Аннотация: Апокалипсис - это способ получения информации.
Апокалипсис
a. К скале в горах прилепился одинокий монастырь. Среди ночной тьмы с холодным ярким светом звёзд, в неимоверном количестве засеявших прозрачное небо, обречённо соревновался жёлтый тусклый свет, что исходил из узкого окна выдолбленной в скале кельи. Её, совсем недавно, затратив много тяжелого труда и мало времени на постройку, расположили выше всех монастырских строений.
Не светилось больше ни одно окно в монастыре.
Высокий, худой монах, с непокрытой головой, облаченный в ризу тёмного серого цвета в задумчивости стоял перед грубо сколоченным столом. На его краю стояла глиняная плошка. В которой горела одинокая свеча, отбрасывая свет на неостекленное окно.
b. Сегодня, после обедни, был долгий разговор с настоятелем монастыря.
Сказал мне настоятель о том, о чём я знал, что давно иссякли обильные поступления в монастырь, превратившись в тонкий, прерывистый ручеек. Дополнил с грустью, подтвердив мою догадку, что долго жили монахи за счёт запасов, но вот кончаются и они.
Исхудала и поизносилась братия.
Вот и сейчас, надо бы им стоять во всенощном бдении, да слабы стали.
Слабы стали как телом, так и духом.
Основным занятием монастыря было переписывание библейских текстов.
Пишущие святые слова со временем начинают относиться к этому возвышенному делу как к обыденной работе. Они теряют восприятие жара высокого слова.
Для них вся монастырская жизнь становится скучной рутиною. При отсутствии физического труда и доступа к мирским развлечениям превращаются в созерцательных бездельников. От того наглеют. Постепенно обыдляются. И потому становятся охочими до соблазнов.
Вспомнилось, как весело и шумно было в монастыре раньше.
Создающим святые тексты копиистам легко прощаются небольшие шалости. А затем, по слабости чахнувших от старости, или по врожденной нерадивости настоятелей, теряют послушность им самим, да и божий страх. С утерей управляемости стада, становится допустимым, для этой из ничего образовавшейся в обители по законам человеческого стада ризной знати из писак, лёгкое отношение к исполнению суровых монастырских правил.
Как бы братия не разбежалась.
Не попросил настоятель прямо, а только намекнул - много подвигов было у тебя в прославлении веры, и только новый подвиг твой способен спасти наш монастырь. Пожаловался - забыли церкви о нашем, некогда наиважнейшем монастыре. А их задача, испокон веков, поддерживать всех тех, кто веру божью облекает в письменное слово.
g. Сел, взялся за перо, начало мне понятно. В нём перечислить нужно всех, кто должен нам помочь. Но, перечислить так, чтобы поняли, в какой грех впали, о нас забыв.
В продолжительном послеобеденном разговоре с настоятелем подробно обсудили достоинства и недостатки существующих церквей. Отметили особо то, что нужно в послание включить все церкви, даже те, кто помочь не сможет и те, кто помогать не будет.
Увлёкся, за одно дыхание написал начало. И всё - закончились слова.
d. Неся возникшую внутри пустоту подошёл к раскрытому окну, чтобы подышать не испорченным копотью лампады, что чадила в выемке глухой стены пещеры, пропитанным ночною свежестью чистым воздухом.
Втайне надеялся, что бодрящий воздух, а может потраченные на это занятие минуты отдыха, вернут в душу искру божью, называемую вдохновением. Такое ранее уже бывало. И не раз.
Хрустальной прозрачности и девственной чистоты прохладный, хранящий дыхание далекого моря воздух позволял видеть весь ближний мир и небеса, парящие над миром.
Далеко внизу угадывались на мозаике окон монастырской церкви едва уловимые блики от тускло горящих свечей.
Свет от ярких звёзд да невидимой - закрытой вершиной изъязвленной гротом кельи скалы - луны способен был осветить лишь верхушки горных хребтов. Внизу меж ними властвовала тьма.
И, легко можно было поверить, что нет больше в этом мире никого кроме обитателей этого монастыря. Да бога наверху, которому молились в том монастыре.
В ясный день с высоты скалы просматривался кусочек моря, и изредка даже угадывались контуры больших зданий легендарного города, расположившегося на берегу воспетого в классической греческой поэме морского пролива.
Невдалеке от монастыря, на пересечении торговых путей, находился маленький городок.
Но сейчас ночная тьма скрывала всё.
Не было в то время в тех городах таких проявлений человеческой жизни, которые способны бы были победить ночную тьму.
Тишина века властвовала над миром.
Намного позже, шум индустриальных веков разгонит эту первозданную тишину.
Шум сделает почти невозможным человеку слышать бога.
Индустриальный свет приглушит свет звёзд.
И, невозможным станет одиночество, останется лишь его чувство.
e. Давно уж за полночь.
Душа пуста.
Нет слов.
А те слова что есть, так мелки и ничтожны.
Метнулся от окна к иконостасу. И в исступлении от борьбы со сном, в давно привычном для себя молитвенном экстазе воскликнул, к его лику обращаясь - прося дать истинное слово.
Молчало всё.
И пустота, царящая вокруг, заполнила меня. Космическая пустошь вытеснила, заменила ту, мою опустошенность. Что во мне давно сидела.
Устало взвесил лежащую на душе тяжесть, и понял всю открывшуюся непосильность духовной ноши, так безрассудно взятой на себя.
z. А он, услышал. И ответил.
Спросил - зачем тебе общение со мною.
Сам загорелся страстью укрепленья веры.
Вложил в мои уста слова, рокочущие подобно иерихонским трубам.
И первое, что записал я с его слов - 'После этого увидел я...'.
И поскакали кони откровений по страницам книги, и по умам поэтов.
Ƞ. Но тот, кто мысли облечённые в слова влагал в уста чужие, уж начал понимать:
- Не может истинная вера утверждаться страхом;
- Страх убивает Человека в человеке;
- Страх - пища для божков кровавых.
Замолк надолго, но не навсегда. Ушел. Погряз в раздумьях. Пропал, охваченный усталым размышленьем.
ʘ. В восторге вдохновения писал монах.
Слова лились потоком мощным, цельным, плотным. И превращались в прекрасную и грозную поэму.
Но записал - 'и не покаялись...' - и опустил перо. Которое внезапно так стало тяжело, что выпало из сильных рук.
i. Устав от поисков утраченного во время душевного подъёма, впал в забытьё.
Такое:
- когда не чувствуется тело;
- нет запахов;
- не слышишь звуков;
- лишь продолжает мыслить, забывший погрузиться в сон, мозг отрешившийся от жизни.
k. Душа металась по пустым пространствам, ища тот путь, которым установлен был контакт.
После мучительных разочарований, когда тупик, заканчивающийся безвыходно заклиненною дверью, был очередного поиска итогом. Тогда, когда утерянным обратный показался путь. Когда исчезло постепенно у монаха - но с осознанием происходящего - желание вернуться. Нашла его душа закрывшуюся неплотно дверь.
Проникла сквозь щель в каверну. Утроба во вселенной, угрюмо жёлтая, образовалась вокруг недавнего вещателя, содеянная сиянием его души, в пространстве тёмном, мертвом.
Каверна разрослась перед вошедшим, и стала светом.
И в центре света, назойливый искатель слова, увидел чёрный плащ. Чей наглухо закрывавший голову духа, чёрта или самого губителя души дьявола капюшон отсвечивал блестящей чернотой.
Плащ этот чёрен так, что не было на нём мне видно складок.
Спиной и в повороте небольшом, вошедшему был виден сзади только правый бок, сидел в плаще том человек на возвышении подобном непритязательному трону.
Что показалось мне, после никчемных, отвлекших от сути происходящего попыток опознать, подобным облаку.
На лик его невозможно смотреть, как невозможно смотреть прямым взглядом на солнце. Смотреть на то, что находится под капюшоном, можно только опустив голову, исподлобья. И то мельком, не задерживая взгляд, и не отваживаясь даже на секундное разглядывание.
Клубящееся под капюшоном плаща вещество подобно свернувшейся в клубок молнии. Увидев его боковым зрением, понял, что оно также опасно, как и шаровая молния.
Остерегайся смотреть на него прямо, коль сомневаешься в том, что ты достоин.
А, если и считаешь, что достоин - не рискуй, не зная, что Он того желает.
Отвага ни к чему. Захочешь стать пред ним - умней. Так умней, как будто ты в процессе умиранья.
Он - свет, не признающий тени.
Пришла догадка - плащ тот сплело пространство тёмное, чтобы накинуть на существо, которое в нем непроизвольно оказалось. И защитить тем самым этот феномен от никчёмной траты силы. А, может быть, защитить себя от необузданной и непостижимой, тревожащей и неспокойной, мучительно волнующей, импульсивно исторгаемой энергии.
l. Почувствовал монах иль знание пришло - то существо и есть ему даритель вдохновения.
И, закричал в зверином страхе за себя, отчаянным рывком, из пут отстранённости вырвавшийся разум его. Доселе воле подчинённый безрассудно.
Кричал, переходя на вопль, истерикой объятый рассудок:
- Опасайся! Не смотри в лицо его, меня утратить можешь!
Того не зная, что Он с тобой общаться хочет, а ты достоин этого общения - не тревожь Его!
И даже если знаешь, что готов он разговаривать с тобою - Опасайся!
m. Потупив взор, исподлобья, взглядом боковым - как в детстве при попытке упрямо солнце рассмотреть, глядел проникший за пределы живого мира служитель христианской веры на чёрный плащ.
Не понимал себе на горе - не солнце это, что ненадолго повредит лишь зрение, а светило духа - что сознание человеческое изменяет навсегда, негодным делая для жизни на земле.
Живая, обнажённая, наивная душа, при жизни битая обидами, закончившимися позорной смертью, таким упрёком стала миру, что, блистая чистотой своей, как жар небесный тело, душу иссушала.
n. Взыграла у проповедника в груди гордыня - а кто, если не я, церквями многими признавшими меня живым пророком и евангелистом, достоин с Ним общаться.
Да и писательская самовлюблённость, а также эгоистичное желание завершить тот труд, что может имя прославить на века, толкало подленьким шипеньем изнутри:
- Смотри. Спроси. А может, пронесёт. А если и не пронесёт - в веках великим, легендарным станешь.
x. И высший подвиг - подвиг самоотречения, закланье разума во имя знаний, был мною совершён.
Так думать хотелось тому монаху о себе.
o. А высшее существо, застывшее в усталом, безвременном размышлении, по-видимому, почувствовало изменения в окружающем его пространстве, привнесённые дерзновенно и с безумной храбростью искателем музы.
Капюшон повернулся - и стала видна маска, заполнившая всё место под чёрною накидкой. Блестела маска серебром, но волновалась подобно киселю - как будто сделана она была из ртути.
Но, ртуть та, скорее спрессованная в клубок молния.
И, думается, что клубок тот, для мыслящего человека, намного молнии любой грознее.
Простая молния могла убить, а эта сила постепенно ум изменяла, вытесняя разум.
Да так, что это чувствовал теряющий дар божий. Дар божий - жизнь. Но человеческая жизнь без разума ущербна, в ней смысла нет для существа с душою.
А, после разума потери, смерть стать могла лишь избавлением от напрасных мучений ещё живого, но пустого тела.
p. Сбоку из-под капюшона выплыли одна за другим чёрточки, изображающие подобие рта, носа и двух глаз.
Казалось, нарисованы они были рукой ребёнка малого, недавно начавшего рисовать.
Или тем, кто, взглянув на отражение своё, увидел ничего не выражающую маску на лице, обиделся на отсутствие столь необходимых черт. Стал рисовать рукою не пригодной к этому труду. Поняв бессмысленность и комичность своего занятия, устало улыбнулся. И, оставил всё как получилось.
Нос походил на уродливую галочку, широкую у основания, с неровными краями. Он оказался непропорционально велик относительно чёрточек-глаз и изображённого одной тонкой ломаной линией рта.
Можно было бы посмеяться над этим гротесковым изображением, если бы не приходило понимание того, что за карикатурной маской скрывается лицо измученного, искалеченного пытками человека.
И маска та, притягивая взгляд, мою вытягивала душу по крупицам.
r. Прошла по маске зыбь тревоги, показывая, что существо, скрывающееся за ней, возмущено и обижено дерзостью неожиданного проникновения в то место, где живым нет места.
Из растворяющейся маски начало проявляться пронзительно красивое лицо молодого мужчины.
Возмущение и обида мгновенно сменились растерянностью, жалостью и сочувствием к смертному, дерзнувшему прорваться сквозь немыслимые преграды.
Он понимал прекрасно и видел пару раз всю пагубность последствий и их неотвратимость для того, кто его видит и жаждет общаться напрямую. Того, кто сам решается с ним вступить в прямой диалог. Ведомого тупым упрямством эгоиста, пришедшего к нему без предупреждения.
s. Не видел смысла Он жертвовать живому разумом своим. Жертвовать бесценным даром Бога, ради получения призрачных истин.
Когда имея подарок жизни, любой сам эти истины способен своим трудом добыть.
Хоть каторжника труд ему сродни.
Да, требует тот труд безоговорочного отречения от благ мирских.
А иногда, от напряжения ума при осознании сути бытия, со лба течёт кровь вместо пота.
t. Напомнил мне монах представший предо мною того, пришедшего давно. Который мне с обидой заявил, о том, что он был признан святым во время своей жизни, а значит, должен находиться после своей смерти со мною рядом.
Не понял слова, переспросил: - 'Что есть святой?'
Как ни старался, не смог понять из многословного, сумбурного ответа, что вновь придуманное слово значит. При жизни я его не слышал.
Уж слушать перестав, в конце невнятного повествования я уловил из слов его последних, что истину он людям нёс.
Обрадовался, думал предо мною носитель новых знаний, проповедник новых истин, тех, что должны быть лучше и полней моих.
Ведь смысла познавать иль ухудшать уже другими познанное - нет.
А значит - он носитель лучшей веры.
Той веры, что несёт всё познанное нами. Она должна быть лучше, и прекраснее той, за проповедь которой я был убит.
Вникал внимательно в хитросплетенье слов, в обрывки смутных и недодуманных мыслей - и погрузился в траур.
Восторг от ожиданья нового познания, злым раздражением сменился от пришедшего понятия ничтожности, а иногда и откровенной глупости невнятного рассказа какого-то святого.
Решать, кому со мною рядом быть - Я, буду, Сам!
Я, взглядом отослал настырного святого.
Ушел, растерянный и жалкий. Согнувши спину. В пустоту.
И, больше не встречался я ни с кем из прозванных святыми.
Их сонм невнятный скучен и неприятен для меня.
u. Очнувшись от нахождения в чужом, опасном для разума живых пространстве, монах, что смог то дописал.
Упал без сил, в изнеможении.
Заснул тяжёлым сном.
ph. Проснувшись поздним утром он дописал послание. Уже в смятении ума, с трудом подыскивая начавшие забываться слова и фразы.
А жар источника ещё так ярок был и мощен - жечь продолжал остаточным сиянием того, кто вопрошал.
Да так, что плавились под жаром тем мозги, когда творил он свой последний подвиг, дописывал последнюю проповедь свою.
ch. В конце труда, о женщине, писал уж от себя.
Заканчивал свой труд, утратив опалённый разум, потеряв возможность бороться с мерзостями дна души своей.
Писал урывками.
Себя теряя.
Предоставив свои уста и сердце для выражения мыслей другому, с кем счел возможным беседовать на равных, не смог в целости возвратить своё сознание, как ему казалось, в начале необдуманного общения, замененное чужим умом всего лишь на время.
Желая жечь сердца людские словом, своё, воспламенившееся от светила духа, сжег за немногое количество часов. Не понимал, что существо с веками горящим сердцем давно забыло о слабости людских сердец.
Наполнившись волею высшего существа, отвернувшегося после разговора, не смог вернуть свою невольно вытесненную волю.
Так и не понял никогда - можно говорить подобно богу, теми же словами, но правды не сказать. Словесным мусором забросать столь трудно доставшееся откровение.
Растратить попусту апокалипсис.
ps. Ответивший на крик молитвы, успокоившись, смог здраво оценить итог общения. Вернувшись в состояние уже не раз изведанного усталого расстройства, сидел и думал:
- Учил пришедшего добру и свету, а получилось - выдал устрашение всем верующим людям;
- Страх - порожденье тьмы и злобы;
- Страх - не фундамент для веры истинной.
tm. В конце раздумий заключил:
- Взывавший слова жаждал устрашения. Стремился он речами веру в людях укрепить. И я, в момент тот, сам хотел того же.
- Его слова ко мне, словами были близкими к безумству. Безумству верующего безгранично, до отрешения от мира. Меня вернули те слова в подобное, так хорошо знакомое при жизни состояние.
- И, страсти, описывающую кару человеку, даны мной алчущему были. Тому, в душе которого пожар последней в его жизни проповеди полыхал.
Ω. Изнеможение сейчас во мне от тех воспоминаний.
Но, не ответить на просьбу вопрошавшего адепта я не мог.
И по неясной мне причине - не мог не выполнить его я требы.
Что ж это значит - кто докричится до меня, тот и решит, о чём мне говорить.
И, должен я облечь в слова чужие мысли.
И, даже не желая сам того.
Выходит, сегодняшнее воплощение моё - не предусматривает волю.