Олег : другие произведения.

Евангелие часть 2 Потом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ...не примете.
  Часть 2
  Потом
  
  
  Глава 1
  Чистилище
  
  
  1.1 Мелькнуло сверху невнятным светом. Так, как будто разлитая ртуть, по неестественным причинам принявшая форму слегка закруглённого по углам прямоугольника, находящегося на горизонте событий, отразила блеск невидимой луны в кромешной тьме беззвёздной ночи.
   Что там? Окно. Дверь. Ворота. Проход громадный в разрыве дремучих иссиня-черных облаков?
   Не хочется туда. Дыра сияет ядовитым светом. Как будто там конец всему.
   Там попадешь из ничего в небытие.
  
   Мелькнуло, и потерялось.
   И, уже не найти.
   Непонятно где верх, где низ.
   Жду. А чего жду, не знаю.
   И, нет желания знать.
   Безразличен. Пуст. Себя утратил.
  
   Засветилось ровным коричневым светом пространство слева снизу.
   Двигаюсь к нему.
   Большого желания идти туда, нет.
   Но, что-то делать надо.
  
   Вначале кажется, что это страна окутанная темнотою.
   Поближе - горящий остров в океане тьмы.
   Приближаюсь на расстояние дающее возможность разглядеть подробности - как будто материк. Нет, нечто ещё большее.
   Неоглядное пространство.
   Вселенная.
  
   Чем ближе к открывшемуся мне миру, тем слабее свет.
   Горение уже мне видится не излучаемым во тьму, не озаряющим просторы свечением, а тлением гнилья. Не порождение пламени, а освещенность испускаемая насекомыми. Свет холоден, неярок, подавлен своею сутью. Гнетётся тем, чем порождён, что освещает.
   Глаз видит отражение.
  
  Подхожу к границе тьмы и тусклой, тревожащего, напрягающего красно-коричневого цвета пустыни.
   Тьма лежит на моих плечах, грудь отражает плотный коричневый свет, изливаемый лежащей предо мной страною, так похожий на свет от углей догорающего костра.
  Не заметил, будто при рождении, как проник через предел пространств.
  Попал из ничего в нечто.
  
   Оказался на краю пустыни.
  Барханы с редко стоящими на них уродливыми, узловатыми, кривыми, практически лишенными листвы деревьями закрывают раскалённый до паляще пунцового цвета небосклон.
   Не в том месте деревья эти начали расти. Не уйти им отсюда. И, здесь им не умереть.
  
  1.2 Удручающе печальная, сумрачная пустыня.
   Горизонта нет, вместо горизонта бесконечное, падающее по сфере воздушного пространства земли, пепельно-серое, гнетущее, давящее непомерной, мегалитической тяжестью небо.
   Как будто не небо надо мною, а каменная твердь. Жестокий свод над описанным в поверьях темных подземным царством.
  
   За барханами начинается крутой спуск в пропасть. Дорога падает по сфере земной.
   Тянусь, заглядываю вдаль, вниз, в глубину.
   Вижу, что смутный бордовый цвет пугающей, тревожащей пустыни постепенно осветляется, превращаясь в грязный желтый.
   В глубине пучины лежит марево плотного, грязно-золотистого, опасного цвета.
   Словно там, на дне, горит нечто дающее ровный, неподвижный, холодный для тела, или воспоминания о теле, но обжигающий душу жар.
  
   Стою, потрясённый увиденным.
   Делаю несколько шагов, чтобы разглядеть таящееся в бездне.
   Иду ногами. Шагаю по поверхности земли.
   Иду, а не лечу. Как было до этого в пространстве небытия.
  
   Страшусь.
   Но, коль явился, то необходимо разобраться. Я должен познать и это.
  
   Передо мной усыпанная округлыми камнями дорога, похожая на русло давно высохшей реки. Дорога ниспадает вниз по такой траектории, что начинает казаться, будто стою на ободе огромного колеса. А может так оно и есть.
   Округлый спуск рождает страх падения; кружит голову, изгоняя из неё мысли; подсознательно зовет быстрее закончить тяжкое путешествие; манит предполагаемой легкостью не требующего усилий скольжения.
   Прошел не более пяти шагов. Остановился в тревоге. Захотелось оглядеться.
   Сумерки царят над этим миром.
  
   Тяжело.
   Угрозой непонятной давит тьма.
   Тревожно и нехорошо.
   Печально от безысходности.
   Бессмысленно, из-за отсутствия надежды.
  
  1.3 За близким поворотом пути почувствовал быстрое, лёгкое, длящееся доли секунды движение.
  
   Проснувшийся животный инстинкт в душе распознавшей опасность, потряс вселенским ужасом мою незащищённую плотью сущность.
   Легконогие существа перебежали из-за бархана расположенного по правой стороне дороги на её левую сторону. Спрятались за дальним холмом.
   Намереваются скрыться в пустыне. Не желают показываться мне на глаза.
   Я не двигаюсь, и они не делают ни одного движения. Стоят затаившись.
   Тревожно и тихо переговариваются друг с другом. Их не более трёх. Переговариваются только двое. Третий не владеет словом. Он туп, пуст, а поэтому опаснее двух других, что получив отпор способны отступить.
  
   Язык их мне незнаком, но смысл прерывистого шепота, пока ещё непонятным мне образом, становится понятен.
   Пойму позднее - здесь не бывает тайн, здесь всё узнаешь и постигнешь.
   Они закончили общаться, а я продолжаю воспринимать ход их мыслей, ставший, с запоздавшим осознанием неожиданного приобретения, мне доступным.
   Первоначальный испуг от встречи с непонятным, со мною, заменился в них смятением. И не имея возможности справиться с неожиданным, они сейчас полны только одним желанием, скорее рассказать обо мне тому, кто возьмёт груз ответственности принятия решения на себя.
   Существа испугались не меня, они испугались встречи с необычным, мифическим, возможно когда-либо и имевшим место в этих краях, но им неведомом.
   Я не был тем, с кем они веками имели дело.
  
   Их желание проигнорировать меня, и исходящая от неведомых, уродливых, тупых созданий потенциальная опасность для меня лично, вызвали гнев.
   Как они смеют пренебрегать мною! Пусть я не их мира, но презирать себя не позволю никому.
  
   С унылой, уничижительной иронией реагирую на своё возмущение:
   - Уже забыл? Чем обернулась твоя безмерная гордыня, проявившаяся в безрассудной непреклонности, болезненной убеждённости в своей правоте и чрезмерной уверенности в собственной силе?
  
   Эти существа жители данной местности. Это их дом. Свой дом они изучили досконально. Знают как воевать в нём с любым пришельцем.
   Я могу воспользоваться их неуверенностью и прогнать со своего пути. Вот только, не смогу всегда противостоять им в незнакомом мне месте. Я не смогу вечно воевать с хозяевами в их доме.
   Да, и не хочу.
   Но, если будет надо...
  
   Всё стихло.
   Они исчезли.
   Стою один.
   Познать необходимо.
  
  1.4 Двигаюсь вперёд. Каменистый путь за поворотом превращается в выложенную камнем прямую дорогу. Она подобно потоку застывшей лавы течёт вниз между невысоких песчаных гряд лишенных какой-либо растительности.
  
   За грядами просматриваются невысокие пустынные горы, искаженные маревом перегретого оранжевым солнцем воздуха. Их каменные цепи образуют по обеим сторонам пути монолитные стены без перевалов и расщелин.
   Иду. Спускаюсь вниз.
  
   Укол тревоги в сердце порождает страх, который парализует готовую к следующему шагу правую ногу.
   Слева, от песчаных гор по выжженной долине в мою сторону двигается гигант. Идёт неимоверно быстро.
   С облегчением отмечаю то, как он скрывается в тянущейся вдоль дороги на значительном от неё отдалении расщелине.
   Привычно надеюсь на лучшее - возможно, идёт не ко мне. Может, не встретимся.
   Нет. Вот, поднялся на вершину гряды находящейся между расщелиной и дорогой. Вот, начал спуск ко мне.
  
   Смотрю на него без трепета и испуга, успокоившись от пришедшего понимания неизбежности встречи.
   С легкой усмешкой бывалого воина на устах приготовился к смертельной схватке.
  
  1.5 Это предводитель.
   Извещён о моём присутствии избегнувшими общения со мною существами.
  
   Высокий, выше на голову своих совсем не малорослых слуг, но не огромный, как показалось с первого взгляда.
   Мощный, большеголовый, широколицый.
   В закрывающем тело до пят сером плаще. С непокрытой головою.
  
   Грубые черты лица уже почти различимы.
   Почти, но разглядеть не могу, как не пытаюсь. В напряжении щурю глаза.
   Старательно вглядываюсь, чувствуя, что сейчас это так же важно как перед началом любой драки.
   Как ни стараюсь, а рассмотреть так, чтобы понять, кто передо мною, никак не могу.
  Стремлюсь увидеть, напрягаю до предела зрение.
   Не делая шага навстречу, подаюсь вперёд всем телом.
   Но, разглядеть так и не могу.
  
   Я, переполнен тревожным желанием распознать властелина угрюмой местности.
  
   Наконец улавливаю его облик. Чётко вижу. Начиная понимать.
  Определяю его как деспота.
   Он - местный абсолют. Абсолют, с изъяном древним и опасным. А значит, мой противник.
   Смотрю, перевожу взгляд с грубого тяжелого плаща серого цвета на землистое лицо. И в этот раз - вижу лицом в лицо. Вижу больше.
  
   С отвращением отмечаю отталкивающую, уродливую громадность лица. Вот уже становятся видны мне в мельчайших подробностях его щеки и нос.
   То, что издалека казалось морщинами, оказались плавными волнами, валиками на щеках. Как будто столяр вырезал их большим полукруглым резцом, периодически переворачивая инструмент.
   Вопрос поставил пред собою. И изведал, как не желающее стареть его тело начало выдавливать образовавшиеся в какой-то момент слабости или усталости, в момент утраты контроля над плотью, глубокие морщины, и начало это делать так активно, что перестаралось.
   Заметил растянутые пятна на лице желтоватого цвета. Похожи на старческие изменения кожи. Нет, поскольку в дальнейшем пятен на лице его я больше не увижу - это, должно быть, отражения жаркого света излучаемого пылающей местностью.
  
   Поднимаю взгляд выше, чтобы посмотреть ему в глаза.
   И, внезапно пугаюсь. Потупляю взгляд свой в землю. Иль, что там под ногами.
  
   Большие миндалевидные глаза с прямым разрезом, с золотистыми белками и отсутствующими зрачками. Нет, зрачки увидел, но посмотреть в них не отважился. Или, не проник в них взгляд мой. Скорее, я не отважился. Испугался.
   А может - не хочу вспоминать...
   Нет, помню...
  
   Приходит понимание - ему в глаза в упор смотреть опасно. Страшно.
   При жизни глядел спокойно и без страха в глаза любого. Отводил свои глаза тогда лишь, когда не желал встречаться взглядом с недостойным общения человеком.
  
   Продолжаю наблюдать из подлобья за спуском повелителя, а может и создателя мест этих.
  
  Но, и такое может быть - Он, лишь назначенный Смотритель.
  
  1.6 Трое слуг, те, что встретились мне первыми, почтительно отстав, на значительном расстоянии сопровождают своего господина.
   Появляются ещё несколько демонических особей. Вполовину меньших по размеру. Счёт им не вёл. Пристраиваются намного далее тех первых трёх. С разных сторон от повелителя. Двумя колоннами сопровождения.
   Трое тех высоких, со странными сочленениями вместо колен, с трясущимися в ознобе жилами на ногах смыкаются вплотную за его спиной. На месте скачут, а кажется, бегут.
   Затем, через утратившее исчисленье время, в дикой пляске бесшумного подпрыгивающего бега опережают его.
   Заходят мне за спину.
  
   Боятся его.
   Чувствую - боятся и меня.
   Готовы при малейшем намеке, они поймут желание хозяина без слов, приблизиться ко мне, чтобы исполнить любую его команду. Дрожа от напряжения и страха, ждут приказа вступить со мною в поединок.
   Достаточно малого движения пальца властителя и эти набросятся на меня.
   И, осознав знакомую, познанную тогда, при жизни трагичность своего положения, я стал спокоен.
   Не боюсь. Опасаюсь.
   Они подвержены страху. Стоят не двигаясь. А жилы так и бьются. Как только не порвутся. Должно быть, из железа.
   Я буду драться, и верно дам отпор.
   Почему-то уверен - главный в схватку не вступит.
   А если и вступит, то потом, когда я отгоню троих.
  
   С троими драться мне будет тяжело. Двоих побить смогу, а третий, что покрупней - опасен.
  
   Как не хотелось отсрочить встречу, но всему приходит конец, являющийся началом. Приблизился местный абсолют ко мне. Не дошел менее половины ширины узкого поля, что лежало между взгорьями и дорогой. Остановился.
   Исходящая от него безграничная уверенность в своей неоспоримой силе и желание быстро привести непонятную, неожиданную ситуацию к привычному течению вещей, сменились удивлением. Да таким, что очень редко можно увидеть на лице взрослого человека. Оно присуще детскому лицу.
  
   Мельком, как косой повёл, глянул в сторону мою лютым взглядом способным испепелить любого. Но, не меня.
   Остановил свой взор на несколько мгновений на моём лице.
   Рассмотрел и понял. Удивился мимолётно.
   Решил, что меня должны сопровождать.
  
   Перевёл взгляд поверх моей головы.
   Уставился широко распахнутыми, огромными, не мигающими глазами туда, откуда я пришел.
   Застыл подобно статуе. Со странным выражением на лице, как будто светло улыбаясь.
   Так улыбается невинное дитя в ожидании чуда. Надеясь и не веря, заглядывая за спину гостю, стараясь разглядеть подарок.
   Во время затянувшейся паузы мне показалось, что все обо мне забыли. Посчитали меня не стоящим своего внимания. Нашли нечто несравненно более интересное.
   Я даже ненадолго обиделся. Но легко, теша уязвленное таким отношением к себе самолюбие, нашел им оправдание.
   Они готовились увидеть божественное чудо. Скорее - Бога. Поэтому, и было им не до меня.
  
   Мучительно захотелось повернуть назад, вернуться в темноту, в промежуточное состояние.
   Но, чтобы возвращаясь не попасть под его, не встречавшийся до сих пор никогда, ни у кого - не у людей не у животных - странный, страшный и опасный взгляд, решил идти вперёд.
  
   Конечно, в своих пенатах легко найдут при желании. Да будет ли желание искать.
  
   1.7 Не очень-то и страшен.
  
   Стоит спокойно. Внутренне спокоен. Кажется не злым.
  
   Нет, страшен...
  
   Страшен не злобою. Страшен тем, что имеет ничем не ограниченную возможность сотворить с любым то, о чём мерзко и подумать.
  
   Страшен был мне до того момента, пока я не понял его.
  
   Поняв - наполнился восторгом. И начал уважать.
   Вот только не пришли любовь и оправдание. Как странно...
   Я, не могу не уважать того, кто первый в мире осознал себя как личность, того кто возвысил свою свободу над провидением.
   Не уважать такого - не уважать себя.
   Он встал с колен. Он посмотрел в упор на всемогущего Творца. Осмелился прямым взглядом всмотреться в Тирана. С прищуром источающих ироничную улыбку глаз взглянул на Абсолюта.
   Такое, смог один.
   Немалое число ему подобных о возможности противопоставить себя Богу, сравнить себя с ним, даже подумать не сумели.
   Но бунт его - бунт первородный, немыслимый и беспредельный. Не человека бунт, и не для человека.
   Бунт, начатый до человека.
   Высшее создание настолько древнее и великое, что ему не только неизвестно понятие человеконенавистничество, но он даже не удосужится знать о таком чувстве. Слишком стар. Слишком мелко.
  
   Живой человек, попавшийся ему, игрушка иль бессловесная песчинка для него, для этой злобной твари. Он знает души.
  
   Осознал своё величие и возгордился. Гордыня выродилась в эгоизм. Некого стало любить, так как некого себе сопоставить. И через тысячелетия эгоизм его стал абсолютным. Настолько, что он считает оскорблением саму возможность человеку себе поклоняться.
   Своего адепта он может встретить с сатанинским интересом - как осмелился обожать, тем самым вторгнувшись в его мир.
   Поклонник напорется на такой интерес, с каким ребёнок со злобной улыбкой любопытства на лице разрывает на части попавшегося под неразумную руку жучка, отрывая сначала конечности, а затем давя ногою.
  
  1.8 Уходил спускаясь вниз по крутому склону.
   Вышел на небольшой пляж, по форме напоминающий лезвие секиры.
   До пляжа оба берега были прямыми, как у канала, что делало русло весьма похожим на хозяйственную рукоять или боевое древко рубящего орудия, а затем, в начале отлогого участка начиналось резкое расширение в обе стороны. Обухом смотрелся правый берег, упирающийся в стену из невысокой горной гряды. Левый берег разливался, без малого, по всей запертой с трёх сторон холмами карликовой долине, образуя на ней серпообразный залив.
   Вздрогнул от пришедшего гнетущего образа ли, безрадостной догадки ли, что густой поток мерклой воды, скользя по лезвию песчаного топора, постоянно затачивает его остриё. И это режущее остриё обращено к прибывающим на берег скитальцам. А сейчас ко мне.
   С двух сторон пляж ограждали скопления огромных обкатанных валунов.
   Глядя в правую сторону можно было увидеть, что на всём просматриваемом пространстве до пляжа река не так уж глубока. Возможно, есть пучины, но только местами, на стремнине. И то они не намного глубже человеческого роста. Раза в два, от силы в три.
   В конце пляжа река, бурля и пенясь на перекате, терялась за крутым, почти под прямым углом, поворотом влево.
  
   Там её стискивали ровные высокие берега из монолитного камня. Глубина увеличивалась метров до шести, превращаясь в пучину. Поток ускорялся, набирал мощь. Не противостоять, не выбраться на берег.
   Выбравшись из каменного канала, река разливалась. Текла медленно к угадываемому под шапкой испарений морю. Вода становилась прозрачной, чистой. Только иногда можно было увидеть, как призраком мелькает в хрустале потока кучек чего-то нематериального. Того, что я тогда, при жизни, считал бестелесным.
  
   В правой части пляжа замерла возраста поздней молодости женщина. Рядом с нею двое детей.
   Девочка-подросток стоит лицом к реке. Тело расслаблено. Выражение лица, наклон головы, взгляд глаз указывают на то, что она находится в состоянии глубочайшей задумчивости.
   Женщина возбуждена до нервной дрожи тела, до убивающей все мысли телесной лихорадки. Периодически проходящая по лицу волна тревожных чувств и резкие, частые повороты в сторону детей указывают на то, что только эти два ребёнка удерживают её от диктуемого свыше действия. Она почти готова целиком отдаться во власть бушующего в ней нетерпения. Безусловно намерена осуществить неукротимую потребность выполнения неотвратимого в этом месте действа.
   Женщина уже бы совершила то, что задумала или, что ей предопределено этим загробным миром, но периодически оглядывается на находящихся рядом детей. Заложенное природой при рождении материнское чувство пока, но я читаю, что это ненадолго, перебарывает дьявольский зов.
   Непонятно, есть ли между этими тремя родственные связи, или они оказались рядом случайно.
   Скорее второе.
  
   Коренастый мальчик лет шести играет метрах в четырёх от кромки воды. Старается вытащить из крупнозернистого песка приличных размеров, обкатанный водой до формы сплющенного яйца, камень.
   Женщина оглядывается на него, смотрит резко и растерянно, быстро погружаясь в безумство. Как видно по движениям головы и туловища - принимает решение.
   Отбросив ненужные здесь чувства, отворачивается от детей и входит в реку.
  
   За ней идёт в воду девочка. Приближается к старшей компаньонке на расстояние немногим более метра. Идут, разгоняя воду перед собой руками. Останавливаются на глубине, когда вода доходит обоим до горла.
   Мальчишка, утвердив всё-таки камень острым концом вверх - он ляжет на бок лишь труженик отвернётся - резко оборачивается. Видит двоих уже почти погрузившихся в реку, спешит за ними.
   С разбега прыгает. Полуприсев в конце прыжка ступнями ног бьёт по воде. Пронзает жидкость так, что образуется вокруг икр на несколько секунд пустое пространство. От ударов брызги не летят, а только поднимается вокруг стоп две упругих и крутых волны.
   Ныряют тихо, по очереди, с небольшим интервалом, без всплеска погрузив голову в воду.
   Долго ожидаю, желая увидеть, как вынырнут. Удивляюсь их способности так долго находиться под водой без дыхания.
   Из реки никто не вышел.
  
  1.9 В левой, дальней от меня, части пляжа, на самом краю, частично разместившись между ограничивающими его валунами, появляется группа людей численностью с дюжину, или немногим более.
   Ведут себя как семья.
   Похожи более на секту, так как чувствую - некоторые более близки друг другу.
   Предполагаю, что они совершают какой-то обряд перед омовением. Начинают снимать одежды.
   Отворачиваюсь. Там молодые женщины.
   Боковым зрением кратковременно отмечаю движение паломников к реке.
   Оглядываюсь, устав ждать. Они исчезли. Исчезли все, без шороха песка, без всплеска воды.
   Понимаю, что остался на пляже один.
  
   Тишина. Не слышно плеска волн. От увиденных мною людей не долетело ни звука. Хоть я и видел - они общались между собой. Подбадривали друг друга. Но слов не расслышал. По запомнившейся мимике на лицах додумываюсь - они знали, что говорили слова поддержки друг другу в последний раз.
  
   Вознамерился, не испытывая желания, зайти в воду по колено. Просто так, чтобы омыть натруженные ноги. Но, не почувствовал ни ног ни их усталости.
   Пока что не захотелось мне войти в бледные струи потока.
   Потом. Времени много. Но не здесь, на этом тоскливом пляже. Когда найду поблизости уединённое место.
  
  1.10 Периодически возникает ощущение нависающего над печальною землёю напряженного, предупреждающего об опасности ли, или издаваемого опасностью, печального шепота.
  
   Поднимающиеся от реки тяжелые, плотные как болотный туман, почти непроглядные испарения кажутся едкими, ядовитыми. Они тревожат, пугают скрытой угрозой, давят порождаемым ими неосознанным страхом.
  
   Не желая мешать тем, кто пожелает подойти к реке в единственном на просматриваемом пространстве удобном месте, ухожу вправо, за валуны.
   Нахожу удобный для долгого сидения валун в виде кресла. Сажусь. Ничего не остаётся, как смотреть на несущуюся по огромным камням горную реку.
  
   Подумалось, что здесь можно зайти в воду. Даже представилось - как захожу, как дохожу до периодически выглядывающего из струй воды валуна.
   Но, не захотел. Не потянуло в воду. Довлело мною чувство отторжения от её мутноватых, серых, вьющихся веретеном потоков.
  
   Забылся.
  
   Очнулся от того, что вздрогнул, как вздрагивает от ощущения опасности животное во сне. Проснулся от неожиданно пришедшего понимания, что нахожусь не в том месте, где можно расслабляться.
  
  1.11 Решил войти в воду.
   Не от возникшего примитивного, заложенного с детства желания искупаться, а намереваясь смыть с себя томящую, пекущую усталость, вспомнив о том, какой заряд бодрости испытывает тело в летнюю жару после погружения в прохладную воду.
   Да и что здесь можно ещё делать, как только окунуться в реку.
   Снял верхнее платье, остался в длинной светлой рубахе из тонкой полупрозрачной ткани.
   То, что хламида, бывшая на мне в конце, заменилась на чистый невесомый плащ, нисколько не удивило.
   Чему здесь удивляться.
   Не удивляться в этом месте нужно. Оно для скорби.
  
   Против меня, немного ниже по течению, торчат из воды два валуна. Один почти выполз на берег, только ручеёк шириной в три ладони обтекает его, отделяя от обрыва побережья. Второй находится в двух метрах от первого, бока его омывают мощные водяные потоки, периодически накрывающие валун, пенящиеся от злобы, когда приходится им сползать с его макушки.
  
   Захожу в воду по колено. Стою долго и бездумно.
   Отваживаюсь на бросок ко второму валуну. Мощный поток воды едва не сбивает с ног. Упираясь левой рукой в валун, стою по грудь в воде.
   Мощь потока испугала настолько, что долго не решаюсь проделать обратный путь.
   Передохнув и освободившись от испуга, резко и отчаянно устремляюсь вверх по течению, рассчитывая выйти на берег немного выше места своего спуска в воду.
   Это единственное удобная точка для спасения. На всех других участках берег усеян высокими, скользкими от влаги гигантскими окатышами, чередующимися с непреодолимыми скальными образованиями.
   Выйти можно и там, выбрав подходящее для преодоления преград местечко, но придётся бросаться на плоские камни животом и потом выползать, пачкая одежду в пепельно-сером песке.
  
   Выбираюсь неожиданно легко. Как будто река смирилась, утратила желание со мной бороться.
   Ни ожидаемого облегчения от пребывания в воде, ни усталости от борьбы с потоком, лишь понимание бессмысленности вхождения для меня в эту реку.
   Одежду сушить нет надобности - она как будто и не бывала в воде. В струях потока нижняя рубаха стала на время прозрачной, но не промокла.
  
   Вода бежит ли в той реке...
  
   Пытаюсь собрать разбросанную по берегу верхнюю одежду. Она запачкана в песке и смята. Даже от одной мысли о необходимости надеть такое на себя тело начинает дрожать как от холода.
   На камне замечаю аккуратно сложенный, очень красивый, неимоверно дорогой, сшитый из шелка плащ и нижние одежды из тончайшего материала. Владелец столь богатого убранства явно не вернется для того, чтобы надеть его.
   Размышляю недолго, смущает необходимость воспользоваться чужой вещью без разрешения владельца. Пускай он и пропал безвозвратно.
   Возникшее чувство брезгливости от прикосновения к одежде ещё недавно бывшего на теле другого, пропитанное его потом после преодоления столь тяжелого пути, исчезает, так как не появляется ощущение соприкосновения платья с телом.
   Одеваюсь.
   Усаживаюсь расслабленный и безразличный на большой плоский камень.
  
  1.12 Издалека, от верховий реки, доносится вопль. Крик переполнен душевной болью от пришедшего к его издающему индивидууму мужского пола понимания обречённости.
  
   Какую неимоверную силу должен иметь человек, что способен здесь крикнуть.
  
   С приходом смерти умирает слово. Пронзивший и всколыхнувший на миг тенёта мироздания всесокрушающий взрыв человеческих эмоций принял я за крик.
  
   Тревожно вглядываюсь в верховье реки, но блики света от волн мешают видеть. Перевожу взгляд напротив себя, и замечаю мужчину плывущего под поверхностью воды. Видна черная одежда купальщика. Он похож на ныряльщика - руки вытянуты вдоль туловища, ноги изгибаются как хвост у рыб.
   Замечаю тела людей плывущих вслед и рядом. Они отличаются от замеченного мной первого тем, что почти прозрачны. Их образы похожи на желеобразные останки медуз принявших форму человеческого тела.
   Река рассекается лежащими на дне валунами на потоки, и тела послушно изгибаются, извиваются, повторяют все повороты водных струй, огибая преграды на своём пути.
   Удаляясь, они становятся больше похожими не на русалок или рыб, а на оторванные штормом от морского дна кусты длинных водорослей.
   Это не тела - это, должно быть, вымывающиеся человеческие формы. Возможно, они растворятся полностью уже за тем дальним поворотом.
  
   Печаль надолго вытесняет из меня другие чувства.
   Смотреть мне тягостно и невозможно на эту реку.
   Отсюда нужно уходить. Уходить не медля.
   Сейчас же.
  
  1.13 Смотрю в растерянности по сторонам.
   Ищу другой путь, отличный от приведшего меня на отвратительный пляж. Страшусь встречи с хозяевами этих мест и поэтому готов пойти через горный хребет, лишь бы не встречаться с ними. Не встречаться с Ним.
  
   Всматриваюсь в нависающие с трёх сторон горные отроги. Готов даже перейти реку, чтобы подняться по узкой и извилистой выемке, угадываемой мною как проход в горном кряже, что вздымается крутой стеною на противоположном берегу.
  
   Отстраняюсь, впадаю в беспамятство.
   Со скоростью мысли - я сам сейчас подобен мысли - легко преодолеваю поток реки и горные хребты.
  
   Долина. Темнота. Поселение похожее на город.
   Тёмный город в чёрной долине и небо без звёзд. Зловещий отсвет коптящего за горизонтом опасного огня.
   На окраине несколько небольших безыскусных домиков.
   Захожу в первый у дороги. Единственная комната едва освещена странным шаром света, но из чего сделан этот светильник не распознаю. Он не доступен моему пониманию.
   Ко мне согнутой спиной сидит безмолвный человек. Меня не видит или не желает ни с кем общаться.
   Ждёт не меня. Ангела ли, дьявола ли, спасителя, событие ли, мне непонятно. Но точно, упорно ждёт чего-то.
  
   Тоска. Обречённость.
   Взмываю мыслью ввысь. Наблюдаю далее, до горящего малиновым пламенем горизонта, похожие долины и города. Они порождают во мне великий страх и адскую печаль.
  Стою перед крутым, почти непроходимым перевалом, за которым другие страны, но они не лучше и однозначно обречённее этой страны.
  
   В мгновение ока вернулся туда, откуда пустился в короткое путешествие. Надеялся найти упокоение. Познал всю глубину печали.
  
  
  1.14 В очередной раз застываю надолго в растерянности.
  
   Уставил взгляд бездумно в гнетущее небо, воспринятое мною как земля непонятно каким образом - разве что если смотреть на него из могилы - оказавшаяся надо мною. Оно нависло над этим - представившимся мне в сей час в виде окаймлённой горами затягивающей воронки из пустынь - мирозданьем.
   Отмечаю - гряда справа, значит обратный путь от реки, что давит мощью текущего потока за спиной, лежит левее взгляда.
  
   И исподволь, оттуда, куда смотрел, вначале едва ощутимо, зазвучало напряжение. Звучало, набирая постепенно и уверенно, неумолимо, силу. И в какофонии безумного гудения источаемого горами слышалась радость от осознания своего могущества.
   Так звучат высоковольтные провода в сырую погоду.
   Затем проявились в давящем, пугающем звуке угрожающие нотки.
   Финальные аккорды звучали так, что без сомненья - это проклятая местность стремится запугать и оглушить меня.
  
   Могла бы задрожать моя душа от страха, став резонировать послушно ритму напряжения. Но насилие всегда рождала во мне ярость противления.
  
   Пугай других - но не меня!
  
   Вернулось к душе моей спокойствие умершего камня.
   И очень скоро, дойдя до предела в своей мощи, звук исчез, осталось потрескивающее грозовыми разрядами напряжение.
   Пронзая меня, ударила неведомая волна.
   И воспротивился я идущей через меня волне. И изгнал я из себя эту волну вместе со слабостью и растерянностью, страхом и отрешенностью.
   Пришло понимание - или я останусь своею сутью, или сотрусь, исчезну навсегда.
   Не стало для меня выбора - я никогда не сдавался, и сейчас не сдамся.
  
   Пьянящая, не раз бурлившая во мне чистая сила сопротивления насилию переполнила, вытеснила сомнения и обиду поражения. Пошел в обратный путь, дорогой уже знакомой, по ободу колеса вращающегося сейчас навстречу мне.
  
  1.15 Выхожу на пустынный пляж.
   Оборачиваюсь. Смотрю, как прибывающая вода замывает песком камень, над установкой стоймя которого так усердно трудился мальчик.
   Тягучая, ноющая тоска переводит в состояние созерцания, кривит тоской лицо.
   Отворачиваюсь.
   Горбит спину, прижимает грудь к земле сопереживание. Сопереживание мальчику, девочке, женщине и всем, кто прошёл через этот пляж.
  
   Спешу покинуть место переполненное последним горем. Где пепел надежд под моими ногами. Пепел надежд, что одеянием служили пропащим душам.
  
   Делаю последние шаги по песку. Высоко заношу ногу, чтобы преодолеть отделяющий от каменистой дороги нанос. И, упираюсь взглядом в толпу людей стоящих в нетерпеливом ожидании. Они ждут, когда я освобожу пляж.
   Не успеваю ступить по дороге шага - растерянно наблюдаю потрясшее меня зрелище - собравшаяся толпа почти бегом спешит занять на пляже удобные места. Идущие впереди люди стараются не дать обогнать себя, загораживают спинами путь спешащим сзади.
  
   1.16 Двигаюсь вверх по крутой дуге дороги.
   Иду по безлюдной левой стороне.
   Навстречу мне, по правой стороне потустороннего проспекта, движется поток людей в облаке светло-коричневой пыли.
  
   Присмотревшись, понимаю - нет, это не пыль - это маленькие, дрожащие и переливающиеся в своём полёте вверх искристые блёстки непонятного происхождения. Подобный миражу, странный, прозрачный тоннель коричневого цвета как будто создан движущейся толпой, испарениями чего-то эфемерного, что выделяет каждый участник движения.
  
   Поток людей не постоянен. То движется колонна, которой не видно конца, то идут два или три путника, а то вышагивает, высоко задирая голову, желая заглянуть вперёд и скорее увидеть цель странствия, одинокий пилигрим.
  
   В своём обратном пути встретил раз такой разрыв в движении, что дорога оказалась пустынной, не видно было ни в конце, ни в начале видимого участка ни одного идущего - и пропал тоннель, растворился.
   Убери бредущих к реке, и исчезнет путь.
  
   1.17 Запинаюсь в раздумьях и останавливаюсь в ходьбе.
  
   Оборачиваюсь.
   Начиная понимать - можно пойти и далее по ободу колеса.
   По вертикальному колесу чистилища вращающегося поперёк кругов ада.
   Пойти и вернуться в это же место.
   Я - это могу.
  
   Мысль летит по ободу - и вижу там, в бездне, там, где сейчас низ колеса - иные миры ли, иные ли пространства.
   В них, если не устою, угадывается перерождение, а значит исчезновение меня как личности, потеря себя самого.
  
   Да, смогу познать неведомое. Такое, о чём и не догадывался при жизни.
   Но, как же я устал.
   Я умер в мучениях, чтобы остаться самим собой - зачем же мне себя терять в подобном месте.
   В какие глубины мерзости и ужаса способно опустить то колесо. И поднимет оно из тех глубин не в райский сад, а в то место где я сейчас стою.
   Нет. Продолжу путь на выход.
  
  1.18 На лицах пилигримов тянущихся к реке нет страха.
   Встречаются группки людей идущих с высоко поднятыми головами. На лицах некоторых - поэтому на этих глупцах и задерживается мой удивлённый взгляд - возбуждение и восторг. Но большинство бредет, согнувшись в пояс, смотря угрюмо себе под ноги, всем видом источая смертельную тоску.
  
   Пытаются общаться между собой. По напыщенным позам и пока не утерянному гонору единиц, понимаю - это те, кто занимал в обществе живых высокое положение. Идут группками аристократы, богатые торговцы, пииты, военные, бомонд.
   Почти так же ведут себя разбойники. Две шайки их попались мне навстречу.
   Вот идёт тот, величайший. Большинство простых людей его страны не могли и мечтать о встрече с ним при жизни. Разглядываю без особого интереса, как торопливо шагает он в окружении челяди. Открывая беззвучно рот, излагает, ещё не понимая, что говорить теперь не может, своё мнение о происходящем. Два приближенных холопа высшего ранга, подчеркнуто раболепно повернув головы, зачем-то напряжённо смотрят в рот бывшему повелителю их бывших судеб.
   Не осуждаю - грустно улыбаюсь, глядя на них.
  
   Все остальные молчат, рассматривая почву под ногами. Никто не противится происходящему. Все обречённо послушны.
  
  1.19 Два человека ли, существа ли в человеческом образе, выходят мне навстречу.
   Это те, кто первым встретился мне здесь, казалось бы, совсем недавно, а я вот уже почти забыл о них.
   Пытаются спросить. Не сумев установить контакт становятся агрессивны. Пытаются учинить конфликт.
   Обхожу молча.
   Тщатся схватить сзади за одежды. Не получается. Они хотят впихнуть меня в одну из шагающих вниз больших колонн. Но, не могут остановить.
   Я, сильнее.
  
   Тащатся за мной. Далеко отстают.
   Из узкого прохода слева, незамеченного мною из-за двух скал его прикрывавших, внезапно, так, что я не заметил, не почувствовал движения с той стороны, появляется их повелитель. Возглавляет преследование.
   Накрытый волною страха пытаюсь ускорить свой бег. Скорость погони возрастает ненадолго.
   Почти догнал. Но, движение замедлилось, как будто все попали в тягучую жидкость. Так бывает во сне, когда тебе снится кошмар преследования, сердце твоё замирает от ужаса, но внезапно всё прекращается. Преодолеть разрыв в пять метров между мной и им, преследователю не хватает сил.
  
   Воспоминание о гонениях в конце жизни, о том, чем они закончились, молнией пронзает душу.
   И я, уставший от преследований, останавливаюсь на выходе из пылающей страны. Стою в конце обратного пути.
   Оборачиваюсь с грозным выражением лица.
   Мышцы спины и рук наливаются силой.
  
  1.20 Главный, уже понятый мною местный абсолют, преследующий первым, как видно по его лицу прикладывает огромные усилия для того, чтобы заставить быстрее двигаться свои уставшие свои ноги. Он останавливается и устремляет свой недоуменный взор на меня. Смотрит из пропасти на взгорок, туда, где я стою. Смотрит на меня снизу вверх.
  
   Заглядывает мне в глаза.
  
   Во взгляде удивление, сменяющееся нежеланием верить.
  
   Отводя взгляд, поворачивает голову влево, чтобы его лица не видели все те бредущие своим коричневым путём, а также его слуги.
   Слабость свою признавать не желает.
  
  1.21 Застываю в непродолжительном замешательстве, прежде чем продолжить путь назад. Туда, откуда пришел.
  
   Успеваю за эти мгновения вновь разглядеть своего главного преследователя.
   Взглянул пристально, рассмотрел, и отвернулся. Удивительно - как может яйцеобразное, уродски большое, цвета предельного загара лицо быть красивым.
   Ему присуща особенная красота. Красота могущества и уверенности в себе.
   В нём сверхъестественная, незыблемая, безрассудно уверенная в своей непобедимости упрямая сила.
   Тело подобно скале.
   И, не укрыться от него за стенами крепости. Он разнесёт своим напором не только закрытые ворота, но и способен разбежавшись пробить грудью каменную стену. Так я увидел, вспомнив об обречённом сопротивлении немногих защитников крепости, покинутой большинством населения.
   Такие мужчины не могут не нравиться женщинам.
  
  1.22 Уже отстранившись, отрешившись, приходит понимание примитивности первой оценки.
   Успокоившись, поразмыслив без ненужных эмоций, понимаю - он владеет неизмеримо большей красотой. Той, что освещает изнутри его лицо - красотой безграничной свободы.
   Чистый, не знающий пределов, отвергающий всякие табу и от того опасный ум.
   Ум, не позволивший себя ограничить, отказывающийся даже сомневаться в своём праве на самостоятельность, чей владелец готов биться с любым, включая всех богов по одному и вместе, кто его попытается ставить в любые рамки.
   Ум опасный всем.
   Но в первую очередь богам.
  
  1.23 В сумеречном, болезненном состоянии выхожу на засыпанный песком и галечником, вьющийся между барханами начальный участок пройденной в оба конца унылой дороги.
  
   Хочется, пускай растратив на это последние силы, исторгнуть из себя увиденное.
  
   Стою на грани боясь исчезнуть в уже знакомом мраке.
   На грудь ложится темнота.
   Угрюмый отсвет преисподней на спине.
   Багрянцем отливают плечи.
  
   Застыл в задумчивости, и не заметил, как оказался далеко от границы между тьмою и красно-коричневой пустыней.
   Как будто бездна отодвинулась от меня.
   Нет, точнее освободилась от меня так, как изрыгает непригодную для питания пищу живой организм.
  
   Вот уж вижу только далекую коричневую полоску вдали.
   Нужно запомнить это место. Если не найду ничего, потеряюсь во тьме и выбора не будет - вернусь.
   Возможно, предстоящие скитания окажутся бесплодными.
   Лучше пугающая пустыня, чем непроглядная пустая мгла.
  
   И, пусть не думают, что смогут легко меня одолеть.
  
  
  Глава 2
  Рай
  
  2.1 Испугался.
   В расслабленное сознание ударило молнией в прозрачном небе надсмехающееся над гордыней напоминание - безысходное одиночество уже было. Шатаясь от этого удара, осознал - опять остался один в равнодушной, абсолютной пустоте.
   Обиделся - отметив, как унизительно быстро та коричневая полоска, последний зрительный образ печального мира, превратилась в исчезающую с глаз линию цвета спекшейся крови.
  
   Желая осмотреться, обернулся. И, как перевернулся.
   Непонятно где верх, где низ.
   В панике начал искать отвергнутое мной, вернее, первым отвергшее меня пространство.
   Нет, утерял. Похоже, навсегда.
  
   Остаётся ждать.
   Вокруг аморфный, тёмный мир цвета много раз стиранного мятого синего ситца.
  
   Далеко вверху, почти над головой, засветилось молочным добрым светом пятно похожее на дверной арочный проём.
   Не прилагая усилий, не замечая ни времени, ни расстояния двигаюсь к свету.
   Испуг прошел, вместе с ним ушло желание искать и познавать. Несёт, не спрашивая согласия.
   Воли воспротивиться притяжению, нет.
  
  2.2 Аморфное пространство структурируется, меняет постепенно свой мутный тёмный цвет на абсолютно чёрный.
  
   Проходит несколько пугающих мгновений, и чувство страха вернулось. Легло на грудную клетку каменной плитой. А ведь после недавнего хождения по неземным пустыням начал верить в то, что уже не испугаюсь ничего.
  
   Чернота поглощает то светлое пятно, которое открылось сверху. Как ночные тучи затягивают слабую луну.
  
   Мрак упеленал меня тенётами пространств.
   И вспоминается понимание из прожитой жизни - чтоб выйти из пелен, их надо рвать.
  
   Но, воли нет - способен только ждать.
  
   Чёрный цвет такой насыщенности. Он невозможен на земле.
   А коль его нельзя увидеть при жизни, то и не найти слов чтобы описать. Он близок к цвету жирной сажи.
   Цвет окружающего неоднороден. Рядом с чёрным цветом, который мне не описать словами, соседствует угрюмо-чёрный с чёрно-серыми разводами. По наитию можно предположить - вокруг меня какие-то огромные округлые предметы.
  
   Мерещатся далёкие контуры рощ или садов.
   Нет, окружающее более похоже на облака.
   Облака, застывающие при моей попытке разобраться в неясном изображении.
   Посмотри в сторону - и не найдешь рассматриваемое только что облако на том месте, от которого взгляд свой недавно отвёл.
   Запомнил контур приглянувшегося облака. Отвлёкся на миг, и не смог отыскать только что виденное.
  
   Мог бы сказать утвердительно, что это облака, да только никогда при жизни не был выше их и даже не побывал среди облаков.
  
  2.3 Оглядываюсь.
   Смотрю назад, пытаясь запомнить обратный путь.
   Абсолютное спокойствие сменяется тревожным ожиданием.
   Плавно, так, как будто слабым ветром отнесло неопрятную тучу, способную запачкать сажей, открывается светлый проём.
   Приближаюсь к нему со скоростью взгляда. Вижу и осознаю - это открытая дверь, за которой видна залитая серебром дорога.
  
   Делаю один лишь шаг к свету, и путь, представлявшийся длинным и долгим, оказывается неожидаемо коротким.
  
   Останавливаюсь в нерешительности у арочного прохода. Решаюсь войти, понимаю, что иное не принесёт облегчения. Готовлюсь приподнять повыше ногу, перед тем как преодолеть, угадываемую по различию световой интенсивности до и после не имеющей дверей бреши, грань. Первый шаг оказывается нерасчетливо широким, так как порог отсутствует.
   Пытаюсь думать, но мысли не приходят.
   Разглядываю блистающие антрацитом стены.
  
  2.4 Захожу в следующее открывшееся мне пространство.
  
   Оказываюсь в грандиозной пещере, сводами которой являются всё те же чёрные облака.
  
   Но, опять подступают сомнения, облака ли это...
  
   Облака, или нечто похожее на них, постепенно светлеют, принимая на себя льющийся издали плотный белый свет.
   Свет, меняющий суть тёмной материи.
   Белый свет, ложащийся на сумеречное вещество, невозможно описать словами. Также как не найти мне слова чтобы передать тот недавний, чёрный цвет беспросветной мглы.
  
   Свет ярок, но нет в нём блеска. Он не растрачивает себя в старании осветить, он самодостаточен.
   Не светит, а отбрасывает себя на тёмное пространство. Структурирует его, не борясь с ним, и не желая с ним вступать в контакт.
  
   Он не светит - он существует для себя и ради себя.
  
  2.5 Тропинка превращается в дорогу, выводящую на тянущуюся вдоль горной гряды ровную террасу.
  
   Слева грандиозный обрыв в никуда.
  
   Левой границей гранитного уступа служит край обрыва. Терраса извивается, острые, нависающие над бездной выступы чередуются с глубокими впадинами. Они, открывая взору бездонную бездну, прижимают и без того узкую дорогу к стене, превращая ту в тропинку. Стена нависает над тропой, аркой уходит в высоту, образуя там, в каменном поднебесье, потолок пещеры.
   Гранитная терраса удивительно ровна и чиста, отсутствуют на ней малейшие камешки. Острота её граней пронзает душу страхом.
   Одна из впадин настолько глубоко врезается в террасу, что от дороги остаётся узенькая тропинка шириною в две ступни. Вид той тропы страх высоты во мне превращает в замораживающий ужас.
   Постояв в раздумье, с иронией одёргиваю себя - Смотри, уж инеем покрылся. Чего тебе бояться после смерти.
  
  2.6 Зацикливаюсь в ощущениях на тёмной, неподвижной, непреодолимой стене справа, похожей на окаменевшее облако.
  
   Опираюсь в него рукой. Оно действительно подобно камню.
   Пытаюсь осмыслить.
   Чувствую - могу понять.
   Приходит прозрение - поняв, преодолею.
   Отрешенно осознаю - ни к чему, есть путь открытый, ведущий туда же.
  
   Здесь нет необходимости размышлять, чтобы познать. Понятия приходят сами, без усилий.
  
   Поставь вопрос и жди. И знание придёт.
  
  2.7 Находясь в задумчивости, устремил взгляд на далёкий левый край пропасти.
  
   Долго разглядываю расположенную несколько ниже по высоте, лежащую посередине горной гряды подобной той на которой я нахожусь, террасу пригодную для движения вдоль огромной пещеры.
   Дорога та намного шире. Двигаться по ней намного безопасней. Оступиться в пропасть почти невозможно. Не подходи к краю - и достигнешь цели.
  
   Мне как всегда достался путь нелёгкий.
  
   Может, вернуться. Выбрать путь широкий, пролегающий по левой стороне пещеры.
  
   Вглядываюсь - отмечаю движение на той дороге. Одинокий паломник уверенно шагает к пока ещё неясной цели. Через значительное расстояние за ним идут ещё несколько. Движение редкое, но постоянное.
   Нет, значит - тот путь не для меня. В толпу не загонишь.
   Я, не хочу сейчас ни с кем встречаться.
  
   Прижимаясь к стене иду по нитке тропы висящей над обрывом. Качнуло на четвёртом шаге. Устоял.
   Недолго поразмыслив, понял - иди, бояться уже нечего. Дойдешь.
   Если захочешь.
  
  2.8 Дорога кончилась прорывом.
  
   Как будто пробился внутрь неимоверного колодца.
  
   Вершина, дно и дальняя часть колодца терялись в мареве синевы. Туман радужного синего цвета наполнял колодец.
   Видимые, постепенно теряющиеся в той синеве, стенки колодца блестели белизной под лучами ярчайшего, лучезарного, но не слепящего света льющегося сверху.
   Догадался или понял - они точно состоят из застывших облаков.
  
   Напротив меня - плоская вершина горы.
   Расположенная на ней долина покрыта зеленью.
   И видим в середине долины город, обнесённый каменной стеной песочного цвета. За городской стеной можно различить островерхие крыши зданий. Очертания города размыты воздушной дымкой. Пелена воздушных потоков не позволяет рассмотреть подробнее всё открывшееся взору.
   Тянет туда в прекрасную долину, в светлый город.
   Возникает во мне томящая растерянность от понимания невозможности преодолеть пустое пространство.
   Возвращается страх от ощущения вернувшейся неопределённости.
  
  2.9 Замечаю слева, внизу площадку. Она похожа на пристань.
   На неё выводит противоположный проход.
   Стою на балконе образованном клубом облака. От меня до площадки нет даже намёка на тропинку. Чтобы попасть туда необходимо несколько раз прыгнуть с одной выступающей ячейки облака на другую. Прыгнуть над бездной.
  
   Стоит на пристани безмолвная и грустная толпа.
   Они ждут. Ждут, восторженно устремив свои взоры на светлый город.
  
   Мне не понятен их восторг.
   Для меня город и долина, на которой он расположен - лишь очередной этап скитаний в этом мире.
  
  2.10 Остановив свой отстранённый взгляд на вершине горы.
  
   Застыл-забылся в очередном приступе прострации.
  
   Очнулся на берегу противоположном.
  
   Остались в памяти одни расплывчатые воспоминания о призрачных видениях парома без вёсел и парусов; глядящего на меня странным взглядом перевозчика.
  
   Иду по каменистой обочине неровного пути. Опережаю кучку паломников, переправившихся передо мною на этот остров, что висит в бездне голубой.
   Быть вместе с ними не желаю.
  
  2.11 От пристани идёт дорога к крепостным стенам.
   Перед подъёмом к башенным воротам дорога делает плавный поворот налево. Слева открывается огромная поляна.
  
   На поляне группу пилигримов встречают двое в белых одеждах. К этим незнакомцам странники подходят по одному. Склоняют головы пред ними.
   Стоят усталой, безвольной вереницей - дожидаясь, когда встречающие соизволят обратить на них внимание.
  
   Я, в унизительной очереди, стоять не собираюсь.
  
   Отхожу на правую обочину дороги. Поднявшись по некрутому склону длиною в шесть шагов, выхожу на поляну заросшую жесткой травой пустынь.
   Долго разглядываю окружающее пространство.
  
   Ещё не прошла первая группка, как замечаю приближающуюся группу следующих странников.
   Надоело. Перехожу дорогу. Иду к очереди, но в очередь становиться и не думаю. Хочу узнать, что делается там.
  
   Иду к этим, в белом. К двоим с безразличием разглядывающих, оценивающих людей пришедших в этот мир. Бессердечно заставляющих ждать прибитых тоской и горем страдальцев. Лентяям не торопящимся исполнять свою работу.
  
   Желаю разглядеть тех, кто взял на себя смелость судить.
  
  2.12 То, что я иду не как все, а сбоку, спускаясь с высокой правой обочины дороги, привлекает ко мне внимание одного из судей.
  
   Или кого-то там ещё. Кто знает их, дерзнувших судить других.
  
   Он бросает в мою сторону раздражённый взгляд. Так смотрят на неразумное животное, выбившееся из стада. Животное мешающее своим взбрыкиванием пастухам делать обыденное и давно наскучившее дело.
   Быстро заканчивает общение со стоящим подле него, нетерпеливо отсылая жестом в сторону города. Пытается начать общение со следующим в очереди, и непроизвольно бросает на меня ещё один, но уже пронзительный взгляд.
  
   Неудовольствие сменяется лёгким удивлением.
   Всматривается, делает шаг в мою сторону.
   Привычное безразличие на лице судьи сменяется изумлением.
   Подходит совсем близко, нас разделяет два шага.
   И, уже твёрдо уяснив для себя, зовёт, кричит второму.
  
  2.13 Задают вопросы.
  
   Отвечаю.
  
   Пришедший следом первому решатель судеб более сдержан.
  
   Не верит.
  
   Поверив, грустно размышляет.
   Не знает, что со мною делать.
   Понимает - встретились с редкостным, необычным случаем. А от небывалого давно, так, что память о подобном стёрлась, явления, лишь для них всех утомительная суета.
  
   Зовут на помощь. Через калитку в крепостных воротах выходят двое в тёмных одеждах, не изменяющих очертания человеческого тела.
  
   Судьи как будто забывают обо мне. Я стою, наблюдая за спором двоих покрытых белыми одеждами с двумя одетых в тёмные одеяния.
   Двое пришедших, имеющих ранг отличный от встречающих, с любопытством бросают на меня быстрые взгляды. Они хоть и мимолётны, но для них достаточны, чтобы узнать всё обо мне.
  
   Я вызываю у них удивление, они не равнодушны ко мне, более того - моё присутствие их очень взволновало.
   Но просьбу светлых, тёмные всеми возможными способами отклоняют.
   Заявляют - что Он занят, что Он не должен этим заниматься, что можно самим решить возникшую проблему. Хотя пока и непонятно как.
  
   Двое в светлом энергично, а затем с возрастающим возмущением настаивают на своём. Их оппоненты, исчерпав аргументы для отказа, устало соглашаются.
  
  2.14 Из ворот быстро выкатывается подобно светлому шарику полный, лысоватый старичок в белой одежде.
  
   Смотрит на меня в упор. Ласково улыбаясь.
  
   Разочарован - это не отец.
  
   А ведь ещё таилась в душе вера. Увидел - и вера умерла.
  
   Отец не может быть улыбчиво равнодушным.
  
   Радостный старичок, слегка притушив улыбку, спрашивает у существ в белых одеждах, слегка повернув голову в их сторону, что они желают для меня.
  
   Отвечаю за них, не прося и не требуя:
   - Отказывал себе в телесных наслаждениях, веря в тебя. Дай же испытать то, от чего отказывался ради тебя.
  
   Он удивлённый, перестав улыбаться, сокрушённо говорит заступившимся за меня о том, что возрождение измученного и изувеченного тела невозможно:
   - Куда ж ему, в истерзанное тело?
  
   Добрый, тот в белых одеждах, что признал первым, напоминает:
   - Есть суть, в которой мы существуем уже веками.
   Он, пожимает плечами - не переставая сомневаться, соглашается. Кивает в знак согласия. Такая это мелочь для него. Старается быстрее отрешиться от не стоящей внимания проблемы.
   Спешит вернуться к своим делам.
   Скоро, и глазом успеешь моргнуть, отворачивается и уходит.
  
   Смотрю и понимаю, стараюсь на века запомнить.
  
   Как только отвернулся от меня;
   - Он обо мне уже забыл.
  
  
  
  Глава 3
  Воскрешение
  
  3.1 Стою в полном одиночестве на всё той же дороге.
  
   Он, только что, быстро, не оглядываясь, ушел. Скрылся за стенами. Вошел через широко распахнутые ворота в ещё не понятый мною град.
  
   Двое стоят на своём месте - целиком поглощены общением друг с другом.
   Попробовал прислушаться, но так пусто и тяжело мне, что отвернулся.
  
   Смотрю на уже надежно закрытые врата. Чтобы подойти к ним нужно преодолеть не такой уж высокий, но весьма крутой подъём.
   Дорога, пустынна и камениста. Уткнувшись в холм, она делает поворот направо и в большей своей части тянется вдоль торцевой стены. Затем, через примерно две трети длины, поворачивает налево, образуя полусерпантин. Преодолев небольшой арочный мостик, упирается в цвета благородного металла ворота, в правый створ которых встроена крепкая дверь.
  
   Иду к подъёму. Только и успел запомнить то, как подступил к перекрёстку двух дорог. Одна, прямая, уходит влево, ведёт к садам, вторая поднимается ко граду, укрытому строго вертикальными, высочайшими крепостными стенами. Лишь сделал шаг вправо, наступив на подъём к замку, как сверху упал темный полог - забытьё...
  Сознание возвращается. Стою там, откуда начинал идти. Спиной к тем двоим, и к их аморфной компании.
  
   Не испугался. Придётся повторить. Всё равно пока не вижу иного достойного занятия. Не ждать же мне их милости.
  Иду упрямо по выбранному пути, преодолеваю подъём до поворота... Забытьё...
  Стою на старом месте.
  
   Помня о результате двух предыдущих попыток, строптиво повторяю восхождение по полусерпантину. Вот я у врат закрытых...
  Разглядываю украшенные резьбой металлические полосы, скрепляющие железные листы двери...
  Даже не заметил, как в третий раз утерял себя. Они сделали это неуловимо и щадящее. Но, неумолимо.
  Обрёл себя в том месте, откуда начинал подъём.
  
  3.2 Подходит самый активный мой заступник. Доброжелателен, и лицом светел.
   Бережно берёт под руку и ведёт вдоль левой крепостной стены.
   Идём долго, обходим крепость. Прошли почти всю стену. Становится видна стена другая, тыловая, что убегает от меня, теряется вдали, покрытая пространством неподвластным взгляду.
   Я остаюсь один у входа в сад.
  
   Захожу в открытые ворота. Входная арка заросла блёклой виноградной листвою. Нахожу среди деревьев невысоких свободную полянку малую. Она покрыта травой редкой, колючей и достаточно высокой.
   В саду том множество полян, но чувствую - они заняты другими посетителями. Встречаться с ними не хочу. И даже возможность встречи с ними вызывает во мне лёгкое отвращение.
   Сажусь на землю. Желаю отдохнуть.
  
  3.3 Выйдя из странного состояния подобного забытью, понимаю - счет времени опять утерян мною.
  
   Ещё не оправившись от забытья пытаюсь потрогать траву, ожидая получить удовольствие от соприкосновения с нежными мягкими растениями. Вздрагиваю от остроты неожидаемого ощущения чувства боли. Как будто погладил верблюжью колючку. Или ветку терна.
  
   Сухое место, трава сухая.
   Нет запахов, нет звуков.
   Не струится тихими воздушными ручьями от одной верхушки дерева к другой тёплый ветерок. Что всегда задерживается в своём неизменном полёте в листве, хоть ненадолго. Нет плодов на яблонях и смоковницах.
   Над головою низко густые облака и вечный, тенистый вечер.
   И, основное для меня - над этим садом солнца нет, и не журчат в саду прохладные ручьи.
   Не сад, а имитация сада.
  
   Мой райский сад - живой, для душ живых.
  
  3.4 Первоначальный, от осознания места нахождения, слабый и ещё остававшийся во мне восторг - ведь удостоился, обрёл желанный всеми рай - прошел быстро, кольнув очередным, но уже ослабевшим, после всех ему подобных, разочарованием.
  
   Оглядываюсь. Встаю. Заглядываю за деревья.
   Вижу поляны укрытые тенью листвы.
   Иду к чужим полянам.
  
   На ближайшей нахожу сидящего ко мне спиною человека.
   Одеждой и обликом он похож на мудреца. Стараюсь заговорить.
   Поднимает взгляд на меня. В глазах один восторг. Глаза пусты восторгом.
   Осанка не показывает - вопиёт - покойник переполнен запредельной гордостью от осознанья сбывшихся мечтаний - он в раю.
   И больше ничего.
   Нет не только стремления к новым познаниям, нет даже желания думать.
   Предел. Больше ничего не нужно - Рай!
  
   Человек перестал быть человеком. Сохранился лишь человеческий образ.
   Здесь можно только созерцать.
   Познанье тут даётся без труда. И, возможно, поэтому - нет в нем необходимости.
  
   Вечное созерцание вечности не для меня.
   Созерцание закончится забвением.
   Зачем мои страдания при жизни - чтобы сейчас забыть их, и жизнь свою, и себя.
  
   Меня препроводили в райский сад не испросив согласья моего.
  
  
  
  
  
  Глава 4
  Мать
  
  4.1 Ко мне приходит тот, кто первым понял обо мне.
  
   Ведёт в обратный путь.
  
   В белой тунике и тоге насыщенного синего цвета стою на входе в мир живой. В сиянии святого ореола, спускаюсь сквозь разверзшееся небо, по широкой тропе из серебра, на землю.
  
   Восторгом наполнена грудь моя и счастьем светится лицо. Радость...
  
   Радость ожидания выстраданного и заслуженного счастья. Неизбежного после возвращения. Жду счастья лично для меня. Земного счастья - не изведанного мною.
  
   Постепенно небесная тропа истончилась, стала почти незаметной глазу, а в конце ощущаемой лишь ногами. Тропа привела на вершину высокого холма, похожего по форме на вздыбленную к небу женскую грудь.
   Оглядываюсь по сторонам. Рядом два холма пониже, со всех сторон бескрайняя пустыня. Немного правее двух холмов, на пределе видимости темнеет грозовой угрозой небо. Оно такого цвета, какой имеет небо над солёною водою, когда выходишь из пустыни к ещё не видимому, но уже ощущаемому всей кожей морскому пространству.
   Пойду в сторону моря, там встреча с человеком вероятней.
  
   Иду по каменистой пустыне. Не замечая времени, не испытывая потребности в воде и пище.
   Одежда незаметно приняла цвет пустыни и стала такой, какая только и может быть у одинокого странника не побоявшегося проложить свой путь среди песков.
  
  4.2 Встречаю караван.
   С ним выхожу к когда-то знакомому селению.
   Движения людей встреченных на улице замедленны, ленивы, как будто они спят с открытыми глазами.
   Спрашиваю. Указывают, где могу найти бывших своих учеников.
  
   Нахожу то памятное место на окраине села. Не более десятка человек сидят, стоят вокруг костра.
   Припоминаю одного. Хоть имени не вспомнил, как ни старался.
   Меня не узнают.
   Тихо, не проронив ни слова, подсаживаюсь к их костру. Так поступил бы всякий одинокий пилигрим. Пусть спросят, если интересно.
   Сидим, молчим.
   Спрашиваю. Рассказывают, что после смерти учителя все вернулись к своим привычным занятиям. Тяжким трудом добывают себе скудное пропитание.
  
   Все, что было им проповедано мною - забыто.
  
  4.3 Встав от костерка, собираюсь уходить.
  
   Смотрю, про себя прощаясь, на того, кто когда-то был одним из моих учеников.
   Вид его жалок - согбенная спина, нет силы в теле как будто от болезни. Потерял свою веру и перестал быть человеком способным свободно мыслить. Способен, впрочем, как и все здесь присутствующие, лишь только говорить о низком.
   Жалея, называю себя.
   Угрюмо усмехается - не верит.
   Напоминаю - читая проповедь известную лишь мне да им.
   Устало отрицает.
  
   Но, не желая меня обидеть, давно не веря сам себе, зовёт того, кого когда-то, при случайной дорожной нашей встрече, познакомил он со мною.
   Я вспомнил, что его товарищ видел меня лишь раз, да и то мельком. Поэтому пришедший не старается меня рассмотреть и вспомнить мой зрительный образ, а вспоминает ощущения, оставшиеся после общения со мной.
   Верит внутреннему чувству, но не хочет верить глазам.
   Боится верить. Жаждет мои раны рассмотреть.
  
   Растерянно, покорно и презрительно улыбаясь, распахиваю верхнюю одежду, подставляя их взглядам грудь.
  
   Неверующий тянет руку к ране от копья, но дотронуться не решается. Отдёргивает - как будто боится обжечься.
   И к лучшему - как бы им не сжечь свои души, дотронувшись до моей сегодняшней плоти.
  
  4.4 Нет. Опять ошибся.
  
   Преодолев страх, не верящий в меня засовывает свои пальцы в плоть мою. Грубые пальцы скотовода копаются в теле моём.
  Меня передёргивает от брезгливости.
   А затем, всплывает из глубин памяти пережитый позор. Наваливается смертельная обида.
  Отклоняю туловище от хамских рук. Запахиваю на груди одежду. Презрение к неспособному понять приводит в тихий гнев.
   Отстраняюсь.
   Но, презренный скотовод, впав в упрямство животного, продолжает тянуть свою руку к ране моей.
  
   Старший в их компании берёт того за плечо и, преодолевая сопротивление, применяя силу, как это делают со слабоумным, усаживает к костру.
  
  4.5 Ухожу.
  
   Оставив всех сидящих у костра в растерянности, с появившейся у них надеждой на чудо.
  
   Они ещё не верят, но жажда чуда затеплилась в их душах. Без чуда - не возродить растоптанные души.
   Душа - познавшая свободу мысли, окрылёна любовью, пусть кратковременной любовью, задавленною вскоре постылым бытиём - погибнуть не желает.
   Любви необходимо возродиться.
   И только вера может оживить любовь и возвысить душу.
  
  4.6 Встречаюсь с матерью своей.
  
   Уж понял - смысла в личной встрече нет.
  
   Смотрю со стороны.
  
  4.7 Смотрю, как стоит она над сидящими кружком матерями моих учеников.
  
   Слушаю, что она им говорит:
   - Сыновья ваши, потеряв веру - себя потеряли. Превратились в рабов обыденности. Тяжело трудятся, но семьи свои обеспечить не могут.
   Труд их так тяжек, что укорачивает их жизни и обрекает часть рожденных ими детей на голодную смерть.
   А ведь было им проповедано учение, способно прокормить ваши семьи.
   Мир заждался учения основанного на любви.
   У ваших сыновей есть единственный шанс освободиться от тяжёлого и бесплодного труда - нести учение, что преподал им сын мой.
   Мой сын нёс то учение по свету, и жил тем.
  
   В жизни ваших сыновей больше не будет такого шанса.
  
  4.8 Ей возразили.
  
   Спросили матери другие:
   - Чем будут наши сыновья кормить нас, если сын твой мзды за проповедь не брал и запрещал другим делать это от его имени.
  
  И сказала мать моя матерям другим:
   - Сыновья должны кормить матерей своих. Так завещано законом нашим. И потому имеют право брать за проповедь. Это я не брала от него, уважая выбор его и не имея нужды, которую не смогла бы преодолеть без помощи его.
  
   И склонили другие пред нею головы, зная правду.
  
  4.9 И после слов матери моей, проснулась по наущению матерей других в моих учениках вера и желание нести проповедь мою.
  
   Собрались они, и пошли по городам и странам. И возродилось умершее учение моё. И стал за это благодарен я матери моей.
   И возжелал я написать красками лик её.
  
   Но, не заставляла мать моя жить по моим заветам матерей других. Хранить традиции народа, а не их разрушение - предназначение матерей. Смысл их жизни. Назначение женщины.
  
  4.10 Пойму потом. Когда всё станет безразлично. Когда увижу, как казнят во имя меня - Она, как и все матери руководствовалась в своих деяниях земными слабостями.
   Ей просто хотелось гордиться своим ребёнком. Напомнить о таком как я сыне можно только утверждением и распространением веры мной проповедуемой. Она жаждала любоваться своими детьми. А я был у неё единственным.
  
   Без искажения, учение, проповедуемое мною, не возродилось бы. А искажённое, как первоначально мне показалось, незначительно - оно превратилось со временем в то, с чем так я яростно боролся.
  
   И, начали опять блажить стяжатели при храмах, деловито взимая дань с народа, но прикрываясь уже новой верой.
   Правду - что каждый властен сам иметь в себе частицу веры, что лишь свободный человек нести её достоин, что нет придуманных авторитетов для осознавшего себя как личность - затоптали в языческих движеньях-повтореньях, в анекдотическом хождении с орудием смерти по кругу.
   Ходить не надо - надо мыслить.
  
   Кумиров новых создали для слабых и убогих.
  
  4.11 Не изгонял из храмов я простых торговцев.
  
   Торговля хоть и низкое занятие, но не враждебно высшему оно. Без низшего не осознать величия верховного творения и не прожить, чтобы его понять.
  
   Торговцев верой я изгонял из храма.
  
   Я веру нёс - и не желал стать богом.
   Не может богом быть - кто верит в бога.
   Я не хочу быть тем - кем не был и не стал.
  
   Мне стыдно. И счастлив я в стыде, ведь означает это - есть совесть у меня.
   Века не стёрли во мне совесть.
   Без совести душа не сохранится.
  
   И видел я - как лучшие за веру умирали; как худшие за веру убивали; бесстыжие из новой веры творили исподволь себе кормушку.
  
   У них своя совесть. Та совесть - без стыда.
  
  4.12 Последняя из мерзостей людских - есть превращенье веры человека в служанку для властей.
  
   И отвратился я от веры этой. Отрёкся вновь от матери своей.
  
  Проповедь - не место для лобзания с царями.
  
   Свобода - вот основа веры.
   Да, должен человек переносить невзгоды своей жизни, выдерживая тяготы её.
   Но, потеряв достоинство и честь - не можешь верующим себя считать.
  
   Такой - не нужен даже богу.
  
   Хоть все мы собственность его.
  
  4.13 Я - шел на крест, желая отстоять возможность мыслить самому; не кланяться тому, кому не подобает.
  
   Учение - зовущее достойных смириться с властью недостойных - не то, что людям нёс я их любя - то вера матери моей.
   Не потому ли слуги этой веры подобны женам в покорном соглашательстве своём с людьми, неправедно присвоившими власть.
  
   Мать, изменив учение так, что стало оно жизнеспособным, убило в нём его бессмертие.
  
  
  
  Глава 5
  Возвращение
  
  5.1 Одни усталость и разочарование во мне от посмертного хождения.
   Разочарование, от пришедшего понимания бессмысленности возвращения на землю.
  
  Стало понятно, почему Он хотел возразить. Да только пожал плечами...
  
   Стою на крутом берегу мощного склона. Возвращаюсь туда, откуда начинал своё путешествие в новой сущности.
   Не заметил, как закончился день и наступил серый прохладный вечер. Застыл в усталости от пройденного пути. Стою, оперевшись грудью на посох.
  
   Чтобы попасть в селение на ночлег нужно спуститься вниз по саду. Редкие чахлые деревья сада переполнены надеждой на дождь, что льёт огромная чёрная туча на солёные воды моря.
   Попытался притянуть силой воли пресные воды тёмного облака к суше. Желал заставить небеса источать живительную влагу на раскиданные вдоль побережья сады.
  Но, зацикленная на себе, обеспокоенная только своим состоянием, находилась туча та под властью беснующихся сил.
   Лишь несколько мгновений падали мимолётные капли дождя рядом со мной, но в желаемый ливень не превратились.
   Забеспокоился - смогу ли спуститься по мокрой тропе вниз.
   Опомнился - а зачем? Жажды общения с людьми давно не испытываю, да и кров уже не требуется мне.
   Могу заночевать как птица. Хотя бы, на ветвях яблони стоящей предо мною.
   Не ощутит деревце веса тела моего.
  
  5.2 Вот и поселение, на которое вышел в начале пути.
  
   Знакомые мужчины зажгли костёр в знакомом месте.
   Встречали кланяясь. Смотрят с подобострастием - я их воскресшая надежда.
  
   Бессознательно - пришло из глубин памяти воспоминание о том, как когда-то была снята физическая усталость - прошу стоящую рядом пожилую женщину натереть маслом мои опущенные плечи.
   Женщина воспринимает мою просьбу спокойно, эта процедура привычна для неё.
   Единственный мой ученик, стоящий совсем рядом, смотрит на меня радостно и просветлённо, он вспомнил. По мелькнувшей на лице тени грусти души я понял - вспомнил и то, что я сказал тогда. В саду.
  
   Слегка, обнажив шею и плечи по лопатки, опускаю плащ.
   В затянувшемся ожидании натирания оборачиваюсь в сторону женщины - и читаю на её лице восторг. Она застыла, впав в божественное восхищение.
  
   Не человеческое тело сейчас у меня, не моё единственное и любимое - а чуждое тело ангела. А ангелам не место на земле.
  
   Прерываю натирания, поняв их бессмысленность. Не физическая усталость во мне - я устал душою. С печальной грустью отмечаю - зачем мне было ошибаться в сотый раз - душу спасённую свою собою физическими удовольствиями не излечить.
   То, что выпросил - ненужно и комично.
  
   Надо уходить. Такому мне не место на земле.
  
  5.3 Знакомый путь по выжженной пустыне.
  
   В конце пути знакомые холмы.
  
   Растерялся - самый высокий холм из трёх, на который собирался взойти, не узнаю.
   Неужели опять утерял место. Наполненный так быстро возродившимся испугом стремительным шагом переходящим в бег огибаю подножие холма.
   Испытал неописуемое облегчение, поняв - подошел с противоположной стороны, откуда склон холма смотрится непреодолимо крутым, а сам холм неприступно высоким.
  
   Поднимаюсь на вершину. Усаживаюсь удобнее в расчёте на длительное ожидание.
  
   В тот миг как солнце скрылось за далёким горизонтом, продолжая освещать вершины выжженных солнцем гор, открылся знакомый светлый коридор.
   Пришли двое в светлых одеждах, что встречали и провожали меня. Те, что истребовали исполнения моей просьбы.
  
   Они встречают всех.
  
   Пришли не одни - с отрядом сопровождения численностью до тридцати воинов одетых в одинаковую тёмно-зелёную одежду, не изменяющую очертаний тела. Воины прыгают со светлой дорожки на землю и сбегают вниз холма.
  
   Двое встречающих подходят ко мне.
   Постоянно оглядываются. Руки лежат на оружии.
   На суровых, закаменевших лицах их читаю тревогу - впрочем, готовую быстро перейти в отрешенность и спокойствие бьющегося насмерть воина - и крайнее напряжение.
  
   Даже не мог представить, что они способны чего-либо бояться.
   Но, видимо это так. И сейчас в противниках у них - могучие силы.
   Главная задача встречающих - не допустить присутствия посторонних. И для того чтобы её выполнить они готовы почти на всё, а возможно и на всё.
   Добрый, тот, кто рассмотрел меня, кто растормошил всех способных принимать решение, командует отрядом, спустившись вслед за воинами с холма.
  
   Угрюмый - кто воспринял меня как никчемную тварь, а мой приход как надоедливое обременение, как отклонение от рациональных правил, которое всегда оканчивается огромными неприятностями и заботами - встал обок со мною.
   Рука его воздела обнажённый меч. С удивлением понимаю - он готов совершить многое, защищая меня. А при встрече с неким личным противником, даже пожертвовать своим существованием.
  
   У меня нет, как это было в первый раз, чувства торжественности при попадании в светлый коридор. Лишь угрюмая, бездонная, гнетущая печаль.
  
   Моё возвращение видели пастух и мальчик-подпасок. Они, готовя для ночлега, сбили в круг отару на маленькой лощине, расположенной между двумя дальними холмами. И принялись варить на костерке нехитрый ужин.
   Пастух умрёт, а подпаска пожалеют. Он ослепнет.
  
   Серыми покровами на долгие века спеленают меня пустота и безразличие.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"