Сухарев А. : другие произведения.

На другой стороне темного коридора Затмения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   Jack without his humanity
  is one artery away from Jack the ripper,
  and every day that goes by is one year
   of guilt waiting for him
  on the other side dark corridor Eclipse.*
  
  They never caught the Ripper and time
  and history have spirited his identity away.**
  
  
   Джек тонул в черной меланхолии. Густели тени от черных мыслей. Он сидел в таверне на Бердкедж Уолк, перед ним, прижатая тяжелой кружкой с глинтвейном к темной обшарпанной дубовой столешнице, сегодняшняя "Тайм". Вся первая страница отдана вчерашним убийствам: две девочки - одна в парке, другая - под мостом на набережной Темзы. Обе - разрезаны вдоль и выпотрошены.
   Глинтвейн плохо согревал озноб, но грел мысли в обратном темному направлении, и Джек стучал монетой по столешнице: "Трактирщик, наливай!"
   Что-то не так было в Таймс... Нет, не в написанном - там обычный репортерский трёп - пару минут назад он заметил, что изменилась одна фотография, потом увеличились цифры предполагаемого времени убийства. Джек не пьян, он никогда не пьянеет. Цифры увеличились и... начался обратный отсчет.
   12:30 - время предполагаемого убийства Мэри, дочери зеленщика, рыжей зеленоглазой попрыгуньи - он ее знал, видел собирающей разноцветные листья в парке.
   12: 25 - в мозгу даже щелкнул переключатель, он слышал его сквозь звон монет, что рассыпал косоглазый старик на прилавок слева, требуя налить ему скотча немедленно. Листья в парке за окном, подчиняясь норову старикана, срывались с веток, летели вниз и с бились оземь, разлетаясь цветными брызгами.
Минуты летят. Глаза в ночи горят.
Тени на стенах друг с другом говорят.
   12:20 - черноокая тридцатилетняя на вид смуглянка ("похожа на портовую шлюху" - отметил Джек) замечтавшись, отвернулась и смотрела на парк в окно, не слыша тревожного гула вокруг, не чувствуя хмельного запаха пролившегося вина, не видя, как солнце, устав расцвечивать зелень золотом, покатилось на запад. Девка ждала восхода луны - ведь грядет полнолуние... "Нет, ты не во вкусе потрошителя - он выбирает невинных. Как Мэри..."
   12:30 - Косой старик слева сменился моложавым господином в кашемировом полосатым кашне, стакан с виски в его руке давно запотел.
  
   - Вы не скажите, что это за лист, какого дерева?
  
   Парк от ужаса вздрогнул, в таверне день сменился сумерками, листья от негодования бросились в разные стороны, а горячее светило, опасливо почесавшись о горизонт, спряталось за тучу.
   Она была хороша. Рыжая, как прозрачные закаты, рыжая, как предгрозовые рассветы, рыжая, как червонное золото. Нынешняя осень - хозяйка золотых россыпей - теплая, и платье на девчонке было открытым и легким. И разлапистые веснушки ползали по ее голым рукам, лицу и шее - как светлячки.
   Мэри была маленькая, но уже по-взрослому складная - нимфетка - сладкая конфетка. Не целоваться молоденькой девчонке со старым, облезлым шкипером...
   Но у Его тени не было Его старости, она снизу подобралась к девичьим ногам и заглянула вверх. Джека передернуло.
  
  
   Мэри бережно опустила в Его ладонь резной, наполовину еще зеленый лист.
   - Садись? - по праву возраста, по праву старости перешел Он с нею на ты.
   Она села слишком близко. Ее голые колени приткнулись к Его, ее голое плечо уткнулось в Его сюртук, и их темные тени, отпрянув на миг, принялись обнюхивать друг друга.
   Джек залпом выпил глинтвейн, со стуком поставил его на стол и опять крикнул трактирщику: "Наливай!"
   11: 00 - время замерло на дне пустого бокала, как через лупу, округлив сбежавшие минуты, наблюдая поединок внутри очерченного круга, грозящий разорвать его границы. И в амплитуде зова тончайшей нитью вяжет мысль присутствие с отсутствием в реале. Всплывают тени из теней, из слов написанных, как следствие паденья равновесий, кому-то тёмному играя на поруку... Ничто не возвращается, и только возобновленье какой-то главной клетки внутри является толчком для нового прыжка в другое измеренье, по новому витку к абстрактной высоте, зовущей в мир иной брести по сумеречному коридору. И он пошел на зов темного: "Зеркало в зеркало... обликом облако... некуда - в некогда... коридор зеркал, коридор свечей... умножение теней дробным подобием... себя(?)"...
   На безмолвный кричащий вопрос последняя свеча в бесконечной дроби отражений дрогнула.
   Сзади что-то тревожно крикнула трактирная служанка или... это птица в парке...
  
   Джек шел по коридору к той последней свече, которая была и не свеча вовсе, а мерцающая, как пламя свечи, колеблемое в почти недвижном воздухе, почти прозрачная девическая фигурка. А по бокам горели факелы, и сияли огромные зеркала.
   Девушка подняла просвечивающую руку и указала на одно из зеркал. И вошла в него, как в дверь.
   Он повернулся и, закусив губу, тронул зеркало рукой, нажал - как паутинка лопнула амальгама ирреальности - рука вошла вглубь оправы.
   Шагнул. Новый коридор. И мерцающий силуэт у дальнего зеркала.
   И когда призрачная рука в очередной раз указала на зеркало, Джек послушно повернулся и... замер.
  
   Свечи по бокам оправы чуть высвечивали стекло, в нем отражалось зеркало напротив, а сквозь него... Таверна... За стойкой - сгорбленный господин в сером сюртуке. Расплатился, прихватил со стойки газету - вышел. Не спеша перешел улицу, оглянувшись на окна таверны, вошел в открытые ворота парка.
   Это был яркий осенний теплый день. На скамейке липовой аллеи Он ждал ее. Время от времени с веток парковых деревьев срывался еще один лист, неторопливо спускался и с легким шорохом терся о булыжную мостовую. Рыжеволосая девчушка подняла один из них. Подошла к скамейке, они поговорили немного и она села.
   От набежавшей тучи внезапно почернело, ознобом пробежал по листьям ветер, девочка поежилась - он протянул руку, обнять.
  
   Джек с размаху ударил ладонью по стеклу - гулко вторил удар грома. А из темного угла таверны донеслось ругательство и тяжелый стук бокала о дубовую столешницу.
  
   Девчонка ничего не увидела, ничего не услышала, она взяла из его рук газету и быстро сложила из нее птицу - подбросила и поймала ее ладонями-лодочками.
   И снова, и снова...
   Она играла с ней, она веселилась с газетной птичкой - она с ней кокетничала. Птица планировала, закручивая широкую спираль, слегка взлетая на воздушных ухабах, легко подчиняясь случайным порывам теплого ветра, и было в ее небрежном скольжении нечто от...
   - Странно, никак не пойму на что это похоже? Я думала поначалу, что должно бы - на воздушного змея, но...
   - На парусник. На летящий по верхушкам волн чайный клипер, - он как никто понимал в этом, старый морской волк-одиночка.
   Она взглянула на него. В ее глазах плескались два океана, и неслись по их зеленоватым безднам, сквозь грозы и штили неслись через них - от древней бездумной Азии к чопорной старушке Европе с грузом первого чая в своей вечной гонке - две легенды, две леди - "Кати Сарк" и "Фермопилы". И не было им больше соперниц, и не было им преград.
   Птица упала на землю. Они одновременно нагнулись.
   Их ладони соприкоснулись. И она не убрала свою.
   Она держала газетное чудо - листок-птицу, а он - ее веснушчатую ладошку.
   И все океаны земли плескались на расстоянии объятия, и летели в них все клипера мира.
  
   Мрак опустился мгновенно, только что бушующий ветер стих и разом хлынул поток мутной жижи, она уже не увидела этого - на губах застыла светлая улыбка невинности, а ниже, от тоненького горла мимо хрупких ключиц - ровно посередине двух разлетевшихся в разные стороны горок грудей, развалившейся дорожкой по животу, где в месте пупка легла корявая сбоина, а дальше - точно по курсу корабля-кинжала - к рыжей полянке и в узкую щель девственного грота не откупоренной бутылочки, как будто специальный жрец "паскудно" снимал печать с теплого еще трупа.
  Одним росчерком-движением, точно, как хирург.
  Рядом погибла вымокшая в крови птица.
  На ее лбу заалели цифры - начался отсчет.
  
И в круге изверженья рождаясь вновь
  песчинкою на дне бушующих морей,
  прообразом песков поверхностных
  и дюн безбрежных колыханья,
  и полукружий разрастанья
  по временнOй шкале...
  движение неоспоримо,
  как южной птицы дальний зов,
  и с ним - поднятие на эшафот.
  В предвечернем свете
  мутнеет блеск серебряных дождей,
  а раскадровка всех метаморфоз
  ведет к апофеозу воплощенья,
  где всё расчетливо течет по лезвию ножа,
  когда определяет суть
  одно условье:
  понять-принять,
  отречься и отвергнуть,
  и преобразить свой ход историй
  по лабиринтам всех ловушек,
  чтоб перейти
  по сумрачному коридору реальности
  за грань.
  
   Какую?.. И чего?..
  
   13: 30 - время убийства Софии, - читал Джек и видел полную картину, пазлы сложились в его голове. Он знал все.
  
   Почему он выбрал толстушку Софи в жертву эшафотному кругу, а не рыжую малютку Мэри?
   Трудно сказать, что-то теплое и родное было в ее мягкой ладошке...
  
   Рыжеватая, веснушчатая девушка бродила по аллеям парка, зачерпывая ногами листву и подкидывая её в воздух. Из недалекой набережной раздались вопли и крики, пошумели и стихли.
   "Кому-то плохо", - легко подумала она и тут же забыла.
  
  
  
  
  
  
  
  * Джека без человечности отделяет лишь одна артерия от Джека Потрошителя, и каждый день, который длится как год вины, ждёт его на другой стороне темного коридора Затмения .
  
  ** Потрошитель не был пойман, время и история похитили его личность.
  
  В рассказе использованы слова из песни группы Master Spensor "Джек Потрошитель",
  И верлибр Яны (Зверь-одиночка) "Сюр Гному".
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"