Так странно входить в эту комнату жёлтую,
Где люстра горит не сильнее лампадки,
На сером ковре оставлять свои тапки,
И взглядом уставшим вгрызаться в обои.
Огромный диван отзывается болью
В спине и раздавленной буднями шее.
Закрыто окно. Холодны батареи,
Обсыпанные волосатой мукою.
Мукою. А может, и мукой. Не знаю.
Но помню, что маленький кубик в углу
Ворчал непрерывно, неся ерунду,
Ворчал ежечасно, не переставая.
Давно, хоть трещит голова, что недавно.
Недавно тут стало безжалостно тихо.
Недавно иконы закрыли мне выход.
Недавно лишился морального права
На выбор: успеть или спиться к чертям.
Так вот не успел. Остаётся бутылка,
Где солнечный зайчик купается бликом.
Нетронутый хлеб. Одинокий стакан.
Недавно такой же стоял на могиле,
Которую быстро лопаты зарыли,
А я шевельнуться не мог, истукан.
Потом возвращался по грязной дороге
В машину. Уехать, не зная куда,
Малюя губами, что время вода,
Что шрамы проходят, угодно так Богу,
Что он не оставил своих полномочий
За кислую взятку лукавому змею,
Что правда нас там безвозмездно пригреют,
Простив нам грехи, богохульство и прочее.
Не может же всё оборваться вот так
Бесславно, ничтожно, в холодной земле?
Нельзя провести по любимой руке
Своей безобразной рукой никогда?
Не верю! Нам плохо жилось в этой жизни.
Не стану оправдывать глупую ругань,
Но мы заслужили хотя бы друг друга
Там после свечей и законченной тризны.
Ведь я-то живу. Иногда хорошо.
Но чаще не очень. С поломанным сном
Ползу, как ползёт по жуку колесо,
Неважно - на крест или толстый рожон,
Давно, но недавно пронзивший меня
Лучом желтизны, где разбился об люстру
Рассвет, и в бутылке пока что не пусто,
И давит, и давит виною стена.