой и не слишком торжественной. Скала, ставшая местом казни, нависала над водопадом,как нос корабля, вознесшегося на гребень девятого вала, обдаваемая время от времени белой пеной. Любоваться красотами эти торопливые мерзавцы не дали, как и собраться с духом. Подтащили к краю и неласково пихнули в спину.
  Ма-ма-а...
  Грохот потока перекрывал все звуки, а упираться и изображать шок, столбняк и причитания мне оказалось совсем не трудно. Под ногами распахнулась ревущая пучина. Бесславный конец Мейджи для свидетелей был зрелищем нескольких секунд - тело скрылось в висящем над потоком сплошном облачном мареве брызг, где играли бессчетные радуги, оправдывая название этого природного чуда.
  Я мгновенно намокла, оглохла, ослепла и потеряла ощущение верха и низа. Падать в никуда, не ведая, далеко ли дно, осязая - иногда слишком отчетливо - вокруг каменные уступы и острые кромки скал, было мучительно жутко. Дышать в плотном влажном облаке оказалось невозможно. Досчитав до двадцати, я наконец решила, что всплеск моих сил здесь они уже не заметят. Ели они вообще способны что-либо видеть. Видьи, как же! Скорее, слепьи, глухьи - и злыдни для полного комплекта. Я раскинула руки, крепче вплетая сознание в мир, и влилась в поток, растворяясь, становясь его частью. Страх отступил, ослепление и боль ушли.
  И все изменилось.
  Я ощутила Змея, сперва вокруг себя, потом внутри, затем мы потекли единым движением, и я осознала его стремление целиком -
  ...От самого хвоста, выползающего из узкого ледникового ущелья меж льдисто-белых, изрезанных лиловыми морщинами, горных пиков, где небо даже днем густо-фиолетовое, а ночные звезды кажутся огромными, колюче-яркими и такими близкими, только руку протяни.
  ...Через причудливые извивы могучего тела потока, век за веком точащего скалы и обнимающего выглаженные до стеклянного блеска валуны.
  ...Сквозь пещерный мрак неведомых смертным ледяных и каменных тоннелей...
  И до головы, ныряющей в бездонное озеро у подножия горной гряды.
  Он пел и хохотал, радуясь освобождению из плена горных теснин. Он ворочался, извивался, петлял, подставлял свою драгоценную чешую солнцу и струился, впитывая тепло, свет, воздух. Он стремился к реке, где мечтал обрести долгожданную встречу с родичами. А потом, влившись в бесконечный караван, совершить совместный путь к морю, напаивая иссушенную землю степей, даруя ей плодородие. Он готовился взлететь над океаном переменчивым облаком и снова смотреть на мир сверху, любуясь его красотой.
  Вечный, великий, яростный.
  Себя я собрала очень нескоро и с большим трудом, рывками отвоевывая право быть всего лишь крошечной и ничтожной смертной на кромке подгорного обиталища Змея. И живой.
  Постепенно осознала, что лежу на прибрежном каменном крошеве. Вечерело, солнце спряталось где-то далеко за скалами, из низин уже сочился тонкими струйками кисельный, вязко-холодный туман.
  Очень колко и больно, бок затек. Ползти извиваясь - глупо.
  Почему? Потому что я человек, у меня две ноги, две руки и никаких родственников в океане.
  Холодно.
  Одежда частично порвана и сильно поношена. Сандалии вообще куда-то пропали, как и лента из волос.
  Ну вот, это уже я, правда, потрепанная. Вывод один - надо быть осмотрительнее. Два таких удара по психике - первый восход и Радужный - для одного дня многовато. Налицо типичный похмельный синдром. Голова гудит растревоженным ульем, мир качается и смазывается. Кстати, как там лицо?
  Стеная несколько демонстративно, в основном чтобы услышать свой голос, я приняла почти вертикальное положение и побрела к воде. Каких-то три шага, но меня качало, споткнулась я раз пять, потом ноги подкосились и тело охотно сгорбилось в сидячее положение. Руки погрузились в мелкую воду и провалилась в илистый песок. Наконец скольжение прекратилось, я вздохнула чуть спокойнее. Глянула в темнеющее озеро, уже отразившее самые яркие звезды.
  Да-а-а. Похмельем дело не ограничилось.
  В водопад упала Мейджа. А возле озера сидела... Как-то надо назвать ту, что сидела у воды с поцарапанной и перепачканной физиономией.
  Волосы укоротились, едва покрывая плечи, вымокли, приняв темно-коньячный цвет. Компромисс между моим привычным шоколадным тоном и бледным золотом косы Мейджи? Спасибо, блондинкой я действительно быть не мечтала. Кругловатое лицо похудело, повзрослело и вытянулось, брови и ресницы стали угольно-черными. Отдельно я признательна Змею за глаза, очень крупные и выразительные. Вчерашние блеклые, цвета пыльной золы, сменились глубокими, со сложным слоистым узором оттенков, темно-малахитовыми.
  От мыслей о произошедших переменах меня оторвали грубо и неожиданно.
  Под лопаткой родилась тупая боль, сменившаяся онемением и вспышкой яростного колющего ужаса. Словно впилась стрела, от которой куда-то вдаль тянулась нить, скручивая тело приступами жгучего страдания, когда ее натягивали слишком сильно. Там, на другом конце нити, умирал человек. Ему могла помочь снавь, и он звал ее. Он умел звать. Не знаю, ощущал он мое присутствие или звал постоянно. Но скоро выясню.
  То и дело всхлипывая и падая, когда тело сминала очередная волна чужой боли, я рывками пробиралась на зов, время от времени отклоняясь чуть в сторону от линии движения, останавливаясь и почти рефлекторно выдирая подходящие случаю травы, коренья, побеги. Знание о них пришло прошлой ночью у 'моего' озера в сонном мире.
  Стемнело, ночь упала безлунная и глухая. Куда-то делись и звезды, хотя у берега я точно видела их отражение в вечерней воде. Все осталось далеко и очень давно. Ночь наливалась густым чернильным сумраком без просветов и полутонов. Звуки гасли где-то за гранью восприятия.
  Туман затопил мир блеклой мутью отчаяния, и мне стало очевидно, что продираться сквозь его клубящиеся когтистые клочья невыносимо трудно. Если бы не зов, я давно бы рухнула в изнеможении, не разбирая места.
  Болото.
  Под ногами все более звучно хлюпало, иногда я проваливалась в мерзкую пузырящуюся грязь почти по пояс. Тогда запах тяжелого, гнилого разложения и смерти накрывал с головой, цепенил, лишая последних сил, не давал легким ни капли живого воздуха, пригодного для дыхания.
  По позвоночнику поднимался холодной волной застарелый ужас - в этих топях некогда убивали и умирали. Очень многие. Одни - в бою, с оружием в руках и после боя, когда их без жалости, нарочно медленно и мучительно добивали победители. Другие - еще более страшно, приносимые в злую жертву неведомым демонам. И еще: тут, под толщей мертвой травы, сгнивших стволов, ворочалась черная злая сила, пробужденная этим ритуалом и терзаемая голодом до сих пор. Она по-прежнему жаждала крови и тянула ко мне цепкие лапы тумана, сковывая движения, высасывая силы, подкашивая ноги.
  А там, впереди умирал человек.
  Зов становился все сильнее по мере приближения, времени оставалось удручающе мало, и я продолжала рваться, брести, ползти, плача от неспособности двигаться быстрее и боли, сводящей перетруженные мышцы. Наконец, выбравшись из очередного омута, я приостановилась, почти повиснув на корявом низкорослом стволике чахлого деревца. Дышать было мучительно больно, я раскрытым ртом ловила воздух и кашляла, давясь ржаво-маслянистым, ватно-удушливым туманом. Меня вырвало жгучей желчью, и некоторое время пришлось пережидать, сбившись в дрожащий комок у корней того же деревца.
  Потом стало чуть легче, я подняла голову.
  Туман остался позади, он отползал к горным корням, подбирая одно пустое щупальце за другим. Не живой, но вполне убийственный, даже сознательно убийственный. Я готова была поклясться, что несколько минут назад он охотился на меня и почти преуспел. Впрочем, почти - это не худший вариант. Тем более второй раз за этот бесконечный день. Я поднялась на ноги и довольно уверенно побрела вперед, туда, где угадывался темный силуэт убогого строения. В единственном оконце слабо трепетали отблески почти угасших углей. Там недавно горел очаг. Зов больше не причинял боли.
  В руке я по-прежнему сжимала надерганные по дороге травы, вымазанные до непотребного состояния. Ну, других нет. Да и не травы тут нужны. Просто пока что-то есть в руках, я не чувствовала себя окончательно бесполезной.
  До лачужки оставалось несколько шагов, когда я наконец заметила его.
  Старик лежал, умостив голову на низенький порог, и смотрел остывающим взглядом сквозь меня на болото. Он звал до последнего. Рядом с правой рукой в землю ткнулся тонкий стилет, залитый кровью: сам вскрыл вены, обожгло меня. И совсем чудовищное - я была уверена, он действовал абсолютно осознанно, но не пытаясь убить себя, а используя последний страшный способ спасти меня. Он знал про туман гораздо больше моего и выбрал единственный способ заставить пойманную закатом в ловушку снавь прорваться через эту мутную стену смерти.
  Что за жуткое место! Хотелось выть, я тихонечко уже поскуливала от дикой несправедливости, достойной покинутого продажного мира, а вовсе не этого, волшебного и светлого, где живет Радужный змей. Катан-го с сеструхой здоровее здорового, благостная деревушка трусов мирно спит, а единственный настоящий хороший человек, встреченный мною здесь, коченеет в темной луже собственной крови.
  Я упала на колени перед ним, коснулась замершей жилы на шее. Жив? Как раз на грани, уже почти ушел. Эх, будь у них зима, ночи длились бы вдвое дольше - я бы просидела у своего озера вчера достаточно и научилась чему-то стоящему. А так... ну что можно узнать в один вчерашний короткий сон? Ничего умнее третьей за день смерти не получится. Главное не успеть испугаться, там и до самокопания с сомнениями недалеко. А времени нет, совсем нет. Я торопливо прижала ладонь к его распоротому запястью и закрыла рану. В глазах потемнело. Пришлось, глупо моргая, ждать, пока в мир вернется хоть толика света.
  Вот и ладно.
  Ночь злобно расхохоталась за спиной голосом знакомого филина. Рано радуется. Я потащила старика в лачугу, подхватив под руки, отстраненно удивляясь своей способности перемещать тяжелое тело. Уложила в единственной крохотной комнатке у погасшего очага. Дрова - тонкие, узловатые стволики, совсем сухие, были загодя приготовлены в углу. Я сложила домиком несколько и зажгла, уверенно тронув пальцами нижний. Посмотрела недоуменно на руку - надо же, само так получилось. Удачно.
  Потом вздохнула порывисто. Стало жутко до оцепенения: тянуть дольше нельзя, или получится, или зря он меня ждал и напрасно собой пожертвовал. Чего стоит ведающая тайное "могучая" снавь, если она не в состоянии помочь даже одному хорошему человеку?
  Я легла рядом, сжимая его запястья, и прикрыла глаза. Шеки были мокрые, нос хлюпал, плечи дрожали от усталости. Одно слово - героиня... Дальше надо было, так мне казалось правильным, уйти в состояние, похожее на сон. Получилось сразу, - возможно, просто потеряла сознание от усталости.
  Помню, что звала его и куда-то спускалась по стертым ступеням, заполированным до ледяной гладкости бесчисленными путниками, шедшими здесь до меня. Становилось все темнее и холоднее, шаги не порождали ни единого звука, не поднимали пыли. Мои способности ощущать мир слабели: я едва понимала, что такое запахи, потом перестала ощущать ногами пол. Помню его спину, мелькнувшую впереди, на фоне слабого встречного света, который проявлялся по мере спуска. И удивленно взлетевшие кустистые брови, когда он обернулся. А потом мне стало легко и очень спокойно, мир разбился и рухнул невесомыми осколками хрусталя, оставляя растерянное сознание дрейфовать вверх в какой-то окончательной пустоте.
  
  - Ни разу за свою жизнь, а уж я-то пожил и повидал, - ворчливо бормотал глухой голос над ухом, постепенно становясь более внятным, - не встречал такой везучей дуры! Прямо не знаю, какое слово тут ключевое: везучая или дурная... сразу и не скажешь, нет. Ничего не знает - это понятно, ничего не умеет - сразу видно. Но лезет же, лезет как всамделишная... Если б знала и умела, не вывернулась бы, точно. Получается правду говорят: дуракам только и везет. Боги им, болезным, сочувствуют. Выводы напрашиваются... Значит, и мне, старому, умом гордиться не приходится, раз я все еще здесь. Хотя... быть живым дураком лучше, чем мертвым умником, это точно.
  
  Мою голову бережно приподняли, дольше изображать бревно было бессмысленно. Я приоткрыла глаза и попыталась рассмотреть ворчуна. Увидела у самого носа только большую, во весь мир, глиняную плошку, слегка курящуюся травяным паром. Глотать оказалось трудно, но мнением моим никто не поинтересовался. Сначала я ощутила оживающим сознанием теплоту жидкости, потом, увы, и её вкус. Он оказался невообразимым. Очень давно меня пытались лечить отваром солодки с примесью еще нескольких компонентов. Уникально приторный букет, мерзостный до мычания, и сильно уступающий предложенному теперь. Но это что, настоящее горе - послевкусие. Долгое, стойкое и незабываемое. Тогда удалось отплеваться, сейчас фокус не прошел.
  Мерзкое пойло сделало свое дело, все мысли о самочувствии необратимо улетучились. Пару минут спустя я уже сидела, поддерживая себя тряскими руками, мотая головой и талантливо изображая хомяка по осени - полон рот настоя, щеки до ушей. Ну и не выплюнешь же в доме на пол! Пришлось терпеть и сцеживать в организм по чайной ложке. Фу-у-у. До чего же сладкая жизнь, приторная: на полчаса, не меньше...
  В комнатке, которую я вчера не успела рассмотреть, было чисто, светло и неожиданно уютно. Лачуга оказалась вполне добротной избушкой, собранной из неохватных бревен(!), похоже - дубовых, глубоко вросшей в болотистый грунт. Пол наборный, доски ровные, одна к одной, шириной почти по полметра, длиной во всю комнату, чистый и выскобленный до глянца, светло-золотой. Сосна? Ага, дедушка взял - и перенес сюда в собранном виде сруб из неведомой лесистой дали. Потому что на болоте такие деревья не растут!
  Очаг, пучки пахучих трав под сводом крыши, нехитрая посуда на плоской крышке добротного окованного медью сундука. Где же этот ворчливый покойник? Быстро он приобщился к миру живых, двужильный просто! Я вот, например, полежала бы еще денек-другой тихонечко. А он уже трав наварил и лечит меня, гостью незваную. Прямо никуда не годится: так сказать, битый небитого. Пришлось пересилить себя и потихоньку ползти к порогу. Встать я даже не помышляла. Хороша спасительница, слов нет. Еще сейчас кормить с ложки возьмется или дров принесет. Высокий порог я миновала не сразу и пристроилась отдохнуть у стены, дрожащая, взмокшая от слабости. Кстати, меня беспамятную вымыли и переодели в короткие широкие полотняные штаны и такую же безразмерную рубаху. Все серое, застиранное, но прочное и очень приятное к телу.
  Над болотом клубился утренний туман. Тот самый, что я видела вчера на рассвете сверху, с горной кручи. Оттуда он казался темным и загадочным, хранящим роковые тайны подземелья, а снизу смотрелся совсем иначе, вполне уютно и даже романтично. Солнце уже заступило на дежурство, но брело дозором где-то над облаками, с трудом обозначая себя в слоистой пелене блеклой серебряной монеткой, и уж никак до нас прямыми лучами не дотягивалось. Ничего, распогодит.
  А мне хватило и этого. Настроение сразу восстановилось до умиротворенно-радостного. Болото, в конце концов, не хуже гор. Зеленое, пушистое, моховое. Затейливые формы тонких узловатых стволов и валуны в разноцветном нарядном лишайнике, живописно устроившиеся в поле зрения, навевали мысли о японском садике. Стрекозы деловито проверяли бочаги, взвихривая почти истаявший нижний слой тумана. Поверить в то, что несколько часов назад топь едва не подзакусила мною, а тут, в полуметре, лежал человек, погибающий чтобы спасти меня, было невозможно. Правда, темное пятно впитавшейся уже крови я сразу нашла взглядом. Значит, не привиделось.
  
  - Ты что тут делаешь, бестолковая? - возмутился хозяин избушки, беззвучно выныривая из-за ее угла. - Лежать тебе полагается пластом, между прочим!
  
  Вот и увидела. И никакой он не старик, кстати. Под пятьдесят - точно, но крепок телом, статен и легок в движениях. Рост чуть выше среднего, не атлет - но весь плавный, текучий. Опасный боец, наверное. Вон, притащил пару бадеек воды - и не шелохнется она, даже кругов по поверхности нет, хотя шел быстро а из-за угла вывернулся одним махом. Ставить не торопится, да и дышит легко. Волос странный, пепельный со светлыми прядями, то ли седыми, то ли вылинявшими под солнцем - не поймешь. Бороды и усов нет, загар многолетний, морщинки некрупные, кожа светлее во впадинках. Кажется, будто он смеялся только что - вот лучики у глаз и остались. Сами глаза удивительные. Чистые, глубокие, почти черные омутищи с невероятными серебряными стрелками-нитями на поверхности, разбегающимися от зрачка к радужке.
  Живой, слава Богу.
  Похоже, я высказала последнюю мысль вслух, потому что он рассмеялся, наконец поставил ведра и присел на корточки рядом, и все это - одним мягким движением. Тот еще дедуля!
  
  - Ты вроде тоже руки к этому приложила, а?
  - Вы полагаете...
  - Ты тут мне не выкай! Ни одна снавь еще не набиралась наглости мне выкать, а эта - пожалуйста! И кто тебя учил на тот свет ночью посреди болота, Черным мором затопленного, таскаться... Интересно узнать, ведь голову паршивцу отвинтить бы следовало. - Он разом посерьезнел. - Интересно, кто вообще мог тебя найти и провести через посвящение. Я думал, никого уже нет, и много поколений. Когда Радужный запел, себе не поверил, решил, с ума схожу, вот и чуется то, о чем давно вспоминать себе заказал. Ладно, пошли в дом, отвару попьешь - и поговорим. Разговор будет у нас длинный, как я понимаю.
  - Может, обойдемся без отвара? - слабо понадеялась я - Так во всем сознаюсь, честное слово! И, кстати, лучше я тут посижу. Солнышко сегодня красиво играет.
  
  Он хмыкнул понимающе, скрылся на минуту в доме и вернулся с той же плошкой. Опять густо парящей и полной до краев. Запах этой дивной травки я вовек не перепутаю с другим! Мертвых поднимает. Пришлось решительно пить, давясь приторным вкусом и пропихивая целебную гадость поперек возражений организма. Болотный житель смотрел на дело своих рук с явным удовольствием. Наверное, давилась я и впрямь забавно. Наконец зелье кончилось. Мне снова была предложена та же плошка, уже с водой для запивания и умывания. Хорошо тут все-таки. Вода ледяная и вкусная сказочно. Я повозилась, уютно устраиваясь, и вопросительно посмотрела на присевшего рядом хозяина.
  
  - Я начинаю? Потому что моя история наверняка короче выйдет.
  
  Он кивнул. Наконец-то у меня есть собеседник. Я вдруг поняла, что события последних суток буквально распирают меня, и стала торопливо выплескивать информацию на благодарного слушателя. Вот выскажусь - и потребую объяснений. А то надо ж, какие умные: "три вопроса". Какие там три, их уже несчетно накопилось!
  Он слушал замечательно, заинтересованно, внимательно, ничего не упуская. Я начала с краткого сумбурного описания своего мира и проблем той жизни, хотя сегодня они выглядели мелкими, полузабытыми и чужими. Невероятно, но позавчера я ими жила. Дура, он в точку попал. Увольнение я считала концом света, одиночество - трагедией, плохую погоду - поводом для слез. Две беды из трех, если честно, вообще сугубо потенциальные. Про погоду тоже стыдно вспомнить. Нормальная была погода, бодрая - мокрый снег, ветерок. Тоже мне, поводы для паники!
  А вот оказалось, что и ступени, ведущие вниз, это не всегда последнее воспоминание жизни...
  Внимание своего единственного слушателя я ощущала буквально кожей, как и растущее, по мере моего повествования, удивление. Он не перебивал, он целиком верил мне, и при том выглядел все более растерянным. Наконец я добралась до финала.
  
  - Получается, вчера я трижды была рядом с последней чертой. Но осталась с этой стороны, что не может не радовать. Видно, мир меня не хочет отпускать, уж не знаю, чем заслужила. Наверное, аванс. Тут удивительно хорошо. - Я потянулась и пересела поудобнее, подобрав ноги. - Я до странности активно не хочу назад, но очень не прочь еще раз повидать Мейджу. Без моих знаний о том мире она пропадет. Компьютеры, интернет, телефоны, автомобили... Тяжело ей будет. Даже слов подходящих нет. Профессии тоже. И еще, - мне в этом мире надо какое-то имя завести, старое оставлять не вижу смысла. Было, правда, у меня второе - для подписи работ, еще детское. Ника. Так, пожалуй, и зови, пока не разберемся.
  
  - Ника - вполне нормальное имя, - кивнул он серьезно. - Правда, здесь тоже принято иметь для посторонних второе. Что-нибудь придумаем. Что ж, рассказывать мне придется долго. Дольше, чем думал, с самого начала. Полное мое имя очень длинное и на современном языке как-то не слишком ладно произносится - примерно как Аэртоэльверриан. Обычно сокращается по-любому - Арт, Альв, Вэрри, Риан... Впрочем, уже давно звать меня по имени некому. Все дорогие моему сердцу ушли по тем стертым ступеням, и следы их остыли. А я по-прежнему здесь, хоть и думал еще вчера, что поводов оставаться в мире больше нет. Я хранитель памяти, которая стала никому не нужной, кроме тебя. Ты со своими вопросами упала как раз по адресу, девочка. Я вижу в этом добрый знак, впервые с тех страшных времен, когда мир сотрясся в агонии, распадаясь под натиском сокрушительного зла.
  Слушай.
  
  Наш Релат - мир удивительный и прекрасный. Здесь почти не было войн. По крайней мере таких, когда вымирают народы и земля горит под ногами. Природа добра. Урожаи обильны, травы целебны, леса полны дичью. А если пришла большая беда, достаточно позвать снавь. Может, и не избавит от напасти вовсе, но смягчит удар. Снави рождались в этой земле всегда, чаще женщины, но не обязательно. С раннего детства они видели сны, - цветные, яркие, в которых сознательно жили и играли, меняя ткань мира сновидений. Таких рождалось немного, один ребенок на пять десятков, а то и реже, способен на игру. И еще: сны обычно уходят, когда малыш вырастает. Способность жить в ночной реальности сохранял хорошо если один подросток из сотни одаренных крох. Вот за ними в свое время приходили старшие и проводили юных через посвящение. Которое одних делало видьями, а других - обычными людьми. Ну, разве немного более чуткими и везучими и, чаще всего, живущими долгую и спокойную жизнь.
  Нет никакой возможности заранее узнать, кто обретет и сохранит дар. Нельзя его унаследовать, передать, разбудить. Зато утратить можно, как и отказаться сознательно. Да и, честно говоря, многие ли захотят обладать силой, которая требует жить для других, не зная дома и покоя...
  Я всегда полагал, что дело не в природных талантах, а в человеке, в его выборе. Сохранит ребенок, взрослея, способность по-детски радоваться миру, не примет зла, сумеет чувствовать чужую боль как свою и захочет помогать незнакомым людям, не требуя награды - будет снавью. Захочет жить для себя, изломает душу гордыней и жадностью - перестанет видеть сокрытое. Может, я и был почти прав. До определенного времени.
  
  Пока две сотни и еще двенадцать лет назад в мир не пришли братья.
  Это были близнецы, и дали им одно имя на двоих, как принято. Атирас-го и Атирас-жи. Го - значит старший. Хоть и разница-то у них - минут в пять, а для наследования и меньшего довольно. Они родились в княжеском роду Карн, что правит здесь, столица в десяти днях пути на зимний закат. Атирас-го был объявлен наследником рода и трона. Жи рос слабеньким и болезненным, брат его всегда защищал, оберегал, очень гордился тем, что способности хилого пацаненка с годами растут.
  Искать снавь для посвящения брата поехал сам Атирас-го. Искать вовсе не обязательно, но младший попросил... Он вообще рос робким и многого ждал от окружающих. Особенно - от любимого старшего брата. А просил он потому, что с некоторых пор видел сны все реже. Потеряв дар, он страшился утратить братские любовь и уважение. Терзался, видимо, страшно. А тут еще смерть матери, нелепый несчастный случай на княжеской охоте. Мальчик таял на глазах, и старший брат готов был звезду с неба снять, лишь бы Жи стал прежним и опять улыбался. Вот и поддался на уговоры, уехал в дождливый, слякотный предзимний день.
  Не лучшее время для странствий.
  Го направился к подножию Радужного. Достигнув этих мест, разузнал, что в Красной степи беда, кочевники позвали снавь. Тогда княжич решил догнать ее и поехал берегом, спускаясь по течению Рельвы, которая петлями уходит на юго-восток, минуя серебряную ковыльную равнину арагов, в Красную степь кочевников илла, что раскинулась вокруг Золотого внутреннего моря. Оно пресное, давало воду степи, и люди не знали засух. Дальше Рельва неспешно и широко, берегов с середины не видать, струилась к океану, там земли пыльные, горячие, много песков. Так было... ну да ладно, вернемся к братьям.
  Итак, Атирас-го был вежливым юношей, к тому же он торопился обрадовать брата, потому и решил сам поехать за снавью, а не посылать гонца - слишком вышло бы по-княжески формально и долго. Он вступил на земли арагов, даже не уточнив, какая беда так обеспокоила кочевников.
  Две сотни лет назад Черным мором звали болезнь скота и людей. Снави обычно отделяли зараженный скот и требовали его сжигать. А людей лечили. Правда, спасти удавалось не всех. Когда больной впадал в сонное лихорадочное забытье, шансов почти не оставалось. В общем, дело давнее и темное. Почему Атирас-го сунулся туда, где сожгли скот? Похоже, хотел сократить дорогу и не встретил дозоров, или он просто заплутал в незнакомой степи, где одно место неотличимо похоже на другое для неопытного путника. К тому же, возможно, ехал ночью и не обратил внимания на колья с черными полотнами...
  Когда его привезли к видье, было уже почти поздно.
  Сиртэ я хорошо знал, она всегда боролась до последнего. Отчаянная девочка, совсем молоденькая, очень талантливая, очень упрямая, совершенно не признающая поражений. Если кто и мог помочь, то как раз она... Беда, что снавь, увы, была бесконечно вымотана. Черный мор - не шутка.
  Шанс оставался всего один. Перелить княжичу жалкий остаток силы, чтоб продержался сколько можно, и везти его к Радужному. Здесь место уникальное, могучее, словно созданное для слияния снавьи с миром. Только здесь можно пройти второе посвящение. У подножья Змея был тогда древний алтарь. Теперь он затоплен.
  А тогда...
  Здесь их встретил Атирас-жи, он почуял беду с братом. Правда, во всем обвинял не себя, затеявшего бессмысленную поездку старшего, а всех вокруг. Более иных Сиртэ, потом уж и глобально, соседей Карна - арагов и илла. Еще он потребовал своего участия в обряде. Говорил, что у него яркий дар и он нужен брату, что без старшего ему не жить.
  Почему Сиртэ уступила уговорам, не ведаю.
  Может, приняла на себя бессмысленные обвинения. Или рассчитывала всерьез на то, что Го вернется ради брата. Наконец, не смогла отказать им в последней встрече, потому что шансов никаких уже не осталось...
  Причину нам не узнать.
  Зато известно достаточно точно, к чему привели уговоры младшего княжича. Она не только позволила Жи присутствовать, но и дала светоч. Фактически поделилась своими душой и даром, заключенными в тонкую защитную оболочку - чтобы не сожгли мальчика. Так, поверь, делать нельзя, и она-то энала о запрете, но все сошлось роковым образом. Рядом никого старших не оказалось, я тоже был в отъезде.
  То, что случилось дальше, вообще, кажется, не могло произойти.
  Жи и Сиртэ спустились по ступеням. Ты вчера была там. На грани света и тени они звали Го, но безответно. Одним Богам известно, что стало потом. Точно скажу одно: Жи вернулся назад безумным, Сиртэ не вернулась вовсе. Он выпил ее душу досуха. Тело маленькой илла рассыпалось пеплом. Останки брата Жи доставил в столицу и там устроил мрачные и торжественные похороны, а на свежей могиле дал страшную и невозвратную клятву не просто уничтожить всех повинных в гибели Атирас-го, наследного князя рода Карн, но сделать жизнь немногих выживших земным адом, лишить их всего, что было дорого. Мол, у него после смерти брата ничего не осталось, почему тогда и другим не страдать? Все виновные - это араги, илла и прошедшие посвящение одаренные - снави...
  
  Слова падали монотонно. Было видно, какой болью даются они Риану. Иногда он надолго замолкал и безнадежно смотрел на Змея, струящегося с гор. Словно искал поддержки. Таким был Радужный и две сотни лет назад - радостным, прекрасным, живым. Только он и остался от прежнего мира. Он и Риан... Сколько же лет, вернее, веков, загадочному хранителю? Друзья уходят по ступеням, а он по-прежнему здесь, на пороге, один. Живая память. И боль.
  Я не сомневалась - он помнит их всех, не только по именам, помнит до последнего слова, жеста, душевного порыва. Помнит детьми, беззаботными подростками, побеждающими беды юными героями, счастливыми родителями, усталыми путниками, умудренными жизнью стариками...
  
  - Пока одни уходили, а другие приходили, было легче? - спросила я почти нечаянно.
  - Когда ушла последняя снавь, я умер, - тихо ответил он. - За гранью жизни им память не нужна. Она всегда для тех, кто здесь, в мире. Я учил, выслушивал, утешал, лечил, мирил, ругал, кормил, рассказывал сказки, спорил... Поколения менялись, но продолжалась жизнь. А последние сто девяносто семь лет я молчал.
  - Ты был всегда?
  - Нет, вот ужас-то, как можно такое подумать! - он чуть усмехнулся. - Просто давно. Мы, долгожители айри, в мир людей почти не ходим. Только хранитель живет здесь, да еще его ученик, когда приходит пора сменяться и находится новый хранитель. Мы живем рядом, высоко в горах Змеиного кряжа. Правда, люди туда не могут попасть. Даже снави. Так устроен мир, мы очень разные.
  
  Я набрала воздуха в грудь и рассказала ему про эльфов. Риан тут же гордо продемонстрировал свои уши, - совершенно нормальные, человечьи. Потом запретил мне называть его Альвом и наотрез отказался петь. Голос, мол, это не самое сильное из его качеств. А еще открестился от магии. Нет, Релат - мир обыкновенный, страшных ведьм (кто такие?) и могучих магов-волхвов (ну что за детские сказки, Ника!) тут не водится. Колдовских источников, волшебных палочек, единорогов - тоже нет. И без того интересно живут.
  Странный эльф. И все же... что-то такое в нем чувствуется определенно эльфийское. Хотя бы этот живой внутренний свет и бесконечная доброта.
  Радуясь возможности ненадолго уйти от страшной истории, которую мне еще предстояло дослушать, а ему - дорассказать, мы деловито перебрали прочие признаки толкового эльфа. С долей раздражения Риан признал, что из лука люди стрелять не умеют по определению, видят плохо, гибкостью не обладают. Потом мы неосторожно затронули тему врачевания ран и живучести. С чем и вернулись к истории рода Карн.
  
  - Как один безумец мог разрушить жизнь целых народов? - я недоверчиво пожала плечами - Он же утратил дар. Не мог не утратить!
  - Именно. Увы, произошедшее в значительной мере вина, а точнее ошибка, Сиртэ. Снавь отдала ему светоч души, из которого безумец соорудил то, чем владеют все его последователи, видьи огня, названные по избранной Жи для покорения стихии. Это сейчас их так кличут... Раньше именовали Обугленными и еще Окаянными. Он научился выпивать силу снави против ее воли, а потом научил других. Дальше - хуже. Обнаружилось, что, не получая долго поддержки от чужого дара, Окаянный стремительно слабеет. К тому же взятую без спроса силу крайне трудно контролировать в присутствии яростной и неукротимой первозданной огненной стихии - солнца. Обугленными их прозвали, когда несколько учеников под полуденным солнцем буквально сгорели после казни снавей, не совладав с украденным даром.
  С тех пор они надежно прячутся от прямых лучей и стараются ясным днем не бывать на улице. Но - вернемся к истории, как это ни тяжело.
  
  Гибель Сирте для мира не прошла бесследно.
  В горах разразились чудовищные ураганные ливни. Сползли селевые потоки, накрывая деревни на склонах. За Золотым морем, у границы песков, наступила затяжная сушь. Всем было чем заняться. Близ Радужного, как назло, не прошла дорога ни одной снави, я сам уехал к айри, были срочные дела. Почти год никто не знал о страшной смерти на алтаре. Мир вокруг Окаянного словно оглох и ослеп.
  За это время Атирас-жи принял княжество под свою руку после внезапной и очень своевременной, если вдуматься, кончины дяди. Пригласил в столицу одаренных детей, повелев искать их по всей стране. Одни стали его учениками, все добровольно. Обиженные. Он соблазнял их властью, славой, силой, страхом и лестью... чего только не обещал. Другие погибли, напоив силой окаянных. Им никто ничего не обещал.
  Когда все выяснилось, князя попытались вразумить, даже вылечить. Никто не мог представить, сколь холодным и логичным окажется безумие, а точнее бессердечие. Душа сгорела, а мозг работал. С каждой жертвой сила его росла. Сила, не способная вызвать дождь, остановить наводнение, вылечить лес, очистить реку, спасти умирающего человека.
  Зато отменно приспособленная для боя и разрушения.
  Бесполезно был потерян год в неведении, следующий прошел так же бессмысленно. Лишь к исходу третьей зимы удалось осознать всю тяжесть происходящего. И было уже поздно.
  С двух сторон, с востока и юго-востока, огненные рвы отгородили земли рода Карн от мира степи. Остался лишь узкий проход близ Радужного. Здесь последних снавей ждал Атирас-жи, успевший подготовить немало окаянных и собрать армию Карна. Все было кончено за несколько дней.
  От древних лесов шумевшего здесь некогда Утреннего бора остались только обгоревшие стволы. Последних пленных снавей собрали на том самом алтаре, с которого все началось, некогда воздвигнутом для спасения жизни тяжело больных. Выкачивая их дар, князь совершил страшное: обрушил горы на юго-восточном выходе из ущелья, перегородив русло Рельвы и расплавил камень западного склона, открывая новую дорогу воде. Подножье гор стало гнилым болотом, где поселился Черный мор - так теперь звали это чудище, вызванный силой окаянных дух болезни, вечно жаждущий новых жертв. Ни одна снавь, даже если бы и уцелела хоть единая, не смогла бы пройти высшее посвящение, слившись с Радужным. Первая же ночь внизу стала бы для нее последней. Ты знаешь сама, как это выглядит...
  Дальше все рушилось уже необратимо.
  Рельва исчезла, бурные воды потекли в Карн, едва не смыв столицу, заранее заслоненную дамбой, а степь познала страшную и нескончаемую засуху. Золотое море исчезло - на его месте теперь мертвое потрескавшееся дно. Сплошная звонкая спекшаяся корка. Это произошло за неполных десять лет!
  Илла вымирали стремительно, араги оказались прижаты к горам, где осталось хоть сколько-то воды. И тогда этот демон объявил, что даст степи напиться - немного, но достаточно для наполнения широкого каменного желоба, который спекут из песка окаянные по старому речному руслу. Правда, придется поклониться Карну. Араги и илла признают себя вечными данниками и будут ежегодно платить за право выжить.
  Многие считали, что лучше смерть. Были бои, похожие скорее на резню: сытые и сильные наемники Карна против умирающих от жажды и голода скелетов, едва стоящих на ногах...
  Оставшимся в живых довелось завидовать мертвым, что и обещал Жи. Как объяснить детям, что есть нечего и, еще страшнее, пить тоже, что гордость дороже жизни близких? Выбора у них не осталось.
  Раз в год, под осень, из Карна прибывает отряд смотрителей. Они проезжают по всем поселениям, клеймят 'правом на воду' новорожденных и отбирают каждого третьего из достигших возраста отбора в этот год. То есть восемнадцати. Отобранных сбивают в стада, как скот, и ведут на рынки. Обычно в Карн прибывает три каравана - лучший товар в столицу и два - в пограничные со степью крупные города.
  Две сотни лет назад этот мир не знал, что такое рабство...
  
  Я сидела, болезненно щурясь на яркое солнце, прошедшее зенит и склоняющееся теперь к макушке Радужного, отчего блики в чешуе змеиного хвоста стали нестерпимо обжигающими. День выдался ясный и жаркий, но меня отчетливо знобило. Мир грез, где я впервые узнала, что существует жизнь без страха, что смерть - не конец, что радость может наполнять каждый день. Мир, который я сразу же признала своим родным, погибал, раздавленный прихотью бездушного ничтожества. Умирал, потому что сказанным изменения не ограничились. Я, снавь, это знала лучше чем кто угодно другой. Я чувствовала почти кожей - своими нервами, вплетенными в ткань мира - как в морях бушевали штормы, а на севере за зиму ни дня не видели солнца. Ощущала подобные нарывам гнилые топи в загорье и иссохшее серое пепелище на месте старых болот, рождавших некогда полноводные реки. В Карне, пострадавшем менее всего, год от года скудела земля. Далекие острова на западе, за кромкой океанского берега, который уже десяток лет не знал толковых уловов рыбы, а пустыни заморского юга наступали на изобильное побережье, слизывая огненным языком виноградники и оливковые рощи. Причиненное зло взимало плату со всех, правых и виноватых, а список счетов был необозримо длинным. Я закрыла ладонями лицо и сжалась в комок. Стало привычно по прошлой жизни одиноко и пусто, словно мир выцвел.
  Паникерша глупая! Злобно одернув себя, я выпрямилась. Фирменный приступ отчаяния организовала: пожалейте меня, люди добрые... Им, между прочим, самим помощь нужна. А я, кстати, самая везучая дуреха этого мира, и к тому же - снавь. Панику можно немножко отложить. Вот припрет, как следует, тогда поплачу от души, припомню и этот повод. Если сочту стоящим к тому времени.
  
  - Риан, ты остался здесь в надежде дождаться выживших? - постепенно справляясь с дрожью в голосе спросила я - Не вернулся к своим, в горы?
  - Остался. Моя жизнь вообще-то должна была закончиться тогда, когда здесь принимали последний бой друзья. Меня обманом отправили на север, за наскоро выдуманной помощью. Далеко. В край вечных льдов. Когда они умирали, я чувствовал беду, это моя способность, но был страшно далеко, - выдохнул он сквозь зубы - Потом вернулся, так быстро, как только смог. И все равно безнадежно поздно, даже для нормальных похорон. Дом уцелел, это последнее проявление дара снавей прошлого. Они укрыли его от напастей и чужих недобрых глаз, от всей души для меня постарались. Я добрался и увидел его совсем не изменившимся, хотя здесь шли ужасные бои, применялась огненная сила окаянных, а потом бушевали взбесившейся воды умирающей Рельвы. Я приехал на затопленное пепелище. Ждать было некого. Только уйти - значило похоронить их еще раз, и я не смог. Оказывается, все же не зря. Вот смотрю на тебя и думаю: как ты могла вообще тут у нас случиться? Зеркало, руны, какой-то непонятный кот... Нелепость на нелепости, случайности так ловко подобрались одна к одной. И вылепилось чудо, то есть - вылупилось. Два дня знаешь о своем даре, и прошла оба посвящения. При том, что сделать это без проводника невозможно, уж поверь старому хранителю памяти.
  - У меня был проводник, и хотелось бы представлять, хотя бы в общих чертах, где теперь носит этого хвостатого интригана! - пожала я плечами и добавила, хмыкая от зрелища охватившего Риана столбняка - Кот. Зверь домашний, небольшой, вот такого роста, родич рыси, барса, леопарда... кто тут у вас водится еще? А, камышовый дикий кот. Наглый деспот, серо-полосатый, вечно голодный, самовлюбленный мой Ероха. Он встречал в том мире у двери и прыгнул к зеркалу. А потом я видела его во сне, он и проводил к месту назначения, ну, где я три дурацких вопроса задала.
  - Котов домашних тут нет, - осторожно заметил Риан, - Хотя если подумать, вроде я слышал о таких, их держат в домах на далеком юге за пустынями Обикат, а прочие перечисленные - пожалуйста, все в наличии. Только они не могут провести в мир живых снов. Они обычные дикие животные, хищники.
  - А у нас кошки почитались в древности богами. - Я обиделась за Ерофея, - Считается, что они видят недоступное людям и живут в двух мирах. И вообще, кто же ловит мышей и крыс? Их не может не быть.
  - Возразить не могу, хоть и не верю. - буркнул Риан, потом пояснил по прочим вопросам - Мыши есть, их ловят ежи, хорьки, совы. Трудно отрицать тот факт, что ты здесь, такая, какая есть, а быть подобного категорически не может!
  - Очень странно, что именно я, - пришлось признать очевидное, - Не герой, не боец, совсем обычный человек. Кто меня сюда пригласил? И выбрал.
  - Сложно сказать, - он слегка замялся, то ли пытаясь смягчить ответ, то ли недоговаривая, - Ты была готова сменить мир, там ничего не держало, ты способна воспринять посвящение, что уже огромная редкость. Вы с Мейджей оказались совместимы, если можно так сказать - по своим устремлениям, по времени, по обстоятельствам. Одним Богам известно, что еще сработало. Ладно. Вставай, пошли в дом. Отвар пить пора.
  
  Ой, как я пожалела об отложенной истерике! Могла бы еще в обморок своевременно хлопнуться, откосила бы от его фирменного "сладкого яда". Теперь вот даже настоящей заботы не дождешься, встал и ушел в дом. Нет, чтоб руку протянуть мне, страдалице горемычной, израненной. Потом я вдруг вспомнила, кто вчера был изранен и при каких обстоятельствах. Пришлось смущенно подниматься, отдирая спину от стены, и брести следом.
  
  - Риан, а как ты себя чувствуешь? - запоздало проявила я заботу, переползая порог. В висках от малейшего движения гудело и грохотало. - Все-таки рана была очень неприятная, а ты с ведрами носишься.
  - Прекрасно, - недоуменно повел плечами хозяин избушки, - Ты ж своей силы не знаешь, использовать толком не умеешь, выплеснула на меня все, что было. А было много, даже чудовищно много. Глядишь, еще и помолодею. А вот тебе теперь отлеживаться и отлеживаться. Мой опыт общения с вашим племенем говорит в полный голос, что это весьма удачный вариант. Ведь поднимешься на ноги - и пойдешь спасать мир. Тут целое болото затопленными спасателями завалено. Сначала идут, что характерно, а потом думают. В следующей жизни, наверное. Поэтому лежи тихо и слушай меня, мудрого старого айри. Я еще не совсем бесполезный для тебя источник информации.
  - Так уж и старого! Я пока никого спасать не рвусь, осторожная потому что и робкая от природы, - возразила я искренне. - Вообще, разве я могу так вот, без сандалий?
  - Да, - серьезно кивнул этот бессовестный долгожитель, хотя в глазах его живым серебром плескалось веселье. - Босиком никак не спасешь. Вот если в хороших сандалиях... Принципиально другое дело. Это какой страх для врагов непомерный сразу! Настойчика попей, босоногая. Кстати, снави почти не нуждаются в пище, как ты уже, полагаю, заметила. Особенно прошедшие второе посвящение. И от климата мало зависят. Ты ведь ночью не замерзла, хотя было очень прохладно для лета. Воду любят чистую, лучше родниковую, травки-салатики. А мясо совсем никак. Плохо вам от него.
  
  Я обреченно выпила горячий состав. Готова поклясться, он дал мне миску больше прежней раза в два, а в отвар подмешал нечто окончательно тошнотворное. Как его терпели все прежние поколения? Тут и без врагов от непомерных забот загнешься. Украсил день новой ценной информацией: шашлыки, значит, отменяются пожизненно. Ладно, денег все одно нет, отсутствие забот о пропитании должно радовать. Увы, пока только наводит на размышления. Я, в общем, не шалава какая-то, но приятно знать заранее, чего еще меня лишили в обмен на дар.
  
  - А вино? - этот вопрос меня почему-то прежде других обеспокоил. - Хорошее, сухое, желательно белое, - можно?
  - Где ж я тебе его среди болота нацежу? - развел руками вредный эльф, - Но вообще - можно. Не надувай щеки, торопыга. Все можно. Замуж там, детей, морду кому набить - это пожалуйста. Но только по любви, без обмана и от души.
  - Не умею бить морды, даже по любви и без обмана, - сердито сообщила я, - У нас там в целом спокойно. Я же дизайнер, применительно к вашему миру, специализируюсь на рисовании вывесок, узоров, винных этикеток. Кстати, завтра должна была сдать заказ. Эта дубина Мейджа клиента потеряет и останется без денег. Да она вообще из квартиры не выберется! А какие пропадают этикетки... и перспективы. Мне, то есть ей теперь, обещали помимо денего ящик вина в качестве премии.
  - Завтра займемся бедами Мейджи, - пообещал Риан - А сейчас пора спать. Ложись, укройся поуютнее, и дай мне руку. Скоро баиньки, я травки хорошие подобрал...
  
  Голос сошел на ехидный шепот и стал удаляться. Ну что за интриган! Опоил сонным зельем, так хоть подобрал бы чего повкуснее. Завтра скажу ему, что при таком поведении я уйду спасать мир и без сандалий, лишь бы оказаться подальше от этого пропагандиста здорового образа жизни.
  Я завозилась, устраиваясь поудобнее. Ну куда я пойду? Пропадет он без меня, второй раз оставлять Риана одного совсем не дело. Вот еще забота... Сон обнял больную гудящую голову и бережно ее погладил, сгоняя усталость и суетные мысли.
  Наконец-то и моя родная полянка у озера. Тишина, благодать... я возмущенно задохнулась и всплеснула руками. Риан меня и во сне не оставил, выбравшись из зарослей ивняка чуть поодаль и приветливо помахав в ответ.
  
  - Я же сказал - дай руку. У нас здесь куча дел, кроме того, хотелось глянуть, что за место ты соткала. Видел самые разные - величественные, волшебные, сказочные. У тебя просто уютно. Ты, кстати, ничего тут не подбирала, не находила?
  - Жемчуг, - буркнула я, уже вполне примирившись с компанией, - Ма-аленький и очень красивый. Вот.
  
  Я сразу нащупала крошечное переливчатое зернышко там, куда положила на хранение, в самом маленьком, закрытом на молнию, карманчике коротких застиранных джинсов. А в чем еще я могла быть? Это же мой сон, мой пруд и мой лес! Соответственно - любимые старые штаны, удобные, со всеми знакомыми карманами и потертостями, плюс клетчатая рубашка, завязанная на животе узлом. И опять босиком. Это уже система...
  Риан осторожно принял мою находку, ставшую у него на ладони полупрозрачной и похожей на крошечную каплю росы. Рассмотрел без тени удивления, словно знал заранее, что увидит, и почти нехотя вернул. Он был приметно взволнован, а еще как будто расстроен и обнадежен одновременно.
  
  - Иногда мир дарит снави нечто, но смысл подарка может долго оставаться неясным, однако в конце концов находит свое предназначение. Особое. Интересно, что ЭТО даст тебе? Дар очень редкий, ценный и неоднозначный, - он еще раз мельком изучил мой скудный наряд, явно стремясь сменить тему. - Ты действительно не владеешь оружием, раз в своем мире не носишь даже кинжал.
  - Здесь-то зачем? - опешила я, и усевшись, довольно промурлыкала - Тут у меня уют, тишина, на востоке (я не ходила, но знаю) на опушке яблони и небольшая вишенка. К закату ближе цветные клены, бересклет, падуб. Севернее кедры - воздух чувствуешь какой терпкий? Смола за день вытопилась, а ветерок оттуда. За холмом несколько очень старых дубов. Есть тут олени, лисы, волки, медведь - ну все как положено. Только меня никто не тронет, это действительно мой мирок.
  - Оружие носят во снах те, кто привык к нему в яви с детства, - вздохнул знающий все Риан. - Не из чувства опасности, а потому, что всегда под рукой. Ну вот зачем тебе такая куча карманов, застежки мудреные? Просто привычно, удобно. Так и с кинжалом. В большом мире он тебе будет не без пользы. Я знаю, я старый и довольно опытный путешественник. К тому же я хочу тебя научить передавать то, что ты знаешь, другим. Например Мейдже. Ты и сама научишься, но возможно не так скоро, а времени нет. Смотри.
  
  Риан сел, удобно откинулся на мебельно-изогнутый ствол старинной ивы и умостил раскрытые ладони на коленях. Посидел так с полминуты, разглядывая, видимо, свою бесконечно длинную линию жизни на правой руке, потом аккуратно повел указательным пальцем левой по этой линии, постепенно закручивая движение против часовой стрелки. Через два-три оборота под пальцем возникла призрачная пуховая нить, тонкая и туманно-размытая. Он ловко подцепил ее, скрутил, помогая большим пальцем и потянул к себе, как обычную пряжу из кудели.
  Я тихонько охнула и придвинулась, восторженно изучая чудо. Он, видите ли, не снавь, он мирный библиотекарь, состоящий при архиве. Типичный эльф...
  Пока я удивлялась, он все крутил и тянул нить, которая уже лежала на росистой траве у ног петлями, тонкая и легкая, как невесомая паутинка. Мое сонное сознание словно ныряло в туманную пряжу, стоило к ней приглядеться попристальнее. В нити я отчетливо ощущала его опыт, и, чуть меняя угол зрения, различала то взблеск меча, то короткое движение пальцев, спускающих тетиву, то странно замедленный, почти балетный, прыжок-уклон. Убедившись, что дело не быстрое, я перестала пялиться и, поднявшись, побрела к северной лощине. Мои планы были глупее глупого. Но, поскольку это сон, пусть и не обычный, сознание не думало возражать. Вот схожу быстренько, благо Риан занят, а то пока объяснишь, куда и зачем, сама последние остатки надежды растеряешь.
  Раздвинув гибкий водопад из молодых побегов серебристой плакучей ивы, я покинула влажный берег пруда. Впереди, перламутрово подсвеченные почти полной луной и укутанные легкой шалью тумана, зашелестели березы с любимой картины Куинджи. Хорошо-то как! Я миновала рощу, прибавила шаг и выбежала на луг, подставляя обращенную к земле ладонь под ласкающиеся головки высоких сонных ромашек. Где-то здесь, почти наверняка. Лучшее место для мышкования.
  
  - Ероха? - неуверенно окликнула я невидимый призрак, миг назад взвихривший струи тумана у края лощины.
  
  Это был он.
  Издав победный вопль, мой полосатый охотник подпрыгнул на метр с лишним, сверкнул холодным фосфором подсвеченных луной глаз, извернулся и метнулся на крупную добычу. Повиснув на хозяйкином бедре, ловко обхватил ногу всеми четырьмя мягкими лапами и для верности чувствительно прикусил кожу. Я пошатнулась - все восемь килограммов очень живого веса плюс полкило росы, собранной с поляны на длинный густой мех. Он был мокрый до самой спины, и, едва устроившись на руках, принялся музыкально жаловаться на свое горькое одиночество и нервно вылизывать лапы.
  Когда мы вернулись к озеру, Риан, по счастью, уже смотал нить в компактный клубочек и несколько раздраженно поджидал нерадивую снавь, пропустившую урок. Представляю, что сотворил бы с его ценным опытом, расположившимся заманчивыми петлями на траве, мой хулиган. Который, кстати, тут же и был представлен.
  
  - Вот он, Ероха. Как видишь, существует, ловит призрачных мышей и вполне счастлив. Кстати, давай я тебе - кота, а ты мне - клубок. Иначе опыт размотает он, будет у нас первый на два мира кот-ниндзя, - я поймала во взгляде собеседника недоумение и пояснила - Это такие неуловимые и непобедимые ночные бойцы.
  
  Риан не ответил. Сунул мне клубок не глядя и принял возбужденно поющего Ерофея. Видимо, поверить скопом в колдунов, ниндзя и автомобили было проще, чем в живого кота, нагло бродящего по хозяйским снам.
  Дальнейший позор я просто не стала смотреть. Меня и не просили, кстати. Серый предатель млел и урчал, что вообще для него крайне нетипично, особенно с посторонними. Риан ласково лепетал что-то вопросительно-восхищенное и несуразное про "какие у нас мягкие лапки, ясные глазки, белые зубки, чуткие ушки".
  В знак никем не замеченного протеста я удалилась на другой берег, обогнув озеро по мелкой воде, еще хранящей следы дневного тепла у поверхности. Пристроилась на коряге и взялась за клубок. Больно мне они оба нужны! Сама разберусь. Клубки - это по женской части. Где кончик? Сейчас мы его, осторожненько...
  Подцепила хвостик нити ногтем указательного пальца правой руки и легонько потянула, ожидая от ленивого подсознания подсказки. Нить колыхнулась и уткнулась в кожу, словно ощупывая ее. Потом чуть дрогнула и стала раскручиваться почти прозрачной спиралью, одновременно наматываясь на палец, слой за слоем. Клубок на левой ладони дернулся и провернулся. Все пошло, вроде, правильно. Я зевнула и поудобнее устроилась спиной в развилке коряги. Глаза слипались. Значит, скоро я проснусь, вот странный мир!
  
  - Ну не топайте, слоны бессовестные! Изуверы-ы, - простонала я почти без голоса, отчетливо понимая: это мужской заговор и они меня точно изведут.
  
  Дело уже спорилось.
  Голова не просто болела, это слово ничего не описывает из гаммы моих ощущений. Она пульсировала, мозг мутно шевелился, как дикобраз в логове, проткнувший череп своими ядовитыми иглами. Глаза опухли и не открывались, рот был полон желчью, спину свела судорога. Отравили?
  Вроде вчера вина у Риана не нашлось, тем более столько. Я бы запомнила. Хотя нет, помнит он. Я только болю.
  
  - От глупости ничем не лечат, - заявил знакомый голос без малейшего намека на сострадание в интонациях. Одно веселое злорадство, - клубок тебя кто просил разматывать, ниндзя скороспелая? Тем более - весь за один раз. Запойная ты у нас девица, и вином интересуешься, кстати. Удивительно, что при таком мудром домашнем коте состоит столь безнадежная хозяйка. Ну что он в тебе нашел?
  
  Риан аккуратно переместил мою многострадальную голову, помогая выпить очередной настой. От знакомого вкуса сознание взбодрилось, кожа пошла крупными приветственными мурашками. Спорить все равно сил не осталось, я покорно пила. Даже приоткрыла одно веко, в щелочку изучая утро. У самого носа обнаружила Ерохин хвост, возбужденно подергивающийся и загибающийся на конце. Он уже тут! Стало интересно и я, преодолевая могучее притяжение соснового пола, приподнялась на локтях.
  
  - Откуда здесь предатель, то есть кот? - выдохнула я, ненатурально изображая праведный гнев.
  - Не знаю, - в то мне ответил Риан - Он, похоже, гуляет везде, где захочет. Сейчас присматривается к избушке. Кажется, доволен. Обнюхал все, двух дохлых мышей мне приволок, обменял на сыр. Теперь интересуется выдрой, но тут у него шансы средние, как полагаешь?
  
  Я неопределенно пожала плечами и поползла к выходу. Солнышко просыпалось, улыбаясь единственной пока в этом мире снави приветливо и сочувственно.
  Спасибо.
  Хоть кто-то меня сегодня не учит, а просто гладит теплым сиянием, как ребенка, по несчастной больной голове. Это так здорово. Сегодня надо соорудить моток для Мейджи и договориться с ней об условиях эксплуатации моего прежнего организма, а заодно имущества, знакомых и немногих оставшихся родственников. Получит профессию дизайнера и прочие навыки только в обмен на обещание: не разрывать отношения с братом, не менять круг приятелей слишком резко, сдать этикетки без скандала, выучить все дни рождения родни, быть милой с соседями, следить за могилками, ухаживать за садом, продать машину обязательно в хорошие руки... Список был очень длинным и местами абсурдным. Например, не подписывать работы моим именем 'Ника' или не пить кофе с риском залить клавиатуру, не травить полученный организм никотином... Ничего, выучит. Все равно без моей помощи ей ключа от квартиры не найти вовек. Кто ж станет искать в старом зимнем тапке, на дне шкафа, за обувными коробками? А ключ приземлился именно туда, я-то знаю.
  Еще знаю, что Ероха останется с Рианом. Вот и хорошо. Они оба настолько не люди, что понимают друг друга лучше, чем меня. Выходит, можно собираться. Жажда странствий, знаете ли, - я слышала о ней, но в полной мере ощутила впервые. Незнакомое, кружащее голову и довольно навязчивое состояние. Где ты, мой здравый смысл? Ау-у: молчит, нет его на месте, а то бы возразил и вразумил. Значит, в путь. Вот только куда?
  Я села и вопросительно посмотрела на Радужный. Водопад проигнорировал тему, а вездесущий Риан - нет.
  
  - Решила побродить, - заявил он вполне утвердительно, отзвуком моих мыслей возникая в дверном проеме. - Тогда тебе в Карн, по любому начинать следует оттуда. В ближайший город, глянуть что и как, на первый раз ни во что не вмешиваться. Кота оставишь у меня, это не обсуждается! И еще: до похода закончим с делами и ты выслушаешь все мои мудрые отеческие наставления.
  
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"