|
|
||
...Окно было раскрыто. Прямо в эту безграничную, бесконечно глубокую и чистую высоту. Огромность, необъятность и вечность небес затмевала нежную зелень лужайки, росчерк затуманенного леса у горизонта. Деревенские домики, пруд с кувшинками, рыжие улочки, - все тонуло в кристальной голубизне. Это было какое-то особенное небо: объемное, трехмерное; его хотелось ощутить, почувствовать; до него хотелось дотронуться, вобрать его в себя, растворить в себе, или же раствориться в нем. Чтобы оно по нитям протянутого в вышину взгляда влилось в глаза и осталось там навсегда. И дарить его каждому встречному по малой крупице. Или отдать лишь одному. Но все без остатка.
На столе лежало письмо. Неоконченное. Глупое и наивное. Такие письма не отправляют адресату. В нем написано и про небо, и про землю, и про то, что так хочется, обернувшись листком, лететь в прохладе неба и опуститься на ладонь, ту самую, прикосновение которой равно прикосновению всех ангелов этого мира. Или демонов, - какая разница! И умереть, упав на эту ладонь, погибнуть, ибо, зачем жить дальше?
А на крыльце стояла она. И смотрела вверх, где плыли листья, стаи журавлей, облака. Стояла, кутаясь в простенькую голубую кофточку. Такую же голубую, как это бескрайнее небо. Ее звали в дом, к гостям и родне, но она не двигалась: все смотрела, точно ждала чего-то.
И он видел ее, сидя за столом перед этим письмом, которое она никогда не прочтет. И казалось, душа его кружит над домом, как бумажный самолетик, несется в заоблачные дали, покачивая крыльями, давая знак.
Все теряло смысл в этот момент: небо и земля, жизнь и смерть. Главное - как бы она не простыла, потому что уже прохладно по вечерам, а кофточка на ней легкая... Что смерть по сравнению с этим?
Однажды все изменилось.
Заходило солнце. Медленно, расплываясь красным маревом по невозмутимо ползущим облакам. Узкая тропка то взбегала на косогор, то соскальзывала в забурьяненный лог. Потом споткнулась о бурелом и вовсе пропала. Осталось поле, на сколько хватало глаз и редкие сосны.
Он шел по этому полю, и она, чуть поодаль.
- Такой огромный лес. Странно, что мы встретились.
- Куда мы идем?
- Разве ЭТО имеет значение?
- А что имеет значение?
- Не знаю. Но не то, куда мы идем. И не то, кто мы. Может быть - звезды, небо. Наша жизнь для них ничто - миллионная доля секунды.
Он сорвал какой-то поздний цветок и сдул лепестки со своей ладони.
- Это мы с тобой. Понимаешь, нас не существует.
- Но ведь Бог нас зачем-то создал.
- Порой мне кажется, что Бог не правит нашими судьбами. Даже не наблюдает за нами. Ему все равно.
...Он срывает нас и сдувает с ладони...
- Значит, судьбы нет?
- Есть. Но Бог здесь ни при чем.
- Ты не веришь в него?
- Ровно настолько, насколько муравей верит в то, что на него не наступит человек.
- Значит, нас нет?
- Нет. И значит, оправданы любые глупости.
- А что, если после смерти...
- Как ты думаешь, что станет с тем цветком, который я оборвал?
- Какая разница.
- Вот именно. Видишь, мы боги...
Что теперь будет?
За стеклом - бег ветвей, бег проводов; хмурые неубранные поля.
Он то проваливался в беспокойный сон, то просыпался. И опять тонул в скольжении теней. Поезд нес его куда-то, за пределы всех известных пространств, сквозь кружение первых погибших листьев. Оборванных с небосклона облаков, взвихряя за собой эту пеструю бело-красно-желтую смесь.
И чьи-то лица внезапно всплывали из памяти, удалялись по спирали, пропадали во тьме - там, среди листьев и облаков.
Что сбудется впереди? За этим полем, в конце всех путей, куда прибудут однажды все поезда. Что мерещится во мгле надвигающейся ночи? Одно и то же лицо, один и тот же голос. И сладко, и больно вновь и вновь думать об одном лишь человеке на всей земле. Да что там - во всей Вселенной.
Вселенной, где мы летим случайными звездами, не замечая, как гибнут планеты, рождаются светила, исчезают галактики. Летим в поисках одной лишь такой же бессмысленной светящейся точки, сорвавшейся в черную бездонную глубину космоса.
Может быть, это имеет какое-то значение?
И сердце сжимает тоска: увидишь ли опять эти глаза?
Он снова засыпал. Скрипели половицы, чья-то рука тянулась к дверной ручке, разверзалась черная дыра, и в нее брызгали яркие звезды. И кто-то собирал их в ладонь и бросал вниз, точно горсть земли. Может быть, это Бог.
Что дальше?
Что дальше...
А потом падал снег. Долгий - долгий снег. Пушистый и мягкий. Укрывая улицы, дома, фонари.
Она - под этим снегом. В вязаной шапочке и коротком пальто. Такая близкая и понятная. Он держал ее за теплую ладошку и был жив. И не понимал, что же это творится с ним. И с ней. И со всем белым светом. Лишь смотрел на нее и улыбался, просто не мог сдержать улыбки. А она улыбалась в ответ. И они болтали о чем-то, смеялись, бредя черт знает куда. Вокруг не было ни души, никого - только снег. Снежинки таяли на ее щеках и губах.
Было тихо и спокойно. Кошка в освещенном окне, старый москвичонок под белой периной - такое помнят вечно.
Потом - задернутые шторы и зажженные свечи. Не осталось ни взглядов, ни мыслей, ни вопросов. И на огне наступившей тишины догорели последние слова - самые главные, а, может, самые ненужные. И вокруг была тьма, и точно две тонкие нити плелись в нее два неровных дыхания, и глаза смотрели в беспредельную высь, раскинувшуюся внезапно там, где был потолок. Все вещи теряли очертания и парили, темные, призрачные. Не за что было удержаться и оставалось только рухнуть вниз, чувствуя, как душа догорает, вырвавшись в атмосферу из космоса.
И один Бог, чуть растерянно и смущенно, усмехаясь, глядел на них.
И падал снег...
Еще одна ночь. Пустая квартира, тиканье часов, выключенный свет, телефон на столе.
Он ходил по комнате. То садился в кресло, брал в руки пульт от телевизора, но через минуту зашвыривал его под диван, опять вскакивал.
Двенадцать... Час... Полвторого...
...Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и тупо смотрел в проем между шторами.
Звонок.
Вздрогнув, он рванулся к телефону, схватил трубку.
- Привет, - немного виновато, но уверенно.
- Ты в курсе, сколько времени?! Это ничего, что я тут с ума схожу, как ты считаешь?!
- Может, ты сначала узнаешь, почему я задержалась? Что ты вечно начинаешь в бутылку лезть?!
- Ничего я не начинаю. У тебя же сотовый!
- Батарейки сели.
- Конечно! Как всегда!
Злость, обида. Брошенные трубки. Раздумья, раскаяние. Звонок.
- Прости меня.
Молчание, вздохи.
- Завтра приедешь?
- Конечно.
- Я жду...
Темный город, холодный дождь, остановка. И все автобусы, конечно же, в парк. Мимо летели автомобили, осыпая брызгами - никто не останавливался.
Он опять забивался под козырек рядом с ларьком. Набирал один и тот же номер. Но линия была перегружена.
И безжалостные часы показывали, что осталось совсем мало времени, а дождь все усиливался.
И, безусловно, нужно было ехать, нужно было, чтобы ответили. Ведь еще ждут. Конечно ждут.
И осознавая, что никуда уже не успеет, он ринулся прочь от остановки, сорвался на бег.
Жгучие струи хлестали по лицу, порывы ветра едва не сбивали с ног. И все дома, все улицы и перекрестки так были похожи друг на друга в этом хаосе, что казалось, - он вновь и вновь возвращается на то же самое место. Точно злой дождь закрутил водоворот всех его дорог и путей. И теперь не вырваться.
А ему никак нельзя было сегодня опять не добраться до нее. Он чувствовал это. Потому бежал. Задыхаясь, запинаясь... Словно это безумное бегство могло искупить все неисполненные желания и несдержанные обещания.
Когда сил уже не осталось, он сел на скамейку в незнакомом дворике, куда его принес круговорот грозы, и лишь одна мысль мучила его: Почему так все изменилось? Почему?.
...Но разговор случился только через месяц. Неожиданно.
- Понимаешь, для меня это все как-то... некрепко, что ли. Странно даже иногда. И нелепо, - говорила она. - С самого начала так было. Я постоянно сомневаюсь. Мне нужно время.
- Время? Зачем? Все можно поправить и так, - уверял он.
- Дело не в тебе, дело во мне.
- Что за банальности ты говоришь!
- Но это правда...
А потом было лето, и отпуск порознь. И кто-то другой на берегу у костра заглядывал в ее глаза и шептал: Я тебя не забуду. Никогда И она понимала. Что уже не вернется. Что не может, не должна. Она улыбалась, смеялась и держала в своих ладонях другие руки, но на душе было пусто и горько. И страшно становилось, что так будет всегда, что в этом мире вечно лишь такое: некрепкое и ненадежное. Ни небо, ни звезды не имеют значения, ни даже душа, парящая в небе бумажным самолетиком.
Случайное, нелепое, непрожитое, не сохраненное, внезапно оборванное и напрасное...
Она даже написала ему письмо.
Но не отправила...
Август 2002г.